(Вместо предисловия)
Cказки начинаются “Жил-был” или “В некотором царстве”!
Но то, что я хочу вам рассказать, это не сказки, а самая что ни на есть правда.
И лучше было-бы назвать эту серию юмористических зарисовок “Живет такой парень”!
Но про того парня уже сказал Василий Макарович Шукшин.
А я расскажу о замечательном человеке, которого зовут Шурик Кавтарадзе.
И которого до сих пор, хотя ему уже за шестьдесят, все кто его знает, зовут просто Шурик.
* * *
Дружба - понятие круглосуточное! - произнес Шурик, разыскав своих кредиторов, сбежавших от него из Казахстана в Испанию.
* * *
Однажды старший брат Шурика Валико сказал:
– Сколько я тебя знаю, Шурик, ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь хоть раз тебя назвал по имени – отчеству. Тебе сейчас сколько лет.
– Шестьдесят.
– Со сто первого года начинай всем представляться как Александр Георгиевич!
* * *
– Если встречаются два жезказганца, вместо “здравствуй” спрашивают:
– Ты Шурика не видел?
* * *
– Жезказганские кавказцы решили создать традицию: каждое воскресенье собираться на базаре и выезжать на природу.
Чтобы пообщаться, поиграть в карты, нарды.
А так как, никакой природы вокруг города нет, кругом выжженая степь, – выезжать на родник.
Это маленький оазис в степи.
Десяток чахлых деревцев, а между ними из-под земли бьет родник.
Решили установить очередность: кто накрывает стол.
То есть закуску и выпивку.
Первому жребий выпал Шурику.
В воскресенье, когда все собрались на роднике, подъехал Шурик и стал выгружать из багажника ящики с водкой.
Публика мгновенно оживилась.
Шурик выгрузил водку и захлопнул багажник.
Публика настороженно переглянулась.
– А где закуска, Шурик? – в один голос спросили кавказцы.
– Вот! – Шурик достал из кармана здоровенный огурец.
* * *
Директором рембыттехники был кавказец.
Он прослыл человеком жадным.
Кто-бы из кавказцев не приходил к нему, чтобы одолжить в долг, он всем отказывал.
Как-то Шурик решил у него одолжить.
Вбежав в кабинет Шурик стал обнимать его, с участливым видом спрашивая:
– Как твое здоровье?
– Плохо, Шурик, болею.
– А-а-а, болеешь, да? А здоровье как?
– Да вот, Шурик, ноги болят, гляди, распухли, ходить не могу совсем – директор задрал брюки, демонстрируя распухшие ноги.
– Да-а, брат! – сочувственно протянул Шурик, – не прекращая обнимать стенающего директора. – А как здоровье? – вновь задал вопрос Шурик.
– Денег взаймы не дам, не проси! – отрезал директор рембыттехники.
* * *
Шурик жарил шашлык.
Вокруг на снегу стояли кавказцы, и не сводили глаз с мангала.
Саксаульные угли пылали жаром.
Палочки с шашлыком румянились над углями.
Ароматный запах туманил взоры собравшихся.
В предвкушении они глотали слюну.
– Валико! Тебе, как брату, первому – сказал Шурик, сняв с мангала палочку готового, истекающего жиром, сочного шашлыка.
– Шурик, ты же знаешь, у меня от горячего зубы болят, – пошутил Валико.
Шурик озадачился, затем сообразил.
Он сунул горячий шашлык в сугроб, от которого зашипел снег, затем вынул и вновь протянул Валико.
– На, я остудил!
* * *
Как-то утром я выехал вместе с Шуриком.
Мы планировали проехать в соседний городок.
Встречная машина стала моргать фарами Шурику с просьбой остановиться.
Шурик вышел из машины и обнялся с человеком, управлявшим этой встречной машиной.
– Шурик, я получил вагон с сахаром. Ты всех в городе знаешь. Все тебя знают. Помоги быстро продать. Долю свою получишь, – просил незнакомец Шурика.
– Хорошо. Ты заедь ко мне в офис и подожди меня там, я скоро подъеду.
Не успели проехать и полквартала, как вновь Шурику поморгали.
– Шурик, братан, помоги муку продать, срочно надо. Ты будешь в доле.
– Ладно, решим. Жди меня в офисе.
Пока мы выехали из города, Шурику еще много раз моргали. Он выходил, обнимался. Его о чем-то просили.
Он отправлял их в офис.
Мы приехали в соседний городок.
Там Шурика встречали грузины.
Началось долгое застолье, говорились тосты...
В это время офис Шурика лопался от посетителей, ожидавших его.
Я сказал:
– Шурик, тебя в офисе столько людей ждут, может поедем.
На что он ответил.
– Я же им нужен, а не они мне!
* * *
В городе распоясалось хулиганье.
И хоть их в лицо все знали, они курочили машины.
Срывали с них зеркала, откручивали колеса.
Шурик же свою машину круглый год оставлял на ночь около дома.
Причем, оставлял открытой.
Я удивлялся этому и однажды спросил:
– А ты не боишься, что хулиганы ее угонят или что-нибудь сделают с ней.
– Нет. Все хулиганы ночью греются в моей машине, заодно мне машину прогревают.
Вскоре некоторые из друзей Шурика стали ставить свои автомобили на ночь около его машины.
– Мы к Шурику приехали – говорили они хулиганам, произнося имя Шурика, как пароль.
К концу зимы во дворе дома, где жил Шурик, к ночи стало собираться несколько десятков машин.
И все говорили хулиганам:
– Мы к Шурику приехали, – и волшебное табу мгновенно распространялось на их машины.
Тогда озадаченные хулиганы пришли к Шурику и сказали:
– Со всего города едут на ночь в наш двор, ставить машины, называют твое имя! С кого мы скоро будем снимать колеса? Что нам делать Шурик?
– Как что? Откройте автостоянку – ответил Шурик.
Хулиганы поставили шлагбаум, будку и открыли автостоянку.
* * *
Шурик путал все на свете.
Имена, города, улицы, названия, наименования.
Как-то он с кислым видом держался рукой за щеку.
– Зубы болят, Шурик? Что с ними? – спросил я.
– У меня парадокс, – ответил он с умным видом вместо - парадантоз.
* * *
Один человек пришел в офис к Шурику.
Там сидел Валико.
– Шурик, у меня в семье проблема. Жена ушла из дома, все имущество забрала. У меня осталась только проволока.
– Что осталось? – не понял Шурик.
– Проволока. Платиновая проволока, Шурик. Помоги продать. Надо-же жить как-то.
С этими словами человек вытащил из-за пазухи моток белой проволоки и протянул Шурику.
Шурик долго вертел моток в руках, раздумывая.
– Она что – дефицит? – наконец спросил он.
– Это платина! Она нужна ювелирам, еще кому-то. Здесь 500 граммов, по 20 долларов за грамм.
– Ювелирам, говоришь? – Шурик уже толком его не слушал – Валико, брат, поехали.
Они приехали к одному ювелиру – еврею.
Этот ювелир побаивался Шурика.
– Есть брат, платиновая проволока всего двадцать граммов по пятьсот долларов за грамм – перепутал Шурик, добавляя... – Только для тебя такая цена...
– Спасибо Шурик, спасибо, дорогой но для меня это дороговато – стал вежливо отказываться ювелир, выпроваживая за дверь непрошенных гостей.
В коридоре Валико “наехал” на Шурика.
– Вечно ты все путаешь. Не двадцать граммов, а пятьсот и не по пятьсот баксов за грамм, а по двадцать. Дай ее сюда, у меня лучше получится.
