Дверь в редакцию открылась, и вошла симпатичная женщина в сопровождении девочек-подростков. Представилась: «Преподаватель школы № 625 Ольга Юрьевна Маврина, а это мои помощницы — ученицы 9 «Б». Мы занимаемся изыскательской работой — собираем материал, фотографии, воспоминания о тех, кто в блокаду спасал храмы и дворцы нашего города, — об альпинистах-верхолазах. С сентября 1941 года альпинисты начали закрывать чехлами или красить в защитный цвет золотые купола соборов — красу и гордость мировой архитектуры, которые могли бы стать ориентирами при налётах вражеской авиации и артиллерийских обстрелах. Живыми мишенями становились и сами верхолазы.
Наш сегодняшний рассказ стал возможным благодаря помощи бывшего блокадного альпиниста М.Боброва, дочери Ольги Фирсовой — Ольги Блаут, которая поделилась своими воспоминаниями и показала могилу своей мамы на Северном кладбище (за которой мы теперь ухаживаем), статьям М.Владимирова (В.Михельсона) о Фирсовой, Боброве, Шестакове, Пригожевой, Зембе и воспоминаниям Н.Уствольской, бывшей в блокаду молодым архитектором.
ЛЕГЕНДАРНАЯ АЛЬПИНИСТКА — ДОЧЬ «ВРАГА НАРОДА»
Ольга Афанасьевна Фирсова — альпинистка, которую жители блокадного города хорошо знали в лицо. Она единственная, кто занимался маскировкой высотных доминант Ленинграда всю блокаду. Родилась Оля в 1911 году и первые годы жизни провела в швейцарском г.Винтертуре, где служил её отец. От отца Ольга унаследовала благородство души, стремление быть полезной людям и смелость — спускалась вместе с ним на лыжах и санях с головокружительных ледяных склонов. Когда Афанасия Осиповича объявили врагом народа, Оля от фамилии отца не отказалась. А дело было так: Фирсов руководил танковым КБ в Харькове. Его творческие находки были реализованы в быстроходных танках БТ-5 и БТ-7, основные боевые характеристики Т-34 также были заложены при нём. Но летом 1936 года его отстранили от руководства КБ — представители военной приёмки назвали его БТ-7 «вредительским танком». В 1937 году Фирсов заключён в тюрьму, и по одним данным умер там в 1943 году, по другим — расстрелян в 1937-м.
Перед войной Ольга закончила консерваторию по классу хорового дирижирования, увлекалась слаломом и альпинизмом, совершила восхождения на Казбек и Эльбрус. Но когда началась война, пошла грузить ящики с минами в порту. Здесь её и нашла молодой архитектор Н.Уствольская. Она вспоминает: «В сентябре передо мной стояла одна задача — дать альпинистов. Первой я разыскала Лялю Фирсову, потом Алоизия Зембу и Михаила Боброва. Ляля пригласила Алю (Александру) Пригожеву».
Ранней осенью сорок первого, когда замкнулось кольцо блокады, четвёрка альпинистов пошла на своё первое задание. Им предстояло одеть в гигантский маскировочный «халат» шпиль Адмиралтейства. Ольге и Але поручили поднять его к вершине, а затем зашить чехол, постепенно расправляя брезент, который цветом сливался с питерским свинцовым небом. На пронизывающем ветру, под обстрелом, когда вокруг свистели осколки снарядов, девушки шили коченеющими пальцами, сменяя друг друга каждые три-четыре часа. Сидеть приходилось в неудобной позе — на тоненькой доске, подвешенной на верёвочных петлях к блоку, как качели. Когда чехол был зашит, хлынул сильнейший дождь. Намокнув, а затем высохнув на солнце, чехол сел и местами полопался. Снова пришлось подниматься на шпиль. Починив чехол, его зашпаговали — обвили иглу Адмиралтейства виток за витком крепкой толстой бечевой.
До конца войны ещё много раз приходилось подниматься на шпиль, чтобы чинить чехол, который рвало осколками бомб и снарядов. Сначала это делали Александра Пригожева и Ольга Фирсова, а после смерти Александры хранительницей шпиля осталась одна Ольга. Ей суждено было и снимать маскировку. В последний день апреля 1945 года Ольга поднялась на шпиль Адмиралтейства, распорола ножом брезент — и засияла золотая Адмиралтейская игла. Громовым «Ура!» откликнулась на это Дворцовая площадь, где моряки Балтийского флота готовились к первомайскому параду.
