Легенда о героях галактики. Спасти императора

Судьба ведёт наёмника сквозь тысячи дорог
На перекрестье городов и трасс.
Театр Последней Битвы пройден вдоль и поперёк,
И с нами Бог - так кто же против нас?!

Алькор. "Марш наёмников".


1. Пытка надеждой


Спрашивается, куда в определённый, один-единственный всего лишь момент девается интуиция и иже с ней прочие рефлексы да инстинкты? Ну почему когда надо, не срабатывает ничего, никакое, даже самое затюканное чувство опасности? А потом уже все сожаления и прочая бесполезны до смехотворности - только вот совсем не до смеха, мягко говоря. И тем более обидно, что тебя, дурака, предупреждали - но у меня же привычка предупреждения игнорировать, мол, не я послушал, а вы принудили, господа окружающие и соратники. Вот и доигрался, вот и доважничал - теперь абсолютно неважно, кто что подумает из каких-то абстрактных людей. А вот  то, что до адской боли внутри понятно, кто будет сходить с ума от ужаса - вот тут у тебя, гордый ты наш император, крыть нечем, верно? Больно? Видать, это ещё бутончики... Что, позавидовал успехам Катерозе, что ли, раз так легкомысленно отнёсся к её совету поберечься до того, как она решит проблему со сбежавшими с глаз розентриттерами, решил, что тебя оно не касается, стало быть? Ну вот, явно оно сейчас тебя и касается, придурок - ишь, как от души закрутили жёсткие наручники, этак часов через пять руки дойдут хорошо, до некроза без проблем, а что ты будешь делать с изуродованными руками, даже если тебя оставят в живых? То, что пока оставили - вовсе не плюс, этак запросто может оказаться. Страшно ныло плечо, в которое угодила иголка парализатора. Дозу туда явно закатили, расщедрившись - никакие навыки юности Райнхард применить не смог и не успел, хотя пытался на автомате зажать мыщцами рану и рухнуть хотя бы вниз, к ручью - возможно, именно из-за этой попытки овладеть ситуацией яд подействовал ещё быстрее, и он хотя и сознавал, что застыл стоя, не в силах даже открыть рот, не то, что бы крикнуть - ничего уже сделать было нельзя. Убиваться от сознания того, как по-подлому и просто поступили с ним сразу же, накрыв голову мешком и грубо утащив куда-то, тоже не было ни желания, ни сил - сейчас тело само этим занималось, то и дело взрываясь простреливающими болями - понятно, яд начал бродить в мыщцах, да и после неизвестно сколько длившегося забытья где-то что-то затекло, и поскольку он не может толком шевелиться, надеяться на прекращение этой пытки не приходится. Да и думать о том, что ждёт в ближайшем будущем, сил тоже не было - тем более понятно уже, что ничего хорошего. Это вот как раз интуиция подсказывала весьма настойчиво, как и то, что вряд ли есть на что надеяться, вроде какого чудесного избавления - те, кто смог дождаться, когда он отвяжется настолько, что выйдет за цветами для Хильды совершенно один, никого не предупредив, явно хорошо знали, что делали. Райнхард непроизвольно попытался горько вздохнуть от мысли о Хильде, и это вызвало несколько новых волн боли, от которых впору было вовсе задохнуться. Нет, выжить. Выжить хотя бы ради неё - что бы не ждало впереди... Это слишком тяжёлая цена за всё - знать, что она страдает из-за меня, пусть уж отыграются на мне тогда, сколько смогут - а то на черта было всё это нужно, хоть победы, хоть корона. Что там пел этот самозваный орден, который возглавлял этот странный юноша, что проектировал храмы? "Стоила костра корона в Реймсе, лилии не стоили цены"? Вот ведь весёлая забава, за лилиями-то я нынче и полез, получается - тоже мне, букет с нейтральной полосы, стало быть, из последней строчки. Райнхард вдруг почувствовал, что может улыбнуться - и не без удовольствия шевельнул губами. Всё же, самая лучшая строчка в гимне словодельцев - обозвались ребята с явной претензией, с явной - вовсе не там, а как раз посредине - "если где мерещится свобода, вслед за ней появятся гробы". Что ж, с такой сменой не страшно даже умирать, если что... Господи, позаботься о Хильде, прошу только об этом. Сын поймёт, когда вырастет.
   Он пытался всё же двигать мышцами, чтобы разогнать кровь. Боль накатывалась страшная, но ведь приходилось когда-то в лихорадке терпеть, потерпим и сейчас - хоть какое-то занятие, да и сознавать, что он не совсем погиб, было приятно. И не так позорно будет встречать то, что ждёт вскорости - а там явно что-нибудь мерзкое... Сколько же прошло уже времени? Есть хочется... Ещё и душновато - видать, его всё ещё куда-то везут, видать, это неблизко, конечно. Голова была ватной - точно траванули при захвате неслабо, и никак не улавливала никаких намёков на смену режимов - ну, хотя бы понятно, что старта с планеты не было, и он всё ещё на Одине. Если только... если только он не терял ни разу сознание - а вот за этот пункт поручиться нельзя, перед глазами темень такая, что ничего не разобрать. Людей он вовсе не чувствует - навыки, натренированные в пору слепоты, утрачены не были, однако ничьих эмоций поблизости, в нескольких метрах от себя Райнхард не ощущал, да и с более дальнего расстояния он не был объектом ничьего внимания. Так, а вот это уже подсказка... Катерозе, точно. Не Хильда - ей нельзя волноваться, пока он не выбрался. Катерозе, услышь меня. Услышь меня, пожалуйста. Я в беде, Катерозе, попытайся меня найти. Достань Кисслинга - он скажет тебе, где растут лилии, которые были на твоём свадебном платье, это не совсем они, но похожие. Там должны быть следы, где меня схватили - это уже зацепка. Да даже если и нет - ты можешь почувствовать оттуда, где я. Катерозе, помоги мне - мне очень плохо. Катерозе, ты слышишь меня?
   От нового напряжения накатила крепкая волна дурноты, в ушах зазвенело, да ещё пришлось сделать неосторожное движение локтями, пытаясь шевельнуть скованными запястьями, и Райнхард отключился от боли, не успев понять, ушёл ли его мысленный крик в пространство. Он даже не успел представить перед собой лицо леди фон Кройцер, этой невозможной в своей бесшабашности флибустьерши удачи. Да и не знал бы он, обрадовало ли бы его знание одного небольшого события, что произошло через пятнадцать минут после его падения в небытие.
   В кабинете Оберштайна раздался звонок по серой линии - по таким он отвечал только сам.
- Слушаю, - с извечной невозмутимостью проговорил он, не посчитав нужным поприветствовать собеседника - коли звонят так, то не до церемоний.
- Пауль, по ходу, у нас проблема, - столь же холодным тоном заявила рыжая бестия на том конце связи. - Оставайся на связи и дай мне Кисслинга, срочно. Немедленно.
- Что, нет времени пояснять? - с ледяным спокойствием ответил Оберштайн, нажимая нужные кнопки. - Пожалуйста, миледи.
- Не до шуток, Пауль, - фыркнула собеседница, и услышав нужный щелчок, рыкнула очень деловито, но грозно, - Кисслинг, срочно сообщите, как давно пропал император и где, чёрт возьми, растут белые лилии, а? Те, которые он мог отправиться рвать, думайте, Кисслинг, а не удивляйтесь!

Райнхард пришёл в себя от нового приступа острой боли и нехорошего ощущения, что с ним что-то делают. На глазах была очень плотная повязка - даже и надеяться нечего, что она сокользнёт или ещё что-то в этом роде. Руки в наручниках так и остались налитыми холодом и тупой болью, но за плечи явно кто-то держал, иначе бы он не смог стоять на коленях и грохнулся бы лицом вниз. Дышать было намного легче, и несло какой-то бредовой смесью пыли, шерстяной одежды, холодного металла и духов разных оттенков. Ужасно хотелось закашляться, но отчего-то Райнхард не спешил этого делать - сейчас он чуть ли не кожей ощущал множество людей вокруг, больше десятка точно, которые воспринимали его очень злобно, как минимум... Что-то подобное он ощущал и в юности, когда кайзер не скупился на титулы за победы, и каждый поход по ковровой красноте между стоящими навытяжку обычно злобными свидетелями его торжества был окутан такой тошнотворной ненавистью, что кто другой мог и споткнуться на ровном месте, а то и рухнуть на подкашивающихся ногах. Ни тогда, ни сейчас он не боялся - но молча выжидал и не торопился с телодвижениями. Но сейчас на шее под рубахой висел нательный крест, - и, как ни странно было это ощущать, он как будто сам шевельнулся и завибрировал секунды на три... Может быть, Кирхайс? Кулон, полученный от призрака основателя рейха, к счастью, остался в кабинете - но с тех пор ни того, ни другого Райнхард поблизости не ощущал. Разве что Катерозе перед свадьбой, так напугавшая его словами про своё сходство с Кирхайсом - тогда ему на секунду показалось, что он слышит смех погибшего друга... Опять на ум пришла озорная мысль - осведомиться, нет ли на горизонте грозы, ага... Кто ж вы такие, злобные тени, радующиеся тому, что получили наконец власть мучать меня? Обличье-то у вас точно людское, надо полагать... Но так жёстко жать за больное плечо, ах, этак через несколько минут я не смогу сдерживаться и закричу, несмотря на всю выдержку.
   Но у него отчего-то хватило сил не закричать и даже не скривиться от боли в плече и руках, когда его сильно встряхнули и поволокли куда-то - судя по чётко различимому стуку каблуков, конвоиров было двое. Тащили недалеко, но нарочито грубо держали и так, чтоб оставался на коленях - явно с умыслом. Он не сопротивлялся, но и не помогал - и, вопреки ожиданиям присутствующих, как позже оказалось, молчал. Это порядком разозлило кого-то, и чей-то хриплый трескучий тенор с явным неудовольствием рявкнул едва ли не над ухом:
- Это что ли, знаменитый белобрысый сопляк, получается? А чего он не разговорчив-то?
   Райнхард осторожно вздохнул, чтобы не дёрнуться всем телом - давно он не слышал этого старого оскорбления, но именно то, что он слышит его на Одине, уже хорошо объясняло, какого сорта тут командиры... Эх, предупреждала же его Катерозе, что старая аристократия однажды улучит момент для мести - а он только посмеялся. Самоуверенный мальчишка...
   В ответ раздалось вполне приятное контральто:
- Да он же под парализатором ещё, по всей видимости. И потом, вы сами на месте этого красавца много бы говорили, а? - заливистый женский смех отзывался тихим, но заметным эхом где-то вдали, значит, помещение отнюдь не тесное...
- Вот уж на чьём месте я не хотел бы вовсе оказаться уже! - с мрачным торжеством расхохотался кто-то ещё, явно не старше самого Райнхарда. - Чистая работа, однако, и если он не хочет разговаривать - не беда, ему придётся кричать.
- Так что вы тут намерены делать-то с этим золотоволосым? - с нарочито праздным интересом прозвучал тот же женский голос. - Меня лично ведь не всякий метод устроит, вы же понимаете. Всё-таки это моя территория.
- Не вы ли, сударыня, желали встретиться с ним в аду, а? - игриво засмеялись ей в ответ. - Вот мы и намерены исполнить Ваше желание, несравненная Вы демоница. Наша корпорация слов на ветер не бросает, но и мы очень желаем откусить от такого симпатичного гостинца кусочек, так что не взыщите.
- Ладно, грубияны, развлекайтесь, но не вздумайте мне оставить щепки, понятно? Не то останетесь без приза, - по полу застучали каблучки, и повисла небольшая пауза, очевидно, остальные ждали, когда говорившая удалится совсем.
   Раздался препаскуднейший хохот:
- Парни, нужен ли нам ещё какой-то приз, когда у нас уже есть вот этот? - по раненому плечу ударили так, что перед глазами вспыхнуло белое пламя, и резкий стон всё-таки вырвался из груди, но он потонул в общей какофонии злобного смеха вокруг. 
   Райнхард ещё почувствовал сильный толчок между лопаток - а потом ощутил, что падает куда-то вперёд, лицом вниз. Он инстинктивно смог повернуться чуть влево - и рухнул на бок, упредив удар головой об жёсткую, кажется, каменную поверхность. Но руки за спиной не ощутили никакой опоры - и спина завалилась дальше вниз, в пустоту, пришлось рисковать раненым плечом ради того, чтоб не удариться виском. Затем рвануло дикой болью в скованных руках - они приложились об твёрдую ступеньку, вот что это такое, но тело уже набрало инерцию и понеслось дальше... Сколько же тут ступенек, что за огромная лестница, этак здесь совсем недолго разбиться насмерть, интересно, если оно так случится, удастся ли испортить врагам праздник? Бесполезно. Боль страшная, но голова цела, а руки, как ни странно, хотя болят безотрывно, но слабее, чем раньше. Плечо... Он лежит на нём, на боку, нужно сдвинуться, так, осторожно... Белая вспышка, и чернота.

- А я говорю вам, это недалеко, даже полсотни километров не будет! - Катерозе выглядела так, будто совсем не разнервничалась, даже лилии вставляла в пышную копну волос совершенно спокойными руками, без намёка на нервную дрожь. - Это по банальной тупой логике конечно, пленника надо бы увезти подальше, лучше на планету на краю системы, якобы чтоб было надёжней, - она перетянула свою странную причёску с многочисленными белыми цветами узкой алой лентой, что пришлась ей через лоб, и надо, сказать, была в этом виде неотразима, это успел против воли заметить всякий присутствующий, тем более, что больше никого из дам не было. - Дайте мне планы окрестных районов, разного масштаба. Установите, кому что принадлежит - на деле, а не на бумаге. Надо искать поблизости - уйти далеко, тем более с планеты тихо стартовать, в их планы не входит - как хотите, но я права, - Катерозе вдруг совсем детским движением схватилась за виски. - Ай, - вскрикнула она, зажмурившись, - уже начали, сволочи. Всё, у нас совсем нет времени, но они-то не знают, что мы в курсе вообще. Они думают, что обогнали нас на шесть часов - пусть думают.
- Идём к авто, - как всегда, ледяным тоном произнёс Оберштайн. - Пробуй, пока у тебя не было осечек.
   Катерозе не без труда открыла глаза и поспешила за ним, сжав кулаки.
- Молитесь все, чтоб сегодня тоже не случилось! - в лучах закатного солнца она выглядела и вовсе как ожившая валькирия - в своём излюбленном чёрном кожане, расклёпанным виньетками из платины, сапогах до колена и кожаных брюках. Тёмно-синий плащ, огромный синий плащ, который носил сам адмирал Ройенталь, и белые лилии в огненно-рыжих волосах - это было слишком прекрасно и слишком сурово для любого восхищённого наблюдателя. Кроме того, Сверхновая-из-Хайнессена никогда не церемонилась с этикетом и субординацией - когда Миттенмайер узнал, что она позволяет себе иной раз называть министра обороны просто по имени, он на полминуты лишился дара речи, как свидетельствовал адъютант. Он тоже был здесь - и хотя восторгался красотой леди фон Кройцер вполне искренне, и пожалуй, был единственным в этом отношении, тоже побаивался её в глубине души. Про неё ходили страшные легенды - будто если она просила сделать человека что-либо, никто не мог отказать ей, а потом сам не знал, отчего так произошло... Будто она на самом деле командовала эскадронами смерти у себя на планете... Будто она собственноручно умела водить все виды транспорта, и сама порой переодевалась мужчиной так, что в любой схватке с кем угодно выходила победительницей, потому что никто не мог смотреть ей в глаза. Будто она лично зарубила не то боевым топором, не то вовсе какой-то саблей нескольких полевых командиров из партизан, что шарахались по Новым землям под флагом с портретом Яна Вэньли. Ну, и прочие ужасы, за пять лет обросшие невиданными подробностями. Даже Кесслер глядел на неё с опаской и не особо старался это скрывать. Тем более, что леди фон Кройцер своими манерами командовать безапелляционным тоном хоть и порядком угнетала, но разумность её приказов была столь неоспорима, что подчинялись даже те, кто по логике должен был сильно возмутиться от самого факта, что она позволяет себе такое. Интересно, как бы они "поладили" с Ройенталем, будь он жив, подумалось вдруг Миттенмайеру. Однако всё говорило в пользу дамы, увы и ах. Кроме того, она то и дело совещалась с кем-то по своему внутреннему каналу, роняя столь непонятные кодовые фразы, что становилось не по себе. Она вроде бы была полностью поглощена какими-то внутренними ощущениями, но ничего не оставляла без внимания - так, стоило приблизиться к месту, с которого всем стало ясно, что непоправимое произошло на самом деле, как фон Кройцер прошипела:
- Не светитесь на местности - императрица может заметить вас из окон и понять, что у нас беда. Забыли, что мундиры видать далеко? - и тут же бодрым и беззаботным голосом наплела августейшей особе что-то про рабочее совещание по розенриттерам, на котором все застряли крепко и надолго. Как ни странно, Хильдегарда не попросила поговорить с мужем – все с суеверным страхом решили, что это чуть ли не колдовство…
   Но Миттенмайер увидел-таки, что ничего демонического при внимательном взгляде на леди заметить не пришлось. Более того, она на деле сама боялась, как видно, и очень сильно, только вот вовсе не за себя, понятное дело. Иногда казалось, что она в следующий миг разрыдается, как маленькая девочка, разбившая коленку - особенно ощущение усиливалось каждый раз, как она вздрагивала вне всякой видимой причины или молча закусывала губу. Тем не менее, сомнений в природном хладнокровии миледи у Оберштайна - было у неё среди штабных и такое прозвище - не было, видимо, у всех остальных мужчин, глазевших на то, как она методично разглядывает листы с картами, которые вежливым жестом положил перед ней на капоте авто сам старый айсберг, министр обороны. Катерозе смотрела внимательно, потом проводила пальцами в воздушных золотых кольцах над изображением, молча откладывала в сторону лист и бралась за новый. Где-то на второй половине пачки она сделала резкое движение, схватив пальцами уголок схемы, и холодно спросила:
- Вот здесь, что это за унылые постройки и кому они принадлежали тринадцать лет назад?
- Ничего себе, унылые, - не сдержавшись, фыркнул кто-то из полицейских начальников, посмотрев на карту. – Это вполне себе фешенебельный старый особнячок, ему уже двести лет скоро будет, как ни больше, и это очень завидный кусок для любого желающего элитной недвижимости. Используется как загородная дача владельца, закрытое частное владение.
   Катерозе слушала, молча прикрыв глаза, будто от сильной злости – во всяком случае, бледность на её лице окружающие были склонны интерпретировать именно так. Она кивнула в такт своим мыслям и холодно продолжила говорить, излучая в пространство чёткое ощущение натянутой до предела струны.
- Я же спросила не об убранстве, а о том, кому оно принадлежало тогда и сейчас, будьте добры уточнить. Я не видела ещё это частное владение, но оно мне уже не нравится – а это интересно.
   Как ни странно, поспешил ответить сам Оберштайн, выглядевший в лучах заката мрачной скалой среди живописной зелени парковой аллеи, где происходило импровизированное совещание.
- Это осколок так называемой при династии Гольденбаумов земли Лихтенладе – он владел здесь огромной территорией, но именно эту часть не сочли нужным конфисковать, поскольку она оказалась в собственности человека, не служившего ни самому Лихтенладе, ни кому-то из аристократов-изменников, кроме того, владелец сам никогда к аристократии не принадлежал. Владелец ничем не знаменит и не примечателен.
- Но особнячок красивый, да? Поди, ещё и уютный? – усмехнулась Катерозе, не шевелясь.
   Ответил тот же полицейский:
- Вполне приличный, леди, Вам бы там точно понравилось.
   Она резко открыла глаза, и от пламени, полыхавшего там, отшатнулся не только говоривший.
- Боюсь, придётся это проверить. Вы там бывали, стало быть? Дайте мне всё же изображения покрупнее. 
    Полицейский слегка замялся, чуть пожал плечами, в его чёрных глазах промелькнуло какое-то сомнение…
- Вы угадали, сударыня, я сам давно хочу приобрести это владение, но я бывал там уже давно, три года назад, потому что мне дали понять, что оно не продаётся.
- Вы приходили туда в форме? – поспешно произнесла Катерозе.
- Да, разумеется.
- Уже хорошо, - совсем тихо сказала она, будто снова обдумывая что-то, и вдруг резко развернулась всем корпусом в сторону Оберштайна, будто хотела атаковать. – Не ошибается тот, кто ничего не делает, а ничего не делать нам вредно, верно?
- Пробуй, я сказал, - сурово ответил тот, никак не отреагировав на её выпад. – Что ты хочешь сделать?
- Можно сделать некоторый финт – отключить энергоснабжение района на пяток минут, чтоб все заметили, но не успели занервничать?
   Миттенмайер похолодел, да и остальные почувствовали себя так, будто конец этого мира приближается и наступит где-то через часок – Оберштайн улыбнулся в ответ этой рыжей валькирии! И молча кивнул! Катерозе же восприняла это совершенно спокойно, как должное – и продолжила быстро частить, совершенно невежливо походя указав пальцем на полицейского, с которым только что говорила.
- Если это стандартная старая дача, то планировка внешнего уровня мне понятна, но мы ничего не знаем, увы, про то, что не указывается в техпаспортах. Скоро стемнеет, и можно будет подобраться поближе – да хоть под видом заблудившихся туристов. Если она пуста, то это тоже может ничего не означать – а вот этого, который был внутри, но его явно не запомнили из-за формы, нарядим электриком и запустим внутрь после того, как поиграем с рубильником. У меня нет времени искать другого типа, ничего личного. Я бы даже оцепила местность, будь моя воля, но осторожно, без формы всем. Пока не село солнце, мне нужно также кое-куда позвонить, отвезите меня куда-нибудь, где закат виден хорошо, а машину будет незаметно. Машина мне нужна с прослушкой всего, что можно – и с функцией некоторых пиратских звонков по внешне не существующим номерам. Кроме того, следует позаботиться и об этой местности – уезжаем-то сейчас по делу, а к утру на этот замок могут совершить налёт.
- О последнем пункте позаботятся особо, - вдруг вставил Кесслер, угрюмо молчавший всё время до того. – У меня нет принципиальных возражений. Машину с техниками я предоставляю, леди фон Кройцер, можете взять её прямо сейчас.
   Она величественно кивнула ему в ответ в знак благодарности, лилии на пышной причёске чуть вздрогнули. Затем сделала несколько шагов в сторону, оставляя мужчин перебрасываться нужными замечаниями, и остановилась у столетнего кедра, опираясь ладонью правой руки на ствол дерева. Миттенмайер воспользовался этим, чтоб подойти поближе со спины, и заметил, что другая ладонь девушки, с силой зажатая в кулак, едва заметно дрожит. Он отчего-то чувствовал необходимость подойти к ней совсем рядом, и ему удалось расслышать то, что не было слышно никому.
- Что они с тобой там делают? – лихорадочно шептала Катерозе, содрогаясь от беззвучного плача. – Держись, пожалуйста, Райнхард, ты сильный, ты сможешь. Дождись нас, ради Бога, Райнхард, бывает и хуже.

По лицу хлестнули чем-то вроде мокрого платка или полотенца, и хотя повязки уже не было, ничего было не видно, кроме слепящего потока света, от которого только и оставалось, что закрыть глаза. Райнхард почувствовал, что снова стоит на коленях, но руки сцепили уже другими наручниками, и не за спиной, а спереди, но они всё равно очень ощутимо болели там, где их накололи шипы. Спина упиралась во что-то очень твёрдое, а за волосы его держали слишком грубо – кабы не сильные ушибы, которые он наполучал, свалившись с лестницы, он пожелал бы вырваться или хотя бы дёрнуться в ответ на такое обращение. Но где-то внутри уже крепло понимание, что именно тем, что почти не реагирует, Райнхард очень злит довольно многочисленных врагов, не давая им толком посмеяться. Так оно и было на самом деле.
- А он вовсе не так прост, как мы думали в начале, - за напускным спокойствием неизвестного говорившего, видимо, это он накрутил волосы на свой кулак, вполне угадывалась неслабая ненависть. – Как видите, он сейчас в сознании, иначе бы стонал. Похоже, он просто не хочет разговаривать – а это лишние хлопоты, право.
- А мы никуда не спешим, - глумливо хихикнули в ответ. – Не вижу проблемы. Бросьте его на пол да поясним ему, кто он сейчас такой, все сразу – вот и захочет после общаться, я уверен.
- А я вот не уверен, что вы не стряхнёте ему башку раньше, - невозмутимо заметил первый голос, содержащий в себе что угодно, кроме искреннего беспокойства насчёт сказанного.
- Примем к сведению, да и всё, - беззаботно ответил веселившийся. – Не порти нам забаву.
- Ладно, играйтесь, но не калечить всерьёз и не бить на убой, а то отключится до утра, и что, будете с тоски в потолок шмолять? Человек, вообще-то, система хрупкая, не то, что вы, с вашими головами в лесу можно без топора обойтись, - недоверчиво проворчал ему в ответ начавший говорить. – И не долго, а то забьёте насмерть.
   Райнхард едва не взвыл от боли, когда его рванули за волосы резким рывком и швырнули на пол с такой силой, что тело само грохнулось. Ничего предпринять он не успел – сверху посыпался град ударов куда попало, так что пришлось прикрывать лицо ладонями. Удары были страшными – каждый такой, что становилось странно, что он ещё в сознании. Он смутно понимал, что его валяют по полу ногами, но сколько было тех, кто этим занимался? Неужели не один десяток, а целая рота? До его слуха постоянно доносились взрывы глумливого хохота после каждого раза, когда тело пыталось выгнуться на рефлексе от сильной боли, но довольно быстро и эта реакция стала затихать, а молча дышать становилось всё труднее. Похоже, все предупреждения ворчуна пошли прахом – в какой-то момент Райнхард понял, что надеяться на прекращение казни не приходится, и развеселившаяся орава сама не заметит, как прикончит его. Он без сил остался лежать, не шевелясь и никак не реагируя на неутихающий ливень ударов. Катерозе, неужели ты так и не успеешь прийти на помощь? Как жаль…

Миттенмайер осторожно положил ладонь на плечо леди фон Кройцер. Против ожидания, она не сбросила её резким движением и не огрызнулась вслух. Только уставшим взглядом покосилась в его сторону и молча кивнула с тяжёлым вздохом.
- Что там? – тихо спросил он, сам не особо понимая, что говорит. – Что… - он осёкся и только вздохнул сам.
   Катерозе посмотрела на него неподвижным взглядом, только сейчас было видно, что её огненные глаза блестят так, что ей впору только заплакать. Похоже, она решала, стоит ли разговаривать вообще. В этот момент зазвенел сигнал вызова, где-то в недрах не то её причёски, не то в складках слишком знакомого Миттенмайеру плаща, чтоб можно было считать это простым совпадением… «Мне говорят, что я непобедим, что я дерусь недопустимо жёстко, - затрещала на звенящий мотив автоматика, - да мне-то что, я против всех один, да защищаюсь знаком перекрёстка…» Катерозе опомнилась и, молча на миг прикрыв глаза в ответ Миттенмайеру, тронула свободной рукой что-то среди складок под плащом:
- Да, Йозеф, я на связи, слушаю.
- Мы прибыли на базу, - прошелестел тихий добрый голос. – У тебя есть новости? А то именно сегодня снялись с места радужные упыри, представляешь? Полчаса уже, как в пути, вся кодла в полном составе.
- Вы отслеживаете, куда они движутся? – встрепенулась миледи. – Я ещё не звонила розенриттерам, и место, куда утащили букет с нейтральной полосы, только в стадии разработки.
- Могу пока точно сказать, что движутся они точно в сторону вас, но ведь разброс может составить до двух десятков километров, - вежливо говорил неведомый собеседник, от его тихой уверенности в благоприятном исходе любого дела веяло чем-то необычайным. – Может, подскажешь мне ориентир, да я пойму, по курсу ли им оно сейчас.
- Посмотри, накрывают ли они в таком случае особняк Эрледижена, - очень быстро проговорила она, полностью замерев с остекленевшими от напряжения глазами.
- Та-ак, - деловито протянули на том конце связи, - проверим… - и уже совсем изменившимся от удивления тоном добавили. – Слушай, всё отлично совпадает, они туда и летят, вот спасибо за подсказку…
- Тебе спасибо, что сообщил, теперь мы всё должны успеть! – с чувством выпалила она.
- Так это, - радостно усмехнулись вдали, - миледи, слово и дело, а то ж как ещё! Ждём указаний.
- Слово и дело, - почти прошептала в ответ она, разговор оборвался.
   Миттенмайер посмотрел на неё столь доброжелательно и умоляюще, что она сдалась.
- Ладно, Ураганный Волк, думаю, ты уже имеешь право это знать, - очень тихо сказала она. – У меня нерешённая проблема со сбежавшими чёрт знает куда розенриттерами, которые ненавидят императора, и орден белой лилии, что предан династии Лоэнграмма, но не афиширует свои предпочтения и рвётся в бой, понимаешь?
- Вполне, - он вежливо кивнул головой. – Но однажды некто Мюзель вытащил меня из плена, ты это понимаешь? А кто такие твои с белыми лилиями, я не знал и знакомиться уже некогда. А ещё ты можешь не знать ещё одну старую фамилию, которая сейчас обзывается Эрледижен, а двадцать лет назад звучала совсем иначе.
   Катерозе почувствовала, что земля качнулась у неё под ногами слишком опасно…
- Верно, не знаю, говори, - вежливо попросила она, холодея от неведомого ужаса.
- Ипатьев, - холодно сказал он и успел аккуратно подхватить её под локоть. – Так что бери на борт, не отстану.
   Всё-таки выдержка у леди фон Кройцер была железной – никакого резкого визга она не издала, хотя на лице сейчас было прекрасно видно всё, что она думает по поводу услышанного.
- Что ж, у меня будет не самый обычный напарник сегодня, - она старательно произносила слова холодным тоном, силясь поскорее отойти от потрясения, - но значит, так тому и быть. Только не лезь на рожон, ладно?
- Точнее, ты хотела сказать, чтоб не лез вперёд тебя, да? – он вежливо отпустил её и слегка поклонился. – Но тогда ответь, что там. Что с ним там? – при этих словах он посмотрел так, что Катерозе едва не разрыдалась сразу же и в голос.
- Ему больно, - едва слышно сказала она шёпотом. – Ему очень больно, но он ждёт, что мы успеем вмешаться. Ах, если бы он хотя бы носил нужные пуговицы, мы бы знали, где это, сразу же! А так остаётся молиться, чтоб моя провокация сработала.
   Миттенмайер кивнул головой, молча пожал плечами и подал ей руку. Она вежливо приложила свою, и к остальным они вернулись уже вместе. Оберштайн взглянул на них как на совершенно обычное явление, остальные же, по-прежнему пребывая в шоке от случившейся беды, уже устали удивляться.
- Электрик отправился, у нас есть полчаса где-то, - будничным тоном заявил министр обороны. – Что, новости получены?
- Да, мы делаем всё верно, - заявил вдруг Миттенмайер. – Все сведения подтвердились.
   Оберштайн молча кивнул.
- Едем звонить, - устало произнесла Катерозе. – По дороге надо будет сварить кофе покрепче, право. 

Холодно. Наверное, вечер, раз на полу так холодно – да и в рубахе, без куртки, неудивительно. Интересно, увижу ли я солнце ещё раз? Хорошо бы. Сколько прошло времени? Наверняка не очень много, просто оно растягивается от безысходности. Что ж, остаётся только утешаться тем, что дали небольшую передышку, а вот было бы здорово дождаться и выжить. Хотя сам во всём виноват, конечно. Завоевал Вселенную, ага, чтоб вот так валяться сейчас, боясь пошевелиться от боли, какая грустная ирония. Впрочем, знай я об этом заранее, это ведь меня бы не остановило, верно? А вот слушать советы друзей никогда не мешало, вообще-то – жаль всех, с ума там явно сходят от горя. Особенно… нет, нельзя о ней сейчас думать, ещё почувствует что-нибудь не то. Хильда, увижу ли я её когда-нибудь? Господи, позаботься о ней, это всё, о чём прошу.
   Райнхард совсем упустил из вида, что выдал себя – палачи уже поняли, что он пришёл в сознание, оттого что лежал молча. Однако они были чем-то отвлечены, слышались голоса, будто сквозь вату.
- Нет, ну что за безобразие, - кипятился кто-то, - сначала как по заказу забава портится от этого отключения энергии, а после ещё и этот дурень является мешаться!
- Да ладно, что такого-то? – спокойно отвечали ему. – Ну рвануло случайно где-то, починили же быстро, и потом, что странного - уважают, раз прислали техника с проверкой.
- Да ну, настроение уже не то как-то…
- Ты что, торопишься? В кои веки оно лишнее сегодня, выпей лучше…
   Райнхард против воли насторожился. Отключение энергии? Да эта толпа не местные, здесь от веку такого не бывает, это же старая столица, всё-таки… Так вот почему избиение прекращено – только вот не верится, что всё это случайно. Впрочем, вроде не беспокоятся всерьёз, дураки, а зря – уж не рыжая ли чертовка даёт о себе знать такими намёками? Или ему в бреду голос Катерозе просто примерещился, когда от ударов уже хотелось умереть сразу? Ах, до чего же обидно быть таким беспомощным, ведь даже дышать толком тяжело.
   Загрохотали чьи-то сапоги с набойками, приближаясь - кажется, трое или четверо. Впору взвыть от боли, позабыв про всё - Райнхард понял, что его опять рывком ставят на колени, но предпочёл уронить голову на грудь и не открывать глаза, чтоб никого не видеть. О том, что это воспримут как вызов с его стороны, он просто не подумал.
- Глядите-ка, до чего наш гость заносчив - так и не желает разговаривать, - с ненавистью прохрипел кто-то.
- Ну так мы же его не угостили, - с глумливым смехом отозвались над головой, - придержите-ка, чтоб не дёргался...
   Райнхард даже почувствовал, что в нём ещё может закипать гнев - за волосы рванули слишком сильно, запрокинув голову вверх, а потом с такой силой разжали челюсти, что пришлось подчиниться от нехватки сил, и в горло хлынул жгучий поток какой-то пакости, похожей на слишком дешёвый портвейн. Он с неожиданной даже для себя силой мотнул головой так, что явно вырвал её из чужих пальцев, и с удовольствием плюнул вниз тем, что ещё не успело попасть внутрь. Рёв, в котором удивление преобладало над животной злобой, прокатился где-то по сторонам и вроде как ушёл вверх. Райнхард произнёс только одно слово, очень крепкое портовое ругательство, которым не пользовался с тех пор, как стал герцогом, но этот удар враги прочувствовали в полной мере, ответив нечленораздельным воем, полным ненависти. Тут же по щеке хлестнули так, что мало ему не показалось, но он лишь снова молча уронил голову на грудь и затих. Где-то вдалеке раздался рафинированный хохот и нарочито жеманные хлопки, будто кто-то аплодировал, издеваясь.
- Что, съели, рыцари розочки, этак он вас приложил-то? - проговорил некто развесёлый и манерный до тошноты. - Всё правильно, вы не умеете оказывать почести сообразно рангу, несчастные плебеи. Придётся показать, как это делается, - и обладатель этого слащавого голосочка громко щёлкнул пальцами несколько раз, явно отдавая кому-то какие-то указания.
   Вокруг негромко, но зашумели и завозились - явно приближался ещё кто-то, кто не обрадовал своим появлением массовку. М-да, шуму, как от двух рот, не меньше, но всё равно же целая толпа сверлит взглядом лицо, ни за что не открою глаза, а то кабы не увидеть чего такого, от чего нервы сдадут раньше времени. Итак, засада, тут действительно и розенриттеры, и какие-то вырожденцы из старой аристократии - а значит, где бы всё это не творилось, шансов выбраться никаких... Погибать в космосе было не страшно - обожгёт мгновенно волна горячего взрыва, потеряешь сознание сразу, и уже труп. А тут фантазия у дегенератов и отморозков имеется, и времени у них хватит порезвиться. И даже думать страшно, что сделают с телом потом. Господи, если они тут намерены не торопясь разрывать меня на куски, сделай так, чтоб я сразу умер тогда, неохота служить развлечением подонкам. И позаботься о моих людях, я уже ничем им не могу помочь.
   Райнхард не ошибся - тяжёлые шаги не спеша приближались, и те, кто держал его, ослабили хватку, а потом и вовсе отпустили и шагнули в сторону. Он аккуратно взялся контролировать ноги, пытаясь встать - сначала с правой, потом осторожно выпрямить левую... Ах, до чего больно, но ничего, выпрямляемся, так надо, иначе все решат, что я зря столько времени провёл на "Брунгильде"... Ага, шумят уже испуганно, хоть какая-то мелочь, ладно. А теперь не спеша придётся открыть глаза - да что я, смерти в лицо не смотрел, что ли, подумаешь, ещё одна в человеческом обличье...
   Так. Ну и унылое же место - похоже, нижний этаж, изначально спроектированный под потайной в старом особняке и весь выложенный диким камнем, или же огромный погреб, где могли хранить запасы на дивизию - то-то сюда действительно около двух сотен ублюдков и набежало, а вон и каменная лестница, ага, странно, что я цел настолько, что смог встать. Стало быть, точно Один, и времени от силы на подзакатье и прошло. Ну и рожи у вас, флибустьеры позора, поди, сам отец Катерозе бы уже плевался бы от такого контента боевого подразделения. И гражданские тоже красавцы, ага, ещё хуже. Чего глядите-то так испуганно, я тут в оковах или вы? Это мне полагается бояться, наверное - вон какое погробище мне навстречу шелестит, я такое только видел, когда мы за Миттенмайером в тюрьму ходили по молодости. Да только нет у меня нынче ни Кирхайса, ни Ройенталя, да и не знает никто, где я сейчас, и Миттенмайер тоже, чего забоялись, что смотрю неласково? Ах ты чёрт, да это же, кажется, тот самый палач из той тюрьмы и есть, просто постаревший уже... Эге, я пропал - эти трусы ничего не забывают, да и сил моих хватает только стоять, на поединок меня не хватит, даже с самым скромным противником. Однако у него тоже страх в глазах проскочил, это приятно. Рискнём, всё равно ж погибать, так пусть не рады будут.
- Освободи мне руки, - ледяным тоном приказал Райнхард, когда чудовище приблизилось почти вплотную.
- Я не за этим пришёл, - ехидно ответил тот, остановившись.
- Тогда катись к чёрту, - равнодушно ответил император и отвернулся всем корпусом, сложив скованные руки на груди и уставившись куда-то вверх, в пустоту.
   Ждать долго не пришлось, ждать вообще не пришлось - но такая действительность превзошла все возможные ожидания... Такой боли, как будто в тело впечатался кубометр расплавленного металла, Райнхард не испытывал никогда в жизни, и он с трудом смог понять, что падает на пол лицом вниз с жалобным криком: "Кирхайс!". Изуверы, да на сколько ж вы прикрутили режимы на электрохлысте, этак же сердце просто остановится разом, и останетесь без забавы, дурачьё. Ну всё, посмотрели раз на меня, и хватит - я бы если и хотел шевельнуться, да сейчас точно не смогу. Ах, какая волна жара внутри, этак лихорадка кажется уже чем-то комфортабельным. Катерозе, прости меня, простите меня все, я не выдержу этого, так я не могу.
   Передышки ему не дали - и новая пучина ада обрушилась ему на спину, проникая везде... Райнхард почти не осознавал происходящего, а между тем присутствующие услышали чёткое и горестное: "Ройенталь!" - и этот крик, казалось, ушёл вовсе наверх, не желая эхом звучать здесь.
- Чёрт возьми, - сурово проворчал кто-то из розенриттеров, - он так и не желает с нами разговаривать, это же его погибшие друзья, - и демонстративно налил себе стакан и залпом выпил.
- Продолжай, - с сильным неудовольствием в голосе приказал палачу его начальник.
   Райнхард не слышал ничего из этого - но новый удар вырвал у него из груди только громкий стон: "Фаренхайт!". Общее настроение уже и так не было весёлым, а сейчас и вовсе стало склоняться к унынию. Палач тупо продолжал, не особенно заботясь о том, что делает, Райнхард, похоже, был и вовсе не в себе, однако на каждый удар называл новое имя, будто звал погибших в свидетели - именно такое ощущение отчего-то стало проявляться у всех присутствующих. Наконец один из полевых командиров резко встал, крупными шагами приблизился к палачу и вырвал хлыст у него из рук. Тот не выказал сопротивления, лишь поклонился с подобострастной улыбкой, а новоиспечённый самодур демонстративно взялся рассматривать орудие пытки с видом заправского ценителя:
- Ничего личного, мужик, но регулятор у тебя сломан на максимуме - так нельзя по всем нормативам, - и он бесцеремонно вытащил из ручки батарею и забросил куда-то наверх. Она пролетела все ступеньки и шмякнулась наверху об пол, тоненько пискнув - вряд ли её можно было вскоре заставить работать.
- Джентльмены, - важным тоном сказал новый персонаж, - рекомендую мероприятие прервать, исключительно по техническим причинам. Иначе вы ничего не оставите от нашего гостя себе даже на закуску.
- Я протестую, - взвизгнул манерный начальник палача. - Если вы портите нам вечеринку, то должны предложить что-нибудь взамен.
   Брутальный вояка картинным жестом сложил руки на груди и расхохотался - он явно подсознательно пытался копировать жесты легендарного в среде розенриттеров капитана Шейнкопфа.
- Я Вам не затейник, это не моя работа. А вечеринку портите вы своим криворуким удолбаном, который не умеет оружие в руках держать и сам не понимает, что делает. Вы что, сами не видите, что пауза нужна? Вот и заткнитесь, а лучше включите музычку, скучновато как-то стало, - он нарочито криво усмехнулся. - Шучу, жрать уже охота и выпить, или остальные против?
   Тут же возникло очень бурное оживление и суета, и напыщенный сноб молча махнул рукой в знак согласия. В несколько минут развернулась довольно разнузданная пирушка, с хохотом, прибаутками и плясками. Однако всё это никак не проникало в залитое болью сознание пленника - он так и остался лежать на полу на боку, потому что спина сейчас была похожа на одну сплошную рану, а скованные руки мешали лечь вверх спиной. Где-то через четверть часа - однако время среди сплошной боли перестало вовсе существовать - Райнхард с трудом понял, что что-то происходит. Его приподнимал, и на этот раз очень осторожно, как раз тот самодовольный командир, что остановил экзекуцию - впрочем, хотя глаза Райнхарда и были уже открыты, но ничего не указывало тому на то, что эти глаза видят происходящее.
- Давай пей, - тихо, но внятно и без злобы произнёс незнакомец, - тебе полегчает, не бойся, - и осторожно поднёс к губам раненого стакан.
   Тот отчего-то молча подчинился - и хотя действительно старое имперское вино фактически вернуло его к жизни, жить ему уже не хотелось. Розенриттер даже поймал себя на том, что вздрогнул от ничего не содержащего сейчас взгляда - и, быстро скинув с себя верхнюю куртку, осторожно уложил раненого на неё - но никакой реакции, кроме едва шевельнувшихся губ, не последовало. Он наклонился, чтоб услышать, и смог разобрать довольно ясно:
- Катерозе фон Кройцер, прости меня, я не могу больше держаться. Прости меня, Катерозе, - и глаза пленника медленно закрылись. Розенриттер поспешно тронул его за шею, проверяя пульс, не без явного облегчения вздохнул, встал и вернулся к пирующим.   

- Так, и что там происходит? – холодно спрашивал Миттенмайер у недавнего собеседника. – Вполне себе обитаемый дом, стало быть? – он довольно крепко сжимал сейчас ладонью пальцы Катерозе – та, вопреки всему, вовсе не возражала, предпочтя вдруг говорить меньше, но слушать и только глаза её продолжали поблёскивать в полумраке салона спецавто, как будто внутри у них был автономный источник питания.
   Полицейский сейчас был вовсе не похож на себя самого – действительно, увалень-простолюдин, который сам не рад таскаться вечером по чужим полям и поместьям с ящиком датчиков и инструментов.
- Там по словам той, что мне назвалась хозяйкой, идёт вечеринка. Сейчас обработается изображение, посмотрите, кто это. Тем не менее, музыки я не слышал и особо гостей не видел вовсе. Похоже, мероприятие у них проходит в цокольном этаже. Меня поторапливали, говоря, что ещё не все гости прибыли, мол, нечего тут… Но поставить жука я успел, правда, только самого универсального. Это не женщина, а чёрт в юбке, всё видит.
- Логичнее было бы закатить вечеринку на первом этаже с выходом на открытый воздух, всё же? – задумчиво обронил Миттенмайер, скорее для себя, чем для окружающих. – Мне уже тоже всё это шибко не нравится.
- Всё, заработала! – вскинул кулаки кто-то из техников, корпевших над автоматикой. – Всё, сейчас у розентриттеров будет звоночек с записью миледи. Ждём-с, - азартно добавил он, - чует моё сердце, что попадём туда, откуда теперь жук фонит.
- Следи уж, - мрачно ответил ему коллега, - а то как оборвут, не дослушав, так и не успеем зафиксировать.
- Они дослушают, - уставшим голосом произнесла Катерозе. – Я знала, что им говорю, дослушают. Ну, и что это за мымра, вообразившая себя пиковой дамой, знает кто-нибудь или нет? – она с ненавистью воззрилась на изображение, переданное разведчиком.
   Миттенмайер застыл с открытым ртом, и в повисшей тишине вдруг раздалось очень неприличное ругательство – это прогремел на весь салон Оберштайн, доселе молчавший, как замшелая скала посреди дикого леса.
- Согласен с Вами, сударь, - поспешил вставить адмирал. – Других эпитетов для Эльфриды Кольрауш я тоже не применяю давно.
- Ах, так вот кто заварил всю эту кашу, - ехидно осклабилась Катерозе, вставая и выпрямляясь во весь рост. – Подождите, дайте мне понять, чего она хочет и как, похоже, она очень кстати окажется в этом раскладе, старый шулер Ройенталь отлично играл в карты, может, и мы не подкачаем… - она шагнула в экрану и накрыла пальцами правой руки место, где проявлялись глаза внучки покойного Лихтенладе. – Как раз и повстречаемся, змея, ну же, начинай уже ревновать – самое время!
   Миттенмайер повернулся к Оберштайну и ошарашенно спросил:
- А им-то чего делить, а? Ройенталь давно мёртв…
- Позиции и территорию, - спокойно отозвался тот. – Одна хочет хорошо отыграться и уничтожить то, что ей несимпатично, другая загрызёт кого угодно за то, что ей дорого. К сожалению, интересы змеи и дикой кошки пересеклись, но это к счастью для нас всех.
   Миттенмайер озадаченно покачал головой.
- Не больно-то приятно быть призом в чужой драке, но я ставлю на кошку.
- Я не столь категоричен, но это всё, что нам пока остаётся. Взгляните сами, тут штурмовать на деле нечего, но наличие заложника исключает проникновение кого бы то ни было с подобными целями, - Оберштайн говорил ровно и спокойно, но всё же безрадостные интонации были заметны. - Розенриттеры не дураки и не заглотят никакой наживки, не выдернув к себе сначала рыбака. Поэтому пусть миледи резвится – а ну как у неё получится то, что нам надо, но совсем иначе?
- Похоже, всё к тому идёт, - хмуро насупился Миттенмайер. – Во всяком случае, один раз я уже послушался совета одной леди, накануне Вермиллиона, и не жалею об этом.
   Катерозе тем временем убрала руку с экрана, повернулась к нему спиной и схватилась ладонями за виски.
- Ах, какие же они гнусники там все… - едва слышно прошипела она себе под нос, чуть склонив голову вниз. – Я лично после всего напалмом выжгу эту помойку… Ну что там с пеленгом, разобрались, куда ушёл звонок? – добавила она уже громко, с апломбом повелительницы.
- Да, леди фон Кройцер, - вежливо ответили ей с места техников. – Как и ожидалось, звонок был принят в цокольном этаже особняка Эрледижен. Передача была прослушана полностью, не прерываясь ни разу.
- Уже неплохо, значит, слушали, гады, - злобно ухмыльнулась она, складывая руки на груди. – Что ж, они сами себя хоронят, пусть, пусть мёртвые хоронят своих мертвецов, у нас есть дела поважнее. Ураганный Волк, проверь, пожалуйста, не поступало ли тебе лично каких звонков домой, или в рабочий кабинет, или твоим доверенным лицам с просьбой найти тебя, ну, и прочие варианты связи с тобой. Если нет – дай удобные тебе координаты, сейчас тебя будет разыскивать некий таинственный персонаж, а нам он нужен.
- Понял, - деловито ответил Миттенмайер. – Будет сделано.
   Полыхнул экран экстренной связи, и появилось хмурое лицо Кесслера.
- У нас занятные передвижения вокруг замка императора, это раз. Просто сообщаю, ситуация под контролем. Второе поважнее – явился с повинной адъютант Меркатца и рассказывает детали похищения, сообщает имена и функции исполнителей.
- И всё? Негусто, - фыркнул Оберштайн презрительным тоном. – Чем он мотивирует свой поступок?
- Честолюбивое чистоплюйство, я бы сказал, - тем же тоном ответил Кесслер. – Дескать, его господин дрался с императором в честном бою, а то, что было сделано – отвратительно и безобразно.
- Ага, нервы сдали – побежал сдавать сообщников? – Оберштайн даже криво усмехнулся.
- Да он плетёт какую-то ерунду про то, что его обманули, чего-то не рассказали, ну, как всегда.
- Кесслер! – вдруг вскрикнула Катерозе, даже протянув руку в сторону экрана. – К чёрту перебежчика, срочно установите дополнительную охрану к дому адмирала Миттенмайера, а лучше и вовсе эвакуируйте всю семью по-тихому. Быстрее, прошу Вас!
- Слушаюсь, - ответил тот, подождал, пока Оберштайн кивнёт ему, и отключил связь. 

Как грустно и как печально. Странно, стоило сломаться – и всё, оставили в покое. Да вот надолго ли, скорее всего, вовсе ненадолго, во всяком случае, восстановиться мне вряд ли удастся до этого момента. Да и не уверен я вообще, что мне вовсе теперь что-то удастся – размазали так, что можно делать со мной что угодно – даже мысли о том, чтоб сопротивляться, не появится. Какого чёрта я не умер во время этой пытки? Я себя даже в теле своём не чувствую толком, что со мной, не пойму. Больно, и всё. Больше ничего, только больно везде. Где я, по-прежнему там, где глумилась эта орава мерзких рож, или ещё где-то? Катерозе, что со мной? Где ты, рядом или снова где-то вдали? У меня нет сил, я боюсь, Катерозе, сделай что-нибудь. Помоги мне, я, похоже, погибаю.
   Райнхард попытался тряхнуть головой, это удалось лишь отчасти, но привело его в чувство окончательно. Правда, пришлось об этом пожалеть почти сразу – мало того, что во всём теле отозвались мириады злых иголок, так ещё и в голову, где свободно разгуливала сильная мигрень, ворвался шум и гомон вражьей пирушки. Насколько хорошо то, что пока им не занимаются? Но всё же, именно сейчас стало понятно, что происходящее уже подпало под категорию «невыносимо». Хотелось закричать так, чтоб навсегда сорвался голос. Хотя бы. А то, тоже неплохо, получить смертельный удар каким-нибудь клинком. Только не лежать тут почти безжизненной тряпкой на потеху слизнякам в человеческом облике. Ну, или пусть сгорит к чертям всё вокруг, плевать, что вместе со мной. Стоп, император, это называется истерика. Ничего хорошего, конечно, но сам факт её наличия уже говорит о том, что пусть самые ничтожные, но силы ещё есть. А это не повод ими бросаться. Не можешь на деле ничего – лежи, возможность выиграть время всегда пригодится. Эх, до чего же сложно самому применять все эти советы на себе. Всё же до такой слабости ещё не доходило, не припомню. Всё же, хочется, чтоб случилось ну хоть что-нибудь. И желательно, хорошее. Или в этом аду надеяться на это глупо?
   Шум затих по вполне себе уважительной причине – тренькнул сигнал вызова в блоке связи у розенриттеров – этот чемодан очень легкомысленно позабыли у стены ради стаканов и бутылок. Взревел разухабистый баритон самого вызова: «Запылился в кладовке парадный мундир, мышь сгрызает от розы погоны. Нам досталась судьба защищать этот мир – вне закона уже, вне закона!» Райнхард почувствовал, что заинтригован, и чуть открыл глаза – оказалось, что звук доносится как раз с той стороны, откуда ему было бы удобно, не шевелясь, увидеть изображение, кабы оно появилось.
- Что за чертовщина, - взвыл кто-то из солдат удачи, - это ж позывной самого Шейнкопфа!
   Автоматика бесчувственно продолжала наяривать: «В этой нищей, забитой, пропащей стране, так похожей на общую зону, кто-то должен остаться в последней войне вне закона совсем, вне закона!»
- Да неужто сам с того света, с него сталось бы, братва! Хватай трубку! – раздались разные голоса.
   Застучало несколько сапогов, и кто-то самый быстрый подскочил и нажал нужную кнопку. На пустой пол хлынул сначала резкий белый конус света – Райнхард с удовлетворением отметил про себя, что видит его полностью. Затем в конусе появилась фигура в лучах закатного солнца – как будто в чёрном мундире или что-то в этом роде, но в огромном плаще синего цвета, который не вызывал иных ассоциаций, кроме давно погибшего адмирала Ройенталя… Но фигура в чёрном была женской – а женщина огненно-рыжей, с мощной гривой роскошных волос, перетянутых алой лентой через лоб, и украшенной множеством белых лилий. По помещению прокатился общий вдох восторга. Женщина стояла, с вызовом сложив руки на груди, и чуть покачивалась на каблуках высоких сапог – от этого формировалось стойкое ощущение, что она намерена говорить как минимум очень серьёзно.
- Ну что, добрый вечер, якобы, дорогие вы наши розенриттеры, - довольно высокомерным тоном роняла слова леди фон Кройцер, а Райнхард чувствовал, что вне зависимости от того, что сказано, в его теле постепенно утихает боль. – Последний у вас нынче добрый вечер, к слову. Для тех уродов, кто не понял, с кем имеет честь, напоминаю – с вами говорит невестка Яна Вэньли, дочка капитана Шейнкопфа, леди фон Кройцер с Хайнессена, а также командор ордена Белой Лилии. Итак, вы сделали то, чего делать было не надо, и сами знаете об этом. Я также знаю об этом. А потому у вас проблемы. Не хи-хи, а проблемы – и не надо думать, что Галактика большая, а вы маленькие. Галактика – она женского рода, и сердце женщины побольше Галактики бывает, впрочем, многим из вас это неизвестно, потому что женщины вам не дают, дают разве что шлюхи, которые плевать на вас хотели. А иначе бы вы пену изо рта от зависти не пускали бы и не взялись за гиблое дело. Думаете, круче вас только горы, выше вас только звёзды? А то, что чем больше шкаф, тем резче падает, забыли, стало быть? И что сатана за службу черепками платит вместо золота, тоже запамятовали? Ладно, лирику о том, какие вы на деле неудачники да завистники пропустим, а суть дела в том, что с этой минуты у вас времени больше нет – ну, разве что если вы резко захотите всё исправить, ага. А у меня времени хватает, чтоб каждого достать после и разделать маникюрными щипцами кошкам на корм, да и с того света доставать таких, как вы, я тоже умею – уж лучше вам идти кошкам на корм, сразу уточняю. Потом не жалуйтесь, я предупредила, - Катерозе сделала поистине очаровательный приветственный жест ладонью с такой упоительной грацией, что становилось понятно, отчего все её слова по-прежнему звучат в тишине. - Сюзерен, улыбнись, скоро увидимся, - она улыбнулась так, что от этой улыбки померкло бы не только закатное солнце, но и полуденное, и изображение пропало.
   На несколько долгих секунд повисла гробовая тишина. Райнхард поймал себя на том, что сам лучезарно улыбается. Он с неведомым только что вовсе наслаждением потянулся, отчего его оковы слабо звякнули, и произнёс с такой теплотой, что сам удивился своему голосу:
- Спасибо, Катерозе. Будь по-твоему, - и затих с закрытыми глазами, больше не шевелясь.
   Со страшным грохотом - видимо, от души шарахнув бутылку об стену - вскочил недавний командир, повелевший пировать:
- Да что же это такое, а?! Тысяча чертей, хотел бы я в таком случае, чтоб у меня была такая красотка, чтоб позвал - и появилась!
   Райнхард узнал голос приносившего вино, и спокойно ответил:
- Тебе такую найти никто не мешал, а я и не искал даже, это всего лишь сестрёнка самозваная. 
- Какого чёрта?!!! - взвыл некто очень злобный. - Какого чёрта мы тут слюни пускаем, из-за какой-то самодовольной соплячки, что ли? В жизни такой наглости не видел, право!
- Эта соплячка в Изерлонском коридоре за один вылет полсотни истребителей сбивала не напрягаясь, помнится, когда ребёночком была, - ядовито ответил ему ещё кто-то. - А с топором она взвод таких, как ты, укладывает в гроб спокойно. Чёрт возьми, уж никак не предполагал, что она сунется в это дело, однако.
- Чёрт бы побрал все эти дамские капризы! - взревел нарушивший молчание первым. - Она что, намекает, чтоб мы ей отдали Золотоволосого, так что ли? Может быть, ещё и даром хочет? Не видал ещё таких амбиций покуда, не видал!
- Капитан Бергер, - прозвучал вдруг знакомый жеманный голосок. - Вас послушать, так Вы всерьёз намерены решать вопрос таким образом? Не слишком ли большое значение Вы придаёте весёлой шалости вздорной девчонки?
- Да заткнись ты, пока сам вместо девчонки у меня тут не стал - что-то мне подсказывает, что ты очень не против будешь, - рявкнули ему в ответ. - Вот я ещё тебе не отчитывался, что намерен решать и как, ага. Короче, парни, я недоволен - и пока за эту голову не проплачено полностью, запрещаю её трогать неаккуратно. Приобрести такого врага, как рыжая бестия, мне вообще не улыбается ни разу.
- Бергер, вы хам! - свистящим фальцетом завизжал жеманник. - Вы ещё и трус, если испугались угроз взбалмошной бабёнки! Я требую, хоть вы и простолюдин...
- Ребята, уберите ЭТО, пожалуйста, - негромко попросил кого-то Бергер.
   Послышалась какая-то возня, сопровождаемая взвизгиваниями, и скоро затихла.
- Да ладно вам лютовать, - церемонно произнёс незнакомый холодный голос. - Если так опасаетесь, что вас кинут с оплатой, можете получить её уже через полчасика, а не утром. Желаете? Вот и славно. А пока есть смысл продолжить веселиться, к столу, джентльмены.
   Райнхард почувствовал себя совсем дурно - по всей видимости, последствия травм решили дать о себе знать. Он закусил губу, чтобы душный вал тошноты не накрыл его полностью - не то он всё же заработал сегодня сотрясение мозга, не то из-за ран на спине начала подниматься температура. Мышцы на руках и ногах вздумали дрожать от сильного озноба, он старался их унять, и это вызывало новые боли. Кроме того, свет отчего-то стал казаться глазам слишком ярким даже сквозь прикрытые веки, и появилось опасение, что из глаз вот-вот потекут слёзы. Пришлось отвернуться лицом к полу, но бороться с недомоганием почти не получалось. В ушах нехорошо зазвенело, и надвинулась нехорошая чернота. Сплошная.

- Вольф, что происходит, ты отдавал распоряжение эвакуироваться? - слегка встревоженный нежный голос фрау Миттенмайер звучал очень вежливо и негромко в полутьме салона спецавто. - Это из-за звонка той женщины, что назвалась мамой Феликса, да?
- Да, отдавал, придётся потерпеть неудобства, - спокойно и с нежностью говорил в ответ адмирал, однако всем слишком хорошо было понятно, чего стоит это спокойствие. - А как давно был этот звонок и что ты ответила?
- Да минут десять или меньше даже. Я дала ей тот номер, который ты обычно разрешаешь в подобных случаях.
- Эва, ты умница! - не сдержался Миттенмайер. - Скоро не ждите и лучше после отъезда ложитесь спать.
- Будет сделано, - промурлыкала его супруга и отключила связь.
   Катерозе вскочила с места, снова уселась, истово сжимая и разжимая кулаки, мужчины вовсе не шевелились.
- Но отчего же она ещё не отзвонилась-то по номеру? - ожесточённо думала вслух леди фон Кройцер. - Значит, занята, что ли, раз доверилась сообщению жены? Аж думать не хочется, чем она занята, а надо, э-эх. Ну же, змея, выползай уже, второй возможности ухватить сразу двух у тебя не будет, а ты ведь жадная, - она вдруг снова схватилась ладонями за виски и тихонько всхлипнула. - Сколько ж можно, вот изуверы-то... Эй, Эльфрида, - прошипела она уже с каким-то мрачным азартом, - иди сюда, тебе же интереснее резвиться с ними двумя, верно, что за дурь время терять только на одного, им там и без тебя есть кому заняться... Иди, иди сюда за вторым, деточка, твой дедуля хочет видеть твои ручки с двумя головами, ай-яй, не упусти, не то уроните, опять уроните... Оставь его, оставь, иди за вторым, иди...
   Катерозе была слишком занята своими вселяющими ужас в наблюдателей заклинаниями, чтоб заметить, что делается на лицах окружающих, застывших неподвижно в суеверном ужасе. Только Оберштайн картинным жестом тихо хлопнул себя по лбу ладонью, будто не то забыл, не то только что-то понял или нашёл решение головоломки, и ядовито не то улыбнулся, не то усмехнулся. Сигнал вызова под плащом Катерозе подействовал на всех, как удар хлыста, да и она не сразу пришла в себя и включила связь. "Когда в котле времён и перемен нас плавят как куски слепого воска, когда кому-то трудно стать с колен, я защищаюсь знаком перекрёстка" - протарахтела автоматика на весь салон.
- Йозеф, я в запарке. Что у вас? - деловито спросила она, прикрыв глаза.
- База расконсервирована, моя комната тоже готова, - от тёплого тихого голоса веяло несокрушимой надеждой на лучшее. - Когда орлам вставать на крыло?
- Йозеф, там Эльфрида Кольрауш, и она мне не звонит, до сих пор, понимаешь?! - с дико натянутыми нервами в голосе сообщила Катерозе, не открывая глаз. - Мы не можем из-за этого подобраться к букету, а они его уже рвут!
- Не порвут, не бойся, - со странной сильной уверенностью усмехнулся неведомый воин. - Кто столько лет держал корону сам, того теперь и она подержит, обожгутся, если схватятся. Так значит, семейка Лихтенладе всё никак не утихнет, всё к короне лезет? Ладно, тем хуже для них. Ураганный Волк там с тобой?
- Да, она уже знает его номер. Но не звонит.
- Ну ждите, скоро позвонит - она ж не успокоится, пока не грохнет всю обойму, а сейчас ей только двое из оставшихся в четвёрке и нужны, - невозмутимо проговорил собеседник тем же добрым баритоном. - Пиковая дама всегда бьётся козырной, не забывай, Ройенталь вот забыл и не положил её в рукав, дурак. Я тебе ещё вот что хотел сказать - тут на тот же курс люцифериты легли, видать, решили ухватить добычу у радужных упырей, так что я сам уже отдал приказ стать на крыло твоим именем. Убери имперцев с территории, застрелят ни за грош ведь, ещё я солдатами Лоэнграмма не бросался в такую свалку, ага.
- Постараюсь, - уже спокойнее ответила Катерозе. - Изольда готова?
- Обижаете, миледи, - бесшабашно рассмеялись в ответ совсем по-мальчишески. - А на кой тогда на подножку заскакивать в этом поезде, Катерозе? Розенриттеры смолчали?
- Спасибо, Йозеф, - она даже слабо улыбнулась и сразу нахмурилась. - Да, смолчали, козлы...
- Жаль, это был их последний шанс остаться людьми. А козлам место в скотомогильнике, - мрачно произнёс молодой мужчина. - Слово и дело, да поможет нам Господь!
- Слово и дело, Йозеф... - устало выдохнула Катерозе, застыв с приподнятой вверх головой и закрытыми глазами.
   Повисла тишина. Мужчины переглядывались с выражением крайнего изумления на лице. Миттенмайер, которого некоторые темы из услышанных начали уже сильно интриговать, предпочёл глянуть на лицо Оберштайна и обомлел. Тот сидел, сложив руки в замок, и беззвучно смеялся, явно довольный происходящим! Потом заметил взгляд Миттенмайера и спокойно сказал, будто отвечал на его мысли или сам хотел что-то уточнить:
- Превращение из валета в короля ещё ни для кого не проходило спокойно. Особенно, когда в колоду вброшены новые валеты и прочая массовка, - и снова стал невозмутимым до мрачности.