Валико забрал проволоку у обескураженного Шурика.
Они поехали к другому ювелиру.
– Вот платиновая проволока, всего пятьсот граммов, один грамм стоит тридцать долларов – сказал Валико.
– Валико! Теперь ты перепутал – воскликнул Шурик - Ты мне только что говорил, что один грамм стоит двадцать долларов – запротестовал Шурик.
– Тьфу! – ругнулся Валико, швырнул в Шурика моток и ушел.
* * *
Шурик много лет не был в Грузии, на Родине.
По телевизору показывали, что там свирепствуют мародеры из военного подразделения “Мхедриони”.
Мы отговаривали Шурика лететь, но он был неудерж им.
Когда он вернулся из Грузии, мы спросили его:
– Как съездил, Шурик?
В ответ Шурик сказал.
– Я ихнюю маму в гробу видал!
– Что случилось?
– Я схожу по траку самолета, на мне невелировый костюм, на голове фуражка – аэропорт, весь я как папа Крымский, а он автомат наставил и говорит – карманы выворачивай.
– Кто он? – спросили мы хором.
– Мхедрионец. Я ему говорю, биджо, зачем ты меня хочешь ограбить, ведь я грузин. А он мне в ответ говорит: – биджо, в Грузии все грузины, а кого тогда мне грабить? Выворачивай карманы!
– Я ихнюю маму в гробу видал! – возмущенно закончил Шурик.
* * *
Мы с Шуриком сидели на диване.
Он шарил руками, что-то искал.
– Что ищешь Шурик? – спросил я.
– Калькулятор от телевизора. Только что тут валялся – ответил он.
Я подумал: “что еще за калькулятор у телевизора?”
– Лейла, ты не видела калькулятор от телевизора? – крикнул он, спрашивая дочь.
Лейла вошла в комнату.
– Папа, сколько раз тебе говорить, не калькулятор, а пульт.
* * *
Один ингуш по имени Макшарип рассказывал мне про Шурика.
– Мы с ним вместе пошли в первый класс. Когда я поступал в институт, Шурика в пятом классе оставили на третий год.
* * *
Однажды Шурик обедал у Макшарипа.
На кухне висел портрет Есенина с трубкой во рту.
Шурик долго смотрел на портрет.
– Какой красивий был у тебя отец? – восхитился он.
– Ты что Шурик, это же Есенин, – возмутился Макшарип.
– Весенин, говоришь? – Шурик зачесал затылок - А че ты его сюда повесил, вот чабан!
* * *
Женился племеник Шурика, Отари.
Шурик приглашал на свадьбу одного интеллигентного человека.
– Шурик, я очень ценю ваше любезное приглашение, однако я опасаюсь, вдруг там возникнет драка...
– Конечно! Какая свадьба без драки?! Как напьются, сразу начнут драться, – ответил Шурик.
* * *
Шурик был молодоженом, а его тесть – крупный, уважаемый грузин.
Однажды жена Шурика неожиданно вернулась домой из поездки и застала его с любовницей.
Она пожаловалась отцу и попросила наставить зятя на путь истинный.
Тот завел Шурика на кухню.
– Негодяй! – услышала она гневный голос отца и съежилась от страха.
Отец был скор на расправу.
– Сколько раз тэбе говорил, не вади их в дом, вывози куда-нибудь на прыроду!
* * *
Романтический племянник Шурика Отари рассказывал мне:
– Мы с Шуриком ехали по трассе мимо знаменитого курорта Боровое. Я упросил Шурика завернуть к озеру, очень хотелось полюбоваться чудной, зимней красотой озера. На берегу стояло несколько машин. Их хозяева посреди озера занимались зимней рыбной ловлей. Я, разинув рот, стал рассматривать причудливо окутанные инеем, заснеженные сосны, с шапками искрящегося на солнце белого снега на мохнатых ветвях... Как вдруг Шурик дернул меня за руку и прошипел:
– Че хавальник разынул, давай бистрей калеса аткручивай у той машины!
* * *
Шурик и Отари ехали по Парижу.
Гид красочно описывал улицы, дворцы, мимо которых медленно проезжал их туристический автобус.
Туристы в салоне вертели головами то влево – то вправо.
Романтичный Отари тоже вертел, пытаясь успеть разглядеть, запомнить.
Во всем салоне был лишь один невозмутимый человек.
Это был Шурик.
Вдруг гид произнес:
– Справо от нас во всем великолепии, открываются знаменитые Елисейские поля!
Возбужденный Отари воскликнул:
– Поля, Шурик! Елисейские поля!
– Гдэ? – равнодушно спросил Шурик.
– Справа!
Шурик пристально посмотрел вправо, сквозь окно.
Затем спросил:
– А пачему нэт камбайнов, трактаров?
* * *
Всех умных людей Шурик называл депутатами.
* * *
Шурик и Макшарип в молодости жили на одной квартире.
Макшарип любил Есенина и читал Шурику вслух его стихи.
Шурик добросовестно дремал.
Вдруг он спохватился, что у него кончилось курево.
Он уговорил Макшарипа выйти на улицу, “стрельнуть” сигарет.
Город спал глубоким сном.
Стоял лютый мороз, прохожих не было, лишь у здания театра, прислонившись к стене, стоял мужчина.
– Дай закурит, мужык! – крикнул Шурик.
Мужчина не ответил.
Они подошли ближе.
– Закурит нэ найдется? – вновь выкрикнул Шурик.
И опять в ответ ни слова.
Когда подошли вплотную, увидели – мужчина был мертв.
В руках мужчины была папироса.
Они от страха бросились бежать.
Вдруг Шурик развернулся, подбежал к мужчине, разжал ему пальцы и забрал папиросу.
– Все равно атсыреет на холоде, – объяснил он.
* * *
Как-то раз Шурик, в свою бытность директором магазинчика по продаже строительных материалов, завез бочку водоэмульсионной краски.
Шурик закатил рукава сорочки, прикатил порожнюю бочку, перелил туда половину краски из первой, а затем обе долил водой и уехал с чувством собственного достоинства.
В это время в магазин приехал его брат Валико.
Увидев две бочки эмульсионной краски, подумал – “маладэц Шурык, выбил краску”.
Он засучил рукава сорочки, прикатил две порожние бочки, наполнил их до половины из двух первых, долил водой все четыре доверху и уехал с чувством собственного достоинства.
* * *
Скончался один грузин.
При жизни он был крупный, вельможный.
Шурик и Лерик оказались в числе близких людей к покойному.
Им доверили выносить гроб из дома.
Так как Шурик и Лерик, оба были маленького роста, а другие, поднявшие гроб – высокого, то вся тяжесть легла на их плечи.
Лерик быстро семенил на коротких ногах, Шурик не поспевал за ним и возмутился:
– Чатлах! Куда бэжишь?
– Биджо! Чем бистрей закапаем, тем бистрей випьем!
Они продолжали нести гроб, их почему-то никто не сменял.
Забыли.
Тут Шурика прорвало, он закричал:
– Я его маму в грабу видэл! Пачему ныкто нас нэ мэняет. Можно падумат, я его к себе дамой нису!
* * *
Шурик был пионером пришедшей рыночной экономики. Он приехал к знакомому директору совхоза и предложил последнему выгодную схему. Директор должен был выделить Шурику сорок крупных, упитанных коров. Шурик же – переработать бедных животных на тушенку, тушенку продать в воинскую часть, а прибыль поделить с директором совхоза. Директор был человек разумный и сразу-же увидел выгоду, кроме того, он уважал Шурика и считал его ловким человеком. Шурик тут-же из кабинета директора совхоза позвонил директору мясокомбината. Тот был грузин и сказал:
– А чом ты гавариш, Шурик, дарагой! Все что хочиш для тэбя зделаим, хочиш, тушонку, хочишь калбасу.
