Я слишком привык бежать. Куда-то. Куда-то ехать. Что-то делать. В сумбурной жизни грезишь покоем. Отдыха! Воздуха. И это затягивает. Но сейчас жизнь повернулась так, что изо дня в день маюсь в безделии. Пытаюсь найти работу. Безуспешно пытаюсь.
И пока… пока я ближе к закату, когда летний вечер милосердно дарует глоток прохлады, отправляюсь на променад туда, куда ноги понесут, «до угла и ещё раз до угла». Хоть какая-то цель. Да, самообман. И чего-то жду. А душа рвётся, мечется и не находит места...
Бульвар. Снова она. Я заметил её ещё позавчера. В сумерках сложно разобрать лицо. Она сидит всё в том же лазурном платьице, забравшись с ногами на скамью под ивой, и смотрит в книгу. Будто там что-то видно. Иду, замедлив шаг. Странная девушка. Нет, не на вид. По ощущениям. Безмятежная. Она кажется мне кусочком неба. Да, странно. О чём я думаю?
- Вздор. – бубню себе поднос поравнявшись с ней и отвожу взгляд.
Солнце зашло незаметно и быстро. Пожалуй, пора домой.
Чувствую, что она смотрит на меня. Словно лёгкое касание ниточки разума, переплетённой с ветром. И почему-то от этого мне дурно. Вообще в последнее время слишком жарко, тяжело. Губит меня погода. И свежий вечерний воздух не помогает. Но сейчас я уверен, что плохо именно от её присутствия.
Нежданно волной накатывает слабость, туманит рассудок. Оглядываюсь на неё, ища помощи, вижу в свете дальнего фонаря, как она улыбнулась, глядя в полностью затемнённую книгу. И… падаю.
Забытие блаженно. Теперь я это знаю. Гораздо хуже осознавать, что ты в плену иллюзии, но не иметь возможности и сил очнуться.
Меня швыряло из реальности в какие-то неизведанные пространства… или то были глубины воображения?.. Вот я совершенно ясно ощущаю, как незнакомка бережно приподнимает меня за плечи, и тут же обжигаю руки о горячие камни каких-то скал под беспощадным солнцем. Чувствую, что эта хрупкая на вид девушка удивительно легко переносит моё тело на скамью, но что-то непостижимое резко вырывает меня вверх. В облака. Над облаками. Воздуха!.. И, когда уже задыхаюсь, даже не камнем, а валуном срываюсь вниз в кроны густых деревьев и ударяюсь спиной о землю тёмной чащи. Лишь на мгновение боль смешивается с нежным касанием о кожу холодной высокой травы. И я проваливаюсь в темноту… да, забытие блаженно.
Когда открываю глаза, вижу, как листья ивы путаются в звёздах. В голове невесомость. Сложно ухватиться за мысли. Нет боли, хотя память твердит, что боль быть должна. Наверно, воображение тоже бывает таким реалистичным. И только усталость давит многотонным грузом, заглушая вопросы и тревогу.
Девушка склонилась надо мной. Ветер вместе с далёким и слабым светом фонаря резвятся в её волосах, но лица так и не вижу. Кажется, она мягко улыбается мне. Плавно спускает мою голову со своих колен, целует меня в лоб и уходит. От её заботы стало легче, спокойнее. И я засыпаю.
- Эй ты, вставай! Пьянь несчастная. – расталкивала меня пожилая дама в спецодежде, вооружённая метлой. - А с виду нормальный парень, и всё туда же. Хоть бы до дома дошёл. Вставай, говорю. А то милицию вызову. Алкашня.
Я приподнялся и сел. Голова звенела и мысли метались, не желая останавливаться. Медленно фокусирую взгляд, наблюдая за работой женщины. Трудится она, конечно, хорошо. Только этого никто не оценит. И почему-то в наше время дворник – чисто женская профессия. Как бы так… дворница? Тьфу, даже слова такого нет. Нынче небритого мужичка с метлой днём с огнём не сыщешь. А женщина всё бубнела.
- Какой сегодня день? – показалось, что я должен спросить именно это.
- Пятница сегодня. Вот же допился, дурной. Иди. Чего смотришь? Давай иди отсюда. – я встал и побрёл вдоль бульвара. - Домой иди, проспись. Какая ж молодежь пошла бестолковая… – ворчала она мне вслед, но дальше я уже не слышал.
Пятница, пятница…чёрт, пятница! Я ж Тане обещал с малым посидеть. Наведывался я с неделю назад к ней на чай, жаловался, что заняться нечем. Сестра у меня чудо. Хоть троюродная, а всё одно, что родная. Переживает за меня. Сказала, что тоже мне работу у знакомых поспрашивает. Ну, пусть. Попытка не пытка.
А у них сегодня с мужем семь лет как они вместе. И чем Толеньку к бабушке в
другой город везти, лучше я посижу. И мне веселее. Малой у них славный. Так, надо по-быстрому сбегать домой в душ, и к Таньке.
По дороге я всё пытался сложить вместе события вечера. Они разноцветным и пёстрым роем кружили в голове, но как только я пытался ухватиться, ускользали. Как яркий сон, который сложно вспомнить. Может, и правда сон. Значит, забудется – успокоил я себя и перестал обращать на это внимание.
Дома, включив почивший от нехватки энергии телефон, обнаружил шесть пропущенных от сестры. И сразу же звонок:
- Дим, ну ты, блин, где делся? Я уже волноваться начала.
- Да телефон сел. Извини. - решил не распространяться я о том, что ночевал на лавочке. – Всё в порядке, Тань. Скоро буду.
- Ну, давай, а-то Толька тебя уже заждался.
Она отключилась. И я запрыгнул в душик, рассчитывая на хороший день.