Лихорадка. Лихорадка, чёрт бы её побрал, как она не вовремя... Когда она вовремя была, скажешь тоже, император. А вот ведь подлость, почему сознание не теряется надолго, если я уже так вымотан? Эх, если б только... Ну, хотя бы знать, что всё это не напрасно? Или я слишком многого хочу уже, обрадовавшись, что Катерозе меня услышала? Услышала, уверен - не то зачем бы те самые лилии сорвала. Кабы только не зря всё это - отдадут деньги этим отморозкам, а что дальше - даже думать не хочется. До чего обидно пропадать в километре от своих, да ещё так медленно. Так, а что это меня передышки угнетать стали, не я ли сам умолял их наступить недавно? До чего я беспокойная личность, оказывается, вечно недоволен. Катерозе, видать, там с ума сходит, голову ломает, как меня вытащить, а я тут капризничаю, о скорой смерти мечтаю, вот урод. Или я просто боюсь, что не выдержу, может в этом дело? Да, наверное, слишком боюсь потерять лицо. Ах, если бы только на всё это хватило сил, вот в чём я и не уверен. Чёртова лихорадка, чёртова лихорадка, что мне с ней делать, усиливается же... Дрожу, как проклятый.
- Тебе что, плохеет сильно? - Райнхард услышал над собой голос Бергера и не знал, как реагировать.
   Того это молчание явно не смутило - должно быть, он расценил его как согласие, и осторожно, но настойчиво, приподнял пленника за плечи в положение полулёжа. Пришлось открыть глаза, но ведь смотреть на пришельца это не обязывает... А тот деловито потрогал его лоб тыльной стороной ладони и присвистнул:
- Ни черта себе, с таким жаром и такой бледный, и ещё молчит. Ты что, кончиться решил по-тихому, что ли?
- И чем это плохо? Боишься, что моя цена упадёт, если умру? - тихо процедил сквозь зубы Райнхард.
- Огрызаешься - значит, я прав, - с назидательной рассудительностью ответил Бергер. - Можешь ещё раз огрызнуться, например, послать меня, но разумнее будет всё же выпить вот это, давай-ка, залпом... - и поднёс к губам раненого стакан.
   Запах крепкого пряного глинтвейна снёс всякие возможные попытки сопротивляться, и Райнхард подчинился. Внутри взорвалась ласковая молния, боль в голове и теле ослабла, и даже дышать стало легче. Он молча наслаждался этим чудом, прикрыв веки совершенно безотчётно, и позабыл про всё на краткий миг.
- Так-то лучше, теперь закуси, - вполне довольным тоном помешал ему Бергер.
   Райнхард не стал возражать - да и кусок хорошего шоколада был тоже кстати. Розенриттер вежливо уложил его снова на свою куртку и тихо спросил:
- Ещё стакан будешь?
- Можно, - едва слышно разрешил Райнхард, не шевелясь.
- Лады, - негромко ответил собеседник и пошуршал прочь.
   После второго стакана и вовсе можно было признаться, что ощутимо полегчало, даже дрожь в мышцах утихла. Но Райнхард решил выхватить инициативу, слишком странным показалось ему поведение солдата удачи - в искреннюю симпатию верят разве дети...
- Чего ты хочешь? - холодно спросил он, соизволив наконец упереть взгляд в лицо Бергера.
- Поболтать, мы же незнакомы были, - самоуверенно пожал плечами тот.
- О чём? - ещё жёстче сказал Райнхард, будто допрашивал собеседника.
   Тот вовсе не смутился, а как будто даже обрадовался. Он с искренним добродушием, будто говорил с приятелем, более непринуждённо уселся рядом на полу и задушевно спросил:
- Слушай, ты же красиво отмазался для всех, я тебя не выдам, но скажи, эта рыжая, она же в постели, небось, кошка? – последнее слово он протянул и вовсе со сладострастным придыханием.
   Райнхард с трудом сдержал сдавленный стон. Возможно, что и зря сдержал - тогда было бы хотя бы понятно, насколько противна ему эта тема, как будто на него дохнуло каким-то душным смрадом и зловонием. Уж лучше второй раз быть скинутым с лестницы, чем быть вынужденным говорить на такие темы с этаким типом.
- Об этом надо наводить справки у её мужа, - ледяным тоном проговорил он, с трудом сдерживаясь, чтоб не сказать всё, что он мог бы сказать в таком случае. - Я это знать никак не могу, как ни печально это для тебя. Это всё?
   Бергер задумчиво покачал головой, помолчал, потом сделал одобрительный жест пальцами:
- Молодец. Круто. Завидую. Ладно, пошёл я покуда, - и исчез из поля зрения полностью бесшумно.
   Довольно скоро гомон пирушки резко усилился. К счастью, теперь оно не стучало по голове, как раньше, и при желании можно было и прислушаться. Однако сначала появилось очень мерзкое ощущение, будто происходит что-то по-настоящему поганое, вроде неких скользких и холодных щупалец, которые настойчиво лезли к сердцу... Райнхард различил возгласы разных голосов: "деньги привезли!". Захолонуло где-то под сердцем - что-то будет прямо сейчас. Эх, а я даже не успел отдохнуть...
   Происходило же следующее. По лестнице вальяжно спускался - хотя точнее стоило бы сказать, что кривлялся, спускаясь - не очень молодой человек подчёркнуто не очень мужской внешности, крикливо и разухабисто одетый, со множеством блестящих украшений не только на одежде, но также на пальцах, шее, в ушах и носу. На голове у него красовалась некая пародия на высокую шляпу, густо и ярко разукрашенная полосами разных цветов в последовательности семи цветов радуги. В руке он без устали вертел туда-сюда большой полотняный мешок, доверху чем-то набитый, и также разукрашенный в семь цветов спектра главной линии ртути. Гражданские сдержанно улыбались, наблюдая эту нелепую клоунаду, розентриттеры же кто застыли с потемневшими лицами, кто уже молча трясся на месте с искажённым от гнева лицом. Спустившись, пришелец сделал нарочито карикатурный поклон и громко прокричал фальцетом:
- Дорогие друзья! Наше вам с кисточкой и с радугой, ура! Ваше гонорарище тута, берите, не жалко.
   Из группы гражданских выскочил манерный сноб, конфликтовавший с Бергером совсем недавно, быстро подбежал к гостю и, получив от него мешок, спросил:
- Ну, и как погодка нынче?
- Да просто пакость, - жеманно пропищал тот в ответ. - Такая противная гроза катится, что аж страшно, ай-яй! - и шебутным жестом погладил себя по щеке.
   Райнхард, лежавший спиной к этому действу, понял из всего только одно слово: "гроза", да ещё слышал, как розентриттеры переговаривались между собой, роняя фразы: "радужные упыри", "содомитские деньги", "отдавать Золотоволосого ЭТИМ?". Ему хватило. Такого отчаяния он не испытывал ни разу в жизни. Катерозе не успеет, и уж лучше смерть, немедленно, чем попасть в лапы к новым гостям. Он хоть умрёт, оставшись человеком и мужчиной, неужели ему даже в этом уже отказало небо? Господи, забери меня отсюда, я этого не вынесу!
   Тем временем уже не Бергер, а другой полевой командир, вскочив на стол, проревел так, что эхо гудело долго:
- Вы это что ж, всерьёз полагаете, что мы будем ТАКИЕ деньги в руки брать?! А не засунуть ли их вам в вашу аристократическую задницу все их сразу? Золотоволосый покуда ещё наша добыча, и в ваших интересах нас не злить, а то мы можем найти и другого покупателя, с чистыми деньгами!
   Розенриттеры будто невзначай по одному стали оказываться вне группы аристократов, оттесняя их в сторону пришельца, и заслоняя своими спинами пространство, которое оставалось свободным, вздумай гость подойти к лежавшему пленнику. Однако тех это движение, судя по их ехидным лицам, это вовсе не смутило, и из их группы выделился высокий брюнет, чья стать сразу выдавала в нём кадрового военного. Он с холодной усмешкой картинно развёл руками и заговорил надменно и громко, сложив после руки на груди:
- Ну вы же сами хотели быстро, вот мы и решили занять на стороне. А иначе будете ждать, как договаривались ранее. Кроме того, вы же на нашей территории, так что пора бы и нам получить свою копеечку, так что всё по-честному.
- По-честному? - проговорил кто-то из розенриттеров, вне себя от гнева. - Вы что собираетесь тут делать с Золотоволосым, а?
- А вам-то что за печаль? - сухо поинтересовался лидер аристократов. - Вас наняли его сюда доставить, только и всего. Наши к нему счёты - это наше дело, и вас не касается.
- Да не касалось бы, кабы вы вели себя по-людски, - прошипел ещё кто-то из розентриттеров. - А то манера ваша вести дела нам уже сильно не нравится. И сами вы нам уже сильно не нравитесь, учтите.
- Братва, я не понял, мы что, подписывались Золотоволосого продать вон тем упырям? - пророкотал на всё собрание Бергер. - Чё-та я не помню такого пункта в соглашении, а вы?
   Раздалось несколько голосов: "Да что ты, Хельмут, да ничего подобного, нет, не было такого!"
- Вот и я том же - нас пытаются надуть, всучить оплату, а потом говорить, что это мы его отдали в радужные лапы, - громко и уверенно продолжил Бергер. - Да я лучше сразу грохну Золотоволосого, чем это позволю. Кто со мной согласен?
   В ответ раздался очень однозначный, резкий и чёткий рык в один слог. Лидер аристократов с неудовольствием скривился, но с самообладанием у него явно было всё в порядке. И тут раздался голосок гостя, смутившего спокойствие:
- Вы немного ошиблись, достойные воины, нам вовсе не нужен весь товар, мы просто предоставляем денежки, а покупатель у вас по-прежнему старый. Но коль скоро мы здесь, то просим всего лишь свою скромную малость. И не у вас.
- Чего это он несёт? - угрюмо поинтересовались в ответ у аристократа. - Трогать свою добычу мы не позволим, тем более ему. Нам и завалить тут всех недолго и нетрудно.
   Тот, похоже, чуть развеселился, услышав такое.
- Ну да, вы ещё тут мне скажете, что дружно присягнёте на верность Золотоволосому и на руках понесёте его отсюда. Не шумите, я соблюдаю и ваши интересы и свои. И докажу вам, что ваше предположение - ошибка, но не забывайте, что вы меня сами к этому толкаете - доказывать. Расступитесь.
   Раздался ещё чей-то голос, который и потушил в итоге разгоравшийся конфликт:
- Ладно, парни, пусть он докажет, а мы вольны поступить по схеме "две диких розы", если что.
   Раздались весёлые смешки, и толпа розентриттеров расступилась перед аристократом. Он не торопясь, но и не особо не медля, двинулся к пленнику, заметно грохоча каблуками туфель. Этот стук тяжело пришёлся по порядком истрёпанным нервам Райнхарда - он признался себе в глубине души, что чувствует самый настоящий страх, а вовсе не досаду, да и ощущение с тянущимися щупальцами вернулось. Но пока получалось сохранять равнодушный вид, что уже неплохо. Шаги затихли почти над ухом. И тут произошло такое, что ни в каких ночных кошмарах не снилось и даже в голову ещё не приходило. Райнхард с ужасом ощутил, что его поднимают с пола за волосы, и почти сразу на горле с отвратительным лязгом защёлкнулся шипастый изнутри металлический ошейник, а затем резкая боль от захвата прекратилась, но из-за того, что где-то на уровне шеи волосы оказались просто срезаны, сразу. В глазах потемнело от слишком сильного страдания - но совсем не так, как перед потерей сознания, а из горла вырвалось тоскливое рыдание, которое хоть и удалось замаскировать под кашель, но ценой уже боли от шипов.
- Только и всего, - надменно прозвучало сверху, - в таком виде мы его оставим вам до прибытия денег утром. Можете даже запереть его вон там в чулане, чтоб не простудился окончательно. Вы довольны, бравые вояки? - каблуки застучали, удаляясь.
- Вполне, - прозвучал тот же голос, что разрешил демонстрацию доказательств. - Но если точно, мы скорее не возражаем. И требуем убрать эту радужную пакость отсюда.
- Она сейчас сама отсюда уберётся, - ехидно ухмыльнулся демонстратор, и, вытащив из кармана шёлковый мешок, упаковал в него пышную копну золотых волос. - И насовсем, - он швырнул эту ношу в руки так раздражавшему собрание гостю, тот подобострастно поклонился с премерзкой улыбочкой и засеменил вверх по лестнице. Вслед за ним двинулся слащавый сноб с мешком, в котором как будто были деньги, которых, впрочем, не видел никто из собравшихся. Поднявшись наверху в тишине – аристократы высокомерно усмехались, но молча, розенриттеры швыряли по сторонам хмурые взгляды – радужный пришелец обернулся, остановившись, и сделал какой-то издевательский жест ладонью, указывая куда-то вверх и в сторону одновременно:
- Да здравствует мировая революция, ура! Наше вам с кисточкой! За демократию! – проверещал он, будто пародируя неких ораторов.
   Каждый из солдат удачи, как один, молча побелел от гнева после такого оскорбления. Однако тут же случилось нечто, что очень обескуражило развесёлого пародиста и заставило его не только испуганно заозираться по сторонам, но и вприпрыжку ретироваться прочь вместе со своим спутником, напугавшимся ничуть не меньше. Райнхард, пытаясь уцелеть после невиданного ещё унижения, непроизвольно отжался от пола на скованных руках, и крикнул столь громко и таким густым голосом, что эхо подхватило этот крик и сделало его на редкость зловещим:
- Революция – это смерть, и в первую очередь – твоя! – и засмеялся нехорошим смехом, снова рухнув на пол.
   Эта вспышка далась ему тяжело, да и смех в итоге превратился чуть ли не в рыдания, но он хотя бы понимал, что ещё может наносить удары врагам. Во всём теле было ужасное ощущение – будто его насквозь проткнули копьём шириной в руку, да ещё наискось – но силы неподвижно лежать уже нашлись. Он даже смог состроить надменную мину, пользуясь снова манерой закрывать глаза.
- Чистая работа! – с восхищением проговорил первым пришедший в себя Бергер. – Эй ты, надутый индюк, дай-ка сюда ключики от чулана, а то заважничал ты, смотрю, уже, а деньги отчего-то не у тебя, хе-хе…
   Судя по всему, ответа не последовало – а ключи просто полетели в сторону требовавшего, жалобно звякнув у того в ладони. На полсекунды – но вполне заметно для всех – мигнуло освещение. «Чёрт, гроза же, откуда она, закат ясным был», - негромко проговорил кто-то, причём не очень ясно, из какой группы людей. Райнхард услышал это - ему показалось, что на него дохнуло свежим, нежным ветерком. Возможно, в последний раз уже в этой жизни. Внутри что-то твёрдое мгновенно растаяло и исчезло. Хотя было по-прежнему муторно и тяжело, появилось желание подняться. Как ни странно, он смог почти сесть на полу, упираясь скованными руками, и поднять голову вверх. По лбу и вискам как будто ласково прошлась чья-то грубоватая ладонь, и Райнхард открыл глаза, уставившись вверх. Он не увидел ничего, кроме яркого луча белого света, но этот свет не резал глаза. И сам не понял, что и как сказал прежде, чем утонул в белом потоке, потеряв сознание.
- Кайзер Рудольф, папа, забери меня отсюда! - услышали присутствующие полувздох-полустон, перемешанный со слезами. - Я не против умереть за империю, но так не хочу, - и обмякшее тело очень медленно, как всем показалось, и уже совершенно беспомощно рухнуло на пол спиной. Голова пару раз вздрогнула от инерции падения, и взорам присутствующих стало хорошо видно, что вокруг глаз пленника разрослась нехорошая чернота, особенно хорошо было видно, как на взмокшем лбу прилипли рассыпавшиеся пряди от чёлки, и что порядком покусанные губы уже белее мела.
- Чёрт бы побрал все долбаные заморочки аристократов! - взревел диким зверем Бергер и кинулся к безжизненному телу. - Если он сейчас умрёт на месте, всех сам положу, лично! - презлобно добавил он, на ходу шаря в карманах своей куртки.
   Но даже ему пришлось возиться не одну минуту, пытаясь применить все экстренные иголки на такой случай, а результат его усилий не спешил проявляться. Более того, раздался столь сильный и страшный удар грома, что мощнейшая вибрация не только проникла на этаж, но заставила затрястись всё, что можно. Это сильно напугало группу аристократов. Какой-то пожилой экземпляр, дабы отвлечься от тремора конечностей, рассудительно заметил:
- А что, если он и впрямь считает основателя рейха своим отцом, с родным-то ему не очень повезло...
- Очень на то похоже, - растерянно пробормотал кто-то ещё, вовсе не заметный. - Да и не больно-то и странно.
- Ладно, не рассусоливайте на пустом месте, - сурово оборвал их лидер. – Получим когда в своё распоряжение к утру, тогда и найдём способ разобраться в этом вопросе.
- А если он и правда умрёт? – растерянно поинтересовался всё же кто-то ещё. – Он скверно выглядит, совсем как мой брат, перед тем как…
- Заплатим за мёртвого, да и всё, - был невозмутимый ответ. – С телом можно тоже неплохо пофантазировать…
   Тем временем к Бергеру подобрался ещё один его коллега, протягивая ещё одну упаковку из боекомплекта:
- Хельмут, попробуй сразу все кардиостимуляторы загнать – у него, кажется, мотор после электрохлыста сильно сдал, вот и вся проблема.
- Знаете что, ребята, - проворчал тот, резво занимаясь делом, - похоже, что эти благородные ублюдки хотят нас обдурить – сами, стало быть, довели нам его до края, а виноваты будем мы, потому что он пока наш. Отойдите, пока он не очухался, а потом есть идея их за это наказать.
   Через пять минут, что показались воякам гораздо длиннее, чем они есть на самом деле, краска потихоньку начала возвращаться на лицо пленника, а ещё через почти столько же – он резко открыл глаза, и по недовольному огню внутри них стало понятно, что он в сознании. Бергер сделал роскошный торжествующий жест на публику и совершенно с искренней радостью улыбнулся во всё своё нахмуренное лицо:
- Зиг кайзер, что ли, а? – и расхохотался, услышав со стороны мощный рёв с соответствующим текстом. – Ты зачем нас так пугаешь, мстишь, да? А ну, скажи что-нибудь, что хочешь, можно!
   Райнхард видел лицо Бергера как сквозь беловатую тонкую дымку, но не мог отделаться от желания не видеть ничего. В висках стучало от разгулявшейся крови, в теле блуждали нудные боли.
- Я разве тебя просил возиться, спасатель чёртов? – фыркнул он с презрением. – Чего радуешься?
- Во, мужской разговор! – откомментировал кто-то из розенриттеров. – Парни, наш кайзер в порядке, гуляем, наливай!
- Нет, это невыносимо!!! – взревел вдруг лидер аристократов, что есть мочи грохнув кулаком по столу и вставая. – С каких пор это он у вас кайзер, потрудитесь объяснить, пожалуйста!
   В ответ к нему подошёл уже немолодой чересчур брутального вида розенриттер, на чьём лице под шрамами и старательно выбритой лысиной интеллект как-то не читался, и, подняв к потолку палец, со всей серьёзностью, коей у него было хоть отбавляй, проговорил, старательно разъясняя вопрос:
- У него папа кайзер, ты же слышал, да? Ну, значит, и сам он тоже кайзер, что непонятного-то?! Так вот. Всё.
   В ответ спросивший только и смог, что с тяжёлым стоном грохнуться опять на своё место. Но против его ожиданий разговор не был окончен. Собеседник приблизился вплотную и навис над ним через стол, явно намереваясь продолжить, и это вовсе не выглядело симпатично. Тем временем смысл сказанного дошёл до затуманенного болями и страданием Райнхарда, и он воспользовался более крепкими словами, которые в целом передавали примерно такое содержание:
- Да пошли вы все! – и, закашлявшись, отвернулся, прикрыв глаза.
   Вместо того, чтоб рассердиться, что, по его мнению, было вполне логично, розенриттеры бурно развеселились и дружно приблизились толпой, насколько это вообще было возможно.
- Во-во, заговорил, ура!
- Да как хорошо разговаривает, а?
- Правильно разговаривает, однако!
- Во, наш кайзер, факт!
- Да наливайте там уже, чего рты раззявили?
   Нависший над столом персонаж, налюбовавшись молчаливым неудовольствием собеседника, весомо произнёс:
- Ну что, ваши благородия, проспорили вы бочку-то? А вам было сказано, что солдаты ему больше понравятся – с нами-то он заговорил, а аристократов так и не любит, ага, - и препаскудно ухмыльнулся, высунув язык.
   Аристократ так и пошёл радужными пятнами, но овладел собой и надменно проговорил, погромче и приказным тоном:
- Эй, там, отдайте им бочку гольденбаумского, пусть подавятся!
- Да не дождётесь, сударь, а будете фыркать – напоим и вас, только вам оно и сплохеть может, учтите! – не торопясь выпрямился розенриттер и, проследив взглядом, как несколько его коллег уже понеслись за вожделенным предметом, рявкнул на всё собрание:
- Музыку давай, э! – и удалился, издевательски покачивая бёдрами по адресу собеседника.
   Кто-то, кто оказался ближе других к блоку связи, быстренько нажал на нём, что следовало, и по помещению понеслись дешёвые аккорды вперемешку с разудалым плебейским пением: «Сад из роз, денег воз, звонкая гитара – всё пошло под откос, всё пропало даром!» Тем временем в тесном кружке, обступившем лежавшего пленника, началось какое-то очень интенсивное обсуждение, которое шло в основном жестами, но с довольно эмоциональными выражениями на лицах, преимущественно глумливо-весёлого толка. «Но не жаль ничего, пусть всё пропадает, сторонись – до утра шантрапа гуляет!» - напевал некий явно нетрезвый ухарь, а обсуждение вопроса уже шло к логическому завершению, и из всего бурного разговора Райнхард услышал только два слова: «рыжая» и «замётано». Впрочем, до другого лагеря и вовсе не дошло никакой, даже столь скромной информации. После чего Бергер громко потребовал расступиться, и, взвалив себе на плечо пленника, потащил его в чулан.
   Райнхард, измучившись за последнее время посильнее, чем за всю военную кампанию против Яна Вэньли, уже изрядно заразился безразличием к окружающему, и не особенно интересовался тем, что Бергер довольно заботливо обращается с ним, укладывая на какие-то одеяла, и даже голову аккуратно пристраивает так, чтоб не жал ошейник. Он смутно понимал, что скорее рад возможности удалиться с этого сборища и остаться в одиночестве хоть не надолго, хоть подольше, да и завернуться в тёплый плед после валяний на холодном полу было кстати. Снова накатывалась дурнота, но уже совершенно сонного свойства.
- Тебе вина принести? – вежливо спросил тем временем Бергер. – Или, может, есть хочешь?
- Нет, - с трудом произнёс Райнхард без всяких эмоций. – Я не смогу сейчас, у меня голова с сотрясением явно.
- Точно дело в этом? – продолжил допытываться тот. – Или ты просто недоволен и брезгуешь?
   Райнхард вздохнул и подтвердил «да» движением глаз. Ему захотелось, чтоб Бергер тоже исчез. Тот расценил это по-своему и озабоченно затараторил:
- Ты вот что, не грусти сильно, а лучше поспи, если можешь. Как только привезут деньги, так эта ерунда и закончится. Оно ненадолго, - и, увидев в ответ вполне красноречивый взгляд, стукнул себя по лбу. – А, ну да, ты ж не смотрел и не знаешь вообще, эх, - он приблизился совсем уж к самому лицу и сказал очень тихо. – Мы тебя им не выдаём. Мы тебя рыжей отдадим, думаю, тебе это понравится, разве нет?
- Там видно будет, - холодно ответил Райнхард. – Уходи.
- Чёрт меня побери совсем, - с бесшабашным восторгом пробормотал Бергер, удаляясь, - Никогда не видел ещё такого конкретного парня!
   Даже сквозь хорошо прикрытую дверь донёсся рёв десяток глоток: «Зиг кайзер!!!». Райнхард поймал себя на том, что его душат слёзы обиды, и вдруг сам не заметил, как провалился в сон. Катерозе, увидимся ли мы?

Миледи фон Кройцер всё больше напоминала мраморную статую в драпировке. Миттенмайеру вдруг показалось, что ей становится плохо, и он поспешно схватил её за ладонь. Она молча кивнула, не открывая глаз, и он приблизился к самому её лицу. «Что? Что там?» - шепнул он ей в ухо так тихо, что кроме неё никто не слышал. Над лесом загрохотало снова, и она ответила ему на остатках раскатов, дабы остальным тоже не было слышно: «Он едва не умер, но обошлось. Пока тихо». Затрещал блок связи. «Промелькнуло перед глазами много жизней в короткий миг... Кто тут смелый - рискните сами раздавать не свои долги», - истошно протарахтела автоматика, прежде чем Катерозе успела выхватить листок с посланием. Одним махом прочитав текст, она застыла с недоумённым выражением лица и взялась снова думать вслух, что выдавало её напряжение.
- И как на это реагировать? Бергер, гад, твой почерк, но что ты хочешь-то, дитятко? Если просто спарринг, то катись к чёрту, а если выманиваешь меня, то что за польза тебе от этого? Или вы там так в штаны наделали уже, что на всё согласны, но в это я как-то меньше верю… Ладно, до шести ещё куча времени, мне нужно вовсе не это сейчас. Что за польза, если вы мне его полумёртвым вручите, мне он нужен сейчас и целым!!! Ааааа, я поседею сегодня, где звонок?
- Тише, Катрин!!! – прогрохотал Оберштайн и выхватил у неё лист, быстро пробежал глазами. – Уже подшить к делу можно, вообще-то, и не твоих ли глазок это результат работы? А ещё подумай об эффекте, если он видел. Прошло-то меньше получаса, а ты уже извелась.
- У меня нет выдержки, я женщина, - всхлипнула совсем по-детски Катерозе. – И гроза ещё фон портит, так там и не разобрать в схемах на инфрадиапазоне, как где чего нарыто и как пройти.
- Гроза… - задумчиво проговорил Миттенмайер. – Гроза тут, наверное, как раз вовсе не зря, - он чуть громче окликнул техников. – Куда там угодил самый мощный разряд?
- Как по заказу, прямо перед входом, по лестнице, скажи мне кто другой – в жизни бы не поверил! – ответил кто-то из них, радуясь про себя возможности поизумляться вслух. – Там трещина сейчас такая, что нам видно!
- Значит, нам ещё фартит, - тихо вздохнул Ураганный волк и снова пожал пальцы миледи. – Это кайзер Рудольф, Катерозе, а может, и Ройенталь тоже. Держимся.
- Ах, когда же… - попробовала она ответить и осеклась.
   Прошло ещё семь резиновых минут, и ожил блок связи у Миттенмайера. Побледнев, тот выждал по хронометру шесть секунд, и включил обратную связь.
- Слушаю, - ледяным тоном проговорил он.
- Адмирал Миттенмайер? – прозвучало нежное контральто. – Это Вы?
- Нет, знаете ли, трактирщик Гершензон! – раздражённо-издевательским тоном рявкнул Ураганный Волк, успешно демонстрируя крайнюю степень недовольства. – Кому я понадобился среди ночи, что за шуточки, а?!
- Адмирал, это важно, - вкрадчиво произнесла женщина, не очень смутившись.
- Да уж пусть будет важно, не то я вас крепко разочарую! – продолжал якобы кипятиться Миттенмайер. – Кто говорит, чёрт возьми?
- Это… это мать Феликса, адмирал. Нам нужно встретиться, - тем же тоном продолжила дама.
- Вот ещё! Этого мне не хватало только, Вы что, не можете днём звонить, совсем сдурели, да? Или вы там с Оскаром день с ночью различать разучились, и теперь привычка у Вас о других не думать? К чёрту!
- Адмирал, это срочно, - и тут Катерозе уловила в этом голосе нотку раздражения и молча расцвела .
- Это Вам срочно, а я сегодня занят. Всё у Вас, надеюсь? – устало выпалил Миттенмайер, не выходя из образа.
- Адмирал Миттенмайер, чёрт Вас побери, Ваш друг в беде, а Вы что, не знаете об этом?! – закипятилась уже Эльфрида, а Оберштайн и миледи обменялись дьявольскими улыбками и одновременно подняли вверх сжатый кулак. На лице Катерозе сияло одно слово: «Попалась!»
- Не Ваше дело, что я знаю, а что не знаю! – прогрохотал адмирал, будто разозлившись. – Что Вы мне голову морочите? О ком речь? И о чём?
- Ваш золотоволосый друг, что обычно ходит в белом плаще, сейчас в опасности. И в Ваших интересах было бы ему помочь, - продолжала упрямо втолковывать собеседница уже чуть дрожащим голосом.
- Это меняет дело, - мрачно хмыкнул Миттенмайер. – Когда и где встречаемся? Надеюсь, это уютное кафе?
- Грубиян, - еле слышно донеслось издалека, затем женщина заговорила вновь сухо и спокойно. – Адмирал, это слишком срочно. Перекрёсток дельта на трассе девяносто, сектор Эрледиджен. Быстрее.
- Тысяча чертей и гроза в придачу! – с неудовольствием присвистнул адмирал и зевнул, как ленивый барин. – Ещё и машину брать придётся! Э-эх, милочка, если только Вы меня разочаруете своей мистификацией, я Вас… застрелюю, прямо там, аха-ха! – со сладострастным паскудством в голосе проговорил Миттенмайер. – Ладно, ждите, щас допью и поеду, - и отключил связь.
   В салоне авто раздался общий тяжёлый выдох. Оберштайн подошёл и подал руку Миттенмайеру, тот, лихо улыбаясь, пожал её без всякого неудобства. Катерозе вскочила как пружина, в одной её руке мигом очутилась бутылка с игристым, другой она проворно вытащила три стеклянных бокала:
- На воздух! Идём за Императором, парни!
- Ну и повадочки, все такие знакомые, - ошалело пробормотал Миттенмайер, подчиняясь с явным удовольствием.
   Он не ошибся. Даже жест, которым фон Кройцер разгрохала бокал после того, как вино было выпито, не оставлял сомнений, с кого он был скопирован. Ветер, сопровождавший грозу, трепал волосы людей совсем не злобно, скорее даже вежливо. Над спрятанной в роще леса машиной поблескивали отсветы молний, но они не освещали даже алый плащ адмирала, полностью поглощаясь тёмной в ночи одеждой. Даже белые лилии в причёске дамы не отсвечивали.
- Ещё пяток минут ждём, чтоб не учуяла змея, и едем, - прошептала та, глубоко дыша. – Пауль, наша тарахтелка блендированная или обычная? Я правда, боюсь, что назад полетим на Изольде…
- Достойная, - тихо улыбнулся Оберштайн и тронул её за плечо. – Катрин, доставь его и вернись сама, поняла?
- Я знаю, что тебе придётся остаться, это ещё сложнее, - вздохнула она. – Но не бойся, я не из тех дур, что закрывают собой свой объект, а потом рады умереть у него на руках. Мы вернёмся, все. Так надо.
- Идём, я усажу вас, - Оберштайн аккуратно взял под локти воинов и повёл их по тропе из чащи. – Вернитесь все трое, а потом сожжём к чертям этот домишко вместе со всеми козлами внутри – это можно сделать прямо отсюда уже, наш электрик тоже щедрый человек.
- Хорошая мысль, - задумчиво отозвалась Катерозе. – Мне нравится даже.
   В ночном полумраке элегантный, но свирепый силуэт лимузина норовил слиться с тенями деревьев или же с серостью дорожного покрытия.
- Ураганный Волк, продолжай валяться на диване, ты хорошо в образе смотришься, - деловито протараторила Катерозе, забираясь за водительское место и с воодушевлением дикой кошки, учуявшей добычу, оглядывая приборные доски.
   Тот беспомощно глянул на Оберштайна:
- Она всегда такая повелительница?
- Ей идёт, - с непривычной теплотой ответил тот. – Береги её, без неё мы бы все уже пропали.
- Я понял, - выдохнул Миттенмайер. – Её нам сам Господь послал. Как однажды – тебя… - и захлопнул дверь, чтобы не стесняться того, что сказал такое, чего никогда не посмел бы сказать в другое время.
- Ну, - снова взялась верховодить Катерозе, картинно положив руки в белых перчатках на руль, - Живый в помощи вышнего, в крове Бога Небесного да водворится… Райнхард, дождись! – и авто плавно рвануло с места.

Катерозе, где ты, мне плохо, слышишь, Катерозе? Я сдаю, сильно сдаю, мне больно, больно, больно. Этот туман, он злой, он жмёт, мне душно, Катерозе. Сделай что-нибудь, помоги. Да, волосы, волосы… погладь. Обними меня покрепче, Катерозе, мне плохо от лихорадки. Не так крепко. Отчего я не вижу твоё лицо, Катерозе?
   Так, чёрт подери, это ещё что такое? Эти духи мне вовсе не нравятся, и что за лапа на талии, женская, ясное дело. Стоп-стоп, не открываем глаза и стонем, будто не проснулся, а то поймёт. Сдурей я сильнее, подумал бы, что щупальца ожили, но нет, баба, и шибко сладострастно прижимается, противно прямо. Как бы её ухватить покрепче, чтоб не вырвалась, а то руки неудобно лежат, могла бы, дура, и за голову мне их закинуть, сонный же был. Ноги у меня как, отдохнули? Не понятно, увы. Ладно, ждём чуток, и вперёд, а пока стонем пожалобней. Чёрт, ни за что, этого я не потерплю никогда, да и губы вовсе невкусные, всё, это было её ошибкой окончательно!
   Райнхард резко ударил гостью руками в живот, припечатав её спиной на ногу, согнутую в колене, и ещё успел цепко укусить за губы. Рассмотреть, кто такая, ему удалось уже после, но хотя она и быстро среагировала, ещё раз получить от скованных рук она успела. Женщина откатилась прочь, резко вскочила на ноги, но Райнхард уже был готов, полулёжа на локте и приготовившись в случае нападения бить ногами.
- Что, ножик забыла, или я понежнее Ройенталя буду? – язвительно ухмыльнулся пленник. – Не думай, что я тебе его спущу, да и в цене после его смерти ты сильно упала. Не для меня.
   Эльфрида не столь быстро всё же пришла в себя, видать, и вправду хотела, безжалостно оценил Райнхард.
- Ты, ты… вы оба… вы вообще не должны были взяться в Галактике! – она ещё тяжело дышала.
- Какая жалость, а ведь появились, - ядовито протянул он. – А главная наша вина – что не падаем к твоим ногам, умоляя снизойти, так ведь? А по другому ты общаться не умеешь и не хочешь, так может, дело в тебе тогда? Пошла вон, дура, я не настолько боюсь смерти, чтоб размениваться на шлюх, и в твоих услугах не нуждаюсь.
   Она отряхнула растерянность и постаралась приобрести надменный вид, хотя было заметно, что слова её сильно задели.
- Ты нелогичен. Коль скоро тебя не интересуют сладкие удовольствия, мог бы и учесть, что от меня здесь тоже кое-что зависит.
- Это ты всё меряешь по себе, потому такая неудачница. У тебя нет ничего, что может меня интересовать, так что убирайся по-тихому, пока тебя тут эта солдатня не застукала и на смех не подняла. Или ещё кое на что, - добавил он, отвратительно усмехаясь и хитро подмигнув. – Или тебя это, возможно, вполне устроит? Они парни простые, не то, что я, капризник, уж потешат тебя на славу!
   Эльфрида сделала глубокий вдох, медленно приглаживая волосы.
- Идиот, они что, тебе все мозги отбили? Я пришла тебе сделку предложить, чего ядом исходишь?
   Райнхард молча одарил её взглядом покупателя на невольничьем рынке, а затем начал весело смеяться. Сначала тихо, потом всё громче. Заразительно и радостно. Эльфрида в ужасе прикрыла лицо ладонью:
- Перестань, перестань сейчас же, выслушай, это в твоих интересах!
   Он прекратил смех не сразу, потом лучезарно улыбнулся и хитро прищурился, ожидая, что услышит ещё.
- Я могу передать тебя Миттенмайеру. Ты помилуешь меня, если я это сделаю?
   Райнхард мгновенно надел на лицо ледяную маску и стал полностью непроницаем – ему показалось, что от упоминания имени его друга вокруг того сгустилась опасность. Чтобы замаскировать, сколь быстро это произошло, он неторопливо вздохнул и ответил уже ледяным тоном:
- Лучше всё же Оберштайну, я ему на той неделе в карты проигрался.
   Эльфрида восприняла это, как новое издевательство с его стороны, и вспыхнула:
- Ты же не играешь в карты!
    Но Райнхард холодной усмешкой дал ей понять, что оно как раз впереди, и презрительно бросил:
- А тебе слабо показаться на глаза Оберштайну. Всё.
- Ну ты и негодяй, - прошипела она, не в силах справиться с этим ударом. – Я серьёзно говорила.
- Да, негодяй, и ещё какой, - зевнув, ответил он. – Что за беда, ты же любишь очень как раз негодяев?
- Так ты не согласен? – с грустью спросила она.
- Я этого не говорил, - бесцветно отозвался Райнхард.
- Так что же? – она сильно поблекла, хоть и пыталась это скрыть.
- Как карта ляжет, с чего бы я стал тебе доверять, а? – снова зевнул он.
- А если я действительно сделаю это?
- Посмотрим, - совершенно безразличным тоном ответил император и прикрыл веки. 
   Эльфрида с ненавистью скривила губы и быстро выпорхнула прочь, как и не было её здесь. Райнхард взялся укладываться поудобнее. Прежде, чем совсем затихнуть, он тихо обронил вслух:
- Ройенталь, я сделал, что смог. И не жалею об этом. 

На перекрёстке гроза бушевала уже яростно. Женская фигура в тёмном плаще с капюшоном заметно вздрагивала от каждого шквала – а их был целый каскад за те треть минуты, что лимузин неторопливо подкатывался к ней. Да и дождище тут хлестал солидный. «Ройенталь разлютовался, - улыбнулся про себя Миттенмайер. – Его можно понять, я сам еле держусь от гнева, честно говоря». Он вальяжным жестом приоткрыл дверцу и барским тоном проворчал:
- Полезайте сюда, несчастная! И побыстрее. Что за погодка, а? Сдуреть вообще…
   Женщина выполнила указание столь поспешно, сколько позволяло ей её длинное платье. Миттенмайер резким движением включил над ней подсветку и рухнул спиной вглубь салона, оставшись в полутьме. Щёлкнули замки всех дверей. Но гостья спокойно и аккуратно сняла с головы капюшон и даже сдержанно улыбнулась. Она нисколько не изменилась за все пять с лишним лет, будто законсервированная, да и крупная тёмного бордо роза в волосах усиливала это впечатление.
- Как видите, это я, адмирал, - вежливо произнесла Эльфрида. – Благодарю Вас, Вы почти не заставили ждать.
- Да ладно, давайте о деле сразу, - недовольным тоном фыркнул Миттенмайер. – Что там за сообщение у Вас?
- Вот оно, - чуть ли не похоронным голосом проговорила гостья, вынимая ридикюль. – Взгляните сами, - она плавным движением открыла застёжку, запустила пальцы внутрь и чётким движением извлекла оттуда прядь золотых волос. – Теперь Вы понимаете, почему я обратилась к Вам?
   Миттенмайеру вовсе не понадобилось притворяться, чтоб издать поистине волчий рёв и молниеносным движением выхватить из пальцев всю прядь полностью.
- Где он и что с ним?! Говорите, или убью!
   Эльфрида против воли вздрогнула, но овладела собой и продолжила в том же духе:
- Он ранен при похищении и пока лежит взаперти. Но я могу провести Вас к нему по потайному ходу, вот и всё.
- Где это находится?! – проревел он чуть тише, но не намного.
- Мы в пятидесяти метрах от входа, да там внутри идти чуть побольше. Проблема в том, что его нужно нести, а ход очень узкий, и я одна не могу поднять мужчину его комплекции. Вот и всё.
- Охрана? – голос Миттенмайера напоминал сейчас удары хлыста, причём металлического.
- Она вся пьянствует вне камеры, где он лежит, а мы зайдём изнутри.
- А почему я должен верить, что эти сведения верны? Может, он уже и мёртв, например?
   Эльфрида заметно смутилась и не сразу нашлась, что ответить.
- Адмирал, я… мне нет смысла… и потом, он очень плох, поймите это!
- Во-от как, - протянул он из темноты салона таким тоном, что абсолютно было непонятно, что за ним стоит. – Вы ставите меня в неудобное положение, сударыня. Вообще-то я склонен Вам не верить и послать с Вами доверенное лицо, но… если Вы вдруг отчего-то не солгали, то прославлюсь не я, и толку не будет. А проверить Ваши сведения мне полагается по должностной инструкции, и придётся из этих соображений этим заняться. Чёрт бы побрал это всё, право…
- Адмирал, Вы же его друг! – вспыхнула гостья, и Ураганный Волк увидел на её губах следы укусов. – Как Вы можете…
- Ага, - не меняя интонации ответил он. – И только поэтому сейчас говорю вообще об этом деле, хе-хе. Охохо…
- Адмирал, пожалуйста, - её голос стал умоляющим и совсем тихим.
   Миттенмайер вдруг резко метнулся к ней из темноты и крепко схватил её за горло, а затем уставился в её глаза своими, совершенно бешеными в этот момент:
- Что, на помилование наскребаешь себе, кошка драная?!!! Это все твои резоны, ведь так? – злобно прорычал он.
- Ай, да почему вы все такие? – в ужасе пролепетала та. – Идём, я не лгу!
- Ещё и юбками перед ним крутила, да?!!! – ещё злее прошипел он, чуть сильнее сжав пальцы. – Отчего не попробовала тогда передо мной? Чем плохо – ублажить тебя в обмен на волосы моего друга, а?! Забыла, что ли? Или ножик в спешке забыла? А могла бы и что пожёстче взять, логично? – он выхватил другой рукой у неё ридикюль и бросил вглубь салона, затем бесцеремонно пошарился у неё под плащом.
- Адмирал, прошу Вас, идёмте, - совсем убитым голосом взмолилась Эльфрида. – Ради императора…
- Надо же, сразу научилась вежливо отзываться, а то всё избегала назвать правильно, - совсем холодно произнёс Миттенмайер, медленно разжимая пальцы. – Похоже, он жив и ты его видела, а не локон украла. Ладно, веди, посмотрим, что ты нам ещё припасла, - проговорил он вовсе неторопливо. – Откройте двери, пожалуйста.
   Снаружи, как ни странно, гроза почти перестала злиться – резко ослаб и дождь, и ветер, который почти утих. Катерозе молчала, как истукан, и весь путь до подземного хода шла рядом с напарником по редколесью, но как только их новая знакомая наконец открыла дверной проём, что был чуть ниже его роста, скользнула перед ним, сразу за спиной Эльфриды. Внутри было и впрямь тесновато да темно, и у проводницы в руке появился фонарик. Катерозе успела заметить, что та взяла его с полочки над входом, и решила не вынимать свой. Она шла внешне спокойно, стараясь ровно дышать, чтобы её настоящие чувства никак не были заметны, изо всех пытаясь спрятать их, словно экипировку под плащом. Возможно, ей это удавалось, а скорее дело было в том, что Миттенмайер так сильно напугал Эльфриду, что та шла сама не своя от пережитого, и не особо обратила внимание на одинокое сопровождающее лицо, ещё и сидевшее за рулём в авто. Три алых точки на экране инфрасканера неторопливо двигались, и на них смотрел, застыв одном положении, Оберштайн, оставшийся в салоне спецавто. В одной из комнат старого дворца Гольденбаумов на пышной кровати, помнившей ещё семилетнего мальчишку-императора, сидел восемнадцатилетний красавец-юноша, чьи черты смутно напоминали кого-то с портретов, в изобилии висевших в коридорах, в мундире лётчика старого образца, с гербом орла,  с планшеткой, развернувшей изображение на всю огромную простыню, и напряжённо смотрел на синюю точку, приближающуюся к изображению плана особняка Эрледижен. Рядом было ещё семеро юношей в таких же старых мундирах, но с изображением белой лилии, нашитого поверх чёрного орла в короне. Они застыли, прижав ладонь правой руки горизонтально на уровень сердца, и каждый шептал молитву, беззвучно шевеля губами. А неподалёку от самого особняка, на лужайках, где под прикрытием темноты разместилось множество лёгких двухместных кораблей для гражданских, разукрашенных в широкие полосы радуги, и владельцы которых лениво переговаривались между собой по внутренней связи, проклиная писклявыми интонациями ужасную грозу, постепенно из ночного сумрака стали выныривать похожие машины, но затонированные бархатно-чёрными оттенками и резко утяжелённые различным вооружением ближнего боя, и тихо приземляться позади уже стоящих, радужных. В цокольном этаже особняка Эрледижен шла бурная пирушка розенриттеров под мрачными взглядами группы аристократов, резавшихся за отдельным столом в карты. Райнхард сжался в комок на боку, молча проклиная дурноту и боли во всём теле, не дававшие толком заснуть, и ужасно страдал от шипов, то и дело коловших шею, и желания разрыдаться. Над Одином сгустилась полночь, не обещавшая никому покоя. Полночь на праздник Преображения, что во второй половине августа. Вдали, ближе к горизонту, виднелись пышные гроздья созвездий. На них смотрела императрица, шептавшая совсем тихо своему внушительному животу: «Вот видишь, малышка, какие красивые? Твой отец тоже очень любит смотреть на них. Ждём его к утру, ты только сильно не толкайся сегодня».


 2. Когти ада.


Если принять за рабочую гипотезу поговорку про бомбу, что дважды в одну и ту же воронку не падает, то придётся признать тезис о том, что случайность - это непроявленная закономерность, и стало быть, повтор события должен сразу насторожить. Итак, первый раз, когда мы с Хильдой ждали сына, меня чуть было не сожгли - и мне тогда было столь плохо от лихорадки, что было плевать, выживу или нет. Биттенфельд тогда всё сделал правильно, даже то, что наорал на меня, начхав на всю субординацию и правила приличия. Нынче мы ждём дочь - у меня лихорадка плюс оковы, раны и неизвестность, выживу ли. И такое же безразличие ко всему вырабатывается. Интересно, если выживу, будем делать третьего ребёнка? Не могу понять, рассмешил себя или нет. Стоп, а я ведь ещё не учёл тот фактор, что прежде чем Александру захотелось выбраться на свет, на Хильду напали и едва не убили их обоих. А если и нынче... Райнхард взметнулся с пола всем телом, но не смог удержаться даже сидя и снова рухнул, уже не сдерживая стонов. Бледная пластина жёлтого света в потолке, лениво и слабо озарявшая чулан, из-за этого движения пролила на воспалённые глаза чуть больше света, ну, может, раза в два с половиной, и они снова предательски заслезились. Если так дальше пойдёт, то это будет совсем грустно - видать, голова очень сильно ударена, и этак к шести утра от меня останется сопливый идиот. Похоже, я уже и так не пригодная ни для чего туша - ну, разве что под капельницами валяться в нейротравматологии. Хотел же ещё стены прошарить - впрочем, наверняка и тут осечки наша старая аристократия не допустила, кабы она опять не обхитрила этих весёлых балбесов, что нажираются там дорогим вином из её запасов. Например, могут запросто в нужную бочку насовать предварительно шприцов с нужной дозой нужных препаратов - и гуляйте, ребята, отпелись. Республиканцы, помнится, забыли у Ренненкампфа верёвку - ну, эти дисциплинированные, ничего не оставят подходящего. И потом, нет у меня права такого, как у Ренненкампфа, самоубийцей заделываться - что скажут-то все? Катерозе меня проклянёт за такое поведение и будет права. Что у нас там ещё по теме есть? Ян Вэньли, едва не застреленный в камере... Ну, он-то был вполне себе здоров, не то что я сейчас, никчемная развалина, заторможенная неизвестно насколько. А спать не могу, вот подлость. Так, и зачем я такие весёлые вещи всё время вспоминаю? А, у нас в репертуаре как раз отсутствует застрел или ещё чего как раз в камере, вот. Если что, к тому и надо приготовиться. Да ну, достало всё. И сюрпризы, и ожидания. Ну не корабли же считать в космосе, а? Ага, в Изерлонском коридоре... да-да, когда Вэньли нас с Кирхайсом первый раз обдурил и ушёл себе. В Союзе десятикратную разницу в потерях, что была не в их пользу, объявили победой - что за манера... "Чем кровавей родина, тем надрывней слава, чем бездарней маршалы, тем пышней парад. Выползла из логова ржавая держава, вызверилась бельмами крашеных наград", - это уже от Катерозе песенка, помнится. - "Плещутся над площадью тухлые знамёна, нищий ищет в ящике плесневелый хлеб, ложью лупят рупоры: "Вспомним поимённо!", склеен-склёпан с кляпами всенародный склеп". Бр-ррр, нашёл-таки тему помрачнее, чем своё теперешнее состояние, да вот только обрадоваться не смог. Кирхайс, я выживу или нет? Или всё зря? Чего ты молчишь столько времени, неужели мне действительно так вредно что-то знать об этом. Не могу я отдохнуть, не отдыхается, только хуже и хуже становится. "Те холодные туманы нас к утру подстерегли, вы таскали мне бананы, где достать-то их смогли, эх, да убийцы злая тупость оборвёт любую быль, кто ж сказал такую глупость, что вы - баловень судьбы?" Это всё про тебя, Кирхайс. А про меня, видать, последняя часть, да. "Под таким недобрым небом нам цена невелика, вы ушли в такую небыль, что могилы не сыскать, мир украшен новой фальшью, только б цену позабыть, и все решат, совсем как раньше, что вы - баловень судьбы". Точно я угадал, да? Тишина, только голова болит нудно и мерзко. "Ну, кто сказал, и все решат - а может, правда, а?" - этот мурлыкающий припев захотелось даже пропеть вслух. Идея, вообще-то, но вот губы уже ни к чёрту, искусал все, пока пытали, петь будет больно. Дышать толком и то больно - уж не покрошили ли рёбра, а? Запросто могли, я ж отключался. Ройенталь, тебе так же было, когда ты в своём кабинете умирал, или того круче? "Можно всё объяснить словами, только прока нет в тех словах, пусть осудят все те, кто сами вечно совестью не в ладах, - а это уже про тебя, вообще-то. - "Ты бы мог поступить иначе, не сжигая последний мост под ногами своей удачи, затерявшейся между звезд" - ишь ты, чем побитая голова бывает наполнена, а, Ройенталь, ты ж меня звал тогда из кабинета, я знаю это, учти. Эх, было нас четверо, видать, пришла пора третьего... Бедняга Миттенмайер, неужели ему и меня хоронить придётся, да ещё второй раз, врагу пожелать такой участи, а не другу. Ну где вы там все, никого не чувствую - или я тупой, или вы меня бросили. Уж или заберите, или вырубите меня, чтоб ничего не чувствовал вовсе - рехнуться от этой боли можно, такая тупая и мерзкая. Корабли в Изерлонском коридоре, да не наши, и не вражьи - тогда чьи? Сколько их, опять не вижу ни черта толком, как тогда же, когда упал на флагмане, ааа, это ж просто уже бред начинается. Катерозе, помоги, я не знаю, что со мной, Катерозе...
   Райнхард пытался отделаться от навязчивой картинки с кораблями, и даже приподнялся на локте для этого, но голова решила стать свинцовой и уныло клонилась на грудь. Из желания повредничать он взялся поднимать её, как вдруг услышал шорох. Довольно громко, не показалось, ближе к двери, но чуть дальше места, куда достают сапоги. Шорох не прекращался, и он насторожился в положении полулёжа, внимательно глядя в ту сторону, но зрение начало подводить - при попытке приглядеться начинало сильно рябить в глазах, а иначе мелкие детали расплывались. По всей видимости, этот звук на деле вовсе не силён, просто на полу ему лучше слышно. Но это уже отдаёт сильным беспокойством, а сейчас он чувствует себя гораздо хуже, чем во время визита Эльфриды, и собственная беззащитность очень сильно угнетала. Но недоразумение разрешилось довольно быстро - зрения вполне хватило, чтоб увидеть, что там, откуда, слышался шорох, в стене просто открывается потайная дверь, достаточная, чтоб пройти одному человеку. Эльфрида, опять, и с кем-то ещё, полностью задрапированным в тёмный плащ, ну, это вряд ли к хорошему, ну да ничего не поделать. Ай, зачем вы фонарь к потолку, он же по моим глазам сейчас как нож пройдётся...
- Я же говорила вам, что и как, - тихо произносит Эльфрида, - убеждайтесь, адмирал.
   ЧТО? Да это же... ловушка это, Миттенмайер, ты псих, зачем ты здесь??? Я же чувствую, смерть совсем рядом, ты зачем к ней в пасть припёрся, дались тебе мои наручники... Ну что ты смотришь на меня, как на икону, вижу я тебя, вижу, вот, убедись. И ещё кое-что вижу, за твоей спиной, но крикнуть уже не могу и не успею, хотя бы ты это по глазам пойми и кинься в сторону, уцелей!!! Аааах, не достала в сантиметр, небось - ну и реакция у человека в плаще, да и силища покрепче меня, здорового - так выкрутить Эльфриде руку со стилетом, да этот хруст... сломана! А почему она не кричит, не понял? Понял, плазменный парализатор. Уже интересно, кто так чисто работает - можно познакомиться? Эльфрида оседает себе спиной на эти дурацкие мешки, а двери в залу с врагами уже изнутри неслабо заблокированы - да, ломать этот пластиковый пластырь бесполезно, только проплавлять - да не всякий бластер выдержит нагрузку. Миттенмайер, дай мне посмотреть, кто это, потом с ошейником разберёшься. Ладно, вижу, со спины застёжка, кажется. Что-то плащ у твоего спасителя, друг, сильно мне кое-какой напоминает, и покроем, и цветом особенно, да и большеват он этому владельцу... Эльфрида тоже глядит на этот плащ - ну, понятно, воспринимать-то происходящее она вполне может, шевелиться и кричать вот - никак. Ну, наконец-то, увижу сейчас - гость поворачивается к ней лицом, но я ещё не вижу его... ого, сколько ужаса в глазах, этак я ещё пожалею её против своей воли, но в чём причина?
- А ты права, это его плащ, и я сегодня за Ройенталя тут, - какой грозный и низкий голос, но вроде знакомый, - да и за Кирхайса тоже! - капюшон долой, он не пристёгнут был, оказывается, рыжая грива с белыми лилиями в волосах, ах, это логично, но всё равно удивительно, и очень... - Так что бита твоя карта, пики против червей никак, да и валеты нынче короли уже, нечего тебе ловить, как и твоему деду! - ну, теперь я понимаю, отчего розентриттеры испугались этой дамы... - Ох, и дура же ты, ох и дура - чего тебе не жилось-то нормально с твоим объектом? Этакое счастье тебе привалило, а ты пробросалась - там-то вы уже не встретитесь, не надейся! - это что, иголка вроде той, что меня свалила, или просто аналог контрольного выстрела? М-да...
- Я рад тебя видеть, Катерозе, - что у меня с голосом вдруг? эх, я совсем развалина...
   Леди фон Кройцер обернулась не очень быстро - или так показалось Райнхарду, только что ужаснувшемуся смерти за спиной друга - но от взгляда на её лицо ему стало странно, скажем так... Левый глаз у неё был небесно-голубым, как у Ройенталя, а правый остался тёмно-карим, как у него же... Тут и парализатора не надо - весело подумал император, сообразив, в чём дело, и от души забавляясь над собственным испугом. Она в тревоге метнулась к нему - понятно, перенервничала сама, но, увидев этот радостный огонёк в его глазах, успела даже улыбнуться в ответ.
   Ах, как приятно, когда моих волос касаются эти руки, и эти губы на моём лбу...
- Не дрожи так, Катерозе, а то я сам разрыдаюсь.
- Угу, с такими травмами не только рыдать, но и орать не стыдно, - довольно деловито сообщила она, уже чуть отодвинувшись и что-то вышаривая у себя под плащом. - Держись, сюзерен, сейчас самое трудное - вытаскивать тебя отсюда. Волк, помогай, - она развернула в руках свежую рубаху, - без этого его раны сделают подлость, и труднее будет потом собирать его в целости.
- Катерозе, что у тебя с глазами? - тихим шёпотом поинтересовался Миттенмайер, пока они осторожно надевали на раненого рубаху, а тот старался не стонать при друзьях. - Когда ты успела сделать такую шалость и как?
- Линза, - ответила она без всяких эмоций. - Пока ты рычал на Эльфриду в салоне, а что?
- Хоть бы предупредила, - грустно вздохнул адмирал. - Вот потому тебя дьявольицей и считают порой.
- Я не против, тем более, что скоро я в неё превращусь сознательно - тронули моего сюзерена, хуже они ничего не могли придумать. В моей системе ценностей, безопасней гораздо трогать моих детей, - вполне себе рассудительно пояснила миледи.
- Как так?! - Миттенмайер был так поражён, что сказал это поневоле, не сообразив, что говорит.
- Детей я ещё нарожаю, а сюзерен единственный, чего непонятного? - недоумённо фыркнула она по-прежнему без эмоций. - Щас понесёшь его через плечо, видать, слишком тесно в этом коридоре и подозрительно. Я не сомневаюсь, что мы дойдём, но вот как - не гарантирую ничего особо. Война наверху может вспыхнуть в любую секунду и как угодно.
   Райнхард по привычке от сообщения про опасность почувствовал себя лучше. Он нашёл в себе силы поднять руки и крепко взяться за плечи друзей.
- Я очень рад, что вы пришли, спасибо вам, - голос у него сел до тихого шёпота, но было заметно, что в эти слова он вложил всё, что чувствовал. - Давайте сегодня без субординации, по именам. Я больше не хочу умирать и не буду, пока вы со мной.
- А ты молодец, что дождался, - с какой-то хозяйской назидательностью сказала Катерозе. - Ну-ка, раскуси, - она протянула к его губам ладонь с горкой чего-то, напоминавшего сласти.
   Оно и на вкус сласти напоминало, но после этого боли ослабли очень ощутимо. В этот момент очень тихо, но вполне себе слышно из-за близости, запел вызов под плащом леди фон Кройцер. "Когда судьбы оборванная нить бьёт по сердцу неумолимо жёстко, когда меня пытаются убить - я защищаюсь знаком перекрёстка" - почти неслышно, но достаточно.
- Ай, регулятор съехал, - проворчала Катерозе и поправила под плащом нужное. - Йозеф, у тебя что, нервы сдают или новости дрянь?
- Первое, - очень тихо прошелестел вежливый голос. - Он цел?
- Да, но ранен, - со вздохом ответила она. - Отмечусь, когда выйдем наверх.
- Обязательно, а то придётся мне вас выводить - люцифериты крошат упырей в клочки, но те им дают сдачи, там сейчас опасно, - голос был очень спокойным, но чуть с напряжением.
- Угу. Слово и дело, - тихо уронила командор ордена.
- Слово и дело! - отчеканили вдали и отключились.
- Кто это? - с апломбом воина поинтересовался Райнхард.
- Козырной валет, - спокойно пояснила Катерозе, но отчего-то после этого лишние вопросы задавать уже не хотелось. Она встала и взялась за фонарь на потолке, Миттемайер, обменявшись красноречивым взглядом с другом, молча и очень осторожно устроил его тело у себя на плече. Он даже дверь успел захлопнуть свободной рукой, когда они выбрались в коридор. Катерозе шла впереди - у неё было странное чувство, что впереди что-то хлопотное...

Корабли в Изерлонском коридоре, полная звезда, хороший флот. Что им надо, Ройенталь, чьи они? Ну, о чём ты говоришь, какой ещё рапорт о гибели Лютца, я же просил его остаться живым - ты разве не знаешь об этом? Ты же помнишь, он тоже жив, мы тогда думали, что шастаем по Вальхалле, а её нету вообще... Кстати, Ройенталь, за тебя нынче здорово отомстили - ты в курсе уже, нет? Откуда я знаю, зачем ей это - говорит, что благодарна тебе, что ты её отца уделал, но не убил. Жаль, что ты её при жизни не встретил - остался бы жив, и здоров даже. А я тебе говорю, была бы тебе отличная пара, да. Мы с тобой столько всего упустили, Ройенталь, оба на своём месте - кабы не эта республиканская отрава, наша колода бы тебя не потеряла. Что это там за корабли, всё же? Белая лилия? Разве они есть в космосе? Когда? Ох, как хорошо идут, ничем не хуже наших... Как - наши? Нет, не понял - моя ударенная голова соображает плохо. Так это не Изерлонский коридор? А где я? Ройенталь, подожди, объясни мне ещё...
   Холодный ночной воздух, наконец-то! Райнхард вдыхал его с наслаждением, и признался себе, что боялся больше никогда этой радости не дождаться.
- Поставь меня на колени, пожалуйста, - тихо попросил он Миттенмайера, - я хочу поднять голову.
   Пришлось держаться руками за плечи друга, но маневр удался. Сырость после утихшей грозы очень приятно охлаждала пылающие жаром щёки и лоб. Опять голая шея, как в юности, но сейчас мысль об этом уже не жгёт внутри калёным железом - и надо признать, даже легче от такого обстоятельства, хотя уколы от шипов ноют. Слёзы, слёзы из глаз - как всегда, не вовремя, но чёрт с ними, кончатся же когда-нибудь. Райнхард упрямо мотнул головой и уставился на небо. Чёрные кроны сосен и чего-то ещё, белесая дымка, по которой полыхают отсветы лазерного огня - видать, бой у особняка идёт не шуточный вовсе... Слышно, как Катерозе шепчется по связи со своим валетом - уточняет, где это они выбрались, оказывается, вовсе не там, откуда Эльфрида привела её и Миттенмайера... Райнхард не беспокоился об этом - тот факт, что они больше не в чулане, отчего-то вселил в него уверенность, что теперь они не пропадут.
   Ага, звёзды, они сегодня есть! Точнее, есть сейчас, но этого достаточно... Райнхард медленно, борясь со слабостью, протянул правую ладонь к ним, и прошептал, не особо заботясь, что друзья его слышат:
- Я хочу жить теперь, ради тех, кто со мной и ждёт меня! - и мысленно крикнул это вверх, очень далеко, так же, как в юности, с тем же не очень ясным ощущением, что попал, куда следует. - Помоги им!
   Звёзды на секунду резко усилили свой блеск и тут же замаскировали это, хотя возможно, что это было просто из-за того, что слезы ненадолго перестали течь. Миттенмайер ничего не сказал, но было слышно, что в груди его застучало довольно громко. Успокойся, друг, ничего страшного. Райнхард тихонько похлопал ладонью его там, куда легла рука, где-то за шеей, ближе к спине. Тем временем Катерозе, завершив совещание, сказала чуть громче, запрокинув голову и прикрыв глаза:
- Изольда, лапочка, иди уже к маме. Домой пора.
- Как будто собаку зовёт, - сказал Райнхард только для Миттенмайера, ему хотелось показать, что больше не полутруп.
   Даже в темноте было видно, как тот улыбнулся вполне радостно.
- О, я могу догадываться, что это за собака! - так же тихо сказал он в ответ.
   Райнхард ещё не мог улыбаться полностью, губы немилосердно тянуло, но лицо его заметно посветлело:
- Учитывая, что флагман Ройенталя звался "Тристан", да?
- Вот-вот, - с весёлым энтузиазмом подтвердил Миттенмайер. - В кои веки от нас ничего почти не зависит, непривычное ощущение. Оберштайн ей дал полный карт-бланш, можешь себе представить?
- Судя по тому, что ты цел, вовсе не зря он это сделал, - Райнхард смог даже усмехнуться, хотя дышать ему приходилось гораздо чаще, чем тогда, когда он вынужден был молчать. - Зачем ты полез в эту ловушку, я чуть не рехнулся от страха, что тебе конец.
- Чтобы знать, что мы доберёмся до тебя точно. У меня там нынче шкура потолще, чем всегда, - тот улыбнулся и подмигнул. - Это был план Катерозе - заставить её клюнуть на меня, чтоб Эльфрида захотела сделать то, что пыталась.
- М-да, - задумчиво проронил Райнхард, помолчав. - Не знаток я женской психологии... И в картах тоже плох.
- Козырной валет - это командующий силами ордена Белой Лилии, - Миттенмайер говорил крайне тихо, над ухом, явно не желая быть услышанным напарницей, - я не знаю толком, кто это и что это, но они вместе вычислили, где тебя искать.
- Это же жёстко христианская публика, - озадаченно пробормотал император. - Я-то думал, дело строительством храмов ограничилось, а они вот как отмечаются... Боюсь, это ещё не все сюрпризы тогда.
- Изольда! - тихонько вскрикнула Катерозе. - Наконец-то!
   Над кронами деревьев появилось нечто в четверть неба над головой, гладкое и белое, и начало плавно оседать к земле, с ужасным хрустом ломая ветки. Разумеется, поближе оно оказалось вещью попроще - но на ней было бы не стыдно летать и будущей императрице, модификация та же, которой пользовалась Хильда, торопясь от Вермиллиона до Миттенмайера жизнь назад. Собака под стать хозяйке, усмехнулся про себя Райнхард. Всё-таки умение пользоваться обычными вещами дорогого стоит, приятно смотреть на хорошую смену. Чего это я, постарел за эту ночь, что ли? Хотя... вообще-то это называется посадить на головы, высший класс по беспилотке - до аппарели всего ничего, метров двадцать. Ай-да командор ордена, а, Кирхайс? У тебя она училась, что ли - да ну нет, ты ушел слишком рано, сейчас она тоже старше тебя.
   У самой аппарели Райнхард запротестовал:
- Нет, поставьте меня на ноги, а я возьмусь за ваши плечи - иначе меня стошнит головой вниз, надоело бредить.
- Рановато ещё совсем на ноги, затащим тогда просто в этом положении, - деловито отозвалась Катерозе, проворно ныряя под левую руку. - Ничего-ничего, довезём аккуратно, вот увидишь сам.
   Так, император, ты, стало быть, мальчишка до сих пор, раз посадка в корабль на тебя поныне действует, как запах дичи на охотничью собаку. С другой стороны, кто сказал, что тридцать - это много, а? Ну и дела, такого интерьера видать на кораблях не приходилось - это ж будуар какой-то, честно скажем...
- Помедлите, - попросил он сорвавшимся голосом, и упорно поставил сначала левую, потом правую ногу, выпрямился, держась руками за их плечи.
   Шаг, второй, третий... нет, с пятого срыв, жаль. Очень жаль...
- Вот так ничего себе, - откомментировала это Катерозе тоном разгневанной мамочки, - прекрати эту самодеятельность! - она даже умудрилась подхватить его за талию при этом. - Райнхард! - это прозвучало уже не сердито, но уже совсем по-приятельски, и он медленно, но смог повернуть к ней голову. - Раз так, то добро пожаловать на "Изольду", этот борт всегда к твоим услугам, что бы ни случилось. Но не командуй пока, хорошо? Тебе отлежаться нужно, а у меня тут не особо комфортно.
- Я рад погостить у тебя, - кажется, получилось улыбнуться даже.
- Жаль, что приходится при таких обстоятельствах, - с грустью ответила она. - А теперь поторопимся...
   Да, спать на мостике - это сурово, хоть тут и такие пышные ковры, но... Что за чертовщина, такое кресло - она что, без команды путешествует??? Катерозе водит такой корабль одна? Кошмар. Конечно, это в принципе возможно, но... тогда понятно, почему она такая недостижимая ни для кого - особенно для террористов. Как можно достать команду и доверенных, когда их просто нет - ай-да леди фон Кройцер, чего ещё я о тебе не знаю, получается? Какие хитрые подушки, мне даже уже нравится лежать на этом боку, тот я уже отжал на полу там, под землёй. А эти браслеты тут зачем, а, догадался, всё. Но я же умирать не буду, сказал ведь. Для порядка? Ладно, порядки тут - мне и не снились даже такие, но так хорошо, что даже голова уже не болит, а плывёт. Потом расскажешь мне, что у тебя в этой фляжке такое. Нет, от этих уколов не больно, возможно, я уже не чувствую многого. Как уютно у тебя пахнет цветами, Катерозе. Да, лилии, конечно, я понял. Да, очень удобно, и... хорошо... Нет, я уже ничего больше не боюсь, спасибо, Катерозе, спасибо. Мне очень хорошо здесь, правда...
   Райнхард затих, не заметив, как его глаза сами закрылись. Он уже не чувствовал, как миледи осторожно и внимательно трогает губами его лоб и виски, а затем аккуратно поправляет волосы.
- Спит, выдохся сильно, - деловито сообщила она Миттенмайеру. - А это даже и неплохо, вдруг придётся делать виражи, я уже ни за что тут не ручаюсь сегодня. Тоже отхлебни, и двинем, - она совершенно мальчишеским жестом протянула ему фляжку со своим гербом. - Твоё кресло вон там, разберёшься, вдруг ещё стрелять придётся по люциферитам.
- Кто это такие, чёрт возьми? - не выдержал тот. - Анархисты, что ли?
- Хуже гораздо, - скривившись, проворчала Катерозе, - тоже мне, государственные деятели, а кто такие сатанисты по сути и как обзываются, не знаете, - она проворно застегнула какой-то проклепанный ремешок на лбу у своего венценосного гостя. - Они за его кровью пришли, и драка там явно из-за его волос идёт вовсю уже - а я боюсь при его состоянии дёрнуть в петлю Нестерова, неизвестно, что будет с его головой.
- Это что, вариации на тему культа Земли? - расстроившись, пробормотал Миттенмайер - он только что от души заценил напиток, которым пользовалась хозяйка.
- Культ Земли - это довольно безобидно даже было, - грустно усмехнувшись, сообщила Катерозе, вставая и направляясь к своему креслу, больше напоминавшему плотный кокон с множеством цветных ремней. - Он слишком заметен по сравнению с другими изобретениями той же конторы, чей начальник - сатана. Ладно, проскочим как-нибудь, - совсем буднично продолжала она, устраиваясь на своём месте и не спеша застёгивая на себе разные секции. - Архистратиг пусть скажет за тобой - один клинок на сотню небожителей, - задорно пропела она вдруг, будто дежурную фразу или кодовые слова, - я не вступаю в безнадёжный бой, я собираюсь выйти победителем, - и ушла в себя, приникнув ко всем датчикам и приборам.
   Миттенмайер метнулся к своему месту пребывания - и, быстро просмотрев систему ведения огня, остался ею вполне удовлетворён. "Кабы нам с Ройенталем в капитанскую пору приходилось работать на этом, побыстрее бы мы выслужились, - не без удовольствия подумал он, устраиваясь. - Ах, да, миледи - с детства пилот истребителя, поэтому у неё всё подогнано под руку и поменьше за счёт того, что она летает одна, гонять кого-то по коридорам и наблюдать за дисциплиной ей вовсе не нужно... Но всё же, на редкость удобная система - раздвигается на двух пилотов, как ножницы, легко".
- Волк, тебе там удобно? - буднично, но заботливо осведомилась Катерозе, не отрываясь от работы.
- Вполне! - деловитым и довольным одновременно тоном ответил Миттенмайер. - К полёту готов!
- Ты знаешь, эта магнитная буря тут весьма некстати, мне кажется, - задумчиво произнесла она. - Не эфир, а помойка, да и чревато подсветкой фюзеляжа - ночью такое счастье врагу пожелать. Я скверно различаю кто где, а потому двинем-ка на самое видное место - вот там точно никто не увидит, и до утра отсидимся нормально, а то оперировать надо бы сейчас уже.
- Пробуй, - подражая интонациям Оберштайна, ответил напарник. - Нынче ты капитан.
- Да-да, конечно, - тихо и бессодержательно ответила она, а затем густым и низким голосом протянула несколько слов, будто поднимая вверх меч перед спаррингом. - Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и бегут прочь от лица Его все ненавидящие Его! - руки в белых перчатках запорхали над приборной панелью, и вскоре "Изольда" отозвалась лёгкой дрожью встающей на след охотничьей собаки. - Ну, шеф, подмогай уже, не за себя просим... - это она прошептала и вовсе едва слышно.
   Изольда взмыла над лесом и тихо пошла по неизвестному Миттенмайеру курсу. В эфире сразу же началась дикая шумиха - по всей видимости, миледи из тех пилотов, что предпочитают слышать всё - опять-таки привычка истребителя... Но если до того там просто царил абсолютно дикий гам, ругань и невнятная околесица, то почти сразу большая часть орущих притихла, и несколько голосов произнесли почти одновременно что-то вроде: "Смотрите, это же ... Он Сам уходит... всё зря". Раздалось несколько звериных воплей - таких, что было трудно поверить, что их издают людские глотки, затем кто-то командирским воем отдал приказ "стрелять на поражение, любой ценой!!!". Леди фон Кройцер улыбалась ледяной улыбкой, шепча себе "ча-ча-ча, без кольца и шоссе". "Изольда" чуть качнулась, будто желая пригласить кого-то за собой, и Миттенмаер услышал голос её капитана у себя возле виска:
- Волк, веером, по всем ракетам пли.
   Миттенмайер спокойно выжал гашетки - должно быть, красивое со стороны-то зрелище было, успел он подумать. Да и стреляют враги как-то недостаточно чётко, этак через такие залпы можно идти особо не напрягаясь. Что миледи успешно и делала, даже не давая себе труда подпрыгивать - с земли-то оно и вовсе сурово и солидно выглядит, неужто вправду боятся, хотя вроде визжать ещё истошней начали? Он успел дать ещё два залпа, спокойно отбивая чужие атаки, как тут впереди по курсу обозначился чей-то борт похожих габаритов, и он явно намекал, что не собирается их пропускать...
- Ага, самый вредный из всей толпы козлищ вылез, то-то он в кустах ждал всё время, - процедила сквозь зубы Катерозе, - ну, вот мы и встретились, подстилка Бафомета, без тумаков ему - как без пряников.
   Миттенмайер забеспокоился - таран ему вовсе не нравился, но тут из эфира раздалось нечто очень злобное рычащим тенором и явно в ответ на её слова:
- Рыжая, не смей, он наш! Отдай по-хорошему!!!
- А по-хорошему с вами я не общаюсь, недомерки, - холодно усмехнулась Катерозе, не спуская с лица той же ледяной улыбки. - С дороги, криволапые, импотентами сделаю навечно.
   "Изольда" чуть приподнялась, не меняя скорости, и Ураганный Волк уже подумывал о том, чтоб вмешаться, как вдруг увидел, что по помехе кто-то открыл огонь справа, смеясь добродушным баритоном в ответ на яростный недоумённый рёв.
- Сначала со мной пообщайся, облезлый, это ж моя земля-то! - с мальчишеской бесшабашностью проговорил кто-то новенький, и эти интонации очень напомнили ему голос его императора, когда они развлекались в битве при Мар-Адетта... - Потом будешь мечтать, чтоб разговаривать с моим сеньором! - и стало видно, как под ними чужой корабль просто унесло в сторону от атаки неизвестного флагмана, за которым ринулись ещё какие-то мелкие посудины, очень напоминавшие собой как раз корабли исчезнувшего Союза...
- Что за чёрт, - ошарашенно молвил кто-то в эфире, - имперец во главе строя мятежников! Откуда они тут вообще и кто это???
- Ах ты резвая псина, - с тёплыми нотками в голосе похвалила атакующего Катерозе, - успел-таки и сюда уже...
- Спасибо, милая, я скоро за тобой, - совсем спокойно пропел новый голос, очень напоминавший тот, который был нынче весь вечер на связи, - ты даже не успеешь и соскучиться. Я не вступаю в безнадёжный бой...
- Ты просто в - бой, а дальше - как получится, - подхватила тем же тоном миледи. - Быть по сему, прикончи их.
- Слушаюсь, командор! - задорно прогремело в ответ. - Белая лилия, вперёд, отутюжим ублюдков, что служат отцу лжи!
   Внизу началась натуральная свалка - с земли взмывало то и дело некоторое количество чёрных кораблей, пытаясь атаковать пришельцев, те же явно получили разрешение не жалеть боекомлект... "Изольда" плавно уходила прочь, в темноту ночи, проходя насквозь редкие облака. Довольно скоро в эфире остался только треск помех и редкое шуршание возмущенной ионосферы планеты. Сонный Один под ней даже не особо мерцал огнями, будто потерял интерес к одинокой рукотворной ночной птице. А та вдруг осторожно, но крепко взяла кривую огромного радиуса, и пошла по ней, неторопливо держась, чтоб не завалиться в сторону.
- Что это ты делаешь? - не удержался от недоумённого вопроса Миттенмайер.
- Я не хочу пройти под зоной, где течёт девяноста мегаампер, - спокойно ответила Катерозе. - Нам с тобой ничего, выпьем пару кружек кофе потемнее, и баста, а вот у кого голова болит, тот может микроинсульт заработать спокойно. Или ещё какую пакость, вроде остановки сердца. А взлетать выше её - ловить лишнюю радиацию над плоскостью пачки магнитосферных суббурь, к чёрту такое удовольствие.
- Прости, - только и нашёлся он, что сказать.
- Да ладно, твоя фамилия ведь не Акасофу, - добродушно фыркнула леди фон Кройцер, - ты не обязан это помнить.
   Через несколько вполне себе тихих минут Катерозе почти неслышно щёлкнула блоком связи:
- Пауль, что там делается без нас?
- Мастер-класс твои парни показывают, любуемся все, - тут же отозвался Оберштайн вполне себе невозмутимым тоном. - Им хватает работы - ощущение, что сюда свалилась вся мразь с целого сектора центральных систем, за месяц они собирались незаметно, что ли.
- А я говорила, что это возможно, - не сдержалась она. - Ладно, тогда я ухожу вовсе на нейтральную полосу с букетом, как и планировалось поначалу. Появитесь, когда отмечусь сама, не доверяю я местным коновалам.
- Что, совсем скверно?! - не сдержался уже Оберштайн. - Отмечайся чаще в таком случае!
- Не совсем, но мне нужно поработать, - деловым и медлительным тоном ответила Катерозе. - Не нервничай понапрасну.
- Хорошо, - бесцветно бросил тот и отключился, но Миттенмайеру показалось, что собеседник был рад услышанному.
   "А разве я был бы не рад? - подумал Ураганный Волк. - Он прав, без миледи мы бы уже все пропали тут, ни черта толком не успев". Катерозе едва-едва, но различить всё же было можно, напевала себе под нос, полностью увлечённая работой:
- На клинке меж адом или раем, как канатоходец на краю, что пою - давно не выбираю, выбираю то, что не пою, - потом, поле паузы в несколько секунд. - Начерно тасуется колода, крапленые карты у судьбы, если где мерещится свобода - вслед за ней появятся гробы. Ага. Помещаемся... Хорошо, - заметила она самой себе.
   «Изольда» плавно, но по-деловому неумолимо пошла вниз, куда-то к ночным аллеям и лужайкам, в темноту. Ещё через несколько минут она совершенно ровно встала, едва заметно дрогнув. Оставив включенным сканер, что показывал обстановку в этом месте, её капитан едва ли не мгновенно выскочила из оплёток кресла и метнулась к спящему гостю. Снова проверив губами его лоб и виски, она вздохнула с некоторым облегчением.
- Спит крепко, хуже ему не стало, это главное, - усталым тоном сообщила она Миттенмайеру, тоже подоспевшему со своего места. – Но предстоит муторная возня, и надо торопиться, иначе не соберём Райнхарда в прежнем виде, - она проворно достала откуда-то из-под ковров внушительного объёма походную сумку, а затем подошла просмотреть данные сканера. – Порядок, - задумчиво помолчав, подвела она итог. – Сейчас выдвинемся, снимай свой плащ, понесём его на нём вместе. Так будет быстрее и логичнее.
   Они вдвоём очень осторожно уложили спящего на алый плащ адмирала, вместе со всей подушечно-ременной экипировкой, которую Катерозе возвела вокруг раненого. Райнхард пару раз тихо стонал во время этих приготовлений, но на измученном лице вполне себе заметно поселилась улыбка. Кровавые ссадины на шее и порванные губы уже взялись затягиваться от впитавшегося в ткани геля, но оттого были даже более заметны своей чернотой. А сам император выглядел сейчас совершенно беззащитным, хоть и по-прежнему величественным. Катерозе, будучи под этим как раз впечатлением, скинула с себя плащ Ройенталя и аккуратно накрыла им спящего, как будто от возможной простуды от ночной свежести – возможно, она сама так и думала в этот момент. Они молча переглянулись с Миттенмайером, и взялись за это подобие носилок – она спиной к раненому, со стороны его головы, он – лицом, со стороны ног, чтоб в случае чего удобнее было принять тело полностью на себя.
   Оказывается, миледи действительно обладала недюжинной физической силой для дамы её комплекции – ничего не указывало на то, что она прижата серьёзной нагрузкой, и двигалась она чуть ли не бегом по аппарели и дальше, по мощёной дорожке, ведущей к какому-то масштабному сооружению, не особо видному в ночной темноте, а светляки в цветах по окраинам дорожки были кстати только, чтоб не споткнуться. В воздухе разило ночными фиалками, чем-то ещё почти пряным, и всё тонуло в дымке ещё только зарождающегося тумана, пропитанной запахом белых лилий. Ступени какого-то парадного крыльца, это не совсем помеха, конечно, но рассмотреть, что это за особняк – или даже что-то покруче явно, с такой-то высотой потолков, присущей разве что дворцу, не было никакой возможности. Массивные старинные двери, явно вычурная спесь высшей гольденбаумской знати, открылись едва ли не сами – на самом деле, от помощи сапог Катерозе, но Миттенмайера уже стала интриговать обстановка, показавшаяся ему странно знакомой, даже очень знакомой. Безлюдный спящий старый дворец – что за поместье, судя по всему, почти или совсем нетронутое, с убранством старой гольденбаумской эпохи, в полутьме коридоров усыпано цветами белых лилий – как будто нарочно приглашало идти куда-то, но при этом света внутри почти не было, только несколько слабых светлячков скупо лило слабый свет у дверных проёмов. А вся обстановка тонула в ночном сумраке, но, однако, окна тут были такие, что впору балы устраивать самого крупного масштаба. И лилии, в избытке валявшиеся прямо на полу по обе стороны их пути, явно нарочно кем-то уложенные здесь – однако никакого намёка на присутствие этого кого-то пока не проявлялось совсем. Они прошли уже приличное расстояние внутри, но людей не ощущалось вовсе – здесь явно было пусто, если кто и был, то совсем недавно удалился отсюда. И всё же Миттенмайер не мог отделаться от ощущения, что он уже бывал здесь, и не раз, когда-то давно. Но когда, зачем? Об этом можно было гадать, да ещё спросить миледи, но она явно торопилась и вряд ли желала разговаривать – а может, это само убранство интерьера не располагало к какому-либо обмену словами? Наконец они свернули в какое-то помещение, прошествовав перед этим, кажется, ещё через огромную залу с высоченными сводами – пару раз стукнув по полу каблуками случайно, по звуку можно было определить, что пространство было более чем солидно.
   А место прибытия оказалось вполне себе готовой к обитанию спальней – и даже кровать была расстелена до белых вышитых простыней. Здесь действительно была старая, по старой гольденбаумской моде выдержанная, обстановка, даже с какими-то явно антикварными и дорогими подсвечниками. Кровать была с вычурным балдахином, расшитым ещё гербами с орлом в короне – и самое любопытное, что по углам её кто-то заботливо наставил букетов в старых же вазонах – от лилий сегодня можно свихнуться, решил про себя Миттенмайер, помогая Катерозе укладывать их ношу на эту кровать. Здесь ощущение знакомого чего-то пропало – видимо, именно в этой комнате ему бывать не доводилось. Кроме того, спальня-то спальней, а кто-то совсем недавно пользовался её частью в качестве кабинета – и несколько уютных кресел, и стол у стены с подмигивающей сигнальной подсветкой планшеткой, явно для серьёзных выкладок, и даже что-то под огромной салфеткой на другом столе, явно съедобное, раз бутылка высовывается. Интересно, что за намёки, что гостей ждали, и с почтением? Катерозе первым делом отправила на кресла оба их плаща, затем подтащила к кровати низкий столик, на который взялась вытаскивать содержимое сумки, что прихватила на «Изольде». Первым делом оттуда появился хирургический халат, который она расположила на себе поверх кожанки, отчего-то не желая её снять. Потом разные ящики с нужными инструментами, салфетки и прочая…
- Ступай туда, - Катерозе указала напарнику на дверь в ванную, - на тебе пыль могла остаться, освежись и отряхнись, да там ещё халат должен быть, надень. И будешь помогать, а пока я свет ставлю.
  Миттенмайер постарался, чтоб его ждать не пришлось, но прежде чем вернуться в странную спальню, которую миледи успешно превращала сейчас частично в операционную, глянул-таки в зеркало. На него смотрело его лицо, но измождённое, как в пору возвращения от погибшего Ройенталя, не иначе… Оказывается, юность когда-то куда-то исчезла, никого не поставив об этом в известность, и сейчас отражению было даже не сорок, хотя это было бы логично, пара лет за два часа сгорела где-то, а ещё дважды по два с лишним года намотали эти ужасные получасы неизвестности. Сколько же лет сгорело одной вспышкой у императора в этом аду? И что за нервы у миледи, если она чувствовала его боль, как свою, и вместо истерики сейчас надевает перчатки хирурга – шить на живую у Ройенталя, предположим, у него бы получилось, но прикасаться с этим к Императору… А если ещё и резать, эх, постарел я, постарел, с такими страхами, видать, перенервничал слишком, да и не заметил ещё. Или миледи права – чем доверять кому-то, лучше взять дело на себя? Пожалуй, выбора точно нет, соглашусь. Пусть командует – раз я только ассистент, что, себя в руки не возьму, хоть ценой ещё пары лет? Помнится, когда они пять лет назад сидели всем штабом в тоске и ужасе, ожидая смерти Императора, кто-то в истерике даже выдвинул идею поменяться оставшимися годами жизни – скинувшись все вместе, могли бы одолжить сюзерену на жизнь, кабы можно было это осуществить… А ещё Мюллер как-то рассказал, как Император на Урваши приказал им всем спрятаться за его спину, и сам вышел к убийцам, дабы поинтересоваться, кто самый смелый и выстрелит первым – выстрелил какой-то капрал, да только очередью, да по своим же подельникам… Но то – беготня под выстрелами, к которым все они привыкли, а тут – пытки… Да, бежать и мстить врагам гораздо проще – вот, видать, отчего сейчас этим заняты какие-то явно совсем молодые ребята, а у нас и пострашнее дело при внешней-то его простоте. Всё, хватит бояться, Волк, не то Ройенталь рассердится и будет прав. Император страдал ради нас всех, уж точно мог бы договориться с врагом, чтоб облегчить свою участь – да не в его это характере, тебе ничего этого не досталось, двигай уже…
   Катерозе успела вполне со всеми приспособлениями, нужными для хирурга, но сейчас стояла у края кровати на коленях, закрыв глаза и сложив ладони в молчаливой молитве. Балдахин у неё вполне сгодился в качестве крепления для света, и сейчас безжалостное белое сияние лилось на неподвижную фигуру императора, лежавшего на боку. Он словно пытался улыбнуться во сне, но не смог, и рассыпавшиеся по подушке пряди его золотых волос стали почти пепельными, будто поседевшие, от мысли об этом в горле мгновенно возник ужасный твёрдый комок. Страшное впечатление, что сейчас дела мало отличаются от кошмара, что был пять лет назад, усиливал ещё проклепанный ремешок, что остался сейчас на голове, перетягивая лоб, и то, что волосы были отрезаны хоть и не выше затылка, но явно указывали, что не самым аккуратным способом. И уж явно не самым приятным, настойчиво думалось себе внутри. Рубаха, которую они надели на раненого в плену, уже успешно покрылась широкими кровавыми пятнами на спине, да ещё зияли колотые раны на запястьях – слишком глубокие, чтоб их мог быстро взять заживляющий гель, уже припухшие – вполне достаточно для бессонницы, например. И ещё эта чернота под глазами, которую уже не спишешь на случайные тени. Миттенмайер почувствовал острый дефицит самообладания и отвернулся, якобы затем, чтоб надеть перчатки и маску. У него одновременно засаднило, застучало и заухало где-то в том районе, где располагалось сердце. Катерозе, видимо, закончила молитву и вскочила на ноги. Она внимательно посмотрела на Миттенмайера, тому показалось, что поняла всё, что он чувствует. Её белый убор на волосах и маска на лице полностью преобразил её, и хотя она вовсе не излучала сейчас уверенность, какое-то тепло, совершенно неуловимое, появлялось от неё сейчас внутри.
- Не бойся, мы справимся, а он сильный, поможет нам, - тихо сказала она ему, - подходи ближе.
  Миттенмайер выдохнул и послушался. Как хорошо, что миледи убрала линзу – и сейчас её глаза были бездонными, но не пугали. Она тихо взяла его ладони в свои – в перчатках это смотрелось вполне логично:
- Не бойся, всё получится хорошо, - она произнесла этого как-то даже буднично, но от этих слов стало спокойно, просто спокойно, и всё. – Это ненадолго, как мимо чёрной дыры проскочить – потом на автомате уже выносит. Или вы на флагманах уже подзабыли, как оно? – она даже слегка улыбнулась, чуть склонив голову.
- Так пять лет уже не воевали толком, - не осознав, что улыбается в ответ, проговорил Миттенмайер, - из-за тебя же и тишина, слава Богу. Но это не значит, что забыли, - он даже хитро подмигнул, тоже не осознавая этого.
- И здесь тоже навык не забывается, - спокойно ответила миледи. – Пока отвернись, если тебе тяжело. Это нормально, не каждый мужчина сразу берётся за резку на живую.
   Катерозе отвернулась сама и осторожно взялась укладывать спящего вверх спиной. Райнхард тихо застонал, не открывая глаз и не шевелясь, но не сопротивлялся.
- Больно, Катерозе, больно, - совсем тихо и вымученно произнесли почти полностью почерневшие губы. – Прости, Катерозе.
- Сейчас полегчает, Райнхард, - ласково и уверенно сказала миледи, роняя слова негромко, но очень чётко. – Ты не волнуйся, сейчас ты уснёшь крепче, и раны мы зашьём, слышишь? Не бойся, мы рядом и всё в порядке, тебя надо починить. Спи. Спи, Райнхард, всё в порядке, потом увидишь сам, - она аккуратно закатала рубашку на спине и взялась за нужные шприцы с ампулами.
   Миттенмайер не удержался и посмотрел сразу. Его швырнуло в дикий жар, тут же. Раны были такой глубины, что помещалась едва ли не вся ширина ладони – и так во всю спину, вдоль, не иначе, как фирменный стиль профессионального умельца кромсать тело в клочки…
- Почему же он ещё мог быть в сознании столько времени? – с ужасом пробормотал адмирал вслух.
- Нас ждал, - спокойно пояснила Катерозе, занятая уколами. – Другой бы просто умер себе спокойно уже.
- И неудивительно, - почти прошептал Миттенмайер.
   Эти полчаса сошли ещё лет за пять, должно быть, но миледи оказалась права – хотя ни о чём другом думать было невозможно, выполнить работу у них получилось хорошо. Катерозе вполне могла соперничать с лучшими хирургами, которых доводилось встречать адмиралу – и наложила нужные швы едва ли не лучше самого маститого из них. Потом они осторожно возились с повязками – но раненый уже никак не реагировал на это. Он тихо и ровно дышал, но миледи то и дело трогала губами его лоб, каждый раз ровно кивая – но, видимо, вовсе не уверенная, что придётся снова ровно кивнуть. Наконец они закончили, осторожно уложив тело грудью на подушки и стащив сапоги, завернули его в лёгкое одеяло, а Катерозе прицепила к запястью небольшой датчик неизвестной адмиралу модели.
- Наследство розенриттеров, внутрикорпоративная заморочка, - пояснила она сама, заметив заинтересованный взгляд, - хотя на деле просто усовершенствованная имперская модель, республика толком нигде не обошла своего врага, оттого и бесилась всегда. Но розенриттеры, будучи элитой, довольно свободны от этих истерик были вплоть до ликвидации Союза. Но конкуренции с имперцами им было не выдержать, вот и результат – скатились до уровня обычных бандитов, - она грустно вздохнула. – Знай я это всё раньше, ваш Ройенталь был бы цел. А так – сплошное горе, право.
- Ты так близко к сердцу воспринимаешь не свои потери, - вежливо произнёс в ответ Миттенмайер, дабы просто поддержать разговор и чуть разгрузить затянутые до отказа нервы, - а между тем это была ещё не твоя война.
- Уже моя, - устало вздохнула Катерозе, занявшись уборкой инструмента со стола снова в сумку, - как не моя, когда я на ней выросла. Это ж моя Галактика, Ураганный Волк, и я в ней позволяю быть только тем, кому следует там быть, оттого мне и жаль потерянных. Кабы я знала, что мне не стоит пытаться вытащить отца, я занялась бы Ройенталем сразу, не угробив столько времени. Теперь вот в пропасть рухнули все розенриттеры – как и отец же, и мне их уже не жаль даже, жаль просто, что это таки произошло. И жаль, что похоже, эта судьба ожидает не только меня – остаться без отца окончательно, как ни хуже ещё чего, а они же парни там почти все…
- О ком ты? – спросил адмирал уже с неподдельным интересом. – Уж не о тех ли, кто сражается сейчас с сатанистами?
- Именно, - горько усмехнулась Катерозе. – Белая лилия против красной розы, и она победит, потому что бьётся за своего Императора, да вот только какой ценой, мне даже страшно думать. Они все моложе меня гораздо, все меня любят – но дети же ещё, право… А родители поставили их в страшную позицию – или мы, или Лилия. Понимаешь, как это ужасно? Это похуже, чем выбирать между старой династией и новой, там вовсе нет проблемы, я так Меркатцу и рявкнула на Изерлоне. Этот лицемер надел траур по Фаренхайту и перестал ходить на заседания командования, а кто же он, старый хрыч, как не настоящий-то убийца Фаренхайта, а? Он, а не Ян Вэньли, вообще-то. Его и отец за это не любил – хотя будто бы тоже служил Яну до конца, но понимал, что Меркатц служит своёй гордыне гораздо больше.
- И… как Меркатц отреагировал на тебя? – быстро спросил Миттенмайер, поспешно повернувшись к миледи так, чтоб видеть её лицо. Она не торопясь сняла с лица маску, не пытаясь устраниться.
- Просто сбежал прочь, не желая что-то отвечать соплячке, - без всяких эмоций произнесла она. – Я обнаглела и ещё крикнула вслед: «Да ты боишься Лоэнграмма, вот  и всё!» Просто на рефлексе, я тогда злилась на отца, злилась на всех, и не могла упустить такой шанс сорвать злость. Когда вынужден заниматься тем, чем не хочешь, злоба вырастает до немыслимых пределов, во всяком случае, у меня так. К тому же молодость и женский род позволяют делать многое дополнительно, и я об этом вовсе не жалею.
- Подожди, - Миттенмайер намеренно сменил тему, - так что же, Лилия – это вчерашние розенриттеры?
- Это их дети из элитных школ спецназа – они там с семи лет живут и учатся, - тихо улыбнулась Катерозе. – Все очень непростые дети, слишком непростые, чтоб оказаться среди обычных сверстников. Иначе бы бешеная популярность Лоэнграмма там не развилась – у всех сущий абзац с роднёй и благополучным окружением обычных соотечественников. И все очень чувствительны ко лжи и ненавидят её – а это патриотическое воспитание сплошной пустой риторикой и было, да ещё пример Яна-Чудотворца перед глазами, как его республика за геройство отблагодарила. Так что без вариантов – за пять лет существования ордена иной идеологии возникнуть просто не могло. Присядем, я с ног валюсь, - тихо вздохнула она, снимая перчатки и халат.
   Миттенмайер пододвинул ей кресло, затем, проверив дальний стол, налил пару бокалов вина. Катерозе молча кивнула и взяла у него один. Они уселись почти рядом, приглушив яркий свет в импровизированной операционной, друг напротив друга.
- Что тебе ещё рассказать про Лилию, пока они не дозвонились ко мне с отчётом, чего я хоть и жду, но боюсь? – вежливо спросила Катерозе, неспешно потягивая вино. Старое, гольденбаумское, отметил адмирал. Интересно…
- Если ордену пять лет, то когда он и как возник? – искренне полюбопытствовал Миттенмайер, радуясь возможности сделать вид, что вовсе не нервничал только что. – У нас ведь было одно интересное событие в тот год, помнится…
- Ой да, именно поэтому и возник, - фыркнула Катерозе тоном светской львицы, чуть склонив голову – а лилии почти и не завяли, пришла вдруг мысль. – Вообще настроения бродили давно, аж со времён падения хунты – всем дико понравилось, что маркиз Лоэнграмм так красиво развёл республику, покуда занят своими делами. Тут и военнопленные рассказали, что в имперских тюрьмах лучше кормят, чем в армии Союза, да и беженцы из империи помчались – в общем, там у вас есть кто-то дико крутой, наших трупозакидателей делающий легко. Такому не грех служить, понятно? Не то, что нашим жуликам и ворам, наживающимся на войне, а свои семьи упрятавшие аж на Феззане. Дай шоколад сюда, не то меня сморит невовремя. И прихвати имбирь ещё.
   Миттенмайер поспешно повиновался и застыл рядом с вопросом на лице. Катерозе вежливо кивнула.
- Потом самые умные, - она торжествующе улыбнулась, - не могли отделаться от восторга, как снова красиво валяют командование Союза, Ян только уворачиваться успевает. Теперь сам посуди – ребятам вот-вот идти драться, а у нас нет клятвы верности сюзерену, один трёп о святости демократии, а ей цену, шлюхе такой, дети знают, - Катерозе жёстко усмехнулась. – Да и за что умирать – за трескучие фразы, что ли? Чтоб Трюнихт свои пешечки двигал в Совет, да и всё? Дайте хоть нормального командующего, да не такого, чтоб любой псих застрелил ради забавы, и не такого, чтоб двух слов связать не мог с вечно кислой рожей оттого, что в отставку выйти не может, ага, ха-ха! Тут Ройенталь наконец-то, ура! Но… разборка-то не наша, да мы ещё не все выросли – но хоть уже надежда есть, что пристроимся – ждали империю, ждали, дождались наконец. Конфеты приличные привозить с Феззана стали, не то что местный жжёный сахар в леденцах, вообще еда нормальная появилась, вместо крупы с камнями и химического мяса. И опять облом, служить толком некому – выпускники сами по себе, скука, оттого связь держат между собой стабильно. Чинуши пытаются по-тихому преобразовать лагеря юных розентриттеров в плацдарм для сопротивления империи, и это почти удаётся на фоне общего уныния, но…
   Катерозе смолкла, сжевав слишком крупный кусок засахаренного имбиря, и залпом допила вино.
- Но? – Миттенмайер сам не заметил, как задал этот вопрос, доливая вино собеседнице.
- Но поздно – наши девочки влюбляются в ваших адмиралов, и в их командующего, это раз, - цинично усмехнулась Катерозе. – Правда, пока молча и с опаской, но свои кислые офицерские морды, что видишь каждый день, осторчертевают быстро, а кто может сравниться с Лоэнграммом, а? У него там такие, ах, не то, что наши придурки, охреневающие от собственной безнаказанности и нахальства, и вот уже папина пассия при всех залепляет ему пощёчину за слишком грязные словеса по адресу императора – и тот это проглатывает. Это только на Изерлоне, но в лагерях-то детишки уже не триколор нашивают на дискотеку собираясь, а значки с изображением льва мастерят, это два. А ещё ведь есть жутко дорогие значки с вашими лицами, к примеру, твоя личина, Волк, стоила на внутрилагерном рынке два кило феззанских конфет - не всякий мог приобрести,  - Катерозе улыбнулась поистине лукаво и чокнулась с бокалом собеседника. – Да и слухи ходят, что это не Юлиан Минц прорвался на флагман к императору, зарубив охрану, мол, где ему против таких зубров, а это его кораблик сцапала на подходе к «Брунгильде» охрана, да и взяла себе в почётные заложники, чтоб потешить императора, он же добряк и весёлый. Три.
-Ч-чего? - ошарашенно пробормотал Миттенмайер. - Что особенного в феззанских конфетах? И... - он осёкся, смутившись.
    Леди фон Кройцер посмотрела на него весело, но свысока.
- Ай, вам, имперцам, это понять почти невозможно, вы ведь жили среди садов, аллей и фонтанов, в любом случае. А мы вот дети промзоны, в которой ничего, кроме серости и уныния техпостроек нет, одни кирпичи и битые стёкла, палки да остовы от погибшей техники, даже птицы и те падальщики, ни одной певчей. Думаете, если в столице центральный район ничего, так и весь Союз такой, что ли? - она презрительно усмехнулась. - В войну вообще всё стало, даже общественный транспорт и тот то и дело дохлым оказывался. Консервы и те приходилось доставать с боем, а что уж про яркие тряпки да прочие радости жизни говорить, это была немыслимая роскошь. Фарфоровая да стеклянная посуда стала символом богатства, что, в голове, поди не укладывается? А это так, и детям безумно хотелось праздника, а не похорон очередных. Так что два кило за твоё изображение - это месячный доход на одного человека, впрочем, не все получки до него дотягивали. И это ещё не самая высокая такса, кое-кто стоил и подороже, например, Фаренхайт и Ройенталь в два раза больше обычно уходили, - она посмотрела на него внимательнее и еле удержалась от хохота. - Что рад, что сидишь или ещё чего узнать хочешь? Например, как всё это пряталось от начальства, да?
   Ураганный Волк через силу, но овладел собой, и с безнадёжным вздохом махнул рукой:
- Ты права, слишком неожиданная информация. Причём вся. Слушаю тебя дальше.
   Катерозе спокойно пожала плечами и продолжила:
- Впрочем, мы, дети розенриттеров да им подобные, на деле были элитой среди сверстников, и, хотя те не знали, что остатки аппарата Союза сделали на нас последнюю ставку, не будучи осведомлены о наших истинных пристрастиях, очень выбешивались на сам факт нашего существования. Они ведь понимали, кто потом будет ими командовать, когда все вырастут. Но дело не в них вовсе. Планы наших начальников сильно пошатнулись как раз после отъезда на Феззан вслед за Императором остатков изерлонского командования. Минц утащил меня с собой, а ребята в лагерях остались ждать новостей. И тут… - она замялась.
- И тут? – поднажал заинтересованный донельзя адмирал – ему никогда не приходило в голову ничего подобного, рассмотреть тогдашние события с такой точки зрения, пожалуй, это новостью было даже для Оберштайна…
- Я приехала очень поздно, после свалки в главном лагере на Хайнессене, уже замужней дамой и героиней всей планеты,  - поморщившись, словно от неуверенности, стоит ли рассказывать, задумчиво продолжила говорить Катерозе. – Но туда уже тогда, когда ваш штаб выл от горя, тоже просочились слухи о скорой смерти Императора. Руководство лагеря в лучших традициях республики устроило масштабную гулянку по такому поводу  – и всех воспитанников обязало тоже веселиться. Не мог же весь лагерь сказаться больным поголовно, логично? Да и слишком соблазнительно было подчиниться приказу как следует потанцевать, ведь алкоголь разрешили без ограничений… Ну что ты глядишь на меня так, а, Волк? Это от вас Мюллер прилетел с соболезнованиями к гробу Яна, а у республики традиции такие, надо было учитывать сразу. И выросло бы это замечательное начинание в масштабную волну по всей территории Новых земель, кабы не одно обстоятельство, зарубившее его на корню, к счастью огромному, - она усталым жестом опрокинула весь бокал. – Не наливай мне больше, пьянеть не хочу. Рано ещё.
- Что за обстоятельство? – промямлил Миттенмайер, ещё не отошедший от шока из-за новости о плясках от радости из-за тогдашней смертельной болезни императора – это было слишком по всем меркам и отдавало чем-то уж вовсе нечеловеческим. И оттого ужасным до омерзения.
- В фольклоре республики имелась старинная песня, прославлявшая закидывание врага трупами своих же, - с грустным вздохом продолжила Катерозе, потянувшись всем телом, - про таран ещё атмосферного истребителя и нормального звездолёта – как видишь, на это настраивали с пелёнок. Сейчас техники посмеются только, но интеллигенции хоть кол на голове теши – метафора якобы, ага. Главное – тупая бравада, мол, экие мы крутые, без правил воюем, да и мотивчик развесёлый. Ну так нашёлся паренёк, что переложил на эту мелодию слова, и получилась песня имперских рейдеров, размазывающих республику, в мифологии местной, конечно, зато просто убийственно – и жахнул этим со сцены, сначала. А потом, заметив, что поддержка имеется, сказал всё, что следует по поводу вечеринки, всё, что все между собой думали про Лоэнграмма, вслух – и спровоцировал рёв «Зиг кайзер!». Руководство попыталось вмешаться, убрать парня, прекратить здравицы в честь императора – бесполезно, подпившие детки, умевшие и любившие драться, наваляли своим же командирам, наутро цинично списав всё на пьянку и не извинившись даже. Так Белая Лилия и получилась, в честь белого плаща Императора Лоэнграмма - тихо улыбнулась Катерозе, - остальное приложилось уже само. Но одно дело – выбрать сюзерена и гордо орать об этом везде, где пожелаешь, другое – потерять при этом кое-что очень ощутимое, вроде родни. Пока у нас не было осечек, но и выбор не вставал. Я не уверена не за себя, - она с сомнением закусила губу.
   Ожила связь, и прежде, чем миледи успела ответить, протарахтело бойкой дробью: "Шаг из Орлеанского предместья в горло истребительной войны, стоила костра корона в Реймсе, лилии не стоили цены».
- Катерозе, это что ещё за пунктик там у них с волосами моего Императора, а? – запыхавшимся голосом вещал "козырной валет", будто слегка удивляясь. – Придумали сами или что такое?
- Увы, может быть, - убитым тоном ответила миледи. – Они отрезаны, и он сейчас спит.
- Понял, спасибо, - вежливо ответил молодой воин уже совсем по-деловому. – Тогда надо их достать, да и всё.
- Йозеф! – резко окликнула миледи. – Не рискуй попусту, лучше сжечь напалмом кого следует!
- Ничего, сеструля, - рассмеялись в ответ уже явно в упоении битвы, - пока я не встретил Лоэнграмма, мне всё нипочём, ты ж это знаешь, ха-ха-ха! А это будет хороший повод, право! – и уже громовым приказным тоном прогремело явно на другой канал связи. – Аугусто, бери командование, я пошёл – на этих уродов явно Гольденбаума нет! Зиг кайзер Лоэнграмм, Белая Лилия, никого не жалеть, они тронули сюзерена!
- Йозеф! – в ужасе крикнула фон Кройцер. – Йозеф, не балуй, у меня братьев нет больше!
   Прежде чем связь окончательно прервалась, донеслось по-доброму проникновенно:
- Катерозе, тебе нужен старший брат, но это не значит, что младший должен пропасть, верно? Это моя битва за Лоэнграмма, не мешай, я вернусь, жди!
   Катерозе побледнела с искажённым лицом, поспешно набирая нужный номер:
- Господи, «Гольденбаума нет» - они что там, рехнулись уже в драке совсем? – и, покосившись на Миттенмайера, сочла нужным пояснить. – Это проклятие вообще никогда не произносится, а он играется им, как хочет – не на полигоне же шуточки нынче! Как вас жёны-то ждут, да ещё месяцами, никогда этого себе не уясню, лучше сама драться полезу, - ошарашенно пробормотала она себе под нос. – Так, а это ещё что такое тут наприходило, ладно, разберёмся. Ага, в кои веки с Хайнессена нет дурных новостей, вот потеха. Аааа, что за ночка, я боюсь остаться одна, братик совсем сдурел, лезет к чёрту в пасть, а я сделать ничего не могууу....
   Миттенмайер плавным движением взял её запястье в свою ладонь и ровно посмотрел ей в глаза:
- Не стоит так нервничать, он у тебя явно знает, что делает. А раз знает, значит, сделает, - он вежливо улыбнулся ей только глазами, и она, кивнув в знак благодарности, обмякла в кресле. - Вот давай лучше за его победу и выпьем, хорошо? - убедившись, что его влияние воспринимается положительно, разлил ещё вина по бокалам, хотя для этого пришлось вкладывать пустой бокал в сильно отвердевшие пальцы девушки. - Этот младший у тебя, поди, родной и единственный? - произнёс он почти великосветским тоном, чокаясь и пригубив.
   Катерозе отхлебнула разом половину, издав невнятный стон.
- Они никогда не поймут нашей зависти, во беда, - задумчиво проговорила она себе самой и поспешно взглянула очень блестящим взглядом на собеседника. - Волк, он мне такой же брат на деле, как и ты, если что. Я - унылая безотцовщина, с мамой-дурындой, что принесла отцу и не сказала, от кого, ей был нужен не мужчина, а мифы про него. Дед сплавил меня с глаз долой и рад был несказанно - тут я его прекрасно понимаю, но он умер раньше, чем я осиротела. И никто не удосужился мне братьев сделать, вот и вся недолга. Самоопределяемся, как сами желаем - и у меня больше и нет никого, кто называет моих детей племянниками.