Затем Шурик позвонил генералу, тот сказал:
– Шурик, дорогой, конечно купим!
– Слышал? – спросил Шурик у изумленного директора совхоза – Давай, грузи!
Директор совхоза загрузил сорок сытых упитанных коров в “камазы”.
Шурик сказал племяннику Отари:
– Вези каров к Гиви. Он все знает.
А сам улетел на Дальний Восток, двигать другие дела.
Стоял знойный июль. Отари вез коров полторы тысячи верст “без воды и пищи” и привез в Жезказкан. Оказалось, что директор мясокомбината, – Гиви срочно улетел в Москву и никого из сотрудников не предупредил про Шурикиных коров, и не оставил собственных координатов.
Несколько дней коровы мычали у стен мясокомбината без “воды и пищи”. Они мычали так, что жители города затыкали уши. Нет, они не мычали, они плакали, они рыдали крупными, прозрачными слезами, проклиная собственную судьбу. Они молили принять их скорей и переработать на тушенку!
Кавказцы собрались на совет.
– Что будим дэлат, – спросил Лерик?
– Надо накасит сена и дат им, – выступил один с предложением.
– Водычку надо дат им, биджо – подал голос другой.
– Шурыка надо найти, сказать, пусть прилэтыт, карови кушат хочут! – заключил Лерик.
Прилетел Шурик. Директора мясокомбината – Гиви нет. Без него не принимают.
– Шурык, брат, дабай отнесем их знакомый чапан. Там они покушают травку. Потом сдашь – посоветал один сердобольный казах Шурику.
Так и решили. Завели “Камазы” и повезли еще двести верст.
Когда их выгружали, картина была страшной. Узники Бухенвальда не могли-бы без содрогания смотреть на это.
Кожа да кости! Бедные животные выходили шатаясь, точно пьяные, мычать уже не было сил, на слезы не осталось влаги. Они падали на колени, их поднимали. Из сорока, двадцать – лежали мертвые, с раздутыми ужасно животами. На выпученных, остекленевших глазах сидели огромные, зеленые мухи.
– Нэ переживай, Шурка. Одын год кормым хорошо, следщий год двадцать теленка даст. И все сорок будит на место! – утешил Шурика чабан – старый казах.
– Спасибо, атэц, – Шурик от умиления, что такой хороший человек ему попался, чуть не заплакал.
Прошло два года. Кто-то из грузин сказал Шурику, что тушенка теперь стала трижды дороже. Шурик вспомнил про коров. И поехал к чабану.
Его не было два дня. Вернулся печальный, тихий.
– Что случилось, Шурык? Гдэ тваи карови? – спросил Лерик.
Шурик долго молчал, курил, подперев щетинистую щеку, тяжко вздыхал.
– Что вздихаешь, биджо? Расскажи тольком. Так вздихаешь, как будто кто-то умэр!
– Умэр! Чабан умэр! – вновь горько вздохнул Шурик – какой хароший чаловэк бил!
– А карови где, Шурык – нарушил Шурикину скорбь Лерик.
– Аба, биджо! Причем карови! Нэту каров. Гаварят, их волки сьели. Чаловэк умэр биджо, а ты гаваришь, карови!
* * *
Будучи в Ташкенте, Шурик убедил одного директора базы, отправить в Москву ингушу Мовлади, три вагона с маринадами. В стекляных, трехлитровых банках помидорчики, огурчики, баклажанчики. Тут-же позвонили ингушу Мовлади. Тот сказал:
– Здесь эт товар три раз дороже. Атправляй, Шурык!
Директор базы отправил. Прошел месяц. Товар в Москву не пришел. Прошел еще месяц. Стали искать. Нашли на какой-то Москве – Сортировочной.
Оказалось, адрес был указан с ошибкой. Вагоны полтора месяца болтались. Их толкали то туда, – то сюда. Одним словом, насчитали за простой, за маневровые паровозы. Выкатили круглую сумму, Шурик ахнул. Кое-как уговорил он железнодорожное начальство и отдал им за расчет один вагон с маринадами, чтобы получить остальные два.
Когда вскрыли, Шурик опять ахнул.
В обоих по одной трети оказалось стеклянного боя. Повсюду лежали помидорчики, огурчики, баклажанчики. Погоревали грузин Шурик с ингушом Мовлади и стали выгружать на склад.
Шурик уехал, Мовлади взялся искать покупателей. Прошел месяц.
Вдруг он звонит Шурику.
– Шурык, – говорит он, – у этих марынадов срок годности давно кончился.
– Как кончился? – взвился Шурик.
Делать нечего. И тут он нашел выход. Привез Шурик в Москву новые этикетки, с нормальным сроком годности. Нанял из монастыря десяток монашек, чтобы переклеили этикетки.
Ингуш Мовлади ожил. Закрутился вьюном. Черные, как смородина, глаза его засверкали. Он вышагивал в своих остроносых, как жало кинжала, туфлях, взад-вперед. Монашки были молоды и целомудренны.
Месяц, а то и больше переклеивали. Когда закончили, им выкатили счет за аренду склада.
У грузина Шурика и ингуша Мовлади онемели челюсти. У Шурика зажгло под лопаткой и открылся старый парадантоз. У Мовлади орлиные брови как сомкнулись, так и не размыкались.
Пришлось за аренду отдать маринадом из оставшихся полтора вагона – полвагона. Из последнего вагона, одну десятую часть маринадом отдали монастырю, за работу целомудренных монашек. Из оставшейся части одну двадцатую часть маринадом рассчитались за “Камазы”, перевозившие этот самый маринад на другой склад, на другой край огромной Москвы.
Мовлади, огорченный тем, что ему, отчаянному сыну гор, не удалось совратить одну из целомудренных монашек, долгое время не мог найти покупателя.
А когда нашел, то позвонил Шурику:
– Шурык – сказал ингуш Мовлади – я нашел харошего пакупатэля. Но оказывается товар уже не наш. Помидорчики, огурчики.
– Как нэ наш? – возмутился Шурик.
– Склад забрал все сэбе. В счет оплаты за арэнду!
– Я его маму в гробу видел – выругался Шурик и замолчал. В трубке что-то долго щелкало, трещало, – затем, Шурик рассмеялся:
– С ингушами работать нэльзя! – сказал он – Я тэбе тры вагона отправил, прыеду в Москву, хот пузырь паставиш?
– О чем ты гаварышь, Шурык, канэшна!
* * *
Юный дерзкий сын Шурика Зураб убедил юную симпатичную девочку Юлю в своей любви и уговорил ее уехать с ним в Москву.
Родители девочки были в шоке.
Юля была еще школьницей.
Зураб-же бросил свою школу после шестого класса.
Родители Юли потребовали от Шурика разыскать беглецов.
В противном случае, грозились они: “обратимся в милицию.”
Шурик поехал в Москву.
Капитан Жеглов да и сам столичный МУР со всеми его сыскарями мог-бы поучиться таланту сыска у простого грузина Шурика Кавтарадзе.
В многомиллионном мегаполисе, не имея никаких следов, каким-то чудом Шурик, потратив уйму денег, нервов, разыскал их на одном из заброшенных железнодорожных тупиков.
Юные, школьница Юля и забросивший школу Зураб, жили в вагоне, который стоял на отстое, в резерве.
Появление Шурика внутри вагона несчастные влюбленные расценили так, точно к ним вошел инопланетянин.
