girl/friend, pt1
Девочка для нытья
— Пес принца я! — я рыкну на вопрос.
Скажите, сэр, а чей вы сами пес?
Мне часто снится один и тот же сон.
Большая поляна, покрытая густой травой, дикими цветами. Вокруг много деревьев, тихим шепотом листвы передающих друг другу последние сплетни мира. Они отбрасывают на поляну густые тени, позволяя большим и маленьким букашкам отдохнуть от зноя яркого солнца.
Я лежу в самом центре этой поляны и не могу пошевелиться.
Кажется, всегда лежу на боку. Перед глазами стебли травы, я уже выучила каждый изгиб этих стебельков. Я даже знаю, что некоторые травинки любят потакать ветру и пригибаться чуть сильнее, а другие стараются быть сильными и упрямыми.
Еще передо мной лежит камень. Сколько бы я ни смотрела на него, он не двигается. Но я знаю. Он разговаривает с солнцем. У него нет других целей, у него нет других желаний — каждую ночь он терпеливо ждет, когда же взойдет солнце, чтобы снова проболтать с ним день напролет, проводить его за горизонт и опять с нетерпением ждать восхода.
Я наблюдаю его немой диалог каждую ночь, годы, столетия.
Я не могу пошевелиться.
Может быть, я скована цепями. Может, я сама камень.
Время идет все дальше и дальше, где-то на краешке сознания я раз за разом боюсь, что моя настоящая ночь, в которой я вижу этот сон, тоже будет длиться вечно.
Но где-то в будущем я понимаю, что пустила корни.
Я сроднилась с землей, я могу чувствовать траву, понимаю, когда на цветок садится пчела. Растопырив пальцы-листья, я наслаждаюсь ветром в кронах деревьев. В моих кронах.
Вдруг я понимаю, что могу быть везде. Стоит мне только захотеть — я чувствую дерево. Стоит мне только захотеть — я облако, готовое пролить на поляну живительный дождь.
Одно мое желание — и мир споткнется, проглотит огромный кусок времени, и мгновенно наступит вечер.
Все это мне по силам.
Я — весь мир.
А потом неизменно приходит сожаление.
В самое-самое последнее мгновение, когда солнышко камня ласково ведет по его щеке последним лучом и исчезает под землей, я понимаю.
Мне не нужен весь этот мир.
Больше всего на всем свете, на этой планете, в этой галактике, во всей вселенной я хочу быть камнем, который всего лишь камень — но он может говорить с солнцем. Он ждет его с нетерпением, он греется в его заботе, ему никто больше не нужен. Может, он и не подозревает, что вокруг есть целый мир.
И в следующий миг я снова в цепях на земле. Я так же недвижима, как этот камень. Но я не умею говорить.
###
Сегодня
Я всегда считал аэропорты местом исключительным. Любой из терминалов был наполнен нервным ожиданием, радостью встречи или грустью расставания. В этом огромном комплексе, чью жизнь поддерживали тысячи рабочих самых разных профессий, можно было жить, и весьма безбедно.
Иногда, сидя за компьютером, я заходил на развешенные по городам открытые камеры и подолгу всматривался в происходящее. Наверное, дольше я мог смотреть только на ночной город, ползущие огоньки машин и полную, готовую вот-вот разорваться луну. На этих картинках люди из всех уголков земного шара разговаривали, куда-то шли, что-то ели, спали или просто отсутствовали. У всех них были семьи, они кого-то любили, кому-то желали мучительной смерти, мечтали, сомневались, принимали решения; воодушевлялись или падали духом. Я мог смотреть на случайного человека, а он, скорее всего, и не подозревал, что сейчас на него пялится скучающий парень. Ему вообще до меня не было дела, как, впрочем, и мне до него. Но, задумавшись, я очень ясно мог себе представить, как отдельно от меня текут самые разные жизни — какие-то счастливые, какие-то не очень. И почему-то мне становилось грустно. Я мог смотреть на них, а они обо мне даже не подозревали. Они просто жили, а я уже думал о них. И в этом одиночестве была какая-то невыносимая тоска.
Сейчас я испытывал тоже самое. Омываемый волнами встречающих, улетающих, ожидающих людей, я стоял в зале прилета и с легких волнением сжимал в руке пластиковый пакет. Пусть они меня и видели, но воспринимали как еще одно препятствие на своем пути. Некоторые даже ругались, когда слишком поздно замечали меня и задевали плечами. Им все так же не было до меня дела…
Я тряхнул головой. В очередной раз задумался о чепухе; мне нужно было очистить голову от глупых мыслей, как советовала сестра.
Когда я рассказывал ей об этом и называл свою проблему «тщеславием» и «гордыней», она только смеялась. Вообще говоря, я редко понимал ее. Для диалога с ней требовалась некоторая подготовка и своеобразная привычка читать между строк, между сказанных слов. Иногда смыслов было гораздо больше, чем я мог себе вообразить. Она никогда не переставала меня удивлять.
Хотя разгадка была проста. Но в очередной раз отвлекшись на свои мысли, я пропустил момент, когда пассажиры только что севшего самолета прошли контроль и стали выходить к своим семьям и друзьям.
Найти в толпе обычных людей сестру было задачей простой. Наипростейшей. С ней справлялись даже трехлетние дети. Вот и сейчас, едва кинув взгляд на накатившую волну людей с чемоданами, я сразу заметил ее неуловимо запоминающийся поворот головы.
Она тоже заметила меня и помахала рукой. Люди перед ней, как будто следуя некоему стадному инстинкту, расступались.
Высокий лоб, чуть раскосые, сероватые глаза (а на солнце — так и вовсе зеленые), длинные черные волосы, будто только что кружившие со сквозняком зажигательный танец. Она и сама была похожа на сквозняк — напористая, свежая. Девушка отлично понимала, чего хочет, и для достижения цели у ней было все что нужно — голова на плечах, точеная фигурка и внутренний железобетонный стержень принципов и убеждений. На ней была желтая футболка с короткими рукавами и новенькие джинсы, отлично подчеркивающие все достоинства материального тела, а сверху висел какой-то амулет, не считая пары новых браслетов на каждой руке вперемешку с шагомером и пульсометром. Она обожала создавать миксы из противоположностей.
Как-то раз я спросил у нее, а вся эта электроника не отпугивает древних духов? Девушка непонимающе посмотрела на меня и ответила: «Как вода может отпугнуть пар?»
Я не всегда понимал ее.
— Привет, скучал? — поприветствовала она меня и крепко обняла. От нее пахло солнцем. — И что у нас плохого?
Я только улыбнулся и протянул ей пакет.
— Ого, вот это встреча на высшем уровне. Те самые?
— Надеюсь, они будут для тебя достаточно тепленькими и мягонькими, потому что ради этого куска теста мне пришлось вставать полпятого.
— Ой-ой, посмотрите-ка на страдальца. Депривация сна наше все, уж мне ли не знать, — весело сказала девушка и опустила лицо в пакет. — А запах!.. Кофе пить, сейчас же! Пока в этих мягких телах еще остались признаки теплой жизни и их не настигло трупное очерствение. Ты ведь составишь мне компанию?
— Только с кофе. Слежу за фигурой, да и тебе советую.
— Превосходство идеальности! — она щелкнула меня по носу. — Ты же знаешь, булочки мои друзья. Я не толстею.
Это было не преувеличением, а скромностью. Казалось, после французского мучного удовольствия она становилась еще краше. Я все думал принести с собой весы — и ужаснуться, увидев, что после булок она худеет.
— Вперед, — сестра махнула пакетом в направлении ближайшего кафе.
Мы стали аккуратно выбираться из потока все прибывающих людей.
Я кивнул на амулет:
— У тебя после поездки остались какие-то деньги? Выглядит дорогим.
— Это подарок бабушки. Отдавая должное твоему раннему подъему, сегодня угощаю я. Только представь — не успела слезть с самолета, как тут же нашла подработку. Девушка! В Индии! А говорят, слоны не летают.
Я не рискнул уточнить, чем конкретно она занималась на своих каникулах.
Стараясь не споткнуться о чужие чемоданы, мы направились в ближайшую кофейню.
Мы сели за свободный столик и сразу же заказали по чашке кофе. Не дожидаясь заказа, сестра достала из пакета булочку и с наслаждением ее умяла.
— Вас в самолете не кормили, что ли?
— Да нет, завтрак был вполне хорош. Но ты ведь знаешь, семь часов перелета это тебе не это.
— Устала? — с сарказмом спросил я.
— И очень проголодалась.
Денег моей дорогой сестричке хватало на все, поэтому летала она исключительно бизнес-классом.
— Как у бабушки здоровье?
— Пф-ф, ты смеешься? Она еще нас с тобой переживет.
— Ну вдруг. Говорят, в Индии какая-то совсем аномальная жара.
— Угу, на плантации специй даже парочка слонов окочурилась. Только думается мне, они это от старости. Не будут же на нормальных слонах туристов возить.
— Опять ты в этой траве зависала.
Свой заслуженный отпуск девушка привычно истратила на поездку к своей бабушке. Как-то повелось, что мы не касались вопросов родителей, но, неся в себе четвертинку индийской крови, моя сестра отлично разбиралась в специях, знала основы и философию религии, с младых ногтей занималась йогой.
Она была потрясающим человеком. Даже идти рядом с такой — уже гордость. И в некотором роде подвиг.
К столику подошел официант, поставил перед нами чашки и молча удалился, косо поглядывая на сестру.
А она, никого вокруг не замечая, с готовностью достала вторую булку.
— В общем, я отлично отдохнула. Ну, как всегда. Привезла с собой кучу контрабанды, буду торговать из-под полы афродизиаками кустарного производства. В смысле, приворотными зельями. Мой завод еще не прикрыли?
— Рабочие бастуют, требуют тебя.
— Хе-хе, паства соскучилась по пастырю. И верно, кто же еще направит этих слепых овец.
— Слепых? — я закатил глаза. — Видела бы ты, как они пялятся на твою спину под ватерлинией.
— Я видела, — слегка подняв уголки губ, ответила девушка. — А у тебя-то как там продвигается?
Я замялся и зачем-то потер шею, чем, конечно же, сразу привлек ее внимание.
— Что это?
— Где?
— Нехарактерное движение.
Ой, психологические штучки... Сестра встала и подошла ко мне со спины. Положив руки мне на плечи, она начала аккуратно их массировать.
— Ну не стоит, брось... Люди же вокруг.
— Я не делаю ничего вульгарного.
Сразу же после этих слов она залезла одной рукой под ворот футболки и с силой провела пальцами мне между лопаток.
