Глава 8
Царский сарай
Во времена СССР большинство улиц в Ташкенте имело мало относящееся к Узбекистану названия. Например, одна из самых больших центральных улиц была улицей Шота Руставели. Я бы очень удивился, узнав, что "Витязя в тигровой шкуре" прочло у нас более трёх человек на всю республику. Да и те, наверное, уже умерли или переехали в какую-нибудь кайфовую Хайфу.
Так же не понятно, какое отношение к Туркестану имел гетьман Богдан Хмельницкий. Если ехать по Богдана Хмельницкого в сторону ташкентского международного аэропорта, там под мостом есть одна шашлычная – ну просто чудо, какая славная. Свеженько, чистенько всегда. Журчит вода какого-то ручейка. Старые чинары вокруг, помнящие ещё чекистов в кожаных куртках, и сейчас устало и неодобрительно покачивающие кронами на очередной новый образец ментовской униформы. И от растущего количества ментов на квадратный метр.
Много повидали чинары, их трудно удивить. Они не станут кряхтеть и удивляться, даже в тот день, когда их всех, как одну срежут по всему городу. Больно красивый выходит из вековой древесины пол. Новым "узбекским" нравится паркет из столетней чинары.
Шашлычная называется Шахсарай. Шах это "царь", а сарай это "дворец". Представите уровень стандартов народа, который называет дворец "сараем".
Шашлычная "царский сарай" - по-моему, звучит оптимально, скромнее, но в тему. Первое слово возьмём из русского, второе оставим узбекским. Вот такие культурные референции. Мы растём на "Сказке о попе и работнике его Балде". Но растём в Узбекистане. Поэтому хоть и считаем себя русскими до мозга костей, легко забираемся с ногами на восточный топчан в чайхане и заказываем шашлык из печени молодого барашка.
Тем, кто так и не оценил каламбур мой про царский сарай, скажу - "Зимний дворец" переводится на узбекский апокалиптическим "Кишки Сарай".
Здесь, в царском сарае, все ещё очень обходительно обращаются с урусами, не так, как в некоторых других местах, где уже морду воротят от империалистов. Проснулась гордость народная. Чтобы узнать, чем эта гордость кончится через пару десятков лет - пойдите, спросите своего дворника.
Подсадил я Веронику на свежий шашлычок из не прожаренной печёночки ягнячьей. С кровью. Энергия в чистом виде. А вкуснотища! А ещё нос воротила по началу. Холестерин. А он вкусный этот холестерин, а и значит пользительный, говорю вам как практикующий врач.
Не повезло нам в тот вечер. Ох, как не повезло. Закрыта шашлычная "Царский Сарай" оказалась. Роковое стечение обстоятельств. Скверный анекдот.
Пришлось ехать в Старый город, ташкентский Гарлем. Надо бы вам признаться, что пока наша империя была в силе, узбеков в "моём Ташкенте" как бы почти не было. Большая часть Ташкента была заселена русскими и теми, кто считал русский родным языком. Настоящие узбеки компактно проживали на другой части, которая называлась "старый город". Ещё о существовании узбеков где-то рядом, напоминали редкие, но обязательные уроки "Узбек тили" - узбекского языка, на которых мы дружно, всем классом, издевались над акцентом учительницы-узбечки. Империализм он такой.
Шашлычку нам приспичило сильно. И острых ощущений тоже. Вот и рванули в старый город в это неспокойное уже время. Чуяло моё многоопытное сердечко беду, и так протестовало против этой затеи. Но ведь Вероничке-то не скажешь, ещё подумает, что я трус, и не будет предела тогда ею разочарованию.
Очень боюсь повредить своему имиджу и, как говорят бабы "всё испортить", в наших наполненных сладостью одновременных оргазмов отношениях.
Место называется Чиготай – Дарбаза. Не знаю, как переводится. Таких глубин в узбекском я ещё не достиг. Хотя дарбаза – это вроде ворота. Ворота в ад.
Совсем не похоже, что ты вроде в Советском Союзе. Бывшем.
Глиняные толстые заборы, жирные мухи, одетые в лохмотья дети. Афганистан какой-то.
Ну, хотя и выглядит здесь всё как в осаждённом моджахедами Баграме, шашлык на Чиготай-дарбазе центровой. Шесть звёзд. В мире трудно сыскать вкусней. Не могу без слёз вспоминать.
Его жарят прямо в частных домах и продают во дворе. Узбекский дворик - это крепость окружённая высокими глинобитными заборами. За ними на Чигатае крепнет новый класс мелких лавочников. Если бы узбекам дали хоть глоток свободной инициативы за всю историю их недолгой независимости, они отгрохали бы образцовый капитализм. Менеджмент и маркетинг у них в генах.
Публика в таких местах просто совсем ни похожа на тех, кто любит тишину библиотек. Этот контингент не убить даже палёной водкой, которую они гложут прямо из чайных пиал.
Мне мыши библиотечные как то ближе, я сам книжный червь. Поэтому в таких местах страшно немного. Время от времени прижимаю левую руку к корпусу – прошу успокоения у стального Вальтера. Он отвечает приятной тяжестью. Мне кажется, бабы специально таскают меня по таким местам - испытывают инстинктивно насколько самец надежен в долгосрочной перспективе.
Сидим, ждём, когда поджарят и подадут, со свежими лепешками, луком, узбекским салатом "ачук-чучук", и не заявленном в меню роем жужжащих мух.
А вот на ту вон пару джигитов через два столика, я давно внимание обратил. Почти сразу как вошли во дворик шашлычной. Из-за Вероникиной внешности мне вечно приходится крутить башкой во все стороны, как это делают профессиональные телохранители, стерегу мою киску. Играюсь. Знаете, президента Рейгана подстрелили не в мою смену.
Объект прямо на "двенадцать часов". Всем готовность номер один.
Подозрительных - двое. Один сидит к нам спиной. Второй, рыжий с веснушками, узбек-альбинос, редкий выродок, смотрит, не отрываясь на Веронику. Раздевает её наглыми, тупыми глазами верблюда.
Ладно, сука, пускай себе слюни, такое ты не скоро снова увидишь.
"Только сиди смирно и кушай, дарагой, кушай!"- молю его про себя.
