Урок милосердия

Вера Вестникова
      История, о которой хочу рассказать, произошла более двадцати лет тому назад. Мой сынишка Ваня  учился тогда во втором классе.

      По утрам  я отводила его в школу, затем шла на работу. Обычно Ваня выходил раньше и ждал меня у подъезда. Но на этот раз он вернулся буквально  через минуту  и, заикаясь от волнения, стал кричать, чтобы я быстрее, быстрее, быстрее спускалась вниз. Повернув два раза ключ в замочной скважине,  толкнула дверь и побежала.

     Был конец января, и на улице ещё не рассвело.  В квадрате жёлтого света, падавшего из окна, стояла наша соседка пятиклассница Алёна.  «Идите сюда скорее!» - позвала она испуганным голосом.  Девочка указала на  большого полосатого кота, лежащего на боку в странной позе.  Алёнка подняла кота, и мы увидели, что  его шерсть  смёрзлась клочьями, а задние лапы и хвост болтаются, как кусок старой мешковины.  Вся его мордочка  была мокрая, кот плакал и коготками передних лап пытался уцепиться за Алёнкино пальтишко.

     Из глаз девочки хлынули слёзы. Ванечка дрожал и, ухватившись за меня обеими руками,  без конца повторял: «Мама, мы ведь не бросим его? Правда,  мы  его не бросим?»

     Я кинулась домой, выхватила из шкафа старый мохеровый шарф и выскочила из квартиры. Дети уже ждали в подъезде: Алёнка держала под передние лапы кота, а Ваня  по портфелю в каждой руке. Шарф, свернув вчетверо, я положила возле батарейки и, пока  девочка устраивала   несчастного зверя,  вынесла  два блюдечка: с молоком и с водой.   Кот только понюхал молоко и принялся жадно, захлёбываясь, лакать воду.

     Проводить сынишку уже не успевала, поэтому, наказав Алёнке крепко держать его за руку до самой школы, побежала на работу.   

   
      Весь день  простояла у кульмана, а из головы не шла заплаканная мордочка несчастного кота, его безжизненно повисшие лапы, а ещё - бесконечно  любимые Ванечкины глаза цвета ясного июльского небушка: «Мама, мы ведь не бросим его?  Правда,  не бросим?»

     Домой взять кота мы не могли: свекровь  не выносила   кошек.  Слушать  в сотый раз, что хозяйка четырёхкомнатной квартиры она, а все остальные (мой муж, я и сынишка) только прописаны, последнее время стало просто нестепимо. Муж к подобным речам давно привык, постоянно учил  не брать в голову то, что говорила его мать, а у меня как-то не получалось.

     Это теперь я хорошо понимаю, что, унижая и оскорбляя других, не совсем реализовавшиеся в жизни и неумные люди пытаются повышать свою самооценку. А тогда мне не было ещё и тридцати лет. Воспитанная интеллигентными, порядочными родителями, я совершенно не разбиралась в хитросплетениях и интригах, думала, что  слова не могут быть только словами, что за ними обязательно должно что-то стоять. Ругань свекрови так обижала меня, что иногда я  ощущала в груди настоящую  физическую боль. Особенно, когда свекровь заносило настолько, что она принималась поливать грязью моих родителей.

     - Вот, сват со свахой скинули вас (меня и Ваню, очевидно), - начинала она, -    а сами живут для себя, как молодые: по театрам, по ресторанам, небось, ходят, любовью занимаются...
 
     А на самом деле было так:  папу - военного лётчика -  через год после моей свадьбы перевели служить на  Дальний Восток. Три года назад он вышел в отставку, но  уехать оттуда было уже невозможно: начало девяностых, инфляция, с жильём для военных большие проблемы. Моим родителям повезло: они успели получить  маленькую квартиру в старом доме, ремонтировали её, приводили в божеский вид. Каждый год летом мы с мужем и сынишкой летали к ним, но прошлое лето стало исключением: скопленных    денег не хватило даже на билеты в одну сторону, всё съела инфляция.

     У родителей тоже дела были плохи: дом офицеров, где мама заведовала библиотекой, закрыли, гражданский аэропорт, куда папа устроился работать диспетчером, еле-еле сводил концы с концами, зарплату постоянно задерживали, и жили родители на папину пенсию, которую тоже изрядно подтачивала инфляция.