Они оторопели!
Юлечка увидев гневного Шурика, из всех сил прижалась к Зурабу.
Шурик влепил звонкую пощечину сыну и сказал:
– Сколько раз тэбе гаварил, не наси такую идиотскую прыческу!
* * *
По делам бизнеса я находился в Санкт-Петербурге.
Шурик тоже прилетел в этот город по бизнесу.
В один из вечеров я предложил Шурику вдвоем поужинать в одном из дорогих ресторанов отеля “Прибалтийский”.
– Шурик, в какой ресторан пойдем? Есть голубой, розовый, белый.
– Что это такое? – насторожился Шурик.
– Ну в голубом, там все голубое. Весь интерьер, – видя, что он не понял слова интерьер, я стал пояснять обширно – В нем все голубого цвета, от штор на окнах, до скатертей на столах.
– А-а-а – протянул Шурик и тут-же добавил – нэт, туда не пайдем, туда, навэрно, голубые ходют.
– Ну ладно, тогда пойдем в белый – не стал настаивать я.
– В белий! – поддержал Шурик.
Белый цвет его не смущал.
В белом зале было потрясающе.
Все вокруг дышало белизной, свежестью, даже рояль был белого цвета.
Официант, весь в белом. В белых перчатках на руках, с накрахмаленным белым полотенцем, перекинутом через руку, был подчеркнуто предупредителен.
Он подал нам меню в обложке из тисненной белой кожи.
Шурик стал листать и хмуриться.
Я знал, что ему тяжело ориентироваться в закрученных, витиеватых, вычурных названиях блюд.
Однако продолжал наблюдать.
Официант – же накручивал.
Предлагал Шурику молодую кабаргу под гранатовым соусом, отмоченную в красном вине Ле Бурже 1905 года, фаршированную филе стерлядки.
Шурик вспотел и вытер лоб рукавом рубашки.
Официант тут же подал ему накрахмаленную белую салфеточку.
– Осмелюсь рекомендовать вам замечательную севрюгу, маринованную в специальных мароканских специях, зажаренную на знаменитом прованском масле фаршированную филе моллюсков.
Шурик нахмурился пуще прежнего и вдруг громко спросил:
– Катлеты у тэбя ест?
* * *
Однажды в одном дорогом Петербургском ресторане Шурик долго наблюдал за тапером.
А тот величественно грел кисти рук над свечкой, стоявшей в позолоченном подсвечнике, столь же величественно отпивал глоток шампанского из высокого бокала, а затем величественно ударял по клавишам.
Тапер исполнял замечательные вещи.
Я на салфетке набросал список мелодий, положил в нее сто долларов и попросил официанта отнести таперу.
– Сколько ты дал? – спросил Шурик.
– Сто долларов.
– Сколько, сколько? – присвистнул он. – Эх, умел бы я играть на этом кампьютере!
* * *
Я жил в “Прибалтийской” в Санкт-Петербурге, приехал Шурик.
Денег у него не было.
Я привел его к себе в номер.
Он спал на моей кровати, я на полу.
Мне надо было уехать в Москву, проводить жену в Казахстан.
Денег у меня тоже не было, лишь на дорогу в одну сторону.
Я отдал Шурику визитную карточку отеля и объяснил ему:
– Вот по этой карточке ты сможешь завтракать. Там шведский стол, так что наедайся сразу на весь день.
Я уехал.
Когда я в Домодедово проводил жену на самолет, напоследок помахав ей рукой, в моем кармане оставались немногим больше двадцати центов.
Я стоял посреди огромного аэропорта и чувствовал себя круглым сиротой. ... Кто-то сзади обнял меня за плечи.
– Ходят тут разные Мараты!
Я обернулся.
Это был цыганский барон из Караганды.
– У тебя деньги есть? – спросил я, вместо здравствуй.
– Есть!
– Дай мне двести долларов – попросил я.
Барон выдал и повел меня обедать.
Не сделал я и десяти шагов, как увидел ребят из Жезказгана.
Мы обнялись.
– Дайте долларов триста, остался без денег, – пожаловался я.
Мы с бароном уже что-то ели, как я увидел еще знакомых казахстанцев.
Одним словом, вечером, того дня я возвращался в Санкт-Петербург в спальном вагоне “Красной Стрелы”.
В кармане у меня было полторы тысячи долларов.
Когда я вошел к себе в номер, обомлел.
На кровати укрытый с головой проглядывался силуэт человека.
Я отдернул одеяло.
Это был Шурик.
Он лежал заросший седой щетиной, в костюме, брюках и ботинках.
– Ты что, Шурик? Ты хотя-бы разделся, костюм ведь помнешь? – возмутился я.
– А какая разница! Все равно дэнег нет!
– Железная логика – мелькнула в голове у меня мысль.
Я достал из кармана полторы тысячи и посыпал ими Шурика.
– Сколько? Гдэ взял? – Я ему рассказал.
– Если-бы вместе поехали, сейчас три тысячи было-бы, – пожалел Шурик.
* * *
У Шурика на кисти левой руки была наколка – горы.
А под ними надпись “Кавказ”.
Однажды он решил вбить в стену дюбель.
Это было для него непривычное занятие, он промахнулся и со всего маху ударил молотком по кисти левой руки.
Раздосадованный Шурик отбросил в сторону молоток и от боли схватился правой рукой за травмированную кисть.
Я бросился к нему.
– Что такое?
– Прямо по Кавказу попал! – простонал Шурик.
* * *
В Жезказгане бытует загадка:
– Может ли миллиардер стать миллионером?
Разгадка:
– Может. Если возьмет в долю Шурика Кавтарадзе!
* * *
Жил-был в Жезказгане в эпоху начала рыночной экономики зять бывшей директрисы горторга по имени Эдик.
Это был толстый, холеный, похожий на Карлсона человек.
Видимо Шурику он тоже показался Карлсоном.
Одним словом, они стали вместе делать бизнес.
Скажу сразу, у Эдика была прекрасная по тем временам квартира, навороченная жена, три легковых машины, два грузовых рефрижератора, склады и деньги в банке.
Операции, которые они затевали, пахли большими цифрами со многими нолями.
Я им тайно завидовал.
В Грузии полным ходом шла война.
Они отправили боевикам бензин.
То ли несколько цистерн, то ли эшелон.
Меня колотил мелкий озноб от их бесстрашия и размаха.
Потом был еще ряд безумных операций.
В результате Эдик остался без квартиры, денег в банке, склада, рефрижераторов и легковых машин.
* * *
Я прилетел в Санкт-Петербург и поселился в “Прибалтийской”.
В холле встречаю Эдика.
Мы обнялись.
– Ты что тут делаешь? – спросил я.
– В залоге сижу, – ответил он.
– Как в залоге, – я ничего не понял.
– Обыкновенно. Шурик с дагестанцами затеял крупную сделку по нефти. Они вошли финансами. Он с нашей стороны, гарантируя сделку, оставил меня в залог.
Я долго молчал.
В горле было сухо.
– Ну и дела, – подумал я, а сам спросил – и давно ты в залоге?
– Да, уже три месяца.
Он жил в шикарном трехкомнатном люксе, который оплачивали дагестанцы, пил и ел, что желала душа и стал еще толще.
Я пробыл в Петербурге дней десять и уехал.
Через три месяца я вновь прилетел в Питер и поселился в “Прибалтийской”.
И что вы себе думаете?
Я вновь в холле встречаю Эдика.
Еще пуще раздобревшего, холеного.
Мы обнялись.
– Ты что тут делаешь? – спросил я.
– В залоге сижу – ответил он.
