Вагон качнуло, здание вокзала на миг расфокусировалось и исказилось.
Поездка выглядела в сером цвете, ничего интересного в этот раз она не предвещала, ехать не хотелось. Я вслушивался в себя, глазел по сторонам, в надежде увидеть что — то, что зажжет меня и настроит на нужный лад. И кочевничья кровь в этот раз не забурлила, не запенилась, точно молодой майский кумыс и оттого градус настроения скатывался вниз и с этим, казалось нельзя было ничего поделать. Но когда я дернул ручку купе и вошел в него — пустое, без пассажиров, градус настороженно застыл на месте.
Я оглядел его - это был совершенно новый вагон, украинского производства.
- Гм! Хохлы! Научились вагоны мастерить... — сердито подумал я и принялся располагаться. Быстро переодевшись, приняв дорожный вид, убрал в багажный отсек сумку и лениво обратил взгляд в окно. За мутноватым стеклом тянулось скучное, грязное шоссе с редкими, по случаю выходного дня машинами, деревья обрамлявшие его гляделись черными, будто обгоревшими.
- Мерзкий вид! - подумал я, убирая разочарованный взор .
Колеса бойко стучали, вагон легонько потряхивало, как в купе вошел проводник Ергали.
Мы знакомы с ним уже долгое время. С тех незапамятных лет, когда я еще любил в поезде, неторопливо, смакуя, отправить в себя граммов двести — двести пятьдесят бойкого коньяка. Как — то довелось мне ехать в его вагоне, тогда мы и познакомились. И теперь помню нашу первую беседу, завязавшуюся стихийно, как бывает в дороге. История которую он тогда поведал мне, сразу же попросилась на бумагу, однако я подобно садисту — маньяку, упивающемуся муками жертвы, долгие годы не записывал ее. Я растягивал удовольствие. Так опытный ценитель выдержанного старого вина не сразу вливает в себя содержимое бокала. Он держит его в ладони, терпеливо дожидаясь пока напиток наберет температуру его тела. Затем едва приоткрывает щель между краем посуды и ладонью, которой он накрыл сверху и вдыхая в себя, втягивает аромат тончайшего букета запахов божественного напитка. И уж только потом, позволяет себе омыть полость рта крохотным глоточком жидкости, дать ей растечься и лишь затем проглотить.
Так и я, отчего — то тянул, не записывал законченную историю, случившуюся с Ергали когда — то.
За окном, до самой линии горизонта, степь была задрапирована толстым, серо - синим покровом снега. Мелькали убогие полустанки с подсевшими на бок домиками, с дымившими с какой — то затаенной обидой на людей, трубами. Но вот белое покрывало сугробов зазмеилось длинной полосой желтого, сухого камыша, тянувшегося вдоль экрана вагонного окна. Сквозь сирые редкие ветви высохшего карагача, проглядывалась унылая отара барашков с понурыми головами, гонимая одиноким чабаном.
По земле нарастая и обрастая мировыми кризисами, дефолтами, революциями, переворотами, кровавыми войнами, катился двадцать первый век.
Что может произойти в жизни железнодорожного проводника, с крохотной зарплатой, пребывающего большую часть времени в пути, под стук вагонных колес? Где взять надежду, когда повсюду мрак, серость, цинизм, откуда - же ожидать просвета?
- Тук, тук, тук, тук — стучат колеса, покачивается вагон, меняются лица пассажиров, одни из них сходят, вновь сменяются лица — передвижное убежище на колесных парах мчится дальше. Тянется пассажирский состав — двенадцать вагонов с четыреста восьмьюдесятью судьбами - отдельными мирами, из которых сорок, едут в вагоне Ергали.
«От весенних окутанных дымками станций
где сквозь тонкий ледок проступает мазут
веет вечно родным, сердце крикнет останься
только нет, поезда нас все дальше несут...»
Поезда нас несут и нет у нас времени остановиться, оглядеться, отдышаться и посмотреть, может нужно протянуть руку ближнему, молвить слово доброе, ободрить его в несущемся сумасшедшем мире? Нет! Нет у нас времени на это! Но вот чудо!!!
