Заключение врача было категоричным: меньше двигаться (желательно – постельный режим) и никаких волнений. Тем более – стрессов. Все это кардиолог произнес Юрию Ивановичу Федорову таким тоном, что тот, придя домой, – пунктуально стал выполнять.
У этой послушности была и вторая сторона «медали». Заведующий отделом проектного института Федоров был еще не старым человеком. Поэтому, оценивая ситуацию со здоровьем, он, если не удастся работать в прежнем режиме, желал, как можно дольше просто жить. Наслаждаясь этим бесценным даром всякого живого существа. Так и залег он на диван, периодически принимая лекарства, а в паузах между процедурами – смотря телевизор, читая газеты или незаметно впадая в дрему.
Из этого состояния его вывел телефонный звонок. Еще не приложив трубку к уху, Юрий Иванович, по доносившимся из нее причитаниям и всхлипам определил, что звонит его старушка-мама.
- Что у тебя с сердцем!? – голос был в слезах и с надрывом. – Я так и знала, что у нас что-то случиться! Сон мне плохой приснился. А у меня вся надежда на тебя, на то, что ты меня похоронишь, как подобает. Лучше бы я заболела. И зачем я только живу!?
…Федоров пытался втиснуться в этот поток слов, объяснить, что он не собирается умирать, а мама – пусть живет долго. Что врач прописал ему лечение и покой, как профилактику, но старушка еще долго причитала и всхлипывала.
Тяжело вздохнув после этого разговора, Юрий Иванович направился к дивану, но едва прилег, как новый звонок заставил его заспешить к аппарату. Сестра, Тамара, была сдержанней, интересуясь его здоровьем, но все же не примкнула прочесть нотацию по поводу того, что весь отдел, и даже институт, сели ему на шею и ножки свесили. А он, дескать, боясь кого-либо обидеть, – все терпит и делает за всех работу. Вот и дотерпелся. А с сердцем – не шутят!
Она может быть и дольше, выражала свою заботу о брате, который не должен болеть, так как он – опора всей родни, но тот, извинившись, сказал, что ему необходимо прилечь на диван.
Это не было уловкой. Плач матери, и упреки сестры заставили сердце Юрия Ивановича биться в ускоренном ритме, из-за чего на висках даже выступила испарина. Потребовался, чуть ли не час на то, чтобы все вошло в норму. Казалось, что именно этого момента и ждал телефон. Сотрудница отдела, скороговоркой спросив о здоровье и пожелав скорейшего выздоровления, принялась выяснять: где находятся папки (последовал перечень) с проектной документацией? Давая пояснения, Федоров незаметно перешел к вопросам о делах отдела и к ситуациям по тому или иному проекту. Такой диалог, похоже, был сверх интересов собеседницы, которую интересовало лишь местонахождение конкретных папок, и она, еще раз пожелав здоровья, – свернула беседу. Чем вызвала досаду у Юрия Ивановича, который, даже лежа на диване, не переставал думать о том, как идут дела в институте.
А они шли своим чередом. Об этом приболевший заведующий отделом узнал от своего однокурсника – начальника проектно-сметного отдела треста жилищного строительства. Федоров помнил еще по институту, что если Амбаров «вцепится» в кого-либо, то не отстанет – пока не добьется своего. Так получалось и сейчас. Принося тысячу извинений за нарушенный покой дорого Юрия Ивановича (Эх, где же наши молодость и здоровье!?), однокурсник стал умолять его подписать акты. Все замечания, которые он, уважаемый Юрий Иванович, выставил строителям – они исправили. О чем свидетельствуют подписи компетентных лиц. Осталось лишь ему поставить свой росчерк. И, уважаемый Юрий Иванович, это бы сделал, в чем он, Амбаров, – уверен на 150 процентов. Но (какая жалость!) – заболел. Поэтому, выражая сочувствие товарищу по институту, и извиняясь перед ним, он просит дорогого коллегу (наш сотрудник сейчас привезет к вам на квартиру акты) поставить свою подпись на этих документах.
