«… с легким шелестом нам под ноги ложатся…»
Песня не о том.
Май 1987. Полигон Сары-Шаган. Озеро Балхаш. Казахстан.
Лагерь поставлен. Большие прорезиненные палатки с двухъярусными койками внутри, стоят выверенными рядами, напоминая лагерь римского легиона. Даже колышки растяжек выровнены по нитке и вбиты в грунт на одинаковую глубину. Во внутреннем пространстве лагеря расставлены кунги и дизеля, кухня, душевая и огромная, собранная из металлических труб конструкция, крытая белым парашютным шелком – столовая. Высокая, вмещающая сразу все двести пятьдесят человек, она раздувается огромным пузырем при первом же порыве ветра, грозя унести нас всех к черт… к волшебнику Изумрудного города. Народ замирает, не донеся ложки до ртов. Но ветер на секунду стихает, полотнище мягко опадает, поднятая пыль тихо опускается в тарелки… Прием пищи продолжается.
По периметру лагеря вкопаны караульные «грибки» с подвешенными лампочками, телефонными трубками и кнопками экстренной связи с караульным помещением. По всем канонам караульной науки «грибочки» имеют такую высоту, что часовому под ним стоять максимально неудобно – только скрючившись в три погибели. Дневное караульство протекает непринужденно и весело. Часовой, изнывая от жары и нещадно потея, ходит от одного угла лагеря до другого, пиная пыль в думах о вечном, и скорой смене. А вот вечером…
Поскольку пустыня, в которой мы и оттачиваем боевое мастерство, освещена исключительно небесными светилами, как то – нестерпимо жарящее солнце днем, и яркие до неестественности, звезды ночью, лампочки под «грибками» являются чем-то невероятно интересным, влекущим к себе местных обитателей. Вся живность, которая днем спасается от солнечных лучей под камнями, в норках, в тени нашей техники и рукотворных сооружений, ночью, с удивлением выпучив фасеточные глаза, устремляется «на огонек»!
Разноцветная, разнокалиберная живность ползет; бежит, быстро перебирая мохнатыми ножками; летит, треща жесткими хитиновыми крыльями; неспешно бредет, огибая камни, высоко подняв, увенчанный шипом янтарный хвост; подпрыгивает, потеряв ориентацию во времени суток и пространстве, но упорно продвигается в сторону часового…
Лагерь, погрузившийся во тьму и тишину после команды «отбой», наполняется шорохами. Под четыре стоваттных ночных «солнца», стекается на еженощный шабаш все окрестное население.
Часовой попадает в затруднительное положение – в десяти метрах от лампочки – уже темно и страшно, в трех метрах от лампочки светло и не менее страшно, так как земля покрыта слоем шевелящихся насекомых, утоляющих голод друг другом, и активно борющихся за место под «солнцем». Под сапогами непрерывно лопаются тельца крупных сколопендр и скорпионов. Мохнатые фаланги цветом от насыщенного желтого до коричневого, а по большей части просто серые, бесстыдно лезут на сапоги, потому что они теплые, а значит живые, а значит съедобные, и значит…
Часовой, готовый час назад прикорнуть в угольной тени ближайшей палатки, скачет как заводной заяц, боясь наступить на маленьких юрких змеек, длиной не больше карандаша и задумчивых темных скорпионов, выцеливающих очередную жертву – не от голода, а так – по ходу жизни – от изобилия.
Кузнечики норовят запрыгнуть часовому на плечи, исследуя усиками белые полосы высохшего пота, а ночные бабочки с упорством камикадзе, штурмуют лампочку, обжигая крылья и лапки. Жизнь кишит! У часового, который в родном Воронеже крупнее и страшнее зеленого кузнечика, пойманного в третьем классе, видел только коричневых тараканов на кухне, шевелящиеся волосы двигают пилотку по голове в произвольных направлениях.
Так проходит два часа смены. Разводящий приводит очередного караульного, который расширенными глазами смотрит на круг света, в котором идет документальный фильм «Естественный отбор», на сапоги своего товарища с прилипшими усиками, лапками и разноцветными крылышками, и на слова «Пост сдал!», обреченно отвечает «Пост принял!».
Родина может спать спокойно. По крайней мере, здесь – в пустыне – часовые не спят! Страшно…