Не убивай

Часть I

Всю ночь Вену омывал холодный майский дождь и затих только ранним утром. 
Герхард Бреннер вез небольшой чемоданчик на колёсиках, в руке он держал объемный портфель.
– Гутен морген.
Пожилой наёмный водитель открыл багажник, положил туда чемодан, затем хотел туда же положить кофр.
– Нет, не надо, спасибо.
Герхард, положив портфель на свои худые колени, уселся рядом с водителем.
Тёмный универсал «Фольксваген» медленно ехал по односторонним улочкам старой Вены, мимо дворца Хофбург, бывшей резиденции Габсбургов, третьему кольцу, затем резво двинулся в аэропорт Вена Швехат.
Герхард Бреннер, тридцатидевятилетний продюсер, занимался крупным бизнесом. Он был холост, и если кого-то и слушал, то только свою мать. Матушка Герхарда, Евгелина Августа фон Трапп, пятидесятисемилетняя цветущая женщина с особенной редчайшей красотой, унаследовала от своего покойного мужа пятьдесят миллионов шиллингов, когда единственному наследнику было два года. Всю свою жизнь мать увеличивала капитал всеми возможными способами, и даже с учётом инфляции ей удалось это сделать многократно.
Их обоих объединяла всепоглощающая алчность, и если существуют приличествующие границы, они бы их давным-давно перешли. Герхард несколько раз спрашивал у матери об отце и о темной истории его смерти, а также о происхождении этого капитала, но мать отмалчивалась или неудачно отшучивалась, и со временем он перестал поднимать эту тему.
До самого аэропорта пассажир не проронил ни слова, и только в конце поездки прозвучало сухое:
– Данке.
Герхард добрался до зала ожидания, поправил серый клетчатый мятый костюм и уселся недалеко от стойки, поблескивая толстыми очками. Зал постепенно наполнялся. Он не заметил, что в толпе за ним независимо друг от друга наблюдали два человека.
Один из них был с огромными руками, шеей и головой, хотя и невысокого роста, со смуглой кожей, хищным носом, темными рыхлыми бровями и с неприятными очертаниями нижней части лица. В глазах его было постоянное напряжение. По национальности он был турок, но родился в Германии, недалеко от Вюрцбурга. Он служил рядовым, когда его заприметили спецслужбы БНД. Имя у него было Дурмус Экидже, но чаще всего его называли просто Турок.
Другой, высокий, с чуть одутловатым лицом, в роговых очках, с приятной открытой внешностью, был похож скорее на сотрудника крупной компьютерной компании, чем на одного из лучших киллеров Моссада, которым работал под прикрытием в качестве мясника и у которого был, специальный номер и счет. Звали его Ари Пик, по прозвищу Хася-мясник.
Оба представителя этой замечательной непыльной профессии, конечно, не обменивались любезностями, такова служба, но зафиксировали друг друга, более того Хася-мясник понял, что встреча в аэропорту с Турком была не случайной. С присущей ему звериной интуицией он понял, что здесь будет очень горячо. 
На табло зажегся номер рейса BA 699\ CX 252 британо-гонконгской компании «Катей Пацифик» вылетом в 7:40 утра 19 мая 2015 из Вены в Гонконг с пересадкой в Хитроу.
*
В 5 часов утра в гостинице Ренессанс Майфловер в Вашингтоне надрывался звонок телефона. Оливия с трудом открыла глаза, медленно сползла к журнальному столику и прохрипела:
– Достал.
Затем она прокашлялась и певуче произнесла:
– Май дарлинг!
Когда-то она была диктором в своем Белореченске.
– Я слушаю, Василий Иванович.
Бархатистый низкий голос Василия Ивановича стал инструктировать:
– В одиннадцать часов утра в галерее Фрира вы должны изобразить начало семейного развода.
– А он кто?
– Фамилия – Гельмут фон Нойман.
– Сколько ему?
– Семьдесят восемь.
– Семьдесят восемь!?
– Не волнуйся. Он крепыш, может дать фору молодым.
Она почувствовала, что её спутник рядом. Роберт, который не понимал по-русски ни слова, сзади обнял Оливию и стал гладить её безумно красивые ноги.
– Он должен шумно уйти, Вы должны где-то поблизости заплакать.
– Василий Иванович, все остальное я знаю сама.
Они вышли из номера только в 8 часов утра, едва успев на завтрак. Люсика, китаянка, отвечающая за завтрак, с интересом разглядывала удивительную пару.
– Оторвались, – подумала она, – глаза как у наркоманов, а этот запах.
*
Южная ночь с огромными звездами и миллионами цикад уже заканчивалась. В горах уже начинали просвечивать легкие контуры молочного рассвета.
Полковник допивал виски из своей инкрустированной фляжки, с которой он не расставался никогда. Не известно почему, но зачем-то со школы его обзывали «Дуксом».
Сказочный огромный пятизвездочный отель «Храм Цезаря», где Полковник торчал уже без определенного плана вторую неделю, раскинулся в виде вилл и бунгало. Тридцативосьмилетняя Леони рассказывала тоскливую историю о своей жизни.
– Нам пришлось закладывать дом, Карлу пришлось просить дядю оставить Сару…
«Еще неделя и я убью её», – подумал Дукс.
Её холодные губы, лицо и рассказы достали его. Эту немку он нашел случайно, когда любовался морскими утренними восходами. Многолетняя привычка получать приказы и инструкции рано утром стала частью его жизни.
– Прозит, – он пошлепал по выпуклой заднице Леони, покрутил свой нательный медальон, затем завалился на огромную белоснежную кровать и захрапел.
«Странные эти русские». Леони посмотрела на Полковника и принялась быстро наводить порядок. По всей комнате валялись десятки маленьких и больших предметов, о назначении которых она лишь догадывалась. Среди кип исписанных и скомканных бумаг выделялись обрывки проводов. Она сложила рядком носки, трусы, майки, рубашки, штаны с различными непонятными тяжёлыми предметами в карманах. Единственную систему в этом хаосе можно было построить по типу пластмасса-пластмасса, объедки-объедки, бумага-бумага, как на складе.
Кончилось это всё тем, что Леони случайно нажала на некий черный девайс. Оттуда выкатился на пол серый шарик. Подняв его, Леони почувствовала в ладони острое жжение. Она побежала в ванную, налила воду. И это было её ошибкой.
Отель содрогнулся. Вой и крик прошлись волной от утреннего тихого отеля, где металась Леони, до гор.
Полковник проснулся, побежал в ванную, осмотрел место происшествия, улыбнулся и понял, что эти новые «успокаивающие» швейцарские круглые мини-таблетки успешно работают!
*
Аида Чтонова, двадцати восьми лет, киргизка, худенькая, невысокая, но крепкая, родилась в поселке Орлиное в предгорьях Тянь-Шаня. Она закончила строительный факультет в Бишкеке, поступила в аспирантуру, подрабатывала пионервожатой, мастером на стройке, мыла посуду и даже была контролером на автобусных линиях. Жизнь её круто изменилась, когда ей однажды пришлось помогать отцу отстреливать по ночам воющих волков в горах Тянь-Шаня с группой иностранцев-охотников.
Отец и мать Аиды заканчивали тот же институт и работали на кафедре железобетонных конструкций, но основой семейного бюджета был талант отца в качестве проводника и тренера-охотника. До 1991 года ему приходилось обхаживать партийных боссов, в 90-х годах он сопровождал самые опасные грузы, чаще всего работая в качестве снайпера, а с 2000 года он попал в туристическую компанию со специализацией охота.
Аида умела чувствовать горы, как живые существа, словно за их контурами прячутся обитаемые пирамиды с бесконечными лестницами внутри.