Очевидно, от этих попыток мягкого гипноза, моё лицо приобретает вид "лох в панике". Испуганный ястреб.
Альбинос медленно вытирает пасть углом скатерти с пятнами в стиле брачная заря некрофила, и походкой я ябу алибабу, подплывает к нашему столику.
Он явно вкладывает всю мужскую харизму в следующую настоятельную просьбу: "Э, сестрамджан, пайдем пместе пасидим-гаварим, атдыхаем, ды!" Его лицо тепло озаряется улыбкой когда-то принёсшей сталинскую премию актёру из фильма "Свинарка и пастух".
На меня – ноль внимания. Мне всегда так оскорбительно, когда на меня смотрят как на пустое место. Ну не похож я на мастера спорта по дзюдо, так что теперь об меня ноги надо вытирать? Не мастеров спорта надо бояться, а вот таких тихих, мелких очкариков, поверьте. Очень агрессивный мстительный тип. Ходячий инкубатор маньяков, педофилов и лиц, практикующих моральный промискуитет.
А этот токующий бабуин ещё и под локоть её тянет со стола. Неизящно эдак тянет. Я уверен, что насиловать мою девочку здесь они, конечно, не станут, но увидев перепуганные насмерть глаза Вероники, резко хватаю его за плечо. Пусть я лучше умру в бою, чем допустить даже отдалённую возможность унижения.
Не смотря на красноречивый и довольно грубый жест, рыжий не удостаивает меня взглядом, а просто бьёт локтём в скулу. С ленцой.
И ловко так, пидрила, бьёт, аж звенеть начинает в ушах. Очки тоже перекосились, наверное.
Вот этот отупляющий звон и животный какой-то взгляд Веронички моей и довершают все дело. Когда у вас в руке копье – все мысли на его острие.
Вальтер прыгает мне в руку, он уже давно ждёт, когда я о нем вспомню, и я истерично ору: "Ссуккааа!"
Альбинос, наконец, удостаивает меня вниманием, и я, вытянув вперёд руку с вальтером, несколько раз стреляю с очень близкого расстояния. Прямо ему в лицо. Практически в упор.
Пок-пок-пок, рвется на волю сжатый газ. Я, кажется, даже слышу, как дробинки разрывают веснушчатую плоть его плоской физиономии потомственного землепашца. Все вдруг становится каким-то тихим, заторможённым.
Не думаю, что выстрелил бы без наркоза, под которым тогда жил круглыми сутками.
На его бледной, как и полагается быть у рыжего, роже, среди размазанных веснушек - три черные дырочки. Малюсенькие. Похожи на микроскопические синяки с углублениями посредине. Крови - ни капли.
"Интересно, почему не идёт кровь, как странно, странно!" - думаю я, хватая в охапку Веронику.
Мы рвём со всех ног к проходящей неподалёку трассе. "Проспект Дружбы Народов" - называется.
Там, наконец, удаётся использовать Вероникину жгучую внешность на пользу человечеству, и мы легко ловим такси. Мчимся на квартиру фирмы. Надо оправиться от шока.
Я не Рэмбо, пацаны, стреляю днём в лицо посетителям шашлычных крайне редко.
И только в такси, когда Верон вдруг спрашивает, успел ли я заплатить за шашлык, наступает разрядка и меня начинает трясти нервный, похожий на истерические всхлипы смех.
Как хорошо, что есть явочная квартира Рэнк Ксерокс.
Первое что делаю по приезду, это закрываюсь в туалете, кладу левую ногу на правую руку и начинаю кропотливо нащупывать жилу. Весь сгиб уже изрешечён проколами, и найти место для укола среди искалеченных тупыми иглами "кровеносных сосудов" все труднее. Раньше были трубопроводы типа Уренгой-Памары-Ужгород, а сейчас какие-то стеклистые трубочки, не толще комариной личинки-мотыля.
Вероника в это время жарит один из своих навороченных омлетов. Омлет "по-****ски" - это её собственное название. Веронике кажется что "омлет по-****ски" звучит так же как "макароны по-флотски".
Она мурлычит песенку из ранней Агузаровой на кухне. Вероника притащила сюда из дома какую-то посуду и даже повесила занавесочки.
С шашлыком мы обосрались, так что придётся довольствоваться омлетом и сексом на сладкое. Сразу надо было сюда ехать и не пудрить мозг.
Секс выходит скомканный, нервный, мы как будто прячемся друг в друге, ища защиты от зла. У вас бывало такое? Да, вижу, вижу, и вы хлебнули горюшка.
Сейчас лежим рядом, и Вероника тихо плачет. Она часто плачет, когда кончит, разбери их, баб. Я уже привык к этим её пост-коитальным слезам, но тут что уж больно горестно как-то всхлипывает.
- Ты что, ты что, заинька? Гандона того рыжего оплакиваешь?
От этих слов она судорожно рыдает уже в голос. Не в точку, кажется.
- Давай уедем, уедем отсюда, увези меня отсюда, слышишь, увези, увези меня, ну пожалуйста!!
- Ну, хорошо, хорошо, уедем, успокойся только, маленький! А куда тебя увезти?
- Ой, давай в Москву, а? В Москву! В Москвушу, Москвулечку мою!
- Знаешь, я тоже думаю об этом. Работу найдём, мы с английским оба, не пропадём. Не пропадём! В жопу этот шашлык. Тут я смотрю, совсем душно становится. Это не жизнь. Как ты думаешь, я его убил или нет? Ну чурку того рыжего? Менты меня уже, наверное, ищут?
- Не знаю... Я вообще сразу не поняла, что произошло. Ты так быстро завёлся... За руку вон хватанул - смотри - синячище остался.
Опять вот-вот разрыдается.
- Ну, всё – всё, хрен с ним, лишь бы не нашли меня, будем рвать в Москву. Решение принято, дорогие товарищи-трудящиеся! Слава КПСС!
Готовиться начинаем с завтрашнего дня. Вот только денег немного отложу, квартирку снять на первое время, и соскочим отсюда. Первым же рейсом. Обещаю, солнце!
С Вальтером моим, увы, пришлось расстаться. Салютнул я из него напоследок в темноту и похоронил на дне Комсомольского озера. Опасный ты у меня, друг. Несдержанный какой-то. Нервный.