— Вот так так. Тебя что, виргинизировали? Нет...
— Там... странная ситуация.
— Ого, вся грудь зажата. Куча гнева и страха. Да что с тобой произошло? Боже мой, отлучиться нельзя.
— Перестань. Все было нормально. Охота, валькирия. Опыта у меня совсем не было, поэтому тот бой мы со вкусом слили.
Девушка вернулась на свое место и отпила из чашки, после чего переплела длинные пальцы и уложила на них подбородок.
— Ну не надо. Такое тебя никогда не волновало. Всякий проигрыш для тебя — лишь бесценный опыт. Но откуда же столько страха? В квартал больше не пойдем?
Кофе был какой-то безвкусный, хотя другого от дорогущей забегаловки в аэропорту ожидать не стоило.
— Я уже два или три раза был там. И все эти два или три раза были очень... неприятными.
— Рассказывай, — настойчиво приказала сестра, слегка повернув голову.
###
Сколько-то дней назад
Быстрое дыхание. Плеск, плеск, плеск.
Я бежал по темному кварталу куда бешеные глаза глядят. Зрачки были сужены до предела, я был не в себе.
Плеск, вперед, в ночь, высекая из луж искры брызг, разбивая отражение луны на осколки. Мимо машины с тревожно мигающим аварийным светом, мимо полудохлого пса, не успевшего найти убежища, мимо сверкающих вывесок кофешопов и клубов, откуда доносились невнятные, приглушенные голоса людей.
Мимо жизни, мимо суеты.
Дождь закончился лишь недавно, по улице эхом урчали ручейки, стекающие с крыш, и люди еще не успели вылезти из своих нор. Холодный воздух разрывал легкие.
Луна, вечная спутница ночных путешественников, подслеповатым глазом старшего брата следила за мной с небес. Она следила за мной через окна домов. Она заглядывала мне в душу сквозь лужи.
И эта мразь тоже ни на шаг не отходила от меня. Куда бы я ни шел, она тут как тут оказывалась рядом, а в руках у нее, подернутая голубым свечением, неизменно дрожала катана. Стоит мне оглянуться, я уверен, она тут же занесет меч и разрубит меня на кусочки под зловещий, издевательский смех молодой луны.
Я топтал ее, я прыгал на ней, я орал на эту луну, чтобы она оставила меня в покое, но вечная свидетельница всех людских бед неустанно собиралась вновь и вновь, по капелькам, по бликам, с каждым разом направляя на меня свой белый затуманенный глаз.
Ничего не выходит, ничего не получается.
Она знает, где я. Она предугадывает каждый мой шаг.
За правой кистью, которую стальным кольцом охватила раскаленная боль, лился шлейф красного цвета. При всем своем нечеловеческом, умоляющем, жалком желании сбежать, исчезнуть, сейчас я ничего не мог сделать, потому что не только с шумом и грохотом сворачивал в переулки, натыкаясь на мусорные баки и распугивая бездомных кошек, но и оставлял за собой вкусный след из хлебных крошек.
Ведьма, время зажарить непослушных ребятишек!
Валькирия была крайне недовольна тем, что единожды убитый воин не отправился в Вальгаллу. Ведь в этом и было ее главное предназначение. Вчера она совершенно точно, при ясном уме и чистом рассудке рассекла его шею мечом — а сегодня он как ни в чем не бывало сидит в баре и воркует с официантками.
Она не давала мне покоя. У меня начался психоз. За мной постоянно следили, за мной открыли негласную охоту, кругом враги, она знает, где я нахожусь.
Ее долбанный Мулен Руж был ВЕЗДЕ.
Я резко остановился и сразу же присел на одно колено. От боли сложно было разобрать дорогу. Вцепившись в правое плечо я несколько раз с силой выдохнул сквозь зубы.
Рука отделялась от тела. Она была чужой, тело не принимало это сочащееся красным светом существо. Может, это кровь? Может, в самом деле из-за дикой боли я неосознанно стал рвать руку сам себе?
Блюющая красным цветом кисть горела огнем, который забирался все выше, к глазам, к голове. Хотелось вгрызться в нее и просто отодрать ко всем чертям. Эта боль сводила с ума. Она душила, как душит накинутая на шею струна. Я стал задыхаться, попытался кричать. На какое-то время в глазах потемнело, быть может, я свалился в лужу и забился в конвульсиях.
Шею свело невероятной судорогой — я ударился затылком об асфальт, остатки сознания взорвались ярким салютом ослепительно бесцветных искр, которые сделали тьму только гуще.
Я все вспомнил. Снова вспомнил, в мельчайших деталях, до последней капли.
Я уже знал, что значит «умереть».
Когда ее меч прошел сквозь шею, я понял, чего боюсь больше всего на свете.
Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Под пытками или с обещанием крупной суммы денег.
Я не хочу испытать это еще раз.
Мясник, нарезающий еще живое сердце на кусочки. Кислота, медленно-медленно разъедающая желудок. Сводящие с ума мысли, от которых не отвлечься и которые не забыть.
Абсолютное отчаяние, неизвестность, отсутствие будущего.
Я испытывал эту «смерть» на миг дольше, чем положено всем людям, но этого хватило, чтобы взмолиться богам и нечисти — убейте меня поскорее.
Но никто не услышал этот всхлип. В какой-то момент я закашлялся, резко вдохнул и едва успел повернуться на бок, прежде чем из меня рвотой вырвалась вся боль и все страдания, испытанные, накопленные мной за эти мгновения. Бесценный опыт возвращения к жизни вонючими комочками смешивался с лужей крови.
Мозг, которому было тесно в голове, который мог вот-вот разорваться от напряжения, в последний момент выпустил пар. От боли, тут же хлынувшей в каждую клеточку тела, я мигом потерял сознание.
Я резко открыл глаза и рванулся вперед. Сердцу было тесно в груди, оно нещадно молотило ребра, словно старалось проделать себе туннель наружу, ему хотелось гонять кровь, ему хотелось стучать быстрее. Ему хотелось жить.
Мне хотелось жить. Здесь, сейчас, на этой планете, и чтобы ни одна левая сука не смела распоряжаться моей жизнью.
А значит — убить.
Все мысли, все здравомыслие выжигалось холодным светом луны. Зияющая в ночном небе дыра, из которой лился свет лучшей жизни, теперь стала моим союзником. Она поведет меня к ней.
Другого выхода не было. Чтобы оборвать эти страдания, я должен был...
С хрипом, со стоном я перекатился на живот и на миг ужаснулся чудовищу, глянувшему на меня сквозь отражение в луже — мокрые, свалявшиеся волосы, бешеные красные глаза, разорванный правый рукав и словно забрызганная кровью рука.
Уже не последний романтик, уже не джентльмен, помогающий дамам отрастить крылья — я был безумным воином, готовым вырвать глотку любому ангелу.
Но это длилось всего лишь миг. В каком-то пошлом беспамятстве я поднялся и, пошатываясь, кляня все на своем пути, отправился навстречу своей знакомой смерти, шаркая по темной улице в окружении слепых окон и ярко-белого бесовского огня, своей новой путеводной звезды.
###
Сестра сделала последний глоток и откинулась на спинку стула. С задумчивым видом начала медленно крутить браслет на левой руке, словно перебирать четки.
Я присмотрелся — всякий раз при встрече казалось, что передо мной другой человек. У меня была одна сестра, а у этой сестры была тысяча лиц. Может быть, двадцать минут назад я встретил с самолета самого Брахму? Кто бы мог подумать, после нашего знакомства я стал разбираться в индуизме. Ну, чуть-чуть. На уровне «что было понятно моему непросветленному сознанию».
Эту девушку можно было разглядывать-разгадывать часами, если не годами. Чем ближе мы знакомились, тем яснее я понимал — она не делает чего-то просто так. Взять, к примеру, эти четыре браслета, по два на каждой руке — во-первых, они выглядят как настоящие четки, а во-вторых, почему четыре? Может, символ Вед?
Она любила выкидывать всякие фокусы.
— Помнишь, как мы познакомились? — вдруг спросила она.
— Только сейчас об этом думал.
— Я знаю, — ответила девушка и соединила кончики пальцев.
###
Пару недель минус двенадцать часов спустя
Темная сцена Карма-кафе была какой-то неправильной. Здесь хотелось говорить только шепотом, словно в страхе от того, что давно похороненные детские чудовища в этом месте и в это время могли проснуться и протянуть к жертве свои когтистые лапы.
Танцпол во тьме, пустой бар. Если сильно напрячь зрение, можно было рассмотреть железные ограждения, которыми обычно отделяли зрителей побогаче от зрителей победнее. На втором этаже, небольшой террасой выдающимся над зоной первобытного веселья, происходило вообще бог весть что. Никто бы не пошел туда в одиночку. Даже школа по ночам была не так страшна, как пустой клуб без иллюминации и посетителей.
Но в этом мертвом пространстве проклюнулась жизнь.
Раскидав вокруг себя ручные фонари, на темной сцене копошились двое.
Парень с усталым лицом и мальчик лет семнадцати в очках, с торчащими во все стороны волосами.
— Ты вот прям уверен? — негромко спросил мальчик, переступая через валяющиеся на сцене мотки проводов.
— Уверен.
— Уверен-уверен?
— Пацан, не ссы, — со вздохом отозвался парень. — Я играл со Спайдером и знаю его повадки. Все делают из этого какую-то трагедию, — он присел около стоявшего на сцене комбика и лучом фонаря проследил, куда тянутся провода, — а по мне так нет ничего проще, чем сложить два плюс два. Его команду опять превратили в анатомический театр, близится новая охота, в одном из самых популярных клубов уже заготовлен инструмент — какие еще факты нужны, чтобы все, наконец, поняли, что грядет очередной кастинг?
Дрожащие лучи света выхватывали из темноты микшерные пульты, большую барабанную установку, несколько гитар, две большие аудиоколонны.
— Еще нужно умудриться собрать, — пробурчал парень, оглядывая коробки с деталями огромного усилителя.
— Почему кастинг, блин? — мальчик дошел до барабанов, внимательно их оглядел, пощупал пластик, втянул носом воздух возле бочки. — Сосновые, что ли... Так почему кастинг? Это же обычное прослушивание.
— Потому что «это при замужестве — измена, а при простой девушке — кастинг!» Так Спайдер говорит, — парень подошел к гитарам и внимательно их осмотрел. — Ого, майонезные. Обожаю красные деки.
— Да уж.
Мальчик прыгнул на стул барабанной установки и легонько постучал пальцами по томам и тарелкам.