 3. Над бездной.


Миттенмайер почувствовал, что воротник ему отчего-то сильно давит, и машинальным движением оттянул его слегка от шеи. Потом провёл ладонью по лицу, будто снимая с него несуществующую на самом деле пелену.
- Как вы там выжили, в таком случае, в этом кошмаре? - тихо сказал он, непонятно к кому обращаясь. - Не хотел об этом говорить, но слишком многое указывало, что ваша территория просто отравлена - как только мы перебазировались на неё основательно, начались серьёзные проблемы. Только на Хайнессене было два пожара, в котором ставка уцелела просто чудом, Ройенталь там просто рехнулся, да и смертельная болезнь императора тоже развилась именно там.
   Катерозе спокойно - или она просто хотела, чтоб так казалось - опрокинула в себя оставшееся в бокале вино:
- Именно поэтому, поскольку яд мы впитывали с детства, нас он брал лишь частично, а вы все - без иммунитета, с чистых хлебов приехали. Даром я взялась, что ли, сама за это дело, выгнав вас с гиблого места под предлогом формальной автономии Хайнессена? - она холодно пожала плечами, видимо, успев уже успокоиться. - Не скажу, что всё хорошо, но процесс идёт в нужную сторону. Пять лет прошло, выросло ещё множество амбициозных ребят, желающих красоваться в блестящих мундирах, дабы девушки стонали от счастья под ними, а не под имперским офицером, который хоть и весьма крут, но только развлекается. Развивать свою инфраструктуру охоту отбили давно, ещё до появления хунты, поэтому молодёжь предпочитает сорваться в метрополию подальше и обосноваться там - это скоро может стать проблемой, потому что они злые и упрямые, растолкают аборигенов в старой империи даже не напрягаясь. С другой стороны, неудачники из метрополии поедут ко мне, пытаясь сыграть на авторитете империи и устроиться комфортно, нарастят мне новую, нормальную инфраструктуру  - а после того, как полностью заработает вся сеть храмов по всей Галактике, опасная территория будет просто вымыта. Везде.
- Катерозе, - задумчиво произнёс адмирал, - я давно хотел узнать кое-что, но опасался, что это прозвучит невежливо...
- Я догадываюсь, - она усмехнулась чуть игриво, снова потягиваясь и разминая уставшие плечи. - Почти сразу после начала моей деятельности на Хайнессене был громкий скандал с имперским офицером, обвинённым в изнасиловании, которого было приказано оставить в покое, это ведь тебя интересует?
   Он сокрушённо покачал головой и молча кивнул.
- Зря сравниваешь, на деле общего нисколько, хотя может показаться, - она презрительно фыркула и вежливо продолжила. - Тебе не свезло, в твоём случае это были очень старые кадры от прежнего режима, иначе ты поступить не мог. У нас всё было не так - во-первых, офицер был уже давно ни разу не гольденбаумский, то есть иначе воспитан. Как ни забавно звучит, офицер эпохи Лоэнграмма - это совсем иное. Просто не мог сразу жениться, хотя не возражал. Родня дамочки упросила её написать заявление об изнасиловании, желая что-то получить с него кроме женитьбы - это обычная в Союзе практика вести себя таким образом, когда юбке что-то не нравится. Я всего лишь дала понять, что хотя спать с имперцем очень круто, поощрять такие традиции не буду.
   Миттенмайер посмотрел на неё, совершенно забыв о собственном выражении лица, она фыркнула, едва не расхохотавшись:
- Что, совсем незнакомые реалии, да? У нас вовсе не настоящее равенство полов, а диктатура самок эмансипэ и десяток поколений подкаблучников - таки сие республика, Волк, у нас даже имя ребёнку мать даёт, а не отец. Плюс уже старая формула вояк - бабы ещё нарожают, закидывайте врага трупами, в результате рожать модно даже, ведь всегда ненужного ребёнка можно сплавить с рук в армию. Плюс частое лишение родительских прав за недостаточный патриотизм, к которому все уже за полторы сотни лет привыкли. Я всего лишь сделала уточнение - будете у меня рожать, но от солдат Лоэнграмма, потому что в империи кого попало в армию не берут. А куда мне девать эту дикую прорву молодых весёлых вдов, которым замуж не надо, а развлечения - подавай и побольше? Их знаешь сколько наезжает каждый год со всей территории бывшего Союза, якобы здоровье поправлять? Поправляют мне демографию от нужных отцов да еще сами же за это неплохо платят - не то откуда у безработной без войны Белой Лилии средства на жизнь? Будучи рантье, не очень-то у нас разживёшься.
   Катерозе оставила собеседника переваривать услышанное, и проворно скользнула к спящему императору, дабы проверить показания датчика. Они ввергли её в молчаливую задумчивость почти на полминуты. Миттенмайер встряхнулся, заметив это, и с тревогой воззрился на неё с молчаливым вопросом в глазах. Миледи в ответ грустно вздохнула и неопределённо пожала плечами:
- Картина слишком смазана, не понятно толком, сломаны рёбра или сильно ушиблены. Придётся ждать до окончания действия дозы анальгетиков и иже с ними поутру, там будет яснее. Боюсь, на ногах он всё это не вытянет, а лечиться он не очень-то любит, в палате на закроешь, эх, как мне это всё понятно, но ничуть оттого не легче...
   Миттенмайер резко откинулся на спинку кресла, закусив губу. Похоже, тихой сапой начала подкрадываться усталость, а может, циничная логика молодого фактического диктатора странной планеты Хайнессен произвела на него гнетущее впечатление. Ведь формально леди фон Кройцер никто, только частное лицо что на своей подконтрольной территории, что в Империи. А на деле... комментарии излишни. Так вот, значит, что означает то странное решение - вместо снесённой императором гигантской статуи Анре Хайнессена на этом месте был сооружён небольшой памятник, скульптурная группа из трёх фигур. Ян Вэньли, сжавшийся в комок на скамейке, прикрывший лицо ладонью, всем своим видом указывающий, что хочет исчезнуть из места, где находится. Ройенталь, суровый и задумчивый, сложивший руки на груди и глядящий вдаль, спиной к адмиралу Союза, плащ имперского адмирала заметно развевается по ветру. И между ними - встревоженная Джессика Эдварс, со вскинутыми руками, словно умолявшая мужчин сделать что-то важное, и поскорей. Пять лет назад это казалось милым чудачеством инициативной группы граждан, не более того. Сейчас Миттенмайер понял смысл такой аллегории, а также кто руководил этими чудаками. Хотя Катерозе в то время прокомментировала это по-своему, безапелляционно и на всю страну: "Настоящая дочь своего отечества не та, что побежала за любимым в окопы чай ему подносить между атаками, а та, что постаралась остановить войну", большинство решили, что вдове Яна, успешно вышедшей замуж за имперского адмирала, не нашлось места в композиции как раз по этой причине. Оказывается, миледи умеет работать с такими материями и символами, что становится просто завидно от восхищения. Но всё же... Узнай такие вещи Биттенфельд, к примеру, он бы точно рявкнул бы: "Оберштайн в юбке!" А ну как большая часть ужасных слухов про рыжую бестию - правда без прикрас? Тут бы ты, Биттенфельд, сам рыжий огонь, а затрясся бы уже не от гнева, а от страха. Но страха, кстати, Миттенмайер в присутствии миледи всё же не ощущал, как не сказать наоборот. Да и Оберштайн прав, заявив, что просто так розенриттеры бы не взялись за похищение императора, их наверняка дополнительно мотивировали извне. Одна ли Эльфрида Кольрауш была тут замешана как заказчик? Вряд ли одна, а стало быть, недочёт тут с двух сторон - так ли плохо быть в таком случае слишком жёстким, как Оберштайн? Оберштайн вытащил ситуацию с Вестерлендом и Лихтенладе, разобрался с бардаком на Хайнессене и с де Вилье - нельзя не признать, что при всех достоинствах адмиралов, окружавших своего командующего, они бы не смогли в этих случаях ничего, кроме как умереть за императора. Красиво, но безрадостно и неэффективно. Катерозе также действует очень эффективно, но едва ли не более безжалостно. Так стоит ли, в таком случае, глядя на неё, критиковать старый лозунг "цель оправдывает средства"?
   Катерозе, похоже, также задумалась о чём-то и несознательно взялась неторопливо расхаживать по помещению, чуть опустив голову. Оттого негромкий сигнал вызова показался более значительным. "Вечность впереди - много или мало? Что имел - раздал, вновь душа пуста. Не впервые нам начинать сначала, верить и любить с чистого листа", - прогрохотало прежде, чем миледи восстановила связь и уселась в кресле, приготовившись к новостям:
- Слушаю, Пауль, - вежливо и спокойно проговорила она.
- Катрин, у нас новый перебежчик из особняка Эрледижен, - тем же тоном проговорил Оберштайн. - Он сообщает, что розентриттеры не получат плату за свою работу, поскольку обещанных денег в природе нет и не было. Планировалось всю банду к утру хорошо упоить старым вином с некоторыми добавками, но в суматохе нужная ёмкость была подменена обычной. Так что я ничего не дам теперь за головы заказчиков, которые вместе с ними сейчас сидят в цокольном этаже, ожидая нужного эффекта.
- Кто у нас заказчики? - быстро вставила миледи. - Те, что я и полагала?
- Именно, от фамилий потолок звенит, знаешь ли, - в голосе министра обороны проявилась чуть уловимая нотка презрения. - Я бы без твоего ведома уже чиркнул бы зажигалкой, но тут дозвонился некто Бергер, который уверяет, что ему есть, что сказать тебе лично. Тебя это интересует, или как?
- Пауль, разве мы не должны дать заблудшим овечкам... волчарам, впрочем, тоже, дать шанс покаяться? - с глумливыми интонациями в голосе проникновенно произнесла Катерозе. - Соединяй, только дай помехи для порядка.
- Ну, обижаешь просто, - усмехнулись в ответ. - Всё, можно общаться.
   Раздался тихий, но очень заметный треск, и через пяток секунд заговорил хриплый тенор с задушевными интонациями потомственного плебея:
- Рыжая, мои поздравления, для начала. Ты превзошла своего славного папашу, снимаю шляпу, что называется.
- И зачем мне твои любезности, Бергер? - ничего не выражающим тоном ответила Катерозе. - Я действую в своих интересах.
- Карин, мы бы хотели тебе служить, вот что, - с суровой серьёзностью просопели на том конце связи. - Лично тебе, понимаешь?
- Вы хотели, а я причём? - с вызовом поинтересовалась Катерозе, не удержавшись от презрительной гримасы.
- Карин, мы собирались отдать Золотоволосого тебе, но раз уж ты сама взяла, то мы внесём тогда свой гонорар за него.
   Катерозе, похоже, хотела сначала издать некий звериный рык, но в последний момент вместо этого нарочито весело рассмеялась.
- Бергер, тогда первый вопрос - а откуда у вас взялся Золотоволосый, не пояснишь мне? А также, в каком виде вы намеревались его мне отдавать? - с неподдельным добродушным интересом спросила она собеседника.
- Карин, мы не очень хорошо представляли себе, с кем имеем дело, - интонации говорившего очень напоминали манеры провинившегося школьника. - Кроме того, это не мы его трогали - и можем тебе также выдать их головы или живьём, как пожелаешь.
- Бергер, а вас разве не учили в детстве, что мразь не тот, кто режет, а тот, кто держит? - с неподдельным удивлением в голосе спросила миледи. - Зачем мне такого сорта кадры, вы же Эльфридой Кольрауш не побрезговали, верно?
- Разве не ты её нам оставила? - раздалось ошарашенно в ответ. - Но вряд ли ты станешь её защищать.
- Экие вы там фантазёры, стало быть, у вас точно проблемы, - презрительно процедила Катерозе. - Деньги-то у вас хотя бы на руках? А то чем будете откупаться от Оберштайна, например?
- Мы кто такой Оберштайн не знаем, - с важным апломбом произнёс розенриттер. - Мы с тобой говорим, вообще-то. А деньги отдадим все, как только привезут.
 - А если не привезут, Бергер, тогда что будете делать? - голос Катерозе зазвенел, напоминая интонации молоденькой учительницы. - Кроме того, Оберштайн знает, кто вы такие - и если он раньше вас не трогал, то теперь это явно изменится. Хотите, чтоб я вас от него прикрыла? Мне оно без надобности.
- Не привезут - вырежем этих благородных субчиков, да и баста, - злобно прошипели в ответ. - Ты права, проблемы начались, но мы надеемся сами с ними справиться. Мы просто хотим служить тебе - думаю, твой обожаемый Лоэнграмм на твоём месте нас бы принял.
- Ха-ха-ха, какой ты наивный либо наглый до дурости, - уже с презрением сказала миледи. - Ты даже не дал себе труда понять, что я-то вовсе не Лоэнграмм, для начала - и вам никто не мешал захотеть служить ему, пока была такая возможность. Кроме того, учтите, что денег вам не привезут - поскольку не намеревались даже, полагая, что вы упьётесь и потравитесь. И зачем мне после этого такие дураки на службе, равно как кому бы то ни было? Ну сам посуди, зачем? - она произнесла это вполне спокойно, со звонкой интонацией, будто хотела засмеяться. - Прощай, Бергер, я, так и быть, беру свои слова назад насчёт разделки вас каждого маникюрными щипцами - просто потому что передумала, лень возиться. И это всё, чего ты смог добиться, хотя честно говоря, это немало, поздравляю, - и она каким-то плавным, почти царственным движением отключила пока связь. - Что за гниль, что за трусы, - она с грустью покачала головой. - Вот такие у нас люди, Волк, республика во всей своей красе.
- Не понял, - даже не маскируя изумление, негромко проговорил Миттенмайер, - так ты что же, не прикончила Эльфриду?
   Катерозе с настоящим самодовольством чуть качнула головой и издевательски усмехнулась.
- Это было бы слишком просто, она не заслужила лёгкой смерти, по моему мнению. Ну да ей недолго осталось, не беспокойся, антидот эффективен только в первые полчаса, а кто ж ей его там даст, Бергер, что ли? - она весело рассмеялась. - Где Бергер, там и все остальные, а они ж с детства мечтали овладеть настоящей аристократкой, уж о том, чтоб освободить её от яда, они вообще не подумали, можно не сомневаться.
   Миттенмайер сначала поперхнулся, затем искренне закашлялся и выразительно помолчал.
- Зачем же так? - наконец смог сказать он. - Ужас какой-то, право...
   Катерозе вдруг вспыхнула так, что поневоле всплыли на ум эпитеты вроде "дьявольицы"...
- А зачем было так с Ройенталем, а? - с ненавистью прошипела она, будто дикая кошка перед атакой. - Ты никогда не думал, почему при нападении на него будто с целью мести за деда был использован нож? Что за чушь - атаковать мужчину его комплекции и стати таким образом, или бластера в природе нет? Или бомбы с детонатором - ещё удобнее?!
   Миттенмайер даже прищурился в ответ:
- А у тебя откуда такие сведения? Про нож он только мне и рассказал, помнится. Думал, но не понял, скажу так.
   Катерозе столь же быстро успокоилась и невозмутимо пожала плечами.
- От неё самой, считай - у Оберштайна все охотно разговаривают, если он захочет. Так поясню, раз думал - для того, чтоб Ройенталь влюбился, и можно было долго и добротно мотать ему нервы, как не сказать больше. Скажешь теперь, что содеянное не столь серьёзно, как расплата? Или обойдёмся без лишних сотрясений воздуха?
   Миттенмайер вежливо поднял обе ладони вверх:
- Обойдёмся.
   В этот момент оба услышали негромкий, но довольно чёткий и весёлый смешок, и застыли с перекошенными лицами, затем быстро обернулись на звук в нужную сторону. Им не послышалось: император не открывал глаз, но его плечи тихонько подрагивали в такт, и он действительно тихо смеялся. Оба вассала вскочили, вытянувшись в струну.
- Успокойтесь уже, - Райнхард не спеша открыл один глаз и продолжил с непоколебимым добродушием. - Вы вовсе мне не мешали, да и новостями порадовали. Браво, Катерозе, я бы так красиво точно не сделал.
- Не за что хвалить, Райнхард, - ошеломлённо протараторила фон Кройцер, - мне слишком многое в этой истории не нравится, а когда я недовольна, я начинаю лютовать порой.
- А уж как мне это слишком многое не нравится, - грустно заметил император, поспешно зажмурился и столь же быстро открыл глаза, затем с облегчением вздохнул. - Миттенмайер, помоги-ка мне до ванной добраться - надо эту чёртову пыль смыть с головы, а то ощущение, что до сих пор там, на полу валяюсь, из-за неё.
- Только браслет сними с руки у него, - деловито сказала миледи, отходя к столу. - Я хочу убедиться, что розентриттеры разбираются с аристократией как они обычно привыкли - потом можно будет и им самим воздать по заслугам. Ненавижу, когда мне врут в лицо - это уже приговор у меня обычно, - проворчала она уже с раздражением. - Укушенные акулой отморозки, отец бы даже плевался от таких приятелей, хотя его самого тоже, видать, акула укусила, в своё время, - и она занялась блоком связи.
   Райнхард затрясся от тихого смеха и лихо подмигнул другу:
- Однако завоевали мы Вселенную, не находишь? - едва слышно прошептал он. - А она ведь женского рода, вот как!
- Да уж, - озадаченно пробормотал тот, - и достойно ответила...
   Катерозе тем временем невозмутимо вышла на связь с кем желала.
- Аугусто Каммерера, сейчас, - спокойно и нарочито внятно произнесла она куда-то в пустоту. - Должна предупредить, парни. В особняке Эрледижен резня. Не мешать, но и не выпускать никого оттуда, ни под каким предлогом. В случае пожара в этом доме распоряжения те же. Внутрь лазать запрещаю, если найдутся охотники. Подтвердите, как поняли.
   В ответ кто-то хрипловато расхохотался возбуждённым баритоном.
- Что уж непонятного, командор - сначала папики перережут вырожденцев, потом торжественно отправятся на аутодафе. Знаете, миледи, после того, как Экселленц сообщил, что банда тронула того, кого не следует, тут сочувствующих не осталось, если Вас это беспокоит. Сам он тоже в порядке, я ему пуговицу пришил три дня назад - не потеряется.
   В полутьме спальни лицо Катерозе заметно посветлело.
- Каммерер, ты умница, я этого не забуду. Можешь огорчить ребят красивой деталью: папики прошлись всей толпой по беззащитной женщине, а мне Бергер дозвонился и предлагал взять их на службу после этого.
   Вдали кашлянули вполне великосветски...
- Положим, на леди Кольрауш и правда пробы ставить негде, но это же нисколько не извиняет этих розенриттеров, - рассудительно проговорил некто очень молодой, но желающий казаться старше. - Я рад, что смог уклониться от присяги в своё время. Да и Бергер повеселил, право. Ладно, пусть себе горят ясно вместе с этим ипатьевским домиком - раз не хотели людьми оставаться.
- Слово и дело, Каммерер, удачи, - устало выдохнула миледи.
- Слово и дело, командор, отметимся, как разгребёмся, - деловито отчеканили вдали и отключили связь.
   Катерозе схватилась ладонями за виски и зажмурилась.
- Йозеф, осторожнее, вернись целым и чистым, - едва слышно сорвалось с её губ, да и она сама вряд ли заметила это. - Господи, спаси и сохрани раба Твоего, милостив будь к нему, грешному...
   Застыв в таком положении, она опомнилась только через полминуты. Встряхнулась, выпрямилась - убедилась, что осталась в спальне одна и с надрывным вздохом побрела на негнущихся ногах к креслу, чтоб рухнуть в него. Это ей удалось, но глаза стали отчего-то сами закрываться, потому что перед ними поплыл белесый туман...
   Сколько прошло времени сверх стандартного четвертьчасового отдыха - миледи не успела вычислить, просто стало совершенно не до этого. Этаким рёвом раненого тигра можно успешно пугать не только благочестивых обывателей... Катерозе поспешно вскочила, внимательно вслушиваясь в леденящие интонации - хотя звук и напоминал звериный вой для постороннего уха, так мог кричать только раненый воин, оставаясь в сознании.
- Ах, Райнхард, если тебе лучше, то это ещё ведь не значит, что совсем хорошо! - растерянно бормотала она себе под нос, со всей возможной скоростью кинувшись на продолжавшийся на разные лады рёв, полный тоски и боли. - Вот наивный какой, всё ему сразу хочется в лучшем виде...
   Похоже, она успела как раз вовремя - судя по бездне ужаса в глазах Миттенмайера, которую, правда, было возможно удалить всего-то одной правой бровью: "Спокойно, я знаю, что происходит и что делать!". Тот безуспешно пытался поднять под плечи своего императора, который застыл себе, стоя на коленях и запрокинув голову назад, и от души выл по-звериному, прикрыв глаза. Вымытые и уже отжатые полотенцем волосы слегка выбивались из-под ремешка, охватывавшего лоб, и только усиливали нехорошую бледность лица для стороннего наблюдателя, а покрасневшие и набухшие веки и вовсе придавали ему страшное выражение. Райнхард упрямо блокировал все попытки себя успокоить или пошевелить, и только выть начинал ещё более сильно и зловеще, хотя казалось, что уже и некуда - настолько это леденило кровь.
- Он что, в зеркало смотрел? - деловито осведомилась Катерозе у Миттенмайера, приблизившись вплотную.
   Тот кивнул головой с видом обречённого на казнь.
- Ну, тогда всё логично, - фыркнула она, внимательно созерцая лицо сюзерена.
- Что с ним? - с ужасом спросил Миттенмайер, всем видом указывая, что не владеет ситуацией вовсе.
- Выкарабкивается, - серьёзно и некоторым напряжением пояснила миледи, осторожно положив ладонь на лоб раненому.
   Райнхард закусил губу, чуть мотнул головой, но не попытался сбросить её руку и лишь издал более жалобный вой, чем ранее, теперь в нём отчётливо читалась именно боль, а не инфернальные интонации. Он не сделал попытки открыть глаза и лишь начал вздрагивать всем телом.
- Ага, вот же умница, - с неким удовлетворением прокомментировала Катерозе, - всё-то он правильно делает, Волк, не бойся... Райнхард!!! - с монолитным упорством позвала она. - Райнхард, очнись, это не всё так, как ты увидел!
   Рёв смолк, и раненый император очень медленно открыл глаза. Ничего звериного или безумного в них не отражалось - обычные усталые глаза измученного мужчины, не знающего, куда себя девать. Без неземного сияния или бездонной глубины - и смотрел он скорее спокойно, хоть и с невыражаемой горечью. Райнхард не спеша вздохнул и снова издал громкий тоскливый вой, немало напугавший Миттенмайера. Катерозе вдруг озорно цикнула губами, не отводя взгляда от глаз императора, и издала какой-то протяжный рык рассерженной дикой кошки, не торопливо опускаясь рядом с ним на колени.
   Райнхард сразу смолк, внимательно слушая, и в его глазах сверкнуло несколько искр радости. Катерозе величественно закончила кошачью руладу и уставилась на собеседника с немым вопросом, но при этом с весёлым превосходством улыбаясь глазами же. Райнхард с видимым упрямством мотнул головой и снова протяжно завыл, но при этом с интересом уставившись на её лицо. Леди фон Кройцер слушала внимательно или просто выжидала, когда у сюзерена закончится запас воздуха, а после и вовсе взялась громко шипеть что-то в ответ по-кошачьему, и также на всю силу вздоха. Миттенмайер не мог отделаться от ощущения, что за звериным рыком у собеседников скрываются вполне осмысленные сентенции, но чувствовал себя, скажем так, очень неуютно. А они тем временем трижды повторили это на разные лады, и Райнхард, замолчав в очередной раз, схватился рукой за плечо Катерозе, а затем и полностью рухнул в её объятья, позволив осторожно поглаживать себя ладонями по волосам. Он тяжело и замученно дышал несколько минут, а затем издал горькое, но вполне уже человеческое "Ааааааа", и затих с невнятным стоном, уронив голову.
- Лучше, Райнхард? - тихо спросила Катерозе, выждав пару минут или около того.
   Он невнятно промычал что-то утвердительное и грустно вздохнул.
- Давай-ка пойдём на кровать, подремонтируем тебя ещё малость, - по-приятельски тепло произнесла миледи.
- А получится? - с сомнением едва слышно произнёс раненый.
- Ха! - с весёлым высокомерием отозвалась она. - Если у вас в империи медицина дрянь, это ещё не значит, что оно так и везде! - она осторожно взялась подниматься с колен, увлекая его с собой. - Держись крепче, Райнхард, раз можешь выть, значит, силён достаточно.
- А вот и нечего, - с весёлой злостью вмешался вдруг Миттенмайер. - Нечего тебе, Катерозе, таскать этого зверя на себе, моя это работа, и нечего было меня этим рёвом пугать! - он бесцеремонно взвалил ещё слишком слабое тело императора себе на плечо и двинулся с ним в комнату. - Сначала он нарушает субординацию на радость заговорщикам, потом мотает всем нервы, оказавшись у них в руках, а сейчас ещё и капризничает, как вредный котёнок! Экая напасть, право.
- Что за шум на палубе, Миттенмайер? - с игривой невозмутимостью поинтересовался Райнхард, тщетно пытаясь поднять голову и силясь не рассмеяться. - Вроде как ворчать команды не было, а?
- Так и рычать заявок не было, вообще-то, - тем же тоном проворчал адмирал, осторожно укладывая сюзерена на постель.
- Ладно, Волк, пусть рычит и воет, сколько хочется, здесь пока всё равно никто не слышит, а это главное, - с хозяйской рассудительностью прокомментировала Катерозе, что-то вытаскивая из ящика комода. - У нас на редкость неиспорченный венценосец, в хлам еженедельно не напивается, по девкам вообще не шляется - ты ещё ему будешь запрещать такое безобидное занятие, не будь варваром совсем. Тоже мне, дети из благополучных семей, ни черта вы не понимаете нас, кинутых одиночек, привыкли к хорошему потому что почти все, - она с силой толкнула ящик, так, что он хлопнул, по инерции становясь на своё место, и с самым независимым видом приблизилась к постели. - Вот только рубаху ему поменяем, а то запах своей крови очень раздражает обычно вдобавок ко всему.
- Я бы тогда предпочёл, чтоб под раздачу имперская медицина попала, - предпочёл отпарировать тем же тоном Миттенмайер, помогая ей возиться с рубахой и раненым. - Какие у тебя к ней тогда претензии?
- Вопрос поставлен некорректно, и респект за смену темы, - весело фыркнула Катерозе. - Империя Гольденбаумов не больно-то ей давала развиваться - но сама она в том не виновата. Настоящий слуга престола разве смерти боится, а, Волк? Ну, по себе посуди хотя бы. То-то и оно, знаешь же, что и Ройенталя можно было спасти, не завредничай он, как упрямый ребёнок. Нет хуже пациента, чем имперец, хе-хе! Да-да, Райнхард, к тебе это тоже напрямую относится, можешь не хихикать там втихую. Совсем не то в республике, - с лёгкой грустью продолжила она объяснять, вытащив откуда-то лёгкие бинты и занявшись ранами на запястьях императора. - Там, конечно, пушечное мясо абсолютно не жалеют, хуже, чем в самой страшной сказке, но в высших-то эшелонах власти наши пауки-безбожники не то, что смерти - простуды боятся как огня. Там просто райские кущи для докторов, они умеют то, что большинству народа не снилось даже. Райнхард, вообще-то стонать разрешается, если что, мы не чужие, а этот гель лечит быстро, но больно - и нечего делать вид, что ты круче, чем есть. Зато заживёт за пять часов, как не было - ты ведь этого хочешь, верно?
- Да, - вдруг глухим, но громким голосом ответил император. - Меня очень угнетает собственная слабость и то, что это заметно со стороны. Точнее, второе - оно мне порой хуже смерти кажется.
- Ну так утро ещё не наступило, вообще-то, успеем кое-что! - очень по-деловому отозвалась Катерозе, спокойно и ровно заглянув ему в глаза. - Слёзы ведь стали, верно? - он слабо утвердительно кивнул в ответ. - Глаза быстро приведём в порядок, не волнуйся, к утру будут совсем свежие. Волосами я сейчас тоже займусь - никто вообще ничего не поймёт, сам потом увидишь, - она весело улыбнулась, по-приятельски подмигнув.
- Правда? - Райнхард произнёс это с такой надеждой и радостью, что друзьям против воли стало жарко.
- Ох уж эти повзрослевшие мальчишки! - убитым тоном пробормотала Катерозе, расстрогавшись, как матрона солидного возраста. - А наши дуры не хотят понять, почему семья должна быть целой... Райнхард, - она улыбнулась уже с какой-то совершенно искренней нежностью, - а ты вообще заметил, что я сама тобой занимаюсь, а не привела с собой полвзвода коновалов, чтоб сдать им тебя? В мои планы вовсе не входит, чтоб кто не надо был осведомлён о том, что с тобой случилось. Ты вообще сейчас застрял на совещании по розенриттерам и вернёшься только к утру, твоя семья десятый сон видит покуда Кесслер там расставил, кого следует и лично её безопасностью занимается.
- Так Хильдегарда ничего не знает? - тихо вскрикнул император в сильнейшем волнении, и уронил голову на подушку. - Ах, а вот за это я уже ничем не расплачусь до конца жизни, спасибо...
- Можно подумать, мы в это чёртово место за наградами лазали, ага, - игриво проворчала миледи, роясь в своей сумке и доставая из неё ещё что-то нужное. - Так, сейчас займёмся следами на шее, чтоб твоя императрица вообще ничего пока не заметила, а уж рассказывать, что и как с тобой там делали, скоро и вовсе будет некому, если ты слышал. Так что всё отнюдь не так страшно, как выглядит в зеркале, понял?
   Раненый издал громкий стон, дёрнувшись всем телом.
- Катерозе, я этого не забуду, - тихо, но весомо произнёс император. - Спасибо тебе...
- Вот уж совершенно не за что, - нарочито невозмутимо проговорила миледи с оттенком бесшабашной весёлости.
- Ежели я делаю, что считаю нужным, то это только моё дело. Разве когда тебе непонятно за что впервые тёмную сделали в школе, ты Кирхайсу рассказывал об этом?
- Нет, он от исполнителей узнал, - угрюмо ответил Райнхард. - А что?
- Просто перестань терзаться, Райнхард, вот что. Нет свидетелей - нет события, а раны быстро заживут, - с дружеской рассудительностью продолжала вещать Катерозе, с точностью ювелирной орудуя ножницами над шеей пациента, подравнивая кончики волос. - Ты не стал хуже оттого, что вляпался в это приключение, и твоей вины в этом нет. И кому какое дело, отчего ты решил волосы подстричь? Может, надоели просто или ещё чего - даже обсуждать не будут, примут, как должное. Вот кабы полностью - тогда да, было бы сложно с ними. Есть ещё какие пункты или хочешь просто повыть?
- Катерозе, - помолчав, серьёзно сказал император. - Дай мне руку, пожалуйста, - он сделал движение ладонью правой руки, будто пытаясь найти самостоятельно ладонь миледи.
- Хорошо, - беззаботно прощебетала та, вложив в его пальцы свои, при этом внимательно рассматривая результаты своей работы ножницами.
   По-видимому, удовлетворившись осмотром, она перевела взгляд на лицо собеседника и обомлела. Райнхард не спеша дождался, когда их взгляды встретятся, затем поднёс её руку к своим губам и трижды поцеловал.
- Как император, как мужчина и как друг, - негромко сказал он и отпустил её руку. - Благодарю за помощь, Катерозе.
- Ну, и достаточно тогда, - ошарашенно пробормотала миледи, покраснев до корней волос. - Прикрой глаза, кремом пройтись надо, чтоб следов не оставалось больше, - тут же деловито добавила она, меняя в руках инструменты.
   Райнхард выполнил указание, нарочито не торопясь и с удовольствием вздохнув.
- Приходится признать, что наши медики тебе проигрывают, - проговорил он с интонацией пригревшегося кота.
- Не мне, а медшколе особистов спецназа Союза, - вежливо пояснила Катерозе, колдуя над его лицом. - Там рулил циничный прагматизм - на кой чёрт выращивать пятнадцать лет супермена-биоробота, если его выведут из строя серьёзным ранением? Вот и отрабатывали свои дачи и пайки врачи на полную катушку. Из ошмётков целого человека собрать - чепуха для этих специалистов, а уж препараты внутри корпорации создавались такие, о каких сам адмирал Ян не слыхивал ни разу. А иначе, откуда у наших розенриттеров слава непобедимых, если они умениями не выше ваших Чёрных Рыцарей? Сила есть - ума не надо, убедился уже сам, надо полагать.
- И где теперь все эти специалисты? - полюбопытствовал Миттенмайер. - Ни разу не слышал ничего о том, чтоб сотрудничали с военными медиками бывшего Союза, даже сплетни не ходили.
- А их всего пять клиник, две - на Феззане, две - на Хайнессене, и на Астарте ещё была, но закрылась, - без всякого интереса к произносимому отвечала миледи. - Слишком дорогие эти врачи, всё-таки. Однако возьмись они работать на вашей стороне пять лет назад - и похоронили бы вы в космосе всех засевших на Изерлоне дураков одной левой, потому что кое-кто не падал бы у себя на "Брунгильде" никогда, и что такое лихорадка - забыл бы начисто.
- И вот бы мы ни тогда легко не отделались, ни я сейчас бы не выжил, - тихо усмехнулся император. - Как же ты умудрилась подмять под себя этих упрямцев? Это же интеллигенция, там адекватность искать бесполезно.
- Ха-ха-ха, на мне короны нет, я в средствах не стеснена поэтому, - весело фыркнула Катерозе. - Не забывай, они хоть и истерички, а смерти-то боятся как всякие безбожники, до мерзости невообразимой. Ещё лизать сапоги хозяину любят - такая у них природа. А я ведь человек добрый иногда, могу и оправдать чужие ожидания ради пользы дела. Не хотели тебе по-хорошему служить, значит, будут у меня раболепствовать - я не щепетильна, - пристегнув датчик на руку сюзерена, она ещё некоторое время просматривала показания. - Всё, можешь открывать глаза. Спину тянет?
- Я вообще там ничего не чувствую как будто.
- Нормально, но это надолго ещё, даже пока неясно, на сколько суток, - по-приятельски деловито объясняла миледи. - Походишь в плаще, стало быть, как в своё время, заодно внимание от волос будет отвлечено. Но вот ходить тебе много с такой головой не следует, а то можешь и упасть опасно, и тогда заметят что не надо. Сможешь закрыться на неделю в кабинете и отлёживаться там? Работать тебе вообще нельзя эти дни, не то сорвёшься - мало не покажется.
- Придётся сделать, я так понимаю, - с лёгкой грустью ответил Райнхард. - Только раз уж ты стала моим врачом, то навещай меня, а то мне будет слишком тяжело. Хоть я и привык к одиночеству, но так и ненавижу его.
- Конечно, буду, я не уеду, пока ты не окрепнешь, даже не сомневайся, - ласково ответила Катерозе, запустив пальцы в его волосы. - Так, что у тебя тут с головой, давай проверим, - она осторожно тронула губами его лоб. - Угу, хоть и выправляется, но возиться с ней придётся ещё основательно. А одиночество - самая гадкая и подлая на свете штука, особенно когда она маскируется под собственное отсутствие, верно? Но ты сейчас не один, тебе просто не хватает тех, кого ты потерял однажды. Но ничего зря не бывает, и никто не уходит раньше, чем следует.
   Император вздрогнул всем телом, издав громкий стон, переходящий в сдавленное рыдание. Катерозе спокойно, но быстро осведомилась:
- Здесь, да? Здесь сильно болит?
- Да, очень, - тяжело прохрипел Райнхард. - Не убирай пальцы, иначе не вытерплю. Мы могли бы помириться с Кирхайсом, кабы не...
- Сейчас пройдёт, не бойся, - ровно проговорила Катерозе, чёткими движениями подушечек нажимая кое-где на кожу под волосами. - Ты знаешь, мой отец тоже мог бы остаться жив, повешайся я ему сама на шею вовремя. Но возможно, он грохнул бы тогда тебя так или иначе, а меня это ещё меньше устраивает. А Кирхайса бы вовсе не устроило остаться живым без тебя, верно? Ну так не всё от нас зависит, как ни обидно. Легче?
- Да, ещё, хочу хоть немного без этой боли побыть.
- Ну, не факт, что получится настолько, как хочется. Ты, похоже, есть хочешь уже, да?
- Похоже, да, - вдруг улыбнулся Райнхард. - Забыл просто.
- Силён, - весело сказала миледи, быстро отдёрнув ладони от головы раненого и чуть отодвинувшись сама, - обычно с такой помятой головой таких слов дождёшься разве что на третьи сутки, - она сжала кулаки, резко опустив вниз обе руки, и быстро поднялась в полный рост. - Волк, там где-то мясо по-тевтонски оставалось, поищи, пока я руки отполощу, - и умчалась в ванную на солидной скорости.
   Миттенмайер, выполняя указание, даже присвистнул:
- Даже думать боюсь, чем этих ребят кормили в Союзе, если сейчас они так позволяют себе веселиться, - задумчиво проговорил он. - Тут всего столько и такого, что моя жена раз в год готовит.
- Хватай, что попало, - рассмеялся в ответ Райнхард. - Оценим, чьи повара круче - наши или те, что пашут на Белую Лилию. Похоже, нам здорово свезло, что эти кадры на нашей стороне оказались, и, кажется, это ещё не все сюрпризы.
- Подросла смена, откуда не ждали, - вздохнул в ответ адмирал.
   Катерозе, вернувшись к ним с покрасневшими от холодной воды руками, осталась вполне довольна аппетитом друзей, величественно кивнула им с ласковой улыбкой и занялась своим блоком связи.
- Пауль, что там сейчас происходит? - деловито протараторила она, напряжённо уставившись в пустоту.
- Хорошая зачистка, так что нам даже делать нечего по-прежнему, - обычным холодным тоном отозвался Оберштайн. - Вычисляем по хвостам, откуда прибыли те, кого утюжат твои парни, похоже, кому-то хорошо нагорит за разгильдяйство уже.
- Да не лютуй сильно, это ж старая империя, тут схронов нарыто за все столетия, поди, достаточно - да ещё, небось, с ночной стороны под прикрытием бури часть кораблей высыпалась. Ланг по-любому сдал не всех в своё время, вот мы их и выманиваем сейчас, - скучным голосом проговорила миледи. - Домик горит?
- Скотомогильник-то? Горит, его кто-то из твоих ещё поджёг дополнительно, с земли, скорее всего, сам Экселленц с бригадой резвится, судя по их переговорам, - он тоже говорил холодно и очень спокойно, но Миттенмайер отметил про себя, что говоривший доволен – для этого было необходимо многолетнее знакомство. - Славный костёр, выживших не будет, надо полагать. 
- А подземные ходы? Маловероятно, конечно, но шанс, - она как будто успокоилась, но лишь частично.
- Там, где ты ходила – всё блокировано уже, и если Бергер и компания столь глупы, как себя показали, то о возможных остальных они узнать не успели. Но ты же не за этим позвонила, верно?
- Да, это так, - вздохнула миледи. – Скажи, Пауль, Аугусто Каммерер – твой парень?
- Может быть, проверить надо, - сказал он будто совсем спокойно.
- Я-то не в обиде, просто ты поручишься, что ему у нас хорошо? – с оттенком грусти произнесла она. – В случае чего ты ж его уже не достанешь из ордена, ребята не поймут, и мне подобные проблемы даже решать страшно.
- Всякий агент знает, на что идёт, - холодно фыркнул Оберштайн. – Не думаю, что могут быть проблемы, зря волнуешься.
- Эээх, Пауль, но не все же такие железные, как ты, - горько проговорила Катерозе, покачав головой. – В стаю наших волчат – и вашего благополучного бедолагу, просто зверство какое-то, мне человека жаль, пойми уже правильно.
- Ты иной раз слишком сентиментальна, Катрин, - снисходительно произнёс Оберштайн. – Всё в порядке с вашим Каммерером, это факт, успокойся уже. Что, там серьёзные причины нервничать у тебя, я так понял?
- Эээ, не особо, это я, видать, отходить начинаю, - растерянно протараторила Катерозе, застигнутая врасплох. – Прости, Йозеф тут ещё чудить начал, я волнуюсь.
- Придётся ему позволить это, Катрин, оставаться всегда сложнее, учись, - Миттенмайер почувствовал, что холодеет – в голосе этого человека были настоящие отеческие нотки! – А вот не скажешь ли… - говоривший сделал многозначительную паузу.
- Ожил и радует, - вздохнула Катерозе не то с грустью, не то просто с подкравшейся усталостью. – Но мало никому не покажется ещё пару недель, хоть я разбейся, право.
- Ладно, не реви, зайду к утру сам, - тем же тоном сказал Оберштайн.
- Тогда ещё приведи мне! - почти выкрикнула Катерозе, словно запыхавшись.
- Эге, - ехидно усмехнулся собеседник. - Какого нынче?
- Глупый вопрос, - весело усмехнулась уже миледи. - Повыше, черноволосого, голубоглазого - и не дурака!
- Ха-ха, и правда, глупый был вопрос, - холодно заметил Оберштайн. - Ладно, - вежливо бросил он и отключился.
   Катерозе поспешно зажмурилась, схватившись ладонями за виски, и застыла в этом положении на несколько минут.
- Закрой рот, - с лёгкой иронией сказал тем временем император Миттенмайеру. - Чего-то подобного стоило ожидать, верно?
- Я дурею в этой резервации, - покачал головой тот. - Одно вино старше меня, по-видимому...
- Вполне возможно, - задумчиво проговорил Райнхард. - Я, кажется, вспомнил, где и когда я ел таким образом, и сейчас ты сдуреешь ещё больше, раз так, - и, дождавшись вопросительного взгляда собеседника, добавил озадаченно. - У герцога Брауншвейга в пору нашего знакомства ещё. Занятно, да? Да и комнатка мне как-то смутно, но знакома, я точно здесь бывал когда-то.
- Что-то слишком много говорящих деталей, - замотал головой адмирал. - Я тоже как будто бывал в этом доме очень давно, но для обычного поместья он слишком фешенебельный, правда, в темноте было ничего не разобрать, только лилии везде валялись, вплоть до этого места.
- Как раз эта деталь вовсе не говорящая, - с тихим смешком заметил император. - Поглядим, что будет дальше.
   Миледи как будто дождалась чего-то, что её слегка успокоило, и с лёгкой укоризной взглянула на них обоих:
- Ну что вы шепчетесь, как заговорщики, будто спросить прямо нельзя? Да, личный повар принца Брауншвейга работает у нас, мы его заинтересовали, вроде как недовольных нет, я полагаю? - дождавшись утвердительных жестов, она усталым голосом добавила. - По всему Одину аврал, враги из нор повылезли везде, спрашивается, где никому в голову не придёт никогда искать раненого фон Лоэнграмма, сможете отгадать?
- Только не сильно роняй меня, Катерозе, - весело подмигнул в ответ Райнхард. - И всё же, где мы?
- На самом видном месте, где никто и не видит поэтому, - устало вздохнула миледи. - Сан-Суси, правое крыло, - налюбовавшись эффектом от этих слов, леди взялась разбираться с планшеткой, убавив нужные ей изображения до ширины стола, на котором та лежала.
- А ведь славно придумано, - помолчав, спокойно заметил император. - Вот уж куда я бы точно никогда не догадался бы прибыть сам, это точно. Катерозе, а с чего ты взяла, что ваш Каммерер - человек Оберштайна?
- А он разговаривает порой, как урождённое сиятельство, - не отрываясь от своего занятия, ответила она. - Наши не такие, в лучшем случае внуки у них такими будут, вот я и боюсь, что однажды учуют сами это.
- Надо будет после внимательней с ними познакомиться, - чуть усталым голосом сказал Райнхард. - А вино и впрямь крепкое, соглашусь.
   Райнхард замолчал, будто со стороны наблюдая за вихрем эмоций, что поднялись где-то внутри. Вся горечь юношеских обид, накопившихся за годы восхождения вверх, взметнулась высоким тёмным столбом, будто пыль в капризном торнадо. Он сам, тогдашний ребёнок, брошеный выживать во враждебном мире, возмущался - как посмели привести его в это место, которое ни с чем приятным никогда не могло быть рядом? Но он же, взрослый мужчина, только что вырванный друзьями из когтей ада, прекрасно понимал, что ему безразлично, где он сейчас, главное, что в безопасности и с теми, кому он полностью доверяет. До чего болезненно таскать в себе иголки, воткнутые в тебя в прошлом, он знал не только по себе - и столько раз жалел, что не может помочь даже близким людям с такой бедой. Но надо же что-то сделать хотя бы с тем мальчишкой, что научился очень рано плакать молча и без слёз, так, что окружающие считали этот взгляд заносчивым и высокомерным? Который одной рукой держался за мечту выбраться, а другой - за руку единственного друга, которого у него отняла эта титаническая борьба за выживание? Райнхард прищурился. Перед глазами неслась тёмная пыль, заслоняя фигуру белобрысого мальчишки, одиноко сидевшего на мраморных ступенях какой-то лестницы. Он протянул к нему руку - но не смог дотянуться, чтоб хотя бы взять за плечо и успокоить. Зато рука наткнулась на ветку с белыми лилиями, и пальцы охотно схватили стебель с роскошными цветами. Да, живые и роскошно пахнущие, даже лучше, чем те, которые росли тогда в саду, когда они познакомились с Кирхайсом. Так, но что же там, за пеленой тёмной пыли? Мальчишка сидел на месте, вздрагивая от сухих слёз, и смотрел в никуда - он хотел остаться один, чтоб пережить новое унижение самостоятельно, но одиночество душило его теперь нещадно, и он боялся позвать на помощь. Райнхард так и не смог дотянуться до него, но тут ему пришла мысль бросить ветку, и он аккуратно запустил цветком в ребёнка, так что ветка лилий легла тому как раз на ладони, которые он беспомощно положил на колени. "Держись, Мюзель, ты справишься!" - молча крикнул Райнхард, отчего-то понимая, что ребёнок его услышит. А тот резко схватил упавшие из ниоткуда для него цветы, с интересом посмотрел на них и радостно улыбнулся. Перед глазами зарябило, а потом ненадолго брызнули звёзды, мохнатые августовские звёзды на чёрном бархате неба. И запах как после грозы, сразу же...
   Райнхард открыл глаза - когда ж они успели закрыться-то? Он лежал на боку по-прежнему на этой кровати с балдахином, голова чуть тонула на подушке. Во всём была теле разлита странная слабость, за руку его держал Миттенмайер, явно встревоженный больше, чем полагалось. Катерозе тоже была рядом, она возилась с другой рукой, явно закончив какие-то уколы, с деловитой серьёзностью расправляясь с уже ненужными плёнками.
- Разве что-то не так? - спросил Райнхард, удивляясь, что говорит так тихо.
- Уже порядок, мелочи, - с ласковым добродушием отозвалась миледи. - Просто шевелился много, вот голова тебе и сделала подлость, со временем это будет меньше и реже, а потом и вовсе уйдёт. Больно?
- Нет, - удивляясь, ответил он. - Но как-то... непонятно. Я знаю, что всё хорошо, но боюсь, что вы не рядом.
- Понятно всё, - деловым тоном подытожила Катерозе, усаживаясь рядом удобнее и крепче держа его за ладонь.
- Есть такая фаза, сейчас пройдёшь её спокойно, но лучше вздремни, если тянет. Тебя нужно просто держать сейчас - и через часик всё придёт в норму, главное, будь спокоен и знай, что мы здесь и никуда не денемся.
- Это что, опасно? - осведомился император.
- Вообще да, но нам волноваться не стоит, - рассудительно пояснила она, потрогав губами его лоб. - Время суток дрянь и везде чёрте-что происходит. Лежишь удобно?
- Вполне. В сон клонит.
- Нормально. Волк, тупо ложись рядом у него со спины - но за талию его держи, не беда, если даже сам уснёшь, главное, удержим, - совершенно спокойно приказала она, осторожно застегнув рукав рубахи и снова прицепив к предплечью датчик. - Райнхард, ты сейчас не стесняйся, если придавит сильно и потащит куда-то, просто хватайся за меня как попало - а пока можешь просто прижаться, ничего страшного.
- Меня штормит как-то неуютно, - задумчиво признался император, - просто старался не придавать этому значения.
- Во-от оно как, - быстро вытягиваясь на спине рядом, заметила Катерозе, - надо было сразу сказать тогда, это вовсе не мелочи. Держись рукой в таком случае - и попробуй просто уснуть, ни на что не обращая внимания, даже если что и привидится вдруг зачем-то.
- Понял, - вздохнул Райнхард. - Я и сам ловил себя на том, что желаю ухватиться за вас.
- Так надо было хвататься, не раздумывая, - спокойно сообщила Катерозе. - Держись, мы с тобой оба.
- Спасибо, - успел сказать Райнхард и затих.
- Так, начинается полёт над бездной, - с горечью проговорила миледи, осторожно повернув браслет с датчиком к себе. - А вроде ничего, спокойно спит, могло быть и хуже. Может, и прорвёмся без проблем.
- Что нас ждёт, Катерозе? - тихо спросил Миттенмайер.
- Этого никогда не знаешь, Волк, - так же тихо, но с заметной грустью ответила она. - Но за ним вполне сейчас может явиться хозяин тех, кто заварил всю эту кашу, а эта тварь не столь ощутимо материальна, как люди, но хитрее многих людей. Вот и прикроем сюзерена, а только собой это сделать и возможно.
- Что делать в случае чего? - деловито осведомился адмирал, чуть приподнявшись на локте.
- Не бояться и не вступать в пререкания - у нечисти нет прав ни на него, ни на нас, помни это, вот и всё, - вежливо сообщила Катерозе. - А сейчас лучше вообще сделать вид, что спим - уж в таких делах вовсе без разницы, где сон, где явь, молитву проговорить оно не мешает вовсе.
- Понял, - ровно сказал Миттенмайер, укладываясь рядом чуть плотнее. - Ждём рассвета, стало быть?
- Да, это так, - тихо вздохнула миледи. - Райнхард, останься с нами сегодня, пожалуйста, - срываясь на шёпот, добавила она, положив ладонь на плечо спящего императора. Тишина повисла едва ли не звенящая, но вскоре и это ощущение исчезло.
   Миттенмайер спокойно ждал, хотя и вовсе не знал, чего. Вспомнилось похожее ощущение – когда на «Брунгильду» прорвался десант республиканцев во главе с их тогдашним командующим, что до сих пор числится мужем Катерозе. «Пусть попробуют пройти, раз такие отважные», - спокойно сказал тогда Император. Хотя тогда всё внешне смотрелось благополучно, и они с Мюллером спокойно наблюдали за разговором падавшего от усталости преемника адмирала Яна и успешно делавшего вид, что он здоров, хотя с ужасной температурой, легитимного правителя Галактики, сердце упорно ныло – да и Ройенталь по пустякам не стал бы лично появляться перед ним с единственной фразой: «Позаботься об Императоре!». Интересно, чего ему это стоило, учитывая, что случилось с ним после смерти… Не сам он ли там, в кровавой каше посреди коридора, направил руку какого-то молоденького солдата, что смертельно ранила отца Катерозе? А что, вполне могли и так доиграть свою оборванную дуэль – хотя она и так выиграна была ещё до начала, людям же это не объяснишь. Бахвалился Шейнкопф всем и всюду своей мнимой «без двух минут победой», вот и забрал у него Ройенталь дочку, видать, насовсем забрал… Что же она сама тогда кого просила сделать, эта сотканная из противоречий валькирия на мостике «Улисса», флагмана республиканцев? Поплан и Кисслинг сошлись в жёсткой рукопашной – но даже не смогли вывести друг друга из строя толком, и какое уже поколение пилотов истребителей нынче выращивает Поплан, пятый год с удовольствием бегая в форме офицера Лоэнграмма? Похоже, это был главный учитель Катерозе – что ж, научил он её славно, это бесспорно. Катерозе и Ройенталь, а ведь какая замечательная была бы пара, в самом деле… После последнего разговора миледи с Оберштайном Миттенмайер уже сильно сомневался, что оба её сына могут считать своим родным отцом Юлиана Минца, вот уж настоящий преемник бездетного покойного Яна, какая злобная ирония получилась. Похоже, сегодня Ройенталь точно где-то рядом, а не снова ли в коридоре где дежурит, поджидая гостя похуже, чем тогдашние визитёры? В груди-то поднывает очень похожим образом, как и тогда, а ещё и снова болен Император… Он дышит тихо и ровно, да и стук его сердца в этой тишине можно услышать, но Катерозе ведь не зря встревожилась. А ведь только раны у него на спине такие, что честно скажем, странно, что он жив, очень странно… Гости могут быть хуже убийц и даже не люди, нечисть, предупредила миледи. Та-ак, какого же ранга нечисть может позволить себе явиться потревожить Императора? Уж не сам ли… начальник преисподней, в таком случае? Неслабая нынче игра в карты получается, очень неслабая… Стало быть, вражья сторона будет блефовать, учтём. Может быть, ещё кто вмешается, на нашей стороне? Архистратиг небесного воинства Божия, вроде твоя компетенция? Помоги нам, не за себя просим. Господи, спаси и сохрани нашего императора, особенно сейчас, когда он уже сам верит, что увидит жену и сына, не допусти чего непоправимого… Где-то в глубине космоса вспыхнула новая звезда или проснулась долгопериодическая цефеида. В ушах загрохотало от электромагнитного вихря, голову накрыло шквалом инфрашумов, и Миттенмайер сам не понял, что теряет не только сознание, но и всякую возможность ориентироваться в мире. Где он оказался и что с ним – сейчас никто не мог бы сказать, хотя стороннему наблюдателю, кабы такой сыскался, показалось бы, что он просто заснул.
   Катерозе этого не знала. Она не могла похвастаться спокойным сердцебиением, но ей было в известной степени это безразлично – она не отрывала взгляда от лица спящего императора и боялась убрать руку с его плеча, ощущая приближение чего-то ужасного. К счастью, нехорошее точно интендифицировалось снаружи, а не стремилось проявиться внутри тройки друзей. Раненый дышал спокойно, без перерыва, бледное лицо больше не теряло краску настолько, чтоб было от чего беспокоиться, его рука крепко держала девушку за талию. Катерозе чувствовала, что самый драгоценный для неё сейчас человек рядом и с ним пока всё неплохо, но подлое пространство-время опять вознамерилось ей всё испортить, и активно занималось этим именно сейчас. Стало лихо – едва ли не страшнее, чем пять лет назад на «Улиссе», когда все самые дорогие ей люди оказались на «Брунгильде» и устроили там друг другу кровавую баню, такую, что не все выжили. Отец, кусок идиотства, неужели ты и вправду хотел убить Райнхарда, раз погиб там? Ты хоть понимал, кто он и какой, вон, даже твои жалкие эпигоны и те сообразили что-то напоследок… Или так и ушёл в чёрную пропасть, не пожелав ничего толком в своей жизни увидеть? Дурак ты, папа, есть в мире такие, кого трогать просто нельзя, нельзя, и всё… Но нынче что-то явно пытается отнять у Катерозе последнее, ради чего она живёт – ещё и названный брат умчался куда-то в опасное место. Ну уж нет, я не согласна категорически! Райнхард и Йозеф, останьтесь со мной или живите без меня, но живите! Что там за напасть крадётся извне, неужели моих сил может сегодня не хватить отбросить её? Какое неприятное ощущение, право, надо срочно что-то придумать… Господи, милостив будь к нам, грешным, без Тебя ничего не можем, помоги нам выстоять. Интересно, свет вправду мигнул или это мне показалось от нервного напряжения? Ох, какой мощный вихрь да прямо по голове, что, дыра в ионосфере планеты прямо над дворцом образовалась, что ли? Тогда это всё вообще очень плохо становится…
   Райнхард почувствовал смутное беспокойство, а также что пора лично вмешаться в происходящее. В ушах нехорошо шумело, появилось ощущение, что вокруг упорно запахло пылью. Он не спеша открыл глаза. Вот же натуральная пакость, где это мы? Какие-то серые сумерки среди серых скальников, ещё и древних, по всей видимости, выходов гранитной породы, поросших чахлыми кустиками и пучками травы. Райнхард внимательно огляделся – местность не вызывала симпатий, тем более, что ветер дул вполне настоящий и сильный. На небе плотно обосновалась низкая облачность, чёрные тучи проносились мало что не над головой. В рубахе могло скоро стать холодно, но пока сапоги и брюки выручали, да и то было диво, что он мог стоять и ощущать себя почти здоровым после приключения в особняке Эрледижен, вот как называлось это унылое место, оказывается. К счастью, Катерозе тоже была тут, изрядно напуганная, хотя зная её, это было сложно бы представить раньше. Она озиралась по сторонам с таким детским ужасом, что Райнхард молча обнял её за плечи и прижал к груди, поглаживая по волосам и чуть покачивая, как подросшего ребёнка, которого необходимо успокоить. Девушка дрожала крупной дрожью и, похоже, готова была в любой момент разрыдаться. В другое время император бы только иронически скривился бы, обнаружив на спутнице старый гольденбаумский мундир, но сейчас был рад этому. Белые лилии в причёске безнадёжно завяли, и пришлось их вытащить и выбросить себе под ноги.
- Не надо бояться, как-нибудь выберемся, - твёрдым, но ласковым тоном сказал Райнхард. – Не могу похвастаться богатым опытом, но у нас должно получиться, Катерозе. Успокойся, прошу тебя.
   Она поспешно кивнула и глубоко вздохнула. Он услышал какой-то очень нехороший свист и быстро огляделся, страшно досадуя, что безоружен. Так и есть, ничего хорошего это означать никак не могло – обозримый горизонт тут был весьма скромен, но тропа, на которой они стояли, явно шла по дну какого-то ущелья, и хоть и позволяла развернуться целой монаде, но делала несимпатичный поворот, за который вовсе не хотелось отчего-то выдвигаться, а на макушках стен ущелья обрисовались отвратительные морды каких-то не то упырей, не то вурдалаков. Райнхард молча зарычал от досады про себя и толкнул ногой первый попавшийся под ногой камень. Это его движение привлекло внимание спутницы, и она инстинктивно посмотрела вниз, но он не видел этого, подняв голову вверх в отчаянной надежде увидеть или грозовые молнии, или звёзды, а там был только мрак.
- Райнхард, что это? – она почти вскрикнула, но как будто радостно, и он взглянул, даже не особо веря…
   Лилии, которые он бросил под ноги, это они должны были там быть, а не то, что он увидел! Вместо увядших стеблей с белыми цветами на каменистой тверди лежали два добротных боевых палаша, без ножен, правда, но вполне годные к хорошей драке… Райнхард схватил оба клинка и быстро осмотрел, остался доволен.
- Катерозе, держи и к спине, сейчас они нам очень пригодятся, - с лёгкой грустью сказал он, по-дружески подмигнув напарнице.
- Я чую их, - тихо сказала та, уже совсем спокойно и как воин, готовящийся к атаке врага. – Что, уже высунулись?
   Райнхард молча кивнул головой, и посмотрел ей в глаза долгим и ясным взглядом, будто или видел что-то ещё, или хотел запомнить то, что видел сейчас. От этого взгляда веяло тихим теплом, а не резким сиянием величия.
- Должно получиться, Катерозе, - с тихой грустью сказал он, - нам ведь не впервой так сражаться вместе, помнишь ведь?
   Она лишь захлопала ресницами в ответ, и он покачал головой с лёгким недовольством:
- Кое-кто на Феззане пять лет назад очень хотел, чтоб я стал снова зрячим, верно? Мне оно было очень вовремя, когда мне принесли сына. Я поверил, что смогу снова видеть, и смог. Или скажешь, что ничего не подозревала об этом? Тогда как ты учуяла, где я нынче, если я сам этого не знал?
   Девушка независимо пожала плечами, но без всякого напряжения, и спокойно ответила:
- Как не хотеть, чтоб выздоровел тот, кто, защищая сестру, взвалил на себя корону Рейха? Или я камня кусок, что ли? А кому не понятна такая очевидность – тот недочеловек, да и всё, по моему мнению.
- Ну, сестре оно оказалось совсем не надо, - грустно вздохнул Райнхард. – Может, она и права, что я больше мстил за свои страдания от этого, а не ради неё взялся за всё, но отступать было уже нельзя.
- Это был повод кидать тебя возле остывшего Кирхайса? – скривившись, прошипела Катерозе, как кошка, которой наступили на лапу. – Прости, ради Бога, что говорю это, но иначе, как предательством, это назвать нельзя. Моя мать вот не сочла нужным сказать отцу, что я появилась – того же рода поступочек, якобы из лучших побуждений.
- Ты ещё мне процитируешь «и враги человеку домашние его», - улыбнулся император, снова покачав головой.
   Катерозе только охнула в ответ, старательно кивнув, и молча взялась левой ладонью за его левую ладонь, опустив палаш в правой к земле, как и напарник.
- Так-то лучше, - по-дружески усмехнулся Райнхард. – А потому спокойно, у нас нет прав проигрывать. Нигде.
   Девушка глубоко вздохнула, кивнув головой, и будто вытянулась на дюйм выше.
- Да, мой командующий, - тихо сказала она. – Они уже достаточно близко?
- Скоро будут, - спокойно ответил он, скользнув на миг взглядом в сторону. – Катерозе, тебе называть кого раньше так приходилось – командующий? Ты ж вроде долго была в армии Союза, с кем я в компании?
   Она вспыхнула, в её глаза вернулись грозные молнии, которых так боялись жители Хайнессена…
- Ни с кем, Райнхард, я наше офицерьё по званиям именовала, и пока моим командующим никто не назывался, - почти прохрипела она недовольным тоном. – А тебя моим императором все всюду называют, вернёмся, и я назову, когда захочешь.
   Он улыбнулся, не желая скрывать, что доволен.
- Идёт. Особенно мне понравилось про то, что вернёмся, значит, я прав и всё получится, - он сделал ведущий жест, как в танго, и она автоматически отозвалась, сделав нужное па и замерев неподвижно.
   Теперь она остановилась спиной к нему, и Райнхард осторожно прислонился спиной сам, затем чуть запрокинул голову и проговорил тёплым дружеским тоном:
- У нечисти нет прав на нас с тобой, Катерозе. Не забывай, даже когда устанешь.
- Да воскреснет Бог… - тихо прошептала она, поднимая клинок и хмуро оглядывая сплошной строй серых уродцев, кольцом наступавших на них.
- И расточатся врази Его! – прорычал в голос император, резкими движениями начиная кромсать наступающих.
   Сумерки против ожидания не стали сменяться темнотой, вокруг даже как будто стало чуть светлее, да и ветер ослаб. Но работы палашам всё прибывало и прибывало – серо-зелёный, серо-бурый, серо-грязно жёлтый вал мерзких чудовищ за валом излучавших палящую ненависть вурдалаков, какие-то перепончатокрылые, членистоногие, крокодилообразные омерзительные уроды… Клинки кромсали отвратительную плоть, она, шипя, откатывалась прочь, превращаясь в какую-то мерзкую слизь, на которую было противно смотреть, да и некогда почти, но поверх лезло новое безобразное скопище… Непонятно, как здесь текло время, но усталость тут точно накапливалась так же, как на обычной планете с g около десятки, и по внутренним ощущениям бойцов, рубиловка шла уже второй час, не меньше. Райнхард успел вспомнить про себя все молитвы и применить все свои приёмы, позвать всех, кого было можно, но ничего не менялось. Он пытался даже разозлиться, но это получалось плохо и нисколько не помогало. Будь он здесь один – он так бы и дрался до потери пульса, как дразнились в детстве. Но он кожей чувствовал, что Катерозе устаёт, и очень сильно.
- Берём ближе к скале по твою левую руку! – прохрипел император напарнице. – Нужно подойти к ней!
   Но на этот маневр также понадобилось слишком много времени, и когда он наконец удался, Райнхард всё же успел загородить спиной девушку от нападающих. Это было очень вовремя – краем глаза продолжая следить за ней, Райнхард увидел, что она оступилась и почти упала боком на каменную стену.
- Отдохни! – крикнул он и аккуратно выхватил палаш у напарницы левой рукой.
   Та подчинилась столь инертно, что он порадовался про себя, что успел вовремя. С двумя клинками он даже чуть заставил отступить назад шевелящуюся стену нечисти.
- Эй, там, трусишка, который кидает мне эту падаль, - язвительно процедил сквозь зубы император, - а как долго ты будешь прятаться, а? Сам-то поди, поничтожней их будешь, да?
   Тряхнуло, как от подземного толчка средней силы, и наступавшие непрерывно волны мерзости пропали с глаз долой. В лицо дохнуло морозной сыростью, пришлось даже поморщиться. Райнхард не менее ледяным взглядом оглядел опустевшее поле боя – у него было стойкое ощущение, что он в этот момент смотрит в лицо своему неведомому противнику, и метнулся к девушке. Та от усталости уже не держалась на ногах и почти лежала на левом боку, упираясь ладонями в каменный грунт.
- Катерозе, ты как? – Райнхард попытался спросить очень спокойно и уверенно, но понял, что это ему не полностью удалось. – Сильно устала, да? Ты не ранена, надеюсь? – он опустился рядом на колени.
   Она подняла голову, и эта улыбка ему не понравилась – слишком лёгкая и светлая для просто уставшего бойца. И слишком ясный взгляд – таким смотрел Кирхайс за несколько минут до…
- Катерозе, ты что?! – вне себя от ужаса вскрикнул Райнхард. – Не… я приказываю оставаться со мной!
- Слушаюсь, командующий, - тихо, но вполне внятно проговорила девушка. – У нас пауза, стало быть?
- Да непонятно толком, что и как, - с огромным облегчением вздохнул он, даже не пытаясь скрыть то, что чувствует, - но ты не ранена? – он положил палаш рядом и приобнял её за плечи.
- Кажется, только вымоталась, на ранение не похоже, - вздохнула Катерозе, замучено тряхнув головой. – Но тоже плохо, я к такому не привыкла.
- Ну-ка, обними меня за шею, и держись так, должно полегчать, - вежливо приказал Райнхард. – Неизвестно, что нас ждёт, а один я никуда без тебя не двинусь, - он левой рукой крепко обнял за талию прижавшуюся к нему девушку, быстро взглянул по сторонам, и, не обнаружив пока никаких изменений в окружавшей их хмари, взялся рассматривать рукоять палаша, по-прежнему зажатого в правой руке.
   Это полностью не осознанное движение, имевшее собой цель скорее успокоиться самому, оказалось сейчас более чем кстати. То, что он смог рассмотреть, повергло его в довольно сильное изумление, на некоторое время заслонившее все остальные мысли и чувства. Этот клинок, к которому рука уже успела привыкнуть – сколько ж ему сотен лет, получается? Просто и аккуратно, но слишком уж похоже на конец второго тысячелетия от Рождества Христова, сейчас так тонко гарду просто никто не старается проработать, да и явно не с конвейера модель, так что, поди, ещё до Первой Мировой на Земле сделан, когда ещё не то что космофлота – аэропланов не было? Что-то подобное приходилось видать в ранней юности в фильмотеке, но о том, чтоб подержать такую древность в руках, никто из будущих офицеров тогда и не мечтал даже. Интересно, можно ли будет захватить эту диковину с собой, когда наконец появится возможность убраться из этого мрачного места? Хотя ничто не сподвигало думать, что удастся скоро покинуть неопознанное серое ущелье, Райнхард упорно полагал, что это случится едва ли не через несколько минут. Если нечисть вдруг решила прекратить наступление, значит, впереди она же, но посерьёзнее, и отдаваться оценке её параметров вовсе не хотелось, а вот желание отвлечься от унылых перспектив происходящего хоть на что-то приятное было очень сильным.
- Какой же это год, интересно? – произнёс вслух император, любуясь старинным оружием. – И откуда?
- Тысяча восемьсот семидесятый, - вежливо ответил кто-то за спиной. – От Рождества Христова, разумеется. Из Кёнигсберга, континент Европа, планета Земля ещё.
   Райнхард едва слышно, но командирским тоном шепнул напарнице: «Я встану, прикроешь мне ноги, если что» и не торопясь взялся подниматься, чуть разворачиваясь к возможному обладателю голоса, что ответил ему. Он делал это едва ли не медленно, спокойно двигаясь навстречу неизвестно чему, готовый постепенно воспринимать то, что его ждёт, и поначалу смотрел прямо перед собой ледяным взглядом, направленным в никуда. Так, Катерозе ухватила его колено ладонью, хорошо, теперь можно быстро, но не резко, не резко полностью обернуться и глянуть на то, что там оказалось за спиной, заслоняясь вооружённой рукой с поднятым вертикально клинком, руку чуть от корпуса на уровень талии, теперь смотрим прямо, можно.
   Так. Ну, и на кого рассчитан этот дешёвейший трюк? Алые зрачки на фоне синих глаз очень заметны, знаете ли, и нечего копировать мне облик Кирхайса, если не можете эту деталь заретушировать, будто я не знаю сам, право, где мой друг сейчас и как выглядит. Уж явно не здесь и не так, по меньшей мере, это уж вражья сторона могла бы и сама сообразить, или настолько ум отшибло, так уже боитесь без мишуры подойти на то расстояние, где я могу достать клинком не напрягаясь…
- Истинный воин интересуется оружием, а не женщиной? – сказано учтиво, но нельзя ли сахара поменьше в голос, а?
   Райнхард ярко улыбнулся, но одними губами, и сказал очень беззаботным тоном:
- С трудом верится, но руку ставит, как настоящий. Интересно, хорошо ли заточен? – продолжая любоваться лезвием, он медленно и плавно чуть сместил руку с оружием вниз, а затем молниеносным движением нанёс удар с резким подъёмом клинка вверх. Фигура, столь бесстыдно посмевшая принять дорогие сердцу Райнхарда черты, не успела полностью устраниться назад, и острие надорвало то, что успешно изображало мундир, а затем с треском разрезало его полностью пополам. Лицо и волосы постигла та же участь. То, что оказалось под этой бутафорией на деле, заставило Катерозе брезгливо взвизгнуть. Сутулая, худощавая до невозможности пародия на мужское тело без гениталий, да ещё мутного зеленоватого цвета, с небольшими перепончатыми отростками за спиной, сплющенный череп с ярко горящими жёлтыми гляделками, что и глазами-то назвать было сложно, и парой кривых мелких рожек, длинные кривые когти на тонких конечностях. Существо отскочило на безопасное расстояние, стуча по камням раздвоенными копытами и размахивая из стороны в сторону длинным тонким хвостом, разделённым на конце на три отростка.
- Как многому ты научился, белобрысый сопляк! – прошипело оно со столь густой ненавистью, что воздух вокруг него начал мерцать грязными багровыми отсветами. – Ничего, сегодня сочтёмся за все твои выкрутасы! Одним залпом покончим со всем твоим сборищем дружочков! Ты никогда к ним не вернёшься, понял?
   Райнхард почувствовал, что спина начинает сильно мёрзнуть, и на шее не то заныли раны от шипов, не то вовсе захлестнулась невидимая удавка. Это было довольно тяжело, но ронять голову не хотелось очень, и он инстинктивно начал смеяться, весело и беззаботно, сам удивляясь своей этой реакции. Захват не ослаб, но и не усилился, удалось даже чуть приподнять подбородок, и смех получался вполне естественным. Райнхард почувствовал, что Катерозе снова дрожит, и левой рукой аккуратно потрепал её за волосы, как когда-то успокаивал малолетнего Эмиля, всякий раз нервничавшего, когда над ними нависала смерть.
- Катерозе, этот уродец, похоже, метит нам во враги, вот умора, ха-ха-ха!
- Да, это очень забавно, - с искренней иронией отозвалась девушка. – Очень смешно, право, - добавила она с ослепительной улыбкой, поднимаясь на ноги.
   Император осторожным жестом обнял соратницу за талию, и приник головой к её плечу, продолжая смеяться. Катерозе ярко улыбалась, но по её глазам он понял, что она чувствует, как что-то невидимое пытается сдавить ему шею, и медленно на миг прикрыл веки: «Спокойно, сказал!». Существо в бешенстве сжалось в комок и забарабанило кулачками по камням, отчаянно визжа.
- Прекратите, прекратите, вам же хуже будет! – писклявым голоском проверещало оно наконец. – Что за наглость, право, я всех вас в пекле изжарю, всех, всех, всех! – и забилось в истерике ещё сильнее.
   Люди не удостоили его даже взглядом, продолжая веселиться. Сумерки поблекли, сменяясь просто пасмурным днём. Уже опасаясь задохнуться от нажима извне и необходимости смеяться, Райнхард почувствовал резкое облегчение, удавка растаяла, а на плечи вдруг лёг его белый плащ…
- Вот Вы где, мой Император, - раздался над ухом знакомый голос, и от обычной лучезарной улыбки Миттенмайера даже внутри стало заметно теплее. – Простите, что припозднился.
- Нет, ты всегда вовремя, настоящий Ураганный Волк, - тихо и радостно усмехнулся Райнхард. – Спасибо.
- Не-ет!!! – взревело злобное существо, переходя на инфернальный вой. – Нееет, его здесь быть не должно, откуда он тут взялся? Его же закапсулировали, как он вылез, а?! Уууууууу…
- Были сложности? – вежливо спросил император, заглянув в глаза другу.
   Тот с невозмутимым добродушием пожал плечами, продолжая улыбаться.
- Влип в какую-то паутину, что ли, да вдруг Ройенталь очень кстати так… и вот я здесь теперь, - он с явным удовольствием продемонстрировал старинный палаш, в точности такой же, как и те, что уже побывали в битве в этом ущелье...
   Райнхард весело подмигнул в ответ и приложил сверху свой клинок, также продолжая улыбаться, и чуть прижал ладонью талию Катерозе, приглашая её сделать то же самое. Девушка с воодушевлением водрузила свой клинок поверх оружия сюзерена, и все трое торжествующе расхохотались, даже не сговариваясь.
- Зря смеётесь, зря! – прикрикнул на них злобный пришелец. – Вы всё равно отсюда не сможете уйти, а ваши соратнички и родня передохнут от горя над вашими тушками! И вас всех заберу к себе, всех, ждать недолго!
- Не подавать вида, что услышали, - совсем тихо скомандовал император. – Радоваться встрече, будто вовсе одни. Если Ройенталь с нами, значит, этот уже проигрывает.
   Он с апломбом победителя неторопливо оглядел ущелье, там было по-прежнему пустынно и неуютно. Кусты и пучки травы не выглядели ничуть не симпатичнее при более светлом свете, что-то вроде неба было плотно затянуто серой облачностью. Хотя ветер вовсе стих, было радостно, что плащ наконец-то греет спину и плечи – настолько они всё же успели озябнуть. Солнце, свет! - взмолился про себя Райнхард, где же ты? Мы держимся, но стоим вплотную к гибели. Хотя бы солнце. Точно. Солнце. Солнце Правды, приди. Не за себя прошу, вон скольким я нужен, пощади их, пожалуйста. Помоги нам, мы ничего не можем сами, без Тебя. Услышь нас.
   Вернувшись к друзьям с самой сиятельной улыбкой, на которую был способен, Райнхард услышал голос Катерозе с прежними интонациями, как совсем недавно в Сан-Суси:
- А кто в таком случае сейчас командующий у Ройенталя? Вот кого я о-очень хочу видеть, прямо сейчас!
   Твердь под ногами ощутимо качнулась, как от сильного подземного толчка, раздался какой-то невнятный шум, правда, быстро стихший через пару десятков секунд или около того. Вокруг заметно потемнело, и вся тройка друзей молча в одно плавное движение встала спина к спине, приготовившись к атаке. Райнхард с удовлетворением отметил про себя, что все отлично чувствуют друг друга – если что, слаженно держаться них получится хорошо и долго… Уродливый враг ещё активнее продолжил злобствовать, уже неплохо стуча по камням всем своим тельцем, а не только барабаня кулачками:
- Накликала, гадина, накликала! Будь ты проклята, рыжая поганка! Кабы не ты, уже всё давно было бы как надо, нет, вечно лезет, встревает, мешается! Дались тебе чужие карты, негодная!
   Откуда-то сверху хлынул сильный сноп белого света, выжигая яркий круг позади него в нескольких метрах. Затем в этом светлом конусе стали проступать какие-то ещё неясные фигуры…
- Ко мне по бокам, - тихо приказал соратникам император. – Поглядим, что за позиция получается тут.
   Он успел заметить, с каким искренним изумлением уставился на новое зрелище Миттенмайер, и как вежливо-выжидательно глядит на яркое сияние Катерозе, будто уже догадывается о дальнейшем. Сам он также не чувствовал опасности, и когда белое свечение чуть ослабло, и посреди него обозначилось несколько рослых воинов, даже не удивился толком. Такие белые мундиры он видел единственный раз в жизни – когда путешествовал по преисподней в компании Оберштайна и Лютца, и носил этакое облачение Кирхайс… Командир этого незнакомого взвода, что ли, был ещё выше его тогдашнего, сложен с заметным совершенством линий, носил яркие тёмные волосы подлиннее той гривы, что удалось отрастить прежде, чем её подло отсекли, и смотрел столь пронзительным взглядом ясных серых глаз, что не оставалось сомнений, что видит тебя всего насквозь и знает о тебе всё. В правой руке у командующего новоприбывших воинов как будто был похожий палаш, но… лезвие представляло собой отнюдь не металл, а яркий сгусток пламени, и вовсе не холодной плазмы из дюз древних кораблей, а вещества из недр действующей звезды – и откуда это было так ясно, думать совсем не хотелось. Созерцание этого невероятного зрелища вызывало внутри радостный восторг у людей, но не то было с их противником – бесновался он куда активнее, чем ранее, и демонстрировал отнюдь не шуточную досаду.
- Но это же несправедливо, - верещал он, не утихая, уже в сторону незнакомого командира, - этот сопляк отнял у меня всё, а вы ему позволяете! Я старался, всё подготовил, Рейх должен быть пасть под натиском Союза, и вдруг появляется этот негодник и ломает всё, всё ломает! Он забрал у меня Галактику, не оставив мне даже моей исконной территории Союза, а вы еще ему и помереть не позволили! Зачем, чтоб он отнял мою законную добычу, Ройенталя, да? Где это видано, чтоб у меня отбирали то, что моё по праву? Он позволил вашим крестопоклонникам захватить весь космос, ещё и сам туда же двинул! Столько было приличных императоров – нет, этот безобразник полез в герои! Отдайте его мне, это будет честно! Отдайте, он мой!
- С каких это пор отец лжи у нас рассуждает о чести? – с весёлым смехом проговорил тот, к кому было обращено всё это бурное воззвание, и по ущелью поплыло нежное, приятное благоухание. – И с чего ты взял, что имеешь право на того, которого четверть века погубить пытаешься своевольно? Он столько раз доказал, что не хочет быть твоей добычей, что даже обсуждать это глупо.
- Так заберите его к себе сами, раз он вам так нравится, и дело с концом! Сколько же можно баламутить его присутствием мир? Он уже лишние пять лет живёт! – продолжало вызверяться злобное существо.
- Вот что нам делать, не тебе указывать, вообще-то, - ясно улыбнулся собеседник, чуть склонив голову. – А ты оставь в покое того, кто тебе не принадлежит, и ступай туда, где твоё место. Прочь, - он направил острие своего оружия в его сторону, и существо с истошным визгом сначала резко уменьшилось в размерах, а затем, превратившись в серую невзрачную змею, исчезло среди камней.
   Райнхард вежливо прижал руки соратников, повелевая стоять на месте, и шагнул навстречу этому командиру. Затем двинулся вперёд, держа палаш рукоятью вперёд на вытянутой руке. Отчего-то шагать стало очень тяжело, как будто гравитация резко выросла в несколько раз. Белое сияние за спиной пришельца грозило глазам новыми слезами, но думать об этом совсем не хотелось, зато припомнилось, где он мог его видеть раньше. Всё верно, Вермиллион, опасно качнувшаяся «Брунгильда», только что её капитан и Кисслинг уговаривали его покинуть борт, и те загадочные три шага, которые Кисслинг успел сделать к нему перед мощным толчком палубы… Вражий корабль, который нёсся на них в упор, будто желая протаранить, Райнхард тогда даже инстинктивно сделал известный жест «Сгинь!», вот тогда и появилось за бортом такое сияние, растворившее эту опасность бесследно, будто в кислоте. От этого воспоминания смотреть стало чуть легче, стали лучше видны те, кто стоял рядом с тем, к кому шёл по тропе правитель Галактики, не обращая внимания на головокружение и будто наливающиеся свинцом при каждом новом шаге ноги. Стало трудно дышать, но Райнхард не собирался останавливаться – из-за плеч внимательно и спокойно смотревшего на него грозного командующего он уже различил знакомые черты, бездонные синие глаза под рыжей чёлкой слева, и чёрную, как смоль, мощную прядь над тёмно-карим и ярко-голубым глазами справа… Кирхайс и Ройенталь, как же здорово, что вы глядите на меня так, я когда-то хотел поменяться с вами местами, похоже, это случилось, что ж, так тому и быть, получается. Наверное, выход был, мы просто не заметили, как поётся в песенке у нашей смены с этим белым цветком на гербе. Как говорится, план был неплохой, да только подкачало исполнение – я не вступаю в безнадёжный бой, ведь не способен к саморазрушению…
   Когда осталось что-то около вежливых трёх метров, Райнхард медленно, так как в любой момент мог рухнуть от перенапряжения, опустился на правое колено и низко, до самой тверди, склонил голову:
- Благодарю за помощь, Михаил. Подскажите, как отсюда попасть в Сан-Суси, мы тут блуданулись, сами не поняли, каким образом, - голос был отчего-то слишком глухим, но важнее сейчас было удержаться, не грохнувшись в рост, как когда-то Мюллер перед ним самим после катастрофы с крепостями.
   Возможно, это были и не пустые опасения, но едва ли не сразу, пауза была очень краткой, Райнхард ощутил, что его надёжно подхватили под левое плечо, приглашая встать, и без колебаний подчинился. Колени предательски подогнулись, намереваясь уронить тело, но едва он смог поднять лицо и услышал, что ему говорит архистратиг, как вся накопившаяся немощь вмиг улетучилась бесследно.
- Стало быть, в Сан-Суси, а не к нам, Райнхард? - от ясной улыбки веяло ощутимым теплом, как от летнего солнца. - Отчего же так-то? У тебя ж три несовместимых с жизнью ранения за раз, не много ли?
- Меня там мои люди ждут, и семья, - с трудом выговаривая слова и ощущая себя неловким ребёнком, пожал плечами император. - Я не могу их сейчас оставить, они с ума от горя сойдут. Что касается ран - мне сказали, что я выздоровею, разве не так?
   Он не мог понять, с каким именно светлым чувством смотрит на него собеседник, и уже бы начал паниковать, кабы не чувствовал успокаивающего все возможные страхи и тревоги тепла, постепенно разливавшегося по телу. Оказывается, он не просто замёрз, а натуральным образом заледенел - неужели это случилось не здесь, а действительно тогда, когда сестра отключила связь, даже не попрощавшись с ним? "Да, - услышал Райнхард, хотя вслух ни одно слово не было произнесено. - Но что за беда, у тебя ведь есть уже настоящая сестра, верно?" А и верно, подумалось уже само, сестра во Христе у него есть, самая что ни на есть настоящая...
- Выздоровеешь, раз сам хочешь, - сказал вслух командир воинства небесного. - Будь по-твоему, у тебя действительно ещё есть, чем заниматься, - он обернулся к своим спутникам и с добродушным смехом проговорил им. - Плохо вы у него учились все, чуть что - так сразу все мысли про Вальгаллу у вас у каждого, ага. Гордецы несносные, - он оставил собеседника стоять и глазеть на свою свиту, и чуть отошёл в сторону.
   Император обомлел - перед ним стояли на вытяжку все его погибшие адмиралы и офицеры, кроме Ройенталя, которого отчего-то не было уже здесь. Кирхайс очутился рядом, как раньше, очень давно, и негромко произнёс в их сторону:
- А я вам говорил, что так будет, верно? Торопиться славно погибнуть - ложная доблесть.
   Райнхард фыркнул с высокомерным апломбом и подбоченился:
- Так, что, и здесь тоже без Оберштайна не обойдёмся? Даже не надейтесь, мне он там нужнее, я сказал. Вольно. Кирхайс, отойдём, - он резко повернулся и сделал несколько шагов в сторону, увлекая друга за локоть, как незадолго до их единственной и последней ссоры.
   Прежде, чем удалось закончить этот маневр, в поле зрения попало кое-что очень интересное: Катерозе и Миттенмайер тоже были уже не одни. Девушку было еле видно, ещё и со спины - она почти полностью утонула в объятиях Ройенталя.
- Кирхайс, ты кулон мне присылал? - поспешил решать вопросы Император, боясь, что времени может оказаться до ужасного мало.
   Тот вежливо кивнул и по-прежнему тихо подсказал, как и в юности:
- Просто доставлявший его сейчас очень занят, опекая своего потомка, тот крепко увяз в наземном бою. Он же подтвердил, что с тобой случилась беда, и мы все успели вовремя. Не волнуйся, Райнхард, всё идёт хорошо.
   Райнхард ощутил заметное головокружение. Итак, присутствие основателя Рейха ему не в бреду от лихорадки привиделось там, на каменном полу подвала, когда он ощущал себя едва ли не полностью уничтоженным. Это был, пожалуй, единственный эпизод, когда его кто-то по-отцовски поддержал. Но потомок кайзера Рудольфа... значит, последний Гольденбаум жив-здоров. Бедный Оберштайн, в таком случае, хотя Райнхард всегда считал себя виноватым перед этим ребёнком, что сгинул где-то на Хайнессене. Сейчас парню восемнадцать, получается, я уже адмиралом в эти годы был. Стоп, опять Хайнессен, и наземный бой сейчас, Катерозе очень нервничает из-за какого-то названного брата, который без спроса ушёл туда, спальня в Сан-Суси... Так вот кто у нас козырной валет-то получается, и звать его Йозеф, точно...
- Что мне делать с этим Гольденбаумом, Кирхайс? Я же нелегитимен из-за него, получается, но тронуть его просто не смогу позволить.
- А нет никакого Гольденбаума, Райнхард, - с вежливой улыбкой ответил его друг, как и прежде, глядя с радостью и восхищением. - Есть иеромонах Йозеф Экселленц, вице-командор ордена Белой Лилии, никому в Галактике не известная персона. Всё.
- А в Изерлонском коридоре незадолго до гибели Яна ты приходил? - по-деловому кивнув в ответ на ошарашивающую новость, продолжил по следующей теме император.
   Кирхайс заметно помрачнел и отрицательно покачал головой.
- Увы, это был не я, наведённая галлюцинация из вражьей конторы. Ты был сильно ослаблен, и провокация сработала. Но в итоге всё же к лучшему, тебе нельзя было ещё дольше оставаться в той проклятой зоне, не зря же там трое наших полегли со своими людьми.
- Не понял, разве не во вражьих интересах было, чтоб я остался там навсегда или просто умер сразу после выхода? Лучший в таком случае вариант - втянуть меня в длительную возню, а не устраивать переговоры.
   Так вот отчего Хильда была против той кампании, подумалось вдруг. Она чувствовала, что мы лезем навстречу смерти, но не могла это обосновать словами. Может быть, все её заигрывания насчёт "помириться с кронпринцессой" только эти мотивы под собой и имели? Лучше бы она женскими чарами тогда пользовалась - всё же эффективнее, да и взаимно приятно...
- Просто вражий лагерь был не один, и у них интересы не везде совпадали, - весело подмигнул Кирхайс. - Как, впрочем, и нынче, когда они все решили взять реванш. Однако результатом явилось в основном то, что удалось выдернуть наших погибших из небытия, и опять с твоей помощью, Райнхард.
- Не понял? - красноречиво пожал плечами император, ещё более красноречиво взглянув на друга.
- Когда ты начал кричать, я и Ройенталь услышали и метнулись туда, где мы встречались прошлый раз. Потому и в подвал за тобой не мы двинули, а кайзер Рудольф, - в глазах Кирхайса кроме светлой радости появилась ещё заметная скорбная нота. – Но тебя услышали и там, и стало возможным просто забрать к себе разбуженных тобой наших. Успели.
- Хорошая новость, - с удовлетворением фыркнул Райнхард, - ради такого дела спину не жаль даже... Но я ничего не помню, слишком больно было. Может быть, я ещё и Яна Вэньли вспомнил, а? - с лёгким смешком добавил он.
   Кирхайс неодобрительно покачал головой.
- Слава Богу, нет, - спокойно сказал он. - Но даже если бы так и произошло, то без толку. Дело в том, что Ян на самом деле ничего не хочет и не хотел. Поэтому его просто нет, нигде.
   Райнхард вдруг улыбнулся совсем по-мальчишески и стал похож на себя самого в ту самую ночь, когда с колоссальным воодушевлением протягивал руку единственному другу во всём тогдашнем окружающем мире.
- Жаль. А мы, стало быть, завоевали Вселенную, да, Кирхайс? – и он прежним игривым жестом, с каким когда-то говорил «это наша победа», взялся пальцами свободной руки за крепкое крыло за спиной у друга. – Какие мощные, этак кораблей не надо, чтоб пройти по космосу, да?
- Да, кораблей не надо. У тебя позже тоже такие будут, когда станешь прадедушкой, - с тихим смехом ответил собеседник. – Да, завоевали, получилось, Райнхард, осторожнее, пальцы ошпаришь ненароком.
- А что будет, если тебя утащить отсюда к нам? – Райнхард, играя, собирался резким движением обхватить друга руками за шею, но тот упредил его, поймав за плечи. – Ну, хоть ненадолго, Кирхайс? Сестру бы навестил…
   Кирхайс чуть сжал ладони, отчего Райнхард ощутил себя ребёнком в руках взрослого мужчины, и со снисходительной улыбкой очень взрослого ласково сказал:
- Не нужно, Райнхард, да и отдыхать нам с тобой некогда. Тебе пора, выздоравливай и пока слушайся госпожу Катерозе, хорошо?
   Мальчишка вовсе не желал сейчас вновь становиться императором и воззрился на собеседника с таким молчаливым изумлением, что тот добродушно рассмеялся:
- Ты ведь сам уже понял, кто твоя настоящая сестра, и я тоже называю её госпожой, а как же? Кто же будет брать в жёны твоих племянниц, как не её сыновья?
- Логично, - весело рассмеялся уже Райнхард, беззаботно помотав головой. – Но я скучаю без тебя, Кирхайс.
- Делай, что должно, и пусть будет, что будет, мой император, мы не прощаемся, - глаза Кирхайса снова стали бездонными, во всё мыслимое и немыслимое небо, и белая благоухающая пена обступила друзей.
   Райнхард понял, снова что что-то происходит помимо его желания, и ещё успел заметить, что стремительно падает куда-то в белой тьме, пропитанной запахом лилий. На руках ещё осталось тепло от ладоней Кирхайса, но самого его уже не было рядом. Горько вздохнув, император поник головой, и тут понял, что глаза его отчего-то закрыты. Предстояло открыть их, что бы не ждало на этот раз. Как не хочется, кто бы знал. Но и выжидать нельзя, эх. Вперёд, император, корону снять невозможно, даже с головой. Ну же, одно движение глаз, действуй. Права уставать тебе тоже никто не давал. Прыгай.
   Райнхард открыл глаза. Со зрением было всё в порядке, но спину жгло яростным огнём, да и голова оказалась с пульсирующей мигренью. В спальне царил серый предрассветный сумрак. Теперь нужно было рассмотреть, что ещё изменилось…