***
Если уж поминать обо всех гадствах произведённых нами под Дядиным умелым руководством, нельзя не рассказать о мягком перевороте и полном фактическом захвате власти на промке.
А началось все как обычно с Алишера. К нему на свиданку приехала родня, из самой Самары, куда они все сбежали с Ташкента после того как его осудили. Они привезли вкуснейший кофе Якобс, запретная вещь в зоне, божественные по вкусу сигареты Пётр Первый и замечательный российский шоколад. Для нас в тогдашней Наманганской области словосочетание "российский шоколад" звучит как для вас "швейцарский". Вкусный, и уже заграничный, а от этого он ещё вкусней кажется.
Занёс мне этих деликатесов Алишер в ТБ и давай плакаться. Совсем, мол, Мама Роза оборзела. Наезжает по порожняку, доляну с нашего наркотрафа требует.
- А как там в вашем профсоюзе начальство меняют? Тебя, вот, как поставить, мамой розой, например?
- Да меня все наши авторитеты поддержат, только бы сковырнуть нынешнюю мамку, а она у нас имомовка.
- Ты бабло вынес со свиданки? Баксов сто потратишь? Дяде занесёшь вечерком, я его сейчас по телефону подготовлю и подписку дашь о сотрудничестве. Всего делов.
После этого события развиваются с неотвратимой скоростью:
Алишер выходит из кабинета Дяди агентом ноль ноль семь и с бутылкой наманганской водки за пазухой. Какое ему дали оперативное погоняло не знаю до сих пор, если честно. Да и не суть.
Водка занимает позицию в мешке мамы розы. Потом Алишер, как профессор Плейшнер, сдвигает на окне гарема цветок алоэ. Увидев эту манипуляцию, давно караулящий на улице Бибик, мчит в штаб со всех копыт.
Вскоре приходят два режимника и волокут маму под белые руки в штаб. Утром, приходит загруженный какими - то домашними проблемами, злой как чёрт, майор Аскаров и закрывает маму на месяц в ПКТ - помещение камерного типа.
На быстрых петушиных выборах, где все пьют кофе Якобс и курят Петр Первый - с отрывом побеждает один единственный кандидат.
Таким образом, мы получаем под контроль всех уборщиков запретки, где идёт процентов сорок движения, и мощную дистрибьюторскую сеть жадных до денег пидерастов. То что они будут на нас стучать - нет сомнения, но деньги пересилят. Деньги всегда пересиливают в зоне.
Это была лёгкая простая комбинация - детский сад оперативной работы.Следующая была более многоходовой сложной и с огромным элементом удачи, которую всегда трудно рассчитать. Думаю, эту комбинацию уже внесли в учебники. Так до сих пор работают уважающие себя спецслужбы.
Мы свергли Андрея Мастерских и заменили его на агента Худого. Блэк Оперейшн. Так ЦРУ меняло правительства в банановых республиках.
Не могу сказать, что Мастерских ни на кого не шпилил.
Шпилил, сука, как швейная машинка на Имомова, зама по РОР, второго в нашем жёстком мирке человека. Зам по РОР недолюбливал "красных", как мы, он всегда ставил на блоть. И на их "общак". Ставка на общественников или на блатных это две разные "школы" управления зоной. В обоих случаях и те и другие - на деле стукачи, а страдают только та прослойка, что живёт в средних рядах барака - простые мужики. Все как на воле, в общем. Что блатному праздник - мужику работа.
У нас постоянно были трения с имомовцами, за контроль над наркотой, жратвой и вообще – власть. Хотя это все было лишь внешним проявлением более глубинных, не заметных большинству жителей джунглей трений – между самим Имомовым и Дядей. Подковерная битва железных канцлеров.Все дворцовые интриганы имеют гвардии опричников, которых время от времени стравливают друг с другом. Папская колония не была исключением.
Особенно борьба усилилась, когда из одной поездки в Ташкент, дядя вернулся уже с двумя огромными, подполковничьими звёздами. И это в довесок к новенькой девятке, приобретённой за три недели до поездки.
Они были так чудесны, эти звездищи, что и нам стало теплее от их сияния. Был в них и наш вклад. Подобострастный Бибик даже заставил Дончика выпилить две огромных бронзовых суперзвезды ювелирного качества и надраить их, чтоб блестели как "у кота яйца". Дядя с удовольствием водрузил эти парадные звезды на плечи.
На их сверкающем фоне одинокая майорская звёздочка Имомова ощетинилась и обозлилась. Затаила обиду.
Катка – вот это единственная сфера куда мы не лезли по существующим договорённостям. Полный контроль у блатных. Чтобы катать, хоть во что, на любой интерес, нужно "добро" от братвы, блатная игровая лицензия. Блатные в доле от каждого выигрыша. Блатные выдавливают проигрыш у жертв. Блатные тянут за все нитки в завлечении жертвы.
Пожалуйста, просьба, как хорошо бы вы не играли, никогда не берите в зоне в руки карт. Или как их там величают “стир”. Стиры - обклееных бумагой кусочки ренгетовской пленки, затертых бесконечными перетасовками. Читайте книги, пишите стихи, портачки бейте, но не катраньте!
Рустамчик проиграл сдуру штуку баксов. За один вечерок. Хотел отсидку себе одним махом облегчить. Все думал шуточки ему, как на воле. Хихи-хаха. А катала весь долг на блатных перевёл, как водится. Всю штуку и судьбу Рустамчик им даровал. Душно вскоре стало жить пацану. Превратилась вся зона в маленький спичечный коробок. Это хуже всего – когда не куда бежать! День за днём – одни и те же лица, одни и те же, замкнутый круг и длиннющий срок впереди.
Рустамчик все чаще тарился на крыше конвейера, смотрел вдаль, кусал губы, плакал.
В тот день, когда ЧП вышло, его Андрюха-смотрящий к себе в каптёрку подтянул. Видимо, подбивал баланс в свой полугодовой отчёт на поборы в общак. Это у них называется "тачковка".
Сказал письмо писать слёзное родным, пусть займут бабло или продадут чего, совсем, мол, Рустамчику духота. Или будто нужно дать взятку в санчасть - переводиться на больничку, лечить туберкулёз.
Помогут единственному сыночку, куда денутся! А откинется на волю – все родителям и отдаст сполна.