***
Ехал как — то в вагоне Ергали мужчина импозантной внешности, с крупными добрыми руками, с ясным светлым взором. Выделялся пассажир от остальных тридцати девяти, тертый калач Ергали, сразу - же отметил его среди других. Он принес пассажиру чай, что в общем — то входило в круг его служебных обязанностей, спросил не надо ли чего и пояснил, что в случае необходимости пассажир всегда может расчитывать на него. Мужчина вежливо поблагодарил и сказал, что от стакана горячего чая он бы не отказался. В мгновении ока скорый на ноги Ергали подал крепко заваренный, как и просил пассажир, чай, и хотел было уйти, но мужчина попросил его присесть и составить ему компанию. Завязался легкий непринужденный разговор, каких в дороге возникает великое множество, о том, о сем и ни о чем. И еще пару раз чаевничал мужчина со светлыми глазами, от которого проводнику не хотелось уходить, что с ним происходило крайне редко. В дороге такого насмотришься, что думаешь — век бы не глядеть! И хамовья расплодилось и откровенного презренья и чиновничьего беспредела! Зачастую спесивые чиновники отрастившие на народных деньгах толстенные загривки попросту брезгают проводников, глядя на них как на неприкасаемых. Где уж им, важным, крутым дядям, владельцам коттеджей, банковских счетов в офшорах, любовниц и токалок, видеть в простом бедном проводнике - человека. Еще и пугают, размахивая перед лицом удостоверениями: красными, синими, зелеными, все цвета радуги отражаются в зрачках несчастного, оттого что знает он - всякий может на него наехать, спустить с него семь шкур, уж больно он уязвимая фигура.
А необычность этого пассажира была очевидна. Держался просто, просил уважительно, добавляя всякий раз слово: - пожалуйста! И разговор строил, словно ткал невидимой нитью необыкновенно красивый, яркий, завлекающий узор.
Так и доехали! На обратном пути он вновь оказался в вагоне Ергали, на удивленье и одновременную радость. В этот раз оба приоткрыли завесу личных дел, впуская одним глазком заглянуть во внутреннюю, тщательно скрываемую от посторонних, жизнь. Оказалось, что у пассажира есть старенькая мама, которую он сильно любит и больше никого на этом свете из близких у него нет. Одинок он. Конечно есть сослуживцы, подчиненные, женщины - заглядывающие в его портмоне, какие — то знакомые - тянущиеся к нему в силу его занимаемой должности — как выяснилось мужчина работал личным советником крупнейшего человека, чье имя и произносить - то боязно, мороз по коже бежит.
- Не верю я никому! Только маме! Всем им я нужен для каких - то их целей! Вот ты, ты ведь не знал кто я такой, чем я занимаюсь...
- Я давно не встречал людей с глазами как у вас — промолвил смущенный, почти контуженный Ергали, от того, что впервые в своей жизни почувствовал, как круто его занесло на этот раз. Он сидит и пьет чай и рассуждает о жизни с человеком, который по роду службы не чай разносит, но дает советы самому полубогу. Эко ли! Огляделся Ергали на всякий случай, ущипнул себя за ляжку и вновь вслушался в приятно звучащий голос пассажира.
- А что у тебя? Рассказывай, если есть время, скоротаем дорогу...
Так вот они и доехали! И еще дважды повторилась их совместная дорога. Теперь встречались они как старые знакомые, хотя Ергали не прекращал испытывать робость перед загадочным пассажиром. Проводники соседних вагонов просто с ума можно сказать посходили, оттого, что на их глазах, их коллега вдруг обрел такого вельможного, сановного покровителя. Уж как тут не позавидовать, буквально на части они растаскивали Ергали, допытываясь о чем говорили, что рассказывал о себе пассажир.
«Ага, так я вам и поведал! Ждите!» - размышлял Ергали, негодуя любопытству коллег.
«Если такой человек доверил мне какие то свои мысли, значит он верит в мою порядочность, в то, что предмет наших бесед останется между нами!» - конечно же прав был Ергали. Что у него еще есть в жизни, кроме этой вот порядочности? Денег на черный день не скопил, дом не построил, правда детей нарожал, да несколько саженцев посадил, да и они теперь стоят, ого -го!
- Ты о чем-то задумался? - спросил его мужчина со светлыми глазами.
- О работе — вырвалось неожиданно у проводника - сказано же: - бедняк размышляет о шубе заселенной вшами.
- А что у тебя с работой? У тебя проблемы? Может быть я чем - то могу помочь?
- Да нет, что вы! Нет у меня проблем по работе, со своими обязанностями я справляюсь, опыт работы тоже Слава Богу немалый, зарплата систематически выплачивается, хоть и небольшая, но грех жаловаться — закончил Ергали. Он не обмолвился, что у него денег, едва хватает от зарплаты до зарплаты, что их нет чтобы оплатить за учебу сына, умного, способного сына, что и надежды никакой нет, без протеже сыну после учебы куда - нибудь устроиться на работу. Не сказал Ергали и о том, что у жены ноги распухли, от того что она по двенадцать часов простаивает в холодном неотапливаемом киоске, продавая пирожки. И что он бьется как рыба об лед, в попытке выровнять жизнь, а тут на головы проводников бесчисленные проверяющие, ревизоры, кондукторы, а в конце месяца надо отдавать по десять тысяч для начальства, а где их брать? Но таковы жестокие правила, если хочешь работать проводником железнодорожного вагона.
- Все у меня хорошо! - повторил он.
- Тем не мене, ты сказал как — то, что у тебя диплом высшего образования?