Толенька был рад, прыгал по всей квартире и, по словам Тани, успел достать её вопросами: «Када узе дядя Дима пьидёт?».
Сестра надавала кучу указаний: что где лежит, чем кормить, как кормить, во что переодевать, когда спать, мультиков много не смотреть и заставить повторить буквы. Сказав напоследок: «Будь умницей и слушайся дядю Диму» - чмокнула меня и Толеньку и счастливая упорхнула к мужу, который уже с полчаса ждал в машине.
Племянник тут же решительно утянул меня в детскую и до самого обеда рассказывал про всех своих роботов, показывал построенные из конструктора «военные» танки, свои любимые журналы и кучу карточек с трансфеормерами, бакуганами и гонками, которых, по-моему, у него далеко за двести. И, что удивительно, ребёнок отлично знал каждую карточку и радостно их комментировал, найдя в моём лице покорного слушателя. Кажется, даже в университете не выливали на нас такой огромный поток информации, как вся история борьбы автоботов и десептиконов. Вот, какие я теперь слова знаю. Целый дивный новый мир.
В обед я кое-как заставил малого съесть полтарелочки супа, предварительно клятвенно пообещав, что дам потом мороженое, и уложил его спать. Даже не заметил, как устал. И как Таня справляется? Я прилёг на диван и, может, от жары, а, может, от переизбытка информации и усталости тут же уснул.
Мне снилось время.
Наверное, нельзя увидеть во сне ничего более пугающего. Я держал в ладонях перед лицом огромную сферу, в которой разными потоками из дыма, дождя, ветра и крови переливались друг в друга века. Внутри в несмолкаемом и нарастающем шуме эта сфера то и дело взрывалась одновременно и смехом, и рыданиями. События мелькали настолько быстро, что потеряли всякую значимость и упростились, разделившись на два больших фланга: один ликовал, а другой мучился. И был страх, сковывающий меня страх от того, что я счастливо радуюсь в то время, когда вокруг так много страданий. Бесконечно много страданий. Наверно, в этом сне только страх и был по-настоящему моим. А остальное… ну кто его знает? Сны – игры подсознания.
Разбудили меня крики «Да, капитан!». Губка Боб! Ещё никогда так ему не радовался.
Ладно, надо прогуляться с ребёнком. И спать вечером лучше будет, и вообще дети дома не должны сидеть.
Мы с Толенькой съели по банану под мультик, выбрали маленький мягкий мячик и пошли на улицу.
Пока мы спали, изнывающую землю оросил мелкий дождик. Особо лучше не стало, но дышать, определённо, легче.
Мы потопали в магазин, который подальше. Ребёнок всё-таки выклянчил у меня ещё одно мороженое. Ну, в жару такую можно. Всё равно гуляем. Мы шли по тротуару и бросали друг другу в руки мячик.
Меня всё время отвлекало от реальности чувство беспочвенной тревоги и в то же время предвкушение чего-то важного. Я пару раз пропускал мячик, а ребёнок прыгал и радовался: «Ула! Моя победа!».
Замечаю слева на противоположной стороне улицы силуэт в лазурном платье. Всматриваюсь - никого. То ли ветер растворил его, то ли он растворилась в ветре. Снова начинает кружиться голова. Кажется, опять пропускаю мяч.
Ощущение её присутствия не оставляло меня. Словно заворожённый смотрю, как ветер гонит рано опавшие листья на той стороне, и теряю всё остальное: не слышу, не ощущаю – просто смотрю. Опять уже рядом мелькает лазурное пятно, а внутри меня что-то громко кричит и рвётся к миру. Я, словно очнувшись… Толя!
А мальчик замер на проезжей части, поднимая с асфальта улетевший мимо меня мячик. На Толеньку на всех парах неслась синяя AUDI. Я вижу, как приближающийся свет фар прогоняет отблески багрового заката из его широко распахнутых глазах. Пытаюсь сорваться к нему, но внезапный порыв ветра словно не пускает. Кричу, и мой крик уносится мне за спину. Но Толя!.. Ещё раз! И словно вырываюсь из незримых оков. Прыжок, второй… поскальзываюсь на мокром асфальте, падая, ловлю мальчишку и со всей силы швыряю назад себе за спину, и тут же удар об асфальт меркнет за силой подскочившей на мне AUDI.
- Зря. – этот шёпот ветра - последнее, что я услышал.
Кожей ощущаю прохладный свежий ветер. Чувство неги, словно отдохнул, выспался. Открывать глаза не хочется. Спокойно. Приятно. Но… да я же умер! Воспоминания прогоняют улыбку с моего лица.
- Толя! – резко сажусь. Вокруг глубокая ночь. А в голове бушует паника. Всматриваюсь – знакомое место. Я на бульваре. Но проще не стало.
- Всё хорошо с ним – раздалось сзади. От неожиданности я даже дёрнулся. – Я провела его до дома.
Медленно поворачиваюсь. За спиной сидит она. Та самая. Лица так и не видно. Но она внимательно наблюдает.
- Я мёртв? – спрашиваю её, боясь собственного голоса.
- Нет, конечно же нет, – поспешила успокоить меня она, но запнулась: Или… Понимаешь, всё очень сложно.
С минуту мы молчали.
А это вообще как, чтоб сложно? Ты либо жив, либо не жив. Будто вариантов много.
Но почему-то я тут же успокоился. За Толеньку, за себя. Ей верилось. Никакого чувства тревоги. Теперь мне было просто интересно.
- Тогда начни с начала. – решил настоять я.
Уверен, что все ответы в ней. На меня грузом давили непонятные ожидания, надоело преследующее меня все последние дни чувство причастности к чему-то, о чём даже не знаю. А я хочу знать здесь и сейчас.
- Я должна всё это кое-с-кем обсудить. – стала подниматься она.