 4. Кого не ждал


Серый свет утра перед рассветом нисколько не развеивал сумрак в спальне. Но стоп, почему оно так, ведь окна не были открыты, а канделябры никто не гасил? Райнхард прислушался к окружающему по старой привычке, оставшейся ещё со времён слепоты. Никакой опасности поблизости не ощущалось, скорее было тепло и спокойно, кабы не ужасная, мешающая думать мигрень да полыхающий огонь на спине - должно быть, раны уже решили настойчиво напоминать о себе. Рука Миттенмайера так и держала его, прижав к постели - а его тихое дыхание спящего можно было даже услышать без особого напряжения. Это хорошо, подумалось вдруг, иначе бы спина болела ещё сильнее, так, что терпеть было бы уже невозможно. Катерозе тоже спала, сжав ладонью его плечо и уткнувшись лицом ему в грудь - учитывая, сколько друзьям пришлось перенервничать, пока они поняли, куда отвезли Райнхарда похитители, да ещё потом, при высвобождении его из плена, вполне логично, что оба крепко спят. Но раз все трое так и заснули, даже не пошевелившись, то значит, кто-то в помещении был ещё, и, видимо, свой, иначе ощущение опасности разбудило бы хоть кого-то из троих. Райнхард почувствовал, что его правая рука, вытянутая вдоль тела, что-то сжимает в ладони - так, а вот этого он не помнит, не было такого перед провалом в сон, и решил посмотреть. Предплечье отозвалось тихим нытьём натруженных мышц, но послушалось без колебаний - ага, тот самый палаш из Кёнигсберга, седая древность из эпохи, когда не мечтали ещё даже о космических перелётах - откуда он здесь, ведь в он был только в той неясной реальности, откуда его вернул в себя Кирхайс? Тем не менее, факт налицо - непонятно как появившееся даже там оружие, которым они с Катерозе сражались с толпами мерзкой нечисти, сейчас спокойно лежало в уставшей руке, как будто так и надо было изначально. Так, а ноги, вроде с ними порядок, но даже не озябли за эти часы, оставшиеся от хвоста ночи? А, так они укрыты чем-то вроде пледа, вот как. Ни шевелиться самому, не будить друзей не хочется, но кто-то же приходил, раз так, кто же это? Да и сил приподняться на постели пока не наблюдается, а решиться на рывок мешают сомнения насчёт больной спины... Пока Райнхард раздумывал, как поступить, полностью оформилось ощущение ещё кого-то в помещении. Но головоломка быстро разрешилась сама собой - в поле зрения появилось знакомое бледное лицо, видимо, маневр с палашом был замечен. Император почувствовал, что говорить ничего не хочется, и только дружески подмигнул Оберштайну в ответ на его беспокойный взгляд. Затем глубоко и с удовольствием вздохнул и почувствовал, что снова неумолимо проваливается в сон. Крепкий и без всяких сновидений.

  На ресницы брызнуло яркое солнце - ненавистное с юности явление нынче отчего-то порадовало, видимо, оттого, что ночь была слишком долгой и не раз успешно давала понять, что этого может больше никогда не случиться. Ага, глаза уже не слезятся от резкого света, это очень хорошо. Но открывать их Райнхард не спешил, предпочитая ещё некоторое время выглядеть спящим, но про себя проверять окружающее пространство на ощущения. Вроде всё вполне безопасно. Он так и лежит на боку с зажатым в ладони палашом - вот ведь манера не выпускать из рук оружие, так с юности и осталась, нисколько не выветрившись за годы царствования. Тихое дыхание спящих друзей рядом - ещё лучше, отдохнуть надо было всем. Но в комнате появился ещё один дразнящий вкусный запах - так, раз от него не мутит, значит, выздороветь удастся скоро, хорошо бы. Райнхард резко открыл глаза, будто проснулся только сейчас, и с бесцеремонностью повелителя позвал:
- Оберштайн, где моя кружка кофе в этом случае, а?
- Ждёт Вас, Ваше величество, - ответил спокойный знакомый голос. - С добрым утром, стало быть?
- Возможно, по сравнению с вечером оно точно ничего, - беззаботно фыркнул Райнхард, приподнимаясь на локте и поигрывая гардой палаша в пальцах. - Это ты мне эту игрушку принёс ночью?
- Не я. Когда я зашёл, она уже была при Вас, и все трое крепко спали, - с вежливым спокойствием ответил Оберштайн, появляясь в поле зрения с дымящейся кружкой, м-да, размерчик у словодельцев своеобразный, конечно, крупноват, как не сказать больше, но именно сейчас хотелось всего и много.
   Всего и много, но, как и положено в этом случае, не дотянуться, больно, короче, не добраться – можно долго и злобно усмехаться на сей счёт. Райнхард выпустил палаш из пальцев, осторожно освободился от руки Катерозе, лежавшей у него на плече, и позволил себя напоить крепким жарким напитком. Затем снова рухнул на подушку.
- Что, заставил я всех понервничать, раз ты здесь?  - уставшим голосом проговорил он, проклиная про себя мигрень. - Было бы что ужасное, думаю, ты бы не стал ждать, когда я проснусь.
   Что за дикую смесь из пряностей эта молодёжь замешивает на самых дорогих зёрнах, сразу и не угадаешь, но эффект, как от смерча внутри, даже боль в ужасе от такого потока утихла заметно. В голове зашумело, но уже от весело бурлящей крови, и даже дышать стало заметно легче. Этак поневоле согласишься с утверждением о том, что скромность – скорее порок, чем достоинство. Привыкший к простоте и спартанским условиям воин внутри всегда диктовал Райнхарду, что роскошь – вещь ненужная, но сейчас его, кажется, прикончил надолго разорвавший спину в лохмотья электрохлыст, и остался только замученный до истерики мальчишка, что рад любому светлому пустяку, каждой вкусной мелочи. Только сейчас этот мальчишка мог уже не отказываться от радостей жизни ради каких-то якобы важных дел, а принимать их как должное – но именно этого он и не умел. Да ещё и разные обстоятельства, каждый раз пребольно бившие по рукам, когда наконец позволял себе хоть что-то радостное – за два десятилетия уже и безусловный рефлекс выработался. Удивительно, что этого, видимо, не случилось со словодельцами – хотя вот уж в чьей бы шкуре не хотелось бы оказаться, дабы выживать, честно признаемся уж самому себе, молча. Надо будет учесть их ценный опыт в дальнейшем. Райнхард вдруг понял, что выпил горячее, а разорванные в плену губы даже не засаднили – и тут обнаружил, что они зажили полностью. Голова ещё не успела закружиться от новой радости, император поднял к глазам правое предплечье – вот счастье-то, и здесь как будто вовсе не было рваных ран от шипов, значит, и на шее следов нет… Ай-да орден Белой Лилии, вот это любовь к радостям жизни, браво, словодельцы!
- Да, это так, однако перебежчика допрашивал я лично, и принял меры, чтоб детали происшедшего не разглашались. Поэтому я здесь, Ваше величество, - Оберштайн был, как всегда, деловит и непроницаем.
- Опять ты знаешь обо мне всё, что за напасть, - с весёлой улыбкой проворчал Райнхард. – Кто оказался этим перебежчиком? Честно говоря, я-то ни одной рожи в этом подвале не знал лично, кроме палача, кажется… Палач был из той тюрьмы, из которой мы с Ройенталем и Кирхайсом Миттенмайера вытаскивали в молодости.
- Как раз протектор упомянутого Вами кадра, получается, - невозмутимо проговорил министр обороны, но император успел заметить, что брови его чуть поползли вверх, - самый младший из остатков клана Флегелей. В упомянутой Вами истории прямого участия не принимал, но, вероятно, хотел бы. До сего времени активно сотрудничал с так называемыми «Детьми позитива и радуги», в просторечии радужными упырями.
- Ааа, - с заметной горечью выдохнул император, - вспомнил, как же. Это ему с его протеже я обязан изуродованной спиной – они просто хотели меня показательно прикончить, видимо. Какая жалость, что уцелел именно этот мерзкий тип, а вовсе не Бергер, что помешал им.
- Ну, цел он условно, - холодно усмехнулся собеседник. – Так что можете забыть всё начисто, Ваше величество.   
- Как это, Оберштайн, Вы что, мне ничего даже не оставили? – подскочил на постели Миттенмайер, не желая больше притворяться спящим. – Это нечестно с Вашей стороны! Это уже дважды как и моё дело, и…
   Оберштайн вежливо прервал его, примирительно подняв ладони:
- Именно поэтому, адмирал, успокойтесь, месть должна совершаться не своими руками. Или Вы сомневаетесь, полагая, что я справился хуже Вас? Зря. Мне оно в известной степени безразлично, поэтому и безвредно, и делается легко и качественно. А Вам нервы мотать себе зачем? Чтоб порадовать этим врага, что ли?
   Миттенмайер помрачнел, насколько это было вообще возможно, и проворчал:
- Я наконец понял, чем Вы так раздражаете людей, Оберштайн. Вы всегда и всюду правы!
- Не только, - вежливо парировал тот в ответ. – Я ещё людей постоянно провоцирую – это ж часть моей работы советником, а они этого годами не понимают, как Ваш погибший друг. Желаете со мной поменяться?
- Ни за что, - с грустным вздохом сказал адмирал, проворно вскакивая с постели. – Одна поквиталась сегодня за моего друга, другой за меня – разве не причина для сожаления, а? – он весело пожал плечами и протянул руку собеседнику. – Я предпочитаю сам во всё вмешиваться, поймите же тоже.
- Да я это всегда знал, - ответил вежливым рукопожатием министр. – Но сейчас Вам всё же особо сожалеть не о чем, верно? Вернулись все трое, поздравляю. Игристого?
   Миттенмайер помолчал, раздумывая, и молча кивнул головой. Они не видели, как император задумчиво рассматривал волосы девушки, что так и спала, тихо улыбаясь во сне, и осторожно намотал их на палец, в точности, как когда-то давно со своей погибшей половинкой:
- И правда, такие же почти, как у Кирхайса, если на ярком свете смотреть… И глаза, как у Ройенталя, хоть и не разные, - почти неслышно шептал он сам себе. – Вот такая у меня, значит, эта сестрёнка – от всех понемногу, манеры от Лютца, ум да шарм и вовсе от Фаренхайта, видимо… Откуда ж вы знали, где меня искать, моя новая родня, а? Я ж без вас бы не дожил бы до утра, это факт…
   Райнхард с удовольствием подставил ресницы солнечному свету, как в детстве наблюдая различные цвета, волнами накатывавшиеся на глаза – пурпурный, алый, оранж, лимонный, изумрудный, лазурь, индиго… Ага, как тогда, когда ещё ничего особенно страшного не произошло, и чёрный лимузин ещё не появлялся на их улице, чтоб увезти Аннерозе навсегда. Зачем она согласилась, предложение соответствовало желаниям? Это только Хильда, подросший ребёнок, могла всерьёз думать, что Мюзелей бы прикончили, ответь они отказом – про них бы просто забыли прочно наверху, а соседи бы резко зауважали, лопаясь от важности так, будто сами отказали действующему кайзеру. Кажется, тогдашняя потеря полностью возмещена – не странно ли, право? Ведь ещё не разу не было так радостно избежать гибели – когда меня спас из огня Биттенфельд, я о жене и сыне ни разу не вспомнил даже, помнится… Так, у нас ведь есть ещё кое-кто из прошлого, наш загадочный козырной валет, вот с чем надо срочно разобраться. Странно, узнай я о его существовании до этого приключения, реагировал бы иначе, точно, а сейчас и здесь ничего не опасаюсь, хоть это и нелогично.
- Оберштайн, о чём доложил Каммерер? Есть потери среди бойцов Белой Лилии? – привычным тоном командира осведомился император, прекратив баловство с солнечными лучами и с нарочитой серьёзностью уставившись на министра, правда, смутить того было этим невозможно, конечно.    
- Радуете, Ваше величество, - невозмутимо отпарировал тот этот тренировочный выпад, - но есть и Вам причины обрадоваться. Хотя у них там каждый четвёртый ранен, судя только по тому, что учитывается, но убитых нет, хотя они сражались с силами в три раза больше их самих.
- Это причины задуматься, - весело фыркнул Райнхард. – Что с их вице-командором, цел, значит?
- Вполне, хотя скажу честно, это был самый рисковый боец во всех смыслах. За ним числится также сражение с каким-то очень серьёзным противником, намного старше и опытнее, и тем не менее, - докладывавший красноречиво развёл руками, умолкая. – Познакомитесь потом, Ваше величество.
- Потом – это будет Ваша забота их к орденам представлять, - холодно заметил император, - а сейчас их командующего сюда, он ведь и сам на аудиенцию рвётся, разве нет? – хитро прищурившись, добавил он.
   Оберштайн с некоторой горечью вздохнул и ответил неизменно вежливо:
- Да, но я объяснил ему, что Вы ещё не пришли в себя.
- И напугал его этим страшно, верно? – ещё хитрее спросил император, даже понизив голос. – Где он?
- Где-то поблизости, уходить он точно не намерен, - с некоторым неудовольствием ответил министр, кивнув. – Так что можно и не спешить с его появлением, - он выразительно посмотрел на спящую девушку.
- Ну так сделай ещё кофе и обрадуем её, мол, цела вполне потеря, - с вызовом улыбнулся император. – А то мне их рецепт понравился, я бы теперь всегда так пил.
- Как скажете, Ваше величество, - преспокойно отозвался собеседник и вскоре возник перед ним с парой дымящихся кружек. – Извольте.
   Райнхард аккуратно и ласково потрепал девушку по волосам:
- Катерозе! – с вежливым радушием позвал он.
- Ройенталь! – нежно промурлыкала та во сне и ослепительно улыбнулась.
   Это порядком встряхнуло всех мужчин, хотя каждый как будто вовсе не подал виду, что задет. Только Райнхард позволил себе снисходительно улыбнуться и позвал уже с церемониальными металлическими нотками в голосе:
- Герцогиня фон Кройцер, Вас желает видеть император!
- Да-да, сейчас, сейчас, - озабоченно пробормотала спящая, но даже не сделала попытки открыть глаза или пошевелиться.
- Вот намучалась, стало быть, - весело покачал головой Райнхард и прорычал уже громко. – Герцогиня фон Кройцер, Вас срочно требуют к себе Ваш раненый Император и Ваш брат Йозеф, очнитесь, пожалуйста! 
   В комнате раздался вполне себе дамский визг, хоть и не очень режущий слух, и сонная девушка подскочила на постели, как ужаленная:
- Ччего? – ошарашенно пробормотала она, силясь проморгаться, и в отчаянии замотала головой. – Ай, как всё кисло, - почти простонала она под дружный мужской смех, - чёртово утро, ты вечный мой враг… - она как будто вовсе не удивилась кружке из рук Оберштайна и, схватив её, молча взялась уничтожать её содержимое с самым хмурым выражением лица, какое только могло у неё быть.
   Райнхард же вовсе не желал скрывать то удовольствие, которое он получил от напитка, и с блаженной улыбкой перевернулся спиной вверх, обняв руками подушку:
- С добрым утром, герцогиня! – вальяжно промурлыкал он. - Рад Вас видеть, право.
- Шутить изволите, Ваше величество, утро добрым не бывает, - очень мрачным тоном прогрохотала миледи. - И потом...
- Тише, не лютуй, Катерозе, - прежним дружеским тоном прервал её император. - Для того, кто имел все шансы не дожить, оно априори доброе, - он по-приятельски подмигнул и продолжил после радостного вздоха. - И потом тоже так и будет, как сказал, не спорь, у тебя ж сыновья. Там Йозеф твой прибыл, так я хочу, чтоб ты его мне сейчас привела, действуй.
   Девушка без всякого выражения кивнула, молча опрокинула в себя оставшийся в кружке кофе и совершенно безжизненно поднялась.
- Слушаюсь, командующий, - вежливо произнесла она без всякого выражения и двинулась прочь так, будто ноги у неё сейчас были не то ватными, не то просто не желали гнуться.
- М-да, зря разбудил так скоро, - задумчиво откомментировал Райнхард, перекрывая своим голосом некоторое изумление оставшихся, и резко двинулся, спустил ноги с кровати, пытаясь сесть. - Ну да ладно, надо успевать всё, после отоспимся, - он попытался отжаться руками от постели, но это движение отозвалось резкой болью в спине, настолько, что стон всё же вырвался из груди. - Лучше наденьте мне сапоги, - попросил он быстро подхвативших его под руки Оберштайна и Миттенмайера, наконец усевшись с их помощью. - И помогите сесть в кресло, - он потянулся ладонью за палашом и кивком поблагодарил Миттенмайера, что угадал это желание и поспешил вложить рукоять ему в пальцы.
- Может, тогда ещё куртку от мундира и плащ? - поинтересовался Оберштайн как бы между прочим, оценив эти жесты.
- Да, конечно, - не особо пытаясь скрыть, что обрадован, тихо ответил император. - И спиной меня к свету тогда.
   Сидеть было не тяжело, но спина тут же начала противнейшим образом ныть, угрожая разболеться вскоре по-страшному, однако голова пока не намекала ни на какие подлости с её стороны. Райнхард решил воспользоваться временным приливом сил - он знал, что скоро у него не будет этой роскоши много дней. Пока руки лежат на подлокотниках, вполне даже терпимо, видимо, можно иногда и ходить самостоятельно, но придётся постоянно опираться на что-то. Уже неплохо, решил он про себя, всё же не лежачее пластом полубезжизненное тело, каким он был совсем недавно. Ничего, Катерозе, прорвёмся, ты меня спасла уже, ты меня и вылечишь совсем, сестрёнка. Может, удастся всё и от Хильды скрыть пока. Куртку Оберштайн привёз на пару размеров больше, но теперь это было актуально из-за повязок под рубахой. Даже если какая больная бледность на лице и имеется, от кофе кровь сейчас прильёт и замаскирует её. Правда, потом, конечно, упадём от усталости, но это ж потом будет, не привыкать.
   А дверь Катерозе не прихлопнула совсем, и сейчас сквозь щель донеслось чьё-то взволнованное пение, изредка дополняемое стуком каблуков. Судя по эху, помещение было слишком просторным...
- Вы безумно элегантны между звёзд и на балах. И к лицу Вам аксельбанты, и к лицу Вам белый плащ. Вы везучий, ох, везучий, будто нет на Вас пальбы, - ровненько выводил некий молодой обладатель сочного тенора, - и все решат, на всякий случай, что Вы баловень судьбы...
- Та-ак, это уже совсем не случайное совпадение, - с неподдельным интересом фыркнул император, - я ж сам в бреду это напевать пытался, пока лежал там в оковах, - тихо сообщил он соратникам.
- И все решат, да, все решат, - продолжал развлекаться, протяжно напевая, тот же голос, - а может, правда, а? Всё, теперь подброшена монета, вот мелькают решка да орёл, - плавно перешёл он уже на другой мотив. - Медный грош цена планете этой, жребию цена - бокал, укол...
  Обладателю голоса активно помешала Катерозе, чьё взволнованное не на шутку стрекотание звучало более чем обеспокоенно:
- Йозеф, Йозеф, ну что с тобой, всё-таки?! Ты ж будто мертвецки пьян, а ведь я тебя знаю, нет в тебе сейчас ни капли! Что с тобой произошло, а?
- Да пьян я, пьян, сестра, мы ж победили, с того и пьян теперь, чего неясного? Для этого пить вовсе и не требуется, - бесшабашно смеялся в ответ тот, кого она так старательно тормошила. - Да и нервничаю, как-никак, я столько лет мечтал своего героя снова увидеть и не издали, неужели тебе это так сложно понять?
- Да что ты мне зубы-то заговариваешь? - продолжала сердиться миледи. - Дело же не в этом совсем, ты вернулся другим из этой свалки! Что там с тобой случилось, говори, не то к Лоэнграмму не пущу!
- Аааа, это будет слишком жестоко с твоей стороны, - издал её собеседник не то крик, не то стон. - Или то, что он сам меня позвал, неправда? Катерозе, со мной ничего опасного нет, поверь уже и не мучай меня.
- А тебе так трудно поверить, что я беспокоюсь по-настоящему, а не по протоколу? С каких это пор, а, Йозеф?
   Шаги затихли, видимо, оба говоривших остановились одновременно.
- Что, действительно так сильно заметно, - с грустью осведомился юноша, - или у тебя просто глаз остёр, как всегда?
- Всё вместе, а он умнее нас с тобой и старше, всё-таки, - в тон ответила девушка.
- Ладно, может, ты и права, кое-что иногда надо говорить вслух, всё равно от правды не сбежать, - это было уже совсем с жалящей грустью произнёсено. - Не я победил известного тебе персонажа, более того, я угодил с треском в расставленную хорошо ловушку, и вот бы я по полной программе поменялся бы с Лоэнграммом, кабы не твой обожаемый Ройенталь, что из ниоткуда там взялся и так их всех перепугал, что мне оставалось только счастливо выбираться, лихо ухмыляясь и отстреливаясь. Ну чего ты так улыбаешься, а? Не знай я тебя, решил бы, что смеёшься, право.
- Пока неважно, успокойся теперь совсем, ладно? - проворковала прежняя вполне уверенная в себе Катерозе. - На вот хлебни, и перестань убиваться, старшие вмешиваются, когда оно действительно надо. Наших сил хватает не всегда и не везде, я нынче тоже выдохлась порядком, как ни хорохорилась, - шаги возобновились. – Ну, забраться на роль козырного короля – это в стиле Ройенталя, у него всегда амбиции были на высоте.
- Поторопить их? - вежливо осведомился Оберштайн у императора, что слушал с неослабевающим интересом.
   Тот красноречиво мотнул головой: "Ни в коем случае!". За дверью продолжали, явно не думая, что их слышат.
- Честно говоря, чувствую себя полным придурком, столько лет ждал произошедшего, а сейчас добежал и споткнулся, - продолжал сокрушаться юноша. – Скорее скажи мне, что это усталость и ломка от фазового перехода, а не то я впрямь напьюсь в хлам очень скоро.
- Считай, что сказала, а то у меня в голове вата, плохо соображаю ещё. Та-ак, а ты чего тут без лилии расхаживаешь, а? – вдруг закипятилась девушка. – Что за эпатаж не по делу?!
- Ай, не ворчи, раз в жизни можно, завтра же исправлю. Пусть все думают, что я её в драке потерял.
- А ну как ему это не понравится? - с сомнением в голосе сказала она уже спокойно.
- Сама сказала, что он умнее нас с тобой, - с лёгкой грустью ответил он и совсем тихо пропел, явно не желая подключать эхо. - Вот и всё, подброшена монета, и, звеня, упала на весы. Можно расплатиться жизнью этой за букет с нейтральной полосы.
- Дайте-ка мне сюда цветок белой лилии, - тихим шёпотом попросил соратников император, задумчиво поигрывая пальцами с рукоятью палаша.
- Ну, успокоился? - по-хозяйски добродушно произнесла Катерозе. - Идём быстрее тогда уже!
   Похоже, парочка так и не поняла, что их разговор могли слышать, во всяком случае, ничего на это указать не могло - появившись на пороге спальни, оба молодцевато отсалютовали как ни в чём ни бывало, как просто слегка поддавшиеся усталости молодые вояки в мундирах гольденбаумской эпохи. Вот только у Катерозе была нашита белая лилия там, где располагался двуглавый орёл старого Рейха, а у её спутника - нет, и Оберштайн сразу нахмурил брови, увидев это. Райнхард же с холодным интересом впился взглядом в лицо гостя, силясь припомнить то, что за одиннадцать лет уже поблекло в памяти. Похож, похож, вне всякого сомнения, он и есть, эх, как же быть-то теперь? Юноша приближался чинным шагом, но быстрее, чем сам Райнхард когда-то перед покойным кайзером Фридрихом - стало быть, волнуется, и сильно. Эге, да ему же пол ноги жжёт, вот в чём дело-то, парень вообще не привык ни к мысли о том, что происходит, ни к подобным мероприятиям, совсем не избалован жизнью, стало быть. Что ж, жизнь я ему сломал, факт, при этом даже не усовестившись ни разу - как же стыдно-то мне должно быть, а вот и нет стыда в наличии, экое безобразие с моей стороны. Но этот чистый взгляд... он что, меня вовсе не ненавидит разве? Очень странно. Мои-то глаза перед Фридрихом всегда были как пара льдинок, а у этого там детский восторг и обожание, ничего не понимаю. Хотя, если продолжить аналогии, то... ЧТО? А какой же смысл был Фридриху запрещать Аннерозе видеть меня, кроме её собственного на то желания?! Вот же я юный идиот был, всем вечно неудобный, и ей - в первую очередь, конечно... Так вот почему Кирхайс отказался её навестить нынче...
   Юноша приблизился на подобающее расстояние, грохнулся на колено и изящным жестом подал на вытянутой руке какой-то шёлковый небольшой мешок, крепко завязанный и запечатанный. Миттенмайер аккуратно принял эту вещь и сломал печать. Гость поспешно склонил голову сразу же, спокойно и по-деловому, как выполнивший поручение. Адмирал заглянул внутрь и пришёл в заметное замешательство, но император утвердительным движением глаз разрешил его сомнения, потребовав действовать дальше. В результате на утренний свет выглянула плотная пачка золотых волос, как раз вся грива, которую так подло и безжалостно срезали с Райнхарда в плену, продолжая издеваться над ним после пыток. Увидев это, расстрогался даже Оберштайн, с явным одобрением покачав головой. Миттенмайер просто ослепительно улыбнулся, не шевелясь и ожидая дальнейших указаний, Катерозе порывисто вздохнула. Только сам Райнхард как будто ожидал подобного, он лишь утвердительно кивнул головой и слегка помрачнел.
- Оставьте нас одних, - холодно приказал император. - А это, - добавил он, повернув голову к адмиралу, - пока запечатать.
   Пауза, требуемая для того, чтоб соратники успели выполнить указание, была очень кстати - Райнхард пытался почувствовать гостя, успешно состроив надменно-усталую мину, но всё, что ему удавалось уловить - казалось, слышен даже стук сердца юноши - никак не было похоже не только на ненависть, но даже на недовольство. Напротив, к вящему изумлению императора, волна напоминала нечто, очень похожее на искреннее человеческое счастье.
- Встань, - тихо сказал император уставшим голосом. - Сейчас кое-что уже не имеет смысла.
   Юноша молодцевато выполнил приказ со столь явным удовольствием, что сомнений в его искренней радости не осталось. Именно искренняя, ничем не испорченная радость сияла на его лице, а не логичное обожание подданного короны.
- Может быть, сядешь? - бесцветным тоном спросил венценосец, чуть склонив голову вниз и указав глазами на свободное кресло почти напротив себя.
- Не нужно, - бархатным голосом вежливо ответил юноша, почтительно кляняясь, - я не столь устал, чтоб валиться с ног, и я не республиканец, чтоб сидеть перед своим сюзереном.
- А разве я твой сюзерен, Йозеф? - холодно осведомился Райнхард, уставившись стальным взглядом в глаза гостю. - Ты в этом уверен, что ли?
- Вот как, - с самым серьёзным видом кивнув головой, спокойно сказал юноша. - Ответ утвердительный, и я бы просил позволения объяснить его прямо сейчас.
- Хорошо, позволяю, - ничего не выражающим тоном произнёс император, сопроводив это слабым кивком.
- Вы назвали меня по имени, и очень обрадовали, Ваше величество, - юноша заговорил тише, и пока только это выдавало, насколько он на деле взволнован. - Но не упомянули мою нынешнюю фамилию, так стало быть, Вы помните меня? - Райнхард едва заметно вздрогнул, но собеседник этого не заметил. - А иначе зачем было звать меня сюда, когда награду за дежурную доблесть можно дать в рамках обычного официоза?
- Я мог и забыть твою фамилию, а тебя захотеть видеть просто поддавшись эмоциям, - царственно улыбнулся Райнхард ничего не выражающей улыбкой. - И ничего не помнить при этом.
- Для остальных это будет вполне приемлемая версия, - гость говорил рассудительно и вежливо, но волнение его уже выдавало дыхание. - Но Вы ведь хотите услышать то, что мне хочется сказать Вам, мой Император?
- Да, хочу, - с едва заметным вызовом сказал Райнхард, холодно посмотрев собеседнику в глаза. - Говори.
   Юноша покорно кивнул, затем неторопливо приблизился почти вплотную молча, не отводя взгляд. Райнхард не знал, как ему реагировать, и тихо ждал хоть какой-то подсказки из происходящего, но дальнейшее своей нереальностью совершенно выбило его из колеи. Гость почти резко рухнул на колени перед ним и порывистым движением обнял его сапоги, уткнувшись лицом в его колени, как маленький ребёнок:
- Лоэнграмм, спасибо тебе, что ты есть, - почти прошептал он навзрыд. - Как же здорово, что у тебя всё получилось. Прости, если расплачусь, но я слишком долго хотел сказать тебе это, а никак не получалось столько времени. Если б ты нынче не выжил, я бы не пережил этого. Ты только не погибай больше, ладно? - юноша поднял на него сияющие детским счастьем глаза, до краев полные настоящих искренних слёз. - Тебе больно сейчас, должно быть? Но ты же сильный, справишься.
- Йозеф, и как я должен реагировать? - совершенно усталым и убитым голосом поинтересовался нараспев Райнхард.- Честно говоря, я не понял эту твою позицию.
- Да ты довольно много и тогда не понимал, Лоэнграмм! - с жаром ответил собеседник, поедая его радостным взглядом. - Иначе бы ты сам успел подхватить корону, жаль, что этот мерзавец Лихтенладе вечно совал свои руки где не надо! Кабы он успел тебе что сделать, я сам бы его порезал однажды кухонным ножом, эти лебезящие уроды только бы обрадовались, это точно! Списали бы на детскую шалость, да и всё.
- Чего?! - присвистнув от удивления, фыркнул Райнхард, не зная, смеяться ему или выть от горя. - Это что, игрушки тебе - корона, или как это понимать? Скажешь мне ещё, что нарочно сбросил?
- Да, нарочно, - невозмутимо подтвердил юноша. - А ты вот стоял себе с жезлом в руках, и тупо улыбался - говорю же, ты не понимал много, Лоэнграмм. Корона должна быть на той голове, которая для этого создана, а это точно не про мою, знаешь ли. Я от неё ничего хорошего не видел, и тогда - особенно. А вот тебе она - в самый раз, что тогда, что нынче, это факт.
- А Лихтенладе чем настолько плох, что ты его резать собирался? - вымученно проговорил Райнхард, ощущая, что дуреет, и очень стремительно, хотя голова вроде ещё в порядке...
   Гольденбаум презрительно скривился, отчего его фамильные черты приобрели уже обычную резкость.
- Он бы не смутился прирезать нас обоих даже собственноручно, неужели ты не видел этого у него в глазах ни разу? Надо полагать, при мне он менее следил за собой, полагая, что ребёнок глуп, избалован и ничего не поймёт, ага... Я их всех ненавидел, гадов ползучих, оттого и вёл себя мерзко. Они у меня всё отняли - даже родную мать, она же тоже стала чёрте-чем, то слащаво заигрывала, то злобно тиранила меня, превратилась в куклу, не способную любить и быть человеком. Ты один был живым в этом паноптикуме тухлятины, паскудно заискивающей постоянно. Сколько раз я просил всех и каждого, чтоб привели тебя поиграть со мной - но они же лгали мне в лицо, будто ты не хочешь, ага, а то я не вижу, что даже не говорили тебе ничего, - он покачал головой в негодовании и заметно помрачнел. - А когда ты был рядом, Лихтенладе тоже топтался тут же и не давал мне поболтать с тобой даже.
- Но... Но я же не... я вообще тогда детей не любил, и... - растерянно пробормотал Райнхард и осёкся, в голове тупо звенела единственная мысль: "Как бы я тогда санкционировал его похищение, начни он виснуть на моей шее?".
- Скажешь ещё, что ненавидел меня, как препятствие к трону, - весело усмехнулся Йозеф, - только это будет неправдой, потому что тебе было просто не до меня, я ж это видел всегда. И не думай, что это мелочи, Лоэнграмм, тебе нужно было тоже отдыхать среди этого океана злобы, так что жаль, что мне не удалось развлечь тебя ни разу, особенно тогда, когда ты вернулся без своего друга. У тебя глаза стали, как два алмаза с Сариссы, и сам ты стал на айсберг похож, - он снова уставился на собеседника полными радости и беспокойства глазами. - Я как-то раз всё же удрал от этой банды надсмотрщиков вечером после отбоя, по темноте, и пробрался садом в крыло, где был ты, и нашёл тебя. Я уже хотел забраться к тебе на балкон, ведь ты сидел там один, без Оберштайна, но тут ты столкнул вниз пустые бутылки и закричал: "Кирхайс!", а потом я услышал, как ты плачешь, и тихо сбежал к себе, понял, что я лишний.      
   Райнхард тяжело вздохнул и замученно помотал головой:
- А если я скажу, что сознательно устранил это препятствие к трону, это тоже будет неправдой?
   Юноша рассмеялся, запрокинув голову вверх:
- Экая конкретика, но тоже неполная, оттого и неверна. Это я хотел использовать этих гостей, чтоб привели меня к тебе, но не получилось. А вообще-то я счастлив, что сбежал с ними, - он с добродушной хитринкой подмигнул. - Это всё было здорово и весело, честно говоря. На Феззане мне понравилось, чего никак не скажу про Хайнессен. Но тут ты объявил войну, и я дико обрадовался, полагая, что ты идёшь за мной. Хотя эти республиканские уроды ядом исходили, я-то знал, что ты их всех сделаешь - пока ты громил эту братию при Амлицтере, я частенько пользовался своим положением и заставлял хмырей в мундирах рассказывать мне об этом подробно, моего каприза ради. Скучал я без тебя ужасно, Лоэнграмм, но когда наконец стало известно, что ты прибываешь, я просто сбежал от этой пары дураков, чтоб выскочить из толпы и прыгнуть тебе на руки. Мне это казалось отличной идеей, но в самый последний момент я от неё отказался, и снова спрятался среди народа.
- Почему отказался? - еле выдохнул Райнхард, побелев, как свежий снег.
- Я слышал уже, что тебя в космосе чуть не убили, - с непоколебимой рассудительностью ответил собеседник. - И тут я опять смотрю и вижу, что глаза у тебя как ночное небо, а рядом эти страшные Оберштайн и Ройенталь идут, я их тогда побаивался. Я понял, что тебя вовсе не обрадую своим появлением сейчас, и не стал тебя нервировать. И ещё мне хотелось уже пожить самостоятельно, чем я с азартом и занялся. Это было и вовсе занятно, - добавил он уже с радостной улыбкой, - а уж лагерь для детей розенриттеров и вообще мне понравился. Кстати, когда ты короновался, от радости плясал уже и не я один. Мы очень все обрадовались, узнав о возобновлении войны - чуть что, язвили наставникам: "Придёт Лоэнграмм, всем вам наваляет, а мы ему служить пойдём!". Так и вышло, - он снова весело рассмеялся.
- Ужасный ты ребёнок, - сокрушённо покачал головой император, - да и я ничем не лучше, - он сделал несколько частых вдохов. - Отпусти уже мои ноги, не подобает духовному лицу так себя вести, - добавил он уже совсем вымученным голосом и уронил голову на грудь, едва собеседник подчинился. - Позови, пожалуйста, мою... нашу сестру, Йозеф Экселленц, кажется, нужно её вмешательство срочно, - почти прошептал он и закусил губу.
- Конечно, прости меня, дурака, заболтался, - тихо уронил юноша и кинулся к двери со всей скоростью, на которую был способен. - Катерозе, сюда, быстрее!
- Она герцогиня фон Кройцер, вообще-то, - вежливо, но настойчиво поправил его сюзерен, тяжело дыша.
- Понял, Ваше величество! - с восторгом выдохнул Йозеф, уклоняясь от некой чёрно-рыжей молнии, влетающей в комнату.
- Герцогиня, - осторожно выговаривая слова и отчаянно борясь с подступавшим головокружением, произнёс Райнхард, почувствовав на своём лбу губы Катерозе, - придержите своими руками мою голову, чтоб не рассыпалась, и скажите своему брату, что мы позже договорим о наших делах.
- Да, мой император, - с почти нежной деловитостью ответила девушка, что-то уже где-то нажав пальцами под волосами и заставив недомогание отступать. - Сейчас всё пройдёт, просто ровнее вдохните.
- Катерозе, я смогу сегодня ходить? - почти прошептал император, дождавшись ухода гостя.
- Вообще нежелательно, Райнхард, можешь упасть, так что без подхвата, а лучше под обе руки, не рискуй, - тихим шёпотом ответила она. - Я вечером прибуду с Оберштайном, сделаем все уколы осторожно, а до тех пор дома тебе лучше спать.
- Ты права, я плохой пациент, но постараюсь выполнить и дождаться, - он поднял на неё сильно блестящие глаза и улыбнулся. - Жаль, что день наступил так быстро, чёртова работа...
   Девушка плавным, но быстрым движением уселась на корточки и с силой обняла его колени:
- У моего императора всё получится сегодня и потом, - её голос чуть зазвенел, но глаза сияли, как июльские звёзды.
   Райнхард с грустью кивнул головой и тяжело вздохнул:
- Да, право на отдых имеют только мёртвые... Зови Оберштайна и Миттенмайера, пора двигать домой.

