Предисловие короткое: мы помним
Предисловие длинное:автор выражает глубокое сочувствие к людям, отдавшим свою жизнь науке, в печальном осознании каждый день идущим на вынужденную жестокость.
История одной мыши
Меня зовут Федя. Я лабораторная мышь. Я вешу 22,65 грамм. Из белой коробки, в которой меня принесли, я смотрю на пыльные штативы, на желто-бурые от копоти стены, на человека в белом халате. Он пахнет устало, сутуло, как младший научный сотрудник с желтым лицом. Еще двое в белых халатах часто окликают его по имени - Максимом. Я слышу их и чую их запах сквозь окисленные железные прутья моей решетки. Из клетки уже взяли моих старших братьев: Борю и Пашу. Следующим возьмут меня.. Я вижу, как Максим зажимает Пашу между средним и указательным пальцем левой руки, так что Пашины глаза выкатываются и становятся похожими на бусы. В правой руке у Максима ножницы, сейчас он повернулся ко мне спиной и меня обдало запахом его выстиранного и отглаженного белого халата. Потом запахло кровью - Максим выкинул что-то в мусорное ведро и вытер пальцы о стол. Я был один в коробке, я знал, меня скоро возьмут.
Ира посмотрела сквозь прутья решетки,отодвинула железную крышку подставила мне ладонь. Я задрался на руку как обычно я это делал: я любил расхаживать по ее шее и плечам, я так хорошо знаю рисунок ее ладони, в какую сторону вьются у виска ее короткие кудрявые волосы... Но сегодня она не улыбается. Сегодня ее голубые глаза мимо меня вниз.
-Следующий Федя, то есть номер 32,- говорит она громко и решительно, но ее рука подо мной дрожит.
Максим берет меня из ириных рук, зажимает между средним и указательным пальцем небрежно и устало. Я увидел размазанную по столу кровь и мусорное ведро рядом. В ведре, среди целлофановых оберток, недоеденного бутерброда, пластиковых стаканчиков лежали две головы и два туловища - это были Паша и Боря. Мои братья.
-Ира! Ира! - стал звать я, - что это, Ира??? - я не видел Иру, Максим загородил меня спиной. В правую руку он взял ножницы, продел пальцы в кольца и подставил их к моему горлу. Шеей я почувствовал ледяной холод лезвий. Что это? Они хотят меня выкинуть в помойку? Но почему? Ведь я их ни разу не кусал!
Вдруг над моим ухом загромыхало: я услышал шипение, после чего томный, выжато-сладкий женский голос стал утверждать следующее
Oh Don't call me funny bunny
I'll blow your money money
I'll get you to my bad ass spinning for you
Вслед за голосом я стал повторять эти строчки, как будто боялся, если перестану - моя жизнь оборвется. Пока я повторял, я начинал понимать текст, и когда я наконец вник в смысл фразы bad as spinning for you, я вдруг почувствовал весь ужас происходящего со мной. моему совершенно не было предела. Привыкший в лаборатории к Баху и Габриэлю Форе, я, конечно, понимал, что то, что я пою ужасно. Но еще ужаснее было то, что чем больше я ее повторял, тем больше втягивался в ритм и тем больше она мне нравилась. Я чувствовал, что это музыка моей жизни. Да. Я заметил, что все еще жив.
Дело оказалось в том, что у Максима зазвонил телефон. Он неловко оглядел своих коллег. За что конкретно ему было неловко — за смелый текст группы "Серебро" или за то, что не отключил мобильный телефон - затрудняюсь ответить. Он отложил ножницы, вытер руку о тряпку и полез за пояс, достал мобильный и, посмотрев на него, вздохнул и приложил к уху.
Я был жив. Я был жив уже две секунды.
-Але! Але, Светик? Светик, я очень занят сейчас...угу...
Молчание. Коллеги неодобрительно смотрели на Максима. Он поглядывал на них в ответ смущенно и растерянно, продолжая говорить по телефону.
-... какие носки? Все равно, бери любые...
Те двое, коллеги Максима стали выркать и нервно посматривать на начтенные часы. Максим выразительно и грустно вздыхал им в ответ.
-я...ну ладно, только оперативно!... Так... с ромбом — очень хорошо, подходит...что? Что еще? Ну... ну давай.. только быстро, БЫСТРО!
Максим наморщил брови и стал напряженно слушать, кивать и махать руками.
А я сделал два глубоких вдоха: жадно, как спринтер, порвавший финишную ленточку. Потом я огляделся. Как хорошо все было вокруг. Кто был в этой комнате до этих людей? Другие люди? Кто строил это здание? Для кого? Как выглядели те, для кого строили это здание? Наверное это были ученые. Это были такие же ученые? А халаты ихбыли такими же белыми? Они пахли молоком и печеньем? Или может они пахли электродным лаком?
Я рассматривал комнату, полку за полкой, стенку за стенкой. Потом я увидел Иру. Ира отошла к стене и зеленела, облокотившись на широкий подоконник. Что сейчас чувствует Ира? Хорошо ли быть Ирой? Или лучше быть Максимом? Или лучше всего выбирать носки далеко-далеко отсюда? Как это, жить и не бояться ножниц?