Когда-то, на третьем курсе, её вызвали в местную киргизскую «лубянку» и заставили подробно рассказать обо всех иностранцах, которые охотились. Особенно им был интересен один американец, который был душой тогдашней компании. Он активно ухаживал за единственной девушкой в группе.
Тогда же Аида стала совершенствовать свой английский, вести с ним переписку, сначала в виде писем, а потом уже в Интернете. Звали американца Пит Гордон, и за ним внимательно следили спецслужбы. Дружба с Питом дала Аиде первое повышение. Она стала старшим лейтенантом СНБ Киргизии и начала своё первое самостоятельное расследование.
*
Ночная тень увязалась за ним уже в полночь. Турусбек чувствовал, что кто-то идет по его следу. Турусбек остановился, тень также остановилась.
Тогда Турусбек побежал и ужас охватил его. Турусбек понял, что ему не надо оборачиваться. Но он также чувствовал, что обернется. То, что он при этом увидел, было его последним чудовищным видением.
*
Боинг 747-300 бесшумно летел над Индийским океаном. На темном фиолетовом небе стали зажигаться яркие южные звезды.
Герхард попросил симпатичную китаянку-стюардессу принести крепкий кофе. Крупный бизнес, который он вел, сопровождался чехардой встреч в разных странах. Время полетов было для него отдыхом. Как в любом бизнесе, полосы успеха у него сменялись темными полосами. Но последние пять лет он был на волне удачи. Герхард протер очки, открыл портфель фирмы Винсенсо Палермо, который купил в свое время в Лас-Вегасе, и углубился в чтение. Он просматривал объемистую папку. Это было досье на его конкурентов. Александра, его секретарша с выцветшими голубоватыми глазами, собирала эти разрозненные данные почти целый год: цитаты из газет, океан информации в Интернете, выписки из больниц, кража которых оплачивалась. Важнейшую информацию он получал через своего главного информатора из самой верхушки истеблишмента Вены. Герхард понимал, что если кто-либо узнает о том, кто ему поставляет эту информацию, последствия будут абсолютно непредсказуемыми.
Неожиданный случайный толчок локтем разбудил его. Пред ним предстал смуглый огромный тип, который пытался как-то извиниться. Герхард не знал, что все документы были уже незаметно сняты лучшей израильской скрытой камерой Висоник, которая была встроена в спинку кресла впередисидящего пассажира. Более того, он не знал, что его айпод был на некоторое время заменен копией во время аэропортовой сумятицы. И он не знал, что за ним было установлено круглосуточное наблюдение.
*
Уже поздним утром, когда Полковник уснул богатырским сном, телефон стал дико надрываться. Результат был нулевой. Через несколько минут стал пищать его мобильник, и с таким же исходом. А в горах отпылал кровавый рассвет, шумно шелестели, чирикали мелкие пигалицы и по побережью тянулись первые ранние торговки. И Дуксу приснилась, наконец-то, теплая Леони.
Василий Иванович с грустью включил вторую ступень тревоги.
– Я правда этого не хотел!
Глаза Полковника полезли на лоб и его конечности стали дрыгаться, как у новорожденного кричащего младенца. Прежде прекрасное видение стало распадаться. 
И вновь во сне зашипел бесшумный бульон смерти. Прежде чем проснуться, он чуть было не разрядил новейший умный пистолет с вольфрамовой начинкой, который лежал у него под подушкой.
– Слушаю, шеф.
– Хватит спать, – недовольно буркнул генерал, – сегодня вылет в Бишкек, инструкция письменная, сопровождение, виза в аэропорту. Радуйся, это молодая девчонка.
– Понял, Василий Иванович.
– Да, проблемка. Из верхов. Пахнет политикой, категория сложности три, не замарайся.
Наконец звук тревоги затих.
– Сволочь, – подумал Дукс. – В следующий раз, наверно, включится первая ступень тревоги.
Через 20 минут Дукс вышел из номера, внизу его ожидал таксист. Машина выходила на трассу Стамбула.            
– Миша, ну и вид у тебя, – усмехнулся Дукс.
Полковник любил глазеть на дорогу, но в этот раз он будет спать беспробудным сном.
*
В 10 часов утра по местному времени из огромного ультрасовременного аэропорта Чик Лап Кок Гонконга вышел г-н Бреннер. Прищурившись, он посмотрел на яркое солнце, красивые зеленые контуры гор, синее море и направился к стоянке желтых такси. Над бездонным небом летали стайки птиц и с влажным перегретым воздухом моментально улетучивался европейский грипп. Если бы г-н Бреннер мог знать, что будет через неделю, он бы вернулся назад. Но такси катилось с сумасшедшей скоростью по прекрасной левосторонней трассе с микрорайонами небоскребов и фантастическими огромными мостами. Внизу там и сям виднелись кусочки моря со стайками корабликов, пересекающие зеленые отвесные барашки волн. Этот город всегда поражал Герхарда: и поразительный Сити, и разнообразные суда всех типов со всего мира, и запах безумных денег. Через час езды по центру такси добралось до главной набережной под названием Ти Цдин. Гостиница называлась «Де Пенисула отель» и была построена в двадцатых годах прошлого века. Герхард обычно снимал номер в пятизвёздочном отеле, но здесь ему необходимо было пустить пыль в глаза. Номер делюкс обходился ему в шестьсот пятьдесят долларов в сутки, но вид на набережную Виктории был настолько захватывающим, что он сразу перестал сожалеть о деньгах.
Свежий, в накрахмаленной рубашке, Герхард сытно пообедал и вышел на набережную.
*
Рейс GI508 из Стамбула в Бишкек сильно задерживался. Полковник любил суматоху аэропортов, моментальные психологические портреты необычных людей из разных стран и ожидание новых встреч. По-настоящему он отдыхал только в этих длинных поездках, где его редко пасли.
Дукс всегда садился рядом с иллюминатором. Более того, он никогда не спал и часами туповато смотрел на пролетающую землю. Бывший физик-экспериментатор привык искать аналогии и закономерности, которые часто были совсем не очевидными. Земля, море, облака были для него как открытая книга. Вот Иранское нагорье с вздымающимися гигантскими валами гор, кратерами вулканов и следами недавнего потопа. Игрушечные зеленые причудливые округлые холмы бывшей Византии у теплого Средиземного моря, подобные раю. Пустыня Ирака, залитая кровью и нефтью. Ему вдруг вспомнилось, как когда-то он, юный студент, оказался на дискуссии по вопросам эволюции человека и происхождения видов на биологическом факультете. Юноше с обостренным чувством справедливости и поиском истины было очень сложно продираться через дебри очевидной лжи официальной науки о космогонии, Земле и о происхождении жизни. С годами он стал склоняться к тому, что этот мир еще совсем молодой. Вот уже зажглось табло «пристегнуть ремни», и Боинг 737-800 начал снижаться.
*
Освальд прошел через второй турникет и терпеливо дождался конца процедуры проверки. Охранник внимательно осмотрел его со всех сторон, поскольку черный воротник закрывал его до подбородка. Когда прошло сканирование небольшого чемодана с колесиками, секьюрити подумал немного и выдал зеленый свет.
Освальд нажал кнопку лифта 17-го этажа на 38-й стрит, недалеко от здания ООН. Камеры бесстрастно сняли его в анфас и в профиль. Его ждали, и огромная горилла, во всем черном, провела его к хозяину. Освальд увидел шефа, человека по прозвищу Смерть. Его черная шляпа, которую он никогда не снимал, чуть качнулась. Освальд стал торопливо выкладывать кэш. В пакете было по весу несколько килограммов. Пачки были и новые, и измятые, и целая куча мелких купюр на сумму около шесть миллионов долларов.
– Считать не буду, – сказал шеф.
Улыбка у него была еще страшнее, чем его прозвище.
– Через две недели забери еще из аэропорта Майами.
Когда Освальд вышел из Хейвери на улицу, то с удивлением посмотрел на свои пальцы. Они были белыми.
