Поминки. Быль

Любовь Винс
            Августовское небо было хмурым.  Солнце пряталось за толстые, комкастые  тучи, бело-синие, лениво ползущие вдоль горизонта.  Ветер дул рывками,  словно пытался сдвинуть  эту удушливую перину, дать простор солнечным лучам.  На несколько минут ему это удавалось и тогда солнце,  горстями щедро бросало на землю живительное тепло.
           ... На отшибе городского кладбища, возле свежего могильного холма,  на раскладном стульчике   сидел старик.  Седой как лунь, с глубокими лицевыми морщинами, сгорбленный,  не опрятно одетый. В  застиранной рубашке с порванным воротом. Поверх нее засаленный кургузый пиджачок, с короткими рукавами,  что вышел  из моды еще лет тридцать назад; в  выцветших трикотажных брюках, с пузырями на коленках.
           Старик бережно положил  на холм  горсть земли,  аккуратно разровнял её  ладонями, придав захоронению окончательную прямоугольную форму.  Потом окантовал могилу  плоскими серыми голышами, доставая их из  брезентового мешка. В изголовье приладил деревянный брусок,  с приклеенной к нему черно-белой фотографией.
           Завершив работу,  сполоснул руки из пластиковой бутылки, вытер  их цветастой тряпочкой.  Затем, порывшись  в сумке,  что стояла возле стульчика, достал бутылку водки, распечатал её, и тут же налил зелье   в  граненый стакан, с щербинкой по краю.  Через мгновение выпил поминальную  чарку до донышка…
–Вот, друг сердешный и все… Нет тебя боле… Никого нет. Один я остался.   Эх, Мишка!   Как же я теперь-то…Без тебя и словом перемолвиться не с кем будет…Худо мне, Мишка…
            Старик   булькнул горлом.   Горестные всхлипы  нарушили  тишину погоста. Вспугнули толстого ворона, дремлющего на еловой ветке. Слезы  текли по  впалым щекам  деда,   теряясь  потом в   густой седой  бороде.  Старик слез не вытирал,  не чувствуя их на лице,  продолжал вести  беседу с погибшим другом:
–Беда какая…Может и пожил бы ты еще, да грузовик проклятый!  Кричал  я тебе, да ты  услышал поздно,   увернуться не успел…Понятное дело, не молодой, сноровка не та…А годков пятнадцать назад! Помнишь, Мишка?  Эх, силы сколь  тогда в тебе было! Помнишь, на охоте?  Кабы не ты, заломал бы меня косолапый…А как тонул я? В болоте лешачьем?  Опять ты меня спас, вытянул…А я вот тебя не уберег...Эх…
           Старик  тыльной стороной ладони вытер  глаза. Вновь наполнил стакан.  Выпил.  Поднял голову к небу.  Тучи  наседали  друг на друга, пыжились, росли в объеме, стремительно  закрывали собой голубые проплешины  выси.  Старик зябко передернул плечами, вновь посмотрел на могилу друга:
–Холодно…Пойду я…
          Старик взял с земли мешок,  в сумку положил саперную лопату,  початую бутылку, стакан.  Шаркая  по  земле ногами в кирзовых стоптанных сапогах, медленно  пошел   вглубь  кладбища.  Метра через три остановился, оглянулся   и крикнул:
–Ты не бойся, Мишка! Я к тебе часто приходить буду…
         Старик развернулся и пошел дальше, а в спину ему, с черно-белого снимка, смотрел крупный  пес, из породы якутских лаек, что гордо  стоял передними лапами  на  мохнатой туше убитого медведя…