В авто удалось уже неплохо подремать. Были даже причины радоваться - руки без бинтов смотрелись ещё лучше, чем просто без наручников, да и с лицом Катерозе сделала, что обещала - никаких следов кошмарного вечера и начала ночи не было в помине. А ещё Райнхарду понравилось то, что предстояло теперь с месяц носить на голове - крепкий кожаный ремень был так искусно отделан серебряными серафимами и лилиями, что совершенно не был виден, да и строгая бриллиантовая звезда из четырёх нерукотворных алмазов посреди лба действительно полностью отвлекала внимание на себя, и про то, что волосы сейчас были короче, наблюдатель и не вспоминал. Ещё один нерукотворный алмаз в изящной оправе сиял сейчас на правой руке Императора - и смотрелся там вполне естественно, надо признать. Судя по реакции офицеров сопровождения, прибывших с Оберштайном, удивляться своему новому облику Райнхарду придётся теперь в одиночку, настолько удачно поколдовала над ним герцогиня фон Кройцер, ох, надо привыкать, чтоб не назвать по имени при посторонних. Зато он успел всё же заметить, что некий рослый голубоглазый брюнет слишком толково и молчаливо ухаживал за новоиспечённой герцогиней, кажется, в чине полковника парень, но не старше его самого. Однако усталость даже от радостных моментов брала своё, безжалостно - не хотелось уже ни думать о чём-то, ни даже шевелиться. Было лишь жаль расставаться с руками, что вытащили из ада - так бы и спал часами в дружеских ладонях, не беспокоясь ни о чём. Но время текло неумолимо, и нужно было его догнать, добравшись до замка не слишком поздно, чтоб не возникало ненужных подозрений у кого попало. Ещё и выяснить один неприятный эпизод, хотя уже хотелось только добраться до кабинета и остаться там. Палаш Райнхард прихватил с собой - найти ножны не составило особого труда, и помолодевший император с мальчишеским восторгом обнимался с новой игрушкой, лёжа на диване спиной вверх, так было проще смириться с мыслью, что на спину теперь не придётся переворачиваться очень долго.
   Авто подрулило вплотную к боковому крыльцу, откуда к кабинету был прямой коридор. Здесь уже ждали Кесслер и Кисслинг, каждый с парой сопровождающих. Райнхард плавно перебрался на носилки, тихо улыбнувшись тому и другому:
- Комендант замка где? - едва слышно спросил он при этом, те смущённо переглянулись и промолчали. - Не звать, посмотрим, явится ли сам. Меня в кабинет сразу, и быстрее.
   Последние слова были восприняты наиболее ретиво, и раненый молча лежал неподвижно, прикрыв глаза. Знакомый - и уже ненавистный теперь голос он услышал уже у самых дверей, что-то жутко встревоженное и вопросительное на счёт своего состояния...
- Лучше, чем предполагалось, - густым и низким голосом проговорил император, резко открывая глаза и поворачивая голову в сторону говорившего, и одновременно сделал левой рукой знак остановиться.
    Получилось. Как раз прямым взглядом, хоть сверху для стоящего человека и смотрится исподлобья, и в глаза нахалу. Ба! - да он же трусит, да так, что, поди, в коленях слабость ощущает непреодолимую. Даже ещё хуже, от этих прозрачных серых глаз слишком сильная волна ужаса ощущается, этому кадру не то слишком холодно, не то слишком жарко становится от обычного немигающего взгляда. Теперь жаль уже не того, что я верно его вычислил, а того, что у него не предполагалось вообще меня видеть живым. Райнхард продолжил смотреть прямо и пристально, не моргая при этом, и мрачно веселился про себя, затягивая паузу - никакого дежурного ответа сразу собеседник с посеревшим лицом не родил, а потом было просто поздно что-то говорить.
- Зачем? - громко уронил император ещё через несколько секунд и с нарочитым интересом взялся разглядывать своего коменданта, будто хотел увидеть что-то ещё дополнительно.
   Вокруг сильно изменилась эмоциональная обстановка - от каждого из молчавших присутствующих очень хорошо накатило смесью гнева, злости и немедленного желания собственноручно сделать что-то страшное из изуверных членовредительств... Вполне возможно, что кто-то счёл возможным и отразить эти эмоции на лице - и не следовало бы упускать этот шанс сейчас прикинуться дураком, пожалуй, но виноватый был явно глупее на деле, чем можно было ожидать. Он не просто дрогнул - он задрожал, как осенний лист на ледяном ветру, и сделал попытку отвернуться, но Райнхард этого не позволил:
- Статус, деньги или личный мотив? - холодно поинтересовался он, по-прежнему не шевелясь и не отводя строгого взгляда.
   А вот комендант всё-таки глаза отвёл. Себе под ноги, как школьник.
- Второе, - едва слышно сказал он, густо покраснев, - Много.
- Всего лишь, - разочарованно процедил сквозь зубы Райнхард. - Уже получил или как? - спросил он с усмешкой скучающим тоном. - А то исполнителям не заплатили, просто прикончив их.
- Да, уже на счёте, - похоронным тоном ответил собеседник, не шевелясь.
- Ну, попробуй их тогда забрать, пусть тебя порадуют, если смогут, - совсем ледяным тоном сказал император, прикрыл глаза и сделал рукой жест, приказывающий двигаться дальше.
   Позади раздалось подчёркнуто вежливое "пройдёмте, комендант...", и некоторый глухой шелест. Ещё гулко резанула воздух в коридоре реплика кого-то из сопровождающих:
- И что потом делать с этими деньгами, а? Тратить их на шлюх на задворках Галактики, и всё? Идиотизм!
- Да и там бы нашли, в глуши оно ещё быстрее, - презрительно усмехнулся другой голос. - Я сам, например...
- Кесслер, - тихо позвал Райнхард, открывая глаза и глядя в никуда, - я ничего не хочу знать больше об этом человеке.
- Да, Ваше величество, - ответил тот как будто дежурным церемониалом, но Райнхард почувствовал, что министр полиции доволен и желал бы его похвалить вслух. Это немного сгладило омерзительное ощущение, сдавившее горло - видеть того, кто спокойно сообщил похитителям, куда двинулась их добыча, оказалось для Райнхарда сейчас слишком неприятно. Ещё больше, чем тех, кто, прикончив Лебелло, с ясными глазами заявили, что хотят ему служить. Даже Бергер с его щенячьим восторгом в глазах был менее противен, пожалуй. И ещё появилась новая, странная и страшная мысль: а что, если всё ночное приключение - вообще редкая удача, ведь не сглупи Райнхард со своим юношеским порывом нарвать цветов жене и не отвлеки на себя врагов, досталось бы тогда уже не ему? Возможно, но не обязательно, к счастью... И всё же, из-за каких-то циферок на счёте, зная, что за участь будет меня ждать и не испытывая ко мне при этом даже неприязни?... Нет, не понимаю. Точнее, не принимаю - для себя, здесь я никогда не повзрослею, видимо, ну и ладно. Ах, как больно опять, будто кислотой спину ошпарили, осторожнее шевелиться надо было, скатываясь с носилок, только бы не закричать сейчас во весь голос, как назло, такое неудобное положение...
   Перед глазами уже начала проявляться нехорошая белая вспышка, но тут Райнхард почувствовал, что ему помогают, осторожно укладывая его на диван и подкатывая подушки под грудь и голову. Боль значительно уменьшилась, получилось даже ровно и молча выдохнуть. Неужели всё, наконец, и можно отдохнуть?
- Кисслинг? - слабым голосом спросил Райнхард, тяжело дыша.
   В зоне прямой видимости появилось встревоженное лицо начальника личной охраны:
- Да, Ваше величество?
- Простите меня, Кисслинг, - совсем тихо проговорил император. - Я ничего не сказал Вам, сам влип как последний дурак и Вас подставил. Это было отвратительно с моей стороны.
- Уже неважно, Ваше величество, - глаза того заметно потеплели, хотя тон остался прежним, участливо-озабоченным. - Отдыхайте сейчас лучше, главное, что Вы уцелели.
- А это уже вовсе не моя заслуга, - растерянно произнёс Райнхард, внезапно ощутив себя ребёнком, страстно желающим расплакаться, и не зная, что делать дальше. - Хотя Вы правы, я попробую заснуть, пожалуй.
   Кисслинг сдержанно, но одобрительно улыбнулся и исчез из поля зрения. Где-то недалеко обозначился некий крепкий вихрь довольно мощных эмоций, его приближение без труда удалось почувствовать прежде, чем раздался соответствующий шум и топот...
- Не до церемоний, пропусти просто! - ого, какой апломб в голосе, и это в пять лет? что ж будет после-то?
   Прежде, чем Райнхард успел что-то сказать и вообще хоть как-то среагировать, перед глазами уже объявилась августейшая персона его сына, запыхавшаяся, взъерошенная, чуть раскрасневшаяся и в мундирчике, на который весьма нахально был пристроен отцовский адмиральский ещё кортик, вместо меча на левом боку. Голубые, как у родителей, глаза ребёнка сейчас полыхали синим пламенем - настолько он был взволнован, и он потратил несколько секунд на оценку ситуации, пристально заглянув в глаза отцу и схватив того за правую ладонь обеими руками.
- Папа, ты вернулся! - наконец с огромным облегчением выдохнул юный принц. - Какой же ты молодец у меня! - и он прижался щекой к руке отца, засияв от радости.
- Я не собирался уходить, - тихо улыбнулся Райнхард. - Чего ради ты так развоевался, Александр? Это ещё вот зачем? - он выразительно и с укоризной показал взглядом на излишнее оружие у того на талии.
- Ха! - с философской небрежностью присвистнул ребёнок, не желая скрывать, впрочем, довольства. - Все не собираются, однако получается по-всякому. И не задавай глупых вопросов, в твоё отсутствие я должен защищать мать и мою будущую сестру сам, - он протяжно вздохнул и проговорил очень тихо, но уже очень проникновенно. - Как здорово, что ты не оставил меня с ними одного, я бы рехнулся в этом бабьем царстве очень быстро, право. Особенно когда тётка приходит.
- Вот так новости, - весело проворчал отец. - Тебя послушать, так ты меня ночью похоронил будто.
   Александр взглянул на него совершенно взрослым и уставшим взглядом, затем, молча, придвинулся ближе, с нежностью провёл левой рукой по волосам, потом осторожно прикоснулся к плечу, сделал движение, будто хотел погладить по спине, и тут резко отдёрнул руку:
- Ничего себе, - серьёзно произнёс он и покачал головой. - Ты же был нынче в аду, папа, не надо врать мне лишь потому, что я маленький. Конечно, я не стану об этом рассказывать, но я ведь прав!
- Не будем об этом, раз ты такой догадливый, - снисходительно заметил Райнхард. - Надеюсь, ты один у нас такой умник, или есть ещё?
- Не думаю, - столь же серьёзно ответил сын, - мать ещё не вставала, она крепко нынче спала. Ничего не скажу про Эмиля: он, если что и понял, то решил промолчать, я же ему про свои догадки не говорил, - он проворно устроился рядом на спине, не выпуская из ладоней руку отца, и с явным удовольствием уставился на его лицо. - До чего ж я рад, что ты вернулся, папа. Я очень волновался, пойми. Я вообще не спал сегодня, не мог, только молился то и дело.
- И... на чём же основаны твои догадки? - вежливо поинтересовался император, только для того, чтоб придать себе более беззаботный вид - на самом деле нужно было срочно скрыть, что он поневоле сильно расстроган.
- Чего уж проще, - неспешно ответил принц, и глаза его стали совсем бездонными, - я же видел, как ты уходил, и в этот момент почувствовал сильное беспокойство, как будто тебя накрыла чёрная не то тень, не то сетка. Потом ты не вернулся, а Кисслинг начал бегать везде, как ужаленный, а потом и вовсе пропал с глаз. Какое-то совещание, ага, только сообщаешь о нём не ты - а семью Феликса куда-то прячут, он мне сам сказал, что они там тоже одни отца дожидаются. А ещё комендант  мимо меня прошёл со слишком довольной миной, уже к полночи было дело, и вот тут я ещё кое-что плохое почуял. Очень.
- Ладно, всё уже позади, - Райнхард заметил, что от воспоминаний о пережитом ребёнка начинает бить дрожь, и, аккуратно приобняв его, прижал к себе. - Мне жаль, что я заставил тебя волноваться, получается, успокойся.
- Папа, - совсем тихим шёпотом проговорил тот, обняв отца за шею, - тебе сильно больно, да?
- Ничего, пройдёт со временем, - весело фыркнул император, чувствуя, что тает где-то внутри - раньше он полагал, что у него есть просто ребёнок, теперь он понял, что это целый родной сын. - А чем тебе тётка-то не угодила, может, объяснишь?
- Да ну её, - с совершенно мальчишеским апломбом и недовольством проворчало в ответ его высочество. - Кукла скучная, болтает всякую чушь, после неё с матерью общаться становится невозможно, да ещё про тебя говорит кисло. Меня не любит вовсе, тебя тоже, судя по всему.
- Так, с этого места поподробнее, пожалуйста, - ласково потребовал отец, силясь не рассмеяться.
   Александр озорно сверкнул глазами и, иронически скривившись, взялся тараторить, глумливо передразнивая:
- "Хильда, дорогая, да Райнхард не видит ничегошеньки ближе светового года, и эти все его якобы друзья - просто скучные мужланы. Оставьте попытки его развлечь, он всё равно на это не способен в принципе. Он совершенно не умеет жить нормальной жизнью, ещё и вас в это втянул, ох, это не кончится хорошим, вот увидите!". Папа, папа, ты чего, я тебе зря, видимо, это передал, да? - испуганно добавил он, тихо охнув. - Ты не... не надо сейчас, тебе ж плохо, вот я дурак-то...
- Нет, не беспокойся, всё в порядке, - Райнхард нашёл в себе силы тихо улыбнуться и заговорщицки подмигнул сыну. - Как ты посмотришь на то, если я приведу тебе ещё одну тётку, совсем другую, живую и весёлую?
- А у неё тоже дочки? - с нехорошим подозрением осведомился тот и хитро прищурился.
- Нет, - совсем лучезарно улыбнулся Райнхард, - у неё два сына, правда, тоже младше тебя, и оба пока не здесь, но как-нибудь она обязательно приведёт их, конечно. Она сама очень любит оружие и играет в мужские игры иногда лучше мужчин... И ещё она нынче спасла меня, Александр, - уже с грустью добавил он, вздохнув. - Я уже погибал, а тут она...
- Отличные новости! - вполне радостно грянул в ответ мальчик, сияя блестящими глазами. - Хочу такую тётку!
- Решено.
   Затем оба надолго затихли. Заглянувший снова в кабинет Кисслинг обнаружил отца и сына крепко спящими, осторожно накрыл их плотным покрывалом, вышел и не позволил никому будить. Впрочем, императрица и не собиралась, вполне удовлетворившись его личным объяснением.   

К вечеру стало душно и муторно, но дождь полил только по темноте. Проспав вполне прилично и после обеда, Райнхард с грустью обнаружил, что начинается самое неприятное. Воодушевление, вселявшее в него силы поутру, исчезло полностью, оказавшись раздавленным под грузом нудной боли и поднявшейся температуры, а быть слабым и беспомощным - это была настоящая пытка. Александр, как назло, без всякого труда чувствовавший состояние отца, сообразил, что тяготит его этим, и как бы беззаботно отправился прочь, сообщив нарочито спокойным тоном, что идёт проверить, какие сплетни уже расползлись по дворцу и не нужно ли их подправить. Можно было бы счесть эти слова детской игрой, кабы не тот факт, что с кортиком расставаться он не пожелал, а предложение снять его манкировал. Ещё и перед глазами то и дело всё плавало, и лёжа из-за пасмурной погоды уже было не разобрать время на старых кабинетных часах. Серая рябь в глазах, неужели опять эти проблемы со слепотой вернутся? Как же так, ведь и вставал-то только дважды сам, как прибыл, и даже не упал ни разу. Голова то и дело наливалась свинцом всё сильнее, и дышать становилось уже заметно тяжело. Молча кусать подушку уже не помогало, и Райнхард сдался:
- Эмиль, чаю! - крикнул он как можно бесцветнее, и, почти не расслышав ответ, провалился в мрачное пустое забытье.
   Очнулся от того, что почувствовал, как пот на лбу кто-то вытирает платком. Серый свет в кабинете был задавлен жёлтым полем от пламени канделябра, ох, как здорово, значит, со зрением пока относительный порядок, ведь чашку с чаем видно вполне отчётливо. Райнхард понял, что лежит на боку без сапог, плаща и куртки, что, в общем, было даже хорошо, но возится с ним вовсе не Эмиль. Ага, край красной ленты попал в зону видимости, что ж, бояться нечего...
- Спасибо, Кисслинг, - почти шёпотом проронил император и потянулся к кружке пальцами, перстень ярко полыхнул целой грядой светлых искр в свете пламени.
   Не получилось, а, всё верно, из-за раненой спины руки двигаются хуже... Ещё одна подлость, которую сразу не учесть, а от этого очень обидно. Но тут под плечи осторожно подхватили, и вовремя...
- Позвольте помочь, Ваше величество, - совсем тихо произнёс Кисслинг и поднёс кружку прямо к губам.
   Райнхард с дикой жадностью выхлебал содержимое и рухнул бы на спину, кабы ему снова вежливо не помогли и не уложили аккуратно и безопасно снова на бок, затем поправили подушку. Так лежать было гораздо удобнее, да и чай уже взялся помогать измученному телу, и, выждав несколько вдохов, Райнхард скосил глаза на своего бодигарда. Тот выглядел очень хмурым, но старался быть дежурно-сдержанным, как всегда.
- А где у нас Эмиль? - поинтересовался раненый столь же дежурно-сдержанно.
- Остался пока у императрицы, его высочество считает, что им не стоит пока кое-что знать и удерживает его там намеренно.
   Райхард хотел было улыбнуться, но передумал, внимательней взглянув на собеседника.
- Кисслинг, Вы, - начал он невозмутимо, но, заметив мрачный огонь в глазах обернувшегося полностью на своё имя офицера, едва не осёкся и продолжил уже вполне эмоционально, хоть и тихо, - Вы что, видели мою спину, что ли?! - и, увидев очень красноречивый кивок, с тихим стоном ударился щекой о подушку. - Ладно, всё верно, Вы не расскажете об этом, а из Эмиля это императрица достанет без труда, согласен. Спасибо за помощь.
- Ваше величество, - неторопливо, но настойчиво произнёс Кисслинг и замолк, дожидаясь, когда император охотно разрешит взглядом говорить дальше, и продолжил, чётко и тяжело роняя слова. - Кто это сделал? 
  Райнхард попытался ответить как можно беспечнее и даже сделал пренебрежительный жест рукой, снова забыв про свойство бриллианта сиять при этом...
- Они уже мертвы, Кисслинг, можно забыть о них. Какие-то остатки обиженной старой аристократии, толком ещё не знаю.
- Но всё же, Ваше величество, - продолжил ронять слова Кисслинг, и громовые раскаты в его голосе чувствовались хорошо, хоть и были неплохо замаскированы, - стоило бы позвать врача с такими...
- Ш-ш-ш! - с жаром перебил Райнхард. - Не браните меня, пожалуйста, я сам знаю, что виноват, - он постарался приветливо подмигнуть собеседнику, и, судя по проявившемуся у того на лице удивлению, это удалось. - Как раз врача я и жду. Когда появится Оберштайн, напомните, я не увидел часы.
- Через два часа уже, ровно.
- Вот и славно, значит, через два часа меня хорошо подремонтируют, - Лоэнграмм-старший улыбнулся с такой чистой радостью, что собеседник против воли растаял, хотя ничего не понял. - Я не хочу, чтоб о моём приключении были осведомлены вообще, поймите.
- Но у Вас уже сильный жар, - серьёзно покачал головой Кисслинг. - Будете просто лежать - можете дождаться не того, и осведомлены уже будут многие.
- Ох, ну налейте мне бренди в чай, да и все дела, - беззаботным тоном фыркнул Райнхард. - Два часа здесь - не там, пройдут незаметно, право.
   Он не полностью понял тот взгляд, которым одарил его собеседник. Какое-то снисходительное любование старшего младшим, вот что. Подобное выражение уже приходилось видеть дважды - под Вермиллионом, когда капитан "Брунгильды" просил императора покинуть флагман, и во время инцидента с Кюммелем, требовавшим показать ему кулон. Оба раза Кисслинг немало заставил задуматься сюзерена - эти загадочные три шага к нему на корабле перед самой тряской - когда пришлось позже вспомнить их, стало чуть прохладно. Похоже, бодигард просто намеревался связать своего подопечного и вынести прочь из опасной зоны любой ценой. А также исчезновение Кисслинга как раз перед препирательством с полоумным бароном из-за кулона - он прекрасно понял, что просить молодого императора уступить террористу бесполезно, и тоже начал действовать молча, но просто чуть не успел, снова... Но тогда Райнхард был полностью здоров, так не успел ли тогда умница начальник охраны или просто вежливо отдал ему право владеть ситуацией, оставаясь только страхующим? Сейчас же всё иначе... Заметив, что собеседник промолчал и тихо взялся подниматься, намереваясь ненавязчиво отойти - эти эмоции было вполне слышно даже сквозь пелену лихорадки и давящую боль в висках, император поспешил:
- Кисслинг, пожалуйста, не делайте того, что задумали, не надо, - с немалым волнением в голосе попросил он, протягивая правую руку так, будто пытался за что-то ухватиться и не мог. - Лучше останьтесь сейчас со мной, прошу Вас, так будет намного лучше. Кисслинг, где Вы?! Дайте мне руку! - это вышло и вовсе сдавленным криком, но уже нисколько не смущало раненого.
   К счастью, ждать не пришлось - последние слова, видать, если уж не напугали, то очень удивили офицера, годами не слышавшего подобного, и его встревоженное лицо снова появилось в поле зрения. Райнхард вздохнул спокойно - кисть правой руки уже бережно сжимали обе ладони Кисслинга, да и смотрел тот не только с беспокойством, но и с добродушным интересом как минимум...
- Я просто хотел поторопить Оберштайна, Ваше величество, не стоило волноваться, право, - проговорил он с заметной теплотой в голосе. - Не беспокойтесь, я здесь.
   Ага, звучит очень убедительно, я бы то же самое сказал на его месте...
- Не нужно, на то есть причины, - с некоторым трудом проронил Райнхард, досадуя про себя, что даже столь скромная вспышка заметно его утомила. - Вы мне поможете гораздо больше, если просто посидите рядом - так мне будет намного лучше, уверяю Вас, - он сказал это твёрдо и уверенно, но рука, почувствовав человеческое тепло, совсем некстати начала подло дрожать, а дыхание стало заметно пошаливать.
   Однако, похоже, именно это обстоятельство и вынудило хладнокровного бодигарда послушаться. Он вежливо, но доверительно кивнул и взялся рассматривать лицо подопечного с симпатией и неким сомнением, которое, видимо, хотел разрешить, хорошенько разглядев то, что его могло интересовать... Затем, продолжая держать руку сюзерена левой ладонью, пальцами правой сделал несколько резких движений над лицом. Пронаблюдав что-то, он с явным удовлетворением покачал головой, очевидно, найдя ответ на интересующий его вопрос...
- Били головой или об голову? - деловито, но участливо осведомился он. - Или всё подряд, без разбора?
   Райнхард, застигнутый врасплох таким вопросом, не удержался от грустного вздоха.
- Я не всё помню, часто терял сознание, - очень тихо сказал он и отвёл взгляд. - Наверное, всё вместе, потому что меня скинули с лестницы, а потом лупили где попало. Не спрашивайте больше об этом, если можно.
- Уже достаточно вполне, - присвистнув, тем же тоном заметил Кисслинг. - Странно тогда, что Вы вообще сейчас в сознании настолько. Но уж бренди-то Вам точно нельзя в этом случае, даже в чай, Ваше величество.
- Что, и вина с имбирём и перцем тоже не будет? - попытался улыбнуться император.- Жаль, право.
- Не рискну, уж простите, - спокойно пожал плечами собеседник. - Разве что мёд с аспирином, да чёрный чай. Желаете?
- Ну хоть бы с лимоном тогда уж, - похоронным тоном произнёс Райнхард, почувствовав, что Кисслингу нравится его нынешнее положение, и тот скорее даже обрадуется мелким капризам. - Не надо мёд с аспирином, тошноты боюсь.
- Понял, сделаем иначе, - вежливо отчеканил тот совсем негромко и исчез на несколько минут.
   А всё-таки жаль, что нельзя напиться до беспамятства и отключиться, подумалось вдруг, пока пришлось запивать что-то чуть горькое свежим крепким чаем. Этот вопрос про удары в голову, как он не вовремя, ведь кошмар ещё слишком свеж, даже суток не прошло ещё. Райнхард надеялся просто лежать и болеть, а вспоминать унижения и пытки было слишком горько и свыше возможных сил, но сейчас именно эти воспоминания грозили затопить собой мозг. И это вдвойне ужасно - ведь с этой поганой лихорадкой можно легко потеряться и угодить туда же, к глумливым изуверам, неизвестно уже насколько... Катерозе, приходи скорее, выручи меня из этих когтей - они так и сжимаются на горле, хотя раны там ты уже вылечила. Мне плохо, Катерозе, сделай что-нибудь, я не хочу больше в этот ужас, я не смогу это ещё раз вынести...
- Тише, Ваше величество, - раздался над ухом размеренный заботливый тон Кисслинга, - сейчас полегчает. Не волнуйтесь, я с Вами, ничего страшного не произойдёт.
- Я застонал? - холодно осведомился Райнхард, укладываясь на бок с закрытыми глазами. - Простите. Я ж говорил, меня нельзя сейчас оставлять одного.
- Да, но не вслух, - вежливо ответил бодигард, крепко поддерживая ладонями за плечи, - и я уже всё понял. Держитесь, Вы у себя, а не где-то. Сейчас жар спадёт, и будет лучше. Что, свет мешает Вам?
- Нет, в потёмках хуже намного, - тихо произнёс император и резко открыл глаза. - Кисслинг, я всего лишь хотел нарвать букет жене. Я думал, что спокойно вернусь через пять минут, оттого и не позвал Вас.
- Я это знаю, - с аристократическим достоинством кивнул головой тот, не отводя прежнего взгляда, того самого, с прежним любованием. - Не нужно стесняться того, что мне пришлось возиться с Вами, Ваше величество. Кабы Вы пошли не один, это делал бы сейчас не я точно, но Вы бы опечалились, узнав о моей гибели, верно?
- Да, это так, - как будто спокойно сказал Райнхард, но полыхнувший в его глазах огонь указывал на иное. - Но... поясните?
- Просто был бы ещё один выстрел, вот и всё, - холодно пожал плечами Кисслинг. - И мой труп очень хорошо ведь вписывался в планы похитителей, они бы еще его чем-нибудь украсили, - с презрением процедил он, и, дождавшись вопроса в глазах своего начальника, добавил. - Показать Вам, что я нашёл там, на месте следов от Ваших ног?
- Да, конечно, - деловито-вежливым тоном с оттенком безразличия совершенно автоматически сказал Райнхард, только ставшие глубже глаза указывали на то, что на деле ему, мягко говоря, очень интересно.
   Для Кисслинга разгадывать оттенки настроения сюзерена сложности уже давно не составляло, хотя нынче его и застал врасплох последний маневр с перехватом инициативы, и он, убедившись, что переход к деловым вопросам - лучший сейчас способ общения, неторопливо полез рукой в потайной карман мундира. То, что он извлёк оттуда, не заставило дрогнуть ни один мускул на лице его сюзерена, но молнии у того в глазах заполыхали очень мощные. В прозрачном пакете, на котором от руки с двух сторон был начерчен крест, лежал небольшой фарфоровый медальон, по обеим сторонам украшенный росписью на глазури. Вот только символы, каковые представляла собой эта роспись, были столь стары и каноничны, что не нуждались даже в комментариях - стилизованная, но чёткая семилучёвая звезда острием вниз, в которую была вписана голова рогатого бородатого существа, многоголовое свирепое чудовище с множеством конечностей, пляшущее в языках пламени...
- Достаточно, уберите, - тихо попросил император, узнав среди множества сопутствующих рисунков и эмблему знаменитого Культа Земли, и логотипы ещё нескольких эзотерических организаций. - Почему Вы держите это у себя, вместо того, чтоб отдать Кесслеру? Это ещё очень заинтересует орден Белой Лилии, я полагаю.
- А они видели, оба ведь приехали на место происшествия, - невозмутимо проговорил собеседник, пряча с глаз долой свой трофей. - Я Вам хотел показать, знал же, что Вы вернётесь.
   Эта почти мальчишеская вера в чудо столь обескуражила Райнхарда, тем более, что тот совсем не ожидал встретить её у солидного бывалого мужчины, гораздо старше и кое-где опытнее его самого, что он лишь вымученно улыбнулся:
- Откуда Вы могли это знать, если я сам был уверен, что погиб окончательно?
- Интуиция, наверно, - он произнес это столь нарочито неэмоционально, что Райнхард уже готов был обидеться, хотя и понимал, что сказано что-то другое, но тут заметил, что Кисслинг делает ещё какое-то движение пальцами возле своего горла, и взялся смотреть внимательно. В ярком свете канделябра блеснула висмутовая виньетка на алом шнурке - полуторадюймовый гамматический крест, используемый в качестве нательного. Стильная вещица озарилась на миг всеми отсветами заката и снова исчезла под мундиром Кисслинга, как только тот убедился, что собеседник достаточно хорошо её рассмотрел.
- Кто-то очень древний когда-то обронил, что не бывает атеистов в окопах под огнём, - с напускным безразличием пояснил её владелец. - Я бы сказал даже, что не место безбожнику у Вас на службе, мой император.
- Вы зачем это из висмута делали? - озабоченно проговорил Райнхард будничным тоном. - Вы бы ещё из свинца отлить догадались, а лучше сразу урановый, чтоб не мелочиться. У нас что, с серебром или цирконием напряжёнка, что ли?
- Он абсолютно не фонит, как ни странно, и делал его не я, - спокойно пояснил Кисслинг. - Я его просто отдал освятить перед крещением, да и всё. А нашёл я его на мостике Вашего флагмана при очень интересных обстоятельствах - проще говоря, его не было там, а после появился, но там, куда вообще никто не подходил.
- И... когда это произошло? - Райнхард полагал, что за его исключительно вежливым тоном невозможно было разглядеть никаких эмоций, но обмануть собеседника не получилось, хоть тот и не подал виду, что всё понял.
- Под Вермиллионом, когда Мюллер очень удачно и вовремя врезался в фланг Яну ВэньЛи, - ничего не выражающим голосом пояснил Кисслинг. - Когда нас хорошенько тряхнуло, Вы встали первый и чуть отошли прочь, если помните. Потом был несостоявшийся таран "Брунгильды" и ...
- И дуэль с Яном, остановленная Хильдой, - поспешно вставил Райнхард совсем тихим голосом. - Что ещё Вы видели тогда?
- Не знаю, видел ли это ещё кто, - внешне спокойно продолжал собеседник, хотя замечание его сильно встряхнуло - он поднял даже правую бровь и окончательно решил рассказывать всё, что желал, - но я увидел Вас в плотном белом сиянии и понял, что это финал. Я ещё про себя заорал "Нет!!!" как полностью обезумевший. Но Вы вернулись невредимым, да и мы все уцелели, а вот крест непонятно откуда там взялся, будто самозародился вместо Вашего следа.
- Белое жемчужное сияние? - старательно уточнил Райнхард, уже не сильно заботясь, что его напряжение может быть заметно, и, дождавшись утвердительного кивка в ответ, добавил уже спокойно, после глубокого вздоха. - Я его видел за бортом, сам. Но мне казалось, что оно не дальше вытянутой руки... Это не мой вовсе след, Кисслинг.
- Вы говорите так, Ваше Величество, будто точно знаете даже, чей конкретно, - вежливо улыбнулся тот.
   Безумно захотелось прикрыть глаза, но Райнхард понимал, что уже нельзя. Он рассеянно сделал утвердительный кивок и на несколько мгновений утонул в нелёгких воспоминаниях... Встать навстречу смерти вместо того, чтоб сжаться в комок, и сделать вальяжное "сгинь!" вместо "не надо!" оказалось и не так сложно, на деле, а вот осознать, что допустил ошибку от опьянения победами - было потруднее. Именно тогда мальчишеская надежда на удачу и уступила взрослому: "Пусть Бог решает!", но признаваться, кому бы то ни было, кроме себя, в этой перемене Райнхард не желал. Ещё и потому, что видел, как всем соратникам, что были старше, импонирует именно его прежний юношеский задор и желание драться, холодность и невозмутимость среди опасности и резкие эмоции в спокойной обстановке. Поэтому он инстинктивно пытался сохранять прежний образ столько, сколько это было возможно вообще, хотя в глубине души уже не раз забавлялся над ним. Его не смущало, что стремление покончить с республикой и республиканцами было приписано этому известному характеру, а вовсе не настоящей причине - довести сделанное до конца и устранить полностью ядовитый плацдарм для роста людской погибели. Его очень забавляло, что его считают слишком юным и неопытным даже для женитьбы - на этом фоне искреннюю любовь к Хильде удавалось успешно маскировать под деловые отношения, жаль лишь, что та сама свято смогла уверовать в эту чепуху, и если бы снова не помощь сверху... Да и вообще погибать никогда не хотелось, даже роковой кулон, помнится, отдал Аннерозе, только бы оставила его в покое и не сидела, как кукла, у постели умирающего брата, потому что так положено правильной даме, и только поэтому. Кажется, Кисслинг не пожалел амидопирина в этот раз - даже дышать стало заметно легче уже, не только настроение улучшилось. Вот бы поскорее совсем выздороветь, право, он ведь уже так скучает по жене, которую так и не увидел ещё...
- Вы нашли след архангела Михаила, Кисслинг, поздравляю Вас, - тихо сказал Райнхард в ответ на вопросительный взгляд.
   Теперь можно и прикрыть глаза чуток и отдышаться вволю. Даже чуть потянуться всем телом, а то ноги грозят налиться отёками от этой вынужденной неподвижности. Но тут всплыли вдруг чуть иные воспоминания, заставившие вздрогнуть. Эта подлая перевёрнутая семилучёвая звезда, а она ведь очень старая знакомая, получается... Это символ никогда не нравился, помнится, ещё будучи ребёнком, Райнхард всегда отчего-то болезненно на него реагировал - и стёр резинкой это изображение, когда обнаружил его на обоях в доме, в который они переехали, а Кирхайс появился в его жизни уже на следующий день. Уже в школе он заметил, что драки чаще возникали там, где поблизости на стенах кто-то успевал намалевать эту недозвезду, как он сам для себя её называл. А когда кто-то начеркал её карандашом на его тетради - впрочем, понятно, кто и что жил этот рисунок недолго - через три дня случилась неприятность, которую школьники называли всегда и всюду "тёмная"... Уже забыв об этом, несколько месяцев спустя они с Кирхайсом обнаружили такой рисунок краской на стене в их районе - и Райнхард ночью испортил это произведение растворителем безвозвратно. Через неделю за Аннерозе приехал лимузин, что увёз её из их жизни фактически окончательно. Забыл ведь всё это начисто, пока не увидел знакомую чертовщину уже в крепости, где Кирхайс и погиб: кто-то из пленных аристократов рассыпал целую груду пуговиц с таким изображением, и на не замеченную и оставленную случайно в коридоре Райнхард и наступил как раз в тот день, о чём тоже забыл, разумеется... Феззан, Хайнессен - кажется, тоже мельком где-то натыкался, не помню, а вот на Урваши её хорошо помню - в кабинете среди книг лежал лист, машинально сгрёб и скомкал, а меньше чем через час началось бурное приключение, отнявшее у меня навсегда Лютца. Что ж, Кисслинг хорошо сделал, просто закрыв это изображение крестом - пусть сломается, вместе со своим хозяином тогда, достала.
- И Вы поверили, что я вернусь, хотя враги оставили этакую вещицу, Кисслинг? - задумчиво проронил Райнхард в такт своим мыслям. - Браво. Я на Вашем месте бы исходил из личного опыта и решил, что дело дрянь, наверное.
- Поначалу и я так решил, - спокойно откликнулся тот, осторожно накрывая сюзерена покрывалом. - Но леди фон Кройцер с таким жаром заявила "Мы им этого не позволим!", что я предпочёл верить ей уже. Она, кажется, выполнила сказанное, верно? А то я полагал, что у Вас получится сбежать, честно говоря.
- Насчёт сбежать - там всё предусмотрели хорошо, - лучезарно улыбнулся Райнхард. - А вот насчёт выполнить сказанное - у неё отлично получилось, свидетельствую. Как раз её враги и не учли на свою погибель.
- Вам уже лучше, Ваше величество? - просиял в ответ Кисслинг.
- Да, но держать меня за руки Вам всё равно придётся...
   Два, три, вдох. Он выполнил, но на самом деле я его тоже держу, пусть поймет, наконец, что отойти не получится, не то я снова рухну в пропасть. Кажется, понял: вон как снова внимательно глядит, хорошо. Всё, не боимся, спокойно дышим, всё равно выбора нет, но хоть выносить эту боль ещё возможно. Держи меня, Кисслинг, мне хвататься больше не за кого пока здесь, а тебе не привыкать, получается, воин Христов, понял я тебя, полностью. Спрашивается, за каким чёртом эта бесовщина с детства меня преследует? Я даже не клерикал ни разу, исповедники в Соборе вообще не знают, с кем имеют дело раз в месяц, да и представить даже при Вермиллионе, что стану христианином - на это никакого воспалённого воображения не хватит. Но это же наезд, с меточкой-то, я вынужден реагировать и буду. Неужели правда кое-где планировалось, что ослабленный Фридрихом Рейх рухнет сразу после захвата Изерлона, и республика предоставит сатанистам резвиться вволю? Тогда понятно, что я им всё испортил своими амбициями... Что ж, мои амбиции могут и проснуться - например, пожелать стать не просто христианином в частном порядке, но христианским императором, например, идея ничуть не менее бедовая, чем с захватом Вселенной, верно? Обязательно подумаю над этим, как только заживёт спина. Ах, я ведь всего лишь хотел выжить, так растёт сорная трава, а не роза, отчего было просто не оставить меня в покое, раз не хотели проблем...
   Райнхард мирно задремал, ровно дыша, совершенно не заметив этого. Кисслинг видел, что с ним относительный порядок, но так и не решился разомкнуть руки и оставался рядом вплоть до того, как прибыли гости. Оберштайн, Миттенмайер, Кесслер и Экселленц молча уселись в углу, придвинув стулья совсем рядом и продолжив какое-то своё тихое обсуждение чего-то. Катерозе с величественным и деловым видом одновременно расположила внушительную сумку на столе, достала из неё странный крупный браслет с несколькими экранами и ещё несколько похожих, поменьше. Она вежливо кивнула Кисслингу, так, что тот понял, что теперь может отойти, затем уселась вместо него, занялась руками раненого с помощью этих браслетов.
   Когда она очень осторожно взялась ладонями за виски императора и осторожно приникла губами к его лбу, Райнхард медленно открыл глаза и улыбнулся так, что в кабинете стало заметно теплее для того, кто мог это видеть.
- Катерозе, сестрёнка, наконец-то! - едва слышно прошептал он. - До чего я рад тебя видеть, никто не знает этого...
   Кисслинг молча и незаметно вышел из кабинета. Никогда не видел императора таким счастливым, подумалось вдруг, даже на собственной свадьбе он не был таким радостным. Или свадьбу тогда испортили сообщением о мятеже, или просто эта дама выручила Его величество от того, о чём лучше вовсе не думать. А может, и обе причины разом.   


5. Новая семья


Серый вечерний полумрак перестал существовать, уничтоженный черезчур белым, с оттенком фиолетового, от фонаря портативного походного хирургического модуля розенриттеров. В таком освещении вся обстановка кабинета выглядела слегка давящей, и Райнхард прикрыл глаза, уже не боясь провала в черноту или ещё какую условную реальность с нехорошим содержанием - сейчас он верил, что в любом случае достаточно будет позвать, чтоб вернуться назад. Тихо жужжала какая-то хитрая установка, накачивавшая чуть прохладный гель на горевшую огнём от сплошных ран спину - и там, где убитая электрохлыстом плоть воспринимала лекарство полностью, становилось заметно легче и утихала адская боль. Катерозе то и дело щёлкала какими-то щипцами и зажимами или ещё чем, о чём вовсе не хотелось даже думать, и без устали напевала за работой негромким густым голосом что-то о вечности и своём сеньоре, иногда на секунду прерываясь ради чего-то важного, а затем снова продолжая балладу. Райнхард понял, что это для него - как раз, чтоб он не потерялся с прикрытыми глазами, и еле сдержался, чтоб не помешать ей своими попытками подпеть. Как ни странно, уколов он вовсе не почувствовал, а ещё поймал себя на том, что впервые не воспринимает лечение как муку - видимо, дело в персоне его нынешнего доктора. До сей поры все медики казались ему на одно лицо, ничего почти не говорящее о себе, а после приключения со смертельным исходом пять лет назад император и вовсе отказался от идеи держать личного врача, уверяя всех шутливым тоном, что такие, как он, к врачу идут не раньше, чем за день до смерти. Даже сестра и жена не могли на него повлиять в этом вопросе - угрюмый исподлобья взгляд, который Райнхард научился иногда доставать, будто бластер из потайного кармана в пору офицерской юности, надолго отбивал охоту разговаривать на неприятные темы. "Жалоб нет, так что не вижу смысла!" - ледяным тоном ронял правитель Галактики, и тут же вполне ласково начинал говорить на любую другую тему, в результате никто из приближённых не продолжал заикаться о необходимости проверить хоть что-то. Тем более, что это была правда - хотя Поплан никому не проболтался после звонка Катерозе о слепоте вновь ожившего императора, за несколько недель случайные наблюдения превратились в устойчивые подозрения, подозрения оформились в слухи, грозившие поползти по всей столице, и развеять их удалось только после свадьбы Катерозе, на которой Райнхард появился уже полностью зрячим, тщательно спрятав нательный крест под одеждой. "Меня спасли не врачи", - лаконично бросил молодой венценосец однажды кому-то из адмиралов четыре года назад, и больше никто не смел поднимать тему о визите к медикам. Сам же Райнхард полагал, что зря позволил своим адмиралам услышать в ту злополучную экспедицию против засевших на Изерлоне республиканцев свой смертный приговор, да и сам зря отнёсся к нему серьёзно - уж лучше упасть и умереть сразу, чем ждать в постели того, чего он на деле дождался. Всё-таки ехидная фраза "не дождётесь!" в его устах не выглядела смешно, как ни старайся, а жаль. И сейчас он верил самой Катерозе, а не тому факту, что она стала его врачом. Хотя закрепить это новоприобретение уже хотелось по-настоящему...
   Белый туман вокруг, тёмная чернота впереди. Он стоял на узком каменном карнизе, прислонившись спиной к скале. Кажется, вечер, оттого ничего толком не видно, а туман заслоняет собой даже небо, на нём ничего невозможно увидеть. Впереди, похоже, пропасть - во всяком случае, интуиция диктовала именно это. Что это я забыл здесь, а?
- Райнхард, тебя что-то давно нет рядом, вернись, - тихо проворковала Хильда, и её ладонь нежно взяла его под левую руку.
   "Я и не хотел никуда уходить!", - как ни странно, это не удалось сказать вслух, губы онемели настолько, что не могли двигаться и не слушались. Да и вообще пошевелиться не удавалось, несмотря на все усилия. Неужели опять парализатор?!
- Спокойно, сюзерен, мы тебя вытащим! - пророкотала над ухом воинственно-деловым тоном Катерозе, и её рука крепко обхватила его талию...
   Всё, никакого тумана, надо глубже вдохнуть, он у себя в кабинете, лежит пластом с горой повязок на спине под рубахой, а виски покоятся в ладонях новоиспечённой герцогини фон Кройцер, вот и её неизменно сияющие глаза прямо перед лицом.
- Райнхард, тебе что, очень больно? Говори или хотя бы...
- Нет, - получилось сказать, и вполне спокойно. - Когда ты держишь меня руками, то почти нет. Сама лучше скажи, поправляюсь я или наоборот.
   Катерозе тяжело вздохнула, и в её роскошных карих глазах появился заметный оттенок грусти. Она тихо и светло улыбнулась.
- Честно говоря, мой император, то, что Вы ещё живы - факт, противоречащий официальной науке, так что полагать, что выздоровление будет скорым - просто мальчишество. С другой стороны, невозможные вещи делаются теми, кто не осведомлён о их невозможности, так?
- Ай, я знаю, что мешаю изрядно слишком многим в этой реальности, ну так что же со мной, а? - не менее игриво поддержал Райнхард великосветским тоном.
- В самом деле хочешь знать или лучше сказать всё, когда прорвёмся? - её глаза стали чуть темнее и глубже. - Ты и так хорошо держишься, и зачем лишняя нервотрёпка?
- Просто любопытно, очень, поверь, - он улыбнулся ярко и светло, и она сдалась.
- Ты ещё не вошёл в фазу выздоровления, хотя заживает на тебе всё довольно неплохо, - сообщила она с грустным вздохом. - То есть, умереть ты можешь фактически в любой момент - те, кто сделал это всё с тобой, отлично знали, что делают. Но ты сам не хочешь этого, да и мы очень не хотим - так что пободаться придётся не одну заполночь, готовься.
- Ох, меня радует такая постановка вопроса, правда, - вполне спокойно произнёс Райнхард. - Она даёт мне шансы в даже в тупике. А то "вы умрёте неизвестно через сколько" в своё время меня очень подкосила, помнится. Значит, я не должен был жить при любом раскладе, по планам врагов, получается, и умер бы к означенным в уговоре шести утра, как есть, в оковах, ошейнике и остриженный?
- Да, это так, - столь же спокойно отозвалась Катерозе, заметно вздрогнув. - Гони к чёрту подобные мысли, я тебе поесть принесла с нашей орденской кухни, а на умирающего ты вовсе не похож, поверь. Будешь?
- Да, - весело рассмеялся Райнхард. - Только будь рядом, чтоб я совсем спокойно себя чувствовал, пожалуйста. Не могу лежать один, как оказалось.
- Одному вообще быть противопоказано, а ты очень долго им оставался по молодости, -пожала плечами она, деловито роясь в сумке и доставая из неё угощение. - Слишком отдаляться от всех вовсе вредно по-настоящему, что бы там не утверждали насчёт невозможности существования второго номера, а ты без сестры и без матери, неженатый - считай, без всякой защиты, да ещё на троне. Лучше мишени для злобы в принципе не бывает, а она материальна, вообще-то. Сейчас же твоя жена дочерью занята, а...
- Да я понял, - совершенно приятельским тоном проговорил Райнхард, с аппетитом принимаясь жевать. - К счастью, оказалось, что у меня сын что надо - и я был вынужден пообещать ему встречу с тобой. Так что я прошу тебя остаться возле меня здесь - иначе эта ночь с дождём меня прикончит, я затем и спросил тебя, что со мной, чтоб уточнить собственные ощущения.
- Меня одной не хватит, - очень тихо пояснила Катерозе, придвинувшись, чтоб эти слова были не слышны совещавшимся в углу мужчинам. - Не будешь против кандидатуры Йозефа, надеюсь? Ты правда очень тяжёлый, Райнхард, это так.
- Нисколько, - беззаботным тоном фыркнул он. - Думаю, он сам будет даже рад, да и кроме того для него есть одно важное дело. Не удержите вдвоём - есть ещё Кисслинг, поможет с удовольствием. Я хочу остаться с вами и останусь, всем козлам назло.
- У тебя получится, - ох, как давно его так просто не ободряли, последнее, что припоминается - снова Хильда, пока ещё был жив Ян, да снова Катерозе же, пока зрение не вернулось окончательно... - Получится, как бы скверно при этом ты себя не чувствовал, Райнхард. Кроме того, могло быть и хуже.
- Пожалуй, ты права, - с грустным вздохом отозвался император, словив себя на том, что напоминает сам себе очень проголодавшегося хищника, а значит, всё действительно неплохо.
   Под проклёпанной кожанкой девушки затрещал сигнал вызова. "Мы до утра с тобою лучшие друзья, - проникновенно прогрохотала автоматика. - А нынче утром будет пир для воронья, и друг у друга мы в прицеле - ты и я..."
- Что за чертовщина, неужто с детьми что? - растерянно пробормотала миледи, поправляя под воротником блок связи. - Юлиан, чего ради ты беспокоишь меня по этому каналу?! - её неудовольствие было заметно, но разве что тем, кто видел сейчас её лицо, а теперь на неё обернулись и остальные, каждый старательно делая вид, что это произошло случайно. - Давай кратко и по делу, дорогой.
   На другом конце связи меж тем кипятились основательно и свирепо.
- Карин, ну это вообще ни в какие ворота не лезет! Столько лет подготовки - и только ради того, чтоб прийти к пустому залу, да? А тебя даже рядом нет, как тебе не стыдно?!!!
- Юлиан, - неторопливо, но с таким апломбом, какой тщились иметь, возможно, царицы из доисторических легенд земного человечества, начала выговаривать слова девушка, глядя в пустоту ледяным взглядом, - где сыновья, сначала? Будь любезен ответить чётко и ясно.
- У мадам Казельн, оба, - растерянно выплюнул собеседник и сразу же продолжил в прежнем почти истерическом тоне. - Или ты полагаешь, что я могу при них говорить о том, что дело всей моей жизни погибло, а тебя это не интересует?!
- Ладно, я поговорю с ней о детях, раз так, - со стороны казалось, что каждое слово напоминает гранитный валун, а тон был едва ли не безжизненный. - Раз меня нет, значит, есть на то серьёзные причины, Юлиан. Я не понимаю, в чём твоя проблема. Будь любезен сформулировать кратко, пожалуйста.
- Карин, да как ты можешь, а? - почти поперхнувшись, продолжали бушевать на том конце связи. - Это же с твоей подачи вся эта чёртова драматургия в опере идёт, прославляющая команду Лоэнграмма! Ты что, скажешь, что это было случайное совпадение, когда моя лекция стоит, оказывается, в одно время со спектаклем про твоего Ройенталя, а я об этом последний узнаю! Вы мне дали самый крупный зал университета, да, но без единого слушателя, Карин!
- Что за чушь, Юлиан? - очень холодно продолжала леди фон Кройцер, но в глазах её полыхнули искры радости, а губы скривились в презрительной улыбке. - Мистерия "Звезда и смерть адмирала Ройенталя" идет в оперном театре уже год, как можно быть таким диким, чтоб не знать этого и беспокоить меня по таким пустякам? У нас свободная страна, и если студенты сделали свой выбор между походом на спектакль и твоей лекцией про адмирала Яна, то кто, как не ты, обязан уважать его, как незыблемую основу демократии?
   Райнхард едва не поперхнулся от услышанного и порадовался про себя, что лежит и падать просто некуда. Миттенмайер застыл на месте с перекошенным лицом, Оберштайн снисходительно скривился и вполне удовлетворённо кивнул головой. Кесслер просто слегка прижал плечи, чуть приоткрыв рот, и стал похож на огромного встревоженного кота, готового атаковать кого угодно, и только Экселленц радостно разулыбался и в восторге сжал кулак. Катерозе продолжала с возвышенной патетикой в голосе, только на её лицо постепенно и безжалостно наползала уже поистине глумливая ухмылка.
- Твоя проблема имеет несколько возможных причин, Юлиан. Или ты слишком завысил для себя возможную популярность адмирала Яна среди населения, или население не интересуешь лично ты и твоя работа, или же идеи адмирала Яна перестали пользоваться успехом. В любом случае, ты получил конкретный результат - и отрицать его бессмысленно, равно как выдумывать какие-то интриги против себя, идеи про мировой заговор уже давно отдают не только нафталином, но психбольницей стационарного направления. Ты бы назначил ещё лекцию в день, когда идёт "Завоеватель Вселенной " - там вообще вечные аншлаги третий год, а того лучше, в день Сентябрьского бала устроил! Причём тут вообще я, может, ещё пульсация хромосферы звезды Хайнессена - моя работа? Ты, по-моему, рехнулся или бесишься с жиру!
- Карин, но это же ужасно! - продолжал завывать навзрыд собеседник, расстроившись от этих слов ещё больше, видимо. - Люди вместо того, чтоб проникаться нужными идеями, смотрят слащавые пьески про амбициозных автократов, дети таскаются с этой сказкой про голубоглазого волшебника со звёзд в белом плаще - кто вообще придумал всю эту пошлую индустрию бесстыжих писак? Промышленность дохнет, технологии не развиваются, наука в коллапсе - а средства на горы игрушек, конфет и тряпок берутся из ниоткуда, а между тем всё это добро вне стиля Союза, с имперской символикой! Да для того, что ли, погибал под Мар-Адетта Бьюкок и его команда, чтоб все поголовно влюбились в имперского агрессора во всех его лицах? Какой ещё Сентябрьский бал? Что за новые компрадорские происки, а?
- Прекрати истерику, Юлиан, - столь низким и спокойным голосом сказала Катерозе, что слушателям поневоле стало чуть прохладно. - Когда адмиралу Яну отказали в поставках по причине коллапса экономики страны, сам-то ты думал лишь о том, как прикончить кого-нибудь, кто неугоден лично тебе, а не о людских проблемах. Кого ты там назвал амбициозным автократом - меня или Ройенталя? Уточнишь потом обязательно. Или ты забыл, что спрос рождает предложение, а люди вольны выбирать тот товар, что им нравится? Ты-то кто такой, чтоб им указывать, ни дня не работавший на производстве писака? Тебя не интересует жизнь простых людей, раз ты ничего не знаешь о новом национальном празднике, так с чего ты взял, что имеешь право судить их? Может, ты пойдёшь ещё дальше и решишь их расстреливать за не нравящиеся тебе мысли? Ты низкий эгоист, Юлиан - за всё это время ты даже не поинтересовался, здорова ли я и могу ли с тобой разговаривать.
   Мужчины красноречиво переглянулись, а юный Экселленц беззвучно рассмеялся, запрокинув голову вверх. Райнхард почувствовал, что краснеет, и сокрушённо покачал головой - он узнал слишком много неожиданной для себя информации...
- Карин, не передёргивай! - вспылил ещё сильнее разгневанный муж. - Массовые казни - это вообще по твоей части, как известно! Хватит уже делать вид, что у тебя нет никакой реальной власти - ты настоящий диктатор Хайнессена!
- Э, да тебя пора лечить, Юлиан, если ты считаешь возможным оставлять в обществе профессиональных уголовников, не желающих работать, - преспокойно усмехнулась девушка, ядовито улыбнувшись в пустоту. - Похоже, ты пропагандируешь как раз эти идеи, насилия и грабежа, нисколько не задумываясь над участью простого человека. Ведь считать возможным навязывать другим свои взгляды - это тирания в чистом виде, полная противоположность демократии. Потому тебя и раздражают реальные слуги народа, вроде меня и погибшего Лебелло. Знаешь, Иов Трюнихт был честнее тебя - он не скрывал, что хочет власти над всей Галактикой, а ты валишь со своей больной головы на здоровую, приписывая мне свои амбиции.
- Что?! - только и смог выдавить из себя потрясённый собеседник.
- Не звони мне больше, вот что. Бьюкок и его команда погибли, прославляя демократию, а ты предал её, - похоронным тоном объявила миледи и отключила связь. - Прошу прощения у всех, но это достижение нуждается в отладке, - она вежливо кивнула присутствующим и сделала движение, намереваясь встать и отойти, вынув из-под кожанки блок связи, но Райнхард резким жестом остановил её.
- Нет, меня это уже забавляет, Катерозе, и я хочу полюбоваться продолжением. Уж извини за каприз больного, ладно? - и он столь игриво подмигнул девушке, что та заметно замялась от смущения.
- Вряд ли это стоит внимания, - тихо произнесла она со вздохом, набирая нужный код, затем, выждав нужное время, заговорила чуть ласковым тоном полуподруги-полуначальницы. - Эсмеральда, дорогая, наш великий идеолог демократии и борец за чистоту тезисов Яна Вэньли в негодовании и чуток зарвался.
- Да, можно было продавать билеты, дабы зрители любовались его лицом в этот момент, - рассмеялись густым контральто на том конце связи. - Что надлежит сделать теперь, леди фон Кройцер?
- Не дайте ему напиться в хлам, отправь к нему утешать какую-нибудь Кармен и чтоб видео было чётким и не оставляющим сомнений в происходящем, - спокойным, ничего не выражающим тоном сказала Катерозе.
- Будет сделано, - по-армейски чётко отчеканила собеседница. - Разрешите сообщить, леди...
- Слушаю тебя, - с вежливым вниманием произнесла герцогиня.
- Не далее как сегодня гризеткам из Солт-Камаград удалось узнать, что поставки новых конфет "Милость императора" к Сентябрьскому балу под угрозой срыва. Вроде как не успевают. 
- Та-ак, - с оттенком задумчивости произнесла Катерозе, полыхнув гроздьями молний в глазах, - эти великие патриоты напрашиваются на грубость. Отправь к ним клан Шкуро и пусть не церемонятся с саботажниками.
- О! - с чувством произнесли на том конце связи, слегка усмехнувшись. - Хорошо, именно так и сообщу, немедленно.
- Мне плевать, Эсмеральда, - уставшим голосом продолжала Катерозе, - эти в своё время пахали для фронта в две смены, так пусть попашут ради мирного существования страны, раз для своих детей не хотят. Недовольных пороть позволяется.
- Зелёный карт-бланш, как тогда у клана Краснова? - деловито уточнила собеседница.
- Именно так. Отчёт мне на стол через четверо суток. Всё у тебя?
- Так точно, леди фон Кройцер! - радостно воскликнула Эсмеральда.
- Хорошо, - уронила Катерозе, отключая связь. - Ещё раз прошу прощения, но с нашей проклятой республикой иначе нельзя.
   Миттенмайер молча закашлялся, расстёгивая ворот, Оберштайн с чуть заметным одобрением вежливо кивнул головой, Кесслер закрыл рот и задумчиво приосанился. Йозеф Экселленц глядел на неё с восторженным любованием, ярко улыбаясь - он один понимал, как ей на деле сейчас неловко, и пытался поддержать, как мог. Райнхард смотрел по-прежнему тёплым взглядом, но с колоссальным изумлением, и это вызывало у девушки сильный дискомфорт.
- А ты жёсткий правитель, Катерозе, - наконец проронил он, не шевелясь и продолжая смотреть, будто увидел новую звезду.
   Она чуть резко пожала плечами, радуясь про себя, что не услышала слова "герцогиня".
- Дело в целесообразности действий в этих условиях, а не в характере командира, - она снова взялась ровно частить, как всегда, когда сильно нервничала. - В Солт-Камаград отселены последние жители Изерлона, как раз те, что кричали тебе "сдохни!" и бурно веселились перед твоим отъездом на Феззан когда ты тяжело заболел, Райнхард. Вот пусть и почувствуют на своей шкуре разницу между имперским управлением и республиканским счастьем. Формально казачьи кланы не существуют в природе, и полиция ничего не знает о их действиях - так что жаловаться на них некому вообще.
- Кто ж тогда отдавал приказ о их отселении? - с интересом усмехнулся император.
- Никто, и не было никакого приказа, - девушка слегка улыбнулась. - Просто горлопаны и солдафоны - никакие бизнесмены, а мнят о себе много. Чёрные риэлтеры всё сделали резво и быстро - уважающий себя гражданский в таких лагерных казармах жить просто не будет вообще, а этим героям, прятавшимся за спиной Яна и моего отца, полезно вспомнить, чем их жаловал обожаемый ими Союз.
- Ну, а разве Юлиан не прав в своих подозрениях? - вздохнув, улыбнулся Райнхард. - Отчего ж у него так получилось, что не пришёл никто?
- А я причём, если на людей слова "скидка 50% " действуют сильнее, чем "я тебя люблю"? - игриво улыбнулась в ответ Катерозе. - Это наследие войны с Рейхом, а слушать дцатый раз, из-за кого и почему якобы Союз проиграл, людям просто скучно. Они ещё пять поколений будут гоняться за вкусной едой и красивой одеждой, как однажды чуть не умершие с голода прячут под подушку сухари, а правильные речи о патриотизме им претят уже на генном уровне.
- А кто ж порекомендовал сделать такую скидку так вовремя? - хитро улыбнулся Райнхард, возвращаясь к еде.
   Катерозе, чуть успокоившись, с весёлой наигранностью подняла глаза вверх:
- Да даже не знаю, мой император, как-то случайно это всё совпало, - с нарочито невинным вздохом проговорила она. - Скорее всего, это именно случайное совпадение, ведь республика - это такой бардак, где каждый сам по себе и ни с кем ничего согласовывать не обязан. Кроме того, - она резко стала серьёзной и посмотрела прямо, - она вовсе нелегитимна, в любом виде. Как бы не злились подобные Юлиану, а основатель Рейха - законно избранный правитель человечества, и нигде не сказано, что власть его династии можно игнорировать, а уж тем паче открыто выступать против неё. То же и с тобой, вообще-то - власть передана законным способом, и кому это не нравится - это его проблемы, и нечего их навязывать другим. Если честно, то все, кто пытается спорить с этим - просто тупые завистники. Радовались бы, идиоты - такому, как ты, служить одно удовольствие, ну, раз не ценят своей удачи, значит, тем хуже для них, я сказала. 
- Катерозе, - проникновенно и не торопясь проговорил император, ответив на её прямой взгляд своим, немигающим, - а отчего у тебя на вызове Юлиана такие слова указаны? Только не болтай в ответ беззаботно, что это случайность. Да и не верю я давно в случайности, право.
   Девушка с грустью резко свела брови и снова стала подчёркнуто вежливо-подтянутой.
- Даже в то, что это было случайно услышано? - с печальным вздохом прочастила она как будто самой себе. - Что ж, всё правильно, - она заговорила дальше уже спокойно, как будто некий барьер был уже пройден и решено, стоит ли отвечать собеседнику. - Это оттого, что я отлично знаю, что однажды овдовею, защищая собственную жизнь. Дай Бог только не получить при этом серьёзное ранение - Юлиан отличный стрелок, особенно в аффекте.
   Тишина, уже и так висевшая в кабинете, приобрела резкий свинцовый оттенок и привкус, только Экселленц повёл бровью так, будто хотел громко усомниться в услышанном. Райнхард не пошевелился, но глаза его стали заметно темнее и глубже.
- И как давно сложились предпосылки для такого финала? - с наигранным безразличием произнёс он великосветским тоном.
- Очень давно, - в тон ему ответила Катерозе, также застыв в неподвижности. - Ещё на Феззане, когда было достигнуто принципиальное соглашение по обмену Изерлона на Хайнессен.
   Райнхард помолчал несколько секунд, глядя куда-то внутрь себя, затем снова посмотрел на собеседницу, но не сиятельным, а просто тёплым взглядом.
- Покажи всю схему тогда, пожалуйста, - тихо попросил он совершенно по-дружески.
- Есть естественное человеческое поведение, а есть ущербное, - с едва заметным вздохом начала говорить Катерозе. - Как известно, республика культивирует второе и пытается изжить первое, и тем полностью отличается от нормального имперского строя. Она намеренно под лозунгом демократии подсовывает людям ложные ценности, которые их губят. Итак, Юлиан самоутверждается в жизни как апологет деструктивной идеологии, полагая себя в ослеплении крутым и состоявшимся. Он и подругу заставляет следовать за его лозунгами, не понимая, что женщине нужна семья, а не жертвы во имя громких и звучных слов. Она хочет жить сейчас хорошо, а не утешаться бредом о том, что человечество что-то может поиметь за счёт гибели её близких. А реальная причина подобного поведения в том, что человек не может или не хочет состояться в жизни и в семье, а потому выбирает себе врагами кого попало и тех, кто может состояться. Всякий, кто отказался от суицидальной драки с социумом и нашёл там своё место - предатель, подлежащий уничтожению самым изуверским способом. Так случилось с легендой идеологии анархистов - неким землянином Махно, чью любимую жену умертвили тайком его же соратники в двадцатом веке от Рождества Христова. Вся вина несчастной была в том, что её муж после женитьбы стал меньше уделять внимания делам партии.
- Чего-чего? – с трудом поверив своим ушам, переспросил Райнхард. – И что потом этот парень сделал со своими соратниками?
- Ни-че-го, - безжизненно-ледяным тоном произнесла Катерозе, и только определённого сорта бледность, вновь разлившаяся по её лицу, указывала, что на деле ей отнюдь не безразлично сказанное, - поскольку не было прямых доказательств, указывавших на личности убийц, он был обязан считать их невиновными по этой логике, и подчинился этому. В результате они добились своей цели – он активно продолжил заниматься делами своей партии, ну а то, что стал при этом злобным и бесчувственным – всех устраивало вполне, ведь настоящий борец за идею якобы таким быть и должен.
- Да он урод, что ли?! – бесхитростно, но и бескомпромиссно заявил молодой император. – Или всё, или ничего, как можно вообще сотрудничать с такими недолюдями, он что, не видел, что они такое? – от его слов повеяло как будто юношеской непосредственностью, однако лёд, засиявший в глазах, вовсе не подтверждал такое впечатление.
- Он левак, а республиканцы и того хуже, - фыркнула Катерозе уже своим обычным уверенным тоном. – Итак, в глазах таких экземпляров людской породы, а также изерлонских раздолбаев, которых не устраивает никакая власть, кроме их собственной стадной атаманщины, я и большинство населения не просто идейные враги, не принимающие их за своё начальство, но предатели идеи, подлежащие самому безжалостному уничтожению. Они не спрашивают никогда и никого, импонирует ли людям их идея, хотят ли люди прозябать в их рядах, охреневая от собственной безнаказанности и безответственности. Они просто физически устраняют неугодных, - она с хорошо подавленным вздохом поправила свои огненные локоны, как будто в этом была надобность. – Личная прихоть вместо закона, именно поэтому они всячески пытаются обвинить в такой парадигме врага, будь то слуга престола либо обычный буржуа-семьянин. Так и Юлиан, не понимая, почему я оказалась втянутой в изерлонский бардак, наивно решил, что я принимаю такие порядки как должное. На деле же я просто ничего не могла тогда изменить, вляпавшись по уши со своей мечтой найти отца и брата, а тут ещё и с Ройенталем беда приключилась. Мне было некуда выбираться с этого проклятого места, мечта пошла чёрным прахом, но тут Юлиан обнадёжил меня, - она горько усмехнулась. – И тоже обманул, как и отец – ему нужна была не я, а восторженная обожательница его самости, полностью одуревшей от гениальных идей адмирала Яна. Ладно, это ещё куда ни шло, каким бы чучелом в лохмотьях не был сам Ян, заболтавшийся сам с собой о демократии до шизофрении, но Юлиан обманул меня уже на Феззане, выйдя с аудиенции незадолго до твоей ожидаемой всеми смерти, Райнхард, - её глаза заметно заблестели, и она чуть поникла головой. – Однажды он поступит со мной, как с де Вилье – и громко заявит, мол, тот отдал приказ уничтожить Яна физически, а я и того хуже, ведь предала и уничтожила идеи великого комбинатора. Ха, - она снова подняла на собеседника сияющие глаза, но уже с яркими молниями, - как будто это всё я обязана воспринимать так, как он. Как будто меня кто-то когда-то спрашивал, надо ли мне всё это. Меня ни один из них ни разу не спросил, чего я хочу. Единственным человеком, который поинтересовался, хочу ли я то, что мне предлагается, был некто фон Лоэнграмм, уделавший Юлиана не глядя одной левой, - она с таким восторгом хлопнула влажными ресницами, что Райнхард лишь величаво потупился со смущённой полуулыбкой.
- Так в чём же состоял его обман? – поспешил он уйти с излишне сияющей темы. – Отложил женитьбу?
- Если бы, - фыркнула девушка уже с презрительным оттенком. – Он заявил мне, что коль скоро смерть императора – дело решённое, то и совместные соглашения с империей ничего не значат, то есть, как только будет накоплена соответствующая мощь, захватническая война против нового Рейха возобновится. Дескать, он если и уважал Императора, то это ничего не значащее прошлое. Я уже тогда поняла, что это за семьянин по сути – республиканец… Захотел – и решил в одностороннем порядке, что женитьба ничего не значит, никому он ничем не обязан, откажется от своих же слов через десять минут.
- Я спутал ему планы, оставшись в живых? – тихо улыбнулся Райнхард, возвращаясь к еде. – Или даже уже не я?
- Это сделала моя свадьба, - Катерозе тоже мило улыбнулась, но только глазами. – После неё к нему стали относиться намного несерьёзнее, как ни сказать больше. Зато мои позиции резко пошли в гору. Но теперь пройден ещё один Рубикон, после которого он может озлиться окончательно и начать мстить. Его не смутит отсутствие поддержки – они же все мнят себя героями, карающими нехороших людей. Он ведь искренне хотел застрелить тебя в первый твой визит на Феззан – просто потому, что ты был неоправданно хорош в его глазах, всего лишь. Помешало то, что его охранник изъял оружие заранее, чего-то опасаясь.
- Ну да, а поединка он просто испугался, помнится, - задумчиво проронил император, - теперь понятно, почему… Катерозе, мне не нравится, что такой человек называется твоим мужем.
- Пусть называется, - равнодушно проронила та. – Называться и являться – не одно и то же, всё-таки.
- Но у тебя же сыновья, - заметил он с некоторой укоризной. – Разве уместно травить их этой заразой?
- Они от твоих офицеров, Райнхард, так что барьер стоит хороший, - беззаботно проговорила Катерозе, тряхнув головой. - И потом, ну какой Юлиан отец? Он же сплавляет их на сутки в семейство Казельн, а эти буржуа такие конформисты, что при любом строе будут процветать. Все воюют – а папаша Казельн делает бизнес, он вхож везде и всюду, так что здоровый цинизм – это всё, чем он может быть опасен, а детей они очень любят, спят и видят, как породнятся с кем нравится через своих дочек.
   Райнхард поперхнулся вполне себе великосветски.
- Ну и бардак у меня в Рейхе, сказал бы я, чего себе сёстры позволяют, да лучше помолчу… Нет, мне всё равно это не нравится, а потому вези сыновей пред мои очи, я желаю видеть своих племянников, - он лукаво прищурился одним глазом на неё, не переставая жевать. – Я уже имел неосторожность пообещать сыну их увидеть, а он у меня парень серьёзный, сам шутить не любит и другим, чую, не даст.
   Катерозе снова заметно побледнела и очень вежливо покачала головой:
- Увы, я не могу сразу это осуществить, ведь тогда будет понятно, что я осведомлена об опасности и боюсь. Кроме того, я ведь уже говорила, что меня устраивает подобный финал моего брака, детям тут ничего особо не угрожает. Пусть Юлиан покажет весь свой набор жестов а-ля герой анархии, тогда ему подобных растерзают собственные жёны и сёстры. А иначе как я выловлю такую породу, не вызвав огонь на себя? – она невозмутимо пожала плечами и улыбнулась чуть заносчиво. – Я ведь не кто попало, а рыжая фея балов и чудес. Нельзя трогать у ребёнка сказку, нельзя отнимать у человека детство, он этого не прощает и мстит чудовищно, не взирая ни на какие красивые слова о всяких распрекрасных ценностях.
- Нельзя отнимать у человека детство, - едва слышно эхом откликнулся Райнхард, полностью уйдя в себя на несколько мгновений, затем, очнувшись, истово замотал головой, демонстрируя активное несогласие с собеседницей. – Катерозе, выманивал я как-то Яна Вэньли на себя под Вермиллионом, а там ещё и Юлиан оказался, помнишь, а?
- Бог не выдаст – свинья не съест, - спокойно отозвалась девушка. – Да и дуэль не завтра.
   Райнхард посмотрел на неё долгим взглядом с каким-то добрым, но сторонним интересом.
- Теперь я понимаю, как тяжело было Хильдегарде со мной, - задумчиво сказал он, ни к кому не обращаясь. - Ты никакая не фея, Катерозе, ты сущая валькирия на деле. Даром, что я слепой был тогда, а помню, как ты за клинок схватилась - ты, а не Юлиан, - он весело подмигнул, явно наслаждаясь эффектом, который произвели его слова. - Почему тебе не нравится быть герцогиней, ну-ка объясни мне, закомплексованному мальчишке, у которого украли детство плохие дяди?
- Оо, так царапаться, когда молча гладят - это болезненно, - едва слышно усмехнулась девушка и громко вздохнула. - Да дело вовсе не во мне самой. Коль скоро мы не собираемся оповещать всех и вся о том, что мой сюзерен ранен, Райнхард, то нечего и вызывать подозрения новым странным назначением. Меня пока вполне устраивает мой ничей статус - так что фея я, фея, для детишек со всех Новых земель - до меня балов там в природе не было, - она столь же весело подмигнула собеседнику теперь, вернув его выпад. - А ты как был, так и остался добрым волшебником, прекратившим войну, голодуху и подаривший детям конфеты - так что про украденное детство и без тебя есть кому порассказать много. Вот уж где вообще никого не волнует, откуда корона на тебе взялась - она у тебя априори быть должна, иначе не бывает.
- Э-эх, я украл фею с Осеннего бала, что ли? - задумчиво ответил император, весело улыбаясь. - Ты ведь уже не успеваешь на Хайнессен к этой дате? - дождавшись утвердительного кивка, он продолжил. - Что ж, старший брат иногда может себе это позволить, а что делать теперь, если на нём корона? Катерозе, твой брат ранен и расстроен, желает видеть тебя рядом, так что пусть дети подождут, жуя свои конфеты - фея занята важным делом, помогает волшебнику. Дай руку, - вежливо потребовал он, затем прижал её пальцы к своей щеке. - Та-ак, а чего это ты так дрожишь, плачешь про себя, что ли? - он столь тепло посмотрел на девушку, что та не выдержала и отвела взгляд, судорожно кивнув.
   Райнхард присвистнул, кивнув головой, но по-мальчишески весело и совсем по доброму, затем осторожно, но быстро взялся подниматься на свободной, левой руке, будто желая встать самостоятельно. Катерозе резко метнулась к нему, дабы подстраховать, и оказалась пойманной за плечи правой рукой и крепко прижатой к мужской груди:
- Я тебя чем-то не устраиваю в качестве брата? - с вызовом поинтересовался император, прямо глядя в её испуганные глаза. - Или тебе просто сложно привыкнуть к тому, что я сказал?
   Она тихо и лучезарно улыбнулась, мгновенно успокоившись:
- Сильный какой. Конечно, сложно, Райнхард, я сейчас от напряжения ещё и разрыдаюсь чего доброго.
   Он тихо усмехнулся с колоссальным удовлетворением на лице.
- Ладно, позволяю, но с условием, что скажешь мне, почём было моё изображение на внутрилагерном рынке. Я так понял, подороже, чем пять кило конфет, а? - сейчас она заметила, что он едва ли не смеётся, и успокоилась полностью.
- Ох, слышал всё, - тихо улыбнулась она. - Да нисколько, твоё изображение, как главнокомандующего враждебной державы, а позже и главы её, носить было нельзя - уголовная статья за измену родине. Выходили из положения с помощью значков со львами и алых шарфов, расшитых лимонным - золотых ниток достать было ещё невозможно. Многие наставницы на танцы надевали форменные береты, но с алыми бантиками или лентами - всем всё ясно, но формально придраться не к чему. Оттого адмиральские фэн-клубы - это очень дорого, не всем удаётся стать участником, а поклонников самого Лоэнграмма - завались, весь лагерь поголовно с частью взрослого персонала, и так везде, не в курсе моды только ревизоры из столицы Союза, их во время дискотеки на выходной начальник лагеря спаивал до свинского состояния.
- А самый дорогой фэн-клуб был чьего имени? - аккуратно произнёс император, едва не давясь от смеха.
- Имени назначенного Императором генерал-губернатора, - лукаво улыбнулась Катерозе, видимо, развеселившись, - после этого назначения как раз цена и поднялась ещё на кило, дотянув до пяти, это был уже потолок - полугодовой доход среднего гражданина Союза фактически.    
- Тогда, пока будешь рыдать, позови мне своего младшего брата, хорошо? - и, дождавшись сияющего хлопка ресниц по блестящим глазам, отпустил её. - Сказал, будешь герцогиня, значит, будешь, - он аккуратно лёг снова спиной вверх. - Спасибо, ты хорошо придумала с кормёжкой, так что возможно я выздоровею быстрее, чем следует, - скрывать, что дыхание снова по-подлому участилось, особого труда не составило - Райнхард почуял, что смог настоять на своём, и это повлекло приятные ощущения. Однако было обидно, что даже эти эмоции вызывают сильное утомление. Или просто не стоило недооценивать произошедшее? Знал бы точно пять лет назад, что наделает единственное вежливое замечание "хочешь свадьбу у меня, Катерозе?" - не поверил бы ни за что, а вот теперь жив снова только потому, получается... Да и болтовня про волшебника со звёзд - вряд ли только изящная фигура речи, они там что, все в ордене такие, получается? Посмотрим потом, но Катерозе и Йозеф не производят впечатление неустойчивой психики, скорее, наоборот. Презабавная картина - свои, видавшие от меня только хорошее, вполне могут отдать меня на съедение нечисти, а те, о ком я и вовсе никогда не думал даже, готовы за меня чёрту горло перегрызть. М-да, чего-то я не понял в этой жизни, видимо...
   Йозеф Экселленц хоть и был сама гордость и подтянутость, но глаза снова сияли безудержным счастьем:
- Слушаю, мой император! - м-да, так на меня в своё время разве что Фаренхайт смотрел...
   Райнхард спокойно, почти холодно посмотрел в глаза юноши и негромко произнёс:
- Отец Йозеф, как насчёт того, чтоб отпустить своему императору грехи, прямо сейчас?
   Экселленц заметно вздрогнул, но всего-то на четверть секунды, за которые стал просто по-военному серьёзным:
- Препятствий нет, - прохладным тоном бывалого солдата проговорил он, быстрым движением расстегнув мундир на груди и вынув из-под него аккуратно сложенную епитрахиль. - Разве что остальных присутствующих я бы выгнал из помещения на балкон. Прикажете продолжать, Ваше величество?
- Да, конечно, - совершенно уставшим голосом проговорил Райнхард, чуть прикрыв глаза - так удобнее наблюдать за происходящим. Так, парень взрослый совсем, заметно - чего стоит один вежливый жест в сторону остальных, точно вести себя умеет. Никаких у него щенячьих восторгов сейчас нет и в помине - только неторопливые чеканные движения иерея, надевающего облачение, на лице одна сосредоточенность. А совмещать молитву и ещё какую деятельность - это уже исключительно воинская повадка. Действительно, вице-командор христианского ордена - ни прибавить, не убавить, где там его восемнадцать - совсем не заметно. Неужто снова свезло мне, с исповедником-то? Под правую ладонь легла стильная циркониевая обложка Евангелия с каноническими рельефными символами - не хуже исполнением, чем в Соборе, только под замком бумажных страниц не видно - возможно, автоматическая оцифровка, как-никак, походный вариант, эге, так отделано-то реальными алмазами, не лабораторными... Ого, а напрестольник у него и вовсе иридиевый с золотым покрытием, не всякий иеромонах такое носить имеет право, что ж, я тоже не умирающий и не новичок, сэр Йозеф Гольденбаум, видишь, как я крест держу? Да, под лоб, твой император не рисуется, а делает, что сказал, учти.
- Грешен, отец, в унынии и отчаянии каюсь, - как всегда, предполагается, что сказанное должно произнестись легко, но оно жмётся как через мощную пружину, не дающую говорить, - имел слабость о смерти мечтать, как о избавлении, и не раз.
- Понял, - голос Экселленца стал непривычно густым, будто торжественным.
   Пространство поблизости загудело, как в детстве, когда тянулся рукой к звёздам. Не надолго, но заметно. Порядок.
- Да и горд я не по статусу, а нравом своим, - спокойно продолжил Райнхард, глядя на изображение Спасителя и ничего не замечая уже вокруг, - почитаю для себя унижением больным лежать, отчего и злюсь вместо смирения.
- Это обычные страсти, чадо Христово, ты ведь и сам знаешь, как быть, - вежливо и добродушно прошелестел Экселленц.
- Да, знаю, и от этого ещё хуже, только и занят тем, что ропщу вместо молитвы, да ору, что мне больно, - с досадой прогрохотал Райнхард, скрипнув зубами. - Всё покуда, на ещё что меня не хватает уже.
- Это уже довольно много, - голос Экселленца донёсся как будто даже издали, и на голову мягко опустилась епитрахиль.
   Райнхард был рад, что тупо лежит - поначалу ему казалось, что он сможет простоять всё таинство на коленях, сейчас он понял всю нелепость этого высокомерного рвения. Но, услышав в довесок к стандартной разрешительной молитве "и те грехи, о которых чадо Райнхард забыл", ощутил, как в груди неслабо захолонуло. В голове пронёсся некий свежий вихрь, отключивший чёрные когти боли, постоянно терзавшие её под ремешком... Действительно, с исповедником свезло, да так, как кое-кому и за всю жизнь не везёт на деле... Епитрахиль исчезла.
- Я твой должник, Йозеф, в таком случае, - с тихой улыбкой выдохнул раненый, откидываясь на бок и вытягиваясь в струну, прикрыв глаза. - Такое не забывается, а что надо я заметил.
- У меня на этот счёт другое мнение, Лоэнграмм, - вежливо ответил Экселленц, и рассудительно добавил, покачав головой. - Но об этом после как-нибудь. Причащаться будешь? А то похоже, что ты из тех прихожан, что бывают в храме не чаще раза в месяц.
- Но так и есть, - с некоторым удивлением ответил император, открывая глаза, - я действительно хожу раз в месяц и полностью инкогнито.
- Так мало, да ещё без духовника, всё это время? - с заметным сожалением цокнул языком собеседник. - Да ты вовсе без защиты живёшь тогда, получается, неудивительно, что ослаб настолько, что стянул на себя всю эту кучу сатанистов. Мы в ордене знали, что у них планируется большое тусовище, но никак не ожидали, что под это дело организуют ещё и похищение тебя. Ну и мерзкий же тогда был разработан сценарий, эх, хорошо, что его удалось сорвать...
- Должность духовника действительно вакантна, - с грустью вздохнул Райнхард и пристально посмотрел на него, - пойдёшь ко мне в этом качестве?
- Если надо, то я от такой работы не отказываюсь, - растерянно пожал плечами Экселленц, и на лице его появилась совершенно взрослая, угрюмая задумчивость. - Не думал я, что всё так плохо. Надеюсь, об этом назначении в официозе промолчат, верно?
- Логичное уточнение, - согласился император. - Итак, решено? - он не торопясь протянул раскрытую ладонь собеседнику.
   Тот спокойно кивнул головой, как человек, понимающий, какую ответственность на себя берёт, и не очень быстро, но и не заставляя себя ждать, приложил свою ладонь и чуть сжал руку императора:
- Да, решено, Лоэнграмм, и я не заставлю тебя об этом жалеть, не сомневайся, - спокойно сказал он, глядя в глаза.
- С моим нравом жалеть об этом если и придётся, то точно тебе, - хитро прищурился Райнхард. - Я тот ещё подарок.
- Да и я не простак, а только прикидываюсь, - в тон ответил Экселленц, едва заметно усмехнувшись. - Мне тоже ясно, что я делаю и на что иду. Ну, так будем причащаться, Лоэнграмм, а?
- Ответ утвердительный, - спокойно, но через силу и очень тихо выдохнул Райнхард и скривился от боли в спине.
- Ничего, сейчас полегчает, можешь глаза прикрыть, если тяжело, - деловито подсказал Экселленц и плавно поторопился с молитвой, не отпуская руку подопечного, за что тот был ему очень благодарен, хоть и промолчал.
   Обошлось. Без обморока и провалов даже. Ни разу не отключился за всё время, пока звучали молитвы, и ни разу не заштормило так, что перестал их слышать. Более того, вообще не заштормило, а спина даже чуть утихла, хоть и продолжала тупо ныть без остановки. Экселленц явно знал, что делал - и глаза тут точно были ни к чему, закатал в него такой объём Христовых тайн, что и за три года по разу в неделю иной благочестивый прихожанин не получит. Но страшно не было - даже тогда, когда Райнхард ощутил, что выпил натуральное пламя, которое спокойненько отправилось себе гулять внутри, уничтожая что-то, чему уже не было места в измученном пытками теле. Страх вообще исчез - даже в виде дежурной озабоченности... Раньше приходилось постоянно торопиться, на автомате отсчитывая благодарственные молитвы, чтоб поскорее исчезнуть из храма, не привлекая внимания посторонних - а ведь фигуру и рост не запрячешь ни под каким камуфляжем, и остальные прихожане уже начинали всегда приглядываться к симпатичному брату во Христе и норовить признакомиться под предлогом поздравления с Причастием. Сейчас такой заботы не было, и спокойно присоединяться к тексту молитвы, что изящно выводил ровным голосом Экселленц, было сущим наслаждением. Даже появилось сожаление, когда этот голос смолк.
   Райнхард спокойно открыл глаза - без всякого напряжения и не потому, что так надо, а просто естественным, безболезненным движением. Дышать было тоже легко - а не через силу каждый вздох, да и сердце стучало ровно, без беспокойства, а не трепыхалось абы как. Невидимая удавка на горле перестала существовать даже, не то, чтоб угрожать начать снова затягиваться. Глаза совсем не болели - и будто не они сутки назад вылили с килограмм слёз из-за тяжёлого сотрясения мозга. Похоже, и жар исчез полностью - вот отчего в голове так чисто, без ватного тумана и подлых пульсирующих болей. Даже отрезанные волосы больше не доставляют жёсткого дискомфорта - как будто удалось забыть об этом унижении, как будто это страдание закончилось начисто. Спина болит, но уже не так, что хочется кидаться на стены, просто сил для этого тоже нет, а только нудно болит, как серия ран, идущих а поправку... что, серия? Ого, так там уже не сплошная рана, что ли, раз так? Великолепно, стало быть, умирать и в этот раз рановато. Живём, всем назло - очень неплохо... Экселленц стоит себе рядом, выглядит усталым, но слегка довольным - значит, уже и со стороны заметно, что мне лучше.
- Поздравляю, Ваше величество! - добродушно подмигнул он, не торопливым, но чётким до автоматизма жестом отстёгивая с мундира епитрахиль. - Вы великолепно держитесь, доложу я Вам.
- Да и ты точно простаком только прикидываешься, - выдохнул Райнхард, не понимая толком, как распорядиться новым приливом сил. - С виду будто погулять вышел, а сам не ниже епископа чином будешь, так?
- Солидный опыт, - невозмутимо кивнув, похвалил собеседник, чеканными движениями пряча под мундир священные предметы. - Особенно для профессионального захожанина. Всё верно, кардинал я. И всегда к твоим услугам, Лоэнграмм, - добавил он как будто просто из вежливости, склонившись в церемонном поклоне, но Райнхард без труда услышал в этих словах некоторые заметные нотки - так отозвалось пространство однажды после памятного разговора с Оберштайном о верности, как раз накануне планируемого похищения семилетнего Гольденбаума, да ещё разок до того, когда молодой Мюллер грохнулся перед ним в обморок от изнеможения.
- Ладно, запомнил, - тем же дежурно-деловитым тоном, что и тогда, ответил император и пристально глянул в глаза своего нового подданного. - Сколько народа у тебя под омофором в таком случае?
- Столько же, сколько в подчинении у адмирала космофлота Империи, - вежливо улыбнулся вице-командор ордена Белой Лилии, молодцевато выпрямившись и отсалютовав.
- Это сравнение - прямой намёк? - без всякого удивления спросил Райнхард, вдруг вспомнив кое-что из своего навязчивого бреда в плену, когда он от безысходности считал чьи-то корабли...
- Возможно, хотя я лишь погнался за изяществом речи, - озадаченно кивнул Экселленц, эх, наконец-то я тебя удивил, хоть напрямую такой цели и не ставил, но приятно... - Честно говоря, хоть мы и сгребли под себя всё, что осталось у Минца после гибели Яна Вэньли, да ещё вычистили все закрома по Новым землям, где хоть что-то шевелилось, и подмяли под себя флотилию оптинских, для полной звезды у нас пары-тройки флагманов ещё не хватает, да и распыление по всему объёму Галактики - не лучший вариант для кого угодно.
   Рано обрадовался, ага. Услышь я такое до нынешнего приключения - рухнул бы в кресло как минимум, минут на пять - полная звезда под началом невесть кого, точнее, паренька, урождённого с интересной фамилией, да ещё невесть где, в случае чего - собирается за два дня где пожелаешь... Ужас, бедный Оберштайн, который явно знал об этом через Каммерера... Занятно, откуда-то сейчас знаю, что бояться нечего, уж не в самом ли деле Ройенталь чего мне подсказал минувшей ночью?
- Неужто все твои? - невозмутимо поинтересовался император, не сделав никакой заметной паузы и весело посмотрев на собеседника. - Очень неплохо тогда.
- Уже твои, Лоэнграмм, - вежливо произнёс Экселленц, почтительно кланяясь.
- Почему? - простодушным тоном спросил Райнхард, однако не удержался от инстинктивного порыва провести пальцами по чёлке и глубоко вздохнул, чтоб замаскировать это движение.
- Потому что командор Белой Лилии - твоя младшая сестра теперь, а вице-командор - твой покорный слуга, - преспокойно пояснил юноша, выпрямляясь, будто речь шла о погоде.
- Она что, всерьёз отправилась рыдать из-за того, что я её подвинул, получается?! - встрепенулся Райнхард, встревожившись не на шутку. - Я ж её просто пожаловать хотел!
   Экселленц улыбнулся очень тепло и снисходительно, так, что у стороннего наблюдателя, кабы такой сыскался, возникло бы странное сомнение - кто из говоривших старше кого на дюжину лет?
- Нет, она просто очень нервничает из-за твоих ранений, Лоэнграмм, и ты застал её врасплох своей милостью - она не может толком переключиться на нормальное восприятие такой новости. Это не страшно.
- Я не желаю отпускать её к этому ущербу Юлиану Минцу, - помрачнев, тихо проговорил Райнхард. - Даже если придётся запереть её за решёткой, мне это покажется лучшим выходом.
- Хм, а разве не лучшим выходом было бы пять лет назад кое-кого запереть в палате и не пускать в Изерлонский коридор к этому ущербу Вэньли? - почтительно сложив пальцы домиком, вкрадчиво произнёс Экселленц с ясной полуулыбкой.
- Да выкинь ты свой тестовый режим в открытый космос! - фыркнул император без особой злости. - Какого ещё ансамбля чёрных дыр не учатся на моих огрехах тогда?!
- Ну так та же аргументация, вообще-то, - невозмутимо пожав плечами, спокойно ответил собеседник. - Тихо грохнуть сынулю Вэньли вовсе не проблема, но тогда он умрёт благочестивым героем, не сделавшим той мерзости, к которой тянутся его руки, и уже никто не докажет, что республика - это то, что она есть на деле. Кроме того, забрать своих детей по законам Хайнессена может только сама мать, а если она пробудет больше двух месяцев отдельно от них, то автоматически лишится родительских прав, и вытащить мальчишек из когтей бюрократов будет серьёзной проблемой. Тихо не получится.
   Райнхард сжал кулак и довольно свирепо зарычал, затем смолк и сказал уже вполне ровно и деловито:
- Итак, что тогда возможно сделать по этой теме? Мне проще признать себя неправым, чем смиряться с возможностью потерять эту сестру.
- Для начала, перестать беспокоиться, чтоб не провоцировать подобное развитие событий - всё-таки полной уверенности, что Юлиан покусится на жизнь Катерозе нет, верно? - да уж, голос прирождённого царедворца, ведёт себя аккуратнее, чем даже Оберштайн. - В этот раз на Хайнессен она одна не полетит, тогда сразу открою карты, да и там кто надо предупреждён. А утаивать факт полностью пустой аудитории и вполне реальной измены жене на территории республики невозможно - это не Рейх, где сначала думают, а потом делают. Ещё можно воспользоваться тем обстоятельством, что Катерозе улетает не скоро, поскольку сначала намерена полностью вылечить своего раненого сюзерена, и её старший брат может лично повлиять на неё без особого труда.
- А младший брат Катерозе разве не пользуется достаточным авторитетом, чтоб повлиять на неё настолько? - успокоившись, лёгким великосветским тоном поинтересовался Райнхард.
- О, этот экземпляр ещё более склонен рисковать в силу возраста, и даже личный опыт ничему не учит этого сорванца, - тем же тоном ответил Экселленц с тихой полуулыбкой и картинно всплеснул руками. - Катерозе знает это слишком хорошо, и оттого даже слушать не станет, заявив громогласно, дескать, чья бы корова мычала...
- А ещё она слишком хорошо знает, кто её младший брат, да? - нарочито небрежно осведомился император, и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил. - А почему она это знает, а?
- В самом деле стоит рассказывать? - по-солдатски спокойно уточнил Экселленц, сверкнув чуть потемневшими глазами, и улыбка как-то незаметно растаяла у него на лице, полностью улетучившись.
- Да, я хочу знать, - с обычным апломбом повелителя произнёс Райнхард, но как будто без всяких эмоций.
- Точнее, имеете право, Ваше величество, - гораздо тише произнёс собеседник и почтительно поклонился. - Что ж, невелика и тайна, - с лёгкой грустью продолжил он, выпрямляясь. - Когда пять лет назад пришла новость, что император Лоэнграмм умирает, вся наша толпа просто обмерла в шоке - такого не может быть, все звёзды не могут разом погаснуть, а наш избавитель не может умереть, он ещё слишком молодой волшебник. Сначала ребятня решила, что это враньё такое хитрое, потому что мы достали начальство лагеря своими дефиле с львиной символикой. Но когда вышел приказ о полной ночи танцев по этому поводу, стало ясно, что дело плохо. Бунтовать открыто мы не могли - остаться без диплома смерти подобно, а выполнять такое распоряжение невозможно, но и делать что-то уже надо, ведь мелюзга вот-вот побежит плясать и жрать, сластей завезли тоже кучу, чего не было никогда за всю войну. План созрел быстро, но нужен был камикадзе, первый, кто пойдёт на сцену и сорвёт взрослым затею - ведь на нём отыграются все и вся, нещадно. Каждый боялся за семью, а у меня же её не было, я же якобы ничего не помню о своей родне... Мне было плевать - сработать козлом-провокатором не так уж и сложно, но именно у меня исчезал всякий смысл жизни, если Лоэнграмм умирает, я самый отмороженный, без будущего. Ребята меня вовремя поддержали, мы всё сделали красиво, превратили гулянку в заздравную попойку - мелюзга до утра орала "Зиг кайзер!" и была счастлива. Тогда же мы распространили по всем лагерям вроде нашего и дальше проклятие для не в меру ретивых республиканских идеологов: "Гольденбаума на вас нет!" - оно работало просто безотказно, как показал наш опыт. Но я сломался потом. Я не пошёл на совещание председателей фэн-клубов, где утверждали устав ордена. Ушёл по-тихому из лагеря вверх по ущелью - хотел дойти до гребня, там можно было прыгнуть с карниза - и всё, спасать некого. Но мне голову напекло, и я уснул в метре от края - там-то Катерозе меня и нашла, надавала мне пощёчин, объяснила, что даже если всё и как сказали, то есть ещё младший Лоэнграмм, ему и служить будем, если что. Вот почему она знает, - Экселленц выдал рассказ на одной спокойной, почти безразличной с виду ноте, а затем завершил его вежливым кивком.   
- Стало быть, с сестрой нам точно повезло, - произнёс Райнхард с тихой светлой улыбкой. – Как только решим вопрос с этим недоразумением в лице Минца, надо будет найти ей мужа.
- Кабы только нас обоих не послали с такой затеей далеко, - хитро прищурился в ответ Экселленц.
- Что, есть уже кандидатура? – живо поинтересовался император, осторожно потягиваясь всем корпусом и с удовольствием поочерёдно поигрывая мышцами на ногах.
- Не в этом дело, - чуть склонив голову, вежливо отвечал Йозеф, - но Катерозе слишком самостоятельна в таком вопросе. У неё якобы есть некий образ, которому крайне сложно соответствовать, но я уже понял, что это отговорка. Кроме того, она свихнулась на идее родить пятерых сыновей – дескать, воспитывать нацию надо на личном примере, и она это точно сделает. Только потом мы будем иметь шансы влиять на её выбор. Но… - он скорбно всплеснул руками, - кому в Рейхе это будет надо в этом случае, особенно если сыновья будут все разные? А за кого-то с Новых земель она не выйдет никогда – брезгует.
- А если она вдруг найдёт кого-то, кто подойдёт под эталонный образ? – задумчиво проговорил Райнхард, снова потягиваясь. – Чем амбициозней план, тем выше шансы на провал.
   На некоторое мгновение черты лица собеседника показались высеченными из мрамора, как и вся его стандартная фигура офицера космофлота…
- Кто сможет конкурировать с мёртвым? – с тяжёлым вздохом произнёс он и сокрушённо покачал головой. – Это невозможно для живого…
   На некоторое время повисла тяжёлая пауза. Райнхард судорожно пытался собрать в мозгу воедино разрозненные детали – он чувствовал, что знает уже достаточно и обойдётся без прямого вопроса. Потом едва удержался от того, чтоб не хлопнуть себя по лбу, и вцепился пристальным взглядом в лицо собеседника, так смотрят, когда уже хватают за горло:
- Ройенталь? – уронил он как будто с невинным любопытством.
   Экселленц скрипнул зубами и молча утвердительно кивнул. Райнхард тихо взвыл и не спеша пропел несколько слов из древней песни, очень тихо и почти жалобно:
- Ах, одинокая птица, ты летаешь высоко, и лишь безумец был способен так влюбиться…, - заметив, что молодой кардинал вздрогнул слишком сильно, и его лицо перекосило, как от сильной боли, император поспешил сделать вид, что отвёл взгляд, и заговорил уже спокойным великосветским тоном. – Очень интересный расклад получается. А как у Катерозе успехи в поисках замены настоящего отца? Не знаю, осознавала ли она это полностью, но, кажется, братьев она выбрала именно таких, каких сама хотела.
- Да похоже, тоже всё в порядке, - уже спокойно усмехнулся Экселленц, полностью овладев собой. – Если я прав в своих подозрениях, то этому человеку оно только на пользу, как и ей.
- Ладно, не будем встревать явно, - снисходительно заметил Райнхард. – Катерозе никак не хочет сводить разные карты в одно – разбила образ супруга на разных братьев, отца и любовника, так что понятие мужа уже рассыпалось. Радует лишь то, что она на деле любит каждого из них, и крепко, в отличие от моей родной сестры, которая вообще не любит никого, оттого ей никто и не нужен. Боюсь, что ничего не смогу тут поделать, но постараюсь, там видно будет.
   Экселленц посмотрел на него так, будто увидел впервые, затем снова стал вежливо-предупредительным и спокойным. Император вполне домашним жестом протянул к нему руку:
- Помоги мне подняться, Йозеф, мне одному тяжело ходить ещё.
   Так. Вообще-то я не пылинка, крепкий парень действительно… Ишь, как смотрит – отвык я от столь искренних чувств, давно. Наше чинопочитание много убивает в собеседниках, право – такой барьер сами возводят, что аж дискомфортно, после коронации особенно было заметно. Но и сделать с этим ничего нельзя – обвал получится, как говорил Миттенмайер. Как он, кстати, очухался после нынешних новостей про новую культуру Хайнессена? Скоро узнаю. Ох, всё же какая подлость – разрезанная спина, так трудно двигаться, хоть ноги и в полном порядке. Придётся полностью перенести вес на помощника, какие-то проклятые несколько метров по кабинету, но тяжело ужасно. А только что казалось, что почти здоров…
   Прежде, чем осмелиться нормально, не мельком посмотреть в зеркало, Райнхард долго плескал в лицо холодную воду. Потом оставил под струей обе руки, чтоб лилось на зажившие запястья, там, где сутки назад были оковы, и резким движением поднял голову, чтоб рассмотреть своё отражение. Что ж, напрасные опасения, к счастью. По-прежнему всё в порядке, и хоть глаза и выглядят потемневшими, это лишь от их выражения. В мои восемнадцать, помнится, они ещё темнее смотрелись, а ведь сейчас я отчего-то и выгляжу восемнадцатилетним, и дело не в отрезанной гриве – интересно, чем это обколола меня Катерозе, если я столь заметно помолодел? Звезда из четырёх бриллиантов на лбу смотрится вполне логично, как влитая, хоть никогда ничего подобного не носил, и ремешок через лоб вроде совсем логичен. А сам я, такой же, как тогда, нет? Плечи вот шире заметно, можно даже в плащ не кутать, уже не холодно, как тогда. Эх, до чего ж тогда было холодно мне везде, даже вспомнить страшно... А казалось, будто ничего, вот скоро добегу, и согреюсь. Добежал, споткнувшись, ага, проклятый Изерлонский коридор... Ладно, проехали нормально последнее пятилетие, похоже, раскачка закончилась, придётся стартовать заново. Если эти словодельцы все такие хоть вполовину, как их начальство, решим кадровый вопрос на территории старого Рейха сразу. Уж ходить в чужой монастырь со своими монахами мне не привыкать - только тут нужны очень мобильные монахи, да и нет у меня столько у самого. Эх, как мне даже Сивелберга сейчас не хватает, а ведь Йозеф по основному образованию архитектор, чуть не забыл. Забудешь тут что угодно с этой болью, право - что ж само-то приключение не забывается? Надо выяснить, сколько пены я на себя собрал нынче - откуда-то же вылезли противники Белой Лилии, уж ни за что не поверю, что это все гражданские... Осень на носу, пора на Феззан скоро будет возвращаться, но, видать, припозднюсь теперь уже. Ого, какая боль в боку, аж на кашель прибивает, ну-ка, я, часом, кровью не харкаю ли? Ну хоть этого нет, уже хорошо. Должно быть, это ещё яд от парализатора не весь выветрился через лёгкие, вот и выстреливает так по-подлому. Ладно, пора. А то ещё бы с полчаса поплескаться - очень был бы не против, если честно, но не достою же. Ага, вот ещё одно наше отличие от врагов – хайнессенские под струёй воды плескаться ненавидят, им бы в корыте валяться только, якобы из экономии средств…
   Как назло, на пороге нога чуть подвернулась, и кабы не Йозеф быстро и аккуратно не подхватил покачнувшееся тело, риск рухнуть боком об косяк был слишком велик.
- Может, мне лучше отнести тебя на себе? - тихо шепнул Экселленц, эх, откуда ж он так точно чувствует, в каком тоне и как следует обратиться, чтоб моё настроение не падало? От короны у него это чутьё прорезалось, что ли – я же тоже иной раз делаю кое-что, не очень включая голову, как в лесу на Урваши, например…
   Райнхард упрямо мотнул головой:
- Нет, сделаем ещё один рывок - я хочу выйти на балкон сейчас, но тихо. Поддержишь там меня под локоть, а дальше видно будет, когда выйдем оттуда.
- А, - понимающим тоном по-прежнему тихо проронил Йозеф, - понятно. Но тогда держись руками за мою шею, до балкона я тебя донесу, а там уже сделаешь рывок. Не трать силы зря, Лоэнграмм, их ещё долго восстанавливать.
- Ладно, пусть будет так, - тихо обронил Райнхард, едва заметно улыбнувшись.
   