После войны Ольга Афанасьевна работала инструктором-тренером в ДСО «Искусство» сразу по трём видам спорта — горным лыжам, альпинизму и скалолазанию, обучая молодёжь. Летом 1946-го, будучи инструктором в альплагере «Шхельда», в составе группы альпинистов Фирсова совершила восхождение на кавказскую вершину Башкара, а в 1948-м — на «точку 5595» — Эльбрус. После войны Ольга Афанасьевна познакомилась и с будущим супругом, И.Нечаевым, который прошёл три фронта: финский, германский и японский. В 1951 году у них родилась дочка Оля. В 2001 году Ольга Афанасьевна переехала жить к дочери в Берлин. Бургомистр Берлина всегда поздравлял её с Днём Победы. А священник берлинского Свято-Вознесенского кафедрального собора вручил ей привезённый из России орден Св.равноап. княгини Ольги — за спасение исторических и архитектурных памятников блокадного Ленинграда.
Из воспоминаний дочери Фирсовой — О.Блаут: «Мама за год до смерти попросила меня поехать с ней в Николо-Морской собор, и мы отстояли там заупокойную службу по её погибшим и умершим в блокаду друзьям. В блокаду им было дано задание замаскировать его купол. Но настоятель собора не пускал начать работу, пока не отслужит молебен за их здравие. А так как они были комсомольцами, то должны были доложить об этом начальству. Начальство приказало: отстойте молебен, главное — чтобы работа была выполнена. После молебна настоятель собора благословил маму на работу на куполах храма иконой св.Ольги и вручил её ей. Эту икону я храню… Отпевали маму тоже в этом соборе».
«БОЛЬШЕ РАДОСТНЫХ ВЕСТЕЙ НЕТ»
В памяти товарищей по бригаде Алоизий Августинович Земба сохранился добрым, отзывчивым, но молчаливым. Не удивительно. Ведь это было время, когда сжималось вокруг Ленинграда блокадное кольцо, а с фронта всё чаще приходили извещения о гибели родных. У Алоизия умер отец, в первые же дни войны погиб лучший друг, да и сам он тяжело заболел — цинга поразила сначала одну, потом другую ногу. И кто бы из верхолазов, работающих с ним на высоте, мог предположить, что тихий Земба до войны умел лихо отплясывать на товарищеских вечеринках и пел песни из репертуара Утёсова! Из воспоминаний Уствольской: «23-летний Алоизий был долговязый блондин с удивительно кроткой, застенчивой улыбкой, благодаря которой ему очень подходило его прозвище — мама и все друзья нежно называли его «наш Люся». Он работал на «Ленфильме» осветителем в цехе по обработке плёнки. В 1937 году увлёкся альпинизмом. Он участвовал в войне с Финляндией в 1939 году, получил ранение в ногу. Но больная нога не помешала ему вступить в бригаду верхолазов-маскировщиков».
Вот письмо, отправленное Алоизием в декабре 1941 года друзьям на Кавказ, в альпинистский лагерь «Рот-Фронт»: «Добрый день, Саша и Юра! Как видите, я ещё жив, ну, и почти здоров… Уезжая, Володя Кабанов шутил, что вы не скучайте и занимайтесь в городе альпинизмом, покоряйте ещё не взятые вершины: Исаакиевский собор, Петропавловский шпиль, Адмиралтейскую иглу и Михайловский шпиль… Смех смехом, а меня в конце августа пригласили в отдел охраны памятников и предложили покорить ранее названные вершины. Применяя всю высшую альпинистскую технику, кроме крючьев, карабкался на эти вершины. Михайловский шпиль очень сложный, хотя высота всего 58 метров, Адмиралтейская игла тоже была сложна, высота — 72 метра. Петропавловский шпиль — 122 метра… Надеюсь, что скоро улучшится положение с продовольствием. Как только разобьют врага под Мгой… Но если недели две-три затянется, я вряд ли выживу. Все мышцы отстали от костей. А кости все видать, и не требуется рентгена… Больше радостных вестей нет никаких…»
После маскировки шпиля Петропавловского собора Зембе с каждым днём становилось всё хуже. Ноги отказывались повиноваться. 28 марта 1942 года соседка Зоя Сумбатова проводила его, больного цингой, и его маму на Финляндский вокзал, откуда их должны были эвакуировать. Но эшелон отправили на Борисову Гриву. Больше их не видели. Возможно, эшелон разбомбили, а может быть, провалились под лёд, когда ехали по Ладоге. Возможно, Земба и его мать похоронены в братской могиле в Борисовой Гриве. Что творилось тогда в Борисовой Гриве, свидетельствует очевидец Анна Курчева: «В марте 42-го меня отправили на станцию Борисова Грива. Приехала… От Ваганово и до пирса Ладожского озера лежали вещи эвакуированных. Эвакуированные жили в бараках на бывших торфоразработках. Когда я заглянула внутрь бараков, волосы дыбом встали. Там и живые и мертвые… Ужасная картина!»