– Еще с тех пор, – я был поражен.
– Да!
– Что, до сих пор сделку не закончили?
– Прежнюю закончили по нулям. Они опять вложили деньги в нефть. – Эдик кивнул в сторону, и я увидел здоровенных, звероподобных дагестанцев. – Шурик опять гарантировал сделку, и вот я снова в залоге! – горько вздохнул Эдик.
* * *
Шурик и Эдик снимали двухкомнатную квартиру, где-то в рабочем районе Петербурга.
Денег у них не было.
Они перебивались с хлеба на воду.
Жена Эдика, имевшая лютую ненависть к Шурику, жила тоже в этой квартире.
Я приехал к Шурику на квартиру и был шокирован этим.
Жена Эдика подала нам двоим обед.
Сами – же ели отдельно.
– Ты не боишься, Шурик, что она тебя отравит, – я опасливо оглядел тарелку.
– Не-е-еет! – засмеялся Шурик своим замечательным, эксклюзивным смехом.
– Почему ты так уверен?
– Без меня они не палучут сваих дэнег!
* * *
Валико построил коммерческий магазин.
– Чем торговать планируешь? – задал я ему вопрос.
– Хочу продавать меха! То есть изделия из мехов. Шубы из норки, песца, горностая.
В это время приехал Шурик.
Он обнялся с братом, обернулся назад и крикнул кому-то:
– Заноси!
Какие-то мужики в спецовках занесли несколько промасленных ящиков.
– Что это, Шурик? – Валико был ошеломлен.
– Ты же магазин открыл. Вот я и привез гвозди, шурупы разные на продажу.
* * *
Мы с Шуриком снимали соседние номера в “Прибалтийской”.
Я у себя жил один, Шурик же с Эдиком.
Как-то днем, после сытного обеда я придремал в своем номере, глядя телевизор. Проснулся от шума за стенкой.
Обеспокоенный, я поспешил в номер Шурика.
Когда вошел, увидел следующую картину.
Шурик о чем-то яростно спорил с Женей.
Женя был двухметровый, Шурик – чуть выше его пояса.
Речь шла о дележе прибыли с последней сделки.
Сумма была сладкая.
Женя был образованный.
Он бегал пальцами по кнопкам калькулятора.
Шурик отмахивался от техники, как черт от ладана.
Он схватил большую, пустую коробку от телевизора и разорвал ее.
Получилась длинная картонная дорожка.
Он стал вести собственный подчет на картоне коробки.
Через час ожесточенного спора баланс склонился в пользу Шурика.
Размер его доли вырос.
Женя отнял у него ручку, присел на корточки, и стал вести цифры в столбик.
Через час стрелка баланса качнулась в обратную сторону.
Толстый Эдик смахивал со лба пот.
Я ушел. Это была их сделка.
Вернулся к ним в полночь.
Картонная дорожка была исписана с обеих сторон.
Столбиками вниз сбегали бесконечные цифры.
Вариант-Ш. Зачеркнуто.
Вариант-Ж. Зачеркнуто.
И так до самого низа.
Шурик взволнованно ходил из угла – А, в угол – С.
Женя из угла – В, в угол – Д.
Эдик дремал в кресле.
– Что выяснили? – не удержался я.
– Нэт! Завтра закончим, – махнул рукой Шурик.
* * *
– Я купил хрустальный завод! – заявил мне Шурик, вновь поражая меня своим размахом.
– Поехали, покажу!
Когда приехали, выяснилось – это был не хрустальный завод, не по изготовлению хрусталя, а обыкновенный стекольный завод.
Там стояло три печи.
В них жарко пыхало пламя.
Они плавили стекло.
Ловкие стеклодувы длинными трубочками выдували затейливые вещи.
Я опять был сражен.
Эта красота буквально потрясла меня.
Я стал приезжать на завод в свободное время и постигать эту чудную науку.
Вскоре я уже сам выдувал из красного раскаленного стекла причудливых “мишек”, лопоухих “заек” – копилки для монет, но больше всего мне нравилось выдувать лебедей – пепельницы.
Лебеди получались дивные.
С высокой гордо – изогнутой шейкой.
Маленькой аристократической головкой. Со сложенными крыльями.
Я их ставил на ленту и отправлял в сушилку.
У меня получалась плывущая, лебединая стая.
Замирало сердце.
Вскоре печи потушили, завод опечатали, а потом отняли.
За долги.
Оказывается Шурик, когда брал завод, не посчитал расходы, только прибыль!
Зато у меня до сих пор екает в груди, как вспомню тех лебедей.
* * *
Шурик несколько месяцев пробыл в Стамбуле.
Доходили слухи, что он работает с неким банкиром.
Какие-то финансовые схемы.
Когда я говорил с ним по телефону, он называл невероятные цифры, от которых меня бросало то в жар, то в холод.
Это была памятная пора американских окорочков в Казахстане.
Однажды ночью он позвонил мне и сказал:
– Хачу отправить тэбе пароход акарачков.
Я плохо ориентировался, много это или мало, но так как товар скоропортящийся, на всякий случай сказал:
– Шурик, ты что! Пароходом можно весь Казахстан накормить!
– Да? – Шурик ненадолго замолчал – тогда пол парахода!
* * *
Это было в эпоху деревянных Российских рублей.
Мы с Шуриком сидели во Владикавказской квартире Отари.
Отари занимался розничной торговлей аудио-видео кассет.
Когда Шурик говорил о деньгах, Отари слушал приоткрыв рот.
Цифры не могли оставлять равнодушным.
– Скоро там, в Стамбуле ми далжны крупный крэдит взять, – заявил Шурик.
– Крупный – это сколько? – поинтересовался я.
– «Лимонов» дэсять.
Я понял, что речь идет в долларовом измерении.
– Шурик, а нельзя пару «лимонов» мне на раскрутку дать? – попросил Отари.
Шурик задумался.
– Пару, гаваришь? Так, если два атдать, восемь астанэтся, – считал он. – Давай адин дадим, – предложил он Отари.
– Одного мало будет, – посетовал Отари и вдруг спросил Шурика, – я про пару «лимонов» рублей говорю, а ты подумал, что я про доллары?
– Я думал, что ты про доллары – разочарованно ответил Шурик.
* * *
Лерику уже за пятьдесят, а он все еще был не женат.
Он был притчей во языках на каждой посиделке.
Стоило кому-нибудь спросить:
- Когда ты Лерик, наконец женишься? – как друзья тут-же хором подхватывали:
– Женись, Лерик, женись!
У него была однокомнатная квартира.
В ней стояла деревянная, односпальная кровать. В углу на тумбочке сиротел телевизор.
Когда кто-то из общих друзей ругался с женой, то собирался и приходил ночевать к Лерику.
Лерик никому никогда не отказывал.
В стенном шкафу у него сложенными хранились с десяток матрацев.
Поругавшийся с женой, брал из стопки один из них, расстилал на полу и заваливался спать.
В одну из ночей один за другим в квартире Лерика, собрались девять человек.
Десятым под утро пришел Шурик.
Он тоже разругался со своей.
Низкорослый пузатый Лерик в сатиновых трусах до колен, открыл дверь.
При виде Шурика он сонно проворчал.
– Один остался, как раз тэбэ!
Шурик вошел в квартиру, увидев вповалку спящих на полу, хлопнул себя по щеке и сказал:
– Я его маму в гробу видел! Что мы будем делать, батоно, если ты вдруг женишься? Нэ жэнись, Лерик, нэ жэнись!
* * *
В Грузии была разруха.
Экономика, торговля, все лежало на боку.
Шурик приехал в родное село Мухрани.