     Изредка они присылали  небольшие денежные переводы, и, достав из почтового ящика извещение, свекровь буквально выходила из себя:

     - Ну надо же, вспомнили, наконец, что у них дочь и внук есть, - гораздо громче чем нужно возмущалась она, - а прислали-то, прислали-то копейки, лучше бы уж совсем ничего не присылали!..
 
     Впрочем, для  этих денег  тотчас же находилось применение: надо было срочно сменить в квартире выключатели (совсем ещё неплохие) или купить новые шторы на кухню (старые вдруг начинали страшно раздражать свекровь).

     Я старалась всё делать по дому, чтобы лишний раз не злить её, Ваня после уроков оставался в продлёнке, и домой мы приходили вместе с ним, мужа просила не перечить матери. Но ворчала,  а то и покрикивала она всё чаще и чаще. Я, конечно, многое могла стерпеть, но Ванечка не переносил ругани и криков, очень расстраивался, плакал, потом подолгу молчал...

     Свекровь пыталась убедить себя, что мы с мужем были не порядочными, образованными людьми, честно работающими и обеспечивающими семью и ребёнка, а какими-то  не приспособленными к жизни тунеядцами и не умерли ещё с голоду только благодаря её заботам. Мало того: она хотела, чтобы о нас так думали окружающие и чтобы мы сами тоже считали себя за никчёмных дураков...

     В таких вот грустных мыслях и прошёл весь рабочий день.  Купив по дороге кое-что из продуктов, я поспешила в школу.

     Сынишка уже ждал у входа на скамейке:  переобулся в сапожки, закутался шарфом, на коленях держал куртку.

     Мы  шли быстро, но на полдороге Ваня отдал  портфель и побежал: ему не терпелось увидеть кота. Я вошла в подъезд, и тут же  сверху, тяжело дыша, спустился мой мальчик, в его глазах застыл ужас: кота нигде не было. Ваня бегом поднялся до девятого этажа, осмотрел все лестницы и площадки, но кота  не нашёл.

     Дома сынишка стал расспрашивать свекровь.

     - Видела я утром: спал какой-то кот в подъезде на Лёшкином шарфе (выбросили шарф, и хорошо, нечего моль разводить).  А кот нам на дух не нужен, и не пробуйте даже брать: приду утром — выкину!
 
      И свекровь принялась подробно рассказывать, как она провела день: поспала после дежурства, посмотрела «Санта-Барбару», пожарила картошку, открыла банку помидоров... Её напарник уехал хоронить кого-то из родственников, поэтому ей снова надо было идти сторожить детский сад.

     Ваня совсем приуныл. А я, немного согревшись, отправилась на поиски кота. Честно говоря, думала, что он умер и его просто выбросили на помойку, поэтому тщательно осмотрела все мусорные контейнеры. Ничего там не увидев, пошла в соседний  подъезд, доехала на лифте до девятого этажа  и спустилась пешком. В нашем доме четыре подъезда, и таким образом я обошла все. Никаких следов кота не было. Хорошо  бы, конечно, людей поспрашивть, но некого: температура опустилась до минус двадцати и  двор  был пуст: ни пенсионеров прогуливающихся, ни детей, ни собачников.   Продрогшая буквально до костей, с тяжёлым сердцем я возвращалась домой.

     Едва открыла дверь, как навстречу бросился Ваня с криком: «Тётя Нина  взяла кота!»

     Из комнаты доносились голоса свекрови и Нины, соседки с восьмого этажа:
     - А я тебе говорю: выброси его, лишайного!
     - Почему это я должна делать то, что вы говорите?!
     - Потому что старых людей всегда слушаться надо, они плохого не посоветуют!
     - Да я вас  тридцать лет знаю и за это время ничего дельного от вас не услышала!..

     Всё понятно: моя свекровь и Нина не могли встретиться и не поругаться. Свекровь считала себя вправе поучать всех, а Нина никогда и никому не давала спуску. Вот и сейчас речь зашла про кота: свекровь утверждала, что он больной и заразный, а Нина отвечала, что больные и  заразные как раз те добрые люди, которые его покалечили.

      Накричавшись вдоволь, свекровь ушла на дежурство, а Нина рассказала о своих сегодняшних приключениях.

      Возвращаясь с работы около двух часов дня (Нина учительница рисования, работает в первую смену и возвращается домой рано), увидела кота, поняла, что с ним не всё в порядке и взяла  домой. Разглядев  безжизненные лапы и хвост, решила, что без ветеринара  не обойтись. Через своих бывших учеников разыскала телефон Игоря, недавнего выпускника, работавшего в ветлечебнице. Дозвонилась до ветлечебницы. Игорь сказал, что кот не жилец: у него сломан позвоночник. После работы обещал заехать и посмотреть.
               
