Тёртл

               
               

 – Меня лично тошнит от левого дискурса, причем, заметь, как хорошо леваки вписаны в капиталистическую систему, понятно рассуждать о Марксе лучше в соболях...
 Мы шли по траве и перли пакеты из магазина. Несколько дней назад приехали в поселок и не уставали радоваться деревенской жизни. Травка была точно такого же цвета, которого ждешь всю зиму, и цвела черемуха. На горизонте розовело. 
– ...но, как только дело доходит до...
Кусты шиповника внезапно зашевелились, раздался шелест прошлогодней осоки и оттуда выползла ... огромная черепаха.
Мы испугались. Что?!! Черепаха? Не ты глянь... правда черепаха!!! А какая здоровая. Откуда здесь черепаха?
Рептилия внушительных размеров, перебирая чешуйчатыми ногами выбралась на тропинку. Ее панцирь был размером с таз, перевернутый вниз дном. Он казался деревянным, даже одинаковые фрагменты узора напоминали срезы дерева, а ноги походили на верхушки огромной спаржи. Черепаха остановилась. Она вытянула морщинистую шею, оказавшуюся неожиданно длинной, в сторону пакетов. Взгляд ее казался осмысленным, по крайней мере, недвусмысленным.
– Жрать хочет – сказала Настя и кинула на траву полбатона – Какая голодная, будто с зимы не ела.
– А может правда не ела? Может спа... – ответила я и осеклась, представив, что черепаха спит, как медведь, в берлоге.
Видно, черепахи едят гораздо быстрее, чем ползают и умяв полбатона, она опять вытянула шею. Мы бросили остатки.
– Давай молока нальем? – говорит Настя.
– Ну не пива же... отвечаю я, присматривая полторашку от Жигулевского, что валялась в траве. Кое как разрезав ее стеклом, найденным в кустах, мы налили туда молока.
– Не порежется? – заботливо спросила Настя, а молоко с надписью “Жигулевское. Светлое” быстро убывало.  Думать об этом долго не пришлось, так как черепаха начала издавать какие-то звуки. Тогда мы были недостаточно осведомлены о строении рептилий и об их повадках, то есть не могли сказать, присуща ли им какая-либо речевая деятельность. Память выдавала лишь персонаж из Буратино и анекдоты об их медлительности, в народной мудрости черепахи, так же, не нашли, своего отражения, возможно потому, что это не самый яркий представитель нашей фауны. А вместе с тем, от этой особи исходило шипенье, бульканье, кваканье и чиханье. Эта невообразимое явление заставило нас забыть, куда мы шли. А шли мы к Ире. Пользуясь отсутствием людей на берегу, так как в мае здесь не принято купаться, Ира где-то рядом загорала голая. Туда мы и направились, черепашьим шагом, потому что рептилия поползла за нами, то есть, подозреваю, за нашими пакетами. Открыв рот при нашем явлении, Ира начала судорожно водить рукой по своей одежде, лежащей на песке. Под руку попался платок, и в замешательстве она повязала платок. Черепаха подползла к Ире и начала издавать более громкие звуки, уже отчетливо напоминающие оханье:
– Ооо оххх ох-хо оххх оооо!!!
Мы с Настей покатились со смеху:
– Кажется, ты ей понравилась.
– Интересно это мальчик или девочка? – спросила Настя.
На что Ирка тут же ответила:
– Кобель, что не видишь?
Черепаха, между тем продолжала свои лингвистические упражнения и в итоге, закатив глаза, вытянув шею, напрягая все свои силы, она вполне отчетливо произнесла слово: «Дискурс».

Все лето черепаха прожила в нашем дворе. Конечно, мы написали письма во все возможные инстанции. Пресса не отреагировала (мало ли еб...натов пишут им?), а из ученых ответили только сотрудники Кр...го террариума, что они готовы принять к себе черепаху, но лишь в третьем квартале, когда будет согласован вопрос по финансированию и транспортировке рептилии. Так что она, то есть, он (посмотрев в гугле, мы выяснили, что это самец шпоровидной черепахи в возрасте 17-19 лет) поселился у нас. Он любил спать под сенями дома, оттого и получил имя Сеня.
