В слезах и криках по тебе нет сил больше кататься по столу и кроватям, бросаться из одной комнаты в другую. Может быть это — по себе? Опять волны памяти из глубины. Будь прокляты они. Уже не выдерживаю их. Впадаю просто в истерику, просто в истерику... Смешно? — Нет. Я не сдерживаюсь, не держу себя ни в чем. Но могу выдержать все. Сильный? — Да. Слабый? — Да. Какой же? — Цельный.
Ну что же ты сделала со мной? Почему и как ты сумела до такой глубины проникнуть в меня? Да, я пустил тебя, да, снял все внутренние защиты. И ты сразу же и полностью этим воспользовалась. Но не для благородных порывов и дел, а для разрушения меня в своих целях, совершенно конкретных. Успеть за мной ты не могла. Для этого нужно пожертвовать кое-чем удобным и привычным. Измениться. Вглядеться в себя непосредственно. Но ради чего, спрашивала ты себя. И уже по тому, что ты задавала себе этот вопрос, все было обречено. Привычка рассчитывать, не внешне, конечно, а внутренне, бессознательно, погубила все и даже больше, возможное, потенциальное все.
Да, я страдаю. Очень. Каждый день и каждый час. Ну и что? Жутковато. Ведь и Железный Феликс тоже может чувствовать и страдать, ты не знала? — Так знай. Я понимаю, ты надеешься разрушить меня последним и действительно "последним" своим средством — отсутствием себя. Но как ты не поймешь, что ты-та всегда и везде со мной, та-лучшая-моя. Что ж, ты выбрала такой путь, но он гибелен именно для тебя. А я, с каждой новой истерикой по тебе-той, медленно освобождаюсь от бесконечного кошмара, который был так желаем. И остается таким. Да, я хочу видеть тебя, позвонить, не меняю уже сколько нашу постель, купленное тобой мыло просто берегу, пою тебе наши песни, все-таки пишу тебе стихи, как прежде, любуюсь нашими фотографиями.
А на улице? Просто смешно. Я высматриваю тебя в каждой. И каждый телефонный звонок — твой, а потом разочарование. По улицам, где мы с тобой ходили, будто красные следы разбросаны везде. Я помню все. Вчера я проходил мимо твоего дома, твоего подъезда — все в наших красных следах. Их видно лишь мне. Свет в твоих окнах. И вдруг я понял — все по-прежнему. Для тебя это было просто очередное приятное и неприятное, с неожиданностями, но приключение, а не жизнь. И все. И ничего. Ничего.
Ну уж нет! Внешне все так. Все — да. А внутренне — ты никогда не забудешь нашего-настоящего. Никогда. Оно ведь было, было! И будет. Всеми возможными сознательными и бессознательными ухищрениями ты будешь душить и заглушать родное, добиваясь лишь обратного эффекта.
Ты притронулась к Истинным чувствам, взяла очень малую часть и не смогла вынести их тяжести. Да, они тяжелы. Но тем более глубоки, истинны, прекрасны. Ты когда-нибудь поймешь, почему, что хотела разрушить, и как. Ложью, письмами, оскорблениями, пусть ловко завуалированными, ты пыталась достать до самой основы меня, до экзистенции, до направляющих, которые составляют мою суть. Да, широкий замах, щедрый себе. Покоя тебе не давала ни настоящесть, ни искренность. Ведь нечем ответить. Поэтому искала выход в том, чтобы похоронить их в самом зародыше.
Инстинкт разрушения высшего в мужчине — как жаль, что он есть у женщин. Так жаль — их. Чего нет в себе, нужно разрушить в другом. А верность и привязанность — только своему капризному и опустошающему "Я-желанию", удовольствиям, на любом уровне, и все сейчас, сию минуту, здесь и по максимуму. Раскрытие и открытость мою ты провоцировала, разворачивая меня перед собой, расстилая. Что ж, пожалуйста, я не возражаю. Но ведь чисто механическое поглощение меня и всего не приводит ни к Развитию, ни к Совершенству, а только — к насыщению и опустошению без изменения себя, без жизни — омертвлению живьем.
Жаль, что мудрости ты так и не научилась. Наверное, этому специально нельзя научиться, а только — переживая, изменяясь, открывая себя для других и для себя. Все мои действия, в том числе и, может быть, жесткость, но чисто внешняя, были направлены именно на это. Немудрая женщина — пол-женщины.
Бумага отяжелела словами от слез. И они высохли. Но все они для тебя-той, а не для тебя-разрушающей. Пока ты не понимаешь. И через много лет мои стихи, песни, письма, плач, возможно и проявятся в тебе муками души непонятой, но останется обнять лишь ностальгию.
Почувствовать себя вне инстинктов и примитивных целей, вне удовольствий любого ранга и душевных игр — адский труд совершенствования. Почему же вы, женщины, не понимаете фразу: "Получить можно только — бескорыстно отдавая"? Почему вы так долго, трудно и редко постигаете в этом мире все истинное и настоящее?