Грузины – односельчане узнав об этом собрались и шумной, многолюдной толпой пришли к дому Валико.
Они сказали:
– Шурык! Мы знаем, ты везде ездышь. Европа биваешь! Ми здесь погибаем. Скажи, батоно, что надо, ми найдом. Надо что-то продат, чтоби кушать!
Шурик многозначительно подумал, затем сказал.
– Шерсть надо!
– Найдем, Щурык, сколько хочиш найдом – клятвенно заверили грузины и пятясь задом покинули двор.
Шурик уехал.
Его не было полгода.
Не успел он вновь приехать в родное село, как двор набился полным, грузинами.
– Щурык, всю шерсть Грузии собралы для тэбя! – восклицали бедные!
Шурик пошел во главе многолюдной процессии к огромным амбарам, на краю села, куда отовсюду свезли шерсть.
Отворились огромные ворота.
Амбар от пола до потолка был завален мешками с шерстью.
Шурик вскрыл один мешок, взял несколько ворсинок и посмотрел их на свет.
Взял из другого, посмотрел на свет.
Взял из третьего.
– Нэ пайдот! – вынес он приговор.
Бедные грузины открыли рот.
Так и стояли.
– Пачиму, Щурык? – решился спросить один.
– Нада висеннюю, танкарунную, митую и чесанную – отрезал Шурик – у вас асенняя, грубашерстная, немитая и ничесаная!
– А пачиму ти сразу нэ сказал? – не унимался решительный грузин.
Шурик выступил вперед.
Одну руку он держал за спиной.
Другую поднял указательным пальцем вверх.
– Что я вам, зоотехник?
* * *
Одни хитрые армяне, зная дружбу Шурика с Александром Антоновичем, попросили его достать им краску, десять килограммов.
Посулили за это приличные деньги.
Шурик было насторожился.
– Что это за краска? – спросил он.
– Обикновенная краска Шурик, залатистага цвета – успокоили армяне.
Шурик позвонил Александру Антоновичу, который очень любил его, и попросил в трубку:
– Антонович, ти же знаешь дырэктара фарфораваго завода, папраси у него краску, надо дэсять кылаграммов.
– Вот формула, Шурик, – подсунули хитрые армяне Шурику ключок бумажки с химической формулой.
Еле, еле Шурик выговорил формулу в трубку.
Антонович верил Шурику и, не откладывая в долгий ящик, позвонил директору фарфорового завода.
Перебросились о том – о сем.
– Послушай, Евдокимыч, выпиши мне краски, говорят у тебя есть на складе. Килограммов десять надо.
– Что за краска? – спросил Евдокимыч.
Антонович продиктовал формулу.
– А зачем тебе столько этой краски? – спросил удивленный, ошарашенный директор.
– Да моя Люда затеяла подоконники красить – соврал Антонович.
– Ладно, вечером будем собак выгуливать, поговорим – ответил директор фарфорового завода и положил трубку.
Вечером Антонович выгуливал кобелька и встретился с поджидающим его Евдокимовичем.
– Добрый вечер, золотодобытчик! – ехидно поприветствовал его тот.
– Не понял! При чем тут золото? – смутился седой Антонович.
– Как это причем? Если у тебя жена хочет золотом подоконники красить, а тебя просит добыть аж десять килограммов. Та формула, что ты мне по телефону зачитал, это же чистое золото! Мы на весь завод, ее на год, пятьсот граммов получаем, этой краски, каемки золотые на тарелки делать.
– Ай да Антонович! Ай да золотодобытчик! – издевался директор фарфорового завода над незадачливым Антоновичем.
Седой Антонович удрученно бормотал под нос:
– Ай, да Шурик! Ай, да подставил...
* * *
Какой-то человек принес Шурику капсулу из толстого стекла, в которой хранилось поменьше-другая.
То ли это был уран, то ли миниатюрная атомная бомба.
Но это надо было продать!
За границей!
Шурик подошел к Лерику и попросил машину.
– Дай-кась ключи, нада съездить ! – сказал он.
Лерик подумал, что Шурику надо проехать по городу и отдал ключи.
– Смотри, Щурык, аккумулятор слабий! Замок зажигания заидает. Движек масле хаваит. Ризина тоже старий!
Шурик молча взял ключи, документы и уехал.
Уехал и пропал.
Как в воду канул.
Все переполошились, а его все нет и нет.
Прошло двадцать дней. Вдруг он звонит и спрашивает у Лерика:
– Как дэла?
– Ти аткуда звонишь? – еле сдерживая себя, спрашивает Лерик
– Как аткуда? Ыз Стамбула?
– А как ти туда папал? На чем?
– Как на чем? Прыехал. На тваей машине – невозмутимо отвечал Шурик.
– А куда ты дел ампулу человека?
– Как куда? Сюда прывез, вон в шкафу лижит.
– Как ти ее провез? – чуть не назвал идиотом Шурика, Лерик
– Как провез? Палажил под сиденье и провез
– Через пят границ? Нэ шманали что-ли!
– Как нэ шманали. Шманали!
– А ти дурак знаишь, если-бы тибя паймали – биль бы расстрел!
– Как ни знаю? Канечнэ, знаю!
* * *
На стыке перехода из собственности социалистической в рыночную Шурика посадили.
Дали ему пять лет.
Отправили его сидеть в буранные окрестности города Кокшетау.
А я переехал в Кокшетау жить.
Стояло лютая зима.
Я отправился на “девятке” в зону, к Шурику.
Думал, выпрошу свидание, передам продуктов.
Хотелось сделать что-то милосердное для него.
В штабе мне сказали:
– А Кавтарадзе нет в зоне!
– Как нет? – я показал им адрес.
– Его нет в зоне, он в командировке – заявила женщина в форме из спецчасти.
Обескураженный, я решил, что его отправили сидеть в другую зону.
– Вы приедьте через недельки две-три, а то и через месяц. Он вернется. Он в Новосибирске. – сказала вдогонку мне женщина в форме.
– Как это он в Новосибирске? Уехал. Вернется. Он сидит у вас или не сидит? – не выдержал я.
– Он сидит! А как-же! Но не сидит. Ездит. Все время ездит. Он-же у нас директор коммерческий. Сейчас из Новосибирска нам кирпич отправляет.
* * *
Шурик долгое время пропадал в Германии.
Я все гадал, на что он там живет?
Ведь там все дорого.
А он звонил мне по телефону и подолгу разговаривал.
Я не выдержал и спросил у него однажды:
– Ты так долго говоришь по телефону, у тебя хватит денег оплачивать переговоры?
Он в ответ рассмеялся.
– У ных хватит. У ных дэнег много, ани расчитываются.
– Кто они, Шурик?
– Немцы!
– Какие немцы?
– Наши бившие Жезказганцы, тэперь немцы. Я их всех здэс нашел! – Шурик опять рассмеялся.
* * *
Однажды я решил подшутить над Шуриком: Я позвонил ему по сотовому и сказал, что сижу в тюрьме и чтобы мне выйти, нужны деньги. Тридцать тысяч долларов.
Мне было интересно как он себя поведет.
– Патерпи, брат. Пасиди пака. Щас я заработаю, есть одна сдэлка. Как “бабки” палучу, сразу прыеду тэбя “отмазывать”
Второй раз я позвонил ему через три месяца.
– Шурик, дела плохи. Могут большой срок дать. Нужны деньги!
– Сколько, гаваришь, нада?
– Тридцать тысяч долларов!
– Патэрпи, брат. Пасиди еще чут-чут. Вот-вот “бабки” будут.
– Прошло еще полгода. Я позвонил Шурику.