Если не станешь писать, то своих мужиков на воле к твоим родакам отправим,а там уже мужиковский будет базар. Выбирай, фуфлогон!
Написал записку Рустамчик. Пока дойдёт, пока то – сё, может и случится чудо! Оставят в покое. Такой вот поганый выдался у Рустамчика денёк.
А у нас тот день чрезвычайно занятой был.
С трактором, что мусор с промки вывозит, заехал к нам в лапы целый сноп анаши-дикушки. Дикушку если просто курить, мутняк такой лёгкий пробивает, минут на пятнадцать, а потом опять трезвый. А вот если поджарить и махнуть весло - столовую ложку, через пару часов будет такой кайф, что вас раздавит. Пожалеете, что на свет родились.
Жарёха, завтрак для чемпионов, просто запей водой! А ещё лучше – горячим сладким чаем – чтоб быстрее бабахнуло.
Вот с этой хренью мы и бились полдня в бибиковой лаборатории. Пока почистили, измельчили, пожарили на маргарине "Особый Бибиковский “ - он его с поверхности баланды собирает дырявой ложкой. Рассортировали в пакеты по столовой ложке каждый, время почти уж к съёму.
Осталось у нас этого масла грамм четыреста. Весь цимус с дикушки в масло сошёл. Масло смерти. Пахнет баландой и анашей. Но ведь не выставишь же масло на продажу? Нужна мощная маркетинговая поддержка, рекламный блицкриг, форм-фактор не привычный для потребителя, надо разъяснять, давать попробовать, заёб, короче. Не стоит свеч.
Так что оставили себе это маслечко на чёрный день, под полом в апартаментах Биби, за кухней. На зиму. Вдруг ударит наркоголяк. Сами же всех барыг затуркали до полусмерти.
Швыркнули по веслу жарёшки этой нашей перед самым съёмом. Пока дойдём до дома, переоденемся, выползем из барака на улицу курнуть, тут она нас и настигнет. Накроет. Придавит. Закружит. Ещё на один день в тюрьме станет меньше. Ещё ближе к свободе...
Но просчитались мы.
Спутал карты всем калошным творцам Рустамчик, не состоявшийся картёжник. И нам и ментам и блатным..
Прошёлся по контрольно-следовой до самого забора с колючкой. Это у лаковарки, там совсем до забора рукой подать.
Солдат-постовой с вышки оборался "Стой, стрелять буду!", "Стой, стрелять буду!", а Рустик похрен, все прёт вперёд на самую проволоку.
Чурка с автоматом попутался, начкар – на ****ках в посёлке, как водится, кого спросишь, что делать?
А Рустамчик уже и на забор влез, и отдирал уже от острой как тысячи лезвий колючки свою робу, чтобы перепрыгнуть на той стороне, на свободе, на большой земле, когда услышал очередь калибра 7.62 оглушительно треснувшую на всю промзону.
Те из вас, кто служил в армии, безошибочно определят голос автомата Калашникова. Суховатый треск. Голос оружия призванного защищать Родину.
Те из нас, кто сидел в тюрьме тоже безошибочно определяют этот властный голос. Голос оружия, из которого нас убьют, если будет приказ. Иногда ты спишь или купаешься или пьёшь чай, и вдруг в паре десятков метров, сухой кашель калаша - штатататаах.
Сразу тут же и вспомнишь, в каком странном месте находишься.
Рустама быстро протащили через всю толпу на съёме, под белой простынею с чёткой диагональю бурых пятен сворачивающейся крови. Если он хотел именно бежать, то побег Рустамчику удался. Теперь его не догнать никому.
Съем в тот день длился несколько часов. В штабе на жилой нас встречали гражданские менты, командир батальона ВВ, какой-то кожаный тип из прокуратуры и Дядя, возглавивший следственную группу.
Почти всех заставили писать объяснительные, кто что видел, кто что знал. Нашу почти уже не вменяемую от жарехи троицу вызвал Дядя в свой кабинет. Надеялся на помощь следствию.
Жареха уже вовсю разгулялась в крови, и на миг вдруг показалось, будто мне опять семь лет, и я в первый раз попал на работу к отцу, в огромный кабинет здания высшей партийной школы. Оно до сих пор высится, как монолит великой советской власти недалеко от станции метро Максима Горького. Будет людям счастье. Будет на века. У Советской власти сила велика!
Кабинет был таких гигантских размеров, что можно было бегать, а стены покрывали плиты из экзотической для Узбекистана карельской берёзы. Когда я в очередной раз грохнул на пол тяжеленный письменный прибор из бронзы, изображавший узбекского поэта Алишера Навои, отец оторвал усталые глаза от кучи машинописных страниц на столе, и повёл меня в столовую. Столовая, казалось, была ещё больше чем станция метро Максима Горького.
Мраморные колонны полностью подтверждали сходство. Отец молча кивнул на меня кассирше, давая ей понять мол "этот товарищ со мной", и оставив меня у скатерти-самобранки, снова вернулся в кабинет. Это был один из немногих дней, которые я провёл с вечно занятым отцом. Дни эти можно перечесть по пальцам, и я дорожу ими как фамильными бриллиантами.
Я, Булка и Бибик, похоже, испытали в тот момент одинаковое чувство.Мы настолько расслабились, что стали вести себя там как дети, случайно попавшие в кабинет отца на работе. Жарёха сняла ограничения. Наши стукачёвские сердца наполнились великой радостью.
Но мы упустили из виду тот факт, что Дядя, в отличие от нас был совершенно трезв. И зол как собака из-за ЧП.
Кончилось тем, что нам дали по пять дубинок и закрыли на прогулочный дворик. Это тюремная камера с сеткой вместо крыши. Выгуливать постояльцев ШИЗО. Обычно используется как вытрезвитель. А из под жарехи совершенно наплевать, где переться, ничем этот бетонный кайф не шуганёшь! Стали веселится там, как арестованные чилийские коммунисты в застенке Пиночета.
Под вечер Худой все же смягчился и отправил к нам со штабным дневальным миску плова из комнаты свиданий и пачку сигарет Хан.
Пока Булка с Бибиком плевались на спор у кого круче сушняк, я нацарапал на стене огромную надпись "ВЕРОНИКА".