- Да.
- Если ты не против, я подумаю над тем, что я смогу для тебя сделать. Хорошо?
- Что вы, ни в коем случае! Не сердитесь на меня, но я в категоричной форме возражаю и вот почему — мы с вами рассуждали о том, что люди погрязли в так называемых нужных знакомствах, связях, а тут на тебе, я сам воспользуюсь вашим добрым ко мне расположением. Ни за что! Если честно, мне достаточно того, что вы, со мной, простым проводником не брезгуете, чаи распивать... Это самое важное, когда ты чувствуешь себя человеком, тебя за такого принимают, несмотря на то, что в общем - то я обыкновенный проводник железнодорожного вагона.
Ергали уже казнил себя, за то что развел целую тираду, но не мог остановиться, видно накипело, нагорело, скопилось, вот и прорвало!
Пассажир молчал, размышлял, взвешивая слова Ергали, наконец сказал коротко, точно отрезал:
- Я все же попробую.
Он пощелкал на трубке, набирая чей — то номер, ему ответили и он заговорил:
- Как дела? Узнал? А — а! Вот и хорошо! Я же к тебе еще не обращался, не беспокоил тебя ни разу — говорил он невидимому собеседнику — но долг платежом красен, помнишь эту пословицу? — тут он включил громкую связь. Из трубки донеслось:
- А как же! Конечно помню. Сочту за честь, оказаться полезным для вас...
- Ну вот и отлично!
- А в чем вопрос?
- У меня есть земляк, хороший парень, с высшим образованием. Железнодорожным. Он проводник вагона. Хорошо справляется со своими обязанностями, но надо расти...
- Конечно, конечно.. мы как раз ищем способных, надежных парней, пусть он отправит мне свое резюме.
- Завтра же.
- Не сомневайтесь, я сам все проконтролирую...
- Спасибо. Я верю тебе.
- Ну что Вы! Такой мизерный, крохотный вопрос. Я то думал что — то серьезное.
- Что может быть серьезней, чем благополучие близких?
- Вы правы, конечно, нет, я не то хотел сказать …
- До свиданья!
- До свиданья! Всегда к вашим услугам..
Пассажир выключил трубку и произнес:
- Отправляй резюме! И не затягивай пожалуйста, все так быстро меняется в этом мире!
Не было надежды, жил себе спокойно, а тут сон пропал с тех пор как отправил резюме. Ергали, видел себя то в качестве начальника поезда, то в крайнем случае бригадиром состава. Дважды не выдерживая муки он звонил мужчине со светлыми глазами, набирая номер с оставленной им визитки. Но в ответ одни только гудки, гудки. В раздумьях и переживаниях прошло около месяца. Наконец он решился вновь позвонить и принялся нащелкивать кнопки. И вдруг, на другом конце ему ответил резкий как звук пилы, женский голос.
- Простите пожалуйста, мне бы … - тут Ергали заволновался, голос его сел, когда он произносил фамилию мужчины со светлыми глазами.
- А вы ему кто будете? - в категоричной форме задала вопрос женщина.
- Я.. - я.. - я его близкий земляк...
- Он умер. Скончался. Скоропостижно.
В трубке раздались гудки: - пик — пик — пик...
Ергали стоял ни жив ни мертв, веко правого глаза задергалось в нервном тике, вдруг стало обидно за мужчину со светлыми глазами, до боли в сердце, давно выстуженном.
«Как же так, жил, жил, такую должность занимал и вдруг умер?»
Он вспомнил слова его о том, что он одинок, о неискренности людей, коллег, знакомых и с горечью подумал: А ведь все они были на его похоронах, по долгу службы! По этикету! Так положено в их кругах.
Ергали не заметил как он тихонько, в такт покачиванию вагона бьется головой своей о стенку и тихо по песьи подвывает. Его неожиданно затошнило. Дышать стало трудно. Из глаз в две дорожки потекли соленые слезы, которые он не стал даже смахивать. Отчего — то всплыли слова из школьной программы, дурацкие, не ко времени, но всплыли, набухли: вороне бог послал кусочек сыра... и стали звучать в его воспаленном мозгу точно метроном — сыра, сыра...
- Земля ему пухом! - промолвил он вслух и подумал: Если бы я вовремя узнал, обязательно пошел бы на похороны, поплакал.
Резюме Ергали так и сгинуло в необьятных канцеляриях железнодорожного княжества! Как всегда стучали колеса: Тук — тук — тук! Все те - же бесчисленные проверяющие, ревизоры, кондуктора, в конце месяца по десять тысяч для начальства! Таковы жестокие правила, если хочешь работать проводником железнодорожного вагона.
«Не жил богато и нечего начинать!» - с горечью думал Ергали отрывая билеты, раздавая постельное белье, закачивая воду на стылых станциях, подбрасывая уголек в топку.