Если бы меня спросили, на что похоже то, что я чувствую сейчас, что бы я ответил? Я чувствую средний и указательный пальцы Максима, я чувствую, что не могу вырваться и что все вокруг стало ярким, как будто горит. Желтый стол сгорал в своей золотистости, желтый Максим светился своей желтизной, белые халаты сияли белым, голубой кафель стен так отливал голубым, что если сгустить все голубые краски мира, едва бы они так сияли. Я как будто видел все в первый раз...
Кого бы мне сейчас больше всего хотелось услышать? Может быть, апрельский дождь, барабанящий по шиферной крыше? Или шорох маминых шагов? Почувствовать тепло ее запаха? На секунду очутиться в питомнике на ********, там где я родился и вырос с моими братьями-альбиносами? Или услышать тарахтение ЗИЛа на котором нас везли в ******? Запах сырого асфальта на *********ском проспекте, хотел бы я его почуять сейчас, когда я не могу пошевелиться между пальцами Максима?
Моя жизнь до этого момента... какой она была? Когда я стал весить 22 грамма то меня, и таких же упитанным моих братьев посадили в деревянный ящик и повезли в ******. Паша и Боря сказали, что нас повезут на эксперимент, что нас будут изучать ученые. Я думал, что они будут бородатыми.
Но человек, которого я увидел, не был бородатым. Это была молодая девушка, от которой пахло молоком и печеньем. Она весело засмеялась, когда увидела, как мы с братьями копошимся в опилках, пытаясь в них укрыться от нее. Потом засунула руку в коробку, стала смотреть, понравится ли она нам. Боря и Паша стали осторожно подходить и нюхать. В руках у нее были подсолнечные семечки. Как всегда я очень хотел, но сидел в углу, наблюдая за Пашей и Борей, которые не раз подходили к руке и даже забирались по ней до локтя.
Имя мне дала Ира: она назвала меня в честь какого-то своего нерешительного друга. Нас изучали очень основательно: сутра нас пускали плавать в молоко - искать затопленную платформу. Потом нас доставали из молока и сушили в полотенце, грели лампочкой и давали обед. Часа в четыре нас загоняли в лабиринт: решил задачку - получи пармезан. Паша говорил, что он сразу разобрался что к чему и выходил из эксперимента сытым. А я первые два дня сидел на одном месте и боязливо осматривался вокруг себя. Высокие стены лабиринта, буквы на них... все было мне непонятно, непривычно, и я бездействовал. На третий день Ира сама рукой протащила меня по лабиринту, дала мне поесть пармезана, и я в общем-то понял, как можно извлечь из этой ситуации выгоду. Но я так медленно соображал. Наверное поэтому начальница Иры, от которой пахло утренним московским метро и ранней осенью, сказала так:
-С PPPZ нужно кончать. Он не работает.
Я весь сжался и затаив дыхание стал думать. И тут Ира сказала.
-Но давайте оставим его пока, чтобы не нарушить социальную структуру.
Да, да, социальную структуру! Это очень важно — социальная структура! Очень опасно ее нарушать!!! Так вот меня оставили. С горем пополам.
Потом был четвертый день эксперимента. Ира сидела перед лабиринтом и держала на лесках дверцы, управляя входами-выходами. Мои старшие братья бегали по краю железной коробки с дырками, ожидая своей очереди побегать по лабиринту и поесть пармезана. Они лезли по железной стенке до самого верха, а Ира брала следующим в эксперимент того, кто был выше всех. В железную коробку нас пересаживали из домашней камеры перед самым эксперментом и ее не закрывали. Я по-прежнему сидел в углу, тихо ненавидя Борю за то, что он такой смелый, его Ира непременно возьмет первым. Ира, девушка, от которой так приятно пахнет печеньем и молоком. Начальница Иры скомандовала:
-Пересаживай сразу этого летняя в камеру кормления,- речь шла обо мне.
Ира кивнула, но замешкалась. И тут я... не знаю, что на меня нашло, разбежался, залез вверх до самого бортика и с разбегу как сигану Ире прямо на халат, и давай по нему разгуливать. Ира вскрикнула от испуга, и нужно заметить, это была довольно впечатлительная девушка. Ее было так приятно пугать. Потом, вздрогнув она взяла меня в руку
-Так... кто это? Небось, Боря?
Потом она внимательно посмотрела на мои помеченные правую и левую передние лапы.
-Ой!!! Федя! Что это с тобой?? Ты такой активный сегодня...
И она нежно почесала мой белый пушистый лоб.
-Ольга Семеновна!!! Кажется, Федя сегодня хочет работать,-воскликнула она удивленно и радостно.
-В самом деле, Ирочка?-протянула начальница недоверчиво и угрюмо.
-Он прыгнул на меня прямо из коробки,- объяснила Ира.
-М... ,- протянула начальница, - интересно... ну пускай, посмотрим, что он сегодня покажет.