***
... Вероника. Я все чаще думаю о нашем переезде в Москву. Мы будем жить с тобой вдвоём, как муж и жена. В нашем домике! А я тебе омлет твой любимый утром в постель буду подавать! А вечером как зажжём по дискотекам! Я тебе хочу показать один единственный клуб, который там знаю, Секстон ФОЗД. Тоже в ухо можно схлопотать, но все же там мы дома, играем на своём поле. На своей земле. Мы русские!
И потом в Москве не будет этого вурдалака Юры. Он так накрутил мне дозу, что я почти стал его рабом. Все меньше сомнений в том, что уколол он меня с твердым рассчетом. Или жена рассчитала - бабы они быстро нам ценник определяют, одним взглядом.
Видимся с ними через день. Я теперь даже заискиваю перед его неряхой женой, хозяйкой вертепа. Сам себе противен. А Юрец знай все больше заламывает за чек, крысит, падает с женой мне на хвост, и разводит хандроз какой-то гадостью. Животное. Как будто нельзя по-джентльментски глянуть в глаза и просто поднять цену. Знаешь-же гад, что мне совсем некуда больше пойти.
Надо слезать с этой пакости. Что-то как-то втянулся, в привычку стало входить. Думал могу бросить когда захочу. Не просто каждый день, а в день по нескольку раз уже луплюсь. Каждый вечер ложусь спать в лёгком кайфе, обещаю себе это сделать начиная с завтрашнего утра. Сбавлю дозу и потихоньку спрыгну.
А утром что? Похмель. Ханка! Машинка!! Раствор!!! Поехали...
Из-за растущей дозы и дешёвых Юриных фокусов, никак не могу оптимально подобрать консистенцию. Регулярно передозируюсь. Не сильно, но достаточно, чтобы бегать блевать на работе каждые пятнадцать минут. Сказывается на качестве предоставляемых мной услуг. Нервирует окружающих. Моя карьера на всех парах устремляется в тупик. Кажется и босс-англичанин заметил сонливость взгляда и томность движений.
Из института, наверное, тоже скоро попрут – с частыми командировками, Вероникой и хандрой, я практически положил на все. Хотя некоторые по привычке ставят "зачёт", за красивые глазки, но надолго ли это? Я плохо помню, что делал вчера, какие уж тут курсовые в жопу.
Все катится вниз по наклонной. Поддерживает немного книга Берроуза Naked Lunch. Из предисловия следует, что автор сорок пять лет торчал из-под герыча, а потом спрыгнул. Правда позже из книги становится ясно, что автор снова подсел.
Ещё, правда, обнадёживает прочтённая недавно биография Германа Геринга, который полжизни вспрыскивал себе морфий, но добился поразительных успехов пробиваясь на верхушку третьего рейха. Видимо, если много денег и не жадничать с дозой, можно держатся десятилетиями.
И всё-таки, лучше всего, наверное, с этой мерзости соскакивать. Не надо опытов на самом себе.
Москва. Вот спасение! Там, в Москве, где я не знаю никаких юр, вынужден просто буду спрыгнуть. Переломаться. В аптеке же раствор не купишь.Помучаюсь немного, но обязательно слезу. Дальше так жить нельзя. Это не жизнь. Это просчёт времени до следующего укола. И он становится все короче. Ни какой радости уже - одни угрызения совести.
Потом, меня пугают мысли о рыжем, которому я имел удовольствие выстрелить в наглое лицо. Драма на охоте.
Жив ли он? Если жив – то, наверное, ищет меня. Если двинул кони – ищут уже менты. Какая замечательная альтернатива. Валить нужно как можно скорее. Не дожидаясь концовки.
Москва, только Москва. Начнём жить с самого сначала. С чистого листа.
В этом прекрасном городе. Столице Мира. Мегаполисе. Городе - герое. На русской земле. Большой культурной ломки в связи с переездом не предвидится. Москва всегда была своей для населения одной шестой части земной суши.
Нужно только достать немного денег, снять квартиру, где я переломаюсь и поживу пока найду работу. Хоть где – лишь бы в Москве. Лишь бы с Вероникой. Лишь бы трезвым.
***
Дядя недолго чикался со следствием. К отбою Мастерских, получив лёгких люлей от оперов, уже грел шконку в изоляторе. Правда, в несознанке.
"Ничего не видел, ничего не слыхал, за что харчуете, начальники?"
Дяде похуй. Распорядился готовить Андрюху на этап. В следственный изолятор. Пусть теперь там по-блатует, в четырёх каменных стенах.
Нас же по отбою амнистировали. Так что в ШИЗО мы со смотрящим за промкой разминулись. Нам – на свежий воздух. А за воровскую идею – страдать полагается, сами же только об этом и поёте!
И все были бы довольны, и про Рустамчика бы забыли через пару дней, у живых-то забот побольше, чем у мёртвых, если бы не вмешался Имомов. Зашёл к Хозяину. Попил с ним чайку минут сорок, и Андрюху, героя-мученика, пострадавшего за чистоту воровской идеи выпустили обратно. До первого ЧП. Это уже Хозяина вердикт. А узнает ли о ЧП Хозяин, это ещё вопрос – если Имомов позволит.
Хозяину обо всем знать не полагается. Сердце у него пошаливает.
Дяде утёрли нос. Мягко указали на место. Хоть и больше звёзд на погонах, ты все же третий человек здесь, а я второй. Так что за Имомовым была эта партейка. Партейка с живыми и мёртвыми фигурами.
Мастерских Андрей, сам того не подозревая, вдруг стал личным врагом начальника оперативной части. До первого ЧП. Большая политическая катка тогда только начиналась, но таким шестерням как наш клуб стукача о таких раскладах не сообщают. Мы картишки мелкие, мусорные. И закрутит нас скоро ветер больших перемен, как разноцветную листву в октябре.
***
Булка, Бибик и я сейчас ломаем похмельные, тупые от вчерашней жарехи головы. Мы должны спровоцировать ЧП. Прямая директива. Причём без кровопролития, стрельбы, мордобоя. А это что же за ЧП? Ежели без мордобоя, то мы не согласные. Изощрённое заданьице. От сука. Ломай теперь башку.
Нихрена не идёт в голову. Она к тому же ещё и гудит. Отходняк.
