Алина, одетая в легкий, цветастого шелка халат, поджав под себя ноги и удобно устроившись на краешке нового шикарного дивана, лениво перебирала листы модного глянцевого журнала.
Пятилетняя Катюшка теребила мать за полы халата: «Ма, почитай про буратину, почитай…», – слегка картавя, приставала она к Алинке.
- Отстань, видишь, не до тебя. Не мешай нам с тётей Таней разговаривать.
Обиженный ребёнок захныкал, Линка недовольно замолчала, и, поднявшись с дивана, повела Катюху в детскую.
- Сиди здесь и не высовывайся, – прошелестела она в раздражении, шлепнув Катюху по попе. – Не мешай!
Она вернулась в гостиную и снова уселась, поджав под себя ноги, на широкий диван.
- Нет, ты представляешь? – обратилась она ко мне. – Ребёнку шестой год, а играть самостоятельно до сих пор не научилась: то маму ей подавай, то бабу Нину.
Отбросив журнал и взяв со стола бокал мартини, Алинка принялась жаловаться на жизнь:
- Уехал он в прошлый вторник, и эта мымра, как теперь выяснилось, тоже с ним. Ты её видела? Я просто обомлела, когда она здесь появилась… В футболке размера на два больше своего, да ещё и с нашлёпкой на груди «666». Ужас!.. И хватило же у него наглости любовницу в дом притащить. «Коллега», – говорит, – «коллега»… Так я ему и поверила. Она, правда, тоже фотограф… Вроде, в «глянце» каком-то работает.
Алинка выудила из высокого бокала оливку и с удовольствием отправила ее себе в рот. От любви к оливкам и мартини мою школьную подругу не отвратят, думаю, ни цунами, ни землетрясения, ни даже измена мужа.
С Ильей она познакомилась лет десять назад на свадьбе нашей общей подруги. Илья, высокий тридцатилетний брюнет с художественными наколками по всему плотному мускулистому телу, слыл тогда личностью неординарной. Нигде не работая, и толком нигде не учась, знал много всего разного и интересного. Ироничный. Красивый. Начитанный. Библиотека у его матери была, по советским меркам, уникальная. Лидия Петровна преподавала в каком-то творческом вузе, слыла умным, знающим искусствоведом, но была несколько эпатажна и слегка неразборчива в связях.
Илья, по рассказам наших друзей, после школы нигде не работал, слонялся возле «Космоса», знакомился там с иностранцами и фарцевал понемногу. В двадцать лет поступил в медицинское училище, но проучился там чуть больше года, а потом опять – гостиницы, фарцовка, шмотки. В училище он и пристрастился к наркоте.
Илья курил травку, а мамаша, всеми уважаемый искусствовед, то ли не замечала, то ли не придавала этому особого значения. Травка, легкие наркотики, ЛСД. Когда же дело дошло до героина, наша искусствовед спрятала голову в песок и отстранилась от сына, будто его и вовсе не было.
Алинка в это время уже почти полгода жила вместе с ними. Я удивлялась её мужеству, самоотверженности и терпению: Илья решил завязать – «ломался на сухую» – зрелище малоприятное и страшное; острый психоз, так определил состояние Ильи знакомый психиатр.
Моя подруга не отходила от него ни днём, ни ночью, колола реланиум, ещё какие-то успокоительные, кормила, почти силком, с ложечки. Лидия Петровна порывалась вызвать перевозку и отправить Илью в психушку, но Алинка не позволила. Она взяла отпуск и ухаживала за ним, как за малым ребёнком, буквально по минутам возрождая его к жизни.
Когда Лидия Петровна, на правах старшего, начинала мне жаловаться на подругу, я прерывала её безо всякого стеснения: «Да Алинке памятник ставить надо, она вам сына спасла, а вы…». Эпатажная искусствовед поводила все ещё роскошными, несмотря на возраст, плечами, хмыкала сквозь зубы и, закурив длинную тонкую сигарету, уходила к себе в комнату.
Илья так нигде и не работал. Заботливая мамаша притащила в дом компьютер, подаренный кем-то из её бывших возлюбленных, и сын, с грехом пополам окончив модные курсы по фотошопу, пытался фотографировать, но дальше нелепых постановочных снимков дело у него не пошло.
Когда родилась Катька, мои друзья зарегистрировали брак. Я всё пытала Алину, стараясь понять, зачем ей, красивой умной женщине связывать свою жизнь с бывшим наркоманом, тем более, рожать от него ребёнка. Говорят же в народе – бывших наркоманов не бывает.
Илья после рождения дочери, нехотя, но всё же пытался устроиться на работу. В модный глянцевый журнал, куда он сунулся по рекомендации мамашиных друзей, его не взяли. Посмотрели портфолио, отобрали несколько снимков, но потом вернули без объяснений. За все время, пока он занимался фотографией, я помню только один достойный снимок: совсем ещё маленькая Катюха, прячась за массивным кожаным стулом, изображает испуг. Эта фотография получила даже какой-то приз на конкурсе начинающих фотографов.
Иногда Лидия Петровна устраивала Илье заказы: фотографировать внуков приятельниц, встречи однокашников, юбилеи знакомых. Но снимки у него получались слабенькие и непрофессиональные, и мама искусствовед перестала приглашать сына на «фотосессии». Она всё ворчала, что ребята сидят у нее на шее, ничего не делают, только жизнь прожигают. Хотя Алинка к этому времени уже прилично зарабатывала и даже выкраивала деньги на няню для Катюшки.