— А ты бы променял свою девушку на музыку? — просил он в сторону гитариста.
Парень не ответил. Может, не услышал, а может, сделал вид.
Мальчик пожал плечами.
— Эти барабаны просто с иголочки. У кого может быть столько денег, что не жалко бросить новый инструмент в мясорубку?
— Не знаю, — парень встал и подошел к мальчику. — Главное для нас, пацан, это отыграть завтрашний концерт. И ты, и я хотим попасть в основной состав. Кстати, не боишься однажды проснуться с обнимку с собственными кишками?
— Не боюсь, — твердо ответил мальчик, блеснув очками.
— Ну ладно. Тогда так. Нам надо постараться прибыть сюда первыми. Точка эта очень сладкая, но меж тем и крайне горячая. Разумеется, хозяева инструментов думают, что подготовились надежно, но человеческий фактор они не учли, — гитарист поиграл с ключом от зала пальцами. — Подарок дорогой подруги. Учись радовать женщин, пацан.
— А мы вдвоем сможем их удержать?
— В том-то и дело, — скривился парень. — Гляди, колонны еще не собраны. Либо нам придется это делать самим, либо же понадеемся на удачу и найдем их тут уже готовенькими и горяченькими. Очень важно ощутить акустические возможности зала.
— Но у нас даже звукача за пультом не будет!
— А потому, — парень склонился над томами и, скорчив страшную рожу, посветил на свое лицо снизу, — ты должен играть как бог. Только такие и достойны пантеона Спайдера.
— Точно.
Мальчик сразу же вспомнил все лайвы любимой группы и ударников, превращающихся в чистейший ритм.
— И постарайся не задолбать меня карданом.
— И ты уж сымпровизируй не нулями.
Они посмотрели друг на друга и пожали руки.
— Почему-то мне кажется, — сказал гитарист, — что это наш последний шанс стать частью истории.
На втором этаже что-то щелкнуло. Напрягшиеся мародеры мигом выключили фонари и аккуратно, по своим следам ретировались со сцены.
Их ждал великий день.
###
Пару дней спустя
Моей любимой забегаловкой в квартале была «Карма-кафе». Их слоган приводил меня в полный восторг — «здесь каждый получает то, что заслуживает». Конечно, это кафе следовало своему принципу — заказать именно то, что ты хочешь, можно было, но за отдельную плату. В остальных случаях официантки сами решали, что тебе подать. Ходили слухи, что на работу в это кафе принимали только людей с дипломом психолога или прошедших какие-то курсы, не помню точно.
Но был я в этом заведении довольно часто. В этом злачном, но одновременно изысканном и не без вкуса месте работала моя сестра.
— Випи, еще два за тринадцатый столик.
Музыка из колонок долбилась в сознание, но не переходила границы, словно умелый массажист, под которым трещишь, но не ломаешься.
Я сидел за столиком около бара на втором этаже и скучающе поглядывал на танцпол внизу. Когда я хмелел, у меня была привычка смотреть на дрыгающихся людей сквозь призму своего красного цвета — я подносил руку к лицу ладонью вверх, строил маленькую красную стеночку и наблюдал, как окружающий мир погружается в кровавый хаос. Все это было похоже на последний танец человечества: люди, с головы до ног обмазанные липкой темной кровью, конвульсивно трясутся в победном танце, топча ногами своих жертв, как виноград. У них уже не было мозгов, они хотели лишь одного — танца, танца, танца, танц-танц-танц, тац-тац-тац. Движение это жизнь. Медузы, к примеру, уже 650 миллионов лет выживают без мозга, и ничего.
— Пинг, ты сказала «четыре на двести»? Не многовато?
Кажется, этим людям без него тоже было хорошо. Можно было сказать, что они оказались здесь именно потому, что хотели избавиться от дум. Они это заслужили.
— Эй, красавица! — послышался позади пьяный голос.
— Лоу, я знаю, ты сегодня не танцор, но может… Нет? Ладно-ладно, я же просто предложил.
Я глянул через плечо. За соседним столиком сидела веселая компания — трое парней уже конкретно под градусом, но на них никто не хотел обращать внимания и, кажется, им это не нравилось. Краткая оценка — кажется, все спокойно. Никто из них не светил кляксами вокруг глаз или цветными пальцами.
Вокруг сновали официантки на роликовых коньках. Сегодня был один из тематических дней, и мне он, если честно, не понравился. Показался слишком пошлым. Все девушки из персонала были одеты в совершенно обычную школьную форму, некоторые повесили на спину детский рюкзак. Белая блузка, короткая юбка, высокие гольфы — публика уровня медуз верещала от восторга, глядя на танцовщиц на сцене. Я немного переживал за сестру, но скоро мне представился шанс увидеть, как она с таким клиентом работает.
Я снова пошарил взглядом по залу. На сцене бесновался какой-то модный диджей, вбрасывая в зал бит и яркий лазерный свет с усердием золотой антилопы, стремящейся похоронить под монетами жадного раджу. И вновь мысленно поблагодарил администрацию клуба — кажется, они не поскупились пригласить профессионального звуковика, чтобы тот отстроил им колонки. В «обеденной зоне», в баре на втором этаже, музыка не мешала посетителям тихо, без головной боли, пьянствовать. Каждый получал то, что заслуживал — кто разъедал себе мозги ядом, кто лоботомировал их звуком.
— Слушаю вас! Чего желаете? — донесся знакомый голос.
Я снова обернулся. Рядом с веселой компанией стояла и лучезарно улыбалась моя сестра. У нее были роскошные черные волосы, сейчас собранные в два хвостика, как у восьмиклассницы, сероватые глаза, высокий лоб. Всегда живая или даже живительная, неунывающая и оригинальная девушка, которая очень любила появиться из-за спины и сказать что-нибудь — умное или смешное. Маленькое солнце у горизонта, всегда далекое, но разгоняющее мою полярную ночь.
Про себя я отметил, что только она вместо гольф надела черные чулки. Выделяется, как и всегда, но это было не криком «смотрите на меня!», а штрихом, делающим из картины шедевр.
Она чуть повернула голову — неуловимо-прекрасное движение шеей, которая из-за приподнятых волос сейчас была видна совершенно отчетливо — и подмигнула мне. Я все время пытался представить, как бы она выглядела, если бы у нее были кляксы на лице, даже как-то пытался нарисовать вокруг глаза зеленый цвет, пока она спала, но не успел и был жестоко наказан.
— Тебя! — воскликнул один из парней и под одобрительный свист своих товарищей попытался схватить ее за бедро.
Едва уловимое движение — и ролики послушно телепортировали девушку на два шага в сторону. Один раз мне представился шанс оценить силу ее бедер — больше не хочу.
— Вы ведь читали правила сегодняшней ночи? — по-детски удивленно спросила она. Актриса из нее была замечательная. — Давайте вместе повторим. — Девушка подняла руки, словно защищая лицо, и соединила их, чтобы посетитель смог прочитать текст, написанный на внешней стороне предплечий. — «Я понимаю и принимаю то, что недостоин касаться своими грязными руками ни одной светлой девы, работающей здесь».
Парни заворчали.
— Да брось ты выделываться...
— Но это не значит, — сестра прервала их, — что светлые девы не могут касаться обладателей грязных рук.
Она взяла за плечи самого наглого парня, повернула вместе со стулом к себе и подъехала вплотную.
— Я понимаю, иногда желание так сильно... — томно прошептала она, а потом резким движением вскинула ногу и вонзила тяжелый ролик в стул прямо между ног парня. Тот аж вздрогнул. — Но будь осторожен, путник... — продолжила она, к удивлению всей компании взявшись за край юбки и начав ее заворачивать. — Ведь иногда на дороге встречаются такие девочки... — все выше и выше, все дальше, вверх по бедру, к самой развязке. — Которые вместо яблока угостят тебя змеиным ядом и выкинут с небес на землю.
Финальный аккорд — юбка была завернута до самой резинки чулок, где вся компания узрела вышитое в кружеве KEEP OUT. Беднягам так и не посчастливилось узнать, какого цвета у нее белье.
Опасно шаркнув роликом у самой промежности излишне ретивого посетителя, девушка убрала ногу и, сияя ослепительной улыбкой, глядя каждому в глаза, произнесла:
— К сожалению, господа, ваш счет на сегодня закрыт. Можете наслаждаться музыкой в свое удовольствие, но вот бар не будет вас обслуживать. Се ля ви.
Они даже опомниться не успели, а опасные чулочки уже стояли около моего столика. Перед глазами появился стакан с любимым коктейлем, а на тыльной стороне руки, которая его протягивала, маркером был нарисован маленький смайл.
— За милое беспокойство обо мне, — произнесла она, уже цепляясь мыслями за следующих клиентов и решая, что им преподнести.
Я еще немного посидел на столиком — полизал свой коктейль, пожевал зубочистку, попялился на диджея, под которым появилась рукописная надпись «нЕ ебите диДжею мОзги, просто танцуЙте», почитал телефоном почту — не дождался ничего интересного и решил, что пора развеяться.
Можно было просто выйти на улицу, вечно отклеивающийся бумажный браслет-пропуск был все еще на мне, однако появилась идея получше. У меня в кармане лежал ключ от двери, ведущей на крышу. Можно было просто подняться наверх и посмотреть на квартал с крыши этого клуба.
Я еще немного помучился сомнениями, все-таки после той ночи я не решался еще раз прийти туда, но небольшой градус крена сознания, вызванный коктейлями, решил все за меня. Летим в грозовое облако.
То, чего я боялся, так и не произошло. Собственно, ничего не произошло. Безмозглый бит остался позади, скрип двери, порыв ветра — и вот я на крыше. Тут все было так же, как и в тот раз, но вместе с тем чего-то не хватало. Может, моего безумия.
Сколько же времени прошло — неделя или месяц? Биологические часы я намеренно оставлял дома, мне постоянно приходилось смотреть время в телефоне. И я часто замечал, что прошло намного больше часов, чем мне казалось.
Я стоял и вибрировал от холода на самой обычной крыше самого обычного здания, которое выкупили и переделали в ночной клуб. Позади меня остались дверь и лестница, впереди — лишь пропасть улицы, соседние дома да бороздки от дикого танца на роликах, оставшиеся в мелком гравии крыши. Тут не было металлической сетки, никто не думал, что сюда будут подниматься посетители, да и персоналу тут делать абсолютно нечего, поэтому директор решил не тратиться на такие меры предосторожности.
А стоило бы. В тот раз я чуть не сорвался.