«ЛЕНИНГРАД, 22.03.42… ЖДУ СМЕРТИ…»
Третьей в группе была Александра Ивановна Пригожева. В блокадную зиму 1941-го, при верхолазных работах на Адмиралтействе, Инженерном замке и Петропавловке, она была верной напарницей более опытной Ольги Фирсовой. Из воспоминаний Уствольской: «Аля увлекалась кроссами, плаваньем, лыжами, была смелой и выносливой альпинисткой. Кто бы мог подумать, что именно Аля, самая молодая и, как казалось, крепкая, первая погибнет от истощения, не перенесёт всех испытаний той первой страшной зимы!..»
Однажды в ноябре 1941 года, во время работы на шпиле Инженерного замка, когда обе высотницы находились наверху, подсобники во время бомбёжки исчезли, привязав к перилам верёвки, на которых висели девушки, да так и не вернулись. Спуститься вниз удалось лишь ночью. Помогли раненые из госпиталя, разместившегося в Инженерном замке. Шестнадцать часов провели девушки на высоте на ледяном ветру, и Аля заболела, жаловалась, что болят почки. Но надо было работать. Закончив работы по маскировке Михайловского шпиля, девушки перешли на Петропавловский собор, окрашивая купол над алтарём. Потом ГИОП поручил им работу по обмерам высотных частей Александринского театра, костёла св. Екатерины на Невском проспекте, Таврического дворца. Больная Аля работала весь январь и февраль 1942 года, хотя у неё даже тёплой одежды не было. Из письма Али Николаю Фукину: «Ленинград, 22.03.42 г. Жду смерти… Никого не вижу, чувствую себя скверно… похоронила отца и мать. Теперь сестрёнка и я… Заходи, дорогой, посмотри на меня, на кого я стала похожа. Целую. Аля».
К весне «хранительницей» высотных объектов Ленинграда осталась одна Фирсова. Александра Пригожева умерла от истощения в марте 1942 года. Ей было двадцать лет.
«ЗАПИШИТЕ МЕНЯ ДОБРОВОЛЬЦЕМ»
23 июня 1941 года семнадцатилетний рабочий Оптико-механического завода Михаил Михайлович Бобров вместе со своими товарищами пришёл в Петроградский военкомат — записаться на фронт добровольцем. Ребят отправили домой — возраст не подошёл. Вскоре, однако, выяснилось, что нужны хорошие спортсмены, а Михаил был лыжником и альпинистом. Так он попал в отряд, который готовили для заброски в тыл врага. Шестого июля Миша был уже в немецком тылу, обучившись радиоделу, подрывным работам, приёмам борьбы с собаками и захвата часовых, стрельбе. Трижды засылали Боброва в тыл врага, и всякий раз возвращался он в родной город целым и невредимым… Позже вошёл в бригаду верхолазов.
Из воспоминаний Уствольской: «Михаил хорошо знал Зембу ещё по горным тропам, не раз ходили в одной связке, были уверены друг в друге. И при восхождениях на золотые вершины Ленинграда они работали дружно и слаженно». Когда фашистские войска прорвались на Кавказ и потребовались опытные альпинисты для борьбы с горной дивизией «Эдельвейс», лейтенанта Боброва направили на Кавказ. После войны Михаил окончил Военный институт физкультуры, увлёкся современным пятиборьем. В 1952 году был включён в состав советской олимпийской команды.
ВТОРАЯ ЧЕТВЁРКА — ОТВАЖНЫХ
Сильно поредела бригада, так самоотверженно работавшая на шпилях лютой зимой 1941/42 года. В городе осталась одна Ольга Фирсова. А между тем блеск ещё не замаскированных куполов под весенним солнышком особенно выделялся на посветлевшем ленинградском небе. Тогда в распоряжение Отдела охраны памятников был откомандирован альпинист младший лейтенант Михаил Шестаков.