     Женщина из соседнего подъезда, работавшая уборщицей в мебельном магазине (магазин занимает первый этаж нашего дома), рассказала, как покалечили кота. Зимой, в сильные морозы, он иногда заходил в магазин  погреться. Там к нему уже привыкли и не прогоняли. А вчера  у одной из продавщиц был день рожденья, вечером она с подругой накрывала на стол в подсобке:  после закрытия магазина собирались отмечать. Кот каким-то образом просочился в подсобку и  стащил со стола котлету. Одна из продавщиц, схватив  швабру,  ударила его по спине. Потом кота просто взяли за шиворот, отнесли во двор и бросили у нашего подъезда.

     Нина не удержалась, конечно, и сбегала в магазин поругаться. Продавщицы подняли её на смех, спрашивали не родственница ли она тому коту и не собирается ли требовать с них моральной компенсации. Нина  в долгу не осталась:  сказала, что была бы родственницей  — по судам бы  затаскала. Но она человек, к сожалению, такой же, как и они, и просто пришла посмотреть им в глаза.

      - Ты не представляешь себе, Маша, - возмущалась она, - им и в глаза-то посмотреть невозможно:  глаз не видно, всё жиром заплыло. Тени есть, стрелки есть, а глаз нет!

      Ещё Игорь сказал, что кот немного поживёт, обезболивание не нужно: он ничего не чувствует, а  поддержать его силы глюкозой и витаминами надо.  Нина обошла соседей, и у кого-то нашлась глюкоза, а  за витаминами пришла к нам: вспомнила, что после гриппа Ване рекомендовали курс, но  уколов он очень боялся, и уговорить его  так и не смогли.  Коробочки с розовыми ампулами В12 и с белыми ампулами В6 лежали  в холодильнике, и я, конечно, отдала их.

     Ванечка кроме кота не мог больше ни о чём думать.  Дождавшись нашего папу, мы поужинали и  отправились  на восьмой этаж к Нине.

   Ветеринар Игорь, высокий молодой человек в модных очках, с бородкой, сделав коту уколы, ушёл. Нина извинилась за запах в квартире и рассказала, что из кота постоянно потихоньку подтекает моча, она его помыла, сменила подстилку, но всё равно... Старая сиамская кошка Соня к новому жильцу отнеслась без всякого интереса: посмотрела, понюхала и отвернулась.  Кота устроили в ванной возле батарейки на мягкой подстилке, подложив клеёнку.

     Скоро пришла Юля, дочь Нины. Она училась на первом курсе художественного училища и занялась рисованием. Ваня, получив лист бумаги и карандаши, устроился рядом. Соня улеглась под настольной лампой греться.

     Нина   пересказывала историю несчастного  кота  моему мужу Лёше. Он, хоть и был равнодушен к кошкам,   очень расстроился. Разговаривали мы тихо, Юля с Ваней рисовали молча, и чувствовали себя все очень тягостно.

     Вдруг  послышалось тихое «мяу». Посмотрели на Соню, но она спала, свернувшись калачиком под лампой. Прислушались — и снова слабенькое «мяу». Огляделись: на пороге  лежал кот. Упираясь передними лапами, он прополз сколько мог, а теперь силы оставили его. Он хотел к людям, к свету. Мы поняли это и перенесли кота вместе с подстилкой, положили на кресло, гладили, разговаривали с ним. Когда Нина чесала  шейку, он обеими лапами прижал её руку к своей грудке и не отпускал.  Кот благодарил свою спасительницу! Нина разрыдалась: « Нет, вы мне скажите, кто больше человек, этот несчастный кот, или те жирные свиньи, которые его искалечили?!» - сквозь слёзы возмущалась она.

     А мне вспомнилось открытие, которое  сделал Ванечка в пять лет: «Собаки и кошки — такие же человечки, только летом в шубках ходят. Правда?» Когда он сообщил  о своём открытии, Лёша растерялся: «Ну я  даже и не знаю...», а я согласилась сразу, поразившись мудрости этих слов. Вот уж воистину: устами младенца глаголет истина!