- Ну уж нет! – хватаю её за руку и в сию же секунду мир резко вздрогнул и словно выплюнул нас.
- Ну вот. – выдохнула она с досадой, предвкушая неизбежность разговора, и села назад на скамейку под ивой.
А я, кажется, потерял дар речи. Нет, мы остались там же, на бульваре. Но теперь смотрели на него будто изнутри самого мироздания. Всё вокруг переплеталось тонкими и словно живыми струнами материи, переливающимися невообразимыми цветами. Собираясь разнообразными формами, они составляли абсолютно всё. Даже пьяница, который беспробудно спал за несколько лавочек от нас, соткан неповторимым сложным плетением, которое струилось живым потоком под поверхностным образом его внешности.
Мы тоже были вплетены в сеть мира. Только она почти растворялась в нём, а мой рисунок даже и ни шёл в сравнение, будто плёл меня пьяный моряк, которому не доставало пальцев.
И наконец-то увидел её лицо… правильное, совершенно простое, как говорится, среднестатистическое. И, может, потому такое спокойное и приятное. Но в голубых глазах кроме спокойствия ещё что-то… Воля? Сила? Но не до глаз и не до лица сейчас.
Я сделал несколько шагов в сторону, и почувствовал, как под ногами мягко перекатываются эти струны. Протягиваю руку к стволу соседнего дерева и замираю, не решаясь коснуться. Но как только самые кончики пальцев дотронулись до пульсирующей материи, та разорвалась, и о ствол дерева с треском разошёлся надвое.
- Не трогай больше. Тебе ещё рано. – сказала девушка мне отстранённо, что-то обдумывая.
Я сел рядом и стал на неё смотреть. Она молчала, словно не решаясь. После шумно выдохнула и начала:
- Я… - она неуверенно замялась, - Бог.
Наверно, если бы я не был столь ошарашен происходящим, рассмеялся. Да, я бы сто процентов рассмеялся.
- Не в том смысле, который тебе привычен, – как бы оправдываясь, продолжала девушка и, кажется, не знала, как объяснить мне что-то. – Но это самое подходящее и понятное слово. Всё, что с тобой произошло, должно было быть иначе. Ты должен был пойти за упущенным мячом, но твой племянник обогнал бы тебя и умер под машиной. – эти слова злили. – А ты… я не знаю даже, испортил ли ты всё… Только мир уж точно тебя не слушается. – она слегка кивнула в сторону несчастного дерева и замолчала.
Я пытался понять её слова... Но всё это было слишком сложно. Даже нет, всё это было просто бредом, если бы… если бы не то, что меня окружало.
- Нас трое. – продолжила девушка через пару минут, видно решив, что раз и рассказывать, то уже рассказывать всё. – Адам, Элунг и я. И мы… боги. – она опять споткнулась на этом слове. Видно, оно ей не нравилось. - И, знаешь, я не представляю даже, как тебе объяснить всё, а потому лучше покажу.
Девушка наклонилась и прикоснулась своим лбом к моему… и я уже во второй раз оказался на жарких скалах.
Но теперь ни что не обжигало. Я был словно незримый сторонний наблюдатель.
И моментально этот мир прямо-таки окатил меня эмоциями. Чувствовалось всё: как растёт трава, как очень глубоко ключи рождают подземные реки, как всё желает жить и ещё многое-многое по сути недоступное во всех пониманиях человеку.
- Ты это чувствуешь? – спрашиваю мою спутницу.
- Что чувствую? – не сразу поняла она. – А, ты про мир. К нему привыкаешь.
Она улыбнулась и указала взглядом куда-то вдаль. Сначала я даже не понял, что это. И лишь когда мы по воздуху приблизились, я рассмотрел темнокожих людей в шкурах. Молодых женщин, детей и собирающихся куда-то мужчин. На вид им всем не больше двадцати пяти, но все уже очень потрёпаны. И ярче всех звала и светилась душа хрупкого мальчика лет десяти. Он с завистью смотрел на взрослых.
- Мама, ну отпусти меня с ними. Мне давно пора стать мужчиной. Почему ты не разрешаешь мне охотиться? – он просящими глазами смотрел на самую старшую женщину. А я чувствовал в ней тревогу.
- Карэа, и правда пусть Адам идёт. Мы только осмотрим ловушки. – сказал высокий парень, подтачивая камень.
- Ну иди. – сдалась женщина и отвела глаза, продолжив обрабатывать шкуры.
Я чувствовал её настолько хорошо, словно читал мысли. Оны была главной женщиной в племени. Её все уважали и слушались. Она не могла показывать слабость. Но всё чаще мужчины не возвращались с охоты. Все в племени начинали работать так рано, как могли. И умирали рано. А мальчик делал всё: таскал шкуры, кости, воду, помогал точить камни, угождал ей во всём и вечно просился на охоту. Но был слишком слаб…
В дороге Адам счастливо прыгал и бегал кругами возле спокойно идущих мужчин. Поняв, что никто не обращает на него внимания, мальчик решил напугать остальных: пробежал вперёд и притаился за большим камнем.
А тем временем мужчины, увлечённые обсуждением новых ловушек, ничего не заметили и спокойно свернули в другую сторону.
Заподозрив неладное, мальчик выглянул из своего укрытия и бросился назад, но страхом сковало тело, когда за спиной раздались два грозных рыка. Медленно повернувшись, Адам увидел, как наступают друг на друга саблезубый тигр и огромный чёрный буйвол. Мальчик начал медленно пятиться назад, но задел камушек, который шумно отпрыгнул, и в этот момент животные бросились друг на друга, но не сцепились, а поменялись местами, развернулись к мальчику и замерли. А в следующее мгновение они оба медленно наступали на общую беззащитную цель, бросая друг на друга разъярённые взгляды. Каждый ожидал действий соперника, подбираясь всё ближе. Словно и не так нужен был мальчик, как доказательство своей власти.