Сеня быстро развивался в умственном отношении. Он проявил незаурядные лингвистические способности: недели через две уже членораздельно изъяснялся, а еще через некоторое время стал участником наших ридинг групп, что мы устраивали под звездами. Не знаю, как устроен мозг этих существ, но Семен, казалось, вполне связно рассуждал о многих явлениях. Уму непостижимо, как он быстро всего нахватался! Мы едва сдерживали смех, когда Сеня начинал говорить об искусстве, тогда как не видел ни одного произведения, а в конце июля в его лексиконе замелькали слова “нарратив”, “онтология”, “структурализм”, “пост модернизм” и "антропоцен".
Уникальным был мозг Сени, но случаются же аномалии  – у кого две головы, у кого хвост, а  тут сверх активная умственная  деятельность. А может он под Чернобылем родился? О своем прошлом Сеня не помнил или не хотел говорить.
Мы долго отказывались в это поверить, но Сеня действительно влюбился в Иру. Они как-то сразу нашли общий язык и стали неразлучны. Стоит Ире выйти во двор, так и Сеня скребется у себя под полом: куда она, туда и он. В это лето Ира работала над своим проектом: лепила из глины, снимала видео, и Сеня был ее постоянным ассистентом, почти соавтором. Они обсуждали детали, вместе что-то придумывали.  Сеня возил на себе ведра с песком и аппаратуру, медленно, конечно, но, как говорится, “служенье муз не терпит...”. Однажды мы с Настей возвращались с ночного купания и, решив срезать путь, пошли через поле и там увидели Иру с Сеней при свете луны. У меня до сих пор стоят в глазах эти два силуэта: Ира сидит на траве, распустив свои длинные волосы, а Сеня у нее в ногах и лапы положил на ее колени. «Какая хорошая пара», – единодушно решили мы с Настей.
В основном благодаря Ире, Сеня увлекся современным искусством. Даже как-то говорил, что хочет подавать досье в ШР. А от этого, как известно, добра не жди: в конце лета у него начали появляться признаки депрессии. Он чаще и чаще жаловался на конгитивный диссонанс и постепенно пристрастился к алкоголю. Конечно, мы и сами виноваты, потому что в начале, когда Сеня просил попробовать пива, мы наливали ему по чуть-чуть. А потом, как-то само собой, ставя на стол бутылку с вином, доставали и спец рюмку для Сени – прозрачное блюдечко. Он не напивался сначала, но под мухой был чаще и чаще, в конце концов, сам к вечеру, стал подговаривать кого-нибудь сбегать в магазин. Но если в его блюдце попадало немного больше капель, Сеня становился абсолютно невыносим. Во-первых, он без умолку болтал, не давая никому вставить слово, а потом начинал доставать Ирку. Даже не доставать, а нахально приставать. Или, говоря уж прямо, домогаться. Хорошо хоть Ире не составляло труда убежать. А по утрам она злилась на кухне: “Я однажды из него суп сварю!»
Когда мы пытались образумить его, остановить, он выдавал какую-нибудь цитату из Хайдегера, типа “в опасности – спасение” или что-то в этом роде. Нас это смешило.
Постоянной темой пьяного Сени были обвинения в фашизме:
– Я знаю, вы ставите меня ниже себя, за то, что я не такой. Да, я выгляжу не так. У меня панцирь, а вы вообще, меха, содранные с животных – чужую кожу на себе носите!  Ну и что с того, что у меня четыре лапы? Я вот видел, кое-кто, не будем показывать пальцем, тоже на четвереньках полз с дня рождения. А что хожу медленно, ну так у всех разный темперамент. Начнете про кровеносную систему или желудочно-кишечный тракт, да? Вы материалисты, вот кто, нет хуже, вы фашисты! А черепаха – тоже человек!