 
6. Командует сын


На пороге балкона Райнхард потребовал от Экселленца поставить себя на ноги, и в итоге оба появились там столь осторожно, что поначалу оказались никем не замеченные, чего он и желал. Тёплый августовский дождик спокойно моросил себе в сгустившихся сумерках. Вся мужская компания с интересом слушала Катерозе, что расположилась на самом краю, и оттого вся оказалась спиной к выходу из комнаты, и полностью почти преградила своими плечами возможность ей видеть, что происходит на пороге. Тем более, что новоиспечённая герцогиня увлечённо рассказывала слушателям что-то, что те с неослабевающим интересом слушали. Райнхард сам прислушался, не замечая, что тихо улыбается.
- И все, кто это видел, уверяли, что король выглядел так, будто казнили его самого, и ещё с месяц на нём натурально лица толком не было, - вздыхая, вещала девушка густым сопрано. – После и появилась у Генриха Наваррского новая поговорка «Верно, как то, что Бирон – предатель». Так что, как видите, бывало и хуже раньше у государей, вот что! – добавила она с апломбом не то старшей сестры, не то командирши. – Волк, я кому всё это рассказываю, а? Сейчас же прекрати хмуриться, пока я сама не разревелась тут из-за тебя! А не то ещё пострашнее чего вспомню и расскажу, оно тебе надо?
- Не надо! – поспешил пламенно заверить Миттенмайер. – Лучше что-нибудь повеселее, право.
- Ммм, повеселее? – задумчиво проворчала Катерозе. – Все хотят повеселее, стало быть? – с интересом осведомилась она у аудитории, и, получив немое одобрение, усмехнулась. – Ладно. Заехал как-то Александр Македонский в Синоп, а там на площади жил один очень весёлый и экстравагантный тип…
   Райнхард пожалел, что раны не позволяют ему в голос расхохотаться, и тихо сказал Йозефу:
- Вот кого мне очень не хватает при дворе, получается, с такой-то манерой легенды рассказывать…
- Ох, Лоэнграмм, да что б мы все делали без этой её манеры в ордене, да и ещё раньше! – тихим восторженным шёпотом отозвался тот. – Я тебе клянусь, не один десяток жизней спасён из-за того, что она вот так делает всякий раз – пересказывает древнюю историю как обычные байки. Правда, чего ей это стоит, мало кто догадывается, - добавил он уже с грустным вздохом.
- Я знаю, - ровным тоном произнёс Райнхард, аккуратно, насколько позволяла разорванная спина, шагнув к перилам, затем убавив снова ширину шага, добрался до них. – Кирхайс так же отлично зубы чертям заговаривать умел – правда, без лекций и экскурсов, но я-то видел, что с ним при этом делается. Правда, я сам помалкивал, изображал, будто купился на это полностью – чтоб ему настроение не портить, - навалившись грудью на перила, он подставил ладонь под дождь и прошептал едва слышно. – Клаус, ты был прав. И я сделаю это, пора уже.
   Молодой командор ордена Белой Лилии, вежливо кивнул и предпочёл оставаться страхующим, не мешая сюзерену отвлекаться на свои мысли. Тем временем раздался чёткий залп весёлого хохота, ознаменовавший собой финал байки про Диогена из бочки. Райнхард слабо улыбнулся, чуть скосив глаза на всю команду – только Оберштайн тихо улыбался, как самый старший и выдержанный – ну, скорее просто потому, что слишком хорошо знал, чего можно ждать от Катерозе. Кесслер и Миттенмайер смеялись, как мальчишки, запрокинув голову вверх – стало быть, успокоились и отвязались от мрачной напряжёнки, в которую их ввергло всё приключение с похищением их обожаемого Императора. Получается, этого от них Катерозе и добивалась – ах, сестрёнка, теперь мне тебя учить следует о себе думать, что ли? Тот ещё из меня учитель отдыхать, ага… Или снова те же амбиции – лично и собственноручно всё привести в порядок? Какие мы все разные и одинаковые, оказывается…
   Серый туман, какой-то очень мрачный он, право. Что это за скальники без растительности опять, какие они холодные, эти камни. Этак недолго и снега дождаться, да ещё и ледяной ветер в лицо. Почему я лежу здесь на спине, это же невозможно сейчас из-за ран, ну-ка, попробуем сдвинуться… Так, что за свинец в мышцах, право, они отказываются повиноваться. Скверно дело, да ещё и что-то явно нехорошее происходит прямо сейчас. Райнхард постарался вдохнуть поглубже – но всё выглядело так, будто кислорода на этой высоте было всего ничего, и это нисколько не помогло. Где это и что я здесь мог забыть?
- Вопрос поставлен некорректно, Ваше Величество, - раздался совсем рядом чей-то насмешливый бархатистый тенор. – Это Вас тут благополучно забыли, так что можете больше и не мечтать о возвращении к своим – везение закончилось, ха-ха!
   Ну, кабы ничего не происходило, тогда бы точно наступил ад, холодно подумал про себя Райнхард, пытаясь всё же проверить, насколько сильно парализовано сейчас тело, а так раз пытаются глумиться, значит, не всё может быть потеряно. Голос, он мне странно знаком, но я сейчас не могу никак сосредоточиться и вспомнить, кому он может принадлежать.
- Предположим, а тогда вы что здесь забыли? – с трудом сложив губы в ледяную усмешку, сказал император в серую пустоту перед ним. – И кто вы такой сам будете?
- Ну, разве венценосные особы дают себе труд думать о простых людях, коль скоро это не совпадает с их амбициями? – проскрипели тем же голосом, но уже с премерзкой интонацией. – Где им помнить всех, кого было приказано умучить в застенках, конечно…
   Нет, шевелиться не получается, но говорить сносно можно… Понятно, фокусы старого знакомого, что пять лет назад приходил в образе Яна Вэньли. Вот интеллигент какой, вечно прикидывается кем-то, комплекс неполноценности у него за тысячелетия житья начальником преисподней, что ли? Впрочем, можно и мне дурачком прикинуться тогда, будто не понял…
- А разные уроды полагают, что их все и везде помнить должны, как известно, - в тон поддержал Райнхард, вспоминая про себя молитву мытаря. – Потому и лезут на роль мучеников, как мухи на…
   Леденящий вой, сотрясающий непонятное серое пространство, заглушил возможные дальнейшие слова, и Райнхард даже позволил себе улыбнуться на редкость ядовито.
- А может, покажетесь мне всё же, некто несчастная жертва? – продолжил он, силясь не обращать внимания на боли в боках от нехватки воздуха. – Или вы не затем здесь, чтоб поквитаться, или обычный трус. 
- Ты сорвал мою миссию, дрянь! – взвизгнули прежним голосом совсем рядом, и над распростёртым на холодном камне молодым мужчиной нависла фигура в тёмном балахоне. – Ты глумился над моими соратниками, и спокойно отдал палачам! – у собеседника явно не было проблем с координацией движений, и он замахнулся каким-то длинным кинжалом, что ли, очевидно, пытаясь напугать, или же просто намереваясь ударить нарочито медленно…
   Райнхард пытался вздохнуть глубже, но почти не получалось – из-за этого он лишь скользнул усталым взглядом по пылающему ненавистью лицу командира оптинской делегации, и процедил уже совсем равнодушно:
- А, ты, лицемер с бревном в глазу, доросший до почти Каина, как скучно. Что, горе книжникам и фарисеям, стало быть, да?
- Тебе конец! – прорычал Клеменс, полыхая чудовищной злобой в глазах, и нанёс удар своим оружием.
   Рыкнуть в ответ «Да пошёл ты!..» дыхания уже не хватило, и Райнхард с презрением перевёл взгляд на клинок, что достаточно быстро двигался к его горлу. Вот же негодяй, Клаус, помнится, был безоружен, да и ударил тот его несколько раз. Я ранен и не могу двигаться – и отчего эти фарисеи традиционно любят резать тех, кто им не может сопротивляться? Вот уж точно, гнильё и труха внутри, на деле-то, как в Писании и сказано. Хороша миссия – убить во мне веру, стало быть, а не вышло – так убить и меня сразу, вот и всё…
   Клинок не достиг цели – крепкая рука убийцы была перехвачена у самого горла чьей-то очень хрупкой, но достаточно сильной, чтоб даже отбросить прочь всего торжествующего Клеменса. Его тело отлетело куда-то прочь, в серый туман, с яростным рёвом, заметно затихающим вдали. Разреженный воздух наконец-то удалось вдохнуть, и Райнхард попытался приподнять голову, чтоб рассмотреть, что произошло. У его ног стояли спиной к нему двое мальчишек, на вид не старше одиннадцати лет, если судить по росту, оба в мундирах Рейха без знаков различия.
- Всё, уже скоро не вернётся, - тихо сказал один своему напарнику, он был чуть повыше, с чёрными короткими волосами. – Успели вроде.
- Мог бы – я б его порвал, наверное, нервы не как у тебя,  - усмехнулся второй ему в ответ, тряхнув совсем по-фамильному золотой гривой, и сразу же метнулся к пытавшемуся приподняться и сесть на каменной тверди императору. – Папа, не шали так, тебе ж нельзя, ты ещё ранен, - протараторил он крайне взволнованно и осторожно обнял отца за шею одной рукой и крепко поддержал за плечи – другой. – Папа, не волнуйся, мы тебя вытащим, - добавил он почти умоляюще, заставив отца этим даже улыбнуться.
- Какой ты у меня тут взрослый, Александр, - почти с нежностью прошептал Райнхард. – Разве можно бояться чего-то под твоей защитой, а? – он весело подмигнул сыну, чтоб скрыть, что совершенно растаял внутри. – Представь мне своего напарника уже.
   Второй мальчик резко обернулся к ним, сверкнув бездонными синими глазами под чёрной чёлкой, и церемонно поклонился.
- Вы меня знаете, Ваше Величество. Я Феликс. Мой отец очень волнуется за Вас, он сказал мне, что Вы спасли его из преисподней.
   Райнхард почувствовал резкое и нехорошее головокружение. Ройенталь-младший заметил это и приник к его ногам, осторожно обняв колени старшего сюзерена.
- Папа, не волнуйся, это сейчас пройдёт, мы просто возвращаемся домой, - заботливо проворковал над ухом голос сына, но глаза уже начало застилать бледной пеленой. – Ну, двигаем, - деловито бросил тот напарнику, и прижался щекой к шее отца.

Ага, опять глаза закрыты, ну, это мы сейчас, чай, веки совсем-то не бетонные, да и тепло вокруг, нет этих холодных жёстких камней… Так. Можно даже улыбнуться, во всяком случае, очень хочется. Лежу на боку, стало быть, потому что на спине адово пламя так и гуляет, но уже у себя в кабинете, и все здесь – вот, левая рука у Катерозе в пальцах, явно только что укол делала, спасибо, дорогая моя новая сестрёнка. Справа Миттенмайер, конечно, с Кисслингом и Кесслером, Оберштайн вдали, всё верно, над всеми, Экселленц за колени держит – я что, опять умирал ненадолго? Бедняги, опять напугались, должно быть, эх, как моя ударенная голова-то штормит нехорошо. А вот Александру виснуть на шее я вроде бы не разрешал, откуда он здесь-то взялся, опять своевольничает, что ж с ним дальше-то будет, если в пять лет такой самостоятельный… Эге, а взгляд-то у него и впрямь как у взрослого, неужто правда приключение только что - не галлюцинации? Дожили, правитель Галактики, должно быть, это мне за мои дурацкие слова в юности, мол, что я знать не знаю, кто у меня вырастет. Впрочем, я уже ведь в шесть определился, что найду напарника, вот он и вырывается чуть вперёд меня, этак через пару лет подберёт всех наших отпрысков себе в команду. С такой сменой погибать не страшно, но уже и не хочется совсем, право…
- Вот мы и дома, папа, - деловито проговорил принц с чуть каверзной улыбкой, будто пытался насмешить или похвастаться. – Мама в порядке, сестра тоже, обе спят уже, ты вот только немного потерялся.
   Райнхард нашёл про себя, что происходящее ему скорее даже нравится, и тихо усмехнулся.
- Я заметил, что у тебя всё под контролем, Александр. А я между тем не познакомил тебя с твоей тёткой, - он хитро подмигнул сначала сыну, потом Катерозе, заставив её покрыться румянцем, чтобы по возможности уничтожить впечатление от слабости своего голоса, а затем с озорным одобряющим взглядом прошёлся по лицам друзей и соратников, пытаясь внушить спокойствие каждому.
- А мы уже знакомы, - тем временем с невозмутимой непосредственностью ответил ребёнок, радостно перебирая одной ладошкой волосы отца. – Она пообещала родить мне ещё трёх бойцов, так что я рад.
   Райнхард почувствовал, что его собственные щёки начинает заливать румянец, и постарался проворчать как можно суровее:
- Ишь, что в Рейхе делается, стоит мне отвернуться… Оберштайн, на послезавтра совещание штаба организуй. Отчёт по боям минувшей ночью уже готов, я полагаю?
- Да, Ваше величество, - тот вежливо поклонился со своей извечной невозмутимостью, и только очень внимательный наблюдатель, знавший его несколько лет – сюзерен, например, - мог заметить, что он слегка недоволен тем, что император рвётся работать в состоянии, в котором положено лежать в реанимационном отделении стационара.
- Дай сюда, пожалуйста, - голос императора сел окончательно, но он как будто этого вовсе не замечал, предвкушая получение интересующей информации…
- Райнхард! – вежливо, но сильно возмутилась Катерозе, так, что все её остальные доводы о недопустимости лишних нагрузок для раненого можно было успешно не озвучивать, и она и не стала, вложив их все в интонацию, но император лишь добродушно подмигнул в ответ, вложив в это серию своих доводов о том, что пара-другая страниц текста его не убьёт ни в каком случае, а узнав, что хочет, он будет чувствовать себя намного лучше, да и враги никогда не ждут, когда он сможет прийти в себя полностью.
   Это вызвало грустный вздох у Миттенмайера – он тоже видел раны на спине у друга, и хотя понимал обе стороны, но сам скорее разделял позицию девушки, но и резоны командира понимал, а оттого только и мог, что молча сокрушаться. Кесслер же вздохнул про себя с восхищением – он хотя и не имел полного представления об истинном состоянии монарха, но только что успешно завершившийся эпизод с обмороком на балконе и ворвавшимся в кабинет принцем, кричавшим совершенно по-взрослому: «Пустите к отцу, он может не вернуться!» иллюстрировал это достаточно хорошо. Кисслинг молча кусал губы – будь его воля, он просто запер бы господина в палате с роботом-реаниматором и пресёк бы все контакты того с внешним миром, пока полностью не выздоровеет настолько, что сможет снова выигрывать пятиминутный спарринг, особо не напрягаясь. Экселленц же смотрел ровно, с изучающим обстановку едва заметным прищуром, так делают, когда заняты рекогносцировкой – похоже, он полагал, что его обожаемый сюзерен, не смотря ни на что, просто знает, что делает, и на этот раз опасность ему пока не грозит, но не видел оснований озвучивать это тем или иным образом. Оберштайн молча протянул императору пачку листов с ничего как будто не выражающим видом. Тот тем временем сжал пальцами левой руки ладонь Катерозе, как будто не желал отпускать её от себя, и чуть протянул правую руку к документам. Александр резко прекратил свои забавы с волосами отца и стремительно откатился прочь, к его коленям, которые так и продолжал обнимать молодой кардинал Йозеф Экселленц, и уселся там, с длинным вздохом вытерев свой лоб рукавом.
   Яркий свет настольного бра в виде канделябра хоть и был кстати, но вдруг отчего-то начал сильно давить на виски, стоило прочесть всего лишь вешки, сделанные Оберштайном для удобства восприятия всего текста. Перед глазами едва заметно, но сразу густо обозначились чёрные лохмотья, свободно парящие в воздухе – конечно, их на самом деле не было, но так давало о себе знать множественное сотрясение мозга. Райнхард попытался игнорировать это, продолжая читать, но сначала буквы вздумали расплываться перед глазами, потом лоб заломило от нудной боли, как будто мало её было под ремешком, стягивавшем голову, а потом и вовсе к горлу стал подкатывать приступ тошноты, и пришлось прекратить чтение, чтоб не спровоцировать рвоту или новый обморок. Рука с листами бессильно обмякла, и от обиды нестерпимо захотелось расплакаться – должно быть, резь в глазах подспудно подталкивала как раз к этому. Но допускать подобное было нельзя ни в коем случае – ведь если с глаз начнёт течь, после это будет невозможно остановить, а отёков в побитой голове и без этого хватало, их там было столько, что иной раз казалось, что пропадает слух, да и сейчас уши будто затянуло ватой, стоило сконцентрировать внимание на тексте. Как назло, одна из глубоких ран на разорванной неизвестно сколько раз спине вздумала расшалиться сильнее именно сейчас, и Райнхард инстинктивно закусил губу, чтоб не застонать в голос.
   По волосам прошлись ласковые пальцы, и боль чуть отступила, дав возможность вздохнуть поспокойнее, затем нежные губы Катерозе тронули переносицу, прогнав чёрные сполохи из воздуха перед глазами. Куда делись листы, которые не оказалось возможности прочесть полностью, думать уже не хотелось.
- Райнхард, пить хочешь? – очень тихо спросила девушка, нежно посмотрев в глаза.
   Он хотел сказать что-то, подтвердить или даже высказать какое-то пожелание, но не смог шевельнуть губами от слабости. Но тонуть в горечи от досады из-за этого сейчас не пришлось – она молча хлопнула ресницами, взглядом дав понять, что всё поняла и не нуждается в пояснениях, и чуть сжала его ладонь, влив этим небольшую, но заметную порцию сил, так, что глаза уже не норовили подло захлопнуться, выкинув своего хозяина в какую-нибудь страшную реальность. В оставленную её пальцами ладонь тут же вцепился Александр обеими руками, и это прикосновение вселило какую-то странную уверенность, что скоро удастся справиться с этим кошмаром, даже если он займёт несколько недель.
- Я сегодня остаюсь с тобой, отец, - со стороны казалось, что это говорит не ребёнок, а как минимум взрослый юноша, лет этак не меньше шестнадцати… - не отсылай меня, пожалуйста, хорошо? – Райнхард снова понял, что хотел бы что-то сказать в ответ, что-то спокойное и рассудительное, дабы показать, кто в семье старше, но не только не может физически, но и не особо хочет что-то говорить вообще. – Всё будет в этот раз хорошо, поверь, - совсем тихо добавил сын, и посмотрел на родителя так, что тому показалось, что его обнимает тёплый летний ветер, уносящий значительную порцию боли прочь с пылающей огнём спины.
   Райнхард с грустью понял, что ничего не сможет ответить, и его хватило лишь на тяжёлый вздох. Он ощущал, что хоть смерть и не может сейчас вцепиться ему в горло или сжать шею невидимой удавкой, как уже было не раз, но именно оттого она и не добралась до него сейчас, что ей очень мешает наличие всех, кто сейчас рядом с ним. Его собственные силы куда-то исчезли, незаметно растаяв, возможно, окончательно, но это ещё не означает, что он продолжит умирать, как уже было сутки назад в плену. Наконец-то появилась уверенность, что боль и дурнота не смогут его победить, как бы ни усиливались иной раз. К губам приник тонкий стеклянный стакан, и раненый с наслаждением сделал несколько глотков, не успев даже толком обрадоваться, что именно апельсиновый сок оказался в стакане, тот самый, который он и хотел. Погибель отступила наконец на солидное расстояние, император был дома, среди родных и любящих его людей – там, на полу подвала, ему казалось, что этому уже никогда не бывать. Райнхард посмотрел на лица тех, кто отдал бы всё, что угодно, лишь бы облегчить его страдания сейчас, почти с удовольствием – и жалел, что не может сейчас вслух сказать им всем, что чувствует. «Я выживу теперь, не волнуйтесь», - попытался он передать эту мысль глазами, искренне надеясь, что хоть это получится. Сейчас он ужасно жалел, что доставил собой столько тревог и боли, и очень хотел бы попросить прощения за это, кабы не знал, что ему ответят, даже если бы он и смог сейчас говорить и сказал это. Похоже, надежда была не напрасной – взгляд каждого заметно потеплел, и Райнхард вздохнул уже с радостью. Он чуть расслабился, и сам не заметил, что сразу отключился от реальности.
- Спит. Крепко и хорошо, - с облегчением констатировала Катерозе, мигом прильнув губами к лбу раненого на секунду. – Впервые так глубоко за всё время, этак до утра проспит и не заметит.
- Отлично, поэтому я никуда не ухожу, - с апломбом повелителя заявил принц, устраиваясь лежа на спине так, чтоб головой упереться в грудь спящего отца. – Кисслинг, накроете нас потом, как уже делали.
- Конечно, Ваше Высочество, - с лёгкой улыбкой ответил начальник охраны, чуть склонив голову.
- Я тоже остаюсь, - тихо сказал Миттемайер. – Мало ли что, учитывая опыт прошлой ночи, а дома я всё равно не смогу спать спокойно, не зная, что здесь.
- Так и быть, оставайся, - с тем же апломбом отозвался Его Высочество, покровительственно подмигнув, и тут же добавил на редкость серьёзно и сурово. – Только больше не устраивай Феликсу нервотрёпок на тему про его отца. Заруби себе на носу – отец его ты, и никто другой, понятно?!!! – мальчик с важностью взрослого указал пальцем на того, кому говорил, и никто из присутствующих не ощутил ничего забавного, скорее заметил особую серьёзность сказанного. – И без того проблем хватает, не создавай лишнюю.
   Миттенмайер от смущения слегка улыбнулся и порозовел, но предпочёл молча кивнуть.
- Я тоже останусь, - севшим голосом проговорил Экселленц. – Всё равно не менее полуночи молитвы читать придётся, так эффективнее рядом получится, чем где попало.
   Принц внимательно посмотрел на него и благосклонно кивнул.
- Это ты дрался за него всю ночь, да? – с совершенно взрослым прищуром полюбопытствовал он как будто между прочим. – Я запомню.
- Я был не один, - смущённо улыбнулся молодой вице-командор ордена. – Справились, с Божьей помощью.
- Молодцы, - подчёркнуто великосветским тоном произнёс мальчик, величаво кивнув, совсем как его родитель ещё в бытность герцогом – от этого намёка взрослых мужчин едва не тряхнуло, как от разряда электричества. – Оберштайн, Кесслер, сделайте всё в стиле отца, не мне Вас учить, верно? – он проникновенно посмотрел на слуг Императора, слегка, но ослепительно улыбаясь, как будто ему и в самом деле уже было не меньше пятнадцати, и тем оставалось только ответить вежливым поклоном. – Когда он проснётся, Катерозе вас позовёт, не сомневайтесь.
   Оба силовика даже с интересом переглянулись, ощущая потребность в подтверждении своих ощущений касаемо тождественности поведения принца и его отца в молодости, и, удовлетворившись тем, что впечатления у них совпадают, с явным облегчением пожали плечами. Затем, попрощавшись с остальными вежливыми кивками, молча вышли вместе. Катерозе, тяжело вздохнув, провела рукавом мундира по лбу. Затем ещё раз проверила показания датчиков на руках императора и замолчала, застыв рядом, как и была, сидя на краю ложа. Неизвестно, сколько бы тянулась наступившая тишина, но через несколько минут её нарушил Миттенмайер, что так и не выпускал из ладони запястье спящего:
- Катерозе, он в порядке? Вроде всё выглядит спокойно…
   Карие глаза девушки полыхнули синим без перехода в изумрудный, но сказала она очень спокойно:
- Скажем так, лучше, чем могло быть. Понимаешь, эти уроды сильно посадили ему сердце, когда пытали. Я не могу колоть нужное количество обезболивающего, чтоб он ничего не чувствовал, но ведь раны нужно залечивать быстрее. А от боли он не может толком прийти в себя и не проваливаться в бред, который ему навязывает ударенная голова. Нам очень повезло, что он так спокойно заснул – каждый час здорового сна помогает ему удержаться, пока зарастают швы. Мы ещё не знаем, сломаны ли рёбра, а он уже рвётся на работу – не понимает, что может себя так убить окончательно.
- Как это всё знакомо, - прошептал адмирал сокрушённым тоном. – Кое-кто тоже умер в своём кабинете на работе, рядом со своим сыном… Но у него не было нас с тобой, верно, Катерозе?
   Принц наградил его тяжёлым взглядом, затем отвернулся, полностью устроившись на боку, и осторожно обнял отца за шею ладонями. Позже окружающие заметили, что ребёнок неслышно ни для кого, но что-то шептал, то и дело приникая лбом вплотную к телу спящего.
- Нашёл, что вспомнить, право, - похолодев, фыркнула новоиспечённая герцогиня. – Этот кое-кто собрал на себя всю толпу недозрелых дикарей в мундирах, вот и надорвался, расчищая поле. Кажется, я поняла, что наш Непобедимый хочет теперь сделать – заткнуть эту пустоту молодой порослью. Аристократы в первом поколении – страшная сила, вообще-то, особенно свеженькие, знающие настоящую цену всем сторонам жизни. Я всё равно не могу держать их у себя, озвереют от тупости плебса быстро, а в Рейхе им работы будет не меряно, пусть выкладываются, доказывая своё право на жизнь, им не привыкать.
- Катерозе, ты всерьёз намерена вывести орден с территории Новых земель? – с некоторым удивлением заметил Экселленц. – Уже сейчас? Так тебя скинут через пять лет тогда, это ж республиканская почва.
- А меня всё равно скинут когда-нибудь, тоже мне откровение, - сухо ответила девушка. – Как начнут жить совсем хорошо, так и кинутся свергать, это ж со всеми и везде происходит рано или поздно. Тем более, что я ни разу не легитимна изначально. Сам подумай, кто проплачивал всю эту толпу, с которой ребята хлестались всю ночь, пока мы отсиживались в Сан-Суси? Рейх никогда не жил так хорошо, как при Императоре Райнхарде, так отчего ж нашлось столько крепко заинтересованных в его устранении?
- Так феззанские же проплачивали вроде, ребята кое-что смогли выжать из пленных к моему приходу, - растерянно пробормотал юный воин. – Что розенриттеры – банда дегенератов уже, что старая аристократия – полные банкроты, а вот у этих хитрецов всегда деньги были и будут. Обида за вторжение одиннадцать лет назад, должно быть.
- И кто больше всех выиграл с того вторжения тогда? – тихо усмехнулась Катерозе. – Как раз те, кто и заказал нынешнюю заваруху. С кого кормятся, того и ненавидят, известная закономерность.
   Экселленц помрачнел, закусив губу, и оттого его фамильные черты Гольденбаумов приобрели заметную резкость, и едва слышно процедил себе под нос:
- «Ну вот опять перемена мест, иное небо иной войны, а на борту нарисован крест, и только здесь мы ещё нужны», - и умолк, внимательно вглядываясь в лицо своего императора.
   Райнхард самую малость, но улыбнулся во сне, и чуть сжал руки тех, кто держали его сейчас, будто из глубин сна пытался дать им повод перестать грустить. Затем чуть шевельнул ногами, будто раздумывал, не выпрямить ли их полностью. Катерозе осторожно погладила его по волосам свободной рукой, и ресницы спящего чуть дрогнули в ответ.
- Успокоился наконец-то, - взволнованно прошептала девушка. – Согрелся, значит, теперь пойдёт на поправку. Силён, кто другой бы только через неделю себя в себе полностью почувствовал на его месте.
- Так у нас не холодно же сейчас, наоборот даже, - озадаченно пробормотал Миттенмайер.
- Да я о другом холоде, - с досадой ответила Катерозе фон Кройцер, заметно скривившись на долю секунды. – Когда себя в безопасности не чувствуешь, что бы не происходило с тобой.
- Ааа… - растерянно обронил адмирал, сам не свой от ужасной мысли о Ройентале и воспоминания о разговоре с Императором шестилетней давности – про бурю, которая длится, не смотря ни на что…
   Он слишком любил и того, и другого, чтоб сметь им хоть что-то указывать, как это пытался делать Кирхайс, но именно поэтому он приходил в отчаяние от своей неспособности помочь, когда они начинали хандрить – посягать влиять на движения души друзей он боялся. Всё, на что хватало его разумения – пытаться создать своим обществом хоть какое-то подобие тепла и уюта, но Ураганный Волк каждый раз приходил в отчаяние, видя, что этих его усилий недостаточно, чтоб друзья могли отдохнуть однажды полностью. И хотя приключения минувшей ночи и чуть успокоили его по части Ройенталя, что продолжал себе вполне успешно сражаться за своего сюзерена уже в другой реальности, но тревога за Императора только усилилась. Он, к своему ужасу, тоже слышал слова «три несовместимых с жизнью ранения, это многовато», и хорошо знал их настоящий смысл. И знал, что «пойдёт на поправку» ещё не означает «сможет выздороветь», а тем более – скоро… А тут ещё и эти командиры ордена Белой Лилии разговоры о свержении режимов завели, нашли время и место! Вот и не захочешь, а согласишься с Оберштайном, что подозревает всех и каждого в чём угодно – вот что значит каких-то семь лет разницы, которых нам с Ройенталем не хватило, чтоб спокойно пропустить на совещании шпильку того мимо и не таить злобы. Подковырнул он их тогда, как спесивых мальчишек, а они оба хороши оказались, полностью повелись на провокацию – уж не из ревности ли, что кто-то поумнее их вдруг встал рядом с Императором сразу после гибели Кирхайса? Настолько поумнее, что даже обезумевшего от горя потери ближайшего друга Райнхарда умудрился привести в чувство, о чём им тогда даже мечтать не приходилось? Вот сейчас они с Катерозе дежурят здесь, а Оберштайну хватает хладнокровия ещё и делами заниматься, хотя он уже не раз делом доказал, что его собственное существование ничего не значит без Императора. А у него, Миттенмайера, есть чем заняться – и история пятилетней давности тому доказательство. Спрашивается, кому легче, а? И кто сильнее на деле? И лучше видит в людях – их-то с Ройенталем он на прочность проверял, а Катерозе спокойно допустил сразу, хотя вроде бы совсем не то происхождение, мягко говоря? М-да…
   В повисшей тишине вдруг стало слышно, как горько всхлипывает ребёнок от горя и недавнего волнения…
- Папа, бедный мой папа, - совсем тихо и явно не желая, чтоб его вообще слышали, но, видно, не в силах совсем молчать, шептал принц, осторожно трогая кончиками пальцев остриженные в плену волосы отца. – Папа мой…
   Миттенмайер почувствовал себя вовсе нехорошо и с ужасом взглянул на Катерозе, инстинктивно желая от неё подсказки, что делать. Та, чуть закусив губу, сделала в ответ не оставляющий иных толкований жест, приказывающий надёжно замолчать. Она могла бы объяснить ему, что происходящее к лучшему, что поведение принца доказывает верность предположения, что раненому стало на деле лучше – почувствовав, что опасность уже миновала, мальчик просто не может дальше сдерживаться, но это его горе быстро пойдёт само. Но Катерозе не хотела болтать всё это при ребёнке, видя, что тому тяжелее взрослых. И через несколько минут маленький и своенравный наследник престола окончательно уткнулся лицом в грудь спящего Императора и задышал тихо и ровно, прикрыв глаза.
   Неслышно подошёл Кисслинг и молча накрыл спящих плотным покрывалом.
- Это надолго, - спокойно кивнул он остальной троице. – Они прекрасно действуют друг на друга, не сомневайтесь. Сам видел уже.
- Вот и славно, - вздохнул, поднимаясь, Экселленц. – Тогда уж и Вы отдохните хотя бы первую половину ночи, мне ж всё равно молитвы над ним читать. А они пусть спят рядом пока, их силы нужны Его Величеству, пока он ещё так плох, а погода дрянь с этим дождём. К утру будет сложнее, так я разбужу Вас, как раз Ваши силы могут понадобиться.
   Кисслинг посмотрел на молодого кардинала долго и пристально, а затем молча кивнул и протянул ладонь для рукопожатия.
   
   Райнхарду снились белые лилии под нежным августовским солнцем. Их было много – целые поляны посреди зелени в цирках высокогорья, они сменили собой маковый сезон в первой половине лета среди скал. Они с Хильдой бродили среди этих туч цветочного великолепия по мраморной крошке, намытой весенними ручьями до состояния тропинок через пласты альпийских лугов, смеялись, обнимались и дурачились, забыв про всё остальное в Галактике. Им никто не мешал, кроме лёгкого ветерка, то и дело путавшего их волосы – там золотая грива Императора по-прежнему была ему до пояса. Императрица была столь же нежна и непосредственна, как и в их первую встречу, но и повзрослее себя нынешней, ждущей дочь. Райнхард не мог знать, что сам сейчас снится жене – тоже среди белых лилий, почти такой же, как и в свои двадцать, радостный, забывший про всё, кроме них двоих, и даже задорно напевающий «Люби меня на скалах» из репертуара бессмертной «Лазурной системы». Этот очень длинный и тёплый сон не раз помог Хильде после спокойнее справляться с тяжелым самочувствием последнего месяца беременности. И даже известие о произошедшем покушении, которое её всё же настигло до рождения дочери, не оказалось на деле ужасным ударом, чего справедливо очень опасался император – она по своей извечной привычке сопоставлять все известные факты, сразу поняла, что опасность на самом деле уже позади, вспомнив этот радостный эпизод. И, хотя Хильда этого так и не осознала, именно то, что это известие она получила не от кого-нибудь, а от фрау Оберштайн, с которой они подружились перед самой свадьбой Императора, когда кронпринцесса ещё носила фамилию Грюнвальд, на деле уже окончательно разрушило эту дружбу. А вовсе не все остальные дальнейшие интриги, вызванные появлением при дворе будущей Железной фон Кройцер.
   Этот сон имел также и другие очень положительные моменты – уже через четверть часа, оценив с помощью датчиков и своего безошибочного чутья состояние раненого, Катерозе с лёгким сердцем и настоящей радостью подобрала новый комплект препаратов, который стало наконец возможным применить. Это сократило адовы мучения венценосца ещё на несколько суток, позволив ранам на спине зажить значительно быстрее – правда, кроме самой новоиспечённой герцогини, об этом узнал ещё также Оберштайн, но это было равносильно тому, что информацией владеет уже неживой человек. Впрочем, враги короны, особенно значительно проявившиеся во время обеих Инститорий, и без этих знаний уже дали Императору Лоэнграмму прозвища Неуничтожимый и «живучий, что дикая кошка». Возможно было бы предположить, что кто-то из аристократов, имевших удовольствие наблюдать за тем, как пытали пленённого монарха, успел в это время всё же куда-то сообщить о том, что именно происходило в подробностях. Однако на самом деле, и ещё накануне Первой Инститории, когда видеозапись высокого качества всплыла вдруг на всех развлекательных каналах, и вся Галактика получила возможность в деталях рассмотреть, что вытворяли в пленным монархом его враги на полу подвала, сомнений в тщательной подготовке покушения уже ни у кого не возникало – вот только реакция населения на всех без исключения планетах оказалась явно не той, на которую рассчитывали те, кто запустил эти кадры в эфир… Как, впрочем, и реакция самого Императора на этот скандал – скупая и добродушная полуулыбка и единственная фраза: «Было дело, ага…», после которой подстрекатели к революции оказались растерзанными собственными сторонниками… 
   Во всяком случае, уже в это время, пока венценосец счастливо спал, не слыша даже тихих песнопений молящегося юного кардинала, с рвением истового ревнителя не брезговавшего и земными поклонами, стало известно о нескольких самоубийствах среди крупных феззанских банкиров и странных катастрофах, в которых погибли шестеро глав крупнейших промышленных корпораций старого Рейха. Были найдены убитыми также руководитель популярного в Галактике философско-эзотерического движения «Твори добро», генеральный секретарь ассоциации «Дети позитива», лидер неформального течения «За здоровый образ жизни», председатель президиума благотворительного фонда «Наследие подающих» и глава общественного молодёжного движения «В едином строю». Эзотерическая организация «Под крылом сына утра» перестала существовать, поскольку все её члены ровно в полночь, собравшись в лесах у ритуальных костров, совершили единовременное самоубийство. Неизвестна поныне также судьба руководителя сети псевдорелигиозных общин «Дети матери», исчезнувшего этой ночью с семьёй и полной казной своей организации. Штаб-квартира резиденции общественной организации «Плащ доблести» взлетела на воздух вместе с заседавшим там с вечера внеочередным съездом региональных руководителей. Общество любителей выживать в экстремальных ситуациях «Зёрна» поспешило объявить о самороспуске – однако именно этой ночью бесследно исчезло не только его руководство в полном составе, но и членские взносы за последние четыре года его существования. Существовало также поверье, будто, собирая сообщения о всех этих инцидентах в одну папку, Антон Фернер мурлыкал себе под нос странные вирши, и даже обронил вполголоса странные фразы:
- Кто сказал, что бесполезно биться головой об стену? Ух, ведь вырастили смену! – и сардонически рассмеялся с очень довольным видом.
   
   Райнхард проснулся и расплакался. Он обнаружил, что не может говорить, хотя паралича лицевых мышц не было и в помине. Ужасная слабость, когда даже двигать рукой было очень трудно, и без того вместе с сильным жаром, то и дело стремившимся захватить тело, сильно угнетали его, а тут ещё и это обстоятельство… Тот факт, что Александр умчался куда-то чуть раньше, позволил ему разрешить себе горевать с почти ребячьим отчаянием, и Катерозе пришлось попросить жестом мужчин удалиться. Однако когда Кисслинг через положенные четверть часа осторожно заглянул в кабинет, он обнаружил сюзерена уже полностью спокойным. Райнхард держался руками за шею своей новой сестры, и молчал, прикрыв глаза и слушая что-то, что она вполголоса говорила нараспев, нежно и заботливо поглаживая пальцами его волосы. И, хотя он был ещё мертвенно бледен, а румянец на щеках вызывал скорее тревогу, от всей его неподвижной фигуры веяло уже вовсе не обречённостью погибающего. О чём начальник охраны даже позволил себе сказать вслух расстроенному адмиралу и уже порядком уставшему от ночного бдения кардиналу. Последний кивнул спокойно, будто и ожидал услышать подобное, и лишь сдержанно сообщил, что должен отлучиться ненадолго. После чего Миттенмайер всё же решил осмелеть – ему слишком давили на виски воспоминания о том, как ему очень давно когда-то досталось от командира сразу после гибели Кирхайса, а также недавнее шествие по подземному ходу вслед за Эльфридой – и просто тихо вошёл в кабинет, а затем позволил себе присесть на край дивана. Райнхард чуть приоткрыл один глаз, увидев в лучах утреннего солнца чуть ссутулившуюся фигуру друга, едва заметно кивнул в его сторону, но тому вполне хватило и этого сдержанного знака внимания, и он чуть выпрямился, радуясь про себя, что его присутствие не доставляет дискомфорта.
- А потом, когда горожане разорвали на куски обоих столь уважаемых недавно ревнителей демократии – Лебелло ещё сильно повезло, как видишь, - невозмутимым светским тоном щебетала Катерозе с улыбкой Джоконды, - Вильгельм, смотревший на это без всяких эмоций, проворчал себе под нос: «Ну, Людовик-Солнце, берегись меня, Сумрака!». Впрочем, играться парням на их век хватило вполне – при том уровне технического развития этой части человеческой цивилизации. Таким образом, время, когда Хайнессену понадобится свой Вильгельм, составит у нас лет пять где-то, понимаешь? У меня уже есть четыре кандидатуры, поглядим, как они смогут собой распорядиться. У них будут чуть иные амбиции – учитывая, что они сами выросли из уже республиканской почвы, как столь любимые тем населением тюльпаны.
   Райнхард открыл глаза, посмотрел на собеседницу, явно желая что-то сказать, но смог лишь скептически улыбнуться. Тем не менее, девушка понимала явно гораздо больше, чем для неискушённого наблюдателя мог сообщить взгляд императора, и разговор у них был на деле не менее содержательный, чем если бы один из них всё же мог говорить вслух.
- Ну, да, да, Райнхард, я понимаю, кем надо быть, чтоб обожать тюльпаны, это подобие пивной кружки, что рядом с лилиями даже не валялось, - весело усмехнулась на безмолвный посыл собеседника Катерозе. – Но в остальном и эта аналогия верна – не ты ли назвал гиенами убийц Лебелло? Но кто мне мешал подменить луковицу-то? Цветок, да не тот – так что мне всё равно придётся вернуться к тебе, как ты и хочешь сейчас.
   Голубые искры в глазах Императора, потерявших от боли свой цвет, усилились – вот и всё, что мог бы отметить сторонний наблюдатель, кабы такой сыскался, но даже этого молодой герцогине хватило, чтоб полностью понять, что желает сказать венценосец.
- Ах, успокойся, пожалуйста, - нежным тоном любящей сестры попросила она, вдруг ослепительно улыбнувшись. – Ты скоро снова поправишься, но это же не значит, что я тебя оставлю, пойми же это наконец! Мы всё равно все как один – а значит, всё получится.
   Райнхард высвободил правую руку и настойчиво пошевелил пальцами в воздухе, будто требуя вложить в ладонь что-то.
- Что, перо дать? – с сомнением проворчала Катерозе, и, насупившись от хлопка ресницами собеседника, проворчала тоном недовольной школьницы. – Ни за что, читать ты уже пробовал, мало тебе? Это ещё намного сложнее будет, почему ты не хочешь понимать? Я не хочу, чтоб тебе стало ещё хуже, ясно?
   Раненый всхлипнул с почти детским сожалением и резко поймал её ладонь своей, крепко сжал её…
- Ну, не печалься, это вряд ли надолго, скоро сможешь полностью быть собой, - Катерозе снова взялась нежно ворковать, как настоящая сестра. – Ну не могу я же тебе позволить превратиться в растение-эпилептика, верно? Ну что тебе так убиваться из-за нескольких суток на восстановление? – её тон не сменился, даже когда Райнхард злобно скривился, как раненый волк. – Всё верно, но разве стоит позволять убийцам радоваться, погибнув уже на финише, а? Держись, ты же мог держаться, когда ждал нас там? Вот и сейчас сможешь, всё это пройдёт скоро. Мы ещё прогуляемся с тобой по горам, - добавила она совсем тихо, но этого вполне хватило, чтоб её подопечный резко вскинулся, как будто желая закричать в голос так, чтоб задрожал потолок, и, полыхнув ужасающей молнией в глазах, с такой силой схватил девушку правой рукой за плечо, что та, потеряв равновесие, рухнула спиной на диван под его ладонями.
   Со стороны казалось, что у императора вспышка запредельной ярости – и Миттенмайер, разинув рот от ужаса, побоялся пошевелиться. Однако, судя по спокойной реакции Катерозе, она вполне ожидала столь эмоциональной реакции собеседника – а всё же, у них действительно слишком много общего, мелькнула себе глупая мысль – не зря так хорошо смотрелись недавно на балу в паре, всего-то за сутки до похищения… Вот почему, стало быть, они и на расстоянии друг друга способны чувствовать, чего уж точно никак не могли предвидеть похитители – какая-то позавчерашняя невестка погибшего республиканского героя, неинтересная старому Рейху совсем жительница окраины Галактики, и вдруг путает им все карты, буквально переворачивая игральный стол. Не так ли рассуждали и аристократы-мятежники, затевая свой недоброй памяти Липтштадский заговор – безвестный дворянчик, вдруг ставший маркизом, поскольку спас страну от иноземного агрессора, это столь же нереально и оскорбительно для них, да. Как и три танца нынче этой пары на балу, то-то фрау Оберштайн, она же кронпринцесса Грюнвальд в прошлом, была при этом белее мела, с почти чёрными, вместо голубых, глазами… Похоже, она была ещё более сердита, чем после её собственной помолвки после спектакля в Опере, когда Оберштайн прилюдно надел ей в ложе кольцо на палец, после чего последовал единственный жест – одобрительный кивок Императора, и больше никаких событий или свадебных торжеств. А теперь властелин, ликвидировавший аристократию как класс, сам даёт титул герцогини даме, что формально даже не подданная его короны – и Оберштайн молчит, как камень, не он ли восставал против любой формы фаворитизма, помнится, ещё на пути к трону? Даже представить размер скандала сложно, если только это всё не часть плана, продуманного заранее… С другой стороны, не чепуха ли это всё по сравнению с жизнью Императора, право, терялся про себя в мыслях Миттенмайер, пытаясь также понять, что могло скрываться за намёком о прогулке по горам, но безуспешно. Тем временем Райнхард, тяжело дыша и явно будучи довольным оттого, что его маневр удался и он может смотреть на Катерозе сверху, как старший и командир, хмурился всё сильнее, поскольку вспышка так и не позволила ему вернуть себе дар речи.
- Осторожно, Райнхард, этак от напряжения тебя может снова срубить, а уколов тебе ещё хватит на всё нынешнее приключение, - с тихим восхищением прошелестела девушка. – Не волнуйся, всё будет хорошо, сам же понял уже. Не делай рывков, быстрее справишься.
   Император, сильно раздосадованный тем, что горло его так и не слушалось, отчего ничего не получилось сказать, смирился и решил вернуться к прежней форме разговора. Миттенмайер нисколько не удивлялся происходящему, помня, как эта пара без слов рычала друг на друга в ванной дворца Сан-Суси, и лишь позволял себе с интересом наблюдать. Венценосец на миг блеснул торжествующим выражением радости на лице, будто получил какое-то приятное известие, а затем улыбнулся почти по-детски, будто желая что-то попросить, и тихо вздохнул. По-видимому, он при этом ослабил свою звериную хватку, и Катерозе тихо, но звонко рассмеялась.
- Я и тогда тебе сказала, что не позволю тебя обижать никому, - подмигнув чуть с хитрецой, ответила урождённая фон Кройцер. – Разве я дала повод в этом сомневаться? – она просияла столь тихой и светлой улыбкой, что стоило бы усомниться в том, что такая доставалась ещё кому бы то ни было в Галактике.
   Райнхард истово, по-мальчишески, замотал головой, слегка зажмурившись, затем с явным благоговением прошелся ладонью по её огненной гриве, вздыхая уже не то с грустью, не то с радостью.
- Но тогда бы ты не отпустил меня на Хайнессен, и мы бы уже оба обрадовали бы своих убийц, - с леденящим слушателя хладнокровием отозвалась на его непроизнесённые вслух слова Катерозе. – И не раз. А там грохнули бы не только нас с тобой, но и ещё кое-кого, - она холодно подмигнула. – И трон вообще бы никто не спас, вместе со всей Галактикой. Ну не грусти ты, прошу тебя, я же здесь, с тобой, - с нежностью добавила она, протянув руку, чтоб приласкать его волосы.
   Райнхард поймал её пальцы, чтоб галантно поцеловать, но после не смог сдержать накатившее откуда-то изнутри горестное рыдание, и рухнул головой на грудь своей спасительницы. Та осторожно обняла его за плечи, чтоб не задеть раны на спине, и тихо взялась успокаивать, как огромного – император не относился к некрупным экземплярам мужской породы, а в свои тридцать вымахал ничуть не хуже самых рослых своих старших соратников – юношу, который просто не может уже переносить слишком тяжёлые страдания, выбравшись наконец из ада. Долго это делать к тому же не пришлось – он вскоре, чуть подняв голову, снова молча передал ей какую-то новую мысль, и даже снова взялся делать какие-то жесты пальцами руки, настойчиво прося о чём-то. Катерозе на миг задумалась, не иначе, как над тем, что уловила, и проворно выбралась из объятий, усевшись на диване.
- И куда нужно забраться? – озадаченно спросила она раненого, что смотрел на неё почти жалобно. – Так, я думаю, это рабочий стол, да? – тот медленно хлопнул ресницами. – Ладно, я не торопясь потрогаю, где что, будешь мне подсказывать.
   Впрочем, найти нужное особого труда не составило – в результате уже через пару-тройку минут на свет появился крохотный гербовый кейс, явно запрограммированный открываться только в руках законного владельца, и Катерозе невозмутимо принесла его хозяину. Тот, проделав с вещицей нужные манипуляции, извлёк из её недр винтажное украшение, заставившее девушку сначала побледнеть, а затем замолчать на некоторое время, дабы не дать возможность брызнувшим слезам хлынуть сильным потоком. Браслет классического стиля, в форме лилии, выполненной из серебра и циркония, отделанных изумрудами и сапфирами – тот самый, который она пять лет назад, тоже в августе, на Преображение, сама надела на руку уже почти прозревшему Императору, прежде чем удрать прочь из курортного домика на Феззане… Это было слишком сильно и неожиданно, и она замерла неподвижно, сражённая полностью.
- Хорошо, - произнесла наконец Катерозе упавшим голосом. – Ты по-прежнему мой командующий, брат. Прости, если обидела тебя в тот раз – я бываю слишком неуклюжая часто.
   Райнхард улыбнулся лучезарной улыбкой победителя и снисходительно покачал головой, не удержавшись от искушения насладиться эффектом, затем просто протянул к собеседнице ладонь, будто упрашивая взять его за руку. А потом, с удовольствием ощутив снова, что дорогие ему руки ласкают его волосы, сам не заметил, как провалился в сон, где светило горное солнце и шумела река среди скал. Улыбка так и не исчезла полностью с его губ, возможно, решив поспорить своей свежестью с утром после затяжного дождя.
- Волк, - тихонько позвала Миттенмайера Катерозе, - подтащи-ка мне кейс с препаратами сюда, пока он так хорошо лежит. Поставим ещё одну комбинацию – быстрее получится со спиной хотя бы…