Свекровь сидеть с внучкой категорически отказалась. Несмотря на то, что ей было уже далеко за шестьдесят, она продолжала преподавать и консультировать. Алина смеялась: «Наша Лидуша до ста лет будет работать, только бы с Катериной не нянчиться».
- Ты знаешь, – однажды поделилась со мной подруга – она и Илюшку-то упустила, потому что не хотела возиться с ребёнком. Отвезла его, ещё мальчишкой жить в Муром, к бабушке с дедушкой, а там нравы суровые, он и года не выдержал: сбежал от них быстренько, чуть ли не пешком до Москвы топал.
К счастью, несколько лет назад Алинкина тётка уехала с мужем на пмж в Штаты, оставив племяннице роскошную трехкомнатную квартиру, в которой Илья и Алина блаженствовали вдали от Лидии Петровны. Жили они не то чтобы дружно, но весело. Гости в доме не переводились, вечеринки до утра, пивные столы и изысканные Алинкины салаты. Илья был интересным, ироничным собеседником, но на этом его таланты и заканчивались. Слава Богу, теперь он не кололся, да и не пил особенно. Однако пивные бутылки из-под их входной двери местные алкоголики уносили сумками.
Иногда Линка, устав от работы, домашних забот и Катькиных болезней устраивала мужу скандалы. Бурно, со слезами и битьем посуды. Уговаривала помочь по дому, устроиться на работу; заняться хоть чем-нибудь. Пыталась отправить его назад, к Лидии Петровне, в их малогабаритную двухкомнатную квартиру, где все стены снизу до верху забиты книжными полками: жить там Илье было негде.
Илья во время скандалов швырял в гневе всё, что попадалось под руку: разбил дизайнерскую настольную лампу, покалечил торшер; радиотелефон, дорогой, навороченный, подаренный тёткой, вышвырнул в окно. Катерина пугалась, забивалась в дальнюю комнату, и там потихонечку, лёжа ничком на кровати, скулила, как собачонка. Алина в растерянности принималась раскладывать по шкафам, только что собранные и уложенные в чемодан Илюшкины вещи. Потом уходила в комнату к Катюшке и там, обнявшись, они принимались плакать уже обе.
Часто, после подобных скандалов, Алина звонила свекрови и уговаривала её забрать Илью к себе. Лидия Петровна предпочитала не слышать жалоб и уводила разговор в другую сторону: рассказывала о литературных новинках, вернисажах, новых театральных постановка, сплетничала о знакомых.
- Не могу больше, – в сердцах говорила мне Алина. Ну, сколько можно: работать не работает, сидит целыми днями на кухне – пиво потягивает, орешки грызет. Ни в магазин… Ни с Катюхой погулять… И от свекрови никакой помощи: сунет тясячу, а разговоров… И содержит-то она нас, и во внучке-то души не чает. А та, соседку, тётю Нину бабушкой зовёт.
Чуть меньше полугода назад, Алина примчалась ко мне, вся в слезах: Илья собирается разводиться, уходит к той самой «мымре» со знаком зверя на груди, новомодному фотографу. Собирается в Америку на съёмки, кажется, и она с ним едет, хотя – не факт... Назанимал у всех денег, говорит, что светит большой гонорар, вернётся – всем отдаст. Да уж, отдаст…
И вот в прошлый вторник он улетел…
Алинка все ещё сидела на диване, потягивала мартини, вздыхала и гладила по голове прошмыгнувшую из спальни Катюшку.
- Тань, ну что теперь делать-то? Как я без него? – она подняла с пола брошенный журнал и пошла на кухню ставить чайник.
- Глупая, радоваться надо, что уехал, – прокричала я ей вслед, – ты сама никогда бы его не выгнала… Вам с девочкой спокойней станет, комфортнее.
-Да, уж, комфортнее, – грустно отозвалась она из кухни.
Протренькал телефон, Лидия Петровна, охая и ахая, жаловалась Алине на здоровье, на Илью, который звонил ей вчера из Америки и просил прислать денег. А ведь прошла-то всего неделя.
- Ну, вот… Что я тебе говорила… Вам без него точно лучше будет…
…С того дня прошло месяцев пять. Алинка немного успокоилась, даже повеселела. Только Катюха всё грустила, ждала отца и плакала по ночам. Лидия Петровна не появлялась. Иногда мы с Алиной встречались с институтскими подругами, ходили в кино, кафешки. Тогда с Катюшкой оставалась соседка, баба Нина. Она всё чаще теперь сидела с малышкой, это было и удобней, и дешевле, чем услуги няни. Алинка, работая за двоих, подолгу засиживалась на работе, не тревожась за дочь…
Годовой отчёт, который мне пришлось делать вместо заболевшей коллеги, и из-за которого я довольно долго не общалась с Алиной, мы, наконец-то успешно сдали. Я с облегчением вздохнула и позвонила подруге.
В трубке раздался удивительно спокойный, довольный и весёлый Алинкин голос:
- Танюш, приходи к нам сегодня вечерком и пивка захвати, пару бутылочек, – она запнулась, и сквозь смех добавила, – нет, побольше… Илюшка вернулся…