- А давайте подправимся?
- Что жарехой опять? В жопу! Тяжеловатый кайф.
- Не, маслом, у нас масло от жарехи есть.
- Так бабушка сказала – на зиму масло, от простуды
- Бабушка сдуру ляпнула. Попутала движения. От простуды мёд надо, не жареху, ей бы,бабушке вашей, рога пообломать! По чайной ложечке хапнем, сильно не прибьёт, но залечит. И потом масло быстро вставит, чифирнем, и тут же влупит. Жить захочется.
- Давай, давай, откапывай масло сука! Докатились. Срочная замена масла на всех видах двигателей! Масло будем пить на похмель!
Бибик извлекает банку из загашника. Смотрит на свет. Маргарин застыл, и смешавшись с горелой анашей сейчас похож на свечной нагар. Бибик тыкает в него веслом.
- Застыла пидаразка!
- Кто пидаразка?
- Масла! Кто ещё нахуй?
- Ээ, мужики, давайте я её в общий обед сёння добавлю?
Бибиков – профессиональный гадёныш.
- Масло? В обед? Нахуя?
- Всей промке в обед шлепну масла! Вот будет хохма на съёме!
- Да ты гикнулся, Клава!
- А чо, думаешь раскумарит?
- Ни фига себе – масла! Она их изколбасит!
- А ведь это ЧП, друзья мои! Это ЧП! Вариант какой-никакой. От обеда до съёма, масло сильно раскочегарит творцов-резинщиков. Кто-нибудь да спалится. Вот и ЧП.
Я побегу, "добро" у Дяди возьму, постараюсь его укатать, самому прикольно будет такой исторический съём провести. Это будет бенефис! Все билеты проданы! Бегу! Бегу-у!
К моему небывалому удивлению Дядя сразу одобряет диетическую добавку в сегодняшний обед. Не слушает даже деталей. Может, занят просто. А может сам дурьку себе в плов подбрасывает на выходных. У узбеков так вроде на свадьбу делают. Нет ничего нового под солнцем.
Это значит, операция согласована с Центром, и у восьмидесяти процентов осуждённых-производственников на съёме будет очень весёлый, бодрый кайфият. Интересно как быстро они поймут, что их прет? А как обосрутся от страха те, кто так и не поймет?
Дядя тоже не терял времени даром. У него свой план ЧП, более профессиональный, и наша операция "Масла" очень его дополняет. Добавляет элемент массовости.
В каптёрку Бибикова с тёплой стороны столовой я бегу уже со всех ног.
Добро Кремля получено. Вместе с личным благословением светлейшего. Срочно приступать операции тчк.
***
Шефу-англичанину предстоят переговоры в приграничном с Узбекистаном, казахском городишке Чимкент. Он берёт на встречу меня. Это означает, что встреча с главой чимкентской администрации будет проходить за закрытыми дверьми. На обычные переговоры, где все прозрачно, шеф может взять и Гулю. Если переговоры тонкие, он берет Ирэн. Но Ирэн в Москве. Это судьба.
Когда мы выезжаем в казахскую степь на новеньком Чероки, скорость неожиданно падает до пяти миль в час. Американскому джипу не по нутру грязный узбекский бензин. Бортовой компьютер автоматически гасит скорость, чтобы "уменьшить загрязнение атмосферы" - плюясь, объясняет сэр Мартин.
"Просил же этих прощелыг московских выслать Рэндж Ровер! Ты, кстати, писать по-казахски умеешь?"
- А зачем по-казахски? Тут все по-русски должны понимать. Чего писать - то?
Вскоре нацарапанный фломастером плакатик срабатывает, и нас берут на буксир за пять тысяч твёрдых российских рублей. Правда, притянув нас к зданию областной администрации, водитель отказывается принять деньги, распознав в нас почётных гостей главы администрации.
"Урал" - запросто представляется глава чимкентской области - "Это мне джип? В подарок?"
Сэр Мартин, не колеблясь, дарует ему "это американское чудовище". Уроженец Лондона, он совсем не верит в американский автопром. После этого жеста, Урал, не читая, подписывает контракт на шестистах страницах. По контракту Чимкентская область поставляет несколько сот тонн хлопка сырца английской фирме "Петри и Макнот". Потом часть этих денег должна пойти на покупку ксероксов для нужд чимкентской администрации. А большая часть оседает на счету фирмы "Аякс-Лондон", которая состоит из маленького офиса и банковского счета. Учредители фирмы - жена Урала и сэр Мартин. ажется сейчас это называют “серая коррупционная схема”
Переговоры прошли на "ура" и сэр Мартин доволен. Теперь он получит комиссионные от Петри Макнот, Рэнк Ксерокса, и станет соучредителем фирмы Урала.
Но нам в тот день предстоит ещё одно испытание - казахским гостеприимством.
"Куда вы поедите? С ума сошли? А джип обмыть? А контракт? На охоту, все на охоту сегодня же!”
Пока челядь из администрации спешно загоняет нам зверя, Урал пичкает нас жирнючим казахским деликатесом - бешбармаком их бараньей головы и водкой Абсолют. Это плата, которую сэр Мартин вынужден молча глотать. А мне каково жрать эту жирнятину с водкой под хандрозом. Пытка сущая. Печень же у меня не железная.
В казахской степи быстро темнеет, и мы уже мчимся по бездорожью в ментовском газоне с открытым верхом. От встречного ветра и выпитого Абсолюта, глаза Урала превращаются в узкие темно-красные щёлочки. Он непрестанно палит крупной дробью по влетевшим на свою беду в свет фар обезумевшим от ужаса зайцам. Их разорванные на куски тельца потом скормят гигантским казахским степным овчаркам.
От бешбармака, водки, тряски и вида убиенных зайцев, мне становится дурно. Я неожиданно вспоминаю кусочек бараньей кожи с головы, к которому прилипло несколько коротких, твёрдых чёрных волосинок. Помню выплюнул его на ладонь во время обеда и обомлел. От этого воспоминания мой желудок резко идёт вверх, и я обливаю фонтаном полупереваренного бешбармака нашего шофёра-мента, приборную панель и джинсню главы чимкентской администрации.