     Кот жил ещё девять дней. И каждый вечер приходил Игорь,  делал ему уколы. Лёша привёз из гаража мешок старых вещей, из которых устраивали  мягкое, удобное ложе. Через некоторое время подстилка промокала, Нина с Юлей меняли её на сухую, но совсем избавиться от кошачьего запаха не удавалось. По вечерам мы с Ниной мыли хвост и задние лапы кота с шампунем, сушили феном и переносили его постель в комнату. Кот с интересом поглядывал вокруг, иногда тихонько мяукал в ответ на наши слова и ласки. Особенно ему нравилось, когда чесали шейку: он прижимал передними лапами наши руки к грудке, и ладонь чувствовала, как слабенько билось кошачье сердечко...



     В субботу в середине дня пришла Нина. Она сказала только одно слово: «Отмучился...» - и ушла, закрыв лицо руками. Муж привёл Ваню из школы, и теперь они отдыхали, кажется, занимались конструктором... Я не смогла так сразу сказать сынишке, что кот умер. Соврала, что мы с тётей Ниной прогуляемся по магазинам, а сама оделась и поднялась на восьмой этаж.

      Кот лежал у самой двери, тёплый и мягкий, совершенно как живой. Здесь его и нашла Нина, вернувшись пять минут назад с работы. Ещё через пару минут прибежала Юля. Мы погладили кота в последний раз, попрощались с ним. Потом завернули в белую тряпочку, уложили в коробку из-под ботинок, перевязали её лентой и опустили в пакет. Плачущую Юлю  оставили дома, а сами  вышли на улицу:  надо было как-то похоронить кота. 

     Шёл февраль.  Третью неделю температура не поднималась выше минус пятнадцати, поэтому выкопать даже маленькую ямку в промёрзшей земле мы не могли, да и нечем было. Мы знали, конечно, что зимой на кладбищах, перед тем как рыть могилы, жгут костры, чтобы земля оттаяла. Но жечь костёр в центре города среди бела дня? Да и жечь-то было нечего...

     Походив по улицам, но так и ничего не придумав, вынуждены были опустить пакет с котом в мусорный контейнер.

     -А ведь у него даже имени не было, - вспомнила Нина и снова заплакала.
 
     Да, имени у полосатого кота не было. Хотя зачем ему  имя - имена даются для жизни. А кот появился у наc, чтобы умереть, щедро одарив  чувством неизбывной вины,  горьким, но самым человеческим изо всех человеческих чувств.

      Для Вани мы сочинили легенду о том, что коту стало хуже и Игорь забрал его в ветеринарную лечебницу. Через несколько дней сказали, что кот умер и что Игорь похоронил его в красивой роще под берёзкой.   Но на этом грустная история не закончилась.

      Ванечка до самого лета каждый вечер дожидался, когда я освобожусь от домашних дел, чтобы забраться ко мне на колени и вспоминать про полосатого  кота, которого искалечили злые люди.



      Мне осталось ещё сказать несколько слов про нашу соседку Нину.

     Свекровь до самой своей смерти не переставала ругаться с ней, любимая тема была — ремонт.
     - Да когда ж ты новые обои поклеишь? - возмущалась свекровь. - Сколько будешь дырки картинками завешивать? Одну комнату и то в порядке не можешь содержать!
    Это была правда: после развода с мужем Нина лет десять не делала ремонта, а на место, где пачкались или отклеивались обои, тут же воодружала свой новый пейзаж или натюрморт.

     Мой муж, когда бывает не в духе, называет Нину «твоя патологически разговорчивая подруга».
     И это тоже  правда.  Ради того, чтобы поговорить, она готова отказаться и от сна, и от еды. Такая уж уродилась! Сколько раз, болтая по телефону,  забывала  про обед на плите: борщ выкипал, рыба, котлеты подгорали.

     Но для меня Нина, прежде всего, человек способный на милосердие.   Случай с искалеченным полосатым котом лишь один из примеров. В то время, как мой маленький сынишка столкнулся с человеческой жестокостью, а мама и папа оказались бессильны поправить мир, пошатнувшийся в его глазах, Нина, совершенно не думая об этом, естественно и просто преподала ему урок милосердия. Милосердия ежедневного, трудного и потому истинного. И я не знаю, вырос бы мой сын таким интеллигентным, порядочным и добрым человеком, если бы не этот урок.



     Когда я смотрю на происходящее сейчас в мире глазами немолодого уже, много пережившего человека, то понимаю, как страшно  поселившееся в людских душах зло. Оно действует без всяких правил, не различает  сильного и слабого, правого и виноватого. Зло может подставить подножку и, подкравшись, ударить в спину, может оклеветать и предать. На свете нет ничего сильнее зла.  Пусть так. Но милосердие — выше.