Дразня пальцами красный цвет, я медленно подошел к краю. Снизу открывался вид на задний двор кафе, куда подвозили провизию и оборудование для выступлений. Вот и сейчас там стоял фургон без особых опознавательных знаков, просто небольшая грузовая машина. Три человека с муравьиным усердием вытаскивали из нее коробки и относили куда-то вглубь здания. Хм, не так-то много. Похоже, несколько комбиков (хотя это могли быть и части одной звуковой колонны), усилитель, пульт (или набор струн?), какие-то цилиндрические тубусы (ударник пожалует?), еще несколько безликих коробок и три чехла от гитары. Из-за мрака вечера мне не удалось рассмотреть, обычные или бас.
Позади скрипнула дверь, послышался неуклюжий топот. Кататься на роликах по гравию трудно.
— Ее здесь нет, — сказала подошедшая сестра, распустила свои хвостики и почесала голову.
— Ты знаешь, я сегодня целый день думаю о своей канарейке, — заметив, что она ничего не накинула на плечи, я обнял ее со спины и, насколько хватало куртки, попытался ее укрыть. Подбородок удобно примостился на затылке девушки. — Когда мне было девять, папа принес домой клетку с забавной птицей. Я, конечно, был очень рад и несколько дней безвылазно просидел с ней. И конечно, она мне быстро наскучила, а вскоре и вовсе умерла. Я целый день плакал. А сейчас почему-то думаю, что папа мог специально взять больную птицу или купить старую. Он не хотел, чтобы у меня был питомец — он ведь знал своего сына. Но вместо этого он показал мне, что в этом мире есть смерть.
Сестренка пахла работой — так я называл смесь невероятно химических брендовых духов и ее собственных изысканий, основанных на индийских травах и прочей аюрведе. Не скажу, что этот микс мне нравился. Она была прекраснее всего, когда ей не приходилось надевать дурацкие ролевые костюмы и обливать себя феромонами, но, к сожалению, при всей своей ценности для клуба она еще не доросла до высот, с которых можно перечить начальству, и потому ей, как и всем остальным, приходилось работать в самом черном смысле этого слова.
— Ты помнишь, о чем мы разговаривали в аэропорту? — чуть поднял голову, спросила она.
— Конечно. Я много думал об этом, — тут я внезапно вспомнил компанию невоспитанных мальчиков. — Часто тебя так достают?
— Как?
Я был уверен на все сто, что сейчас она кокетливо улыбнулась.
— Распускают руки и забывают про уважение.
— Частенько. Но это не проблема, — девушка слегка пожала плечами.
— Просто я за тебя волнуюсь. Чего уж скрывать, даже без этой одежды ты выглядишь очень сладко.
— Еще бы, — в этих словах прозвучала неприкрытая гордость. — Изнурять себя физическими упражнениями и постоянным поддержанием формы на протяжении двух десятков лет не каждый сможет, — она легонько ткнула меня локтем в живот. — Что, ревнуешь? Или завидуешь?
— Ревную, наверное, — я позволил себе нотку обиды в голосе.
— Дурачок. Твоя сестра прекрасна и сексуальна, — а вот здесь уже не гордость, а просто констатация факта. Как славно без купюр и предрассудков знать свои достоинства. — Но это не значит, что я открыта для каждого. У меня есть свой кодекс. Я позволяю коснуться себя только тому, кого собираюсь истощить.
Парни внизу все таскали и таскали внутрь здания какие-то инструменты и коробки, а мы отрешенно наблюдали за ними, обдуваемые холодным ветром. Но холодно нам не было.
— А как твои дела? Последнее время ходишь совсем без блеска и грохота.
Я чихнул.
— Да нормально.
— Конечно нормально. Только расскажи для начала про Мулен Руж.
Я поморщился. Откуда сестренка могла знать это название — гадать было бесполезно. Если бы она хотела, чтобы я узнал ее информатора, я был бы в курсе. И вечности не хватит для того, чтобы вытянуть из нее хотя бы один секрет.
— Уловки валькирий хранятся за семью замками.
— Ой, да брось, — она слегка покрутила головой, почесав затылок о мой подбородок. — После того случая на этой самой крыше ты стал местной знаменитостью. Каждая собака знает, что одна из валькирий вершит личную месть, и ты ее главная цель. Но я всего лишь знаю название, потому что да — уловки валькирий это священные из тайн. Так что такое Мулен Руж?
Я вздохнул.
— Я сам мало что смог раскопать. Судя по всему, это личная армия моей Валькирии. Что-то вроде информационной сети. И знаешь, из кого она состоит? Из маленьких девочек и школьниц.
Девушка запрокинула голову и удивленно посмотрела на меня.
— Чем же она смогла купить их преданность? Это же дети.
— В том-то и дело, — с досадой ответил я. — Я говорил об этом со многими людьми. И выходит, что эта сеть держится на самой Валькирии. Все, кто так или иначе знал эту девушку, рассказывали, что она невероятный человек. Ты можешь любить ее или ненавидеть, но равнодушным не останешься никогда. Когда она заходит в комнату — ты сразу становишься либо под ее знамена, либо трупом. Как она это делает — ума не приложу. Наверное, просто рассказывает этим девочкам... что там им нужно? Как крутить мальчиками? Где достать косметику? Какими путями возвращаться поздно домой, чтобы мама не отругала? Не знаю, в общем. Вот только сеть эта работает в полную силу. И все против одного меня.
Девушка хихикнула:
— Сильно же ты обидел ее, когда не умер.
— Ага, — глухо отозвался я. — Только все это невыносимо. Я уже устал бороться. Сколько это длится? Два, три месяца? Сначала она не отходила от меня ни на шаг, все время висела на хвосте и размахивала своим мечом. Но когда я решился дать ей отпор — она внезапно исчезла, натравив на меня всю эту шлюховскую ораву. Я теперь и шагу ступить не могу, чтобы за мной не тянулся шлейф из шестиклассниц, украдкой фоткающих меня на телефон или просто выводящих меня из себя своим присутствием или тупыми вопросами. Ты не поверишь — они отрядами дежурят у моей квартиры даже по ночам. Конечно, девочки каждый раз разные, но сам факт, — я на несколько секунд зарылся лицом в ее роскошные волосы. — Я кричал на них, я вызывал полицию, я пытался говорить с родителями. Конечно, не со всеми, лишь с теми, кого нашел. Но на место исчезнувших малолеток тут же приходили другие, и наблюдение за мной не заканчивалось никогда. Даже дома я на нервах. Не удивлюсь, если в компьютере или телефоне давно стоят какие-нибудь закладки.
— Ты помнишь свою бывшую девушку? — ни с того ни с сего спросила сестра.
Ну а ты как думаешь?
— Немного.
— Почему вы расстались?
Парни внизу, кажется, вынесли из фургона последнее, закрыли машину и скрылись где-то в клубе. Стало тихо. Лишь иногда налетал ветер или по соседней улице проносилась машина.
— Мне было с ней очень сложно.
— Вы были слишком похожи друг на друга.
Я задумался и с удивлением понял, что она, скорее всего, права.
— Да, наверное. Просто все это в один момент стало невыносимо. «Ты опять все забыл», «ну сам подумай», «мне плевать, что ты чувствуешь», — передразнил я голос гнойника, сидящего в моей голове. — Увы, я не чувствовал поддержки и уважения. Да и вообще черт знает что я чувствовал. Просто все взвесил, закрыл на замок сердце и решил мозгом. Кажется, я и правда такой плохой, как она говорила. Ведь ей было виднее всего. Кто еще мог так в глаза высказывать мне про недостатки? Ну, не считая родителей, конечно.
Сестра покачала головой.
— Сейчас ты чувствуешь то же самое, мне кажется.
— В каком смысле?
— Принижаешь себя, — она аккуратно высвободилась из моих объятий и встала ко мне лицом. — Ты, конечно, мальчик скромный и ищешь свою принцессу, но стоит ли себя корить хоть за что-нибудь? Давай посчитаем. Девушка, которая злилась на тебя за то, что ты постоянно где-то, а не с ней, даже если это просто мысль тебя увела в задумчивость. Раз. Девушка, которая злится на тебя за то, что ты постоянно живой и мозолишь ей глаза, а еще порочишь ее честь. По-моему, это я сейчас отлично выдала, — она кивнула. — Черные вдовы любят пожирать своих самцов. Два. И, наконец, девушка, которая злилась бы на тебя, если бы вообще умела злиться, за то, что ты такой идиот. Три. Все они так или иначе испытывают к тебе чувства, которые можно истолковать как любовь. И после всего этого ты считаешь себя пострадавшей стороной?
Она лучезарно улыбнулась и пронзительно посмотрела мне в глаза. Так смотреть умела только моя сестренка.
— Ценность того, что у тебя в руках, ты сможешь понять только тогда, когда потеряешь это. Если тебе вдруг кажется, что ты устал, запутался, ничего не хочешь и твоя жизнь проходит впустую — попробуй представить себе завтрашний день без всего этого. Нравится? Отпускай. Все, что твое, с тобой и останется, остальное не удержишь. Не нравится? Тогда вдохни поглубже и не терзайся почем зря. Errare humanum est. Прошлое оставь в прошлом.
Она подошла поближе и крепко-крепко обняла меня, привстав на цыпочки. Как же я это обожаю.
— Помнишь, что я сказала тебе тогда?
Я кивнул. От ее взгляда нельзя было убежать. Можно было расслабиться лишь тогда, когда она сама посмотрит в сторону.
— Тьма есть в любом из нас. В тебе, во мне. Но за нее ругать себя не нужно. Самое лучшее, что ты можешь сделать, — искать внутренний свет, снова и снова. Ты никогда не разгонишь мрак, махая руками из стороны в сторону. Его может победить лишь огонек свечи.
Девушка взяла мою правую руку, поперек ладони которой тянулся ломаный шрам, похожий на еще одну линию жизни. Еще одна жизнь. Вторая, третья, пятидесятая.
— Не болит? — с намеком на беспокойство спросила она.
— Совсем нет.
— Покажи, пожалуйста, дымок.
Девушке очень нравилось наблюдать за танцем цвета, в котором она сама могла поучаствовать. Я вытянул руку ладонью вверх, собрал все пальцы в вертикальное положение и стал двигать ими в определенном ритме — каждым пальцем нужно было шевелить отдельно, но все это должно было составлять единую композицию. Несколько секунд спустя над ними появился красный дымок, очень похожий на маленький огонек свечи. Он и дрожал на ветру так же.