*
Полковник оглядывал толпу встречающих. Их вид не вызывал у него никаких положительных эмоций. Она была в белой кофточке и темной юбочке, на голове нелепая шляпа. На ногах – темные высокие платформы. Дукс вздохнул.
Но через час он повеселел. Она говорила легко, быстро, по делу, с очень хорошим юмором. Гостиница по местным меркам была прекрасная, с видом на горы, недалеко от правительского квартала Киргизии.
Полковник отдохнул, сытно поел и вышел к фонтану, который находился недалеко от американского университета. Она была в белом удивительном платье.
Она говорила, а он подумал, что так можно и влюбиться.
– Значит так. Мальчишке было восемнадцать лет, на втором курсе. Он поехал к матери, сел в рейсовый автобус, вышел из автобуса один ночью, его запомнила пара свидетелей, затем бесследно исчез. Мальчишку звали Турусбек.
Темная, непонятная история. Главная проблема, что сыночек был из самых верхов, не просто местный кенеш. Одет был в коричневые вельветовые брюки, светлую рубашку, коричневые туфли, за плечами темная спортивная сумка. Мобильник крутой, Нокиа, самый новый и навороченный. Вот и все.
Основных версий было три. Грабеж, похищение с целью выкупа, политический заказ.
Полковник изучил досье. Папка была чрезвычайно тощая. Протокол допроса водителя автобуса, он запомнил мальчишку, из автобуса он вышел один. В автобусе оставалось с десяток пассажиров, каждого из них ищут. Десятки страниц распечаток мобильника. Турусбек звонил много и разговаривал подолгу. Основные звонки были от невесты, но было достаточное количество других звонков.
Дукс автоматически просматривал досье, мысленно улыбался девушке и просчитывал непонятный для него приказ генерала.
Вытаскивать джокер втемную из нераскрытой колоды было глупо. Интуиция подсказывала ему, что придется использовать свой собственный джокер.
– Слушайте, Аидочка, давайте попьем кофейку. Вы просто прекрасное видение Бишкека! Покажите какое-нибудь неплохое местечко. Работать нам вместе долго.
Аида оказалась невероятно легкой веселой собеседницей, а Дукс вдруг почувствовал себя в её окружении «настоящим полковником».
Уже темнело, когда он отправил девчонку на такси домой. Вновь у него появилось знакомое нудное тяжелое чувство, будто кто-то внимательно смотрит ему в затылок. Он осмотрел ряды припаркованных автомобилей и почувствовал, что в двух автомобилях прятались топтуны.
Не надо было быть гением, чтобы понять, что в этих двух автомобилях его снимали на камеру и прослушивали его мобильник.
– Если сегодня я останусь живым, обязательно вызову Тень, – подумал Дукс.
Он снял с предохранителя интеллектуальный миниатюрный пистолет, новейшую моссадовскую разработку с дистанционным лазерным наведением, затем нашел скамейку с идеальным обзором. Минут десять он готовил им сюрприз. Потом подошел, чуть качаясь, ко второй машине и попросил закурить.
Топтун улыбнулся, два ствола уперлись в Дукса.
– Убери пушку. Позвони Бакаеву. Надо встретиться.
Пока топтун звонил начальству, вся электроника этих двух автомобилей уже была незаметно сосканирована. Новейшая техника была украдена в прошлом году из Моссада и скопирована. Полковник расслышал характерный сильный треск и гудение в мобильнике топтуна. Из первой машины также растерянно выскочил другой бубен. И пока Дукс продолжал изображать из себя полупьяного простака, обе машины лихорадочно двинулись в непонятном направлении.
«Да, представляю, что им пришлось пережить с их электроникой», – подумал Полковник и от души рассмеялся.
*
Клуб де Гонконг, черный двойной куб, был известен своими мрачными историями. Его не было в путеводителях. И даже в Интернете информация о нём была крайне скудной. Он был основан в середине 19-го века в разгаре опиумных войн, когда острова переходили из рук в руки с огромной скоростью. В конце концов, англичане победили и захватили Гонконг.
Полуостров и система островов с прекрасной гаванью, все вместе размером с нынешний большой Лондон, стали самым большим городом контрабандистов, королей опиума и пиратов всех мастей. Видавший виды клуб, которому было сто пятьдесят лет, нес на себе аристократический налет, запах опиумных денег и ужасов военных конфликтов. 
В клубе было прекрасное просторное казино, уютные залы, четыре зала для конференций: темно-фиолетовый, оранжевый, зеленый и белый, вышколенная обслуга, которая была способна ответить на любые вопросы.
– Дурацкая история, – вздохнул Пауль. Ему было необходимо подготовить конференцию для четырехсот участников, небольшой демонстрационный зал на тысячу квадратных метров, кушанья по максимуму и запасную каперку в триста квадратных метров.
Пауль родился в небольшом селении Шварцвальд недалеко от Штутгарта, где находятся тихие сказочные холмы, существует достойная спокойная сытная жизнь, мирно сосуществуют вечные кирхи с колоколами и католический собор с копулами органов.
Он закончил политехнический университет в Штутгарте, потом учился на отделении рекламы и выставок. Дослужился до технического директора зарубежных международных выставок. Шеф отдела Азии долго вталкивал ему, что это специфическая небольшая выставка с небольшим пространством. Основной доход выставки – это билеты.
Потом начались какие-то непонятные ему вещи.
Во-первых, этот несуразный медленный разговор с длинными паузами на сорок минут с заказчиком. Потом шеф долго чего-то мычал. Потом еще эта морда. Настроение его было хуже некуда.
Китайская физиономия по имени Фен Мен показала ресторан, блюда и всякие мелочи. Пока этот день тянулся, в каперку привезли чёрные ящики. Пауль знал, что лишь страховка этих экспонатов была на сумму пятьдесят миллионов долларов США. Неожиданно для самого себя он почувствовал жгучее любопытство. Ящики не были опломбированы. Один из ящиков лежал неровно и Пауль инстинктивно попытался поправить его. Он воровато оглянулся и открыл крышку ящика. Через несколько секунд он издал низкий жуткий протяжный крик и смертельный немыслимый ужас охватил его.
*
В три часа ночи Полковник наконец добрался до номера гостиницы. Он долго вслушивался в обманчивую тишину. Затем бесшумно открыл дверь и проскользнул в ванную. Чужие запахи перебивали его звериное чутье, но какая-то нотка продолжала трепыхаться в его раскаленном подсознании. Включить свет и выставить пистолет за четыре десятые секунды – это неплохой результат для хорошо натренированного тела. Он успел разглядеть её расширенные от ужаса глаза и что в её руках нет оружия.
– Ух! – Дукс присел.
Серая двубортная кофта, темная узкая юбка и большие черные глаза. Она сидела на стуле у кровати и, наверное, давно дремала. На тумбочке лежала серая кожаная сумочка с сотней ненужных вещей. 
– Можно у вас покурить?
Она вытащила длинную тонкую сигарету. Вид у неё был какой-то отрешенный. Она долго молчала. Он начал засыпать.
Дукс понимал, что расклад будет не в его пользу.
Она стала рассказывать. Полумрак, почти сон, огромные глаза.
– Выпьете?
– Хорошо.
О себе: четвертый курс юридического факультета, второй год в разводе, с ребенком не успели, развод был ужасным. Её тепло, певучий голос и удивительный аромат стал доводить его до сумасшествия.
– Вы думаете, я проститутка?
Она рассмеялась. Боль в глазах, черная киргизская ночь, вместо понятного разговора какие-то обрывки, как осенние листья.
Полковник завалился на койку. Она присела у стула рядом с ним. Честно говоря, он почти спал, но какая-то часть его слушала и ощущала ее.