Адам поднял перед собой дрожащие руки, крепко вцепившись в заточенный камень. Время словно остановилось, а в воздухе разрядом било напряжение. И, когда они трое стаяли уже совсем близко, внезапно раздался гром.
- Небо гневается. – пронеслось в голове ребёнка. И молния ударила в них, став проклятием.
Животных убило сразу же, а мальчик отбросило мощным разрядом. Он упал и потерял сознание.
Я чувствовал, что удар повредил его не только физически, но не понимал как.
Неожиданно, хоть мир вокруг и казался обычным, я заметил, как те самые живые струны отделились от мёртвых зверей и скрылись в теле Адама.
После грозы братья нашли его и принесли в племя. Скоро стало понятно, что мальчик ослеп. Теперь для племени он был почти бесполезен. Ему давали немного еды и никуда не выпускали. А мальчик понимал, что весит грузом на шее Карэи, очень переживал, но не знал, что можно исправить.
Однажды брат принёс ему лисёнка, чтобы хоть как-то скрасить одиночество. Но стоило Адаму дотронуться до зверька, как тот тут же упал замертво, а струны голубоватой дымкой вновь просочилась от мёртвого животного под кожу мальчика. Но он этого даже не почувствовал.
В племени стали бояться Адама, сторонились его. Все, кроме матери, оставили мальчика, и никто не объяснил ему причины.
Так и шли его годы. Моя спутница проматывала время до тех моментов, которые считала важными.
Адам свыкся с одиночеством. Он сидел в племени и на ощупь лепил из глины. Возможно, именно так он дожил до тридцати. Его считали старцем. На его памяти умерли многие. И умирали они рано, некоторые не доживали и до пятнадцати зим. Однажды он случайно услышал, как другие женщины жалуются старшей матери, а за всё время они сменились уже трижды, что не хватает еды. Они заставляли её прогнать бесполезного мужчину. И Адам решил уйти сам.
Он ушёл ночью. Шёл и не знал, куда. А ранним утром без сил свалился в лесу.
И тут я ощутил блаженство. Словно здесь била ключом чистая гармония. До эйфории.
Совсем рядом лёгким силуэтом я увидел женщину. Она переплетала в руках тут же созданные ею тонкие струны, и они мягко ей поддавались.
- Мать-природа. – с трепетным восхищением шепнула моя спутница.
Я и сам смотрел, словно заворожённый. Это можно было бы созерцать вечно…. нет, бесконечно.
А тем временем Мать-природа, занимаясь своей работой, ощутила рядом странную душу - не её создание, а, скорее, причуду случая. Как творцу, ей стало интересно, что это за дивная помесь животного и человека. Она аккуратно подправила узор струн и вернула Адаму зрение.
От неожиданности и испуга мужчина кинулся назад и забился в норку под деревом. Его сердце стучало очень быстро, тело дрожало, а хвостик бешено бил по земле.
- Хвостик? – это чувство оказалось настолько неожиданным, что мой вопрос вырвался вслух.
–Иди сюда. – позвала Мать-природа. И Адам в форме лисёнка осторожно вышел из норы. Он слышал новые звуки, чувствовал новые запахи. Мир резко стал не таким. Мужчина осмотрелся, понял, что опасности нет, и тут же всё вернулось назад.
– Ты прекрасен! – восхищенно смотрела необычная женщина на изменившегося по воле случая человека.
И Адам остался с ней. Он бесконечно и без памяти влюбился в мир. И он исследовал мир. Новый мир. Когда он полностью осваивал животное, вбирал в себя новое. Но всё-таки оставался человеком. Его устраивала такая жизнь. И однажды, летя птицей в небе, он увидел своё старое племя. Там почти никого не осталось. Адам затосковал по прошлому. И впервые обратился к Матери-природе с просьбой: дать новый глоток жизни его исчезающему племени.
В мужчине внезапно изменилась суть, он обрёл новый смысл. Теперь Адам не просто любил всё вокруг, он желал давать жизнь, питать её.
Мать-природа подарила ему часть своей силы, а сама ушла на покой в леса, ручьи и травы, оставив заботы о мире новому богу. И я почувствовал, как эта сила, сплетённая со стремлением Адама, обрела единственную цель - зарождать. Пусть простую и примитивную, но новую жизнь. Любой силе нужно желание.
- Понимаешь, - решила подытожить спутница, – Адам не просто носитель силы. Всё увядающее, чего он коснётся своим трудом, возрождается даже не в семействах, а в видах. Он и есть сама жизнь.
Я ловил в её взгляде бесконечную любовь и восхищение Адамом. Я не мог понять их отношений, но зато теперь мне становилось ясно, что означает «бог» в её понимании. Бог - это труд в каких-то всеглобальных масштабах, направленный на наш мир. Такое самопожертвование восхищало, но одновременно мне было их жаль.
- А сейчас я покажу тебе Элунга. – сказала она, и мы очутились в тёмном лесу, который в моих видениях радостно встретил меня, упавшего с высоты.
Теперь тот вечер не казался мне галлюцинациями.
- Я это уже видел, когда…
- Знаю. – перебила она. – ты подобрался ко мне слишком рано и слишком близко. Мы резонировали.
После жаркой родины Адама эта тёмная ночная прохлада была даже излишней.
Сейчас здесь лил дождь. Гуляя в таком месте обычным человеком, можно было бы и замёрзнуть.
И снова моё внимание привлекла бесконечно прекрасная, яркая, но почему-то одновременно тёмная душа.
Это тоже был мальчик. Немного постарше, чем Адам при первой встрече. Мальчик-сирота. С измученными, впалыми как у старика глазами.