   Сон прервался через три часа – от резкой боли в спине, такой, что хотелось выть совсем по-звериному, в полном отчаянии от нескончаемости этой пытки. Райнхард очень смутно понимал, что эти страшные боли означают скорое заживление ран, но это сознание не могло даже обрадовать его сколько-нибудь заметно, скорее, утешало то, что на фоне невозможности говорить не стоит беспокоиться о том, чтоб сдерживать крик. Он попробовал держаться за ладонь Катерозе, но вскоре был вынужден отказаться от этого, чтобы не сломать сестре пальцы. К его полному ужасу, перед глазами встало оранжевое марево с чёрными шевелящимися хлопьями, дышать стало очень сложно, да ещё и слух то и дело взялся подводить, как будто уши заложило не просто ватой, а звукоизоляцией переборок на крейсерах. Виски сдавило так сильно, что возможность молча позвать Катерозе на помощь полностью ускользнула в небытие, и помощи ждать уже не приходилось. Оставалось лишь надеяться, что в беде его не оставят и рано или поздно вытащат из этого кошмара – но это только если случайно не получилось умереть, а такой уверенности не было. Любые ощущения, кроме боли, стремительно перестали существовать, и понять, остался ли ещё в собственном теле, было фактически невозможно. Райнхард попытался произнести про себя хотя бы молитву мытаря – и не смог сделать даже этого под давлением рыже-чёрного ужаса, как будто сама способность мыслить оказалась парализованной. Время тоже исчезло – и, похоже, на этот раз выбраться из ада просто не представлялось возможным. Вероятно, могло пройти уже несколько дней, а может, и того больше, и Райнхард понял, что не выдерживает и сдаётся. Это было очень унизительно и болезненно – как будто вместе со стоном из него выдирали сердце, хотя его он уже не мог ощущать. Горечь, как ни странно, спокойно себе появлялась – как будто страдания могли нарастать до бесконечности… Но если есть боль, но нет сил, может быть, он ещё жив? Райнхард остатками сознания попытался сложить единственную мысль. Нет, он не согласен так. Не хочу, вот и всё, на что хватило раздавленного болью того, что от него осталось. Боль не отступала, намереваясь, как видно, усилиться, но рыжий начал потихоньку затушёвываться чёрным…
   Опять закрытые глаза, ага, раньше оно даже побешивало, а сейчас уже радует – хоть какая-то перемена в этом ужасе. Так, пробуем, должны найтись силы, раз ощущение себя вернулось. Ох, как в снег упасть без комбинезона, ну же… Получилось, слава Богу! Ага, дневной свет, а, всё нормально, я у себя в кабинете на диване, спиной вверх, только вот бока чуть давит какой-то чехол, пластиковые бинты, что ли. Голова мокрая, но это скорее приятно – интересно, что тут пришлось вытворять со мной моим бедолагам-друзьям, пока я не очухался? Райнхард с искренним удовольствием вздохнул и неспешно обвёл взглядом зону видимости, с удовлетворением ощущая лёгкую пульсацию крови под ремешком на голове. Он увидел бледное лицо Катерозе совсем рядом, с пылающими синим огнём глазами – ага, именно такая, как тогда, с букетом белых лилий в спальне у Оберштайна, значит, ничего-то ему тогда не привиделось, просто зрение пыталось вернуться в её присутствии…
- Как долго меня не было? – произнёс он глухим голосом, ещё не осознавая, что может говорить.
- Вот это да! – раздался где-то рядом сочный баритон Миттенмайера. – Умеете же обрадовать, Ваше величество!
- Я же сказал вам, что через десять минут он придёт в себя, - уверенно отозвался спокойный голос Экселленца. – Как видите, две минуты были даже лишними.
- У меня нет Вашего опыта работы со Святыми дарами, кардинал! – с запальчивостью мальчишки фыркнул адмирал, явно совсем недавно будучи перепуганным насмерть. – У меня и нервы ни к чёрту!
- Да и слава Богу, что нет, - с невозмутимостью потомственного аристократа ответил клирик. – Не думаю я, что Вам бы от него был толк, адмирал, а нервам Вашим – и подавно. Зато молиться Вы можете иной раз так, что и пара епископов может отдохнуть рядом – так что каждому своё, не переживайте уж.
- А это интересно, - неторопливо произнёс император, основной целью которого было ощутить, что может говорить вполне сносно. – Мне отчего-то думается, что духовенство в мундирах офицеров на мостиках флагманов смотрелось бы вполне естественно и логично. Как-нибудь я обязательно подумаю над этим.
- Нет, мне это уже нравится! – не выдержала Катерозе и проворчала слишком высоким голосом, чтоб можно было подумать, что она и впрямь рассержена. – Не успел выжить, а уже рвётся на работу!
- Не ворчи, сестра, - тихим тёплым тоном произнёс Райнхард, пытаясь потянуться всем телом. – Я вовсе не хотел вас всех пугать, просто так получилось. Лучше кофе свари всем, по тому рецепту, что на курорте был.
   Катерозе издала стон взрослой уставшей женщины, не очень-то радующейся тому, что её мысли правильно угаданы, и отправилась выполнять указание. В зоне видимости обозначился юный отец Йозеф.
- Я тебе кое-что привёз, Лоэнграмм, - шепнул он так, что вряд ли слышал ещё кто, кроме раненого.
   Затем, повинуясь молчаливому разрешению, протянул почти к лицу обе ладони – на них внушительно расположилась огромная, явно нагрудная не то золотая, не то комбинированная из разных драгметаллов цепь с кулоном в форме равностороннего креста из огромных чистых топазов с чуть сиреневым оттенком.  Эти камни заставляли надолго остановиться на себе самый взыскательный взгляд, завораживая своей глубиной и какой-то струящейся из глубины невидимой, но вполне ощутимой мощью. Райнхард поневоле залюбовался суровой драгоценностью, ничего подобного ему не приходилось видеть нигде и никогда, даже во время инспекции изъятых у пленных аристократов сокровищ. Надлежало признаться, что в то время он был гораздо моложе и не понял бы истинной ценности предмета, мозг сурового амбициозного лидера, привыкшего довольствоваться всем очень простым и скромным, был слишком переполнен разнообразными впечатлениями, чтоб можно было всерьёз остановить внимание даже на такой вещи. Сейчас Райнхард кожей ощущал, что перед ним кое-что, что во внешней простоте и изяществе намного серьёзней короны Рейха. Он с интересом протянул руку – и отчего-то понял, что звёзды, так никогда и не будучи пойманными ладонью, ещё с детства, наконец ответили полностью, прислав себя в образе того, что можно было взять и потрогать.
   Кулон лёг в руку свободно и спокойно, будто бы и совсем привычным будничным движением, и даже не казался столь тяжёлым, насколько на самом деле был, по оценке тех специалистов, которым когда-либо приходилось лицезреть и исследовать эту драгоценность. Ещё никто не знал, какой мистический ужас будет вызывать у врагов династии Лоэнграммов один вид этого украшения, которое Император Райнхард Первый очень полюбит носить уже во время Второй Инститории, а сейчас оно просто очень обрадовало своего нового владельца, как запах белых лилий, всегда вызывавший появление у него свежих сил. Да и сам венценосец был немало удивлён, когда его появление в парадном мундире, дополненном полученной сейчас столь естественным образом вещью, заставило его родную сестру грохнуться в обморок, и такая же реакция была у феззанского епископа уже в следующем году, когда монарх решил не пропускать ни одного богослужения на двунадесятые праздники. С его личной точки зрения, то, что понравилось ему просто потому, что было очень эстетично и вызывало у него приятные ощущения, не должно как будто ввергать кого-либо в столь сильный дискомфорт… Да и Экселленц смотрел на то, как легко вещь перешла к новому хозяину, с искренним восторгом, и без малейшего намёка на негатив.
- Спасибо, Йозеф, а что это? – с тихой ясной улыбкой поинтересовался Райнхард, любуясь игрой света внутри креста, что занял собой полностью всё пространство ладони. – Это прекрасно, я вижу…
- Ну, я не сомневался, что Вам понравится, Ваше Величество, - церемонно произнёс кардинал, и только очень намётанный взгляд мог увидеть, что он с наслаждением давит почти высокомерную усмешку. – Соблаговолите в таком случае принять эту вещицу в дар?
- Разумеется, приму, - как будто с деланным безразличием произнёс венценосец, однако в его доселе холодных глазах уже полыхнул мальчишеский задор. – Но после кофе ты поможешь мне подняться тогда, как и вчера, - и он почти с детским удовольствием от нежданного подарка прижал кулон к щеке, инстинктивно пытаясь охладить её прикосновением гладкой поверхности.
- Не извольте сомневаться, Ваше Величество, - продолжил в тон сюзерену Экселленц. – Эта сложность нынче вообще не вопрос, - и с улыбкой довольного ребёнка указал взглядом на то, что как-то уже успело появиться в его руках.
   Райнхард взглянул и уже обомлел от удивления. Мощная стильная трость, из тех, что ещё и служит завуалированным оружием, выполненная с такой претензией, что вопрос, кому она могла принадлежать, повисал в воздухе сам собой… Не то топазы на рукояти, не то алмазы, висмутовое покрытие на их оправе, сама ореховая, что ли, или дубовая даже? В общем, непозволительная роскошь якобы, по нашему мнению образца регентства, ага, уже можно смеяться над собой тогдашним. М-да, успевай я обращать внимание на то, что может просто порадовать сиюминутно, может, и не превратился бы в подобие самоубийцы. Ну да ладно, жалеть не о чем, кроме того, что заставляю близких нервничать.
- Верно, это очень пригодится, - с искренним уже добродушием произнёс император, чтобы не выглядеть глупо, как ему казалось. – Рискну предположить, что оно всё принадлежало одному человеку?
   Экселленц на миг воззрился на него с обожанием и восторгом, затем молча кивнул, снова становясь невозмутимым царедворцем. Райнхард, сообразив, что присутствие Миттенмайера смущает собеседника, величаво приподнял бровь и пристально посмотрел на кардинала долгим взглядом, затем чуть склонил голову набок. Поняв намёк, Йозеф придвинулся губами к уху сюзерена и прошептал:
- Кайзер Рудольф, кто ж ещё? Когда окрепнешь, я тебе ещё один документик покажу, Лоэнграмм, чтоб ты не сомневался, что он это точно для тебя приберёг в своё время. Да и взял ты регалию спокойно – а между прочим, она посторонним руки обжигает, вообще-то, доказано не раз.
- Хорошо же от меня кое-что запрятали, в таком случае, - ослепительно улыбнулся Райнхард, ничем не выдав волнения на этот раз. – Ладно, будь по твоему.
- От меня тоже, - едва слышно усмехнулся Экселленц, оставаясь, впрочем, весьма серьёзным. – Я и сам не знал, что моими руками в Сан-Суси столько всего открывается. После поговорим, - и, дождавшись царственного кивка, он почтительно отступил от ложа своего государя.
   А тот не то задумался, не позволил каким-то известным только ему самому ощущениям завладеть собой, и пришёл в себя только когда Катерозе, неосознанно важничая после недавней нервотрёпки и возни с перевязками раненого, возникла рядом уже с огромными кружками дымящейся амброзии. Как назло, к её вящему неудовольствию, где-то под воротником мундира затрещал сигнал вызова, и, вручив вторую кружку Миттенмайеру и взглядом попросив поухаживать за императором вместо себя, она отошла на несколько шагов, к окну, что указывало на то, что она уже чувствует себя разбитой. Автоматика безжалостно наяривала почти истеричным тоном, прежде чем уставшая девушка успела добраться до регулятора на блоке связи: «Я вижу дым, но я здесь не был. Я слышу дым, я чувствую гаpь. Я знать не хочу ту тваpь, что спалит это небо». С тяжёлым вздохом, заметно поникнув головой, Катерозе произнесла вполголоса, но холодным безупречным тоном повелительницы:
- Иоланда, в чём дело, ты беспокоишь меня в не самый подходящий момент, - и в это время окружающим стало заметно, что её глаза поменяли свой цвет с лазурного на изумрудно-зелёный. Райнхард даже отметил это про себя, и с огромным интересом прислушался к разговору – так, что остальные поневоле последовали его примеру.   
- Командор, тебе надо вмешаться, у нас тут студенческие волнения серьёзные, того гляди, камни полетят – а стрелять ребята из оцепления боятся, - с ледяным спокойствием отозвались глубоким контральто на том конце связи. – Уж извини, что дотянули до такого дела, но эти ж интеллигенты долбаные явно забузили как раз потому, что тебя на планете нет.
- Ну так дай мне сюда командира оцепления – сколько там мяса на площади против пары монад уже? – усталым голосом произнесла Катерозе, проворным автоматическим движением доставая из воротника очки гарнитуры и настраивая их над бровями.
- Пять тысяч, - с грустным вздохом ответила соратница. – Сейчас тогда переключу на мальчишку, он не боится, но хочет остаться щепетильным. Когда он примет решение, я ему даже подкрепление дам.
- Ну, пять – это чепуха, - холодно усмехнулась Катерозе, - это ж попугаи накрученные всего лишь, не тридцать же штук. Что хоть требуют-то, вслух, конечно?
- Да как всегда, - скучным тоном произнесла Иоланда. – Ничего нового или интересного.
- А, так я и знала. Как звать этого парня и в каком он чине?
- Капитан Габриэль Вальжан, командор. Переключаю.
   Лицо Катерозе на мгновение приняло чуть озадаченное выражение, будто она старалась припомнить, не приходилось ли ей слышать ранее указанное имя, затем стало нарочито скучающим и безразличным ко всему окружающему – как можно было догадаться, она уже видела, с кем ей предстоит сейчас говорить, и подготовилась к этому.
- Слушаю тебя, капитан, говори, - с холодным апломбом царицы проговорила она, прикрыв глаза ресницами чуть дольше, чем обычно это делает уставшая от всех и вся дама.
   Сквозь шорох помех прорвался чей-то бархатный баритон:
- Леди фон Кройцер, что мне делать? Мне не нужна слава организатора побоища!
- Ты что, капитан, у меня совета спрашиваешь, что ль? – грустно усмехнулась Катерозе, наградив собеседника колким взглядом через оптику гарнитуры. – Сам не знаешь, как быть?
- Миледи, я не боюсь ответственности, но не хочу подводить Вас! – с горечью произнёс молодой офицер. – Простите дурака, но мне действительно нужна подсказка, прошу Вас.
- Ладно, раз просишь, - с ледяным спокойствием отозвалась Катерозе. – Вели своим людям переключить полифункционалы на снотворный газ, сам пойдёшь повыше их, да чтоб поээфектнее смотрелось постарайся. Стрелять будешь плотными очередями из бластера, так, чтоб почти по головам, но на дюйм не доставало, и в две руки, потеатральней. Когда побегут – пусть на проходах вяжут всех, кто рискнёт дёрнуться куда не надо. Парализаторы тоже разрешаю, но только плазменные. Управишься с такой забавой, надеюсь, Габриэль?
- Это я смогу, миледи, - с некоторым замешательством проговорил собеседник, - но что потом с этой грудой тел делать? Там же мародёры набегут сразу.
- Тебе к тому времени помощь подойдёт. Загрузите туши и отвезёте в агентство досуга «Клеопатра», пусть неделю там отрабатывают свой общественно-полезный эквивалент, раз такие озабоченные нынче, что бузу развели на пустом месте. В Союзе за такие шалости КПР сразу битами по голове на глубину в два метра отправляло, забыли про это нынче, видать.
- Я понял, миледи, благодарю Вас, - почтительным тоном прошелестел офицер. – Разрешите откланяться.
- Удачи, капитан Вальжан, - церемонным великосветским тоном процедила девушка и вежливо улыбнулась, медленно кивая. – Я надеюсь на Ваше мастерство сегодня. Иоланда, - позвала она уже тоном не то старшей сестры, не то закадычной подруги. – Иоланда, слышишь меня?
- Конечно, Катерозе, слушаю, - ровным тембром отозвалась связь.
- Ты этого парня себе ночью в спальню берёшь нынче? – деловито осведомилась Катерозе, ничем не нарушая образа очень усталого человека, вынужденного заниматься не тем, чем хочет в данный момент.
- Мммм, надо подумать об этом, я даже не знаю, - угрюмо проворчали в ответ.
- Не вздумай зевать, именно сегодня, когда он разгребёт эту кучу, - с изрядной долей высокомерия произнесла соратница, - и не смей жеманиться! Иначе, когда он получит полковника, ты уже не будешь его интересовать, как сейчас, он будет думать о женитьбе на комнатной пианистке и рукодельнице, ага.
- Ты невыносима, - с тяжёлым вздохом фыркнула собеседница. – Совет просила не я.
- Будто как бы, - с дружеской ехидцей отпарировала Катерозе. – Вечно ты звонишь со всякой чепухой и не вовремя, ха-ха! Ладно, отчёт и видео мне завтра на стол, посмотрю, наработает ли он на майора, а ты не вздумай обломить его сегодня, поняла? Это всё или ещё что осталось?
- Слушаюсь, командор, - убитым тоном выдохнула Иоланда. – Да, всё. Слово и дело.
- Слово и дело, Иоланда, - солнечным тоном попрощалась Катерозе и уставшим жестом взялась паковать гарнитуру, сняв её в лица.
   Как только она успела закончить, перед ней возник Экселленц с дымящейся кружкой кофе и сиятельной улыбкой, загораживая от неё спиной вид на густо покрасневших императора и адмирала:
- Хорошие новости про Иоланду, наконец-то!
- Ага, а то уже были сомнения, - тихо кивнула головой будущая, а на деле – уже настоящая Железная фон Кройцер. – В двадцать четыре рожать никто не обязан, но и оставаться куклой нельзя.
- Хорошие семьянины – не всегда хорошие люди, ага, - вежливо кивнул головой Экселленц, не шевелясь.
   Повисла крохотная, но заметная пауза.
- Закрой рот, Миттенмайер, это не про тебя, а про особей вроде Ланга, - раздался вдруг тихий смешок императора. – Работа диктатора посложнее нашей с тобой будет – а спасибо даже потомки не скажут.
   Адмирал пробормотал что-то совсем нечленораздельное, истово мотая головой.
- Остынь, раз переволновался из-за меня, - тёплым тоном продолжил увещевать его венценосец. – Нервы с возрастом не становятся крепче обычно. Чем лучше ты на деле, тем сильнее будут ненавидеть, не забывай. Пусть резвятся, как считают нужным – это их территория, и им виднее, что с кем делать и как. Чего ты там опять про Оберштайна бормочешь? Хорошо, что напомнил – совещание штаба назавтра я не отменял, вообще-то, так что и сам это учти, понял?
- Райнхард! – быстро всучив Экселленцу опустевшую кружку, взметнулась Катерозе, и порхнула к ложу Императора побыстрее значительного количества тренированных мужчин. - Тебе что, мало было только что, стало быть?! – всё, что она могла сказать как врач о целесообразности и возможности рабочих моментов в том состоянии, в котором был раненый, вполне красноречиво уместилось в этих её словах.
   Но венценосец встретил её столь спокойной и сияющей уверенностью улыбкой, что она предпочла умолкнуть и лишь позволила себе вложить свои пальцы в его ждавшую их ладонь.
- Не надо волноваться, Катерозе, меня вполне устраивает то, что меня занесут на носилках, а ты будешь рядом, не бойся, это совсем ненадолго. Кое-что я должен видеть сам, ты меня понимаешь ведь? Даже если я отключусь вдруг, то так будет даже лучше для нужного мне дела, - он чуть сжал её руку и пристально посмотрел в её изумрудные, с синими искрами сейчас глаза, будто продолжил уже молча.
   Девушка озадаченно кивнула, затем упрямо замотала головой:
- Это слишком опасно ещё, пойми, - с грустью проговорила она тоном просительницы.
   Райнхард весело подмигнул ей, будто сам просил не волноваться зря.
- У нас с тобой и так самая опасная работа, что поделать. Кто, если не мы, а? Так и быть, я позволю тебе в этом году улететь на Хайнессен – не ты ли обещала мне вернуться целой?
   Катерозе собиралась ещё протестовать, но в этот момент ей на плечо аккуратно легла ладонь Экселленца:
- Пусть, сестра, он знает, что делает. Я его соборую нынче вечером – и всё получится, - тихим уверенным тоном произнёс молодой кардинал.
   Она замолчала в замешательстве, прикидывая в уме, не стоило ли бы всё же настоять на своём, призвав на помощь эмоции Миттенмайера. Но она была обижена на адмирала за его излишне эмоциональное восприятие рабочего момента с инцидентом на Хайнессене – таких особо честных добряков в своём окружении она старалась не держать, дабы не травмировать их психику. А то, что оба брата вынуждают её молча мириться с решением, которое ей не кажется благоразумным лишь потому, что рискует сейчас не она, а дорогой ей человек, не нравилось ей настолько, что игнорировать просто так это она не могла. Тем более, что парни галантно позволяли ей сейчас молчать, спокойно обдумывая свою реакцию на их доводы. Неизвестно, куда бы и к чему вздумало бы двинуться в итоге беспокойное сердце молодой герцогини, кабы в кабинете среди наступившей тишины вдруг не раздался ещё один уверенный в себе, и крепко, голос:
- Получится, тётка, я тоже пойду на совещание с отцом, - с суровым апломбом властелина произнёс принц, неторопливо приближаясь с довольно нахально сложенными на груди руками. – Не бойся за него, он сильный.
   Катерозе только и оставалось, что выразительно хлопнуть ресницами, чтоб задавить глубокий вздох.
- Ага, пропустите мужчин к алтарю, девочки, - лязгнула она с будто весёлой усмешкой. – Ладно, будь по-вашему, куда мне тут тогда ломиться уже. Потом не говорите только, что я вам не пыталась возразить.
- Вот уж в чём мы пока не погрязли ещё, - ласково улыбаясь, отозвался Райнхард. – И тем не менее, Катерозе, а не осталось ли чего на орденской кухне, вроде мяса по-тевтонски, а? Я что-то сильно голоден нынче, сестра, разве это не хороший знак, право?
- Да-да, конечно, я и сама сторонник вековых устоев, - уже с весёлой дружеской ехидцей фыркнула девушка, втайне обрадовавшись тому, что трудное решение уже было принято, и медленно поднялась на ноги. – Схожу сейчас, проверю.
- Катерозе, - поспешил окликнуть её Экселленц сразу, как только ему пришлось убрать свою руку с её плеча. – Я не Бай Шань, конечно, но скрипка у меня с собой в салоне – так что после трапезы порадуетесь все.
- О, так это меняет дело, - уже полностью спокойно, но явно обрадовавшись известию, отозвалась миледи. – Думаю, Его Высочество вполне оценит это сегодня.   


7. Подлое прошлое.


Свинцовые тучи с мрачной грозой в августе – они нависли над половиной Одина, как видно, и вполне соответствовали общему настрою, царившему в этот раз в рабочем кабинете Императора. Доклад Фернера об интересных событиях, произошедших сразу на вторые сутки после покушения на жизнь монарха по всей Империи вызывал разве что желание грязно выругаться – у всех без исключения присутствовавших на совещании штаба. Поскольку из Оберштайна по традиции ни у кого не было особого желания выуживать жутко интересующие всех сведения о состоянии самого Императора, а Миттенмайер и вовсе появился в последние секунды перед началом, усевшись на своё место с необычной для себя наимрачнейшей миной, на каковую был способен – общее настроение было немногим лучше, чем чуть более пяти лет назад, когда известие о скорой смерти венценосца погрузило всех в тёмную депрессию. Кесслер тоже не помог соратникам в этом, отвлекая их сообщениями о поимке террористов, выбравшихся резвиться в злополучный вечер, и как будто вовсе не понимал, что именно интересно всем в данный момент. А уж тот факт, что как в воздушном, так  и в наземном бою с врагами участвовали какие-то посторонние вместо силовиков Рейха и вовсе возмущал собравшихся до степени личного оскорбления – и это ещё обещало очень сильно сдетонировать. Выражение лиц после знакомства с полным докладом о боях, проведённых орденом Белой Лилии, который вместо удовлетворения вызывал лишь раздражение от того, что придраться бывалым воякам на деле было не к чему, было более чем красноречивым и единым в высоте степени негатива. Из-за этого Миттенмайер и не смотрел ни на кого, не желая помогать раздувать это буйство, и упорно прятал взгляд где-то на пустой поверхности стола.
   Он действительно размышлял над словами Катерозе фон Кройцер о том, что повышение качества жизни людей ведёт лишь к катастрофам для тех, кто старается сделать людям хорошее, соблюдая их интересы и блага. Вот сейчас, вместо того, чтоб радоваться, что Император спасён, весь штаб бурно негодует из-за того, что не смог толком поучаствовать в операции по спасению – и вот уже Меклингер как будто робко уточняет, кто такая вообще эта выскочка фон Кройцер. Помнится, он и насчёт Биттенфельда пять лет назад прошёлся – дескать, этот кабан смог спасти Его Величество потому, что был равнодушен к искусству, вот какая тупица. Сам не понимает доселе, что сказал – мёртвые статуи и холсты в его системе ценностей важнее человеческой жизни оказались, получается. А вот нынче Биттенфельд вдруг порадовал – от него можно было ожидать диких воплей по типу «какие-то оборванцы из Союза, да работали вместо наших Чёрных Рыцарей!» - но вместо этого было вполне себе доброжелательное любопытство без всякой корпоративной зависти. Правда, столь шумное, что даже вызывало опасения, не перейдёт ли их пикировка с Валеном вообще в скандал – оба любители уточнять детали как будто, на самом деле просто молчать не могут от избытка темперамента. Мюллер вот молчит глаза долу – не похоже на него, интересно, о чём думает, покушение на Урваши вспоминает, видать? Или тоже грустит, видя, как растёт почва для разных пакостных измышлений вокруг имени Императора и Рыжей с Хайнессена? А ведь верно – сперва три танца на балу за сутки до похищения, теперь известие о том, что миледи спасла жизнь правителя Галактики – сплетникам из старого Рейха уже достаточно для самых грязных версий. Чего только не болтали, помнится, перед свадьбой Императора, узнав, что невеста беременна… Сейчас венценосная чета ждёт дочь – тоже повод для досужих измышлений на свой гнилой манер. Чем честнее и чище человек, тем гуще будет грязь, в которой постараются испачкать его имя, это уже закономерность, точно. Мюллер-то также с этим делом знаком, когда женился – столько было хиханек про вдову Яна Вэньли, мол, обменяла адмирала Союза на имперского, предала героев республики. И всем плевать, что у людей просто любовь – или причина злобы именно в этом? Та-ак, это подсказка, надо будет запомнить, кто начнёт делать намёки про появление якобы фаворитки у Императора, от того добра не жди. Что это я начал мыслить, как Оберштайн – старею, да? Эх…
   Меклингер, ты меня уже раздражаешь своей вкрадчивой вежливостью – не ты ли больше всех волновался когда-то давно, что молодой император не спешил жениться, а теперь вслух сожалеешь, что у кронпринцессы только девочки пока? Лучше бы сам жениться поспешил в таком случае, осторожный ты наш интеллигент-искусствовед, только б мне самому не сказать это всё вслух однажды.
- Хватит уже завидовать успеху молодёжи, у них даже семей нет, - весомо, хоть и негромко, раздалось вдруг посреди общего гула. – Не их вина, что они оказались нынче нужнее нас, главное – что справились.
   Повисла гробовая тишина – и не без причины, ведь эти слова произнёс не кто-нибудь, а Айзенакх, который фактически никогда не разговаривал вслух, предпочитая изъясняться исключительно жестами. Едва ли не единственный раз коллегам удалось услышать его голос – и это было перед злополучной кампанией против засевших на Изерлоне остатков республиканцев, когда случилась катастрофа, и стало известно о смертельной болезни Императора. По этой причине стон, повисший в помещении и вырвавшийся у всех остальных одновременно, был окрашен в тона едва ли не мистического ужаса и гудел гораздо громче, чем пять лет назад. Оберштайн снисходительно усмехнулся, желая, по-видимому, озвучить общее мнение – дескать, не пугайте соратников, адмирал,  у них и так нервы натянуты порядком, но не то раздумал, не то не успел. Биттенфельд молча замахал в сторону того ладонями, нисколько не смущаясь, что выглядит смешно, и прошептал с каким-то детским выражением:
- Вы слишком много сказали, не накликайте опять беду! Пока Вы молчите, всё не так страшно…
   Айзенакх индифферентно пожал плечами, снова умолкнув на неизвестное никому в Галактике время. Все взгляды вновь уткнулись в Миттенмайера, как будто изливая немую жажду новостей и деталей – всем же было известно, что вызволять пленного венценосца пришлось одиозной миледи фон Кройцер, которой все дружно скорее побаивались, чем воспринимали её в штыки только лишь как креатуру Оберштайна, и ему лично – единственному из всего штаба. Его участие в этой операции казалось всем вполне оправданным, историю о стародавнем, ещё при Гольдебаумах инциденте, когда самого Миттенмайера бросили в застенок с намерением убить, да столь прочно, что даже лучшему другу пришлось просить вмешаться того, кто станет Императором много лет спустя, знали все. Во всех подробностях – в том числе и то, что именно рука будущего венценосца остановила руку убийцы. Ничего приятного от того, что эти факты известны, никогда не ощущалось, и Миттенмайер полагал, что если будет вдруг известна сцена в чулане, когда он снимал оковы с друга, а Катерозе собственноручно прикончила убийцу, то от этого также не будет ничего хорошего. Любители томно повздыхать и потрепаться о судьбоносности поступков на деле ничего не понимают в том, насколько это всё тяжело на деле, для них оно не больше, чем болтовня о новинках драматургии в сезоне, верно, Меклингер? Ну, ты-то у нас вообще охотник до подробностей, кто где стоял и в какой позе, да что сказал, пропади оно пропадом, всё это ваше дешёвое интеллигентное любопытство, ненавижу! Миттенмайер с тоской и грустью поднял голову, понимая, что совсем игнорировать зрительные контакты с соратниками невежливо, но ничего хорошего не ожидая от предстоящих разговоров. Утаить настоящую роль Катерозе в спасении Императора казалось ему немыслимым и несправедливым, но сообщить прямо, как было дело, означало задеть хитрую струнку мужского шовинизма и дать повод для нехороших улыбочек, хоть бы и начисто скрытых под хмурыми лицами. Невозможность решить эту головоломку приводила его в отчаяние, а оттянутая пауза так и не помогла найти подсказку – по крайней мере, так ему казалось.
   Однако, когда Миттенмайер поднял голову, первое, что случилось – это хлестнувший его столь сильно, что оказался замечен первым, взгляд Мюллера. Выражение лица того вроде бы оставалось всегдашне приветливым, но в глазах тёмным пламенем мерцало колючее: «Не смей ничего говорить о деталях!», и Ураганный Волк вздохнул с облегчением. Спасибо тебе, Мюллер, уж ты-то знаешь, что к чему, ты, сменивший кучу флагманов при Вермиллионе, заслоняя своими кораблями «Брунгильду», пока мы с Ройенталем шмоляли по правительственным зданиям, весело зависнув над Хайнессеном… Да и про приключение в авто на Урваши, когда ты закрыл нашего командира собой, рассказывал тоже не ты… Миттенмайер чуть заметно хлопнул ресницами, чтоб дать понять, что понял сказанное, а затем, дабы замаскировать это движение от остальных, чуть отвёл взгляд в сторону. И тут же наткнулся на сверлящие его бешеным пламенем глаза Биттенфельда, в которых пылало: «Молчи про это приключение, добром прошу!» Это влило солидную порцию хладнокровия – рыжий кабан также знал, что сказать, он, который выносил Императора из огня в столице на Хайнессене, когда Рубинский взорвал едва ли не весь город, его стоило слушать. Так же молча подтвердив Биттенфельду, что понял его, Миттенмайер уже смелее отвёл взгляд дальше и увидел уже хмурый взгляд Валена, который гласил: «Я бы промолчал на твоём месте». Чёрные глаза Кесслера также пылали настойчивым требованием помалкивать, это было тем более приятно увидеть от того, кто защищал Императрицу с принцем, что решил выбраться на свет, от злобных чудовищ в человеческом обличье. Айзенакх тоже смотрел пристально и явно намекал, что не хотел бы сейчас лишних слов вообще… Похоже, обращаться к Оберштайну за подсказкой после этого вовсе не следовало, весело подумал про себя Миттенмайер, с тайным злорадством отмечая, что остальные вовсе не ждут от него детализированных сообщений про поход в подвал особняка Эрледиджен, который следовало бы отныне именовать по старой фамилии владельца – куда он девался, кстати? – особняк Ипатьева, так его и будут именовать сначала штабные, потом остальные силовики… А раз не ждут, то можешь горевать, Меклингер, подробностей не будет вообще. Миттенмайер ограничился угрюмым сообщением о том, что спецоперация была счастливо проведена вовремя, и миледи фон Кройцер, которую уместно именовать именно так, поскольку наличие мужа с фамилией Минц на данный момент скорее атавизм, виртуозно провела её, будучи фактическим командующим и главным исполнителем. А также он, Миттенмайер, свидетельствует, что воспринимать сказанное им следует именно так, и никак иначе, в противном случае он вспомнит старую традицию укорачивать языки с помощью поединков и всё, что вместе с этой традицией связано… Баллерляйн очень вовремя налил ему стакан воды, и Миттенмайер отмахнулся от остальных взглядов, решив вдруг выпить воду вовсе не залпом, а нарочито не спеша. А затем умолк вообще, внезапно ощутив полное, ничем не способное быть возмущённым, спокойствие и застыл, сложив руки на груди. Он не видел, что Оберштайну пришлось спешно увести свой взгляд в никуда, чтоб одобрение, щедрым осенним ливнем струившееся с его всегда бледного лица, не было направлено прямо на Ураганного Волка и не сподвигало полагать, что они успели договориться прежде. Биттенфельд, правда, не удержался от одобрительного кивка и сиял себе, вполне довольный услышанным. Мюллер тихо улыбнулся только глазами и взялся глядеть в никуда, как будто благополучно проскочив ещё один опасный инцидент и уже не видя причин уделять ему внимание. Кесслер и вовсе изобразил ровный одобрительный кивок, как всегда, прямее некуда.
   Неизвестно, имел бы эпизод продолжение, кабы резко и с грохотом не распахнулась вызывавшая у всех трепет нужная дверь – можно было поклясться, что открылась она от хорошего пинка, столь яркое впечатление оставил у всех этот момент… Разумеется, это было неправдой. Однако в помещение стремительно вошёл принц, и у взрослых мужчин началось страшное дежа-вю, столь похож был пятилетний ребёнок походкой и взглядом на того, кто столько лет водил в бой флоты под их командованием. Ощущение было тем более сильным, поскольку на мундирчике у наследника престола красовался отцовский адмиральский ещё кортик вместо шпаги, но никакого плаща Его Высочество не надевал, он и после ещё долго будет манкировать плащи, отшучиваясь, мол, что отец его набродился по Рейху в плаще за них двоих. Но сейчас кроха смотрел на соратников отца вовсе не детским взором, с неторопливым интересом скользя взглядом по лицам, и вызывал этим настоящий мистический трепет – каждый чувствовал, что взвешен, оценен и учтён кем-то ещё более могущественным, чем тот, кого они все привыкли видеть своим властелином. И этот кто-то уже не носит в себе старые воспоминания о прошлых кампаниях, когда всё было намного проще, и герб Лоэнграмма ещё не красовался над всей обитаемой Галактикой, не стеснён старой дружбой и не желает позволять быть себе спокойным и снисходительным, чтоб не вызывать аллюзий с основателем Рейха – а решать будет со всей настоящей страстью, на деле присущей пылкому сердцу Райнхарда Первого, и с холодной головой своей матери, которая всегда пряталась за плечом Лоэнграмма Первого, дабы спокойно подсказывать ему, что делать. «Вот вы какие, стало быть, что ж, поглядим, на что вы способны будете дальше», - казалось, думал про себя совершенно взрослый человек, отчего-то пока находящийся в теле малого ребёнка, но осознающий также и плюсы этого обстоятельства. Они не понимали также полностью, но сильно нервничали ещё из-за одного обстоятельства – принц появился не в сопровождении матери, появление которой было бы для них привычно и логично, и не кронпринцессы Аннерозе, что вынуждена была заменять собой в этом случае Императрицу, и даже без других взрослых сопровождающих. Совершенно один, как и его отец в юности при дворе кайзера Фридриха Гольденбаума – это никто не осознавал напрямую, но чувствовал на подсознании как полное тождество, так и разницу в реальном возрасте ребёнка и родителя. И повисшее в результате молчание нарушил  тоже принц, а не кто-либо из присутствующих. Он едва заметно прищурился, продолжая этим фраппировать взрослых бывалых вояк, и сказал нарочито спокойно, но с интонацией даже не своего отца, а ещё более спокойными нотками, за которыми угадывалась не привычная добрая натура Императора, а просто дремлющая пока мощь:
- Господа, мой отец очень плохо себя чувствует, и я прошу Вас сильно не утомлять его рабочими вопросами.
   Церемониальные поклоны прошли в полном молчании. Дальнейшее тоже прошло в гробовой тишине, порядком ударив каждому по нервам. Носилки с бледным Императором, лежащим на них спиной вверх, люди Кисслинга занесли и уложили прямо на пустой стол. Глаза венценосца были закрыты, на левой руке он лежал головой, правой ладонью он держался за пальцы Катерозе, что шла рядом, не глядя ни на кого. Сам Кисслинг оставался с другой стороны носилок. Однако пауза не затянулась.
- Садитесь уже, - почти безжизненным голосом произнёс Райнхард, открывая глаза. – Я должен кое-что сообщить, - и он поднял голову, чтобы с интересом взглянуть на всё собрание. – Хотя я не намерен нынче умирать от ран, они у меня слишком серьёзные на этот раз. Пять лет назад я позволил себе вслух сказать одну глупость, за которую мне очень стыдно, - его глаза чуть вспыхнули, но каждый заметил, чего стоит ему вообще говорить. – Короче, мой сын доказал мне нынче, что будет мне достойным наследником, что я и довожу до вашего сведения сейчас. Таким образом, в случае моей гибели никакой путаницы не будет.
- Папа, ты нынче не умрёшь! – вскрикнул принц так, что остальным стало прохладно, и с быстротой молнии очутился рядом с отцом, нежно обнял его за шею. – Я тебе не дам, не позволю, пойми уже, всё это пройдёт, - добавил он уже столь тепло, что у бывалых вояк заметно защипало в глазах. – Не говори больше вслух это.
   Райнхард ослепительно улыбнулся и чуть кивнул головой, отчего его алмазная звезда на лбу вспыхнула несколькими яркими искрами.
- Ну разве можно не послушаться, верно, господа? – насмешливо прищурившись, снова оглядел собрание Император. – Честь имею представить Вам наследника престола, Александра Зигфида фон Лоэнграмма.
   В ответ на положенный приветственный салют принц лишь вежливо кивнул головой и отпустил отца не сразу и с явной неохотой. Тот продолжил с тихой полуулыбкой прежним слабым голосом.
- А сейчас я должен засвидетельствовать тот факт, что говорю с вами лишь потому, что жив и цел благодаря стараниям вот этой известной вам дамы, Катерозе фон Кройцер, - паузу для поклонов он использовал для того, чтоб поглубже вздохнуть, и добавил уже с привычным соратникам пламенем в глазах, с которым объявлял им когда-то новые решения в кампанию против Яна Вэньли. – Я пожаловал ей титул герцогини, хотя она вроде пока не в восторге от этого. И это ещё не всё. Я учёл наш накопленный опыт, пока правим, и принял решение пожаловать вам каждому тоже титул – хотя наследные привилегии я не ввожу, наследники будут подтверждать своё право ими владеть. Но я не могу столько лет тянуть империю на ручном управлении, не заботясь о своих помощниках и соратниках. Распоряжения какие следует уже отданы, все подробности узнаете в рабочем порядке. Какие будут вопросы? – он медленно, но неумолимо поник головой сначала на свою руку, а затем застыл неподвижно с полуприкрытыми глазами.
   Пауза грозила повиснуть, и её прикончил Биттенфельд, вспыхнув костром, как всегда и часто:
- Ваше величество, даже ради столь важных сообщений не стоило в таком состоянии появляться!
- Может, ты и прав, да и у меня свои резоны, - слабо улыбнулся Райнхард, не шевелясь. – Говорят, умри, но сделай, да по мне всё же - сделай, но не умирай. Я учёл наши наработки, времени у меня в плену было для того достаточно. Теперь придётся учиться воевать не так, как мы когда-то привыкли, поэтому времени может не хватить, - он открыл глаза, и алмазная звезда снова полыхнула множеством разноцветных огней.
   На этот раз никто не мог похвастаться уверенностью в том, что Император посмотрел на него лично хоть раз, столь сквозным и расплывчатым был этот взор, в котором ясно читалось, что его обладателю сейчас слишком больно, чтоб можно было позволить себе роскошь тратить силы даже на такую малость. Тем не менее, Райнхард смог это сделать – ради этого он и назначал совещание. Биттенфельд, похоже, пропустил сообщение о том, что он также становится титулованным аристократом, вовсе мимо ушей – слишком занят беспокойством о состоянии сюзерена, что плевать хотел на такие «мелочи». Мюллер грустно улыбается – ага, ничего не имеет против, но и полностью солидарен в уже сказанном – мол, лежал бы ты и выздоравливал лучше… Вален немало удивлён, но даже обсуждать решение не желает – сказано, значит так тому и быть. Айзенакх как будто и вовсе ждал, что услышит то, что услышал – и ничего против не имеет. Кесслер даже тихо и по-доброму улыбается, а ведь он не из тех, кому безразлично, что приказывают. Остальные присутствующие не прочь пообсуждать новость на досуге, но явно обрадованы. Все довольны, надеюсь? Стоп, есть и недовольство, чувствуется, кто же это тогда… Меклингер, вот как, не ожидал. И как хорошо скрывает – не побудь во время оно Райнхард слепым, он бы не смог уловить эти эмоции сейчас. Ну, на Миттенмайера и Оберштайна можно не смотреть, они не обидятся, да и в их реакции сомневаться не приходится. Что ж, намекнём, что я понял, что есть кому быть несогласным со мной. Райнхард отпустил руку Катерозе и как будто ничего не значащим движением взялся за рукоять королевского палаша из Кёнигсберга – того самого, что прихватил из Сан-Суси после блуждания в неизвестной толком реальности. Взоры собрания инстинктивно обратились к древнему клинку, который венценосец будто нарочно повернул к присутствующим так, что можно было прекрасно рассмотреть и чёрного прусского геральдического орла на откидной части гарды, и тевтонский крест на клинке, и красного Бранденбургского орла на тулове рукояти – там, где у «братьев» этого клинка был когда-то вензель Императора Вильгельма Гогенцоллерна – там, где она ложится в ладонь. Сторонний наблюдатель, будь у него такое желание, мог бы  даже прочесть девиз на клинке… Бриллиант в массивном перстне на пальце блеснул чуть зловеще, доказывая своё право на существование на монаршей руке. Общий сдавленный вздох восхищения, ага, каждый как будто не отреагировал, но эмоции-то, их никуда не спрячешь, все рады, хоть и удивлены… Не все. Кто-то заметно недоволен и насупился, ну так теперь я не трачу время на всех по очереди, один резкий взгляд и дальше несколько мимо лиц, в интерьер, есть! Успел, точно, Меклингер, это ты, и мне плевать, если ты это понял. Тогда тебе придётся понять, что нельзя при мне так хмуро воспринимать Катерозе – вот на кого направлен твой основной негатив, оказывается… Ну да, ты и на Хильду, помнится, очень косо смотрел – и дело явно было не в её полоумном братце, просто жеманное якобы недоумение, что она делает среди такой мужской компании. Чего бледнеешь-то, я ведь всего лишь прямо взглянул на тебя пару раз, или тебе уже есть от чего трепетать? Интеллигенция – состояние души, стало быть, экое горе…
- Я так понял, что других возражений нет, - с лучезарной улыбкой проговорил Император, не особо смущаясь тем, что глаза не выражают ничего, кроме боли. – Тогда я послушаюсь Биттенфельда и в ближайшие дни буду валяться и стараться поправиться. Уж как оно получится – сам не знаю, похоже, веселье только начинается. Впрочем, нас теперь уже чуть больше, - и он радушно усмехнулся, покосившись на молодую герцогиню, что смотрела в никуда, закусив губу. – Не соскучимся.
- Это так, - раздался вдруг голос Меклингера, чуть подождавшего и воспользовавшегося начавшейся паузой после этих слов. – После затяжного боя, в котором безусловно бойцы ордена Белой Лилии были на высоте, не далее как сегодня, несколько часов назад на меня вышли представители отрядов, собранных под патронажем адмирала Мурая…
- Что?! – ожила вдруг, бледная, как дорогой алебастр, Катерозе, подняла голову и прорычала с интонацией дикой тигрицы, немало не смущаясь, что бесцеремонно перебивает адмирала. – Адмирал Мурай мёртв уже три года, что это за самозванцы, поди, люди Багдаша, да и всё!
   Райнхард как будто не отреагировал – хотя на самом деле произошедшее его немало позабавило, сестра лучше его чует, откуда на него веет негативом – и позволил себе молча любоваться её звериной грацией и молниями в позеленевших глазах. На мужчин он уже успел настроиться – и заметил, что на деле никто всерьёз не оскорбился вопиющим нарушением субординации, кроме того, кого так резко прервали… Похоже, остальные сочли инцидент скорее забавным, чем действительно возмутительным.
- Поясните? – лязгнул тем временем Меклингер, припечатав даму пристальным взглядом.
   Та мгновенно вспыхнула, как пристыженная школьница, и пролепетала, беспомощно растопырив в стороны обе руки с раскрытыми ладонями:
- Поймите, он правда мёртв, берет вот только у меня на корабле остался, с собой нет сейчас…
   Эта резкая перемена из суровой бестии в испуганного ребёнка немало смутила всё собрание. Тем более, что никто не усомнился в том, что она говорит правду, и это известие немало покоробило бывалых вояк. Пауза грозила повиснуть, тем более, что Меклингер просто растерялся, а Император продолжил сиять непонятной толком улыбкой – и первый уже всерьёз начал сомневаться, что второй не завёл себе фаворитку… Адмирал не подумал о том, что венценосец уже угадал дальнейшее, и теперь просто радуется приятному известию и восторгается про себя доблестью своего бойца, хоть и дамы. Миттенмайер воспользовался заминкой и произнёс покровительственным тоном:
- Катерозе, ты что, сама его убила, стало быть? А когда и как это произошло?
   Девушка с благодарностью посмотрела на него совершенно растерянным взглядом. Затем, чуть овладев собой, оглянулась на Императора, тот движением ресниц подтвердил вопрос, и заодно также добавил ей спокойствия. Это выглядело так, будто разрешение говорить было получено. Катерозе вздохнула и заговорила уже холодным тоном, уставившись взглядом в пустую поверхность стола.
- Я ему голову снесла клинком, который Ваше Величество изволили подарить мне после того, как уложили на поединке Юлиана Минца пять лет назад на Феззане. Я с этим оружием не расставалась довольно долго, и в тот раз оно тоже пригодилось. Так что не сомневайтесь, мёртв, голову я выбросила в открытый космос – просто согласно республиканским традициям, ничего личного. Он сам виноват, что так случилось. У меня выбора не было после некоторых его слов, пришлось вызвать его на поединок.
   Она была всё же слишком взволнована, чтоб отметить, как изменилось настроение у присутствующих – Миттенмайер и Оберштайн улыбались, один весело и тепло, другой едва заметно, но также из гордости за даму. Райнхард сиял яркой радостью, хоть был и немало изумлён. Его взгляд, казалось, говорил: «Не сомневался в твоём характере, дорогая!» Остальные просто очень заинтересовались и удивились – кроме Меклингера, который вообще испугался, хоть и сохранял спокойствие для приличия.
- Это случилось при Маате, - бесцветным голосом продолжала девушка. – Мурай собрал коалицию несогласных – он всегда так делал, и при Яне Вэньли, и при Минце. Около пятидесяти тысяч только активных партизан под флагом с портретом Яна – и с дикими зубами на режим рыжей узурпаторши, стало быть. Было нужно срочно решить этот конфликт, я прибыла лично на своём корабле с обоймой истребителей, которых оставила летать над базой. Опасаться пленения при этом командующем не приходилось, но переговоры зашли в тупик. Мурай громко заявил, что я фактически держу Юлиана в изоляции, выключила его из управления автономией Хайнессена и делаю, что хочу, исчадье зла, короче, - она криво усмехнулась. – Я сказала, что рада его столь высокой оценке моих успехов, но, всё же лучше решить вопрос спокойно и не устраивать жалкие эпигонства а-ля Изерлон, поскольку базу строил Союз, а не Рейх, стало быть, ресурсы тут дрянь и нечего травить людей несъедобной провизией и байками про бессмертные идеи демократии, всё равно всё закончится мерзко. Тут он резко вспомнил, сколько мне лет, и сколько ему – я ответила, что Юлиан не старше меня, и он вроде бы ни разу не заявил вслух, что лишает меня полномочий говорить от его имени, и раз сам не прибыл, значит, не счёл нужным, - Катерозе чуть приподняла голову и заговорила совсем ледяным тоном. – Мурай, очевидно, решил соригинальничать пожёстче и сказал то, что не следовало говорить. Мне только и оставалось, что крикнуть: «Защищайся, старый ублюдок!» и вынуть из ножен гун-то. Ну, а его самоуверенность не была ему в помощь, на второй минуте всё было кончено. Зато я выиграла переговоры, как оказалось – бандиты сразу предпочли присягнуть мне, чем даже чуть удивили меня сначала.
   Пауза всё-таки повисла – каждый обдумывал услышанное, только Миттенмайер и Оберштайн продолжили улыбаться по-прежнему. Биттенфельд уставился на девушку пылающими восторгом взглядом, Мюллер и Вален вперились в покрытие стола, как будто услышали то, что та предпочла не говорить, остальные же застыли с немым удивлением на лицах. Только Меклингер позволил себе глядеть с сомнением и опаской. В тишине раздался тихий и добродушный смех Райнхарда.
- А всё-таки, Катерозе, что же посмел сказать сей солидный муж, коль скоро дело его закончилось столь плачевно, а? – весело полюбопытствовал Император, как будто играя, вложив рукоять палаша полностью в ладонь. Теперь он вполне мог сам нанести или отразить удар, возникни вдруг такая необходимость.
   Девушка заметно покраснела и пробормотала с сомнением в голосе:
- Может, не стоит говорить, а? – её тон при этом был едва ли не умоляющим. – Здесь принц…
- Он тоже мужчина, ничего страшного, - тёплым приятельским тоном проговорил Райнхард, тщетно пытаясь заглянуть в глаза смущённой молодой герцогине и поддержать её. – Скажи, как было, пожалуйста.
   Катерозе чувствовала себя ужасно – ей представлялось решительно невозможным выполнять указание, а лгать она не желала, как, впрочем, и огорчать неповиновением не только командующего, но и дорогого человека. Она не замечала уже, что сильно дрожит, побледнев, как вдруг произошло нечто, что по-настоящему смогло спасти её из этого тупика. Её правая рука вдруг оказалась крепко охваченной детскими ладонями, и Его Высочество, возникнув как будто из ниоткуда, проникновенным и серьёзным взглядом доброго наставника уставился ей в глаза:
- Тётка, спокойно, повернись к отцу, аккуратно, вот так, - она совершенно автоматически выполнила сказанное, не сознавая толком, что делает. – А теперь говори только ему, остальные не слышат, не бойся.
   Она была слишком взволнована, а Райнхард слишком занят сиянием на неё, чтоб услышать тихое изумлённое: «Тётка?!!!», но принц успел резко повернуть голову и зацепить ледяным взглядом говорившего. Затем столь же резко отвернуться, чтоб продолжить понежнее сжимать дамскую руку… Оберштайн тоже заметил и шок Меклингера, и маневр наследника, но на его лице промелькнула столь мимолётная тень удовлетворения, что даже Айзенакх её не заметил. Катерозе наконец нашла в себе силы решиться, быстро прикрыла глаза и протараторила ледяным тоном:
- Он сказал «подстилка Императора», рявкнул на весь док. Пришлось принять меры, - и снова быстро открыла глаза, но уже полностью перестав дрожать.
   По помещению пронёсся молчаливый вздох, что был на деле красноречивее любых слов… Райнхард как будто не перестал улыбаться и сиять благодушием на собеседницу, только почесал подбородок рукоятью палаша. Ещё его глаза стали чуть глубже обычного, но вздохнул он даже с восторгом:
- Ах, какая жалость, что его убила ты, а не я, - вежливым великосветским тоном произнёс Император. – Да ещё так быстро, получается. Но, всё же, хвалю, спасибо, - он неторопливым жестом положил палаш рядом с собой и протянул руку к девушке.
   Та поспешно взялась за протянутую ладонь обеими руками и приложилась лбом к ней, прикрыв глаза. Затем осторожно положила её к оружию и резко выпрямилась, чтоб щёлкнуть каблуками. Из-за того, что она была столь близко к лежащей фигуре монарха, присутствующие снова взялись разглядывать клинок. И ещё никто, конечно, не мог предположить, что именно этим оружием во время Второй Инститории окажется заколот лидер реваншистов-антиклерикалов за сходный эпизод, детали которого пришлось уточнять столь тщательно – и Райнхард после ещё вспомнит этот разговор, разливая вино по бокалам после поединка. А сейчас он просто блеснёт роскошной улыбкой и вальяжно обратится к Меклингеру с указанием предоставить данные о вооружённых бандформированиях лично командору ордена Белой Лилии, Катерозе фон Кройцер, но через Оберштайна, так как она ещё нужна ему в качестве врача, и попросит унести себя снова в кабинет собственного замка.
   Но почти сразу, пока дверь ещё не закрылась наглухо, произошло кое-что, не предвиденное пока никем. Райнхард не сразу понял, что с ним случилось, и пришёл в себя только после того, как окончательно выдохся от крика. Кричать же пришлось с такой силой, что звенел потолок, и окружающие всерьёз могли опасаться оглохнуть. За эти несколько секунд у дверей успели оказаться одновременно Миттенмайер, Оберштайн и Биттенфельд, преградив путь остальному штабу, и лучше всех наблюдать дальнейшее довелось им.
- Всё, папа, всё, это уже прошло, - с участливой интонацией взрослого родного брата говорил принц, перебирая руками волосы отца. – Теперь можно отдохнуть, не беспокойся.
- Катерозе, - тяжело дыша, как после затяжного бега, проговорил Император совершенно спокойным тоном, вежливо кивнув сыну, - а сколько у меня на спине разрезов-то, получается, самых глубоких?
- Семь, - чуть упавшим голосом отвечала молодая герцогиня, шурша обертками от использованных шприцов. – Тех, которые сквозь всю толщу мышц, до кости сделаны.
- Ага, Кирхайс, Кемп, Ренненкампф, Фаренхайт, Штайнмец, Лютц, Ройенталь, как раз семеро и есть, - задумчиво проронил Райнхард. – Ну, нынче они все уже у архангела Михаила в обойме, значит, спина не зря болит тогда. Порядок.
- Ммм, Вам тогда виднее, Ваше величество, - совсем тихо ответила девушка, заканчивая манипуляции с датчиком на предплечье венценосца. – Возможно, одна из ран закрылась, оттого и такой резкий болевой импульс. Ещё хорошо, что без остановки сердца обошлось на этот раз, я же говорила, что нагрузка опасна.
- Ладно, дома проверишь. Двигаем, - холодно обронил Райнхард, укладывая голову на подушку и закрывая глаза. – Я не имею права бросать своих нигде, - уже почти прошептал он и затих.
- На сегодня и впрямь хватит, - рассудительно заметил принц совсем тихим голосом. – И так Экселленцу работы на полночи, не меньше.
   Рабочая обстановка на совещании восстановилась далеко не сразу после того, как Император покинул его. Проще говоря, все молчали довольно долго – каждый на свой лад. Ещё никто не знал, что именно напишет о только что произошедшем нынче и много лет спустя – и тот факт, что Биттенфельд возьмётся за мемуары с этого дня, станет известен только после его смерти. В них не будет обнаружено ни одной злобной эскапады по адресу Оберштайна – как будто все они совершенно не стоили на деле его внимания. Самое красочное и эмоциональное сообщение оставит потомкам Мюллер – не забыв описать реакцию каждого на эпизод с криком раненого монарха. Ничего не напишет об этом только Меклингер, в его записках нет таких упоминаний. Как, впрочем, не пояснено, откуда был взят имущественный эквивалент каждого пожалованного титула – из ассоциации владений мятежных аристократов, жители которых пожелали стать подданными ещё не коронованного Райнхарда фон Лоэнграмма. Сам он не принимал активного участия в жизни этих владений – попросту забыл о них в пылу войны и оставил на попечение своего тогдашнего, да и нынешнего советника, Пауля фон Оберштайна. Но штаб сразу оценил, что командор подарил каждому то, что принадлежало ему лично, хотя делать это был вовсе не обязан. Фактически для жителей тех территорий, однажды сделавших свой выбор, так ничего и не изменилось, хотя формально их статус стал иным, о чём впервые всерьёз вспомнят только через двести лет. Решение Императора было отмечено на деле лишь теми, кто принадлежал к силам, не воспринимавшим его существование позитивно – и вынужденных теперь резко убавить свои амбиции в эту сторону. Таким образом, династия Лоэнграммов окончательно стала сама собой – а не причудливым новообразованием, пышно расцветшим и подававшим все признаки того, что это ненадолго. И даже реваншистская авантюра под лозунгом «деды воевали» не смогла привлечь нужное количество сторонников для того, чтоб подвергнуть сомнению легитимность династии – хотя лидеры всерьёз полагали, что смогут сделать это. Однако подобные люди всегда слишком всерьёз воспринимают собственное мнение и полагают, что население обязано разделять его – а когда обнаруживают обратное, впадают в ярость и устраивают акции устрашения и насилия. С этим испытанием молодая династия справилась с честью – и выиграла стратегически уже сейчас. Первая же Инститория глянула только через пять лет, за десять лет до авантюры реваншистов. Чета Лоэнграммов будет ждать второго сына – и вновь будет вынуждена испытать немало …
   
   Вымотавшись от болевого удара страшной силы, Райнхард почти не сознавал того, что с ним происходило. Едва успев понять, что само это явление означало то, что он успел в очередной раз победить, хотя бы внешне и не очень заметно, возможности даже передохнуть так и не представилось. Терять сознание было опасно – риск не вернуться был ещё слишком велик, но и оставаться в реальности почти не получалось. Реальность сначала отдалилась в невнятный шум, в котором было ничего не разобрать – это хандрила голова, наполучавшая в плену неизвестно сколько сотрясений мозга – а затем ещё и взялась рябить перед глазами серыми всполохами. Если бы хотя бы спина не болела столь сильно, это ещё можно было бы терпеть. Но жар, кажется, не оставлял попыток прорваться сквозь все барьеры из препаратов, и угрожал доконать полностью. Даже сознавать, что цел и свои рядом, стоило серьёзных усилий. Реальность уменьшилась до руки Катерозе, которую раненый продолжал сжимать – её наличие ещё позволяло ему ощущать, что жив. Райнхард уже не сознавал, что по прибытии в кабинет в своём замке его уложили в постель, освободив от мундира, который он упорно не желал снимать, упрямо веря в то, что сможет поправиться, не укладываясь на простыни – так измучили его давние приключения, заставив умереть пять лет назад. Не ощущал он и возни с перевязками на спине – только еле уяснил себе, что на время рука Катерозе сменилась ладонями сына, которого он не мог уже видеть, мозг отказывался расширять зону видимости, сузив её до одного направления, к руке, которой он продолжал хвататься за реальность. Ни думать, ни тем более разговаривать он уже не мог – всё его существо сконцентрировалось на попытке удержаться рукой за жизнь, да так там и осталось. Хотя всякий раз, когда он пытался что-то сообщить вовне – этого было немного, жажда каждые несколько часов делала своё дело – его глаза вполне ясно смотрели в сторону Катерозе, которая понимала его даже без тех слов, что должны были быть сложены хотя бы в уме, но и этого не происходило в обессиленном от контроля за всем сознании, уже не контролирующем сейчас ничего. Остальным казалось, что Райнхард может говорить ей что-то молча, – а сама девушка не желала сообщать им, что даже на это он сейчас не способен. Ничего не говорил никому и Йозеф Экселленц, на этот раз никуда не отходивший – даже в кресло на краткий сон, он также прекрасно понял, что означает эта безобидная как будто неподвижность Императора. После молодой кардинал сменял принца, когда тот отправлялся в покои Императрицы, чтоб продолжать там делать вид, что всё в порядке, «просто у отца слишком много работы в этот раз». Та, страдая от всех сложностей беременности на последних неделях срока, не давала себе труда проверить, что на деле происходит в кабинете супруга, и даже отсутствие там Миттенмайера и Оберштайна, не характерное для рабочих совещаний, заметить не смогла. Так прошло двое пустых и муторных суток, полных тяжёлого ожидания – для тех, кто был рядом, и не содержащих ничего, кроме боли – для самого венценосца.
   Однажды ужасная пелена, застилавшая всё вокруг тёмными пятнами, схлынула – и Райнхард инстинктивно вдохнул поглубже, ощущая себя, как обессилевший пловец, уже смирившийся с участью утопающего, и в этот момент выкинутый волной на берег. Он попытался вытянуть перед собой вторую руку, чтоб зацепиться за происходящее, но она в итоге безвольно упала. Однако незамеченной эта попытка не осталась, и в следующий миг родной голос зазвенел совсем рядом:
- Папа, тебе лучше? Не бойся, мать и сестра в порядке, я только что от них.
   Говорить ещё сил не было, но на то, чтоб мигнуть ресницами, они уже нашлись. Получилось даже раскрыть глаза пошире – оказывается, они были полуприкрыты… Всё верно, Катерозе и Йозеф, оба рады несказанно, хоть и выглядят замученными слегка. Как странно, уже не в первый раз обязан этой молодёжи тем, что выжил – сказал бы мне кто в их возрасте, что спасать меня станут те, о ком я даже и не думал тогда – послал бы к чёрту такого провидца, ага. Ничего-то я им хорошего не сделал – кроме того, что жил, как считал нужным. У них, правда, на сей счёт своё мнение – даже не рискну уточнять детально, какое. Эх, спасибо вам, ребята, что снова вытащили – как всегда, я рискнул и переоценил свои возможности, но, кажется, победить удалось. Наверное, они из того же теста, раз Бог прислал мне именно их. Разве я виноват, что нужно сделать столь много, а сил то и дело не хватает?
   Дальше была по-домашнему весёлая и деловитая возня с измученным телом, сопровождаемая приветливым и приятным щебетанием, которое служило источником последних новостей и новых сил для жизни. Как выяснилось позже, сын не наблюдал это, свернувшись калачиком в отцовском кресле и крепко уснув там – как только Лоэнграмм-младший понял, что опасность миновала, так сразу позволил себе отдыхать. В отличие от отца, всю жизнь делавшего это случайно и урывками, Александр Зигфид запомнится современникам тем, что умело дозировал нагрузки и отдых, никогда не доводя себя до полного изнеможения. Того же он требовал и от приближённых, вызывая тем их искреннюю любовь, и животную ненависть – у врагов династии. Именно во времена правления второго Лоэнграмма высказывание Яна Вэньли чуть подправят, оставив в виде: «Лоэнграммы слишком хороши, этим и отвратительны для республиканцев». Именно тогда сообщества сторонников республиканских идей окончательно оформятся в религиозные секты тоталитарного образца и снова введут практику человеческих жертвоприношений.
   Сейчас же Райнхард не мог ещё почти ничего, кроме как улыбаться взглядом в ответ собеседникам – но этого было им вполне достаточно, чтоб с воодушевлением продолжать возиться с ним и ухаживать. Он же валялся в постели, вымытый и натёртый какими-то снадобьями с запахом росистого утра, успев уже наесться шедевров кулинарного искусства с кухни ордена Белой Лилии, и слушал радостную болтовню командоров ордена, которая приятно отвлекала от нудных болей, сделавших существование невыносимым – узнать, что раны взялись закрываться, и две уже почти сделали это, было очень приятно. Ему рассказывали весёлые байки, пели орденские песни, сложенные ладно и с серьёзной претензией, а после Йозеф снова устроил двухчасовой скрипичный концерт для обожаемого сюзерена, пока тот нежился в объятиях Катерозе, стараясь отвлечься от недомогания. День прошёл в какой-то сказочно приятной и бесшабашной атмосфере, заставившей Райнхарда помолодеть лет на пятнадцать и забыть обо всём. Вечером получилось улыбнуться уже по-настоящему – и унесло куда-то снова в солнечный день на горном озере, где его ждала жена, неспешно прогуливаясь среди зарослей цветущих белых лилий… Императору Галактики, спящему на руках соратников восемнадцати и двадцати трёх лет, было тридцать – а улыбка поселилась на его лице почти до утра. На этот раз он снова не чувствовал ни уколов, ни перевязок – но потому, что во сне ему было хорошо, состояние, к которому он так ещё не и привык к своим годам. Ему стоило огромных усилий разрешить себе радоваться жизни пять лет назад, чего он себе не позволял с детства, как лишился родной сестры, и о чём совсем забыл после гибели Кирхайса. Это спасло ему жизнь, но привычка не выработалась по сию пору.
   На следующий день хоть и с трудом, но получалось разговаривать – и этому уже хотелось обрадоваться, как ребёнок радуется яркому цветку. Но говорить и думать о делах не получалось – и даже навестившие Оберштайн и Миттенмайер уклонились от того, чтоб говорить что-то серьёзное. Райнхард же не стал их ни о чём расспрашивать – такого озорства он не позволял себе с самой коронации, да и задолго до неё тоже. День поначалу был ясным и свежим – но после обеда солнце поблекло, отчего стало как-то тягостно. Узнай Райнхард, что просто собиралась гроза, он, наверное, обрадовался бы. Но говорить получалось с трудом, и он не стал спрашивать о грустной перемене, тем более, что ему казалось, что он слишком обременяет своих соратников и не даёт им отдыхать. Конечно, на деле это было весьма сомнительно – те были счастливы помочь чем угодно и вряд ли были бы довольны, узнав такое. Но император был на деле скромным и застенчивым юношей – без серьёзных комплексов, но очень тактичным, и эта его настоящая, мало кому ведомая натура сейчас одержала верх. Его можно было легко застать врасплох – если знать, как, и какие распоряжения ему не придёт в голову даже отдавать без специальных на то обстоятельств, хотя любой другой на его месте отдал бы их не задумываясь. Именно это в тот день и произошло – и тот, кому удалось совершить это с явной целью нанести тяжелейший удар раненому, прекрасно знал, что делал. Потому что знал слишком многое о настоящей натуре Райнхарда и знал, что охрана просто пропустит к нему без особых колебаний – ведь никаких ограничений командир на это не вводил. Он до того дня и помыслить всерьёз не мог, что следовало бы вводить подобные ограничения для родной сестры, у Катерозе и Йозефа не хватало на то полномочий, а Кисслинг искренне полагал, что её визит послужит во благо. Аннерозе Грюнвальд сумела доказать обратное не только ему.
    Кронпринцесса вошла практически неслышно и остановилась, не подходя вплотную, этак в полутора метрах от постели. Йозеф, правда, сразу почувствовал опасность спиной – он как раз возился со шторами и дверью на балкон, и с чутьём бывалого воина скрыл среди них своё место дислокации, заняв позицию, с которой просматривалось полностью направление к дивану, и прыжок можно было бы совершить без лишних трудностей. Катерозе же была слишком занята, чтоб слышать шорохи длинных платьев – названный брат держался за её предплечья своими и что-то пытался сказать. Не пришлось.
- Какая чудесная идиллия, - раздался ядовитый голос злобной фурии, эффект от которого превосходил удар грома. – Стало быть, мне скоро придётся ждать племянника. Интересно, каким он будет – полголовы рыжая, видать, а полголовы золотая, - и гостья ехидно расхохоталась, очень довольная своей шуткой.
   Райнхард побледнел, как свежий снег, медленно оборачиваясь на голос, да так и застыл с выражением леденящего ужаса на лице – это движение было непродуманным и причинило слишком сильную боль в спине, чтоб можно было пытаться сказать что-либо. Но он смог ощутить тихое и быстрое пожатие пальцев Катерозе и услышать непроизнесённую вслух реплику : «Молчи, ты слишком болен, я разберусь». Юная герцогиня резко обернулась на голос вошедшей, блеснув на ту взглядом, не обещавшим ничего хорошего:
- Вы ошиблись, принцесса, у этого ребёнка будут чёрные волосы, но разные глаза – один карий, другой голубой, - процедила она с ничуть не меньшей дозой яда, ослепительно улыбаясь. – И рост повыше Вашего брата, так что Вашим племянником ему не быть, как не фантазируйте. А тот, у кого глаза совсем синие и волосы почти красные, уже рождён – вот только не рассчитывайте, что сможете влюбить его в себя, хорошо? Кроме того, планируется ещё парочка – так что подсуетитесь там с невестами для них, пожалуйста.
   Аннерозе даже глаза прикрыла на пару секунд от удара, столь не ожидала она контратаки с такой стороны… Райнхард тем временем овладел собой, полыхнул грозовой молнией в глазах и произнёс хоть и с большим трудом, но резко, как будто выплёвывая слова:
- Ты явилась сюда говорить гадости, Аннерозе? Тогда тебе тут нечего делать.
- Отчего ж так? – надменно улыбаясь, поспешила продолжить нападение та. – Разве я не могу полюбопытствовать, с каких это пор мой брат обзаводится фаворитками, приключения с которыми едва не стоят ему жизни? Кажется, тебя разделали те, кто служил под началом родного отца этой дамы, верно? Я вижу, забава у них удалась на славу, поздравляю.
    Райнхард вскрикнул, как от удара электрохлыста – в сущности, именно это он и ощутил. Ещё не понимая, что так было задумано изначально, а вовсе не как результат феерической женской дурости, которой он был склонен приписать происходящее. Но прежде, чем он смог сложить в уме хоть какое-то подобие ответа, боль ослабла, а родной голос названной сестры уже блокировал следующий удар ровным тоном кошки, пригревшейся на солнцепёке:
- Принцесса, Вы склонны выбирать что – классическую пощёчину или удар каблуком? Сообщите, пока на Вас мешок этого не высыпался – с детства не люблю садистов, знаете ли.
- И по какому праву вы мне это говорите, герцогиня? – жеманно растягивая слова, прошипела Аннерозе. – Вы же у нас…
- По праву той, что всю жизнь спала, с кем хочет, а не одалиской работала! – прогремела фон Кройцер, плавно появляясь перед фигурой гостьи во весь рост, уложив ладони себе на талию. – А ещё мы твоего Фридриха вертели, как хотели из Изерлонского коридора, даром, что он на троне сидел! Так что прикуси язык, кукла кисейная, пока я тебя за дверь не выставила. Гольденбаумская империя была обречена, сколько ты там юбками бы не вертела, а в Союзе бы с тобой разговаривать никто не стал – принимала бы ты каждую ночь по две роты голодных мужиков, через восемь месяцев бы сдохла с голоду на помойке. Там, знаешь ли, Кирхайсов не водится, некому плакаться, учти.
   Аннерозе заметно задрожала, но силы на ответ у неё нашлись.
- Я тоже всю жизнь спала, с кем хочу, если что! – свирепо прошипела она в лицо врагу. – Конечно, не ваш Союз нерушимый, люди были такие, что на тебя и не взглянули бы даже, не то, что мой малец вечно злой и голодный, постоянно лезущий куда не надо…
   Катерозе тем временем сделала три громких церемониальных хлопка ладонями, заставив её замолчать.
- Браво, браво, милочка, так в анналы и запишем – спала, с кем хочешь, героиня ты наша, никто, правда, сына тебе не заделал, побрезговали серьёзные дяди, - всё выглядело так, будто миледи искренне веселилась, потешаясь над услышанным. – А отчего бы тебе не рассказать в таком случае, в каких отношениях ты была с герцогом Брауншвейгом, что после твоего старика метил на трон, а Союзу на съедение кинул твоего мальца, чтоб не мешал вам кувыркаться? Ты ведь так была расстроена, что беднягу заколбасили, что напялила траур раньше, чем успели выстрелить по косвенному виновнику его смерти, как известно. Ещё бы нет – парень честно замутил Липштадский заговор и даже ничего против не имел, чтоб ты Кирхайсом дальше прикрывалась! Он-то знал, что тому тихоне можно не давать, якобы горюя по убитому брату. 
   Аннерозе застыла с открытым ртом, а Райнхард сумел простонать, приподнявшись на локте:
- Это что, так и было? Отвечайте мне обе!
   Повисла крохотная пауза – кронпринцесса ловила ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, юная герцогиня скалилась милой улыбкой волчицы, император скрипел зубами от боли, понимая, что само наличие паузы уже означает, что услышанное – правда. Орден Белой Лилии переманил себе на службу обслугу предводителя мятежного лагеря аристократов, разумеется, после гибели господина они оказались не у дел и охотно поделились при случае известной им информацией. Герцог не особо интересовался своей семьёй, живя отдельно, охотно оказывал покровительство молодому Райнхарду, хотя и воспринимал его всегда как странное недоразумение, с котором приходится мириться, и даже был не чужд идее отдать за него одну из своих дочерей. Не будь у молодого Лоэнграмма цели захватить трон, мстя за поруганную честь сестры, да не случись победы при Амлицтере, сделавшей его по праву национальным героем – не случилось бы Вестерленда, возможно. Но тогда бы так или иначе Райнхард и Кирхайс погибли бы, перемолотые войной с Союзом вкупе с интригами Лихтенладе, вздумавшим выхватить трон их руками, они и так уже погибали вместе – просто одного успел всё же спасти Оберштайн, сам чудом не погибший вместо Кирхайса. Оберштайна  и правда никто не учёл, того, кто спасёт будущего императора ещё не раз, а Райнхард просто никогда не был злобным по натуре, даже если и намеренно демонстрировал клыки, оттого и не побрезговал просителем. Всё это было понятно вполне, тем более сейчас – но ведь не будь правдой то, что довелось услышать, стычки, что произошла только что, не случилось бы вообще. Итак, позвонить именно тогда, когда он невменяем от горя, и выключить связь на нужном месте – это был действительно сознательный жест, Оберштайн был прав, хотя ни разу не сказал этого Райнхарду в глаза, тот слышал это, когда тот вполголоса обронил это себе. Только Оберштайн был в те дни слишком великодушен к несчастному командующему, чтоб добивать того подсказкой, что этот жест намеренно толкал его к суициду. Тот подспудно и сам это чувствовал, жжение, которое раздалось внутри, когда экран погас, было очень конкретного толка… Именно его подобие сейчас Райнхард и ощутил, услышав слова той, что столько лет считалась его сестрой, будучи роднёй по крови. Он потребовал объяснений только потому, что того требовал сейчас статус венценосца – на деле он услышал вполне достаточно, а права горевать открыто у него не было.   
   Тишина была нарушена не одной из противниц, а шорохом штор и нарочито гулкими шагами кардинала, вышедшего оттуда в сияющей золотом епитрахили и с массивным напрестольным крестом на груди. Сейчас Экселленц выглядел посолидней многих сильных мира сего, которых довелось встречать Аннерозе, да и ледяной взгляд в сочетании со ставшими резкими под светом окна фамильными чертами Гольденбаумов стоили дороже всех армий Рейха, которые бывали у него до того, как некто Лоэнграмм дослужился до адмирала… Она могла оценить это зрелище в полной мере, и замерла от ужаса, толком не понимая ещё, что именно видит – но понимая, что это вызвано из мироздания её неосторожным желанием уколоть брата ловкой выдумкой в стиле придворных интриг старого Рейха. Как назло, крест блеснул яркой искрой на грани, и от её сияния пришлось дёрнуться, как от внезапного укола. Аннерозе ощутила такую досаду, что до крови закусила губу – она собиралась насладиться приятной сценой унижения Райнхарда и заставить его оправдываться, как в детстве, а вовсе не держать ответ за собственные похождения в молодости. Убежать от сильной соперницы – куда ни шло, но драпать от священника – несмываемый позор для кого угодно.
- Герцогиня фон Кройцер, давайте не будем вынуждать кронпринцессу рассказывать о её приключениях в правом крыле Сан-Суси и о персиках, которые попали в синий кабинет, хорошо? И без того розовое платье было ими сильно подпорчено, помнится, да так, что герцогу пришлось послать за новым, - учтивым великосветским тоном ронял слова Экселленц, приближаясь, как страшный посланец неба. – Чужие дети – такие порой невыносимые, верно, госпожа Аннерозе? Даже хуже намного, чем тот, кого самой нянчить приходилось – то подслушивают под мебелью, то кидаются кубками с вином – ужасная история, короче…
   Аннерозе побелела, как свежая известняковая порода при обвале, задрожала мелкой дрожью и визгливо вскрикнула, прикрывая ладонями лицо:
- Вы не можете знать этого, кто бы Вы не были! Этот мелкий Гольденбаум был сущая дрянь, как здорово, что он сгинул наконец-то, сбежав к чёрту! Вам какое дело до тех вечеров, не подскажете?!
   Экселленц улыбнулся столь очаровательно, что засияло поистине всё вокруг, и вежливо кивнул головой:
- Вы совершенно правы, сударыня, мелкий Гольденбаум был та ещё дрянь, просто чудовище такое кошмарное, ага. Именно он мне и поведал все эти подробности, даже видеозапись подарил, да. Вам дать копию на память? – он подмигнул с такой милой миной, что кронпринцесса пошла радужными пятнами.
- Вы чудовище! – в ужасе прошептала она, сделав шаг назад.
- Что Вы, милая, я просто веду себя согласно тем правилам, которые Вы установили для себя, - радушно развёл руками кардинал, продолжая улыбаться, и толкнул локтём Катерозе. – Займись раненым, ему очень скверно от того, что происходит. Коль скоро Вы, о несравненная Грюнвальд, полагаете возможным мучить человека просто так, то отчего же правда о Вас Вам так неприятна? – добавил он снова столь же радушно. – Возможно, потому, что Вы привыкли только издеваться над людьми, а любить их вовсе не научены?
- Вы не должны были вовсе появляться и жить в этом мире! – глухим голосом взвизгнула Аннерозе. – Вы все, все – Вы просто недоразумение какое-то! Вас всех, всех нужно устранить, прикончить, убрать! – почти задыхаясь, вещала она вполголоса, захлёбываясь от злобы.
- Я тоже в списке? – ледяным тоном уронил вдруг Райнхард, судорожно цепляясь за плечи прильнувшей к нему Катерозе, молча умолявшей его не волноваться. – Надеюсь, первым номером там, а?
- Ты… пожалеешь, что дал титул этой прохиндейке! – прорычала кронпринцесса с интонацией бешеного зверя, и кинулась прочь из кабинета.
- Сатана за службу платит черепками, - нарочито вежливо крикнул ей вслед Экселленц. – Не забывайте об этом, пожалуйста.
- Это опасно? – насторожившись, спросила Катерозе у Йозефа, осторожно поглаживая по волосам венценосца, поникшего головой ей на грудь и прикрывшего глаза от грусти.
- Не более, чем всегда, - спокойно пожал плечами кардинал, поворачиваясь к ним. – Истерика от креста и невозможности осуществить каприз – к вечеру успокоится и станет делать вид, что инцидента не было в природе ни разу. Прости меня, Лоэнграмм, если можешь, но мне пришлось окоротить её, чтоб не было хуже.
- Проехали, - тяжело выдохнул Райнхард. – Спасибо, что прикрыли.
- Ставь кофе, Йозеф, - тихо попросила Катерозе. – Или тебе чаю сейчас, Райнхард?
- И мяса с хлебом, - едва слышно проронил тот, проваливаясь в тихую дрёму. – И концерт Вивальди после тоже, пожалуйста. 