На этом заячий геноцид прекращается. Сэр Мартин находится в том же состоянии, что и я. Но он блюёт более деликатно, по-английски - отойдя пару метров от машины в тёмную бесконечную казахскую степь.
"Завтра же вылетай в московский офис, есть дела" - с трудом переводя дыхание, шепчет он.
***
Чтобы спровоцировать ЧП Бибик заправляет баланду маслецем от жарехи. Он ведь шеф-повар. Прыщавый и в шёлковой робе.
Вы когда-нибудь задумывались какая власть гигантская в руках шеф-поваров общепита? Один взмах руки – и сотню человек можно на тот свет проводить.
Бибик, с благословения начальника оперативной части учреждения заправляет жратву канабиноловым маслицем-микстурой. Изысканейший для зоны обед. Нет ни в одной поваренной книге.
Кашка "Весёлая". Для среднего и старшего школьного возраста.
Чтобы спровоцировать ЧП, по инструкции Дяди, Булгаков взламывает шкафчики с одеждой вольняшек. Работают на промке гражданские "мастера".
Особено до хрена их в ОТК на химучастке и в лаборатории сырой резины.
Это гражданские и если украсть у них, это уже не будет называться "крысиные движения". Это будет называтся "кража". Тайное хищение чужого имущества. Это будет ЧП.
Во-первых кража, во-вторых, зачем зэку вольнячая одежда? Правильно – побег! ЧП!!
А Булке что? Цокнул разок фомичём по их шкапчикам лоховским, собрал штанов харыпских ворох, карманы вывернул, и приволок всю эту мануфту в бункер к Бибику. В топку! Штаны пошли на подогрев баланды.
Вольнонаёмные уходят обычно за час до съема, и тут начинается! "Брюкам пропаль! Е, джаляп, брюкам пропаль-ку! Игде мой пиджагим?"
Призывы ментов по радио каждые десять минут – "Верните вещи, опомнитесь! Немецкое командование все простит, выдайте только зачинщиков!" Сирен воздушной тревоги только не хватает.
Потом от братвы прогоны: "Завязывайте маяться херней, верните братве шмотье, мы сами с ментами утрясем! А то менты на всех мужиках начнут отрываться! Если на всех мужиках отразится – подход будет серьёзный, с беспределом будем чинить беспредел!"
А мужикам – хули, смешно мужикам! Народ у нас не безмолствует, у народа, что-то языки развязались. Смехуечки то тут, то там. Заработал обед бибиковский.
И это только им начинает немного становится смешно, на съёме вообще стоит хохот и возбуждённый гул. Зыки не могут сосредоточится, дают повод ментам нервничать.
Менты бесятся, все вбольно радостные, не над нами ли смеются?
Власть любит, когда народ благодушен, но когда слишком уж весел, власть нервничать начинает. Может у ней, у власти, вся спина белая?
На входе на жилую начинается настоящая каша. Мужики не привыкли, что на рутинном ежедневном шмоне на съёме с промки всех заставляют снимать штаны. Всех до одного.
Ищут вольное шмотье. Многих этот затянувшийся тщательный шмон раздражает. Охота в барак побыстрее, чифирнуть, тапочки одеть, с работы народ, не с гулянки. За пайкой хлебной на ужин в столовую опять же надо успеть.
Многие огрызаются, волшебное масло Биби развязало языки, надзоры злятся, но их мало, и когда они пытаются жёстко навести на съёме порядок, толпа сминает их и прорывается без обыска в жилую. Как матросы Кронштадта в революцию.
Давненько на папском съёме не отмачивали такого. Контингент-то промочный проверенный, лояльный к властям, все послушные за свои места держатся. А тут как с хера сорвались. Стадо бандерлогов в Месапотамии.
Всем, кроме сбитых с ног надзоров весело. В толпе ведь мы храбрые, всех ведь не перевешаешь! Кого тут обвинять?
Есть в кодексе такая статья – "организация массовых беспорядков и неповиновения ведущего к бунту в местах лишения свободы". Вот так.
Угадайте на кого её теперь повесят? На шеф-повара Бибикова Игоря? Нет. На бригадира хим.участка с "шаркающей кавалерийской походкой"? Опять не угадали.
Опера принимают Мастерских прямо со съёма. Давненько вас ждём-с.
Промка обезглавлена. Увесистый пинок имомовской гвардии.
Кто бы не был следующий "смотрящий", это будет человек Худого, обещаю вам. Иначе зачем всё это нужно было затевать? А догадайтесь теперь, кто будет "телефоном" нового смотрящего?
Дядина, а по ходу и наша власть на промке теперь станет абсолютной.
Такой вот весёлый денёк выдался. Папские тяжеловесы до сих пор вспоминают о нем с улыбкой.
Об истинных мотивах и подоплёке "ЧП" знают только четыре человека. Как в прочем и на воле бывает, народу затуманивают башку, а в тёплых местах белых домов производятся быстрые рокировки.
***
У представительства нашей фирмы есть свой самолёт. Звучит довольно солидно, а? Самолёт! "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть"
Эх, видели бы вы этот с позволения сказать самолёт! Вылетавший все допустимые нормы АН-12. Старше меня по году выпуска. Лётчики приходят на вылет в тапочках и мятом трико. Испитые, давно небритые, отрешённые лица делают их похожими на известный портрет Модеста Мусоргского. Очередное утро затянувшейся на годы пьянки.
Афганским излом. Слишком долго болтались в воздухе над Кабулом. Теперь пьют помногу и часто. Посттравматический синдром и избыток халявного спирта.
На узбекскую валюту все смотрят с недоумением. Поэтому чтобы было чем рассчитываться за метеосводку, взлёт-посадку и аэродромную обслугу в российских аэропортах, нашим асам дают с собой канистру чистого спирта. Вот что такое единое экономическое пространство СНГ. А вы мне чешите, что нефть – это кровь экономики! Спиритус Санктус! 95,6% конвертируемости.
Раньше, в холодно-военные советские времена в Ташкенте собирали локаторы АВАКС. Авиационный комплекс радиообнаружения и наведения. Для летающих командных пунктов. Иногда исход боя решает снаряд, накрывший командный пункт. Если их несколько, и они все время перемещаются в воздухе - такая вероятность ничтожна.