Меня уже не пугало совершенно ясное понимание чужих сокровенных чувств. И я сразу же проникся ими: мне за мальчика, как за родного, было больно.
Этого ребёнка всегда обходили стороной. Он днями шатался по городу в старом, мытом только дождями плаще с натянутым на глаза капюшоном и просил милостыню. Обожал лес. Особенно ельники. Тихие и тёмные. Только здесь ему было спокойно. Такой юный, но уже очень самостоятельный. Спал в шалаше, который сам же и сделал здесь в лесу.
Сейчас, совсем не прячась от дождя и грома, мальчик спокойно шёл в своё убежище. Он не цеплялся за свою жизнь, а плыл по течению. Между деревьев случайно наткнулся на истекающего кровью, проигравшего в схватке волка и притащил его в свой шалаш. Но разве ребёнок мог его спасти? Смертельно раненый зверь издох почти сразу.
Мальчик положил голову на неокровавленный бок животного. Он словно чувствовал смерть. Не как отсутствие жизни, а как нечто самостоятельное, то, к чему можно прикоснуться. Мальчик зарылся пальцами в густую мягкую шерсть. Остывает. Он поделится своим теплом, а взамен попросил себе хоть немного этого мертвого спокойствия, достаточного, чтобы уснуть и не думать о своей жизни.
Наутро в шалаше кроме мальчика никого не было. Он выглянул, а снаружи, уставившись на него пустыми глазницами, с разодранным горлом и брюхом, из которого свисали небольшие ошмётки внутренностей, сидел волк. Мальчик испугался, сторонясь этой нежити, вылез наружу и сорвался в сторону города. Волк за ним. Быстро нагнал и преданно побежал рядом. Мальчик остановился, осторожно коснулся живого трупа и осознал неведанную ранее власть.
Эта нежить беспрекословно выполняла все его команды.
После, когда мальчик подходил к разодетым прохожим и протягивал ладони, странный волк шёл следом: испуганные богачи выкладывали всё, что было в карманах, и спешили удалиться.
Он шёл по краю дороги, когда его нагнал всадник.
- Как твоё имя? – спросил незнакомец.
- Я не знаю своего имени. – пожал мальчик плечами и без интереса побрёл дальше в сопровождении верного мёртвого спутника.
- У каждого есть имя. – не отставал мужчина.
Волк, почуяв недовольство хозяина, оскалился: «Эээлунг.» - хрипло до режущего слух скрипа ссохшихся голосовых связок, простонало животное.
- Идём со мной, Элунг. Тому, кто получил имя от самой смерти, не пристало побираться на дорогах.
Мальчик, давно перестав кого-либо бояться, согласился.
Мужчина оказался богатым купцом, до фанатизма увлекающимся тайными знаниями и особенно книгами по некромантии. Все вокруг считали это пустыми выдумками. И купец хранил силу мальчика в тайне. Элунг был его отрадой, прикосновением к чему-то таинственному и недоступному.
Мальчик учился очень быстро. А вечерами, на удовольствие себе и купцу, он сшивал куски тел в оборудованном под лабораторию просторном погребе, увлекался новыми формами, изобретал. Он был творцом смерти, художником. Неведанный дар мальчика всё рос, становился невероятной силы. Для создания мелкой нежити ему и вовсе не нужны были старания: лишь касание руки. Единственное, что не мог он сделать, – дать своим созданиям настоящую жизнь.
Парень рос и привязывался к купцу, заменившего ему отца. Но завистники отравили богача, и тот очень быстро скончался. Элунг, как приёмный сын, унаследовал все богатства. Только они не были ему нужны. Он совершенно забросил дело и торговлю прежнего хозяина, которые его никогда не интересовали.
Юноша всё меньше выходил из своей лаборатории. И с годами любил жизнь всё безумнее. А она так и оставалась для него недоступной.
В свои, должно казаться юные и цветущие двадцать лет, Элунг выглядел очень плохо. От бесконечно долгих часов, проведённых в тусклом свете, его глаза были красные и уставшие, а сам он осунулся, и пусть не был до конца похож на свои создания, но любой случайный встречный запросто бился б об заклад, что парень одной ногой в могиле.
Элунг часами сидел на полу лаборатории, раскачиваясь взад-вперёд, и хаотично соображал, пытался найти ответ, что же он делает не так. Он желал создать жизнь настоящую, свободную, прекрасную. Его неудачи исчислялись тысячами, и с каждым новым поражением желание становилось всё сильнее и безумнее, перерастая в навязчивую одержимую идею, в смысл существования. Казалось, он не мог дышать, так сильно давило изнутри это желание. И в очередную неудачу его вопль отчаяния выпустил силу смерти столь мощную, что она подняла все трупы в округе.
Люди в панике начали охоту.
Но парень не прятался, ничего не хотел, он издыхал на полу лаборатории от голода и тоски о неосуществлённой мечте. А его волк хрипло скулил рядом.
И внезапно для для меня появился Адам.
Но Элунг, забывшись в своей тоске, не обращал внимания на человека, который мягко положил тёплую, больше чем просто живую ладонь на уставшие от тусклого света и долгой бессонницы глаза. С этим прикосновением парень ощутил давно забытый покой, запах ельника и… силу. Вливающуюся в него мощь, которая, смешиваясь с тьмой внутри, превращалась в силу истиной смерти. Она была той же родной, которой он и владел, но больше, гораздо больше, бесконечна. А главное, он внезапно обрёл гармонию с этой силой и гармонию с незнакомым, не проронившим ещё и слова человеком (человеком ли?), чья ладонь всё это время покрывала его глаза.
- Так родился новый бог. – сказала моя спутница, когда образы развеялись. – Он обрёл жизнь полную смысла. И, знаешь, всё, что у него осталось от прошлого, - это изорванный волк, идёт за Элом его уже не одно тысячелетие.