 8. "Изольда" возвращается всегда!


- Итак, разруха и беззаконие в Срединной Империи достигли ужасных просто размеров, поскольку никто из вассалов уже не считал нужным не только соблюдать закон, но  и всерьёз оглядываться на существование монарха, все они вечно воевали друг с другом, не обращая никакого внимания на то, что страна нищала, и ни о чём не заботясь, кроме собственных низменных инстинктов, - густое сопрано разливалось по помещению, завораживая любого слушателя своим приятным тембром. – И вот в такой кошмарной обстановке один из бастардов довольно легко короновался и привёл с собой молодую, ни от кого не зависящую команду. Тут-то началось самое занятное – когда отмороженная на всю катушку, уставшая бояться и не имевшая ничего, кроме своего умницы-командира, набранная из изгоев прогнившей системы обойма начала утюжить знатных разбойников. В ход шло всё – от безвестных киллеров и подковёрных интрижек до масштабных сражений целых армий. В рекордный и фантастический по сути для того уровня развития технологий срок дело было сделано – и эпоха хаоса и несчастий казалась народу уже кошмарным сном. Однако остались недовольные, - Катерозе тихо вздохнула и вскинула поникшую было огненную гриву, белые лилии в причёске заметно затрепетали. – Активный рельеф континента способствовал если уж не затяжной партизанско-саботажной политике, то прятаться им было где – никакой аппаратуры по выявлению излучений у тогдашних военных не было и в мечтах, потому что о полевой форме существования материи ничего не было известно, и даже об электричестве люди ещё не имели преставления. 

   Пауза была совсем крошечной, и оттого никто из присутствующих не обратил на неё внимания. Совещание штаба без Императора – обычная, всё же, вещь для бывалых вояк, но наличие нынче среди всех новой персоны, молодой герцогини Катерозе фон Кройцер, на деле было чем-то вообще невообразимым даже пяток дней назад. Даже не смотря на тот факт, что этой красавице были обязаны тем, что император Райнхард жив по сию пору… Однако подавляющее большинство мужчин в мундирах воспринимали её присутствие спокойно, отлично понимая, что смотрится она сейчас хоть и страшно экстравагантным элементом с точки зрения привычных традиций, но вполне естественно в текущих реалиях. Хотя с рокового совещания, на которое Император явился лично, рискуя жизнью в неизвестно уже который раз, прошло почти трое суток, от лёгкого шока все не только успели отойти, но даже увериться в том, что происходящее – вполне логично и нормально. Гендерные амбиции были с истинно воинской прямотой отодвинуты прочь, уничтоженные чётким пониманием того, что дама делом доказала, что ничем не хуже их, бывалых мужчин. Кроме того, всех немало встряхнул эпизод с криком раненого венценосца, а также то, что все увидели, как на деле он общается с той, кого по глупости и злобе некоторые амбициозные личности при дворе уже готовы были видеть фавориткой. Что делать с новыми бандформированиями, возникшими под командованием остатков тех, кто когда-то оставался на Изерлоне до упора – было не особо ясно, и оттого настоящая повелительница Хайнессена была здесь, она явно имела об этом самое лучшее из возможных представлений. Однако её манеры были хоть и очаровательны, но чуть непривычны – сейчас она предпочла рассказать некую древнейшую басню, что ли. Но даже Меклингер, более, чем кто-либо отчего-то недовольный наличием здесь этой девушки, предпочитал слушать с интересом, без труда усваивая уже обрисованные в истории намёки…

- Итак, группа противников режима укрылась в диких лесах, занимаясь главным образом выращиванием молодого бойца, чьи родители оказались убитыми среди тех войск, что выступали против власти тогдашнего монарха. Они объясняли юноше, что борются за свою независимость, а дерзновенный самодержец унизил его родину, - ровным голосом продолжала рассказывать Катерозе, не глядя ни на кого вообще. – Осиротевший ребёнок впитывал эту ненависть и старательно осваивал ремесло идеального воина, мечтая только о том, как расправится с коронованным тираном. И вот, однажды приехав в столицу на состязания бойцов, он легко победил всех соперников и получил главный приз – аудиенцию у императора без свидетелей, - она чуть помедлила на этом месте, и, когда Биттенфельд красноречивым жестом хлопнул себя по лбу, поняв, в чём дело, сразу продолжила. – Война ведь была закончена аж пятнадцать лет назад, и о том, что скромный провинциал окажется очень хитрым террористом, не подумал никто, на что и рассчитывали те, кто вырастил его.

   Мюллер сокрушённо покачал головой, явно вспомнив инцидент на Урваши, а может, просто слишком близко к сердцу воспринимая рассказ…

- И вот, когда гость увидел перед собой того, кого ему предстояло убить, он немного удивился про себя – человек, оказавшийся рядом, нисколько не напоминал собой образ кровожадного угнетателя, который был годами взлелеян в сердце молодого воина. Напротив, умея столь многое и будучи тем, от кого нет спасения никому, юноша умел хорошо видеть, кто перед ним и что собой представляет, - спокойно продолжала Катерозе. – И заметил, что мужчина, за жизнью которого он пришёл – из тех, кого убивать просто не за что и нельзя. Но остановиться он не мог, просто с грустью помедлил, понимая, что его обманули, заставив подписаться сделать то, чего делать было нельзя. И он взялся отыгрывать свой образ, не поклонившись по ритуалу и даже решив про себя предъявить собственных убитых родителей – хотя мысль о том, что он их так никогда и не знал толком, уже появилась у него в голове.

   Катерозе не могла не заметить, что внимание слушателей усилилось, но сделала вид, что этого не произошло. Она продолжила, не изменившись в лице ни единой чёрточкой.

- А тем временем император, заметив эту крохотную, но очень важную паузу, внимательно посмотрел гостю в глаза и с горечью хлопнул себя по лбу. «Я редкий дурак, - сказал он спокойным уставшим голосом. – Угробил дело всей жизни, сам же подпустив смерть к себе.» Немало удивившись и даже обрадовавшись про себя, юноша поспешил с вопросом : «Откуда Вы знаете, Ваше Величество, зачем я пришел на самом деле?» - голос рассказчицы как будто стал даже громче в напряжённой тишине, но нисколько не изменился. – «Да у тебя в глазах всё обозначено, парень», спокойно вздохнул монарх и указал ему на чашку с чаем. «Вот что, сделав дело, ты из дворца живым не выйдешь, так что давай хоть перед смертью выпьем хорошего чая, боюсь, тебе его не доводилось у себя в горах пробовать. Чего уставился? – продолжил он уже с интонацией повелителя. – Ты всё равно мой подданный, а моё дело заботиться о них, стало быть, садись и пей без этих твоих цветистых деклараций – смерть на них чихать хотела, а жизнь у каждого одна». 

   Миттенмайер снисходительно улыбнулся, покачав головой, и тут же успел заметить, что полностью почти уподобился Оберштайну, хотя тот как будто был намного сдержанней. Но Айзенакх уставился на даму с нарастающим интересом, словно хотел дождаться подтверждения каким-то своим мыслям.
- Разумеется, дело было не в чае совсем, - вдруг ослепительно улыбнулась Катерозе, за краткое мгновение оглядев аудиторию. – Но, подчинившись и выпив чаю, гость сказал спокойно: «Я не настолько дурак, каким был до встречи с Вами, мой император. Умрёт сегодня только один из нас, и это будете не Вы». Император вспылил и предложил гостю должность офицера охраны, но юноша объяснил, что заставить террористов отказаться от своих планов можно, только устроив публичную казнь засланного киллера – когда они поймут, что монарх в одиночку одолел даже такого супербойца, значит, надлежит уже окончательно смириться перед ним. И не случилось у двух друзей даже единственной вечеринки за всю жизнь – потому что на неё уже не было времени, - закончив на этой грустной ноте, Катерозе подняла голову и заговорила уже подчёркнуто-деловым тоном. – Итак, эту историю Багдаш отлично знает, и он из тех, кто всегда желал лишь подороже продаться тому, кто сильнее. Как помнят присутствующие, он был перспективным офицером, работавшим на хунту, и, будучи посланным убить адмирала Яна, поспешно переметнулся на его сторону, не желая собственной гибели. Затем он долгое время плотно сотрудничал с начальником службы безопасности республики, командором розентриттеров капитаном Шенкопфом, и внёс немалую лепту как в освобождение адмирала Яна из лап правительства республики, так и во вторичный захват Изерлона. Это человек, принимающий решения исключительно из личных симпатий к харизматическим лидерам и всегда соблюдающий свою выгоду. Но проблема таких людей обычно в том, что они часто ошибаются в своём выборе – так, Шенкопф взял и погиб, негодяй, во имя дурацкой и бессмысленной цели – именно так о нём и думает Багдаш, уверяю вас, и это лишь доказывает его верную оценку реалий. А теперь представьте, кого он мог набрать в подчинение – тех, кто намного глупее его самого, да и нет у него кого ещё под рукой. Вот они и могут представлять настоящую опасность – но я полагаю, что выловить весь этот рыбий косяк на блесну не составит особого труда. Поэтому я предлагаю…

   Дальнейшее Райнхард уже не видел и не слышал – голова, обессилев, резко сама упала на подушку… В глазах снова предательски потемнело – привыкнуть к тому, что эти множественные сотрясения мозга то и дело мгновенно устраивают обморок при любой мало-мальски сознательной деятельности, будь то чтение или слежение за происходящим на экране, было очень трудно. Сначала, пока самочувствие было ещё сносным, возникала стойкая иллюзия, что можно позволить себе спокойно заниматься какими угодно делами, а потом уже было поздно. Возможно, Кисслинг был прав в своих молчаливых скрежетаниях зубами, полагая, что раненому не следует вообще воспринимать никакой информации ещё несколько дней – даже в виде видеотрансляций. Однако молодой император привык игнорировать любое недомогание до тех пор, пока не терял сознание от перенапряжения, и даже после того, как чудом не погиб в плену, не счёл нужным менять эти свои повадки. Единственный человек, к чьему мнению он ещё прислушивался – сама юная герцогиня, спасшая ему в итоге жизнь, тоже не могла на него влиять. Если бы она знала, что её подопечный прикажет устроить ему просмотр происходящего на совещании прямо в его рабочий кабинет, где он предпочитал коротать время, необходимое для восстановления после несовместимых с жизнью ранений, упорно не желая прибегать к помощи стационарной медицины, то, разумеется, попыталась бы воспротивиться. Но юный кардинал Экселленц, дежуривший у постели раненого вместо неё сегодня, отлично понимал, что эта попытка была бы бесполезной… Он поспешно махнул по золотой чёлке Императора походным кропилом, щедро смоченным святой водой, и с грустью и восхищением смотрел, как тот начинает медленно открывать глаза, яростно воюя с собственной беспомощностью.

   Райнхард и сам понимал все резоны тех, кто хотел бы ему запретить работать, но не мог смириться с этой участью, и оттого успокаивал себя тем, будто он оперирует незначительными нагрузками – но оттого и не допускал до себя докторов, зная, что они разоблачат эти его самоутешения без всякого труда. Кроме того, он прикрывался не только аргументом о том-де, что огласка о факте покушения не нужна, но и аппелировал к тому факту, что пять лет назад усилия лучших имперских врачей оказались бесполезными. Вот и сейчас убедить его действовать иначе было некому. Как только тьма отступила от глаз, Райнхард сразу сделал лёгкий успокаивающий жест ладонью для Йозефа Экселленца – всё, дескать, ждём, когда снова появятся силы действовать. Вице-командор ордена Белой Лилии вежливо кивнул в ответ, и молча взялся читать молитвы. Император же, чувствуя, что должен вмешиваться в то, что представлялось ему важным, закусил губу и принялся выжидать наступления нового прилива сил, чтобы вернуться к делам. Хотя приходилось который день лежать спиной вверх и терпеть страшные боли, привычная воинская дисциплина брала своё – и тяжёлый сплин от этой горькой доли так и не мог овладеть душой венценосца. Возможно также, что это объяснялось теми тяжёлыми душевными страданиями, что поневоле пришлось испытать в плену – и сейчас, вырванный из когтей ада, избавленный от пытки неизвестностью, Райнхард не боялся уже погибнуть вовсе. Возможно, это объяснялось также тем, что произошло позже – уже после того, когда Райнхард увидел, кто прибыл, чтобы вытащить его из оков… Но скорее всего, дело было не только в этом. Точнее, причин было несколько. И вот одна из них, возможно, даже более существенная, чем остальные, сейчас объявилась в кабинете собственной своей персоной, пяти лет от роду и очень серьёзной и даже встревоженной…

- Папа, ты как сейчас – лучше или очень плохо? – осторожно спросил принц с поистине детской нежностью, заставлявшей всех вокруг таять и смущаться, и аккуратно взялся поглаживать ладонями виски отца.

   Глаза императора мгновенно вспыхнули радостным пламенем, хотя он бы сам очень засмущался, если бы узнал об этом…

- Когда ты рядом, Александр, «очень плохо» быть уже не может, - тихо прошептал он. – Я же должен поправляться, всё-таки. Тебя тревожит что-то другое, верно?

   Щёки мальчика заметно порозовели, но свои ласки он не прекратил – возможно, чувствуя, что отцу от его рук действительно лучше…

- Да, есть кое-какой форс-мажор, вот я и пришёл доложить, что кинул в тётку Аннерозе яблоком. Ещё и обкусанным, и попал, разумеется. Неплохо для начала, верно? – с очаровательной горечью сообщил он.

   Райнхард на пару мгновений прикрыл глаза, понимая, что не может справиться с приступом смеха – и отлично понимая, что как раз такой реакции от него ждут меньше всего.

- Ты лучше доложи мне, с чего это ты так разлютовался? – он постарался прищуриться как можно суровее, но ему было слишком муторно, чтоб это могло получиться, и ничего не могло помешать волне отцовской нежности выплёскиваться из его роскошных голубых очей. – Она наверняка что-то скверное сказала, да?

   Александр вздохнул с явным облегчением и даже сделал размашистый жест рукой.

- Ты у меня молодчина, отец, спасибо, я так боялся, что ты не поймёшь…

- Зря боялся, - весело фыркнул император. – Выкладывай, как было дело.

   От избытка нахлынувших чувств принц даже взъерошил руками свою шевелюру, такую же золотую, как у отца, хоть и не спускавшуюся до плеч ещё ни разу…

- Да ужасно было дело! – выпалил он, бешено сверкая яркими молниями в глазах, цвета звёзды спектрального класса О2. – Я столько времени уверял мать, что с тобой полный порядок, просто дел много - и тут эта… эта… - он явно осёкся, подбирая слово, и, не найдя его, продолжил с настоящей яростью. – Приходит и докладывает, как по заказу, дескать, ходил гулять и на убийц нарвался, а теперь лежит и того гляди помрёт опять. Мать на неё глядит та-акими огромными глазами и очень так тихо спрашивает: «Покушение, стало быть?», а сама уже плавно на постель заваливается.., - он от волнения покачал головой, с трудом переведя дыхание, но, увидев в глазах отца спокойный приказ продолжать, нашёл в себе силы сладить с этим. – А тётка трещит себе дальше про то, что Катерозе теперь герцогиня, и якобы тут только дуракам что-то может быть неясно. Ну, я и вмешался, стало быть, да только едва удалось её прогнать, как Эмилю пришлось звонить в… - он снова осёкся и побледнел, умоляюще глядя на отца – точнее, с ужасом и надеждой одновременно.

   Райнхард спокойно прикрыл и открыл глаза, давая понять, что всё понял и ужасаться некогда, пора действовать.

- Стало быть, мать уже в больнице, - совершенно ровным тоном сказал он. – И как она сейчас? – он также сделал приглашающий жест ладонью, означающий, что требует к себе сопровождающего.

- Да я и не знаю! – с выражением перепуганного насмерть почти простонал ребёнок. – Они же все про меня сразу забыли в этой суматохе и даже с собой не взяли!

- Ну, я-то тебя с собой возьму, не беспокойся, - тихо усмехнулся Райнхард, и ободряюще подмигнул сыну. – Ты хорошо сделал, что всё рассказал мне. Кисслинг! – позвал он с ровным апломбом повелителя. – Распорядитесь насчёт авто и носилок, немедленно, - затем он столь же спокойно посмотрел на Экселленца. – Помоги мне одеться, и стартуем вместе.

                *  *  *    

Хильдегарде фон Лоэнграмм уже лежала в полубессознательном состоянии, успокоенная усилиями эскулапов, благополучно разродившись сильной и здоровой дочкой. Она в глубине души находила даже забавным, что вторые роды тоже начались с резкого стресса, и прошли снова стремительно. Резкий испуг от неприятной новости, тревога за раненого мужа – эти страхи были уже в прошлом, ведь прежде, чем боли от схваток захватили её внимание полностью, молодая императрица нашла в себе силы вспомнить недавний сон. Тот самый, где она видела своего венценосного супруга просто своим мужчиной, и они снова гуляли по берегам горной реки, иногда забредая на поляны, поросшие белыми лилиями. Это милое и мощное воспоминание настолько вовремя всплыло в памяти, что теперь хотелось снова переживать его, после того, как довелось посмотреть на новорожденную и дождаться, когда она успокоится. Цепкий мужской ум императрицы подсказывал ей, что сейчас это самая оптимальная стратегия, дабы получилось поскорее восстановиться и уже позволить себе интересоваться окружающим миром. Женское чутьё, в свою очередь, полностью проигнорировало зёрна сомнений и ревности, которые так стремилась вживить ей золовка – она прекрасно чувствовала, что сейчас и ещё очень надолго – навсегда, как доказало бесстрастное время – одна у того, кто на деле нежно и трепетно любил её задолго до того, как походя надел на себя корону Рейха... Несколько недель спустя, когда Аннерозе снова попытается вернуться к версии про фаворитку фон Кройцер, Хильдегарде просто чуть сдвинет брови и произнесёт обычным, ничего не выражающим тоном: «Пока кто-то вышивал цветы на подушках, некоторые всерьёз считали меня увлечением того, кто сейчас Ваш муж, дорогая. Вы столь же близоруки, стало быть?» Это будет окончательным финалом их дружбы, хотя как будто даже ничего резкого или негативного никогда сказано не было. Да и Райнхард фон Лоэнграмм ничего не скажет сестре об инциденте, о котором ему столь взволнованно сообщил сын – к слову, о том, что это может произойти, Аннерозе даже не подумала – просто потому, что перестанет с этого дня замечать свою сестру среди любых окружающих предметов и совсем перестанет с ней разговаривать о чём бы то ни было… Тихий шорох, прозвучавший где-то совсем рядом, молодая мать оставила без внимания, слишком занятая своими грёзами о солнечном дне, где они с мужем совершенно одни.

- Хильда, любимая, как ты? – тихо раздалось над самым ухом, и глаза молодой женщины инстинктивно открылись в ответ на родной голос.

   Райнхард был бледнее обычного, даже ещё сильнее, чем когда волновался, но его глаза горели тем же тёплым и нежным огнём, что и всегда, разве что чуть ярче, чем раньше. Возможно, это впечатление усиливала крупная четырёхлучёвая звезда из цельных бриллиантов, что сейчас лихо расположилась у него во лбу, стянув пышные золотые пряди его гривы узким ремешком – то, что они сейчас не до талии, а всего лишь на два пальца от затылка длиной, рассмотреть удалось уже не в этот день. Срезанные палачами в плену роскошные волосы Императора навсегда останутся в сокровищнице ордена Белой Лилии, вице-командор которого, рискуя жизнью, отвоевал их у превосходящего числа врагов в ночь покушения, и будут храниться под алтарём Собора Богоявления на Одине несколько лет спустя, о чём не очень-то будет известно в Галактике даже среди компетентных лиц.

- Я в порядке, Райнхард, а ты как? – полыхнув тихим счастьем в бездонных голубых глазах, прошептала в ответ Императрица, чувствуя, что растрогана до слёз появлением супруга так скоро.

- Скоро буду совсем ничего, - полным тихой радости голосом ответил Император, прежде чем наградить жену нежным и долгим поцелуем. – Прости, я вовсе не хотел огорчать тебя.

- Нет, ты меня очень обрадовал, что прибыл, - она далеко не сразу смогла ответить фрау Лоэнграмм, продолжая светиться изнутри счастливым светом. – Но думаю, тебе следовало всё же поберечься.

- Я соскучился, очень, - голос Райнхарда сел до страстного шёпота, но они оба не заметили этого. – Понимаешь, я ходил за лилиями для тебя. Но я их всё-таки принёс, хотя мне поначалу сильно помешали.

- Это в нашем с тобой стиле, - улыбаясь, весело прошептала в ответ Хильда. – Вечно нам столько желающих мешать. Нас уже больше теперь, Райнхард.

- О да, я здесь даже с наследником престола, представляешь? – с тихим смехом произнёс он. – А ты с принцессой, я уже знаю.

- Вот как, - она снова расцвела улыбкой. – Значит, ты и вправду в порядке – принц у нас всё держит под контролем, я заметила.

- Ты права, мама, - с апломбом хозяина положения подал голос Александр, и целый куст веток цветущих белых лилий наконец рухнул поверх одеяла, дабы привлечь внимание Императрицы. – Я не сомневался, что у тебя всё пройдёт хорошо, но отца я сейчас заберу, он ещё слишком слаб, право.

- Хорошо, присматривай за ним, - тихо обронила Хильда, уже не в силах ничего поделать с тем, что после очередного нежного поцелуя мужа её глаза закрылись, и стремительное падение в сон уже не было возможности сдерживать.

- Держись, любимая, я с тобой, - задумчиво проговорил Райнхард, выпрямляясь.
 
   Он ещё несколько мгновений видел умиротворённое лицо жены, прежде чем обморок смог завладёть его сознанием и телом полностью. Пронаблюдав, как Кисслинг аккуратно управляется с телом сюзерена, принц задумчиво запустил пятерню в волосы и подошёл вплотную к колыбели своей новорожденной сестры. Придирчиво разглядывал девочку несколько секунд, затем одобрительно кивнул и проворчал тоном сварливого хозяина дома:

- Ты вот что, милая красотка, остаёшься тут за старшую, поняла? Если появится тётка Аннерозе, визжи в голос, чтоб та не смела подходить. Чего захочешь спросить – позовёшь Эмиля, он толковый парень. А нам пора с отцом, ещё увидимся.

   Уже в салоне авто, сидя в изголовье бесчувственного родителя и с сосредоточенным вниманием глядя на его лицо, Александр Зигфид фон Лоэнграмм снова нарушил своё напряжённое молчание, обращаясь на этот раз к Экселленцу:

- Я бы на твоём месте поторопился вызвать тётку Катерозе, Йозеф.

- Уже сделано, Ваше Императорское Высочество, - с почтением прирождённого царедворца тихо ответил тот, почтительно склонив голову. – Мы прибудем фактически одновременно.

- Уже лучше, спасибо, - небрежным великосветским тоном обронил принц, кивнул и погрузился в мрачную задумчивость, сжимая ладонью рукоять отцовского адмиральского кортика, что так и носил на талии, как носил бы длинный клинок взрослый обладатель мундира Рейха.
   

   Действительно, стоило лимузину с потерявшим сознание правителем Галактики припарковаться там же, где и на прошлой неделе, после кошмарной ночи ожидания для многих обитателей скромного готического замка, как позади авто с эскортом обрисовалось мелкое авто спортивного стиля, неприметного цвета сумеречного неба в средней полосе широт стандартной зоны проживания на обычных планетах. Водитель, очень высокий брюнет с бездонными голубыми глазами в форме полковника космофлота, быстро покинул своё место, дабы помочь выбраться пассажирке – рыжеволосой девушке в мундире капитана времён Гольденбаумов, только на месте гербового орла отчего-то была нашита эмблема в виде серебряной белой лилии. В причёске у дамы красовались живые белые лилии – и это уже давно не удивляло никого из личной охраны Императора, что оперативно занималась доставкой своего господина в его рабочий кабинет. Впрочем, когда прибывшая леди подбежала к носилкам с раненым монархом, ей никто не помешал тронуть губами его лоб и осторожно пройтись пальцами по его вискам – ситуация, немыслимая в Старом Рейхе, разумеется…

- Как он, тётка? – со всей серьёзностью взрослого, как ни ещё солидней, осведомился у неё принц.

- Лучше гораздо, чем могло быть, - в тон ему ответила Катерозе. – Однако поторопимся, конечно.

   Сопровождавший её полковник лишь церемониально кивнул девушке издали и направился к своему авто, слегка поникнув головой, что могло бы быть замечено кем-то ещё, кроме Кисслинга, и даже верно истолковано, кабы могло кого-то на деле интересовать – но излишнее любопытство не приветствовалось в Империи Лоэнграммов в подобных ситуациях. Как известно, строгость нравов обеспечивает их гуманность по факту, вопреки растиражированным мифам о тотальной развращённости традиционалистов, которыми без устали захлёбывается республиканская пропаганда, не понимая, что демонстрирует этим лишь собственные гнилые представления о действительности, которые жаждет сделать нормой везде и всюду. Вышколенное же за полтысячи лет правления Гольденбаумов общество, уже знавшее цену рангу и ритуалу, вполне уже было подготовлено и к тому, чтоб спокойно воспринимать те эпизоды, где можно было и чуть отступить от них – но только когда в этом была реальная необходимость. Таким образом, привыкшие отдавать себя целиком службе верноподданные, от самых приближённых до последнего солдата, ни разу не видевшего вблизи своего сюзерена, не удивлялись присутствию у августейшего изголовья бывшего республиканского капрала. И никому бы не пришла в голову мысль прохаживаться на счёт того, насколько пикантен как этот факт, так и тот, что своей жизнью Император был обязан именно этой даме, что категорически отказалась даже от ордена Зигфида Кирхайса, не вызвав при этом негодования венценосца – не просто потому, что это гадко и невежливо, но оттого, что неестественно для людей дела, то есть службы монарху. Но именно такое бессердечное поведение всегда присуще как содержанкам и бездельникам, и потому полностью проявилось в поступках Аннерозе Грюнвальд, но также и республиканскому сознанию, каковое является образцом уже лицемерного бессердечия, и, хотя люди, являющиеся апологетами республиканского дела, иной раз не проявляют указанных качеств – делают они это лишь по причине того, что не окончательно деградировали до нужного республике уровня. Таким образом, достойное поведение республиканца – не заслуга того, что он придерживается данного мировоззрения, а просто атавизм, дающий повод надеяться, что этот индивид ещё может остаться человеком. Забегая вперёд, сообщим, что данный полковник на деле уже являлся отцом третьего ребёнка Катерозе фон Кройцер, рождённого уже на Хайнессене, но, как и все остальные её дети, не оставшегося жить там, дабы уцелеть.

   В кабинете Катерозе с помощью Кисслинга и Экселленца довольно споро монтировала походный медкомплекс розенриттеров вокруг неподвижного тела молодого монарха, изредка отдавая краткие и толковые  распоряжения. Про принца на некоторое время забыли – а он стоял совсем рядом, но так, чтоб не мешать, и задумчиво смотрел на то, как целые гряды прозрачных трубок впиваются в обнажённую спину отца, сплошь перепаханную повязками поверх страшных по размерам швов – сшитые раны были такими, после которых обычно человек просто не живёт дальше, успешно дождавшись очередного болевого шока. Достаточно сказать, что глубина ран была такая, что до операции внутрь них могла свободно поместиться ладонь взрослого человека. Только две алых полосы уже были пронизаны белыми прожилками затянувшейся плоти – каждая с краю от боков, и швы стягивали только кожу, будучи пропитанными регенерационным гелем. Новая порция сизой с красными точками массы была утрамбована поверх глубоких швов, что были спрятаны под повязками, и Катерозе взялась делать уколы шприцами, чьи иглы были не толще волоса – это были инъекции местной анестезии, необходимые в условиях сверхбыстрого заживления ран. Оно шло с нужной скоростью, но при этом давало побочные явления в виде столь сильных болей, которые могли уничтожить человека даже со здоровым сердцем, не ослабленным разрядами электрохлыста. Лекарша торопилась, зная, что нынешний обморок раненого пока не грозит провалом в другую погибельную реальность, из которой его личность не выберется, и стараясь успеть как можно больше сделать, дабы сократить адовы мучения пациента хотя бы на несколько десятков часов, которые удастся сэкономить, подгоняя за счёт мощных препаратов естественный процесс выздоровления. Затем настала очередь самых сильных кардиостимуляторов – сердце тридцатилетнего повелителя Галактики внушало серьёзные опасения своей усталостью, напоминая породистого и крепкого, но едва не насмерть загнанного скакуна… И, наконец, значительная серия уколов пришлась на рельефные плечи цветущего до недавнего времени мужчины – множественные сотрясения мозга грозили свести на нет все усилия, ведь если не предпринять и эти необходимые меры, от человека может остаться только тело, лишённое разума и души.

   А между тем, несмотря на все эти безрадостные обстоятельства, даже в таком плачевном состоянии Император по-прежнему выглядел роскошным красавцем, будучи наделённым эффектной мускулатурой прирождённого воина. Его обычная бледность больного не была безжизненной, как у обречённого на смерть – а побывать таковым пять лет назад Император успел не раз - но и тогда её принимали скорее за признак истинного величия, чем за отметку погибели. Уставшее лицо, несмотря на чуть ввалившиеся щёки и заметные тени под глазами, несло на себе явный отпечаток умиротворения. Казалось, раненый спит и видит очень приятный сон, который не следует прерывать кому бы то ни было. Это впечатление усилилось, когда процедура экстренного лечения наконец была завершена, и раны многострадального венценосца были спрятаны под повязками и покрывалом. Александр, до этого времени стоявший неподвижно и внимательно наблюдавший за происходящим, медленно добрался до отцовского кресла и устроился там, обхватив виски ладонями. Когда во время авантюры реваншистов собственный бодигард юноши однажды подивится исключительному хладнокровию наследника престола, с удовольствием ходившего как в одиночный облёт в открытом космосе на новых моделях истребителей, так и в рукопашную посреди засевших в коридорах крепости мятежников, чей боевой клич «деды воевали – кровь проливали!» напоминал рёв взбесившихся животных, тот со смехом ответит, что самое страшное он уже видал ещё пятилетним ребёнком, а остальное – чепуха… Когда уже в солидном возрасте двоюродная сестра императора Александра вежливо поинтересуется, отчего он не подтвердил титулы целой дюжине наследников знатных семей, ведь хоть эти люди и не оказались достаточно компетентными в своей области знаний, но очень хорошие сами по себе, Александр холодно усмехнётся и заметит, что он прекрасно знает, какова участь слишком добрых государей. И отправит даму изучить соответствующие примеры вроде Генриха Наваррского и регента Филиппа Орлеанского, что помиловал какого-то шевалье Д*Арманталя, а также русского императора Павла. А нынче Катерозе и Йозеф слишком были заняты ранами Императора, чтобы осознать, что принц наблюдает всё и очень внимательно, Кисслингу же и в голову не пришло предпринять что-либо для того, чтоб помешать ему в этом. Иначе бы взрослые заметили, что в глазах ребёнка прочно поселилась межгалактическая бездна, хоть и пронизанная светом голубых сверхгигантов, и в них не осталось уже ничего от светлого детства – кое-кто, чья жёсткость в некоторых эпизодах уже собственного правления иной раз шокировала, спокойно занимался рекогносцировкой. Без эмоций и дани эстетическим удовольствиям – и поговорка «не хватайте звёзды руками, обожжётесь, пинцетом надо брать», как известно, не сразу была понята приближёнными, вот только Оберштайн схватился за голову, едва её услышав однажды… Как в голос утверждают все историки, Александр Зигфид фон Лоэнграмм отличался от своего отца подчёркнутым хладнокровием и ужасающей прагматичностью абсолютно в любых вопросах, отчего все без исключения подданные Рейха обожали сына Райнхарда Первого, каждый видя в нём того, кого желал. У самого же Райнхарда Первого всю жизнь хватало ненавистников из-за рельефной целостности его характера, каковая без труда вычислялась людьми и вызывала бешенство у строго определённых типажей. Начиная с того, что искренность подкупает честных людей – и, соответственно, воспринимается негативно остальными. Лоэнграмм Первый, конечно, понимал это, но, будучи завоевателем короны, действительно плевать хотел на тех, кому не нравился – Лоэнграмм Второй, получив корону от отца, сначала стремился ей соответствовать, затем просто сохранял её для потомков. И оттого всегда знал, как себя повести, и делал это с лёгким сердцем и виртуозно, наслаждаясь процессом – и ни разу не встал перед выбором или страшной дилеммой, о которые Райнхард себе поначалу так изломал душу, что рухнул в могилу в свои золотые двадцать пять.

   Но сейчас, хоть и полностью незаметно для остального мира, Александр Зигфид уже полностью запустил процесс превращения в самого себя в бытность Императором Галактики – просто, в отличие от миллиардов детей в своём возрасте, у которых становление себя происходило само собой, бессознательно, этот мальчик уже прекрасно понимал лучше всякого взрослого, что означает быть тем, кем ему предстоит стать. Ему хотелось кричать в голос от ужаса и биться головой о что попало, рыдать потоками слёз и ломать руки, в крайнем случае – порезать пальцы до крови, но он молчал с таким выражением лица, как будто ничего этого не чувствовал. Подождав несколько минут, пока сердце наконец перестало хлестать о грудную клетку как прорвавшийся сквозь горное ущелье селевой поток, принц внешне совершенно спокойно глубоко вздохнул, растопырил руки в стороны, а затем на вдохе сложил их вдоль тела. Потом, дождавшись наконец, когда проворная возня вокруг бесчувственного тела отца закончится, и Катерозе с Йозефом инстинктивно сделают один и тот же жест – со вздохом протерев рукавом лоб, замрут неподвижно на пару мгновений, подбежал к ложу и схватил обеими ладонями кисть августейшей правой руки, молча прижал её к своей щеке, и остался так неподвижно на долгие несколько минут.

   Затем Экселленц неспешными движениями, что выдавали уже его естественное утомление от многосуточных бдений у постели сюзерена, направился к окну, чтоб занять там позицию для чтения соответствующих моменту молитв. Катерозе осторожно присела на ложе рядом, по-домашнему пригладив золотые локоны, выбившиеся из-под ремешка, охватывавшего голову раненого через лоб – дабы держать в нужной форме пострадавшую от сильных ударов голову, не давая также развиваться отёкам от многочисленных ушибов мягких тканей. Раньше даже будучи в забытьи или во сне, Райнхард всегда безошибочно угадывал, чьи руки коснулись его тела. Сейчас его мозг явно был занят другим, и не смог сделать этого.

- Хильда! – сорвался с губ раненого нежный зов. – Хильда, Je vais t'aimer. Je vais t'aimer. Всегда.

   Катерозе снисходительно покачала головой и лишь тихо просияла той тихой улыбкой, которой улыбаются матери над колыбелями спящих сыновей, когда в семье всё хорошо. Экселленц обернулся, зажав в руке томик в циркониевой ажурной оплётке, и его лицо полыхнуло ясным умиротворением. Только сын взглянул на прикрытые отцовские веки с чуть вздрагивающими ресницами с тревожной озабоченностью. Тем временем губы Райнхарда снова зашевелились, и в тишине кабинета, в который прорывались лучи августовского солнца, раздался страстный и громкий шёпот.

- Хильда, дорогая, Je vais t'aimer сomme on ne t'a jamais aim;e. Je vais t'aimer рlus loin que tes r;ves ont imagine, - срывалось с губ бесчувственного монарха. - Je vais t'aimer сomme personne n'a os; t'aimer. Je vais t'aimer Comme j'aurai tellement aim; ;tre aim;. Хильда, Je vais t'aimer. Je vais t'aimer, - затем, попытавшись сделать некое движение, по всей видимости, поднять голову или открыть глаза, но безуспешно, молодой мужчина томно и глубоко вздохнул.

   Райнхард затих неподвижно, замолчав ещё на несколько долгих часов – почти на полсуток, но с его лица заструилась столь ясное спокойствие, похожее на мощную тень счастливой улыбки, что даже сын успокоился, деловито прикоснувшись губами к отцовскому лбу, а затем снова направившись к кабинетному креслу, чтобы уснуть там, свернувшись калачиком. Экселленц с явным удовольствием кивнул головой, обращаясь с ясной улыбкой уже к молодой герцогине, а та ответила совершенно мальчишеским воинским жестом правой рукой, что во все времена означал безапелляционное «Да, победили!». Радоваться им, как компетентным врачам тела и души, было от чего – их подопечный, страстно желая жить нынче, сам умудрился сделать к выздоровлению столь масштабный рывок, что и не снился большинству эскулапов. Позднее, когда маститые медики Рейха всё же получили доступ к данным, сохранённым герцогиней для семейного архива своего новоявленного венценосного старшего брата, кое-кто из тех, кому приходилось сопровождать молодого Императора ещё во времена войн с Яном Вэньли, сравнит это стремление выжить и выздороветь с несколькими блестящими битвами, выигранными основателем династии Лоэнграммов. И совершенно справедливо – по всем параметрам раненый не мог оставаться живым уже спустя сутки после осуществлённой над ним в плену экзекуции, на что, очевидно, и рассчитывали организаторы покушения – а те, кто его осуществлял, просто не подумали об этом. Но даже талантливейший врач Бэмхарт фон Зильберт, сам выходец из ордена Белой Лилии, конечно, что смог занять всё же должность лейб-медика, которую Райнхард Первый очень долго не желал вводить у себя при дворе, и которая появилась совершенно случайно пять лет спустя указанных событий, во время боёв Первой Инститории, позднее утверждал в своих мемуарах, что первые две недели после покушения Император мог умереть в любую секунду, и то, что этого всё же не случилось, есть общая заслуга самого монарха и тех, кто был с ним рядом. «Он слишком любил свою жену и детей, чтоб позволить себе умереть», - этот лаконичный комментарий оставит истории начальник охраны Райнхарда фон Лоэнграмма, возможно, также оттого, что слышал те слова, что только что отзвенели в тиши кабинета. Императрица после узнает об этом инциденте от самого Кисслинга, а намного позже услышит те же слова от мужа, когда во время Второй Инститории он позвонит ей в крепость Трёх Погибших Адмиралов, дабы уверить её, что с ним всё в порядке… Императору это удастся с честью – о том, что её как будто сдержанный в проявлении своих чувств супруг умеет также петь старые баллады, Её Величество осведомлена не была даже на пятнадцатом году замужества, а Райнхард будет рад, что замаскировал удачным ходом очередного бурного объяснения в любви факт небольшого ранения, полученного весьма некстати, по его мнению – всё же второй раз то, что получилось на Урваши без осечки, сработало во время Второй Инститории хуже… Но Император до конца жизни будет утверждать, что был счастлив остаться раненым, но с уцелевшими соратниками, нежели потерять хоть одного из них, будучи невредимым. Сообщим также, что старший сын его во время этого инцидента был рядом – возможно, после нынешнего визита в больницу и поверхностного знакомства с новорожденной сестрой он сочтёт более логичным чаще оставаться с отцом, чем с матерью, а может, дело было в том, что он всегда с солидной прохладцей относился к свой старшей тётке, Аннерозе фон Оберштайн, благодаря которой и случилось тогдашнее приключение. Принцесса же, повзрослев, будет боготворить старшего брата – и он будет отвечать ей взаимностью до конца жизни. Именно ей он расскажет, приказав, впрочем, утаить сказанное от матери, как сам страшно боялся, прячась под отцовским плащом, что его рука с бластером может дрогнуть, и он не сможет ровно снять главаря напавших, оттого пришлось молча молиться, не переставая, весь инцидент. В ответ девочка попросит брата научить её стрелять с двух рук – и выполнит приказ, ничего не рассказав об этом вообще никому. Не далее, как пять лет спустя после это умение ей очень пригодится…

                *   *   *
    
- Похоже, этот любовничек Эльфриды Кольрауш сильно преувеличил достигнутое, - жеманно пожал плечами бывший капрал Союза Сончино, низкорослый смуглый брюнетик с чуть смазанными чертами лица и живо бегающими карими глазками. – Который вечер уже наблюдаю,  как тот коронованный красавец шастает себе в замковую часовню, и с походкой у него всё в порядке. Право, пока этот гад не покажет видеозапись того, что происходило в подвале того сожжённого домика, не вижу никакого смысла доверять его словам, - и он уложил оптический прибор на крышку чемодана бока связи.

- Если она вообще существует в природе, такая видеозапись, - усмехнулся в густую бороду бывший сержант Союза, тридцатилетний крепыш Хаджи-Ахметов, повернув кресло водителя фургона внутрь салона и занявшись откупориванием консервов. – Сам-то дружок Эльфриды отчего-то зело быстро смылся из этого места, ещё раньше, чем его покинул сам похищенный…

- Вероятно, всё же существует, просто сейчас её трудно показать, чтоб не нарваться на автокопирование, вот и боится, - весело фыркнул со своего дивана в хвосте салона фургона Дэйдалос, бывший конторщик с Астарты. – Хотя я тоже считаю, что разрывать в клочки такого пленника – большая глупость, скорее всего, они его особо руками даже не трогали, а сейчас желаемое выдаётся за действительное.

- И самое кислое, так это то, что баламут сгинул прочь, - сухо подытожил долго и сурово молчащий до того Багдаш, задумчиво листая листы с данными следящей техники. – Узнать, как на самом деле чувствует себя Император, возможным не представляется, коменданта замка сменили уже на утро, и всё, чёртова хвалёная дисциплина в Рейхе… М-да, это мне не на Хайнессене при Лебелло зажигать на пару с Шейнкопфом, м-да..., - он сокрушённо покачал головой, ворча уже себе под нос. – Уроды, уроды союзные, промотали всё, а сколько я говорил Яну, что не видать ему никакой пенсии от ни от Совета, ни от какого его суррогата… А что с Рыжей Сверхновой, улетела она снова на Хайнессен после бала накануне, или как, а? – проговорил он уже громче, явно рассчитывая на ответ из окружающего пространства – положение туриста за долгую вереницу суток нахождения на территории чопорного от века Одина порядком угнетало даже столь опытного вояку и шпиона…

- Говорят, улетела – скандал с этими смелыми танцами с Императором при дворе вспыхнул хороший, - охотно откликнулся Дэйдалос, старательно встряхивая пластиковые бутылки, в которых изготовлял только что нужную ему смесь тонизирующих напитков. – Хотя Лоэнграмм доселе вроде не заводил ни с кем шашни, но ведь во Вселенной всё меняется, а жена у него вот-вот снова родит, если не уже.

- Кабы уже, так рёв бы по всему Рейху стоял, - вальяжно отозвался Сончино, пожав плечами и ухмыльнувшись, и полез в рюкзак за походной кружкой. – Хотя он хитрый, конечно – молча позволил дочке Шенкопфа вертеть всем Хайнессеном, чтоб после вертеть её саму, как хочется.

- А ты что, им там фонарь держал, что ли? – ехидно поинтересовался Хаджи-Ахметов. – Или снова завидуешь, памятуя, кем был этот парень в юности, да?

- Тю, а ты бы на месте Лоэнграмма зевал будто, ага – такая красотка и тоже не кухарка, вообще-то, - добродушно прохихикал Сончино, доставая кружку. – Как думаешь, откуда она берёт своих сыновей, если ни одно рыло с Хайнессена к ручке её не подходило даже? Только не смеши меня сообщением, что у неё есть муж Юлиан Минц, ага, книжный червь вроде своего приёмного папаши, адмирала Яна.

- Не спорю, но Лоэнграмм потому и коронован, что не вёл себя везде, как обычные люди, понимаешь? – Хаджи-Ахметов чинно погладил свою пепельную бороду. – Будь он обычным человеком, он вообще бы в армию не пошёл, торговал бы спокойненько чем угодно, и не парился бы вовсе из-за захвата Союзом Рейха. Кроме того, женитьба на соратнице – шаг слишком серьёзный, чтоб порушить такое дело из-за роковой красотки, и этот захватчик короны достаточно умён, чтоб это понимать.

- Коронован он уже не первый год, как известно, так что мог успокоиться уже и позволять себе обычные радости, - Сончино невозмутимо пожал плечами и выразительно протянул кружку Дэйдалосу. – Или его невеста не была глубоко беременной, когда он решился таки на женитьбу, забыл? Отчего бы не успеть всё сразу, особенно когда бабы без ума от тебя?

- Оттого ты и не женат по сию пору, - холодно заметил тот, неспешно откупоривая бутылку. – Спроста, что ли, в Империи Лоэнграмма не принято гулять как попало, если даже Ройенталю из-за этого роковым образом досталось? Не нужно всех везде мерить по себе, этак можно кучу тактических ошибок наделать.

- Не женаты мы все оттого, что Союз наделал кучу ошибок, провалил всё дело и рухнул, а нам выживать теперь неизвестно как, - замогильным тоном прогрохотал Сончино, потемнев мрачнее тучи. – А Лоэнграмму мы нужны, как прошлогодний снег, сколь бы грамотными спецами не были – у него своих уже девать некуда давно. Багдаш, когда нам придётся уже показывать, что мы не хуже розенриттеров, а?

- Скоро, Марио, скоро, - задумчиво отозвался командир. – Эти ежевечерние прогулки до часовни – уж не правду ли болтали, что Лоэнграмм крещён и даже более того? Во всяком случае, нам оно на руку сейчас весьма, и план должен сработать.

- Если крещён, то это даже лучше для нас, - рассудительно заметил Дэйдалос, наливая в протянутую кружку напиток из бутылки для Марио. – Крещёные и особенно воцерковленные, которые службы посещают, должны быть добренькими очень.

- Ерунда, - фыркнул Багдаш, отвлекаясь от листов. – Это ненастоящие христиане добренькие и позитивные до тошноты, а Лоэнграмм парень искренний, так что не жди от него поведения грехозамаливателя. Разозлится если – мало никому не покажется, такая натура.

- А если он и вправду разозлится на нас? – недоверчивым тоном проговорил Хаджи-Ахметов, даже чуть став ниже ростом. – До сей поры он ни разу не смущался, если руководствовался чувствами.

- Поэтому его надо не злить, - рассудительно пояснил командир, с грустью вздыхая. – Задача стоит застать его врасплох и напугать, но и только. А кто посмеет повести себя иначе, того я вычислю и убью раньше.

                *   *   *

Райнхард впервые с самого покушения во сне пошевелил рукой и тихо позвал: «Хильда!», а затем замолчал ещё на двое суток. И, хотя его состояние не внушало никаких опасений, и датчики лишь подтверждали вполне благоприятную картину, оба командора ордена Белой Лилии молча обнялись с самым убитым выражением лиц. Катерозе, казалось, была готова разрыдаться в голос, и Йозеф лишь молча поглаживал её по гриве, пытаясь успокоить. В таком виде их и застал Оберштайн, что, как известно, имел умение появляться где-либо всегда очень вовремя.

- Не плавься, мы прорвались, похоже, - деловито вещал младший брат миледи фон Кройцер, с исключительной родственной нежностью. – Перестань уже нервничать, он в безопасности. Ну, всё, всё, не хнычь, он выздоровеет и всё будет нормально. Ты просто устала и мало спала, вот тебе и скверно.

- Надо уже и бойцам сказать хоть пару слов, а заниматься ими некогда пока, - с горьким вздохом ответила та. – Того гляди, опять начнутся какие форс-мажоры, и он снова полезет делать вид, что здоров.

- Насчёт ордена можно вам вообще не беспокоиться, - с извечной невозмутимостью проговорил Оберштайн, однако заметный тёплый взгляд на молодёжь выдавал сейчас, что он совершенно живой человек, что бы ни болтали злопыхатели. – Я пока взял всех на баланс, и скоро работа по кадровым вопросам будет завершена – ребята получат свои назначения, чтоб хорошенько встряхнуть Старый Рейх.

- И я больше не увижу нигде этих кислых старорежимных рож, проданных с потрохами местным элитам на местах? – с апломбом взрослого начальника проговорил Экселленц, высоко подняв левую бровь. – Какое счастье, право!

- Как знать, старорежимные рожи любят пускаться во все тяжкие, когда лишаются своих вкусных позиций, - холодно пожал плечами министр обороны. – Кому есть что терять, тот вдвойне опасен.

- А кому – нечего, а жить охота хорошо, тот вообще без тормозов, - желчно усмехнулся молодой кардинал. – Мои ребята – не монахи, в отличие от меня, так что победят они, привыкшие к дисциплине.

- Надеюсь на это, нам совсем не нужен рецидив феномена старой гвардии, а то наш драгоценный Император любит баловать соратников, а оно не всем на пользу. Экселленц, какого чёрта ты отказываешься от ордена – твой сюзерен может это не правильно понять и обидеться.

- Я надеюсь, что смогу это ему объяснить, - сиятельно улыбнулся тот с совершенно царственным выражением. – Меня и так уже достойно наградили, если вправду есть за что – сам я не вижу в своих действиях никакой доблести вовсе – а вставать выше своих бойцов мне незачем, я и так их командир.

- Кошмар, полная звезда жарких романтиков, - сурово проворчал Оберштайн, покачав головой. – И ни один не хочет понять, что их же собственный статус им же на службе у драгоценного Императора в его славу им страшно в будущем понадобится. Ну что за дети…

- Пауль, они настолько же не дети, как и ты! – с ярким очарованием царицы сказала вдруг Катерозе, повернувшись к гостю, но не выбираясь полностью из братских рук. – Их тоже хлебом не корми, позволь служить Императору, его всю жизнь ждали ведь, нашего Освободителя! Хочешь их реально наградить – устрой так, чтоб Несравненный с ними вживую пообщался потом, полчасика хватит всем на всю оставшуюся жизнь, и можешь не бояться, что у них в зрелости вылезут амбиции и комплексы, как у вояк Рейха. Ну и что, что имперцы никогда этого не поймут – они не жили никогда в тех условиях, что наши.

- Ты как себе это представляешь – в ордене миллион человек? – с интересом осведомился Оберштайн. – На одну поляну за вечер больше полутысячи не запихнёшь.

- Если только эта поляна не в Сан-Суси, - тихо улыбнулся Экселленц. – Наш Драгоценный умница и уже победил все свои старые комплексы, как известно. И у него настоящее человеческое сердце – иначе бы его не стремились уничтожить…

- Да не тронет его всерьёз этот адмирал-искусствовед, несмотря на все старые амбиции, интеллигенция способна только смердеть в уголочке, - с грустным вздохом пояснил ему собеседник. – Всё, на что того хватило – сболтнуть старой своей тайной зазнобе о новой титулованной особе. А уж саму Аннерозе я умею нейтрализовывать уже.

- Вот и представь, что за неудовольствие начнётся, если надавать орденов безвестным босякам, которые почему-то работали вместо маститых специалистов в своём статусе, а после двинули в провинцию устанавливать там свои – там не докажешь, что выполняют волю сюзерена – свои порядки? – дружеским тоном парировал кардинал. – В Рейхе нет сейчас старых роялистов, что могли бы вдруг оттенить своим существованием военную аристократию, все в неё влились в своё время, и сердить амбиции мундиров опасно, хоть на них и сияет лев Лоэнграмма.
 
- Пожалуй, это верно, - сухо заметил министр. – Теперь насчёт вылазки Багдаша у часовни. Я решил также обойтись вашими бойцами и не впутывать сюда солдат Империи, дабы болтовни было меньше. Кого порекомендуете на этот раз? И ещё, нынче вечером вместо Миттенмайера пойдёт Экселленц, - и тут он усмехнулся столь весело, что в кабинете стало светлее.

- Да я-то буду только рад, - тихо улыбнувшись, вежливо склонил голову кардинал. – Список будет готов сейчас, повремените пяток минут разве что, не больше…

- Пауль?! – вскинула брови Катерозе, шагнув к гостю, и в одной плавной интонации у неё уместилось всё – и мольба рассказать причину, и робкая надежда на то, о чём не очень хотелось говорить вслух, но в случае чего сулившее некое огромное счастье, и робкие извинения, которые, как все знали, тут и не нужны вовсе…

- Да всё ты правильно поняла, - с деланным безразличием произнёс Оберштайн, вот только не смог скрыть тёплых ноток в голосе. – Его жена чуток нездорова, вторую неделю ест солёную рыбу и сшибает углы.

- Ага, как только они перестали верить своему приговору, так сразу и всё смогли! – с коварным торжеством улыбнулась Катерозе, едва ли не вне себя от счастья.

- Ммм, регенеративная функция не может быть отключена насовсем, если только это не законченный человеческий хлам – разве не ты мне это говорила пять лет назад? – с деланной холодностью осведомился Оберштайн, ехидно улыбаясь. – Вроде как факт бесплодия доказывает лишь то, что человек работает на износ либо находится в очень неблагоприятных условиях, а?

- Ага, и может быть установлен только для текущего момента времени, - в тон продолжила Катерозе. – А ещё зависит от того, кто будет вторым родителем, таким образом, один и тот же человек с разными людьми будет совместим по-разному, ну, да это и всегда все везде знали, - она почти расхохоталась. – А не то мы бы вовсе свихнулись, воюя с клонами Яна Вэньли, к примеру! Какое счастье, что генетика не дала людям того, что пообещала.

- Наука, как известно – лишь постижение промысла Божия о мире, а оттого она вовсе не волшебница, - великосветским тоном закончил Оберштайн и осведомился уже с будничной грустью, кивнув на неподвижное тело правителя Галактики. – Что, так и делает невозможное, как всегда, даже нам дал возможность передохнуть?

- Да, он опять доказывает прозвище Непобедимый, - с нежностью тихо вздохнула Катерозе, просияв неким жемчужным светом сквозь уже чуть осунувшиеся от усталости черты. – Великолепен, как всегда.

- Ступайте спать оба, я подежурю и после разбужу вас, - сухо приказал Оберштайн.

  Разинув рты, как малые птенцы, оба командора ордена Белой Лилии явно сперва хотели что-то сказать, но сразу оба передумали и молча выполнили приказ, удалившись в смежную комнату.

   Райнхард спал крепко и счастливо – ему снилась его Императрица, Наследник, которому было уже не меньше десяти и уже подросшая принцесса. Они все бродили солнечным летним днём по какому-то старинному парку, смутно казавшемуся очень знакомым, смеялись, играли и лакомились какими-то ягодами с кустов. Но когда угадать не получилось, император сдался и тихо спросил у жены, где они – неужто его побитая голова уже настолько стала садовой, что не может справиться с такой простой задачей, он услышал совершенно спокойное: «Ничего удивительного, что забыл, ведь уже пять лет прошло, да и ушли мы уже с главной тропинки... Это же то самое место, где ты благословлял бойцов ордена Белой Лилии на их подвиг дальше, почти сразу после августовского покушения ещё».

   Само это событие произойдёт ещё только через месяц – Райнхард будет с улыбкой вспоминать его всю оставшуюся жизнь. Прибыв на мероприятие вполне солидно, даже с тростью кайзера Рудольфа, разумеется, с командорами ордена по обе руки рядом, выслушав нескольких докладчиков, венценосец сам не заметит, как вскоре официоз исчезнет полностью, а он начнёт непринуждённо болтать с молодёжью, как совсем ещё молодой офицер. Биографы потом будут сдержанно уверять, что это произошло потому, что монарх инстинктивно почувствует в этих бойцах тождество с самим собой их возраста, да ещё сыграет роль то обстоятельство, что они тоже в лучшем случае все были сиротами при живых родителях, а то и вовсе без таковых, так же брошенные выживать во враждебную среду, как и сам юный Мюзель. Скорее всего, это правда. Не все авторы посмеют указать, с какой искренней любовью всего лишь к факту собственного существования в мире столкнётся в этот день Император – с настоящим цунами, которое уничтожит навсегда все его сомнения в правильности выбора собственной судьбы. Он увидит, что нужен стольким замечательным людям сам, таким, каким он и есть в мире, а не как всегда - кем-то, кто носит сейчас корону, - и поймёт, что именно этого ему всегда не хватало. Он снова научится смеяться – весело и подолгу, перестав бояться этого, как случилось с ним незадолго до гибели Яна Вэньли, когда он упал замертво, едва выиграв битву. Ужасные воспоминания об унижениях и пытках в подвале перестанут волновать его уже окончательно, и он скажет после однажды своей Императрице: «Господь послал мне такую лейб-гвардию, что и не снилась ещё никому». И о том, что император Райнхард Первый позволит себе два часа плясать под зажигательные орденские мелодии вместе с теми, кто всю жизнь только и мечтал служить ему, большинство историков стыдливо умолчат. Хотя он веселился бы и больше, но герцогиня фон Кройцер резко воспротивится, заявив, что это может не лучшим образом отразиться на его здоровье.

   Приключение в часовне в поместье Императора также упомянут далеко не все историки династии Лоэнграммов. А между тем банда Багдаша, до самого последнего не знавшая, что человек в мундире и плаще Императора вовсе не тот, кому они желали показать своё мастерство захватчиков с целью выпросить себе позволение поступить на службу, и вынужденная вместо этого униженно просить о снисхождении вовсе не раненого венценосца, а фактического диктатора планеты Хайнессен, оставит об этом инциденте потомкам очень подробное описание, не постеснявшись в мемуарах яркими красками описать собственные чувства в момент, когда с рыжей гривы лихо было стянуто золотое напыление, а девушка проворно соскочила с ложных каблуков… К чести этих бандитов, они не только не пощадили собственные амбиции, рассказывая на старости лет такие вещи, но и до последнего вздоха оказались верной гвардией герцогини фон Кройцер, ни разу не поставив собственные интересы выше тех, чьи они всю жизнь защищали.
 
   Катерозе фон Кройцер покинет Один ешё спустя две недели после того, как орден Белой Лилии отправится вглубь Старой Империи – выметать просочившийся в её механизм старый сор коррупционеров и рецидивов болячек, погубивших династию Гольденбаумов. Об этом факте и вовсе не окажется никаких свидетельств, кроме скупых сообщений в записках старшего принца Лоэнграмма, а также сообщения в архиве тогдашнего полковника космофлота, которое найдут уже после его смерти дети пятого сына той, что уже была тогда герцогиней – этот факт всплывёт только после знаменитой монархической революции на Хайнессене, когда толпы разъярённых жителей планеты обвинят ту, чье слово было священно долгих пятнадцать лет, в намеренном сохранении республиканского строя и желании строить всяческие препятствия для вхождения автономии планеты в состав Империи. Этот полковник будет одним из главных действующих лиц маленькой драмы, что разыгралась на одной из полян императорского замка – а провожать юную герцогиню в одиночный полёт на Хайнессен – на долгие пять лет, как будто тихих в Галактике, будет только мужская часть августейшей династии Лоэнграммов. Кроме Кисслинга и нескольких его людей, вовсе не писавших никогда мемуаров, об этом эпизоде так никто и не был осведомлён, что он происходил вообще.

   На сочной зелёной траве стояла скромная громада «Изольды», а уставшее летнее солнце заливало её добродушным теплом, игнорируя крупные кучевые облака, без устали несущихся по синему небу. Райнхард был в своей обычной парадке и плаще – после приключения в особняке Ипатьева он снова надолго стал носить свои белоснежные плащи, инстинктивно пытаясь согреть израненную спину, Александр Зигфид же упрямо оставил поверх мундирчика отцовский кортик. Синие молнии то и дело сверкали в бриллиантовой четырёхлучёвой звезде, сиявшей во лбу Императора – он снимет её только через полгода, когда головные боли совсем перестанут его беспокоить, а бриллиант в оправе на его правой руке поселится там навсегда.

   Уже отсияли лихие улыбки, так свойственные молодости и радости от жизни, уже Александр со всей солидностью и серьёзностью обещал тётке присматривать за отцом в её отсутствие, уже было клятвенно обещано снова прилететь к брату, как только она снова понадобится ему, отзвенели резонные замечания о необходимости происходящего и уверения, что в будущем все будет намного лучше, чем можно представить… Райнхард просто молча крепко держал в объятиях свою настоящую сестру, со всей страстью незаслуженного горя прижимая её к своей груди, прикрыв глаза, и не чувствовал в себе силы разжать руки. Резиновые минуты тащились одна за другой, Катерозе не спешила тормошить своего многострадального брата, ветер настойчиво трепал белый императорский плащ, и в повисшем тяжёлом молчании не происходило ничего. Почти ничего – потому что невесть откуда из-под ресниц сурового коронованного вояки обозначились очень крупные слёзы, то, что не случалось с ним уже страшное количество лет и оказалось совершенно забытым, потому что расплакаться не получилось даже в свои золотые восемь лет, когда случилось то, что исправить было уже невозможно. Ужасные горькие настоящие слёзы, вовсе не те, что сплошным потоком лились из воспалённых глаз в кошмарную ночь, когда удары по голове заставили тело почти перестать подчиняться хозяину, а в глазах стояла сильная резь от всякого света.

- Отец, мы справимся, не бойся, - раздался в летней тишине ободряющий голос сына. – Она правда вернётся, в полном порядке, вот увидишь.

- Да, конечно, - плохо понимая, что говорит, но начиная с трудом разгибать непослушные руки, почти прошептал Райнхард. – Прилетай поскорее, Катерозе, я буду очень ждать.

   Нежные девичьи пальцы тихонько прошлись по его вискам, и наконец стало возможным открыть глаза. Как на диво, ничего снова говорить было не надо – сестра прекрасно чувствовала то, что захлестнуло сейчас всё его существо.

- Улыбнись, - тихо потребовала девушка, поймав пальцами его слёзы и будто сбросив их куда-то прочь. – Ты уже совсем окреп, а старшему брату по рангу не положено…

- Ага, вроде того, наверное, - почувствовав, что становится легче и снова тепло на шее, как и тогда, на Феззане, когда ещё не вернулось зрение, молодой мужчина полыхнул улыбкой совершенно неосознанно. – Ты ведь правда вернёшься, да? – он смог наконец отпустить её, но пальцы  не хотели мириться с потерей и ухватили её ладони сами.

- Вернусь, Райнхард, я ведь уже говорила тебе, помнишь? – похоже, его убитое настроение передалось ей, и, заметив это, император нежно поцеловал девичьи пальцы, как и тогда, в спальне Сан-Суси.

- Помню, - почти прошептал он, через силу размыкая руки. – Я дождусь, обязательно.

- Ничего, мы и это сможем, Райнхард, разве нам привыкать? – она улыбалась по-прежнему ясно, но голос уже дрожал, и было заметно, сколь титанические усилия приложены сейчас, чтобы не разрыдаться. – «Изольда» возвращается всегда, мой император…

   Последние два слова вывели его из отчаянного ступора – как будто они снова стояли невесть где, с древними палашами, готовясь отражать атаки нечисти! – и Лоэнграмм Первый, очнувшись в полном своём величии, вытащил из трясины горя Райнхарда фон Мюзеля, чтобы снова слиться с ним в одно… Венценосец, внезапно ощутив силы владеть собой, кинул суровый взгляд в сторону, на полковника космофлота, с неудовольствием отметив, что взгляд растроганного сценой прощания офицера, что смотрел сейчас куда угодно, чтоб не привлекать к себе внимания, очень напоминает Кирхайса, а вот его лицо… чёрт побери, сейчас мы выясним, что это за новая мистика!!!

- Как зовут этого твоего… друга? – как будто совершенно небрежно бросил правитель Галактики – сейчас было уже невозможно поверить, что его глаза способны на такое чудо, как слёзы… - Пусть подойдёт ближе, что ли, должен же я знать, с кого спрашивать, если что…

   Катерозе тоже превратилась во всегда уверенного в себе воителя и приветливо махнула рукой спутнику, подзывая подойти к своей руке.

- Он мне поможет в ситуации с Юлианом там, - прежним спокойным тоном сестры пояснила она.

- Хорошо, пароль «Изольда возвращается всегда» я утверждаю, - тем же тоном, но уже с апломбом командира сказал Райнхард. – Делайте с этим Хайнессеном что желаете, герцогиня, и возвращайтесь ко мне с сыновьями когда сочтёте нужным, но только не сильно заставляйте меня скучать, право.

- Слушаюсь, Ваше Величество! – с грохочущей, как горная река, радостью, пророкотала девушка, лихо щёлкнув каблуками и почтительно кивнув, опустив руку после салюта – ничем не хуже меня в бытность курсантом, ага, с нежностью отметил про себя Император – и помчалась к аппарели корабля…

   Полковник вежливо приблизился на подобающее расстояние, успев поклониться с грацией истого придворного.

- Как твоё имя? – резко бросил венценосец, не давая опомниться офицеру. – Только имя называй, остальное пока не нужно.

   Тот выпрямился – не старше самого правителя Галактики, хоть и ростом повыше, и костью покрупнее… стоп, он же ещё несколько недель назад, в первый день после покушения не был таким рослым! И глаза у него были оба голубые, а сейчас один синий, а другой и того темнее! И стрижка тогда у него была не такая, что за чертовщина, в самом деле, сейчас и не захочешь, а поверишь, что кое-кто воплотился полностью в этом экземпляре… Ройенталь, в самом деле, что за шуточки со мной с того света, или как это понимать, а?!!!

- Моё имя Оскар Зигфид, Ваше Величество, - вежливо прошелестел офицер, почтительно потупившись.

- В самом деле, настоящее? – бесцеремонно поинтересовался Райнхард со слишком сильным нажимом для просто ледяного взгляда, и, увидев спокойный кивок, продолжил в том же духе. – А с телом своим ты что посмел сделать, изволь сообщить!

   Полковник посмотрел ровным взглядом – так смотрят те, у кого совесть полностью чиста – и чуть позволил себе усмехнуться в глубине ясных очей, ещё страшнее для того, у кого живой Оскар фон Ройенталь месяцами стоял за левым плечом, а то и – за спиной…

- Апгрейд по методике розенриттеров – вживление ДНК по этому способу идёт за пару недель, - спокойно, будто докладывал о верно проложенном курсе спейсера, пояснил офицер. – Всего-то ел полмесяца, как кабан, зато теперь вот полностью подхожу для того же, что и известный Вам человек, Ваше Величество.

   Райнхард побледнел и провел ладонью по глазам, будто желая снять наваждение – бесполезно, это была она перед ним, вечная тихая полуулыбка его погибшего от сумасшествия друга…

- Ты сдурел, полковник? – холодно произнёс Император, с вызовом пожав плечами. – Я не говорю о том, что ты мог умереть в первую же ночь после операции, но неужели ты не понимаешь, что тебе уже самим собой никогда не стать? Зачем это тебе, а?

   Собеседник вздохнул с какой-то вселенской грустью – как делал когда-то в Изерлонском коридоре тот, чей облик теперь принадлежал ему почти полностью…

- Зачем я себе – тот, каким был? А ей и так слишком тяжело одной, - он с робостью влюблённого понизил голос, указывая головой в сторону, куда уже унеслась Катерозе. – Она стоит того, Ваше Величество, понимаете? Она стоит того, чтоб даже погибнуть за неё, - он опустил голову, - и я сделаю это, если понадобится.

- А вот это я тебе, полковник, запрещаю, - ледяным тоном самодура проговорил Император, беззаботно пожав плечами и откинув чёлку со лба пальцами – перстень блеснул при этом очень заметно. – Раз уж так – то твоя задача создать и сохранить мне семью моей сестры, понял? И чтоб вернулись мне целыми и невредимыми, это приказ.

- Я понял, ваше Величество, - тихо, но весомо произнёс собеседник, поднимая голову и с восторгом глядя в лицо повелителя.

- Ступай выполнять, - лязгнул Райнхард, укладывая ладони на талию, и отвернулся.

   Смотреть на то, как счастливчик радостно отдаёт честь и щёлкает каблуками, было уже выше его сил. Он  с трудом сделал три шага в сторону, как будто желая вернуться в кабинет, и остановился. Александр резво очутился перед ним, ухватился руками за его ладони и молча уставился своими бездонными голубыми очами, как будто хотел не то ободрить, не то согреть теперь ту часть груди, где норовил зародиться холод межзвёздного пространства. Задавив внутри тяжёлый стон, Райнхард обрадовался возможности рывком поднять сына себе на руки, и поспешил ей воспользоваться, но глаза уже пришлось чуть прикрыть…

- Папа, она вернётся, не плачь, - участливо произнёс принц, запустив ладони в его волосы.

- Конечно, вернётся, - почти невозмутимо и почти холодно сказал император, резво зашагав прочь, к тропе, ведущей в замок. – Похоже, нас мама с дочкой заждались уже, да?

- Да, проведать их – это хорошая мысль, - почти весело поддержал его сын.

   «Изольда» плавно поднялась над вершинами окрестных деревьев, и унеслась в бездонное небо, добавив в нагретый теплом ясного дня воздух несколько лишних резких порывов ветра.

- Не смотрят, - деловито откомментировал спутник герцогини, привычными жестами пилота корректируя курс. – Отдохни, Катерозе, я сам поведу нынче, полностью.

- Ещё чего не хватало – смотреть вслед, - отозвалась девушка с дребезжащим металлом в голосе, и тут же свела его до мягкой замши. – Спасибо, Оскар, только боюсь, опять отдыхать будет некогда.

   Как будто желая подтвердить сказанное, на пульте раздался сигнал вызова. «Но между «хочется» и «надо»
 существенных различий нет. У поражений вкус не сладок... Но не горьчей, чем у побед» - прогрохотало над приборной доской, прежде чем молодая властительница судеб решила ответить. На экране появилось старательно насупленное лицо Аттенборо – он явно был чем-то очень раздосадован. «Нисколько не изменился с тех пор, как служил под началом адмирала Яна» - отметил про себя полковник Рейха…

- Прости за беспокойство, госпожа, но они меня достали, право, достали! – кипятился он, отчаянно растопырив пальцы. – Я уже готов разбомбить к чёртям это мерзкое сборище воющих котов! Дай санкцию или посоветуй, как быть, ну спасу уже никакого нет от идиотов с гитарами!

- М-да, «кто сказал вдруг, что гитара – не ударный инструмент», - рассмеялась миледи, столь забавным ей показалось сейчас раздражение старого знакомого, которого пост министра обороны Хайнессена нисколько не смог заставить остепениться. – Дасти, да что случилось-то, поясни толком, я тут выпала из всех тем…

- Да кто ж знал, что эта распроклятая интеллигенция притащится со своим унылым фестивальным табором прямо на нашу площадку в Древней Глухомани? Я не могу обнаруживать место дислокации, а не то получим дикий скандал в прессе и обвинения в чёрте-чём, опять начнут выть про сжирание подлыми милитаристами пособий несчастных пенсионеров, я только нужных ребят куда надо поставил – и опять эти пируэты с отставками, рехнуться можно, ни черта работать не дают… - тарахтел вне себя от обиды на прогрессивное человечество расстроенный бывший адмирал Союза. – Туристы поганые, да чтоб они свои тексты да балалайки на кострах посжигали с пьяных глаз вместе с книгами позитивных в булыжник рифмоплётов! Хнычут на всю долину о горькой долюшке честнейших бездельников, победили, окончательно и несомненно! Будь я тут один, ерунда, но парни ж того гляди с предохранителя поснимают что захотят, и всё, ничего никому потом не докажешь, а за кучу трупов кому отвечать – мне???

- Шшш, Дасти, я придумала, как быть, не убивайся, - проворчала Катерозе тоном сытой кошки. – Раз всё так грустно, отправь четыре монады геликоптеров в Загорск, там сейчас «Дискотека ефрейтора Крюгера» гастроли заканчивает, да пусть перевезут весь их балаган с роскошными девками и всяким гламурным оперным милитаризмом прямо на поляны к этим светочам духовности – они же там явно с семьями засели, верно? Вот пусть их дети и увидят, что такое настоящая культура, ради которой стоит жить, а не прозябать.

- Дык в том и дело, что с полным выводком – не то их можно было бы втихаря своими силами турнуть, - темпераментно пожал плечами Аттенборо. – Всегда знал, что гражданские – уроды, из-за них одни беды, хоть гибель Яна вспомнить, хоть наезд на Рейх, но так культурненько меня ещё никто не доставал! Ладно, спасибо за помощь, помчался я спасать уши и мозги своих офицеров…

- Похоже, в резервации республики скучать не придётся, - задумчиво проронил полковник Рейха, когда связь прервалась…

- Как на любом фронте, самая передовая Империи, дорогой, - чуть уставшим голосом отозвалась его дама, позволив себе полностью рухнуть в кресло. – На самом деле республика – это бурлящее, но застойное болото, годное только прожирать ресурсы, так или иначе оказавшиеся у неё на данный момент, и не способное на деле ничего создавать, стимулируя всякого рода деградацию. Настоящее созидание возможно только в Империи, и только там действительно не скучно, потому что есть гарантия, что твои заслуги будут оценены, а не
 оплёваны завистниками. И где есть развитие – там никогда не скучно.

- Что ж, я не прочь разобраться с этим болотом, как оно того заслуживает, - тихо улыбнулся мужчина, зная, что по его голосу это будет понятно. – И мне плевать, что ты ещё формально замужем, учти. 

- Мы ещё вернёмся в Империю, не сомневайся, - нежным голосом сказала его женщина. – «Изольда» возвращается всегда…