И меня посадили в лабиринт. Вход в пищевую зону я нашел не сразу, но был проворен и нахрапист, справился с парой поворотов — и вот я нашел кормушку с пармезаном. Я носился по лабиринту должно быть быстрее, чем мой старший брат. А в кормушках то был пармезан, то не было. Судя по тому ка Ира с Ольгой Семеновной смотрели на меня, затаив дыхание, тут была какая-то идея, видимо, какое-то правило. Но я был возбужден, думал о том, как храбро я прыгнул на Иру. И в этом радостном возбуждении я носился все 10 минут опыта, периодически наталкиваясь на пармезан, что было весьма приятно.
Голова кружилась от радости, когда меня вернули в камеру кормления. Там меня ждал ужин из разного рода семечек, творога и хлеба с молоком. Но я не мог есть. Спать тоже не мог. Я сидел в углу и думал об Ире о том, как здорово от нее пахнет молоком и печеньем. О том, что хорошо было бы нам с ней сидеть вечерами вдвоем у лабиринта, слушать как в окно бьется ноябрьский ветер и смотреть набольшую лампу на потолке.
Наверное прошло несколько дней, потому что когда меня снова пустили бегать в лабиринт, Ира закричала
-Ольга Семеновна, Ольга Семеновна, смотрите!
Начальница подошла и посмотрела на меня
-О Боже!!!! Как страшно!!!
-Ольга Семеновна! Ольга Семеновна, он умрет???
Они кричали как помешенные, а я не понимал в чем дело.
-Сам скелет, только кости бегают.
-Что делать?- кричала Ира.
-Как что? Отсаживать!!! И отстранить от эксперимента. Что ты такая бледная!!! Он еще не умер.
Оказалось, что когда я все это думал, я похудел с 22 граммов до 14-ти. Меня посадили в кастрюлю с дырявым дном, из чего следовало, что варить меня не будут, разве что печь, потому что надо мной поставили лампочку, чтобы грела и дали мне большую порцию творога с пенициллином и витаминами, и молока. Ира сидела надо мной и день и ночь, говорила мне, какой я хороший, беленький, просила кушать как следует.
Я стал пытаться есть, первое время жевал через силу, а потом ел все больше и больше, и так набрал целых три грамма. Ира была счастлива. И на следующий день было принято решение вернуть меня в эксперимент.
Мои братья решали задачку уже совсем круто. Без раздумий и лишних поворотов. Так что мне по началу было тяжко. Но я быстро рос над собой, и к 20-23 опыту решал с ними наравне. Ел свой пармезан, и все было хорошо.
А потом по комнате стало летать слово «Биохимия». И почему Ира так бледнела от этого слова было для меня до поры-до времени загадкой. Но потом я все понял. Приближался конец эксперимента, новогодние праздники. Мы теперь назывались «Отработанные». Нас снова погрузили в деревянные ящики и мы поехали в такси, через всю ****** на *****, в институт фармакологии. Я еще колебался какое-то время, но когда достали моего старшего брата GZP и через секунду его обмякшего бросили в мусорное ведро, а голову разворотили, я понял, что мне остаются секунды.
-Светик, совсем не могу... так... в полосочку, хорошо, хорошо.. угу... так...так... Светик, только быстро, быстро... мне нужно...
Господи, да кто же этот Светик? Дай Бог ему здоровья... И жену добрую... и зарплату приличную. Он ведь занимается сейчас ерундой и не знает, что делает доброе дело. Дарит мне секунды...
Ножницы на столе... На что похоже быть холодными ножницами на столе, лежать, ожидая момента, когда грубый металл будет хохотать над тонкой шеей? Вот эти ножницы московского завода «М*********», закругленные на конце, из хирургической стали, эти ножницы сотрут меня навсегда... Но мне кажется, что я не исчезну сразу, несмотря на то, что меня уже не будет. Мне кажется, что я буду жить вечно, только уже не мышью. Я буду жить чем-то еще, ну хотя бы шрамом в сердце этой женщины у подоконника, которая не заслонила меня плечом от наточенных ножниц. Пускай, пускай она стоит, беспомощно опираясь на подоконник и ни слова не молвит обо мне, СМОТРИТ, КАК МЕНЯ УБИВАЮТ. Я в конце концов всего лишь мышь, и возможно....возможно ей лучше быть с другим... Я вижу, что пройдет какое-то время, лет пять, а может десять, она отойдет от горя и найдет в себе силы, и она даже, возможно, будет счастлива с каким нибудь... котом... Он будет льстиво мяукать по утрам, выпрашивая еду, будет чесаться об ее мебель и оставлять шерсть на ее одежде.
-Угу, хорошо, хорошо, Светик,... целую!
Максим положил телефон в карман и взялся за ножницы.
Пусть будет так! Таким ты и помни меня: мечтательной белоснежной мышью с именем из четырех букв.
Послесловие
По просьбе читателей сообщаю настоящую судьбу Феди. 29 декабря от биохимии вместе со всеми его братьями его избавила девушка Катя, взяв к себе в эксперимент.