Демон парковки номер 8 часть 1

Денис Ким
- Чего это она так кричит?

Я поставил стакан на столик у кровати и мутно уставился на девушку, встревожено оторвавшую голову от подушки.
- Ну, большое дело – кричит. Ты вот тоже кричала минут пятнадцать назад. Кстати, не против следующего захода? – Я рухнул на смятые простыни и попытался притянуть соблазнительно белеющее в темноте тело к себе.
- Да подожди! – она досадливо высвободилась и вновь навострила уши, - Что я, по-твоему, не отличаю, когда от боли кричат, а когда от удовольствия?
Черт, как ее звать? Кажется, Ханна. Последний стакан был явно лишним. Хорошая девушка. Во всяком случае, не общается с покойными родственниками в отличие от той, что ушла с Милошем. Как бишь ее?.. Кажется, Тина.

- Откуда у тебя такие познания в криках? – ну вот, снова получил по рукам. А я уж было подумал, что у нас что-то может выйти и не на одну ночь.
- У меня отец был алкоголик.
Все ясно, тяжелое наследство. Интересно, передается ли паранойя половым путем?
Вот что делать в таких ситуациях? Вломиться к Милошу с его подружкой и неминуемо получить ботинком в лицо?

Наверное, нужно просто пройтись по коридору, постоять возле спальни покойной бабули (с которой молодые экзорцисты так и не поимели чести познакомиться), а потом вернуться к Ханне и сказать, что все нормально, ей передают привет, воздушные поцелуйчики и прочая, прочая.
Я решительно опустил ноги на холодный пол и принялся натягивать джинсы.

- Ты куда? – испуганно вскинулась Ханна.
- Пойду, проверю, как у них там дела.
- Погоди!

Лучше бы уж сказала: «не уходи». Нет, тема дифференциации женских криков все еще стоит очень остро.
- Ну что еще?
- Я боюсь!
Со вздохом вновь опускаюсь на кровать, беру ее холодные пальцы в горсть и говорю голосом, по моему разумению, наиболее заслуживающим доверия:
- Не бойся, котенок. Я быстро. Не успеешь произнести без ошибок «коллаборационизм».
Оглянувшись у двери, успеваю даже немного раскаяться, глядя в эти большие, темные, доверчивые глаза.
Перемещаться на ощупь по темному и незнакомому дому – удовольствие сомнительное. Голые части тела находят множество плоскостей и углов, которые довольно чувствительно заявляют о своем существовании.
Ободрав бок о шершавую раму какого-то допотопного велосипеда, я прорвался в зал, где давеча проходил обряд экзорцизма.

В «освященном» помещении крепко воняло парафином (на церковный воск решили не тратиться), алкоголем и табаком. Лавируя меж пыльных чехлов на старушечьей мебели, я не раз помянул добрым словом Милоша, в «священном экстазе» разбросавшего по полу множество мелких и хрупких предметов.
Ориентируясь на полосу неверного света из-под двери бабкиной спальни, я продрался-таки через темную комнату и зачем-то прислушался.
Из-за ветхой фанеры определенно доносились какие-то звуки, но идентифицировать их я не мог. Что-то равномерно стукалось об пол с неприятным мясницким звуком. Доносились какие-то всхлипы и стоны, но я на этот раз был солидарен с Ханной: удовольствием тут не пахло.

Адреналин пробуравил в моей этиловой эйфории здоровенную дыру с рваными краями. Отчетливо понимая, что стоять вот так, под дверью, за которой происходит какая-то дьявольщина, и слушать, гораздо страшней, я потянулся к дверной ручке.
 Темнота, в которую доселе упирался мой взгляд, вдруг приобрела глубину и подобие формы. Моя потная пятерня оказалась в холодном захвате пустоты.
 
- Беги. – Сказал кто-то без выражения за моей спиной.

 Голос не был ни женским, ни мужским. Таким голосом могло бы разговаривать дерево, верней, очень старая мебель, сколоченная из старого дерева, в котором даже термиты и грибок не имели никаких шансов основать хоть какое-то подобие жизни. Такой голос мог бы быть у комнатной температуры и серого цвета. Я уверен, что он  не растревожил ни единой молекулы воздуха в этой комнате - просто ударил меня в спину, как язык кладбищенского колокола.

- Беги.

