Лунный загар

 
               
Фонари на Изведовском мосту не горели, было темно, но потом показалась луна. Розовато-желтый шар протиснулся сквозь тучи у горизонта и расстелил по озеру дорожку. В седом, будто смазанном синим салом воздухе, показались перила моста, вмиг подкрашенные в светло-синий; в лунном свете засияли влажные от росы крыши домов, столбы и заборы. Ветер донес звуки школьной дискотеки. 

«Гремела музыка, жарко и душно было в спортзале и, несмотря на обилие парфюма, нет-нет, да пахнет, как на физ-ре, потом. Ребята такие деловые, в костюмах, правда у кого уже и рубаха расстегнута, у кого галстук съехал, а Макаров, нарочно закинул свой бордовый за спину, как шарф, и девки ржали, что это его длинный язык. Все прикалывались с этими красными лентами «выпускник». Мы не слабо накачались шампусика, на полу туалета уже появилась блевотина.  Особо угарные, отжигали в танцполе: дрыгали ногами, размахивали подолами, что-то орали про школу и хлопали в ладоши над головами. В общем все было офигенно. Вот только Вася Солнцев...
Я загадала в самом начале, если он сядет где-нибудь рядом за столом, сдвинутом как на свадьбу в школьной столовке – у нас все будет хорошо.  Да, постарался родительский комитет, прикольно: шары, цветы, афиши, поздравления, всякие там пожелания, а в середине надпись из электро-гирлянд: “В добрый путь, выпускник 201..” На столах шампанское и закуска – все не по-децки. Только Вася забился с пацанами в самый темный угол и там, девки заметили, они втихаря разливали водку. Когда дискач начался, я его все высматривала. Я надеялась, что когда он появится, я подойду и, наконец, признаюсь, что люблю его с 9 класса. Так я решила – на выпускном.  Он меня обнимет, поцелует нежно-нежно, и мы пойдем за руки. Белые рубахи парней ярко светились, так что всех их можно было разглядеть в зале, но Васи не было. Все наши угорали, колбасились, кругом мигало, переливалось, гремело, а я ждала.
А потом, когда с девками пошли покурить на крыльцо – «а чё, пусть видят, мы же взрослые», я увидела Васю. Он был совсем бухой, еле стоял на ногах и лизался с этой малолетней курвой из “10 б”. Одной рукой, в которой была сигарета, обнимал ее за плечи, почти висел на ней, а другой мял ее толстую жопу. В глазах потемнело, лишь шепот лучшей подруги привел в себя: “Да пошли ты его, говна, подцепишь другого.” Кажется, я еще что-то говорила и даже ржала, но мне стало скучно. Музыка, что была по фану минуту назад, показалась отстойной, шутки тупыми, и все потеряло смысл. Сказав, что надо освежиться, я бросилась с крыльца и подальше, чтоб не видели слез. За углом чуть не налетела на машину учителя ОБЖ, он в прошлом году закончил пед, а рядом и сам Сергач, как его звали, он зажал Птичкину, заталкивал ее  в машину, что-то шептал, а та хихикала: «Ну вы даете, ну вы даете.»

На разбитом асфальте Изведовского моста отчетливо замелькали красные туфли.  Девушку преследовала длинная тень луны. Потом они внезапно остановились: луна и девушка. Девушка с удивлением принялась рассматривать свою обувь: красный кожзам приобрел налет перламутра, будто не в прошлую субботу, на рынке были куплены эти туфли, а обуты на ней настоящие гуччи. Девушка не узнавала и своих рук: волоски топорщились, а родинки были созвездиями на бледно-синей коже. «Интересно, можно ли загорать при луне? Какого цвета загар?» Ствол березы, засунутый в дыру на асфальте, чтоб никто не въехал по пьяни, так же казался уже таинственным, словно жезл судьбы из «Мстителей». Однако, девушка вспомнила, что теперь все пропало и жизнь, обещавшая вечное счастье, песни до утра и любовь до гроба, на самом деле оказалась темной и мрачной.  Девушка посмотрела вниз. Вода, еще холодная в начале лета, показалась такой манящей и спокойной: легкая рябь от ветра появлялась иногда на ее глади, да редкие всплески рыб нарушали поверхность.  В перерывах между музыкой, что доносилась из школы, послышался смех. Он приближался. «Надо же, – подумала девушка, – еще кто-то сбежал.» Не желая никого видеть, она спустилась на берег. Здесь было уютно и тихо. Пахнуло речной сыростью. Ветер почти не дул. Что-то шептали деревья.  Лунная дорожка, похожая на ту, красную, в актовом зале, по которой она шла недавно получать аттестат, доходила до берега, но к ногам доплывали лишь оторванные ее лоскутки, норовя помыть туфли, которые наконец перестали жать – намокли.  Прибрежный песок стал дырявым от каблуков. Смех приближался. На дороге, где дома и заборы уходили в темноту, появились три белых фигуры.