Она счастливо улыбалась и словно светилась любовью, вспоминая своих спутников. Своих богов. Я до сих пор до конца не понимал этих чувств. Но сейчас я уже не жалел, а завидовал им: их трепетной и непостижимой связи.
- Сейчас ты расскажешь о себе? – отвлёк я её от мыслей о богах.
- Да. – улыбка всё не сходила с её лица. – Но думаю, что большую часть всё-таки стоит показать... Ты не знал этого, - начала она свою историю, - И никто никогда не узнает, уж я постараюсь, но под небом есть маленький мир. Его, если хочешь, можно назвать Поднебесной. Мои корни не на земле. Там живут похожие на вас существа, но они и не люди. Они как лёгкие светящиеся души. Они… - девушка на миг задумалась, - Они поднебесные.
У них свой быт, свой уклад, свои обычаи и традиции. И со времён зарождения у них было пророчество, что когда-нибудь родится младенец, который новыми идейными взглядами и стремлениями объединит вместе пойдущих за ним поднебесных и жителей земли, тем самым даст начало новому, могущественному виду.
Маленьким миром под небом всегда правили и правят до сих пор старейшины. Они боялись, что их свергнут, гордо считали, что незачем смешивать возвышенных созданий с отпрысками грязной земли. Словом, были категорически против.
И вот, когда все звёзды и знаки сошлись, указывая на одного ещё на родившегося младенца, старейшины решили избавиться от него. Только не подумали они, что мать, преисполненная любовью, ни за что не согласиться. И когда она поняла, что правители непреклонны, она сбежала на землю и превратилась в женщину, ведь те единичные поднебесные, что бросали родной мир, тут же лишались сущности и доживали свою долгую жизнь похожими на людей.
Возвращать её не стали, но вдогонку старейшины послали проклятие на плод.
А, когда пришло время, она в лачуге на отшибе, где не бывали люди, родила близнецов. Мальчика и девочку. Проклятие расщепило великого младенца из пророчества. И вся мощь как физическая, так и способность использовать магию были у мальчика, совершенно лишённого отваги, воли и великого духа. Этот дух неустрашимого воина, как и сама магия, этот гений, которых мог вести за собой одним взглядом, жил в девочке с абсолютно немощным телом. Это и была я. Я даже ходить не могла. И немного приходили мы в равновесие, когда брались за руки: я могла стоять на ногах, а он мог хоть как-то без страха смотреть вокруг. Мама назвала нас Эдел и Эдель. Кстати, приятно познакомиться.
Девушка грустно улыбнулась и опять прикоснулась к моему лбу, отправляя наши разумы в новое путешествие.
Нас перенесло к действительно заброшенной лачуге. Я заметил её сразу. Нет, не лачугу и не девушку, а душу. Не такую, что я чувствовал у Адама и Элунга, она не была мощным потоком энергии. Словно дремлющий грозный вулкан. Это завораживало. Но всё-таки кое-как отвлекся от эмоций и присмотрелся к сосуду души. Я даже не сразу узнал в ней свою спутницу. Не худая, а, можно сказать, тощая, немощная. Хоть в чистом, но изрядно поношенном сарафане. Она смотрела вперёд, держа за руку статного и очень сильного на вид парня, но души в нём почти не чувствовалось. Из-за разницы в физическом состоянии их сложно было назвать близнецами. Что и было совершенно одинаковым, так это их необычно светлые волосы цвета летнего облака.
Единственного, чего я не смог понять, так их возраста. Но задав вопрос, такого ответа я точно не ожидал.
- Немного больше трехсот. – спокойно сообщила она, но, видно, заметив крайнюю степень озадаченности но моём лице, улыбнулась и добавила: Жизнь поднебесных гораздо дольше людской.
Я проследил, за взглядом Эдель из прошлого: к ним с неба еле видной рябью воздуха спускалось с неба необычное существо. И лишь оно коснулось земли, тут же обратилось старцем, который нёс себя более чем гордо. Очевидно, он привык к почтению.
Эдель не отводила от него взгляд, а Эдел лишь не мгновение поднял их и тут же даже не робко, а, скорее, трусливо отвёл глаза.
Подошедшая мать яростно злилась на старца, но старалась себя успокоить.
Его пригласили войти, и за столом он стал рассказывать, что назревает война, что в Поднебесной раскол, что многие старейшины сожалеют о своём поступке, ведь пророчества даны не просто так, и что, может быть, соединить так жестоко расколотую душу, это последний шанс вернуть мир в Поднебесную. Посланник явился с мольбой и обрядом для соединения. А для этого брат и сестра должны быть вместе, когда в одно и то же время в него пройдёт свет восходящего солнца, а в неё - свет заходящей луны. Приготовления длились не долго. Старец явился, рассчитав момент. И уже через два дня всё было готово.
Они уходили, а мать сквозь слёзы пела им вслед. Что-то проникновенное и невыносимо грустное. Долгое. Небесное. Она опустила голову. Старец взял под руку безвольную и смирившуюся женщину, и они вознеслись домой.
Брат и сестра обнявшись стояли в длинной пещере с выходами на запад и восток. Двое, и одна душа на двоих. Так не должно быть. Так не должно было стать. Скоро взойдет солнце, и все закончится. Для нее. Для него же это будет началом новой жизни. Жизни без страха, нерешительности, мучительного презрения к самому себе… И без Эдель.
Юноша хотел бежать. Бежать отсюда. Но нельзя. Страх зажатый в тиски необходимостью стал сильнее, чем когда-либо, и впервые не смягчался присутствием сестры.
Но внезапно Эдел осознал решение. Оно пугало даже больше, чем мысль остаться в одиночестве.