– Шурик, ну что там. Будут деньги?
– Сколько, гаваришь, нада?
– Тридцать тысяч.
– Патэрпи, брат. Будут деньги! – пообещал он.
Когда я будучи в гостях в Жезказгане рассказал эту историю Лерику, он сказал:
– Тебе бы пришлось пажизненно сыдеть, пака Шурик заработает. Он меня абещал атправить с пэрвых дэнег в Поти, к старым радителям. Уже пятый год еду. Наверно, нэ увижу отца и маму.
* * *
К Валико приехал из Грузии Амиран.
Амиран совсем плохо говорил по русски.
У него было туго с арифметикой, но более того с чувством юмора.
Валико-же, напротив, был неистощим.
Они немного выпили, Амиран задремал, Валико это злило.
Тут зазвонил телефон.
Валико схватил трубку и со всей силы толкнул в бок Амирана.
Тот соскочил, пытаясь сообразить, что происходит.
– Бери ручку, записывай бистрей. Из Масквы звонят. Такая сделка!!!
Амиран схватил ручку, приготовился писать.
– Пиши! Шкуры кракадильи – 60 тонн. Акульи ноги – 60-тонн. Языки заячьи – 60 тонн. Записал? Маладэц! – и в трубку вежливо. – Спасибо, спасибо, все записали.
Валико положил трубку и потер довольно ладонями.
Амиран сидел немного ошалевший.
Валико, еле сдерживая себя, чтобы не рассмеяться, предложил выпить.
Когда выпили, закусили, Валико спросил Амирана:
– Ти а чем так напряженно думаиш? Даже атсюда слишно как у тэбя мазги скрипят!
– Я считаю Валико, сколько зайцев надо убить, чтобы 60 тонн языки сабрать!
– А про акульи ноги не думал?
– Еще нэт!
* * *
К Валико приехали какие-то крупные коммерсанты из Москвы.
Валико решил подшутить. Он договорился со своей женой Люсей о следующем:
– Ровно в 1800 ты вайдешь и внэсешь гарячие хинкали. Ровно в 1900 ты внэсешь гарячие хачипури.
Они сверили часы.
Застолье было на славу.
Гости шумно ели, пили, произносили тосты.
Валико посмотрел на часы.
Было без одной минуты 1800.
Он предложил гостям.
– Хатите гарячие хинкали?
Гости дружно закивали.
– Хотим. Конечно. Хинкали!
Валико повернулся к стене и нажал на торчавшую из нее шляпку дюбеля. Распахнулась дверь, вошла Люся.
На огромном блюде исходили паром горячие хинкали.
Гости дружно налетели, расхваливая, запивая холодной водкой.
Прошел час.
Ровно без одной минуты 1900 Валико воскликнул:
– А не хатыте ли гарячих хачипури?
– Хотим конечно! Хачипури! – возрадовались хмельные гости.
Валико повернулся и нажал на дюбель.
Распахнулась дверь.
Вошла Люся, держа в руках блюдо с еще дымящимися хачипури.
И вновь оживленные гости хватали, разрывая руками тонкие, золотящиеся хачипури.
Ели, запивая водочкой.
Прошел еще час.
Вдруг один из крутых, новых русских поднялся, пошатываясь подошел к дюбелю и стал давить на него.
– Ты чего? – спросил Валико, прыская от раздиравшего смеха.
– Хочу горячий шашлык!
* * *
В советские, застойные времена Валико шабашил.
Со своей бригадой он строил овощехранилище.
Работали зло.
День и ночь.
В те годы такая работа называлась аккордной.
Однако бухгалтерия все время задерживала выплату денег.
– Бугор, что за дела? Пашем, как Папы Карлы, а денег не выдают! – возмутились работяги.
Валико пошел в бухгалтерию.
Толстые, обюрократившиеся тетки-бухгалтера целыми днями распивали чаи с вареньем и гоняли сплетни.
– Денег нет! Не знаем, когда будут! – отмахнулись они от Валико, точно от мухи.
Валико стало обидно.
Он решил заставить толстячек оторвать зады от стульев и заявил:
– Ви сидите здэсь, нычего не знаете, а там Ваня-Будолом аднаго кувалдой как дал по черепу, череп разлетэлся на куски, адин шейный пазвонок тарчит из трупа. У нэго апять замкнуло!
– Ой ужас! Да, что вы говорите! – замахали руками толстячки.
Все знали огромного, звероподобного двухметрового дебила Ваню – по кличке Будолом.
Валико ушел.
Бухгалтера остались галдеть.
На улице Валико подал здоровенную кувалду Ване-Будолому и сказал:
– Иди в бухгалтерию. Там надо дюбель забить.
Тугодум Ваня пошел в бухгалтерию.
Как только он распахнув дверь, переступил порог с кувалдой в руках, в бухгалтерии раздался страшный визг.
Оттуда донеслись нечеловеческие вопли, а потом в открытое окно, одна за другой стали выпрыгивать, щмякаясь о землю, толстые бухгалерши.
Вся бригада держалась за животы от хохота.
– Ваня! Ваня! – звал Будолома Валико.
* * *
Валико был страстный охотник.
Когда он жил в Казахстане, часто выезжал на сайгу.
Тучные, многотысячные стада их мигрировали по знаменитой Бетпак-дале.
Когда он переехал в крохотную, горную Грузию, то сильно заскучал по огромной, плоской до горизонта степи.
По выжженным такырам.
И тогда он стал рассказывать грузинам невероятные вещи про Казахстан.
Как-то разговор зашел об охоте, кто-то из грузин рассказал о том, как на днях бил фазанов.
– Какые фазаны? Эта разве ахота? Вот в Казахстане ахота! Виеду бывало на “Камазе” в Бэтпак – далу киламетров за пятьсот. А стэп такая ровная, как паверхнасть вот этага стола. Впэреди касяк сайги ыдет, всю степ заслониет. За час польный с верхом кузов ее набиваю. Ставлю “Камаз” по компасу в направлении города, включаю скорость, на педаль газа кладу кырпич, завожу будильник, а сам в спальник и спать. Всю ночь “Камаз” ыдет, а кагда до города астается кылометров двадцат, званит будыльник. Я прасыпаюсь и сажусь за руль.
– Вай, Валико! Вай! Разве так бивает? – млели грузины.
– Бивает! – передразнивал Валико – Вот эта ахота! А ви гаварите “фазаны”!
* * *
Валико очень любил хороший инструмент, дорожил им.
Когда он переезжал из Казахстана в Грузию, с ним случилось следующая история:
Он уже отправил груженный немудреным скарбом “Камаз” и прохаживался по пустому двору, как вдруг заметил одиноко лежавшую кувалду.
Делать нечего.
Валико выбил деревянную рукоятку, а саму кувалду, полюбовавшись, положил в сумку.
Это было время развала СССР и установления первых таможен.
Так вот, в Жезказганском аэропорту таможенники смотрели то на билет выписанный на Тбилиси, то на кувалду.
Благо они его знали.
– Ты что, Валико! Зачем кувалду везешь? – спрашивали они.
Не объяснять же им, что ее забыли! А он не может бросить хороший инструмент.
– За столько лет в Казахстане нычего не нажил. Вот только эту кувалду! – отвечал он.
В Москве таможенники кувалду изъяли и стали царапать острым предметом, пытаясь выяснить – не золотая ли она.
Потом сделали надпил.
Потом выматерились, показали Валико пальцем у виска, мол того, и отдали.
В Тбилиси бедную кувалду грузинские таможенники, проливая пот, распилили на части.