Через миг он осознал, что за ним пришла смерть, вот в таком обличии. И он чувствовал, что она тоже жертва тех, которые пытаются убить ее.
На размышления были секунды.       
Полковник схватил её так, как выносят с поля боя. Она заорала, попыталась вырваться и схватить сумку, но железные лапы Дукса не давали ей никаких шансов вырваться.
– Маньяк! – она истошно заорала и попыталась лягаться. Он потащил её к аварийному выходу, но когда, уже снаружи, стал её профессионально ощупывать, она яростно укусила его в плечо. Пронзительный вопль гармонично слился со страшным взрывом.
Она обмякла и прижалась к нему всем телом.   
– У меня же там паспорт!
«Дура», – подумал он.
Что-либо ловить в номере было бесполезно.
Дверь вывалилась наружу, сорвав петли. По коридору разлетелись десятки осколков. Взрыв был профессиональным, эквивалентен тысяче грамм тротила.
Из всех номеров выскакивали ошарашенные полуодетые люди, бежали охранники и полицейские. Сейчас начнется паника. Полковник тянул эти бесценные секунды. Его многолетний опыт подсказывал, что сейчас появится пара с микрофоном и телекамерой. Он усмехнулся правильности своей догадки.
Парочка смешалась в ночной толпе обезумевших постояльцев, бегущих из гостиницы.
*
Прогулочные корабли набережной Ти Цдин были особым шоу.
Огромные лайнеры, сверкая яркими красками, были созданы для восторга и роскоши. Верхняя палуба была с отдельным входом. Сам капитан встречал солидных гостей, для которых предоставлялись отдельные апартаменты с ценами, безумными даже для богачей. Г-н Бреннер хоть и мог носить затертые засаленные брюки, но никогда не отказывал себе в топ-роскоши. Капитан с английской внешностью излучал всяческие улыбки и даже сам попытался поднести портфель Герхарда, но тот агрессивно отказался.
– Сэр, добрый день, мы надеемся, что вам у нас понравится, лейтенант проведет вас.
Бреннер сунул этому лейтенанту мятую пятидолларовую купюру, повалялся на просторной двухместной кровати и вышел наверх. На верхней палубе были минигольф, водопад, смотровая площадка, пол который был аквариумом с разноцветными рыбками. Герхард прищурился, глядя на невероятный вид пролива, покрутил фальшивый штурвал и полез в портфель за камерой. Завораживающий пейзаж заставлял его лишь снимать, снимать и снимать.  Профессионал, который отдал кино полжизни, почувствовал себя здесь просто восторженным мальчишкой. Бреннер попросил соседа снять его на фоне набережной.
Он не знал, что его случайным соседом оказался уже известный ему Ари Пик. Герхард все равно не смог бы его опознать. У Хаси-Мясника было около сотни образов перевоплощения, которыми он владел в совершенстве, с мгновенными изменениями мимики, тембра, походки и выражения лица.
*
Гонконг – это система двухсот шестидесяти небольших островов, ставших частью Британской Колониальной Империи по Нанкинскому договору 1842 года. Бывшая колония сравнима с Манхэттеном с сотнями небоскребов. Роскошные дачи раскинуты по склонам полуострова, а обычные клерки живут в пятидесятиэтажках, украшенных золотыми львами. Цена жилья на набережной настолько высока, что называть вслух её неприлично.
Г-н Бреннер понимал несколько сотен простых слов на языке мандарина, но его попытки понять что-либо на кантонизе, местном диалекте с особенностью понимания на слух семи интонаций, были безуспешными.
В конце концов Герхард победным взглядом окинул этот фантастический пролив, в самом дальнем углу нашел свободный столик, вытащил из своего объемного портфеля мини-компьютер и углубился в работу.
Цифры, которые складывал г-н Бреннер, исчислялись сотнями миллионов долларов: столбики, диаграммы, графики, гистограммы с кучей рисунков, фотографии. Работать он умел и любил.
Его новая папка, которая была собрана всего лишь год назад, сулила баснословные суммы. Поэтому за ним давно ходили самые лучшие спецы такие, как Ари Пик из Моссада или Дурмус Экидже из БНД. На хвосте сидела парочка ЦРУшников, агрессивный сегун, японский военный разведчик из Восточного отдела Шина-Ка и, конечно, стайка китайцев из разных направлений, типа УПО «Управление Политической Охраны» или экзотическая спецслужба «Управление по уничтожению предателей», которые за последние семь лет стали выигрывать половину шпионских игр мира.
Безусловно, Герхарду более всего досаждали конкуренты. Но Бреннер давно понял, что должен найти союзника или союзников, иначе его возможности скоро будут исчерпаны. Поэтому он назначил встречу ближайшему конкуренту в ресторанчике у Делового центра с изображением чайки недалеко от пристани.
В этот момент нить его размышлений была прервана прощальным гудком парохода. Разноцветная толпа с нижних палуб двинулась на пристань, и Герхард поторопился к Конвеншн-центру, фальшиво улыбнувшись капитану.
Он поднялся на самый верх Делового центра с видом на набережную Ти Цдин, где у него был заказан столик в «Хойригере», венском ресторанчике в «Конгресс ресторан».
*
Англичанин пришел минута в минуту. Он широко улыбался, небрежно окинув взглядом светлый полупустой роскошный зал. В отличие от г-на Бреннера, вид которого был, мягко говоря, как у человека с помойки, Кевин Эдварс, был джентльменом с типичной английской внешностью. Высокого роста, он  был одет в дорогие сверкающие коричневые туфли, белые безупречные брюки, двубортный коричневый пиджак, который был сшит по специальному заказу, ослепительно белую рубашку с ярким галстуком и часы от Базеля, которые стоили двести тысяч фунтов стерлингов. Выпускник Лондонского императорского колледжа в королевском районе между Кенсингтоном и Вестминстером защитился по специальности гистология и получил степень бакалавра. Средства позволяли ему находить время для спорта. Трижды в году он исчезал на неделю, занимаясь летом парапланом, зимой сноубордом, а весной серфингом в Шри-Ланке. Прекрасный спортсмен, Эдварс был убежденным холостяком, в свои тридцать четыре года любил жизнь и женщин. Родители Эдварса хотели определить его на юридический факультет, но он заупрямился и нашелся некий паллиативный вариант. Пару лет в университете он ни в чем не проявился, может быть лишь в команде регби. Такие прекраснейшие светила королевского колледжа, как профессор Марк Пэпис, лорд Джорж Портер, нобелевский лауреат, профессор Ян Флеминг и профессор Вассо Эпископоу, вряд ли запомнили этого типичного середнячка.
Возможно, он бы и дописал статьи по внутренним мышцам и стал бы хорошим прикладным врачом. Начинал бы выпивать ровно в пять часов вечера в компашках своих подружек и приятелей в пабах типа «Маленький Шофер», «Де Алекс» или «Герцог Велигтонский», но в его жизнь вмешался случай. Иногда случай бывает невероятным.
Г-н Бреннер поднялся из-за столика. Джентльмены пожали друг другу руки.
– Разговор может и не состояться, если Вы не работаете самостоятельно.
– За мной две команды и еще китаец. А кто полез в Москву?
– Это мои люди.
– Вы уверены? У них были немецкие морды.
Герхард явно разволновался. Он мрачно выпил полный бокал вина Хойригер, раритет за границей Австрии.
 Возникла длинная пауза. Кевин медленно выпил пару унций шотландского виски.
– Мы готовы перестать наступать на пятки друг другу. Это всего лишь вопрос цены.
 Герхард, нервничая, всегда начинал говорить медленно.
– Мы все имеем один источник. Но у нас дороже, мы же можем убрать со счетов китайца.
– Это ваши проблемы, – вдруг запнулся Кевин, затем, потупив глаза, отрешенно медленно и тихо сказал, – но ведь мы говорим с вами совсем о других суммах и другой цене.