«Кто это? Вроде не из нашей школы. Точно, не наши, вижу их в первый раз. А какие же на них платья!!! Не выпускные, а прям подвенечные, ё-мое, а складки, оборки, ленты. Ну и вырядились. Что за ткань такая светится при луне?!  Может люминесцентные нити?  А кружево тонкое, как из лунного света, в жизни не видела такого. Красавицы, кожа ровная у всех троих, нежная, лишь отдает синевой, а волосы вьются по ветру. Где им сделали такую укладку?  Конечно, не в нашей парикмахерской, у нас так нипочем не сделают. Одна вдруг споткнулась о корягу и платье задралось, ах, там лосины, блестящие, как рыбья чешуя. Подбежали ко мне, смеются и толкают в воду.
Мы поплыли. То есть нет, я не плыла. Я лежала на спине и платье мое, белое в горошек, пузырилось на поверхности воды. Лак на голове размок, волосы растрепались и вечерний макияж, смылся к черту. Ну и пусть! Пусть. Я лежала на воде, было уже приятно и спокойно, мы двигались к середине реки.  Девушки держали меня за руки и за ноги, поддерживали спину. Они перестали смеяться, и музыки не было слышно, тишину лишь нарушали всплески их сильных рук. Вода струилась от легких движений. Мы миновали сваи моста, поплыли по руслу (слева у нас озеро, а справа русло речное); обогнули мыс, где живет Филимониха, там окна горят, видно телик смотрят, вон тарелка на крыше. Потом оказалась в широкой заводи, на ее берег ходили раньше каждое лето жечь костер. В прошлом году туда даже Вася заходил. Два раза.
В какой-то момент стало страшно: а вдруг защекочут? Я с детства до смерти боюсь щекотки. Но девушки, похоже, и не думали щекотаться. И страх прошел. Я любовалась их тонкой кожей, на которой играл лунный свет. Перламутровая кожа. И ногти, как жемчужины, светились в воде.  Меня плавно покачивало на легких волнах. Луна на ясном небе светила прямо в лицо, я даже жмурилась от яркого блеска. Нет, точно загорю и сразу в книгу рекордов – “девушка с лунным загаром”. Мы плыли по лунной дороге. Вот, кажется, середина реки. Внезапно я увидела, что и моя кожа стала так же мерцать при луне. Я посмотрела на свои ноги. Красные туфли остались лежать где-то на дне у берега.  Зато мне стали нравится собственные ноги, колени и бедра, под мокрым платьем, когда оно не пузырилось. Каким же красивым стало мое тело! Такое легкое и стройное, теперь оно тоже светилось в воде.  И ляжки оказались не жирные, зачем я их всю дорогу стеснялась? А ноги, я всегда думала, они толстые и кривые, смотрелись гибкими и длинными, как у модели. Или как у этих девушек, что везли меня по воде. Их цвет кожи от загара стал таким серебристо-серым, как у рыб. Я уже не узнавала места вокруг. Только вода, луна и небо. Да редкие звезды, как горстка монет, рассыпались по небосклону.
Мы подплыли к незнакомому берегу, высокому и обрывистому. Ступили на тонкую песчаную полоску. Дальше шел крутой подъем.  На горе стояла одинокая сосна.  Такая старая, большая и раскидистая, казалось, занимала полнеба. Крону ее освещал тот же лунный поток, а в просвете между ветвями, ровно посредине, сияла одна, самая яркая звездочка. Мощные корни сосны выходили наружу. Кажется там кто-то был.  Я услышала голос. Это стихи, ветер донес их обрывки:

                фу     ---      ко
                дух
                бунт
                вла – ды – ка
                тать
                химымра
                деад    ...    гто         
               
Мы молча карабкались вверх. Влажные от росы камни зарастали травой, кое-где можно различить цветы, местами был песок, чистейший.  Стихи стали слышны яснее. Через какое-то время мы оказались на вершине. У сосны стоял мужчина. Он, казалось, не видел ничего, поглощенный в свою поэзию:   
            
                о мироформ горе...
               
Белое покрывало его развивалось, волнистые волосы сияли, и, такая невыразимая тоска отражалась на лице. Лунный загар покрывал тонкий нос, щеки, бледные скулы и шевелились губы, прекраснейшего изгиба. Он декламировал свои стихи, глядя в даль.
Ночь между тем подходила к концу. Светало. От луны оставалась лишь тусклая пуговица, на которую пристегнули небо к земле. Одна Венера упрямо подмигивала у горизонта. Крона старой сосны стала обретать свой натуральный цвет. А ее столетняя кора посветлела так, что можно было различить продолговатое дупло на том месте, где ствол раздваивался – будто две длинных ноги были вечно задраны в верх.  Стихи стали смешиваться с пением птиц, их заключительные строки были полны совершенства:
“Земля – это шар”.