Бетула сцафери

Михаил Садыков
С благодарностью Андрею Столярику.



Глава первая
Сухой Дзю.

Сухой Дзю не любил пиво «Моторакэй», но раз Кики принесла его, то тако яки  пришлось прихлебывать этой непонятно почему популярной жидкостью. Кики была прехорошенкой взбалмошной хохотушкой с крашенными в фиолетовый цвет волосами, каких полно в Гиндза . По её словам, она была дочерью высокопоставленного чиновника из Момбу-кагаку-сё, Министерства Культуры. Но жила в студенческом общежитии, уверяя, что продолжает традиции The Beatles и  Йоко Оно, которых называла Культурными Драконами Двадцатого Века. Это она дала Сухому Дзю его странную кличку. И хотя, на самом деле, его фамилия была Ядзама, а звать -  Дзюдзиро.  Кики заявила, что Drydzu  прекрасно звучит и по-японски, и по-английски, и что даже, якобы, у Брюса Спрингстина есть такая песня. Сухой Дзю плохо знал американских исполнителей прошлого века, а Брюса Спрингстина не знал особенно сильно. «Не знаю особенно сильно – на японском языке звучит дико, а на русском – вполне себе ничего, это я тебе как студент-славист говорю!». Сказав это, Сухой Дзю привел Кики в полнейший восторг, и нежность её в тот вечер была по-щенячьи радостной и беззаботной. Сухой Дзю не знал, как на самом деле зовут Кики, только её прозвище, которое, пожалуй, она сама себе и придумала, даже не видел ее печати  и социальной карточки. Когда он задал ей прямой вопрос, она надула губки, и перестала разговаривать. На следующий день она принесла в сумочке старую фотографию, с которой отрешенно смотрел импозантный бородатый мужчина в европейском платье с копной непослушных, совсем неяпонских волос, похожий на русского революционера Желябова. Это был Мори Аринори, первый министр культуры Японии в правительстве Мейдзи. Кики без обиняков заявила, что она пра-пра-пра-правнучка этого человека, но, естественно, носит другую фамилию. Сухой Дзю ответил, что для Японии это – как раз и неестественно. Он был обижен на нее, и хотел, чтобы она обиделась тоже, но она лишь пропустила его слова мимо ушей.
Сухой Дзю, то есть тогда еще Ядзама Дзюдзиро учился в Токийском университете на факультете филологии, на кафедре славянских языков. Откуда в нем в пятнадцать отроду лет взялась эта страсть к этим диким языкам, Ядзама не говорил. Впрочем, ведь и английский для него, как для японца, был языком не менее диким. Он проучился в Университете целых пять лет, и ни с кем не встречался. Но вот, четыре месяца назад, когда пришла пора думать над названием дипломной работы, он сидел на холодном сером пластиковом стуле в студенческой столовой, пил кофе из стаканчика с клетчатым человеком-пауком, к нему и подсела Кики. Как маленькая девочка, она отрывисто поклонилась, села на краешек стула напротив, озорно метнула глазками, и, потупив взор, пробубнила:
- Я знаю, что ты будешь писать про Польшу. – Зарделась, и добавила, по-американски, переставляя слова задом наперед, - Я Кики, и я энтомолог.
Сухой Дзю опешил, он никогда не считал себя красавцем, и девушки, что хихикали ему вслед, только доказывали ему эту мысль.
- Филологический факультет, Ядзама, - представился он, - Дзюдзиро. И я славист.
Кики внезапно хлопнула в ладошки, и ярко улыбнулась, обнажив красивые зубки, среди которых один слева был немного кривоват, но это только придавала ей прелести. Дзюдзиро внезапно смутился, и поправился:
- Буду славистом.
Мысли о теме дипломной работы совершенно испарились из его головы.
- Мне пора! – Вдруг озабоченно заявила Кики. – Давай встретимся в Хард-рок-кафе на Ямато-бей, в восемь.
Кики протянула ему визитку, и упорхнула. Сухой Дзю, точнее, пока еще Дзюдзиро, снял очки с фотохромными линзами, и близоруко вперился в пластиковый прямоугольник. Это была рекламная визитка этого самого кафе, на ней было трое мужчин в черных очках, окладистых бородах, и в ковбойских шляпах . Адрес, телефон, и никаких других сведений, ничего о подательнице. «Это не совсем вежливо» - подумал будущий славист, но, не обиделся. Он достал из сумки планшет, положил его перед собой. Весь мир вокруг перестал существовать, для него наступил конец восемнадцатого века.

Сиятельнейший Графъ Высокопревосходительный Господинъ Генерал-Аншефъ и Кавалеръ Милостивый Государь мой! Новости из Константинополя и все другие из Туреции уверяютъ насъ по крайней мере на настоящее время о удержании покоя и мира с сей стороны и на противу по тем, что мы имеем из Польши и Литвы становится в свое время ничто значущий неприятель час от часу дерзче и хитрее…