Если бы не было серого толстого налета на щеках Бреннера, он бы стал пунцовым. Он долго выпивал вторую рюмку. Глаза бешено вращались за толстыми очками. Но когда с каким-то мычанием был выпит третий стакан, Кевин быстро всучил Герхарду салфетку с написанной цифрой, кивнул подобно эсквайру или морскому офицеру и откланялся.
Еще целую вечность г-н Бреннер допивал вторую бутылку своего любимого Хойригера и доедал салат из морских деликатесов Желтого моря. Он держал салфетку в ладони и рассчитался за ужин, не разжимая кулака. Лишь у выхода он впился взглядом в нацарапанную цифру.
С побледневшим лицом Герхард откусил кусочек салфетки с цифрой, разжевал его и съел.
*
– Вау! – выкрикнул Полковник. Горная черная ночь вырывала редкие белые столбы сумасшедшей дороги, скрипела ухабами и визгом тормозов. Дукс, в обычной жизни стесненный тысячами пут, был охвачен азартом погони, привкусом опасности и скорости. В заднем зеркале блеснула пара фар. Полковник вывел высокий вираж с подъемом и дорога пошла вверх вилять змейкой. Он понимал, что за ним едут новые джипы против раздолбанного военного уазика армейской разведки. Но удача, вроде, этой ночью улыбнулась ему. Прапорщик долго вдалбливал что-то о том, что все заграничные джипы неадаптированные, а наши уазики не только адаптированные, но и усиленные.
Однако два джипа стали догонять уазик уже через десять минут. В поднимающемся тумане можно было разглядеть контуры машин.
– Стоп, машина! – ругнулся Дукс.
На первом же повороте он совершил любимый кульбит с разворотом. Первая машина уже начинала поворачиваться налево, когда на нее с огромной скоростью пошла встречка Полковника. В доли секунды решалась судьба огромного джипа. Тот инстинктивно начал выворачивать направо, стараясь избежать лобового столкновения, но касательный удар буквально разрезал его заднюю левую обшивку. Водитель попытался вывернуть налево, но это и была ловушка Дукса. Если бы водитель был опытнее и искуснее, джип бы перевернулся пару раз и остался на дороге. Но водитель удержал джип, и тот помчался по радиусу левого поворота, где с математической точностью рухнул в пропасть.
Уазику тоже досталось. Укрепленная рама, хваленая прапорщиком, превратилась в параллелепипед, и он быстро, как раненый зверь, завилял по спускающейся дороге навстречу второму джипу. Расстояние между ними неумолимо сокращалась.
– А-а! – заорал Полковник и первым открыл огонь, который совпал со страшным взрывом погибшего первого джипа. Жаркий бой длился несколько секунд. Эти мгновения иногда длятся дольше, чем вся оставшаяся жизнь. Вся мишень была плотно изрешечена пулями, и известно, что пули летят быстрее звука.
*
– Они еще живые, – пробурчал человек-смерть. В полумраке стояла Оливия.
– О, мой пескарь, – прошептала она. В его безумных глазах промелькнула искра разума. Он посмотрел на неё расширенными зрачками, качнулся с неестественно поднятой рукой и погрузился во тьму.
Гельмут не любил свет. И поэтому свой штаб он скрывал в подземелье, который мог выдержать не только взрыв атомной, но и современной точечной бомбы.
Пятьдесят мужчин, одетых в черное, стояли, молча и бесстрастно.
*
Уазик застрял у обрыва. Его добивали, но огонь был рваный, видимо, основная команда второго джипа была выбита. Полковник полз, как раненный зверь, пытаясь спрятаться за камнями от воющего свиста смерти. Через кровавую пелену он увидел приближающиеся к нему два силуэта, даже успел выстрелить и ему показалось, что он попал, но вдруг страшная огненная боль расколола его тело.
Держа Дукса под прицелом, чистильщики подошли к нему.
– Козел, – ругнулся тот, что поменьше,– ладно, давай, контрольный.
Его напарник наставил в затылок Полковнику АК-74, но вместо того, чтобы выстрелить, он накрыл своим телом Полковника. Тот, что поменьше, запрыгал вокруг камней и рухнул рядом со своим приятелем.
Это была Аидочка. Она бежала к Полковнику через камни, как козочка, и слезы застилали её глаза. Удивительно, что она сумела так сильно привязаться к Дуксу, и на бегу она ревела. Она с трудом оттащила грузного типа, который был побольше, и прижалась к Полковнику. Несколько секунд она лежала с замирающим сердцем и почувствовала, что его сердце ответило. Он был жив. С нечеловеческой силой она оттащила его к откосу и попыталась спрятаться в расщелине.
Аида сняла с него френч с темными бурыми пятнами и рваными дырочками, где-то около десятка, и то, что когда-то было его сорочкой. Его спас новейший израильский бронежилет, созданный на основе эластичных нанотрубок. Она рассмотрела, что жилет нигде не пробит. Считать его синяки уже не было времени, она лишь промыла рану на бедре. Это было весьма своевременно, так как еще пара джипов подъезжала к полю боя.
– Максимум пять минут, у меня есть пять минут.
Каждое её движение было равно жизни и смерти. Аида быстро и тщательно собрала то, что было его одеждой, и уничтожила следы. С невероятной силой она взвалила на себя грузное тело и затащила его в самую чащу острых колючек, изодрав и свою одежду, и его обнаженный торс. Она нашла углубление, похожее на волчью яму. Аида добавила патроны в полупустой карабин. Затем положила оружие, легла на Полковника и затихла.
*
Все её тело исказилось изогнутыми линиями самки. Утреннее солнце залило этот прекрасный мир. Сонм различных звуков создавал веселую какофонию, угадывалось поющее соло птиц, шорохи различных ползающих, прыгающих и пищащих тварей, подобно органу гудел стрекот цикад. Небесные цвета переходили в сочную зелень с гаммами цветущих деревьев и цветов. Её истома стала переходить в безумие. Она почувствовала, что его тело вдруг стало отвечать ей. Она жадно ползала по всему телу, её губы и язык слизывали бесконечно новые терпкие ощущения, запахи ран, смерти, пота и желания и, наконец, волны цветущей природы слилась с шумом прибоя любви.
*
Евгений Леонтьевич Гринев, бывший боевой офицер, подполковник, выпускник Омского пехотного училища, бывший афганец, который перешел пограничную речку молодым офицером в далеком 1984, нервно звонил своему начальнику, бывшему однополчанину Дроздову Александру Петровичу. Оба они несколько лет назад как-то нашли непыльную работу на службе СНБ Киргизии, в основном на зачистках.
– У меня неприятности.
– ?
– У второго четыре трупа, первый джип угодил в пропасть, Васятка побежал, наших там было пятеро.
– Засранцы!
– Козла не видать, виден кровавый след, далеко не уйдет, газик в лом.
– А, однако ты обмишурился. Ищи! Целых двенадцать бойцов, в двух джипах, пять и семь, действуй, сам понимаешь. Да, скажу сразу, пацаны были самими лучшими.
Гринев перевел дух. Только что Васятка сообщил, что, увы, все пятеро остались лежать на дне ущелья вместе с полусгоревшим первым джипом.
– Два года по контракту, и так вляпаться, – подумал Гринев.
Четверо ребят из третьего джипа были совсем никудышные. Руководил теперь ими Васятка, родившийся в деревне, который некогда попал солдатом на чеченскую войну и дослужился до старшего сержанта, когда его пригрел Гринев.
– Найди и жди. Он где-то недалеко. Возможно, есть напарник. Через двадцать минут приедут пацаны. Твоя задача: не дергайся, чтобы не убежал. Трое пойдут налево, а двое направо. Патроны не жалеть. Быстро!