– Пэрвий раз в жызни видим грузына, везущего жэлезную кувалду! – заявили они, злые.
– Пэрвий раз в жызни вижу грузин, пилящих жэлезную кувалду! – ответил злой Валико.
* * *
Мой друг Миша Опескин в пору расцвета кооперативного движения сбил с толка хорошего парня Вадима.
Вадим работал костоправом на СТО и имел нормальные деньги.
Миша убедил его, что надо собирать кору от деревьев, пробки от пивных бутылок и битое стекло.
– За этим будущее! – заявил он – кору у нас будут аж бегом скупать кооперативы, занятые отделкой квартир, пробки станем продавать производителям, как вторсырье. Они их станут выправлять и опять закупоривать бутылки. А стекло необходимо мозаичникам.
Бедный Вадим не устоял под тяжестью столь радужных перспектив, бросил работу.
Они расставили по магазинам, у пивнушек специальные ведра для пробок. Натащили в арендованный склад без крыши кучи битого стекла. Днем и ночью собирали кору на всех пилорамах и свозили в склад.
К осени он был забит всем этим добром под завязку.
С осенними дождями кора стала гнить, пробки брякали меж собой, а стекло скрежетало, точно плакало.
Миша со свойственной ему энергичностью взялся за другие, еще более утопичные проекты, а бедный Вадим сокрушался:
– Столько коры, столько коры насобирали!
* * *
Как-то раз в поезде мне Миша заявил.
– У меня есть идея, но я тебе не расскажу. Ты опять станешь смеяться. А я на ней стану миллионером. Вот увидишь! Я ее японцам продам.
Я был ужасно заинтересован. Стал убеждать Мишу, что не буду смеяться.
– Расскажи!
Миша еще немного поломался, затем с видом волшебника вытащил из кармана коробок спичек и спросил меня:
– Что это?
– Спички!
– Это миллион за мою идею!
Он вынул из коробки одну спичинку, чиркнул, зажег, прикурил сигарету, и потушил.
– Видишь, я прикурил, сгорела лишь треть спички, а я ее выбросил. Надо обливать ее серой с двух сторон. Прикурил, потушил, остаток спички опять в коробку. Тогда экономия леса, а у них в Японии с лесом туго.
Миша замолчал и смотрел на меня испытывающе в ожидании: засмеюсь я или нет.
Мне хотелось ржать на весь вагон, но я дал слово.
– Ну ты замахнулся, Миша! Миллион! Может, тысяч сто долларов дадут… – еле, изо всех сил сдерживаясь, выдавил я.
– Ну хотя-бы сто! – вздохнул Миша.
* * *
В то время было трудно с платежами через банки, между Россией и Казахстаном. Я отправил в Петербург товар и прилетел туда за деньгами.
Денег у людей не было, они предложили мне за расчет – пальто.
Да, да! Классные, модные, длинные, кашемировые пальто.
Я одно примерил на себя, сидело как влитое.
Тут-же поменяло мой имидж.
За расчет мне отчитали семьдесят восемь пальто.
Семьдесят девятое было на мне.
Мы с Мишей приехали в офис к крупному, известному бизнесмену-еврею.
Он хотел меня ему представить.
В роскошном офисе пахло дорогим парфюмом.
В огромном кабинете, по ковровой дорожке, навстречу с протянутой рукой шел бизнесмен-еврей.
Он был лощеный и изысканный.
– Очень рад познакомиться! – сказал он, пожимая мне руку.
– Это мой лучший друг! - с гордостью произнес Миша.
– Очень, очень рад!
- Он самый крутой бизнесмен в Казахстане!
Еврей принялся еще энергичней трясти руку.
Однако Мише казалось, что он не до конца подчеркнул мой уровень в Казахстане.
– Он здесь приобрел партию товара. Семьдесят восемь пальто – сказал Миша и тут-же переспросил меня – семьдесят восемь или семьдесят девять?
– Семьдесят девять – ответил я, сгорая от стыда, чувствуя что сейчас провалюсь сквозь землю.
– Да, правильно, семьдесят девять, одно же на тебе! – подсчитал Миша.
– Ну, не будем уточнять! – поморщился еврей.
* * *
Миша очень боялся своей жены.
Когда я работал над очередным романом, он донимал меня:
– Напиши что-нибудь обо мне.
Как раз в те дни я создавал эпизод, в котором мой герой приезжает в Питер, на презентацию банка. Его на перроне встречает сам банкир. Они, значит, едут на роскошном “Ролс-ройсе”. Банкир везет моего героя в шикарную сауну.
Там сервирован прекрасный стол. Ну и, как водится в таких случаях, приехали девочки. Так вот, чтобы мне было легче работать, я придал банкиру точную внешность Миши, описав его подробно, вплоть до волосиков на груди и родимых пятен. И дал банкиру имя и фамилию Миши – Михаил Борисович Опескин.
Итак! Миша Опескин садит на каждое колено по обнаженной девочке. Они умиляются его волосикам на груди, ну и так далее.
И тут ко мне в номер заявляется Миша.
– Что делаешь? – спрашивает он.
– Работаю над романом.
– Там я есть?
– А как-же, – отвечаю я.
– Я возьму рукопись, дома почитаю, а завтра принесу.
– Возьми, – соглашаюсь я, без задней мысли.
Он ушел. Я лег спать. Ночью в дверь номера кто-то громко постучал. Я, сонный, открыл дверь. На пороге стоял Миша с глазами навыкате.
– Ты что понаписал?
– Что я понаписал? – удивился я, – ты попросил, я написал.
– Нет, что ты понаписал? Я ведь пришел домой, дал Галке почитать. Смотри, говорю, Марат меня в своей книге описывает. А ты! Когда это я тебя встречал на “ролс-ройсе”, вез в сауну и двух голых девок сажал на колени?
* * *
В то время я занимался бизнесом, Михаил приехал ко мне погостить.
Тут случилась такая история.
Стоял июльская жара!
Я привез на хладокомбинат фуру сливочного масла.
Был конец рабочего дня и женщина – заведующая морозильником отказывалась принимать. Возникла угроза: масло за ночь могло растаять.
– Рабочий день кончился, – отрезала она.
Я стал ее уговаривать, суля сверхурочные и прочее.
– Все равно грузчики уже ушли, – пыталась она отговориться.
– Мы сами все выгрузим, – не сдавался я.
“Карщика нет” отбивалась заведующая.
– Я, “Карщик”! – назвался Миша, чем удивил меня.
Оказывается когда-то в молодости он работал на “Каре”.
Вобщем, уговорили мы заведующую и принялись разгружать фуру.
Время шло, стало смеркаться, конца выгрузке еще не было видно.
Женщина – заведующая все чаще, тревожно поглядывала на ручные часы.
– Переживаете, что муж ругать будет, – посочувствовал я.
Женщина глубоко вздохнула и скорбно произнесла:
– Нет у меня мужа, – и, помолчав, добавила – Погиб он в Афгане.
Это услышал проезжавший на “Каре” Миша.
– Он что, воевал там?
– Да, – опять горестно всхлипнула заведующая.
Мне стало неловко, оттого что мы бередим вопросами ее утихшую боль и сведя брови, посмотрел на Мишу.
Однако тот не унимался!
– А кем он был на войне?
– Летчиком.
– Сбили его?
– Да, – женщина снова всхлипнула.
– Из чего сбили, из стингера?
– Да, откуда я знаю, ну что ты меня мучаешь! – воскликнула она, заламывая руки.
Миша понял что перегнул и поехал прочь.
Вдруг он развернул “Кару” и опять подъехал к ней:
– А почему он не катапультировался?