Готовые локаторы и операторские консоли монтировались на грузовые самолеты ИЛ-76, которые, кстати будет сказать, собирали тут же на Ташкентском авиационном объединении имени Валерия Павловича Чкалова.
Теперь в цехах этого уникального завода, со стенами обшитыми специальным дорогущим поглощающим радиоволны материалом, мы храним свою оргтехнику. Принтеры копиры, сканеры со склада в Москве! Рэээнк Ксееерокс, оу, рэнк ксероооокс!
А самолёт, который раньше возил части для АВАКС гоняем за новым партиями нужных бизнесменам приборов, на склад с кодовым названием "Малком", под Москвой.
До Москвы Антонов твелв трубит восемь долбанных часов. Вместо трёх с половиной, достаточных для Ил 62. Ну, разумеется, сопровождать груз всегда посылают молодого холостого меня, кто ещё выдержит восемь часов в полуразваливающимся самолёте без туалета? Вернее есть маленькая комнатёнка с обычным ведром. Все. Летучая Спарта, ничего лишнего.
И звук четырёх двигателей - УВЖУВУЖУВУЖУВЖ – от него не сбежать, он будет со мной ещё дня три после перелёта. Лёгкая контузия.
Сейчас совершаю беспосадочный перелёт обратно в Ташкент – груженный ксерофаксами и принтосканерами. Единственный пассажир, остальные мрачные чуваки в трико.
Выдержать восемь часов не подлечившись? Да вы совсем озверели! Полчаса вот уже дрочусь попасть в жилу при тусклом свете двадцати четырёх вольтовой лампочки. Ничего. Времени достаточно.
УВЖУВУЖУВУЖУВЖ. Так летали Чкалов, Покрышкин, Коки- Накки, Водопьянов и Кожедуб. По десять-пятнадцать часов в эдаком грохоте.
О, кажись попал! Угу, ща, ща, ща, тихонечко, ну, ну, блять!! Под кожу дуванул ведь! Сука! Они дадут о себе знать попозже, эти полкуба гуляющие теперь под кожей, но ведь хочется прихода зверского, с ветерком, с "колючками"! А ну-к, давай-ка по новой...
Двинулся, наконец, нормально. Как достали эти иголки! Двадцатый век на дворе, а до сих пор не придумали, как быстро загнать в вену кайф безо допотопных иголок. Хотя Берроуз помнится вообще делал прокол, а потом пипеткой заливал. Пропащая моя жизнь!
Иду пиначить в грузовой отсек. До порта назначения ещё часа три. Экипаж вроде не квасит. Летим! Летим мать его так!
Вспоминаю Ашота из московского офиса. Примчался какого-то хрена на аэродром когда движки уже к запуску готовили. Чего он хотел то?
А, да, да ! Коробку с какой-то запчастью для важного клиента приволок. Интересно, что там за транклюкатор за такой, что столько шума подняли? Обзвонились все кому не попадя!
Где коробица? Гляну-кось, один хер делать нечего. Интересно пойму её функцию в аппарате великого Честера Карлсона? Да где же она блин эта коробчонка? Швырнул куда-то второпях, ещё потеряю, головняков потом не оберёшься!
Вот и она. Скотчем залепили. Открыть? А почему бы и нет. Скотч гусарам не помеха. Тем более не трезвым.
Открываю. Запчасть сразу узнаю, возил уже эту хрень – элемент нагрева для печки ксерокса. Копия когда готовится, сначала на лист краска-сажа падает, а потом его через печку гонят, чтобы прилипла к бумаге. Вот этой печки кусок.
А под ним конверт с баксами! С короткой и понятной надписью "Ural". Урал, чимкентский султан. Приятная такая пачила! Тяжёленькая. Ух. Милая вещь во всех отношениях.
Двенадцать тысяч сто восемьдесят пять. Странная сумма, но мне бы вполне подошла. Я неприхотлив.
Прострация полная. Шок. УВЖУВУЖУВУЖУВЖ. Моя жизнь изменилась за секунду.
Двенадцать тысяч долларов! Двенадцать тысяч долларов. Двенадцать, двенадцать, двенадцать тысяч долларов! Это цифра крутится у меня в голове с таким грохотом, что я даже уже не слышу жужжания двигателей. Двенадцать, а? Две-над-цать! УВЖУВУЖУВУЖУВЖ.
Это нам с Вероникой по уши хватит, чтобы начать новую жизнь. Лёгкий такой будет старт. Приятный даже. И все потом пойдет как в сказке со счастливым концом. Думаю, фирму этот комариный укус не обанкротит. Пугачёвой за клип и то, наверное, больше отсыпали монет.
Ах ты, что же делать-то? Жахнуть и дать ноги сразу после посадки? На такси. Можно и так. Отчего же не жахнуть? У хороших-то людей можно и жахнуть. Рвануть потом в
гражданский аэропорт. И в Москву. А в кармане, траляляля, двенадцать тысяч долларов! В Москве и с баблом, боже вот праздник-то какой! Плейер сразу куплю новый.
Я начинаю бегать по пассажирской кабинке ан-двенадцатого. Какое уж тут сидеть!
А если поймают?
Заметят, что не явился с рейса в офис, забьют тревогу, перекроют все дороги и аэропорты, всюду повесят мою фотку, собаки, менты, менты, менты! Кругом. Проверки документов, блок посты на всех дорогах! А я такой невнимательный, такой неаккуратный! Спалюсь.
А поймают и начнут избивать, пытать, посадят в камеру. С такими негодяями как Юра. Изнасилуют. Тьфу, мерзость какая. Страшно. Тюрьма. Зона. Что может быть хуже?
Значит, не брать? Может и правда, ну его к чёрту, а? Зачем нам так много? Все равно потратим. Протечёт всё, как вода сквозь пальцы и останется только головная боль и уголовный розыск.
А вот если бы пару штук, просто стартовать на новом месте, всего-то пару штук! Может и не заявят? А может и не заметят сразу? Вытянуть немного новеньких с острыми, как лезвие, краями светло-зелёных соток?
Хотя как же – не заметят, сразу, сразу же пересчитают. И начнётся кошмар...
Бля-а... Открыл коробочку Пандоры, долбан любопытный! А ведь такой был безмятежный всего полчаса назад.
Суета и бабло с бабами - корень всех зол.