Федоров пытался возразить, заявляя, что в отделе есть заместитель, который уполномочен решать такие вопросы. Амбаров этих слов не слышал, твердя, что у них, в тресте, горят все сроки. Что в акты вписан он, Федоров, а если эту документацию отпечатать по новой и вставить вместо него фамилию зама, то придется заново собирать подписи всех специалистов. А времени на это – нет.
Своего Амбаров добился. Приехал представитель треста с кульком апельсинов, и Юрий Иванович, прежде, чем расписаться, придирчиво изучал все акты, вспоминая объект и свои замечания, позабыв о приеме лекарств.
Так прошел первый день лечения. Его завершил вечерний звонок друга, как всегда громкоголосого.
- Ты, чего это пугать людей вздумал!? Ты кончай такие фокусы! – бас рокотал в трубке. – Я, значит, на рыбалку навострился, снасти для нас обоих готовлю, а ты – на диван! Нет, сачок, от меня так просто не отделаешься. Приеду, посажу в машину, выпьешь сто грамм на природе – и все, как рукой снимет. И, не спорь! (Хотя Федоров, кроме приветствия, ни сказал больше ни слова). А, главное, – не хандри!
…Видимо по сопению Юрии Ивановича, говоривший понял, что игривый и нахрапистый тон не совсем подходит к данной ситуации, поэтому трубка сменила тональность.
- Может быть лекарства какие-то нужны? Ты не молчи, говори – все достану, что надо. И не дури с сердцем. Давай на курорт или в санаторий тебя отправим? В общем, думай и звони. А к рыбалке – готовься!
…Связь прервалась. Вместе с приятным чувством того, что его здоровье кого-то волнует, Федоров вдруг ощутил усталость от звонков и сочувствий.
Это ощущение не только не прошло на следующий день, но и, даже, усилилось. Утром позвонил директор института и долго, словно врач, расспрашивал о здоровье и симптомах болезни, напоследок пожелав скорейшего выздоровления (А то мы тут без вас – «зашиваемся»). Следом был звонок из профсоюзного комитета, с предложением «горящей» путевки в Крым, по сниженной цене. Потом сослуживцы поочередно справлялись о самочувствии, а в обед – приехали шумной гурьбой с апельсинами и яблоками. Когда они ушли, (работа – есть работа) – Юрий Иванович, проглотив таблетку, «плюхнулся» на диван.
Но долго отлеживаться ему не пришлось. Из депутатской комиссии, курирующей строительство, просили его, Юрия Ивановича, придти послезавтра, к 15.00. на их заседание, в качестве эксперта. Они, конечно, – извиняются, зная, что он – на «больничном». Но вопрос очень актуальный, выносится на предстоящую сессию и его мнение и выводы – ветерана института и строек – очень важны при подготовке доклада. И пусть он не беспокоится – за ним пришлют машину и так же доставят домой. Его задача – лишь внести коррективы в предполагаемую программу застройки. Это займет не более часа.
Отделавшись обещанием созвониться в день заседания депутатской комиссии, Юрий Иванович повесил трубку. На последующие звонки, хотя они очень раздражали, он пытался не реагировать. Откликался лишь тогда, когда уже не хватало сил терпеть телефонное дребезжание. Дозвонившиеся интересовались его самочувствием, предлагали свои методики лечения и «исцеляющие» препараты (на себе – испробовали), о чем-то спрашивали и что-то просили сделать. На все это Федоров отвечал механически, больше прислушиваясь к неровному биению сердца, которое то торопливо бежало куда-то вперед, то, стараясь отдышаться, замирало почти на месте.
Возвращаясь в который уже раз к дивану, Юрий Иванович не знал, как ему быть: то ли сердиться на звонивших (пусть не все искренне, но они же беспокоятся о его здоровье!), то ли радоваться, что он нужен людям. Так он, уставший и разбитый, укладываясь вечером в постель, и не решил этот вопрос для себя.
… Через два часа с острым кризом скорая помощь увезла Федорова в кардиологию.
Сергей Горбунов