Сестренка расплылась в улыбке, осторожно похлопала в ладоши, чтобы не задуть его, и аккуратно приблизила к огоньку свои тонкие пальцы. Он отреагировал на них, стал тянуться вслед за ее движениями. Конечно, дело тут было не в том, что мой цвет реагировал на девушку. Мне приходилось до испарины на лбу концентрироваться и не отвлекаться ни на какие другие мысли, чтобы создать видимость, словно огонек ей отвечает.
Хотя иногда я задавался вопросом — вдруг он и правда отвечал?.. Ведь этот шрам...
Шрам давно затянулся, хотя иногда побаливал, если слишком сильно раскрыть ладонь. Быть может, сестра совсем не это имела в виду. Быть может, я ее неправильно понял и принял желаемое за действительное.
Но мне казалось, что шрам этот говорил: «Сильно не раскрывайся, хлебнешь боли».
Спустя пару минут я разжал пальцы, и огонек погас.
Сестра была счастлива.
— Видишь? Ты прекрасно умеешь обращаться со светом внутри, — сказала она, положила руки на мои щеки, наклонила голову и, привстав, нежно поцеловала меня в лоб. — Пора возвращаться. Пойдем?
Она мягко взяла меня за руку и походкой кавалериста, шурша роликами по гравию, повела к лестнице, чтобы спуститься обратно в клуб.
— Кстати, ты все еще ее любишь? — не оборачиваясь, спросила она.
Я как раз закрывал вход на крышу.
— Кого?
— Свой гнойник в голове.
Неужели я сказал это вслух?
Я посмотрел на сестру и многозначительно указал на свой шрам. Ведь этот шрам оставила мне именно она.
###
Их было трое. Все одеты в школьную форму. Первая была пониже. У ней волосы едва касались плеч, кажется, она специально красила их — темные корни выдавали ее нелюбовь к естественному цвету.
Вторая, с короткими, торчащими во все стороны волосами, держала в руках футляр от скрипки. Наверное, каждый день пилила уши родителей адовым смычком.
Третья, с не по годам большой грудью, пряталась за спинами первых двух и, вроде бы, боролась с желанием поскорее убежать домой.
Конечно же, я начал именно с нее.
Схватив поудобнее биту — пусть и пластиковую, но крепкую — я размозжил здоровым сиськам голову. Словно уронил на пол арбуз. Хруст был влажный, неприятный, противоестественный. Брызги крови попали на оставшихся девочек. Такого они совсем не ожидали и просто обмерли, не зная, как себя вести дальше.
А я, недолго думая, сорвался с места и с наслаждением ударил скрипачку коленом в живот, целясь пониже, желая перемолоть ей всю репродукцию до состояния мясного комка. Ее глаза вывалились из орбит, она задохнулась, кашлянула, ее тут же вырвало. Пока она в отчаянии пыталась отдышаться, упав на четвереньки и на трясущихся руках и ногах стараясь уползти подальше, я повернулся к последней раскрашенной стерве.
Она так и стояла, дрожала, ожидала самого худшего. Белая, как снег, пялилась на меня сжавшимися от страха зрачками-точками и ничего не могла сделать.
Я схватил ее за волосы, она вскрикнула, вроде бы даже ожила, но мне было все равно. Повалив ее на пол около своего стола, я сел сверху, зажал ее руки коленями, левой рукой зафиксировал рот, а правой достал свой любимый плеер-вибратор и включил его на максимальную мощность. Казалось, им вполне можно пробить дырку в бетонной стене.
Девочка от страха вся сжалась, не забыла и про зубы, что мне было только на руку. Крепко держа одной рукой ее челюсть, я вдавливал — все сильнее и сильнее — этот вибрирующий плеер в ее губы, наслаждаясь звуками крошащейся эмали, ломающихся зубов, я весь твой рот раздолбаю, маленькая сучка, сделаем из тебя женщину с рваным ртом...
Как жаль, что все это было лишь моим воображением.
Мало что понимая, едва ли разбирая дорогу, я ввалился в какую-то дверь. Вокруг было много народу, где-то далеко долбила музыка. Наверное, далеко. Я не знаю, мне казалось, она доносится из другого мира.
Бас был таким, что я рисковал запросто схватить аритмию.
В мозгу щелкали электрические разряды, все нервы натянулись и дребезжали, я не понимал, что происходит. Во мне ядовитым черным дымом кипела желчь, желание кому-нибудь навредить, что-нибудь сломать. Что-нибудь красивое и мне очень важное.
Я реагировал на автомате, словно насекомое, которое не думает куда лететь, а просто уворачивается от мухобойки.
Кажется, я оказался в каком-то клубе. На краю сознания мелькала мысль: «Мне надо смешаться с толпой!» — но вид у меня был такой, что толпа в отвращении расступалась, не желая связываться с внезапно появившимся психом.
Весь грязный, мокрый, волосы спутаны из-за дождя, глаза похожи на две щелочки, под веками которых дрожало бешенство. Разве что пена с губ не капала.
Ох, а что я натворил по дороге сюда.
Я остановился в центре танцпола и начал бешено оглядываться. В глаза били лазеры, кто-то что-то мне кричал, кто-то куда-то звонил. От темной стены отделилась парочка теней. С охраной связываться мне совершенно не хотелось, а потому я машинально рванул дальше. Куда? Понятия не имею. Вот передо мной оказалась прекрасная лестница, и этого было достаточно, чтобы я тут же решил взлететь по ступенькам вверх.
И внезапно я оказался на крыше. Под ботинками хрустнул мелкий гравий. Здание, потерянное в путанице проводов и небоскребов. Гноящееся небо с белесым нарывом луны. Я был в Карма-кафе.
С лестницы послышались быстрые шаги. Я обернулся.
Ах, это выражение озабоченности на лице, куда деваться.
— Что случилось? — чуть прищурившись, спросила моя сестра.
Я даже не помню, в чем она была. Я просто скорчил мину отвращения и бросил ей в лицо:
— Пошла в жопу, Шехерезада.
Вот он, мой прекрасный шанс. Разозлить ее, вывести из себя, давай же, сделай мне больно, накричи, вздерни на дыбе.
Мне нечего бояться. У нее никогда не было ни цветов, ни клякс. Угрозы — никакой. А вот моя сочащаяся красным правая рука вырывалась на свободу. Невидимое стальное кольцо прожигало кисть до кости, пальцы дрожали так, что приходилось собирать их в кулак, чтобы хоть как-то успокоить. Я убью эту мразь. Отлично. Перед синей кляксой и мечом мне нужна тренировка.
Неважно как. Неважно чем. Я разрушу тебя, моя любимая сестренка. Я хочу увидеть, как ты кричишь от боли, как просишь прекратить эти страдания. Умоляй меня, сука. Ты слишком красива, чтобы жить в этом мире.
Мне затрахали твои истории. Меня затрахало то, что ты все время меня поучаешь. Я сам знаю, что делать. Ты мне не нужна.
Кажется, я это проорал, а не подумал. Девушка чуть наклонила голову.
Молчание. Я оскалился.
И лишь сейчас заметил, что она была на роликах. Еще один смешок, совсем на меня не похоже. Глаза, кипевшие раскаленным добела бешенством, испарило насухо. Правая рука взорвалась красной болью.
В этот момент что-то щелкнуло, и все последующее я помню лишь обрывками воспоминаний.
Я мгновенно наклонился и, схватив какой-то камень, резко бросил в нее — никуда особо не целясь, но точно целясь в девушку — однако сестра легко нырнула под него и избежала удара.
— Что ж... — многозначительно обронила она и в следующее мгновение понеслась на меня.
А я на нее.
Подпрыгнув, я избежал удара роликом по голени и сразу попытался схватить ее лицо своей кроваво-красной рукой, цвет из которой брызгами разлетался в ночном воздухе. Я хотел опрокинуть ее наземь, вдавить со всей дури затылком в кровлю. Меня как будто ранили в шею — за мной, окропляя каждый камешек, тянулась красная полоса.
Вспышка. Сестра оказалась у меня за спиной.
Я резко присел и, намереваясь схватить ее за ноги и повалить на землю, прыгнул вперед.
Она снова оказалась у меня за спиной.
Мы раньше никогда не ссорились. Ни разу я не понимал на нее голос. Сколько себя помню, мы жили с ней душа в душу. А что теперь?
Пятьдесят звонков за полчаса — не мне, родителям моим. Взломанная личная почта. Грязными комментариями и самым нелестным общением от моего имени полностью уничтоженный сетевой Нейро.
А ведь там был мой основной заработок. Теперь же мои заказчики знают, какие комментарии я оставлял на полях, читая их требования.
Уничтоженная кредитная карта, встретившийся с зажигалкой биопаспорт, все мои ценные файлы и наработки — не-ет, это действовали уже не мелкие шлюшки из Мулен Руж, им кто-то помогал. Даже весь класс информатики средней школы не смог бы пройти двухуровневую аутентификацию в моих аккаунтах. Валькирия не постеснялась привлечь к работе и неплохих хакеров, которые смогли отследить мой телефон и подменить телефонный номер.
В принципе, ничего необратимого. Данные (за отдельную плату) можно откатить, паспорт можно восстановить, можно даже заказчиков новых найти. Но на это нужны время и деньги. Все это муторно, рутинно, беспредельно бесит, выводит из себя, сжигает каждую нервную клеточку, не оставляя даже золы.
Я видел, как расправляюсь с ней и с ее присными самым жутким образом. Конечно, насилую. Конечно, вынимаю орган за органом и заставляю их на это смотреть. А лучше вообще сразу веки срезать.
Я хочу видеть, как эта мразь страдает. Хочу показать ей, что такое «голова с плеч».
Мне больно, больно, МНЕ БОЛЬНО. Шея, рука, все это тупой болью пульсирует в теле, и днем, и ночью, не оставляя меня в покое ни на минуту. Прекрати! Зачем ты привязалась ко мне?! Я убью тебя, твоим же мечом сделаю из тебя две валькирии.
Ну а пока мне нужно разобраться с моей милой, слишком правильной сестренкой. Да стой ты, блять, на месте!
Вспышка. Вспышка. Вспышка.
Напряженные до предела рефлексы помогали мне избегать ее ударов. Ей не мешали даже ролики и не очень приспособленные для катания камни. Она целилась в голени или пах, не пыталась даже поднять свою ногу до уровня моей головы, а потом сразу исчезала. Вспышка — и я терял ее из вида.
Кипящая кровь в руке заставляла меня стонать, а я все пытался и пытался поймать утекающую девушку.