Васятка, Василий Григорьевич Мальцев, ходил на зачистки или, как он говорил, «на разборки» уже раз двадцать: туда, где ходит смерть, где каждое мгновение в сотни раз ярче, чем серые безрадостные тусклые годы, где страх и адреналин сильнее наркотиков. Да, там была война, но, если честно, он её любил.
Тишина. Бойцы медленно заходили в колючие кустарники, осматривали огромные камни, щели и овраги. Они чувствовали, что зверь рядом, он ранен и очень опасен. Обе группы сошлись у ручья. Нервы были на грани срыва.
И вдруг…
*
Первая конференция под названием «Бесконечное здоровье 2015», 21–23 мая 2015, началась ровно в десять часов по адресу: Набережная Ти Цдин, в здании Клуба Де Гонконг. На небольшой экспериментальной конференции были заявлены фирмы из тридцати пяти разных стран со своими докладами. В основе конференции-выставки лежала идея собрать все, что связано с увеличением длительности жизни человека. Само собой разумеется, традиционная современная медицина занимала большую часть конференции. Подобно реальной жизни, все эти направления были востребованы на сегодняшний день. Это отражалось прежде всего в большом количестве докладов, которые были разделены по секциям.
Основной интригой выставки были жаркие дискуссии между обороняющимися крупными фармацевтическими компаниями и голодной стаей мелких непримиримых представителей альтернативной медицины, таких, как акупунктура, гомеопатия, иридология и так далее.
Уже с утра в четверг в фойе конференц-зала произошла шумная стычка.
Очень хорошо одетый джентльмен с лощеными манерами, господин Арнольд Лангбо, представитель совета директоров известнейшей компании Джонсон и Джонсон, пытался их усмирить:
– Вы знаете, мы ведь вас даже уважаем! Вы идеалисты! Ваша проблема – это отсутствие денег. Неужели вы не понимаете, что все гораздо сложнее?
– А вы!!! – громко закричал моложавый мужчина, известный в области альтернативной медицины, доктор Элштейн из Австралии. – Вы всего лишь серые среднестатистические мыши! Вы не способны быть честными и свободными. Вы просто посредники между вашими хозяевами, дорвавшимися до больших денег и власти!
– Конечно, я понимаю вас. Но мы реалисты. И не нужно увеличивать накал. Мы практики. И прошу вас не повышать голос!
– Знаете ли, самое страшное то, что вы даже не краснеете, когда так невероятно врете. Вы лгун!
Можно было увидеть, как разъяренная толпа докторов сначала подталкивала друг друга локтями, затем седая голова профессора слегка задергалась, очевидно, ему чуть-чуть передалась кинетическая энергия от альтернативщиков.
Это было неслыханно!
Господин Лангбо вспомнил, что в 1967 году он был капитаном университетской бейсбольной команды. За последние сорок восемь лет ему не приходилось использовать эту технику, но она дремала в его подсознании. Ему удалось нанести несколько удачных ударов по подбородку доктора Элштейна, затем он быстро разобрался со своим классовым врагом, доктором Луи Броуэром, известным специалистом по молекулярной биологии и гомеопатии, который защитил диссертацию в университете Рене на тему: «Отношения между врачами и обществом», где высказал массу колкостей в адрес фармацевтических компаний.
Господин Лангбо наконец горделиво покинул немногочисленную группу дерущихся, успел увидеть двух полицейских, которые почему-то медленно проходили мимо, но тут в его руку вцепилась зубами жена доктора Элштейна и стала больно лягать по его ногами. Господин Лангбо взвыл.
Эта была не женщина, это была медуза-горгона и фурия. Хрупкая на вид дамочка по имени Мария-Тереза, полуфранцуженка-полулитовка, недурно играла в женский футбол, была мастером по фехтованию и вообще-то любила доктора Элштейна. И поэтому у господина Лангбо шансов не было.
Часть докторов была в полном недоумении, некоторые хлопали в ладоши, а некоторые улыбались.
*
Конечно, скандал был вопиющий. У интеллигенции, да еще на таком форуме, в таком виде, это редкость. Там намного больнее кусают втихомолку, и в этой тине тонет больше людей, чем в открытой схватке, где есть честь и ясность поединка. Организаторам повезло, что рядом не было журналистов, им было выгодно это замять, иначе могли бы возникнуть некоторые санкции.
За всем этим внимательно наблюдал человек в шляпе с широкими полями. Затем он проследовал в большой зал и устроился в восемнадцатом ряду.
Первый день был самым насыщенным и, конечно, представительным. Шестнадцать докладов должны были максимально осветить проблему. Если в середине девяностых прошлого века инвесторы по всему миру были готовы вкладывать в увеличение продолжительности жизни сумму в сто тридцать миллиардов, то на сегодняшний день эта сумма увеличилась почти в пять раз. Две трети инвестиций вносилось в виде бюджетных средств развитых государств, включая здравоохранение и военные разработки. Треть вкладывалась частными инвесторами в разных странах. Ведущую роль США в этой теме нельзя было переоценить. По различным оценкам, эта страна вкладывала около шестидесяти пяти процентов всех средств в программы по увеличению продолжительности жизни.
Неудивительно, что первый доклад зачитал представитель департамента здравоохранения США известный доктор Гарри Посман, который быстро и уверенно засыпал публику красочными графиками и гистограммами, по которым получалось, что в ближайшие годы среднестатистическая продолжительность жизни граждан США должна была уверенно перейти столетний рубеж.
*
Под убаюкивающий голос доктора Посмана черная фетровая шляпа Гельмута фон Ноймана слегка качнулась и вздрогнула. Боль началась с пенсне Посмана, а затем пошла по обоим боковым рядам зала конференции. Гельмут знал, что он может не успеть. Его правая рука нащупала спасительный карман брюк, где у него лежал целый пакет эндорфинов, включая некую экзотику типа Рока-мол или таблеток Залдиара. Он цеплялся за этот спасительный мешочек зная, что это не поможет. Огненная боль стала медленно обходить с обоих флангов.
Через день у Гельми был бы день рождения. Мальчишке исполнилось бы шесть лет. Он подсмотрел у папы пару подарков. Хотя папа появлялся редко, он не забыл про день рождения. Да, это была мечта: компас и бинокль! В тот день воспитательница тетя Ханна организовала экскурсию. «Экскурсия» – это был шум и гвалт, флажки, переход через улицу, целый мир.
Когда завыли сирены, Гельми зажимал кулачки, изображая бинокль. Пока тетя Ханна торопливо загоняла детей в убежище, Гельми считал самолетики, и запомнил тогда, что их было почему-то очень много. Он тогда заигрался. У каждого мальчишки в те времена было «оружие»: палка, деревянный пистолетик, а у особых счастливчиков игрушечный шмайсер. Гельми мечтал, что его когда-нибудь представят к награде за его подвиг и он стоял бы перед строем рядом с отцом.
В результате он замечтался и замешкался. Это его спасло. Тетя Ханна больно схватила мальчишку и побежала к глубокому входу в убежище. В коридорчике у входа воспитательница стала громко окликать и искать группу, когда земля задрожала и свет погас. Это было подобно землетрясению. Казалось, что приглушенные толчки взрывов были совсем рядом. Посыпалась штукатурка, и из сводов вываливались кирпичи и камни. Тетя Ханна, больно держа мальчишку, металась по убежищу, с трудом продираясь через людей и, наконец, услышала детский плач и крики детей.
Что потом Гельмут увидел, человеческая душа не способна ни постигнуть, ни забыть. Это будет приходить в черных кошмарах всю его жизнь, и, если небеса существуют, останется его вечным императивом.