Дзюдзиро не был беден, он не был уродлив, напротив, даже симпатичным молодым человеком. Только очень стеснительным, точнее, ушедшим в себя. А еще у Дзю была одна физическая особенность. У него были разные глаза, точнее, глаза разного цвета. Один глаз его был коричневым, как и у большинства японцев, а второй – темно-зеленым, но за очками-хамелеонами это было незаметно. Его отец занимал важный пост на Хоккайдо, и был богат, да что там, очень богат. У отца была прекрасная библиотека, занимавшая целый этаж в их большом доме. Дзюдзиро рос не очень общительным мальчиком, ему больше нравилось читать книги, особенно старые, вдыхая запах истории. Cуровый предок не давал ему помногу засиживаться, и всякий раз после часа занятий, отправлял его либо в местный спортзал, либо в собственный додзё . Отец часто говаривал, что путь самурая – есть слияние путей меча и кисти. Не отрицая важность чтения, он настаивал прежде всего на мече. Поэтому юный Дзюдзиро часами молотил макивары , шлифовал босыми ногами деревянный пол, кричал киай, и прочая, и прочая, и прочая. Однажды ему попалась книга Росса, и он вдохновенно принялся за изометричекую гимнастику. В которой весьма преуспел. Тренировки не исправляли его застенчивости и одиночества, напротив, во время занятий, мальчик погружался в свой кокон всё глубже и глубже. Он не боялся внешнего мира – он был ему неинтересен. Современность не привлекала его. Благодаря прочитанным книгам, Дзю плавал в исторических пластах, как кит-полосатик, ныряя на целые часы на гигантскую глубину. Сквозь толщу вод, не были слышны ни грохот поднимающихся в космос спутников, ни топот двенадцати миллиардов ног современников.
В пятнадцать лет Дзю твердо решил, что станет славистом. Случилось это событие после того, как юному Дзюдзиро попался блистательный перевод романа «Потоп». Эпохальный Генрик Сенкевич и его свободолюбивая Польша, запали мальчику в душу. Да так глубоко, что он решил выучить польский, и всенепременно стать послом Японии в Польше. Или, по крайней мере, работать там в посольстве. Отец, как ни странно, одобрил этот план, сказав, что дипломатическое поприще для семьи Ядзама новое, но крайне почетное, тем более, что для Польши очень мало специалистов. Сам же Дзюдзиро всем сердцем воспылал страстью к Польше былой, с её удивительными людьми, на которых не висели кандалы долга. И если и изменяли лихие шляхтичи своим рыцарским клятвам, то только лишь из великой любви и пламенной страсти, что сжигала их пылкие сердца. Переход из одного лагеря в другой легко смывался кровью и доблестью на поле брани. Высоко ценилась острая сабля, да крепкая рука. Высоко ценился быстрый конь, да меткий выстрел. Но превыше всего была в давней Польше Любовь. Любовь жаркая и тлеющая, предательская и верная, возвышенная и низкая, нежная и яростная, взаимная и безответная. Дзюдзиро жаждал отыскать в современном унифицированном и глобализованном мире осколки той, прежней, великой и раздробленной, страдающей и ликующей, убогой и сияющей Речи Посполитой. А еще юный Дзюдзиро часто вспоминал тот давний разговор с дедом, отцом матери. У матери Сухого Дзю был младший брат, и когда они погибли, дедушка призвал Дзюдзиро, тогда еще двенадцатилетнего мальчика. Дед говорил почти час. Через две недели деда не стало.
Итак, к моменту окончания высшей школы, у Дзюдзиро не было сомнений в правильности избранного пути, и он поступил в Токийский университет. Имея за плечами почти три года факультативных занятий по современному польскому, сделать это было нетрудно. Другие его одногруппники более тяготели к северному соседу, намереваясь изучить русский и прославить своё имя в деле возврата Северных Территорий. К «русской душе» они относились скептически, а узнав, как похоже произносятся на русском слова «таинственный» и «измазанный в какашках» , непрестанно шутили по этому поводу. Конкретно польскую специализацию проходила лишь одна очень крупная девица с явными признаками крови айнов, что училась на три года старше. Её Дзюдзиро видел всего пару раз. Посему и в университете, наш герой пребывал в одиночестве, нисколько им не тяготясь. Отведав крепкого спиртного, Дзюдзиро, однако, остался к нему равнодушным, а посему – безразличным к барам и ночным клубам, где и завязывались романтические знакомства. А, может, он просто медленно развивался, оставаясь юным романтиком, и не превращаясь во взрослого мужчину. Свободное время Дзюдзиро предпочитал отдавать не вечеринкам, а додзё Тэнсин Сёдэн Катори Синто Рю . Отец никогда не подталкивал Дзюдзиро в вопросах женитьбы. Отец лелеял планы породниться с семьей Мацуда через брак сына с дочерью господина Мацуда.  Мечтательный мальчик превратился в юношу, довольно владевшего польским и сносно говорившего на украинском, русском и чешском. И вот, когда этот высокий, жилистый парень сидел на стуле и размышлял над темой дипломной работы, в его жизнь ворвалась Кики.
Черт знает, почему он пошел в это кафе…
Нет, не так…
Черт его знает, почему он сразу не выбросил эту визитку…
Нет, не так…
Черт его знает, почему он, будучи практически непьющим, принялся пить по-американски, смешивая ром и пепси-колу…
Но вот почему он влюбился в Кики, наш герой знал абсолютно точно. Когда Дзю уже изрядно набрался (а для этого хватило совсем немного), и от грохота барабанов и воя электрогитар совершенно нельзя было расслышать друг друга, они с Кики принялись обмениваться записками на салфетках. И когда Дзюдзиро написал свой очень откровенный вопрос «как мне тебя добиться?», получил совершенно неожиданный ответ: «Ogniem i mieczem(огнем и мечом, польск)»!  А когда наш герой проснулся у себя в комнате, совершенно разбитый после бессонной ночи, вдруг позвонила Кики, и совершенно серьезным голосом заявила:
- Влияние разделов Речи Посполитой на польский язык в семнадцатом-восемнадцатом веках. Вот тема твоего диплома! Встречаемся в двадцать тридцать у пятого корпуса.
И положила трубку.
Дзюдзиро еле дожил до половины девятого...
И вот уже четыре месяца они не расставались.

Продолжение:  http://www.proza.ru/2014/09/13/1661