Наверное, из-за брызг цвета я был уже весь в крови, которая шипела и тут же испарялась с моей одежды.
Вдруг под ладонью я ощутил что-то твердое. Попалась! Отчаянным усилием я напряг зрение, сфокусировал его перед собой и понял, что держу сестренку за голое плечо.
Мне показалось, или из-под моей ладони шел пар?..
Девушка скривилась от боли, мгновение спустя в мою стопу впилось копыто ее роликового конька.
— Ай! — вскрикнул я, машинально отступая назад.
Вспышка. Я вижу, как на плече сестры остался красный след от моей ладони. Словно ожог, который она, шипя от боли, пробует потрогать и оценить масштабы трагедии.
Ей больно. Сердце кольнула иголочка совести. Моей сестре больно.
Не успев ни о чем подумать, я на автомате вытянул руку вперед и пробормотал:
— Сестре...
Дальше все произошло слишком быстро даже для моего фасеточного восприятия.
Резко вскинув ногу, девушка с силой топнула по гравию. А потом мою руку словно вспороли от плеча до кончика среднего пальца.
— А-А-А-А-А!!!
Я свалился на колени, прижимая культю к груди, убаюкивая ее, пытаясь всеми правдами и неправдами заглушить дикую боль, остановить вытекающую кровь, спасти мою любимую, самую лучшую на свете правую руку! Она раскрылась, словно бутон цветка, чуть не выблевав из себя всю кровь, все мышцы и кости.
Не знаю, сколько это продолжалось, но вдруг я почувствовал, что мне стало легче. Словно из руки каплями проступал яд и капал на крышу клуба. Боль постепенно становилась тише, я смог кое-как разлепить затянутые слезной пленкой глаза, но и на этот раз дубль получился не из лучших.
— Сестре... — снова начал я и тут же был опрокинут на спину.
Я очень неприятно ударился спиной и затылком об острые камни и снова взвыл. А в следующее мгновение не мог даже дышать.
— С... а... — прохрипел я, пытаясь продраться сквозь резь в глазах и увидеть, что произошло.
Хитро скрестив колени на моей шее, на мне устроилась сестра. Вид у нее был строгий. Она нахмурила брови и с некоторой грустью смотрела на меня.
— Успокойся, — сказала она. — Да не дергайся ты! Тихо!
Она дала мне пощечину. Взгляд прояснился.
— С твоей рукой все в порядке!
— Я ее не чувствую... — заплетающимся языком пробурчал я.
— Потому что я передавила тебе кровоток. Ну? — она чуть ослабила ногу и подняла мою безжизненную руку, в которую через секунду впился рой иголок. — Теперь веришь?
Рука кое-как шевелилась, только ладонь была вся в крови. Поперек нее тянулась глубокая рана, которую надо было срочно обработать.
Я отметил, что на кисти девушки висел маленький, но мощный фонарик, который я же и посоветовал ей купить. Так вот чем она меня слепила…
— Как... ты?..
Девушка молча вытянула ногу над моей головой — растяжка у нее, конечно, была просто божественная — и я увидел, как между двух колес ролика застрял окровавленный камень.
— Я специально ударила по крыше так, чтобы он там застрял. А потом просто распорола им твою ладонь. Ударом с разворота. Ты что, не видел его? — ее личико скривилось от досады. — ТЫ НЕ ВИДЕЛ ЕГО?!
— П... прости... — только и смог прохрипеть я.
— Ай, да ладно, и хорошо, что не видел, — сказала она. — Честно говоря, я пробовала подцепить этот камень еще с самого начала нашей свалки. Видишь, получилось не сразу. Хотя я не особо парюсь, я ведь не лежащий в моих ногах перфекционист.
Я только и мог что на автомате сжимать и разжимать ладонь. Больно. Но больно по-хорошему.
— Ты совсем от психосоматики ошалел, надо было вернуть тебя к жизни реальной болью.
С этими словами сестра потянулась к ролику и выдернула из него кровавый камень.
— Эх, любимая пара была. Теперь все колеса под замену, снова обкатывать...
Она взяла камень в правую руку, крепко его сжала и тут же ударила себя по левой руке, распарывая ладонь и себе.
Мне на лицо брызнула кровь. Настоящая, теплая, живая — а не эти бестемпературные капли спектра.
— Что ты... — в ужасе пробормотал я.
Ничего не говоря, девушка взяла мою правую руку и сплела наши пальцы. Ладонь к ладони, рана к ране.
Наша кровь смешалась, и тут я понял, что люблю ее. Не так пошло, как мальчик любит девочку, а совершенно по-особенному. Настолько сильно, что куда бы я ни направлялся в дальнейшем, я все равно окажусь рядом с ней.
— Ну что ты, — ласково улыбнулась сестренка, выбросила камень и мягкой ладонью провела под моими глазами. Оказывается, я плакал. — Все хорошо, глупый.
Я лежал на острых камнях под ногами усмирившей чудовище красавицы и чувствовал, как целуются две наши рваные раны.
И плакал.
— До тех пор, пока ты чувствуешь боль — ты человек. Помни об этом. Ты знаешь, это очень даже хорошо — что ты вот так обезумел и даже хотел меня убить. Правда сам чуть не умер. Если ты вдруг не помнишь, я тебя тысячу раз уводила от края крыши! — с напускной гордостью сказала она. — Тебе лучше?
Я прислушался к себе. Да, и правда, боль уходила, на сердце стало легче. И все благодаря ей.
— Ты был настоящим собой, — продолжила девушка. — Прими свое безумие, этого не нужно стыдиться. Темноту не разогнать, размахивая руками из стороны в сторону. Ищи в себе свет, ведь только он может развеять тьму. Ну что, кто сегодня победит — Джекилл или Хайд?
Рука горела, но горела теплом, а не кипящей болью. Кровь толчками ходила в ладонях. Наши раны упивались французским поцелуем.
— Я всегда помогу тебе, — сказала моя дорогая сестренка, собирая своей ладонью мои бесконечные слезы. — Ты только не забывай, кто ты есть на самом деле.
Она сняла ноги с моей груди и шеи и позволила мне сесть, не отпуская, тем не менее, наш фингерлок, клубок из пальцев и милующихся ран.
Девушка хитро прищурилась и произнесла:
— А ты еще удивишь нас. О тебе будет говорить весь квартал и светлый город.
Мне было плевать. Я подался вперед и крепко обнял ее свободной рукой. Казалось, я могу просидеть так вечно. Обнимая ее такую родную, теплую, понимающую.
— Ай, — наконец сказала она, и только тут я понял, что сжал ее травмированное плечо.
— Сильно болит? — с беспокойством спросил я, готовый растекаться в извинениях до конца дней своих.
— Нет ничего, что не исправилось бы парой свежих булочек, — усмехнувшись, сказала девушка. — Но с тебя на этот раз я попрошу три.
Я лишь покивал и снова прижался к ее груди.
— Ну, ладно-ладно, — сестренка осторожно разлепила наши пальцы и разорвала кровавую связь. Потом взъерошила мне волосы и промолвила: — Надо обработать рану. Я несколько переборщила с силой удара, прости, пожалуйста.
Я лишь яростно покачал головой из стороны в сторону.
— Да и вообще, — она встала и отряхнула колени. — Как лучшая из официанток и танцовщиц Карма-кафе заявляю — ты очень хочешь есть. Пойдем. Я бы не отказалась составить тебе компанию.
Я и правда был очень голоден.
Девушка помогла мне подняться, и я, покачиваясь, верным псом потрусил за своей госпожой.
###
Сколько-то дней спустя
Когда мне нечего был делать, я всегда шел к сестре. Беда была в том, что обычно она всегда занята — это либо йога, либо работа в клубе, либо беспробудный сон, либо тысяча и одно дело из ее увлечений. Девушку можно было понять — идеал недостижим сидением на диване, да и я был очень рад наблюдать за процессом формирования богини.
Она восхищала меня. Девочка не останавливалась ни на секунду, я ни разу не слышал, чтобы она на что-то жаловалась и не видел ее расстроенной. Максимум задумчивой, да и тогда решение проблем приходило к ней очень быстро.
По уши в делах, она больше всех вокруг получала удовольствие от жизни.
По крайней мере, так казалось со стороны. Я все время чувствовал, что здесь есть какой-то подвох, но не мог его уловить.
Вот и сейчас я пришел в сестринскую кузницу креатива. Это был большой светлый зал для занятий танцами. Одна стена была полностью покрыта зеркалами, в дальнем углу удобно расположился шкаф с реквизитом. Вот, собственно, и все жаровни с наковальнями.
Поддержание естественной красоты не требует каких-то специальных тренажеров, сестра знала это лучше всех. Хотя с любимыми электронными браслетами она не расставалась.
— После пятнадцатого элемента уже девяносто ударов, никуда не годится, — жаловалась она и уносилась на пробежку.
Девочка-цифра, девочка-гармония. Выверенная до последнего удара сердца.
Когда она танцевала, все стояли и смотрели. Когда она говорила, все слушали. Четко расписанный план — от шага в сторону до сердечного ритма после движения, от наклона головы до направления взгляда.
Она пыталась создать идеальную систему. Высчитать ровно столько калорий, чтобы хватило на следующий танец. Дышать так, чтобы не сбить дыхание и не выдохнуться после очередного выступления.
Сестра истязала себя, как могла.
От чего она с таким усердием бежала?..
Бум.
Я улегся на пол у дальней стены, положил рюкзак под голову и меланхолично наблюдал, как падает моя сестра, а следом за ней валится ее отражение. Две сестры — это слишком круто, мне слепило глаза.
Одетая в спортивные черные лосины и широкую голубую футболку, она пыталась придумать новую программу. На ее ногах были специальные утяжеленные кроссовки, которые имитировали инерцию роликовых коньков, а кисти украшали черные напульсники. Волосы были собраны в две косички, которые сплетались в одну большую косу.
— Повтор! — поднявшись с пола, громко сказала девушка.
Заиграла музыка.
Проигрыватель с голосовым управлением я подарил ей на прошлый день рождения. Приятно осознавать, что твоим подарком пользуются, а не откладывают в дальний ящик. Помню, подарили мне как-то кактус. Он сдох через неделю.
Девушка встала в начальную стойку.
— Раз, два, три... — одними губами произнесла сестра и в следующий миг утекла.
Нога в сторону, другая, скрестить колени, оборот, выпад влево, следом колесо, нога, вторая, волна в руках, круговое движение тазом, хлопок, движение бедрами, оборот, движение локтями, плечами, оборот, мелкие шажки назад, прогиб вперед, прогиб назад, присесть, вскочить, оборот, мостик назад... Бум.