Как будто само солнце со своими пертурбациями ворвалось в земную твердыню с целью испепелить все живое. За эти доли секунды Гельми успел увидеть, как мгновенно, подобно факелам, сгорали и его маленькие друзья и взрослые. Он видел, как бушевало невиданное пламя, корчились люди, пузырилась и лопалась человеческая кожа и прямо на глазах уменьшались в размерах их тела. А потом с обоих сторон к нему подступил адский огонь, и Гельми истошно заорал, когда вспыхнули его волосы и ресницы и пронизывающая боль стала затмевать его сознание, когда он буквально провалился вместе с тетей Ханой в щель перекрытий, и этим она спасла жизнь мальчишки, прикрыв его своим телом.
*
Мария-Тереза, или просто Мари, тридцативосьмилетняя белокурая бестия, успевала поглядывать и мимолетно улыбаться доктору Элштейну. Его доклад был четвёртым, и доктор очень хотел, чтобы он произвел фурор. Она победно поглядывала на второй ряд, где сидел покусанный господин Лангбо, успевала внимательно слушать длинный доклад, написанный по кальке янки, и поэтому для нее нудный, и с любопытством рассматривала странного человека в темном костюме и фетровой шляпе, лицо которого почему-то никак не удавалось разглядеть.
– Слушай, может быть этому типу плохо? – беззвучно прошептала Мари  Томасу, но он был слишком поглощен своим докладом.
В жизни Мари было многое: большие балы, преферанс до пяти часов утра, высокие оценки в различных университетах, шумные тусовки и умение дружить. Благодаря своему быстрому и живому интеллекту она с жадностью поглощала знания. Полтора года она проучилась в Техническом университете Мюнхена, около трех лет в парижском университете Сюд, полгода в Королевском колледже в Лондоне, а потом стала мотаться по разным штатам Америки и в результате стала профессором в свои тридцать четыре года. Она была разной.
Когда она впервые приехала в Париж из Вильнюса, был такой прикол. Она попросила по-французски старикашку-профессора дать ей конверт. Там были еще студенты. У старикашки вылезли глаза на лоб. Он сказал буквально:
– Мадемуазель, вообще-то я согласен, но почему зеленый?
Народ выпал в осадок. Дело в том, что «верт» переводится как зелёный, а «кон» – это разновидность французского жаргона, который можно перевести как женский половой орган.
*
В следующем докладе сообщалось о новостях в области гормонального состояния взрослого человека и дефицита гормонов при старении. Уважаемый доктор медицины Марк Гордон из Чикаго ярко рассказал о последних гормональных достижениях анти-старении. Несмотря на его вдохновенный рассказ, она краем уха сумела отделить агнцев от козлищ. С двадцатых годов многие ученые стали использовать гормоны для различных целей, в том числе и для замедления старения. Настоящий расцвет этой науки произошёл в семидесятых годах, когда стало возможно трансформировать гормоны. Теоретически это могло бы постоянно препятствовать разрушению гормональных центров, и жизнь человека могла бы увеличиться на десятки лет. Но экспериментаторам пока удавалось лишь на которое время восстанавливать частичные нарушения гормональных центров.
*
Мари боковым зрением зафиксировала некое движение у входа в аудиторию, где типичные копы в штатском внимательно рассматривали публику. Её догадка подтвердилась, когда в проеме на мгновение вновь мелькнула полицейская фуражка.
Во время кофе-брейка чета Элштейнов стала центром притяжения. Эта прекрасная пара была и моложе, и свежее, и светлее, и выглядела демократичнее, чем тяжеловесы-фармацевты, терапевты, эндокринологи и иные традиционалисты. И если сам доктор Элштейн умел излучать добрую ослепительную улыбку, то её улыбка несла тайну древних аристократий прошлых воплощений.
*
Лобби явно разделилось на два полюса. Господин Лангбо мрачно посматривал на стайку этих выскочек, и он чувствовал, что его душа требует сатисфакции. Его активно поддержал коллега из компании Рош, Даниэль О Дэй, специалист по молекулярной диагностике.
– Во-первых, это возмутительно, во-вторых, необходимо сделать соответствующие выводы, в-третьих, если каждый будет отстаивать свои права подобным образом, мы будем активно лоббировать закрытие таких направлении на высоком уровне. Толерантность в науке будет исчезать и она, наука, вообще просто рухнет, поэтому все-таки необходимо сообщить об инциденте в полицию или хотя бы потребовать ответа в оргкомитете.
– У нас хватит сил закрыть направление полностью.
– Дасс!
Вообще-то говорить о этом было не принято. Компания Джонсон и Джонсон была одной из трансконтинентальных всесильных компаний. В некоторых странах она входила в олигархические группы современного мира. Эта компания играла роль первой скрипки в некоторых небольших странах и была почти сама власть. В некотором роде Элштейны рисковали своим благополучием.
*
Приблизительно в ста пятидесяти лабораториях по всему миру были исследованы многие тысячи пациентов, обладающих даром предвидения. Выяснилось, что каждый среднестатистический человек обладает способностью видеть будущее с показателем около ноль целых пять десятых процента. Когда в черно-белой жизни Томаса появилась Мария-Тереза, её образ нежданно-негаданно засветился миллионами цветов и оттенков. Пока он круглосуточно читал, писал научные статьи, торчал в лабораториях университета или ездил на различные конференции, он еще не осознавал, что в его судьбе появилась она, его половинка.
Он был достаточно амбициозным. Еще в школе, где он учился в небольшой деревне Остейл-Швабенер недалеко от Мюнхена, он мог часами ходить по огромному лесу Эберсберг, придумывать разные странные теории и вдохновенно рассказывать о них своим приятелям. Томас понимал, что при определенных условиях мог бы создать что-то большое.
*
Мари могла неистово играть в женский футбол во время дождя и носить выцветшую футболку на своих собственных лекциях. Была весна, они, грязные и мокрые после тренировки, смеялись и ели промокшие от дождя хот-доги. Затем, кажется, прошло пятнадцать минут. Томас шел по главной аллее и краем глаза увидел Её. Он начал судорожно протирать очки. Она была другой, он никогда не видел её в таком костюме, она шла, подобно королеве с другой планеты, и вся его предыдущая жизнь показалась темным серым пятном. Она прошла мимо остолбеневшего Томаса, едва кивнула ему и направилась к белому шестиметровому лимузину Бентли Арнаж Муллинер ценой около миллиона долларов. Томас тупо поглядел на этого высокого бойфренда с Беверли Хиллз и поплелся восвояси.
В тот же вечер, после безуспешных попыток дописать очередную статью о гиперполяризованном криптоне, он впервые напился вдрызг вином Ромеро. Видимо она что-то почувствовала и позвонила ему в час ночи из Беверли-Хиллс после вечеринки. Это был самый долгий разговор в его жизни, который продолжался пять часов.
Конечно, этот парень был твердым орешком, но ей удалось вырвать клещами из него самые главные слова. Сорок шесть пар хромосом в каждой клеточке впервые в его жизни полностью расплелись и снова скрутились, превращаясь в единый организм.
Если до своих тридцати пяти он был самим собой, то теперь, когда её не было рядом, или ей было плохо, или она злилась на него, он начинал тосковать. Однако в любви всегда один целует, а другой только подставляет щеку.
*
В 4 часа восемь минут утра 21 мая 2015 года в полицейском участке на улице Квин-стрит был принят звонок из клуба Де Гонконг. Звонил в соответствии с инструкцией охранник, который услышал подозрительный шум в одном из помещений. Полицейский наряд прибыл к клубу через шесть минут. Охранник кратко рассказал, что он услышал неожиданный непонятный шум, возможно глухие удары, потом они затихли. Сколько длилось? Возможно, три-пять минут. Дверь была закрыта в 22 часа. Ключ был постоянно у охранника. Пожарная лестница была всегда закрыта.
Сержант Лейн Тат Кейнг с полицейским карабином M4 медленно двинулся к двери слева, а лейтенант Фунг Сиу с классическим детективным кольтом 38 справа, профессионально и бесшумно прижимаясь к стенке. Было тихо. Полицейские прислушались к тишине. Сиу осторожно повернул ручку двери и она подалась. Лейтенант прыгнул в темный проем, пытаясь найти выключатель.