Из воспоминаний Уствольской: «Михаил Шестаков был красив, высок, атлетически сложен. Когда производились первые маскировки, его не отпускали из части под Пулковом, и он лишь издали, из окопов, глядел в сторону города. И ему представлялась как бы горная цепь с возвышающимися над нею пиками, но не белыми, как на Кавказе, а золотыми. Миша был изобретатель-конструктор, и, глядя на эти золотые «вершины», он рисовал схемы и комбинации блоков и узлов для подтягивания и закрепления снастей, подумывал об использовании альпинистской техники. Свои схемы и соображения он передавал Ляле, которая время от времени пробиралась к нему с риском для жизни, по ночам, через изрытые снарядами поля и огороды пригорода. Он и Оля были супругами. Вероятно, поженились незадолго до войны… Оба были инструкторами альпинизма, весной 41-го руководили кружком начинающих». Теперь они работали в паре.
Памятен такой случай. Очень сложно было маскировать кресты Никольского собора — они находились выше подвязанных блоков. Ольга встала Михаилу на плечи, ухватилась пальцами за трёхсантиметровые рубцы кровли, пытаясь подтянуться и влезть наверх. Ей почти удалось выбраться на луковицу, но старая верёвка, свисавшая с креста, оборвалась, и Оля полетела вниз головой. Миша удержал её на капроновом репшнуре, но удар о медную кровлю был страшным: обжигающая боль в спине, перелом грудного позвонка. «Работа была безпрерывной, — вспоминала потом Ольга Афанасьевна. — Однажды, во время маскировки церкви Иоанна Предтечи, начался шрапнельный обстрел со стороны Лигова, и моя случайная напарница, испугавшись, бросила страховку и убежала. Я пролетела десять метров и ударилась о кровлю шпиля. Удержалась чудом, содрав верёвкой кожу на ладонях. Сломала два крестцовых позвонка…»
Летом 1943 года Фирсова и Шестаков попытались подняться на шпиль Инженерного замка — у него обветшала обшивка — с помощью перекинутой через блок верёвки. Однако подгнившая верёвка лопнула. Можно было прибегнуть к пожарной лестнице, но Шестаков принял другое решение — взять высоту разработанным им канатным способом. Предельная опасность работы подсказывала: тут нужно действовать одному, риска меньше. В один из июньских дней 1943 года Шестаков совершил подъём. Лез осторожно, более 10 часов. Когда добрался до креста, пропустил новую верёвку через блок. Фирсова, поднимаясь на высоту, латала мешковину, ставила солидные заплаты. Работы было много, а рабочих рук не хватало.
Шестаков и Фирсова дружно принялись создавать новую бригаду. Ольга завербовала знакомую спортсменку и художницу Татьяну Эмильевну Визель. Шестаков, перед тем как принять в бригаду эту хрупкую женщину, устроил ей экзамен: надо было пройти по узенькому карнизу у основания одного из куполов Никольского собора. Татьяна выдержала. Сам Шестаков пригласил в бригаду своего коллегу, виолончелиста оркестра Радиокомитета Андрея Николаевича Сафонова. Сафонов был одним из тех немногих музыкантов, кто, не покидая студии Радиокомитета, в течение всей блокадной зимы поддерживал своим искусством ленинградцев. 27 декабря 1941 года оркестр выступил с радиоконцертом в последний раз за тот тяжёлый сезон. Их слушали не только Ленинград, но и Москва, Стокгольм и Лондон… Итак, уже другая дружная четвёрка — Фирсова, Шестаков, Визель и Сафонов — несла вахту на высотных точках города в течение оставшихся месяцев блокады…
Проходят годы, имена героев забываются. А ведь легендарные люди, о которых мы рассказали, достойны того, чтобы о них помнили. Как город хранит о них память? Только в колокольне Петропавловского собора сделана небольшая экспозиция, где можно увидеть фотографию Фирсовой, Зембы и Боброва, а фотографий Пригожевой, Сафонова и Визель нет. Да в Музее истории Санкт-Петербурга, в особняке Румянцева, в запасниках хранятся личные вещи Фирсовой, с помощью которых она поднималась на шпили и купола соборов. Будем же благодарными: они сберегли наш город — мы должны сберечь память о них».
Подготовила Ирина НИКОЛАЕВА