— Стоп, — донеслось с пола.
Музыка стихла.
— Это всего лишь шестая связка, — девушка с досадой постучала кулаком об пол. — А у меня их, на минуточку, сорок девять должно быть.
— Но это же твой танец? — лениво отозвался я. — Можно же упростить.
— Я не упрощаю, — серьезно ответила она и поднялась. Как-то раз я попробовал помочь ей подняться и получил по голени. — В прошлом танце было сорок пять связок.
— Может, просто сегодня не твой день?
— Это у тебя не твой день, — она внимательно посмотрела на меня. — Ты весь вечер сбиваешь меня с ритма своими вздохами. Рядом с тобой любое молоко закиснет. Что случилось?
Я закатил глаза.
— Послушай, давай сегодня без твоих...
— А! Протест!
— ...психологических штучек. Блин.
— Хватит вести себя, как капризная девочка. Ты хочешь мне что-то сказать. Ну так вперед. Наверное, единственное, что у меня не танцует — это уши, — она улыбнулась собственной шутке, хотя я посчитал, что вышло так себе.
Я молчал.
— Понимаешь, Нейро, — девушка называла меня так, когда хотела подчеркнуть всю крутость разговора. — Твоя основная беда в том, что ты любишь петь и танцевать, когда никто не видит. У тебя ведь есть рот? Если тебе что-нибудь нужно, ты можешь просто попросить. За спрос не бьют. Да и люди еще не придумали способа узнать, что у человека на уме, чем громко и четко выговаривать слова. Я не смогу залезть к тебе в голову, а значит, и не смогу дать тебе то, что ты хочешь. Вдруг у меня этого хоть отбавляй, я бы с радостью поделилась, но даже не знаю, что именно тебе требуется. Говори. Без этого никак.
— Хочешь, чтобы я сказал? Изволь, — я сел и с досадой посмотрел на нее. — Я убедился, что человеческие самки — лживые, эгоистичные, жутко лицемерные, зловредные, злопамятные существа, которые вешают на тебя тонну ответственности, не считаются с твоими потребностями и откусывают голову, когда ты не справляешься, глотают, не жуя, и идут к следующей жертве. Забавно? Не очень. А ты сидишь, безголовый, и думаешь, в чем же ты накосячил, ведь всегда «все нормально».
Сестра прищурилась.
— Гнойник нарывает, да? — вкрадчиво спросила она.
— Да, — буркнул я.
— Если бы я, по примеру некоторых моих знакомых, любила ввернуть крутое словцо, я бы сказала тебе: «ВЗБОДРИСЬ И ПРОДОЛЖАЙ СВОЕ ****УТОЕ ДО ОХУЕННОСТИ ПРИКЛЮЧЕНИЕ! СЛЕДУЙ СВОЕЙ МЕЧТЕ, СУЧКА!» Но я не они, — она помолчала. — А знаешь, ты прав.
Я вопросительно посмотрел на нее.
— Ты абсолютно прав. Сегодня не мой день. Идем.
Она мигом вынырнула из зала. Черт, эта ее шоковая терапия... Как всегда работает!
— Стой, ты куда?! — я подорвался с пола, схватил рюкзак и кинулся за ней.
Девушка стояла на улице и шаманила над волосами. Она распустила косы и теперь собрала волосы в обычный хвост. Хотелось за него дернуть.
Вид у ней был комичный. Осенняя куртка — и спортивные лосины с голыми коленками.
— Тебе не холодно? — осведомился я, застегивая молнию своей куртки до шеи.
— Пойдем побыстрее — не успею замерзнуть.
— А куда пойдем-то?
— Да тут рядом, — уклончиво ответила сестра и пошла вниз по улице.
Время было позднее, в дождливой дымке свет от уличных фонарей был похож на перезрелые яблоки, готовые сломать ветку. Изредка по дороге проносились машины. Прохожих почти не было.
— Маленькая просьба. Не называй, пожалуйста, девушек самками. Перед тобой все-таки любимая сестра, ей неприятно, — продолжила наш разговор танцовщица.
— Прости, — помолчав, ответил я.
— Да. Я ведь нахожусь в пищевой цепи чуть повыше. Так вот. И насчет них ты абсолютно прав. Эгоистичны, лживы, злопамятны, кусаются. Я и сама такая же.
— Да брось. Дешевый способ вовлечения.
— Нет, я серьезно. Я, как и ты, всего лишь человек. Гнев, уныние, обида и прочее чревоугодие с прелюбодеянием мне ни капельки не чуждо. Другое дело, что я могу их контролировать и обращать в благое русло.
— И у тебя в гербарии тоже есть засушенные головы парней?
— Я их тысячами сушу, когда заканчиваю ночную смену. Не о том речь. Посмотри, видишь, на седьмом этаже окно светится? Или вот мимо нас пара прошла. А вспомни клуб.
Я не всегда понимал, о чем она говорит.
— К чему ты клонишь?
— Да вот к чему.
Пройдя пару остановок, мы свернули в какую-то подворотню, и девушка резко остановилась.
— Я знаю, ты тут еще не был, — сказала она и достала мобильник. — Добро пожаловать в любовный бермудский треугольник. Тут пропадают люди.
Сестра нажала на экран, и темная улица осветилась вспышкой-фонариком.
В темноте я, конечно, этого не заметил, но сейчас моим глазам открылось нечто странное.
Вся асфальтированная дорога, все стены расположенных тут домов были исписаны именами и пожеланиями.
С днем рождения, любимая!
Солнышно, умоляю, прости меня.
Доброе утро, мышонок.
Самая лучшая на свете милашка!!<3
Я до сих пор люблю тебя, глупый.
Малыш, выходи за меня!
И еще тысяча вариаций одного и того же сообщения, «я хочу быть с тобой» (не считая намалеванных поверх надписей телефонов SsID-дилеров). Эта улица была довольно широкой и тянулась куда-то в темноту. Здесь не ездили машины, и вся она была отдана на откуп юным художникам, из которых чувства выплескивались пятнами краски.
Я достал свой мобильник и посветил на стену дома. Некоторые слова были написаны несмелым почерком, другие обрамлялись шикарными рисунками, красивыми рамками и завитушками. Взявшиеся за руки мальчик и девочка, пронзенное стрелой сердце, огромный букет уже выцветших и смытых дождями цветов.
— А бермудским он называется потому, — продолжила сестра, внимательно рассматривая искусство под ногами, — что все эти рисунки намного пережили те пары, к которым они относились. Люди пропадают, сообщения в бутылках остаются. Так и дрейфуют по морю без адресата, без отправителя. Остается только подивиться тому, что краска на асфальте прочнее человеческой привязанности.
Я посветил на присевшую девушку, но ничего не сказал.
— Ты знаешь, какое у Шивы любимое число?
— Нет.
Девушка встала и посмотрела на меня.
— 10 213 223. А знаешь, почему?
Я помотал головой.
— Все очень просто, — сестренка встала вплотную ко мне и посмотрела в глаза. — Это число описывает само себя. В нем один ноль, две единицы, три двойки, две тройки.
— И... что?
Я не всегда понимал, о чем она говорит.
— А то, что это любовь и есть. Любовь не снаружи, любовь не внутри. Она не в сердце и не в первичных половых. Любовь в самой себе, как Уроборос. Любовь ценна всего лишь тем, что она есть. Когда между мальчиком и девочкой возникает связь, она и есть самое важное, чего они добились. Два человека стали чуточку ближе — не это ли главное в мире семи миллиардов одиночек?
Она помолчала и посмотрела куда-то в темноту.
— Нет смысла у даров без принимающего их.
Нет опыта любви, коль нету двух влюблённых.
Глуп камень, стремящийся себя стереть,
В реке найти покой.
Цените проявление любви, что разделяет вас,
И этим научитесь быть довольны.
Я задумался и ничего ей не ответил.
— Да, женщины лживы, — продолжила свой монолог сестра. — Эгоистичны, злопамятны. Женщина — такой же человек, как и мужчина. Всего лишь человек. Прекрасный человек. Как только человек становится ближе к другому человеку, это вызывает в нем невообразимую бурю чувств. Человек хочет одновременно и любить, и убить. Он хочет одновременно дарить ласку и трахаться как животное. Хочет одновременно обнимать любимого и упираться коленом ему в живот в поисках свободы. Человек неразумный. Человек странный. Человек глупый. Чужая душа, — она выключила фонарик, — потемки.
Девушка положила свои ладошки мне на щеки, наклонила голову и коснулась моего лба своим, словно хотела транслировать мысль прямо мне в голову.
— Милый мой Нейро. Прошу тебя, будь чуть ласковее и добрее со всего лишь людьми. И особенно с девочками, — чуть тише добавила она. — Поверь, на какую-то капельку, но им тяжелее, чем парням.
Пару секунд молчания.
Она посмотрела в сторону.
— Есть дурацкое ощущение, — с кислой миной сказала сестра, — что я совсем не это хотела до тебя донести... Как же это правильно сказать... Да и вообще — что ты все молчишь и глазами хлопаешь? Я тут распинаюсь, про тонкие материи, про космос, а ты все хлоп-хлоп, словно язык отнялся.
— Но я правда не знаю, что тебе ответить, — я почему-то глупо улыбался.
— Вот так гораздо лучше, — вернув улыбку, ответила сестренка. — Вот таким ты и должен быть каждый день. Даже с утра! — подчеркнула она. — Особенно с утра. И тогда, внезапно, спустя какую-нибудь тысячу лет, ты сможешь дорасти до меня.
Я крепко обнял ее. В очередной раз обычная официантка Карма-кафе сумела в один миг поднять мне настроение.
— Что бы я без тебя делал, глупышка...
— Не знаю. Стал бы самым крутым злодеем в квартале, — пожала плечами девушка.
Я усмехнулся.
— Что? Я абсолютно серьезно!
— Да брось, откуда во мне злодей возьмется?
— О... — протянула она, и в свете моего мобильного фонарика глаза ее как-то мутно блеснули. — Ты даже не подозреваешь о своем дьявольском потенциале.
Сразу после этого сестренка поморщилась и чихнула, мило прикрыв ладошками нос и рот.
— Говорил же — замерзнешь! — я щелкнул ее по носу. — Почему ты никогда меня не слушаешь? Вечно несешься куда-то вперед...
— Потому что, если бы я не неслась вперед, ты бы так и стоял на месте.
Я вздохнул и потащил ее в зал.
— Пойдем хоть штаны твои заберем. А потом выпьем где-нибудь горячий чай. Только умоляю, не в клубе.