Свет луны и солнца быстро приближались по системе зеркал, многократно отражаясь, мчался извилистыми змеями к Избраннику и Жертве. Сестра уверенно смотрела в его глаза. Она всё осознавала. Была спокойна и счастлива от того, что совсем скоро они соединятся в нём, и он будет свободен.
- Улыбнись. – попросил Эдел. И её улыбка была полна нежности и любви. Он хотел увидеть её ещё раз, прежде чем… Пол-оборота – и вместо благословения солнца в сильную спину вонзился ледяной меч луны. Страх исчез, и теперь смотрел на него глазами сестры.
- Не бойся, - слабо прошептал Эдел и улыбнулся. – Я хочу, чтоб ты жила за нас обоих. Мы будем вместе.
Теперь Эдель не позволяла ему упасть. И она рыдала, уткнувшись в бездыханное тело брата на её руках. А я вижу, как уже знакомый мне поток струн стремится от брата к сестре, восполняя безобразно разорванное плетение до абсолютного совершенства.
Она плакала долго. Солнце почти покинуло холодную пещеру. А когда слёз уже не осталось, Эдель просто затихла, стоя на коленях перед телом.
Рядом раздался вой, и вижу, как внезапно, но очень мягко, успокаивая, её обнимает Элунг. Он накрыл ладонью заплаканные глаза и прикоснулся своим сознанием, погружая её за завесу материи. Элунг показывает, что брат вовсе не умер, что он с ней.
Девушка хоть с трудом и сквозь горе, но поняла чувства брата. Она перестала бояться. Эдель вдруг осознала, что то, ради чего пожертвовал собой брат, это мир. И его любовь ко всему живому, которая была не видна за робостью, теперь в внутри неё. Он пожертвовал собой, чтобы она предотвратила войну, сделала жизнь спокойной, цветущей… и новой. Преобразить жизнь. Сделать её желанной. Чтобы не просто прожить, а чтоб возродиться в памяти поколений плодами своих собственных трудов. Сделать её счастливой.
Видение развеялось. И я смотрю на Эдель, перебирая в голове догадки.
- Ты совершенная жизнь. – ровно произношу я, хотя изначально это был вопрос.
- Да. – она внимательно наблюдает да мной.
- А я совершенная смерть. – уже утверждаю, и она молчит, зная, что мне не нужен ответ.
- Но почему?
- А разве ты не чувствуешь, какая мощь пульсирует внутри тебя? Четвёртый ты и только ты. Я знаю, твоя душа растерялась в суете нового времени. Но она такая единственна. Лишь она может воплотить новую веху в ходе времени. Мы трое стараемся, но нет баланса. Нам нужен ты. – Эдель ждала моего ответа, но я молчал, и она продолжила: Мы все обретали свою сущность через утрату. Но ты…
Она положила свою ладонь на мою, и я ощутил безграничное обожание этого мира. Её обожание. Чувства были настолько сильными, что я резко выдернул руку, и всё тут же исчезло. Во мне не было такой любви. По большому счёту я плевал на мир и на то, что меня не касается. И именно в этом проблема.
Понимание горем плескалось в глазах Эдель.
- Мы так долго ждали тебя. – в её голосе была надежда.
- Я... я не знаю. Нужно подумать... – беспомощно вздохнул я, и девушка исчезла.
Я вернулся домой. Прошёл по темной квартире в зал, упал на диван и включил для шума телевизор. Внутри было пусто. Я не осмысленно переключал каналы и погружался в себя всё больше. Во мне что-то изменилось. Я словно мог понять себя, мог заглянуть во все закоулки своей души. Но там ничего не было. Десятком огоньков, словно маленькие редкие звёзды, горели в этой пустоте воспоминания о прожитых годах. Какая-то маленькая невзрачная звёздочка... и это все волнения и испытания моей жизни? Казалось, их было так много, а на самом деле – скудный огонёк. Звёздочка ещё меньше – первая школьная любовь. Побольше – любовь к друзьям и близким. Крупнее из всех этих мелких огоньков - нежность к сестре. Только сейчас я понял, что она была мне верной поддержкой всю мою жизнь. И ещё несколько маленьких точек, чувства которых, как когда-то мне казалось, были очень важны.
Но огоньки ни сколько не освещали. Скорее, навевали мне одиночество в этой кромешной пустоте. И стало очевидно, что моя жизнь, как капля в океане времени, - сама по себе ничего не значит. Ничего...
Из забытия меня вырвал короткий стук – это пульт выпал из расслабленной руки, когда я окончательно ушёл в себя. На экране ярко мигали криминальные сводки: какие-то малолетки скончались от передоза, пьяный мужик пырнул ножом гражданскую жену и избил до комы её сына-подростка, женщина мыла окно на 5 этаже, поскользнулась, выпала и разбилась, дети подорвались на старой мине в лесополосе… и ещё много трагедий, которые роем загудели в моей голове. Я выключил телевизор. Больно за них. Горько. И глупые, очень глупые смерти. И так много…
Я вышел на улицу и просто брёл в темноте, не зная куда. Кажется, я менялся с каждым шагом, с каждым вздохом моя душа растягивалась, и пустая темнота растягивалась вместе с ней. Огоньки прошлой жизни и вовсе затерялись. И в эту темноту словно засасывало всю боль вокруг. Ту же самую боль, которую я ощутил тогда от увиденного на экране. Лучше бы душа оставалась пустой.
С каждым новым вздохом я чувствовал то, о чём не подозревал за мгновение до него. Хоть я и не был за завесой материи, но теперь абсолютно точно ощущал её вокруг, и как бы в доказательство этого снова чувствовал, как под ногами перекатываются струны.
Чувствовал, как вокруг в этом большом городе каждую минуту умирают люди… и не только люди. Всё умирало. Но возрождалось всё ещё быстрее. Смерть просто не успевала за жизнью…
Но вдруг ощущение жизни притупилось. Как глоток свежего воздуха. Мне стало легче, словно я избавился от большей части груза.