Потом он начинал злиться, материться, и заканчивалось все тирадами, про антагонизм пост модернистской иронии вместе с антропологической трансформацией культуры и ее эксплицитной спецификацией концептуализации ...
Короче, мы всерьез забеспокоились о Сенином здоровье. Мы его теряем.  Кто его будет лечить, если что? А если начнутся запои? Кажется, до сих пор не исследован вопрос об алкогольной зависимости рептилий. Маловероятно так же, что в Кр...м террариуме есть штатная единица нарколога, или же придется ждать следующего квартала, чтобы они утрясли и этот вопрос. А лето заканчивалось, нам было пора собираться в Москву. 
Ох, как же Сеня хотел с нами! Может и пить начал оттого, что понимал, что скоро придется расстаться с любимой. Мы, конечно, обсуждали это между собой. Но где мы его поселим? Как он будет жить в квартире? В ванной что ли? А никто из московских ученых не проявил к нему интереса, скорее всего считая наши письма дурацкой шуткой.
– Ну как же мы тебя можем увести, Сенечка? Ты ведь аномальное звено цивилизации, медийная фигура почти, ты уже сам себе не принадлежишь.
– Возьмите пожалуйста, я завяжу, работать пойду...
 Но, честно говоря, он уже так достал своими пьяными выходками, что мы просто ждали, когда избавимся от него.
И этот час наступил. К сожалению, так вышло, что уезжали мы на несколько дней раньше, чем должна была приехать Сенина машина из террариума. Заколотили по утру окна, убрали весь летний скарб с улицы – двор вмиг стал нежилым и тоскливым. Желтые листья березы летели на смятую траву. Солнце едва пробивалось сквозь облака. Мы погрузили багаж в машину, поели последний раз на улице. Сеня просил водки, но мы ему не дали, да это жестоко, ведь ему было во много раз тяжелее, чем нам. Оставили только еду. Даже не на несколько дней, а пожалуй, на пару недель (приехав сюда в ноябре, я увидела, что к еде он тогда даже не притронулся).  Сели перед дорогой. Мы утешали Сеню, что вот придет новое лето, и опять все соберемся, будем спорить об искусстве ночи напролет. Но, конечно, ни Сеня, ни мы сами, в это не верили. Потому-то он особенно медленно, растягивая каждое мгновение полз нас провожать к машине. Пока мы укладывали рюкзаки, чтоб все поместить в багажник, он уткнулся головой в Иркину ногу, так и стоял, не шелохнувшись.  Когда Ира наконец-то села за руль, штанина ее была мокрой. Мы захлопнули двери. Сеня спрятал голову.

Прошло два года. С тех пор мы не общались с Сеней, ну как-то так вышло, да и стыдно было, что скрывать, наш отъезд походил на предательство.
Кто-то слышал по телевизору про говорящую черепаху, но по сравнению с другими новостями, этот сюжет казался не менее не правдоподобным.
Однажды вечером мне звонит Настя:
– Знаешь, с кем я сейчас разговаривала? Не поверишь, с самой Маней Коготь!  Да-да из Берлина звонила.
– Ха, что на Документу приглашала?))
– Нет, прикинь, она говорит, вы знаете такого куратора Семена Тертлина? Я говорю: «Вроде нет». А она: «Как?! В нашем профессиональном сообществе о нем только и говорят, а вы опять ничего не знаете!? Он наконец обновил скомпрометировавший себя, левый постсоветский дискурс! Правда, его самого никто вживую не видел, но вы-то как раз, должны его знать, он писал, что вы встречались где-то в провинции.»
– Ну? – спрашивает Настя – напрягись, подумай... Семен Тёртлин.
– Да ладно?!
– Да! Именно! И она очень просила, прямо умоляла найти его и помочь устроить с ним скайп-конференцию...
– Где же нам теперь его искать?