Голос и липкая пустота, повисшая на моей руке. Они каким-то образом придавали вектор моим паническим движениям, и все они вели подальше от комнаты, наполненной тяжелыми мясницкими звуками. 
Я был почти готов поддаться импульсу и рвануть к выходу, когда из-за двери донесся еще один крик, совпавший со звоном выбитого оконного стекла.
Мне стало совсем невыносимо находиться наедине с этим голосом и неосязаемыми оплеухами. Уж лучше туда, где звучат крики боли – страшные, но земные, не потусторонние.

Взревев, как смертельно раненный гризли, я лягнул дверь, метя немного ниже ручки.
Трухлявая фанера провалилась под голой ступней с какой-то отвратительной податливостью. Как будто моя нога застряла в грудной клетке мумии.
Взревев вторично, я навалился на дверь уже плечом и, спустя несколько грохочущих секунд, рухнул на четвереньки перед кроватью, с которой очень большими и очень блестящими глазами смотрела на меня Тина.

Медленно, очень медленно я подошел к ней и протянул руку. Голова моя, будто отделившись от тела, висела в неподвижном, пыльном воздухе, отказываясь понимать то, что видели глаза. И это, наверное, было моим спасением.

- Тихо, тихо! – сказал я, едва слыша свой голос из-за крови, беснующейся в ушах, - Постарайся не двигаться.

Я не знал, зачем я все это ей говорю, потому что понятия не имею, что нужно делать в таких диких ситуациях, когда девушка сидит на кровати посреди быстро расползающегося алого ореола и прижимает к груди заляпанное кровью одеяло. Просто для того, чтобы отвлечь ее от всего этого ужаса и отвлечься самому, наверное, нужно что-то говорить и делать.
- Дай, посмотрю. – Я потянул на себя край одеяла.
 
Тина медленно покачала головой. Я видел, как стремительно серело ее лицо.
Рука с изрезанными пальцами схватила меня за плечо, девушка широко открыла рот, явно пытаясь что-то сказать, но вместо слов из ее рта выползло несколько красных ручейков. Глаза на бледном лице закатились, а я понял, что ничего больше говорить и делать здесь не нужно. Тина умерла на моих руках, а я остался наедине с призраками в чужом, мертвом доме.

Поднявшись на ноги, я поискал кусок ткани, не заляпанный кровью несчастной Тины, чтобы вытереть руки. Колыхнувшаяся под напором ночного ветра гардина привлекла мое внимание. Шагнув к окну, я ожесточенно дернул за край шторы. Беспокоиться об интерьере старухиного дома после произошедшего, пожалуй, не стоило.
Струя свежего воздуха, проникшая в комнату сквозь разбитое окно, приятно охладила лицо.

Она же заставила створку ставня с ужасающим скрежетом и грохотом удариться о раму в нескольких сантиметрах от моего носа. Выругавшись, я отскочил от окна.
Выбегая из комнаты, я прислушался к самому себе. Быть может, виной всему был шок, но ужаса происходящего я не ощущал. Говорящая пустота, труп в спальне – все это мало меня интересовало в данный момент. Сосредоточился я на том, что с моим закадычным дружком творится какая-то чертовщина. Мне казалось, встретив его, встряхнув хорошенько за шкирку и заорав: «Что тут происходит, идиот? Какого ты вытворяешь?» - тут же получу все ответы на проклятые вопросы, распирающие мою бедную голову.

Даже после того, что я видел в спальне, Милоша я не боялся. С самого детства он не ударил ни одного человека. Со всеми, кто его доставал, всегда разбирался я.
Услышав крик Ханны, я, как ни странно, ощутил легкую досаду. Такое чувство испытываешь, когда вспоминаешь о забытых на столике ключах, спустившись несколько пролетов по лестнице. Одновременно с досадой я ощутил нечто вроде облегчения: теперь я точно знаю, где находится мой друг. А затем я вспомнил залитую кровью постель и рванул с места, как спринтер.
Не струганные доски в коридоре ответили на мой рывок миллионом заноз в каждую ступню. Это разозлило меня по-настоящему. Сердито пыхтя и взвизгивая от ударов о мебель, я огромными скачками несся по темному дому. Кулаки требовали действия, и я не собирался их ограничивать.

Милош вышел из спальни, когда мне до нее оставалось метров пять. Он очень тщательно закрыл дверь и повернулся ко мне. В правой руке у него был зажат топор.