Останавливаюсь, чтобы осмотреться. Оказывается, я забрёл на окраину города и теперь стоял возле кладбища. Здесь никто не умирал и не рождался. Меня тянуло внутрь: там было спокойно. Я медленно зашёл за ограду. Высокие деревья стражами укрывали ухоженные могилы и безымянные холмики земли. Я, петляя, брёл через них, наслаждаясь покоем, отдыхом.
Блаженство было не долгим. Что-то незримое и упругое внезапно преградило мне путь. От неожиданности я вздрогнул, и меня опять вытолкнуло из обычного мира за его завесу. Передо мной из струн колыхалась сеть, я выпутался из неё и отошёл. С расстояния заметил, что простое плетение сетью было в форме человека. И не одно. Много сетей вокруг. Призраки... Души… Как угодно. Их было много, и они неприкаянно скитались по округе.
Стало жечь в груди. Я даже не заметил, как затаил дыхание. Глубоко вздохнул… и новая незнакомая волна чувств безжалостно набросилась на меня.
Они страдали. Эти сети. Они все мучились и безмолвно кричали. Кто от горя, кто от тоски, кто он ненависти, кто от обиды: но всем им было больно. А могилы… некоторые могилы были даже не в два, а в три яруса. На кладбище не хватало места. И тела столетней давности разделяли одно пристанище с недавно почившими. А души их теснились рядом и не могли разойтись, путались сетями друг в друге и злились.
Кто? Кто достоин таких мучений? Вечно…
Лишь единицы в этом мире обрели покой. А большинство умерли жалко, убого, не вовремя, не завершив важного и мучились.
Я стал выбираться. Теперь и здесь мне не было спокойно. Нигде не было. Идя незримо за завесой по ночному городу, я наблюдал, как некоторые сети плавали и здесь. Они стонали, выли, запутывались на случайных прохожих, предрекая живым свою же участь и утягивая за собой.
Это было жестоко. Не честно. Мир шатало, как на качелях. Жизнь опережала смерть, и смерть, как могла, догоняла жизнь, но не могла достойно принять всех.
И мне так больно. Больно и горько за них. И если бы я только мог. Всё, что угодно, чтоб им помочь. Они не заслужили всего этого. Не виноваты, что расшатан мир.
И тут меня осенило. Я внезапно понял, о чем говорила Эдель. Две жизни и одна смерть... Элунг, должно быть безмерно вкалывает, чтоб хоть как-то держать баланс и не дать всему рухнуть.
- Я понял! – кричу я, и содрогаются струны. – Я согласен! – кричал так сильно, как только мог. Чтоб скорее помочь, пусть и не знаю, как. Но я нужен им. Чтоб ни мгновения больше не заставлять этих несчастных страдать. Чтоб они и жили красиво и уходили красиво. Ведь одно без другого невозможно. И если живые не обретут покой после смерти, другие не смогут счастливы в жизни. А всё вокруг так отчаянно хотело жить. Хотело счастья.
Раньше я думал, что желание быть счастливым, - это не много. Но теперь знаю, что это больше, чем много. Это всё. И ради того, чтобы чувствовать их радость, я готов работать. Ибо сейчас просто невыносимо.
- Я знаю. – раздался сбоку голос Эдель и она положила руку на моё плечо. И от её прикосновения я воспрянул. Почти как тогда возле Матери-природы. Гармония. Я чувствовал, как дополняю её, и как она уравновешивает меня.
- Эдель… - замер я, не находя слов.
- Пойдём, - взяла она меня за руку. – Нас уже ждут.
Мы снова очутились на родине Адама. Но теперь мы не были незримыми наблюдателями.
Они стояли напротив, встречая нас. Высокий, статный, сильный и лучезарно улыбающийся Адам. Гордый, смелый, уставший, но радостный Элунг с лежащим у ног огромным волком,. И еле зримая женщина, которая, словно мама, нежно смотрела на меня, и к которой так сильно меня тянуло.
- Иди ко мне. – позвала Мать-природа, и я, тая от неги, которую дарило её присутствие, подошёл.
- В тебе хранится часть моей силы. – она взяла мою руку в свою, - И в тебе я её пробуждаю.
От фейерверка эмоций не хватало слов. Я хотел что-то сказать, но все слова утонули в бескрайнем восторге.
- Вы одно целое. – продолжала Мать-природа. - Храните этот мир бережно.
Она обняла меня, и моё плетение стало мягко перетекать по её воле, сплетаться иначе, создавая настолько совершенную форму, что та слилось с самим мирозданием, став прозрачной. А с последним завитком во мне растворилась и сама природа.
- Я так рад тебя видеть! – подлетел ко мне Адам, когда я перестал меняться. Грозный с виду мужчина поднял меня и как ребёнка закружил вокруг себя со счастливой улыбкой мальчишки, вышедшего в первый раз на охоту тысячи лет назад.
- Ну хватит. – подошёл Элунг, и крепкие руки Адама меня опустили, но не оставили. Элунг как родного обнял меня и устало повис на моём плече: Теперь тебе придётся работать. – сказал он, и сама смерть в его лице дружелюбно улыбнулась мне. А я почувствовал, что являюсь продолжением его. Его завершением.
- Знаю. – ответил я, радуясь, что обрёл их, обрёл моих богов. И что теперь мы сможем исправить всё.
- Тогда чего мы ждём? – коснулась Эдель нас, замкнув круг. И мы воссияли так, как светилась при первой встрече Мать-природа.
Больше не нужно было слов. Я чувствовал их. Я чувствовал всё. И мы вместе…
Мы - это бог, который берётся за работу. И мы возродим в любви и гармонии этот мир.
15.08.2014