— Боишься своего заказа? — оскалилась девушка.
— Да. Подадут мне жареных в желчи червей, и что я с ними буду делать?
— Вдруг это окажется вкуснейшим деликатесом.
— И идеально подойдет моему внутреннему миру, да.
Мы побежали вверх по улице, которая, казалось, совсем вымерла. Наши волосы были уже насквозь мокрые из-за дождливого тумана, влажные лица кололи сильные порывы ветра.
Девушка посмотрела на свой браслет.
— Восемьдесят два удара. Глупо для любовного квартала.
Я не всегда понимал, о чем она говорит.
###
Когда мы вернулись в зал, я с большой радостью сбросила с себя тяжелые мокрые кроссовки. Я насквозь промочила ноги, и хотелось поскорее вернуться домой, чтобы забраться в горячую ванну. Вряд ли я заболею, но рисковать не хотелось.
Только надо было вспомнить, где же мои теплые джинсы... Не помню, в каком углу раздевалась. Меня так захватила идея новой связки, что я хотела как можно быстрее оказаться перед зеркалами.
А, вот и они.
Нейро возился с моим проигрывалетем — наверное, смотрел, какие песни я туда загрузила. А может, хотел увидеть настройки эквалайзера. Правда, таким обычно Спайдер промышлял.
Подняв штаны, я достала мобильный телефон и посмотрела на экран — два пропущенных.
Что за катастрофа. Неужели в наше отсутствие началась ядерная война? Два пропущенных от этого человека — событие, сравнимое с падением на Землю астероида.
Два пропущенных.
Я глянула через плечо на братца и перезвонила на этот номер.
— Привет, Клаус, — осторожно сказала я тишине на том конце. — Я что-то пропустила?
— Привет, Пинг-Понг, — отозвалась трубка. — Нет, не пропустила, но рисковала пропустить. В нашем распоряжении оказалась некая база неких мобильных телефонов некоего оператора. И теперь нам многое стало понятно.
— Продолжай.
Я снова глянула на Нейро — он не обращал внимания на мою беседу, все тыкал и тыкал в свой подарок.
— Следующая охота — через неделю. Спайдер будет устраивать одновременный кастинг в нескольких точках.
Я помолчала.
— Избавься от объекта «Нейромантик». Он не должен участвовать, — приказала трубка.
— Ладно, — был ответ, и я, не попрощавшись, оборвала звонок.
Если бы моими устами говорили эти знакомые, я бы сказала, что начинается серьезное дерьмище.
Но я не мои знакомые и не ругаюсь.
Я повернулась и стала внимательно разглядывать спину парня. Мой бедный брат. Тебя ждет необычное путешествие.
А он, ничего не подозревая, включил какую-то легкую мелодию, улыбнулся мне и попытался изобразить танец.
Какое жалкое зрелище.
###
Пару недель минус два часа спустя
Был вечер.
Я сидел в «СкаСке» и копался в телефоне. Фотографии, чатики, комментарии, е-мейлы. Все прочитано, все отмечено, на все отвечено.
Скучно. Я взял еще чая и осмотрелся.
Народ сидел за столиками, ужинал, разговаривал, кое-кто даже работал...
Тук-тук, сказало сердце и упало в желудок.
...а кое-кто вольготно расположился тут с базукой.
Эта девушка пришла сюда чтобы убить меня.
Я ее совсем не знал.
Я не знал ее короткую прическу и прямую челку, которую она, как сейчас, всегда расправляла.
Я не знал этого прожигающего в моем черепе дыру серо-голубого взгляда.
Я не знал этих рук с родинкой на правом локте.
Я ее абсолютно не знал.
Она встала, вскинула оружие на плечо и выстрелила в меня.
Сердце в последнее мгновение успело сигануть в пятки и спаслось. Моя развороченная грудь взорвалась салютом крови и костным крошевом, но я быстро оклемался и вернулся обратно за свой столик.
Кажется, никто не заметил нашей маленькой игры в гляделки.
Это было невероятно. Гнойник в голове запульсировал так, словно готов был вот-вот прорваться и залить мне весь мозг своим радиоактивным ядом.
Было больно. Грудь от выстрела надрывно сжималась, словно внутри тела образовался вакуум и стремился всосать меня в одну точку.
От выстрела ментальный тромб в капиллярах рассосался и я услышал голос.
«Давай сделаем так...»
Я приложил руки к лицу, словно надеялся, что исчезнувший с глаз мир и правда испарится. Но когда я вновь посмотрел вперед — незнакомка все еще сидела там. На этот раз в руках у ней оказался какой-то маленький пульт. Она нажала на кнопку.
Ничего не произошло.
Я огляделся — все было в порядке. Как будто ее механизм не сработал. Но я знал, что что-то надвигается. Откуда? Сверху?
Едва я поднял голову, ядерная боеголовка баллистической ракеты, пробив потолок, размозжила мне череп, а в следующее мгновение я был облучен, взорван, развеян в пыль, разложен на атомы мощнейшим ядерным взрывом. Это словами не передать.
Я чувствовал как слой за слоем с моего тела слезает кожа, как сгорают в радиоактивном огне мышцы, как кости, хрупкие, словно снежинки, лопаются и крошатся, покрывая тонкие слоем пыли дно воронки от взрыва.
Мне было очень больно.
«Сейчас я пойду наверх, возьму две чашки кофе».
Спустя пару бесконечностей время вновь пошло по кругу. Колесо сансары было не остановить. Я прожил еще тысячу жизней и вновь оказался в этом кафе.
Мы снова смотрели друг на друга.
Я хотел налить себе чай, расплескал все по дороге, поставил чайник на место. Засунул руки в подмышки.
Миловидный белобрысый парень с лицом последнего мудака вежливо предложил незнакомке коктейль. Девушка согласилась. Он сидел ко мне вполоборота, и я не мог его хорошенько рассмотреть. Может, это и к лучшему.
Потому что в следующий миг моя незнакомая взмахнула рукой, а еще спустя пару секунд в клуб вломился танк. Он въехал в стену аккурат позади меня, сломав мне все кости, контузив и завалив кирпичом.
Танк взревел, бессовестно проехал вперед, по мне. Потом назад. Потом еще раз вперед. И еще раз назад.
Он вкатывал и вкатывал меня в пол клуба, желая превратить меня в кирпичное крошево. Я отчетливо слышал, как хрустят мои многострадальные кости, как трескается череп и из него выдавливается то, что было моим мозгом. Последними проблесками сознания я заметил, как по кирпичным осколкам растекается спинномозговая жидкость.
«У тебя будет минут пять, чтобы сесть на поезд. Я вернусь — и никого не найду».
В финале своего ритуального танца танк отъехал назад и опустил свое дуло. Бах! Бах! Бах! Он все стрелял и стрелял в меня, не жалея сил, не беспокоясь о безопасности посетителей и самого здания.
Бах! Бах! Бах! Словно ему и не нужно было время на перезарядку.
Бах! Бах! Бах! Словно отбойный молоток.
Бах! Бах! Бах! Отправляя меня в ад и еще ниже.
Наверное, я пролетел все круги преисподней, даже сам Сатана лишь мельком заметил меня, потому что я точно помню, как свалился в ледяное озеро Коцит, холод вцепился в мое тело, как голодные пираньи-людоеды, он рвал меня на части, он испытывал мою волю и терпение, но я был слабым, беззащитным и потерянным, я кричал, мне было больно, больно, больно, я ненавидел весь мир, однако больше всего я ненавидел себя, мне хотелось вздохнуть, выбраться отсюда, еще раз увидеть ее и...
«Так ты взял всего одну чашку?»
...я очнулся за столиком в клубе «СкаСка». Холод Коцита вернул мне жизнь, даровал еще одну возможность.
Увидеть.
Ее.
Я не знал эту девушку.
Я ее давно забыл.
Она допила свой коктейль, о чем-то тихо переговариваясь со своим кавалером (но больше, кажется, слушая и улыбаясь), они расплатились и вышли на улицу.
Она держала его под руку.
Выхлебав остывший чай прямо из носика, я схватил куртку и, сделав знак хозяину, последовал за ними.
/ / /
Около входа в клуб стоял мускулистый парень с красивой фиолетовой кляксой на правой глазу. Он замер посреди тротуара, и недовольные прохожие, прожигая его злобными взглядами, вынуждены были его обходить. С высоким и широкоплечим мужчиной спорить не хотелось.
На самом деле, этот парень совсем не планировал останавливаться именно здесь, просто в поисках своего брата вынужден был мотаться по городу, а когда случайно наткнулся на вывеску этой забегаловки, сразу понял, куда ему стоило отправиться с самого начала.
Он открыл дверь и поморщился от слишком громкого бита, проникающего даже сквозь толстые стены.
Этого парня и его брата тут все очень хорошо знали, а потому достаточно было лишь махнуть девочке на входе — и можно было проходить.
— Здорово, Скрепыш, — парень вошел в зал и сразу же наткнулся на знакомого охранника, подпирающего стену и курившего какую-то по счету сигарету. — Ты не видел моего малого?
— Нейро, что ли? — меланхолично отозвался тот.
— Ты чего такой тихий? — парень стукнул друга по плечу. — Давай взбодрись, поиграй мускулами, народ любит это дело. Неужели так скучно?
— Это сто двадцать седьмая сигарета, — затягиваясь, ответил охранник. — А игрушки вон, в клетках крутятся, мне с их бедрами не сравниться. Сегодня такой штиль, что хоть пей на рабочем месте, никто и не заметит.
Он закашлялся.
— Да, а мелкий твой — вон, тоже в куколки с сестрой играет.
Парень проследил за взглядом Скрепыша и увидел своего младшего брата Нейро, который сидел в баре за маленьким столиком и о чем-то беседовал с черноволосой девушкой на роликах. Выставив вперед руку, она словно зачитывала список, написанный на ладони, а Нейро с улыбкой кивал на каждый пункт. Лишь пару раз он отрицательно вращал головой.
— С какой еще сестрой? — не отрывая от них взгляда, переспросил парень с фиолетовой кляксой, которая засветилась чуть ярче.
— Ну, с какой... С вашей, — пожал плечами охранник.
Парень повернулся к нему, выдернул изо рта сигарету и щелчком отправил ее в полет.
— Ты же знаешь, — медленно проговорил он. — Мы с братом — единственные дети в семье. У нас никогда не было сестер.
Черноволосая девушка поклонилась Нейро и, сделав неуловимое движение ногами, плавно поехала исполнять его кармический заказ.