Ужас, который смотрел на него из темноты, из тишины, охватил Сиу и пробегал страхом по позвоночнику. Он чувствовал, что враг, который решает, будет ли он жить, рядом. Сердце его бешено колотилось. Внутренним зрением ему показалось, что вокруг летают черные тени. Лейтенант попытался себя успокоить, но вдруг он увидел нечто, смотревшее прямо на него. Сиу громко крикнул и двинулся вперед. В то же мгновение в дверной проем с криком «Полиция!» бросился сержант Лейн с карабином и с фонарем в руках, благородно пытаясь, как его учили на занятиях, защитить офицера своим телом.
Повисла зловещая тишина. Полицейские чуть замешкались. Сержант заметил, как остолбенел с неестественно вытаращенными глазами и белым лицом лейтенант Сиу,
– Что там? Вроде померещилось.
Лейтенант глубоко вздохнул.
Он тоже зажег фонарь, и полицейские стали с обеих сторон обходить стеллажи, внимательно рассматривая черные ящики. Оба встретились в центре зала.
Обоим приходилось видеть смерть в разных обличьях: людей со смертельными огнестрельными ранами, утопленных в мазуте, задушенных цепями и раздавленных тяжелыми грузовиками. Но то, что они увидели, было невероятным.
Перед ними стоял человек без кожи и в ужасной тишине капала кровь в багряной пене. Выпученными белками смотрели глаза. Было не по себе от того, что они смотрели на полицейских почти осмысленно. Остолбеневшие лейтенант Сиу и сержант Лейн рассматривали эту жуткую картину, когда труп стал медленно падать прямо в объятия офицера. Уже во второй раз Сиу громко закричал. Очевидно, нервы у лейтенанта сдавали.
*
Лейтенанту Сиу было двадцать семь лет, когда он пришел в полицию. Он заканчивал медицинский колледж по отделению стоматологии. Пока он учился, ему приходилось работать на скорой помощи и в приемных покоях. Он был четвертым ребенком в семье и долго искал себя.
Все знают, как сложно получить теплое местечко в стоматологии, тем более, если ты без связей, живешь в старых постройках Новых Территорий и твои родители перебиваются с хлеба на квас. Попытки организовать «черный» стоматологический кабинет в заброшенной кухне соседей, которые отправились на заработки в Иллинойс, не удались. Кухня с ободранными стенами, неровным полом с затоптанным линолеумом и огромной чугунной раковиной образца шестидесятых годов прошлого века никоим образом не увязывалась со стерильностью нынешней медицины. Редкие клиенты были в основном из его же квартала. У них не было денег, и случайно вырванные зубы в результате не окупали бизнес, тем более, что они старались просить его сделать это в долг. Конечно, для Сиу это был вариант, тем более, что он начал подумывать о женитьбе.
*
Враг притаился и был где-то рядом. Мозг лейтенанта лихорадочно работал в поисках правильного решения.
– Найди запасной выход, он один, заблокируй и будь там, – прошептал он сержанту Лейну. А сам метнулся к входу, одновременно нажав кнопку вызова на рации.
– Убийство, клуб Де Гонконг!
Впопыхах он выскочил из этого мрачного помещения, громко выкрикнул крепким гонконгским сленгом охраннику.
– Дайгуа! Стоять! Здесь убийство! Стрелять на поражение!
Сиу рутинным движением проверил свой кольт и фонарь и двинулся в сторону черной неизвестности.
«Овцы ищут запах травы, а не траву», говорит старая китайская пословица и после страха остается только отупение. Лейтенант стал методично обходить ряды стеллажей с мрачными черными ящиками. Во второй раз он едва взглянул на бедолагу. Сержанта Лейна он нашел на том же месте.
– Никакого шороха?
– Никак нет!
Оба полицейских стали медленно и методично обходить стеллажи.
– Кто там? Выходи! – громко и отчетливо сказал Сиу.
В ответ – безмолвие.
Ему показалось, что где-то запищали полицейские машины. Сержант оторвался на несколько шагов вперед.
И тут тело лейтенанта одеревенело. Он невероятным усилием воли медленно повернул голову назад. И прежде, чем лейтенант разглядел это видение, он выстрелил. Вместе с выстрелом вернулись движения и звуки жизни.
Со всех сторон топали полицейские, охранники, выли сирены и появился яркий свет. Лейтенант на мгновение снова увидел зловещий силуэт и он бросился в погоню.
Капюшон выскочил из запасного выхода.
– Он перехитрил меня, – подумал полицейский.
*
Они бежали по бесконечным пыльным коридорам клуба, по кухне и цеху готовой продукции, по бильярдным, залам апартаментов, затем выскочили через помещения игральных автоматов в сад клуба, стали петлять вдоль улицы Моди Роад, а потом по центральной части Цим Ша Цуи Коулона.
Однажды Сиу сумел занять третье место по бегу во время ежегодных соревнований полицейских участков и ему дали грамоту, даже небольшую премию, поэтому он был уверен в своих силах.
В тумане раннего утра гавани, с пистолетом наготове, он задевал и крушил палатки уличных торговцев, уборщиков и портовых грузчиков. Он впервые чувствовал себя настоящим терминатором с лицензией на убийство. По ходу к погоне присоединялись охранники-копы. Рыночники-велосипедисты с китайскими баулами рассыпали в ужасе помело, питахайи и карамболы.
– Чудное утро! – смутно пробормотал вслух Сиу и подумал о том, что возможно у убийцы был сообщник.
Погоня свернула в китайские кварталы с лабиринтами лестниц, черных ходов и щелями между строениями размером с китайца. Полицейский постоянно пытался разглядеть лицо мрачного капюшона, но безуспешно, хотя тот часто поворачивался к нему вполоборота, и, что удивительно, когда полицейский чуть медлил, тот как будто бы ждал.
*
Сиу вдруг вспомнил как еще мальчишкой он работал целое лето по изготовлению тары, в результате чего купил себе старое короткоствольное ружье за семнадцать юаней. Он носил его на охоте под курткой и как-то преследовал целый день старую умною лису. Та ходила кругами, запутывая следы, и, когда юный охотник выбивался из сил, она с интересом ждала. Когда же он пытался выстрелить, она начинала красиво мышковать. Лиса как будто знала, что попасть на таком расстоянии из обреза нельзя и куражилась.
Погоня забралась в старые жилые дома. Убийца кружил по крышам, запутывал полицейского, и Сиу стрелял. В какой-то момент ему показалось, что преступник попался. Тот метался в углу крыш на перекрестке улиц. Расстояние неминуемо сокращалось.
– Руки вверх! Лицом вниз! – скомандовал полицейский.
Капюшон неподвижно стоял спиной и тогда офицер выстрелил.
– Осечка!
Чудовище повернулось вполоборота и смех его был страшен. Высокими кругами тот исполнил невероятный танец смерти из смеси кемпо, и его нож танто заблестел повсюду.
– Неужели, все? – подумал Сиу.
Он отчаянно бросился на противника, но тот полностью владел ситуацией. Капюшон незаметно открыл крышку вентиляционного люка и ловко загнал в него полицейского, куда тот благополучно и провалился, подобно слепому котенку. Пока полицейский выбирался из люка и менял обойму, время было уже упущено. Он лишь увидел, как капюшон спрыгнул с крыши.
Чертыхаясь, лейтенант подскочил к краю крыши. Далеко внизу гудел широкий проспект и Сиу боязливо подошел к краю.
– Как же он прыгнул? – подумал полицейский, но тут же он увидел черную змейку прочной блестящей веревки, которую очень часто используют альпинисты.
Он лег по-пластунски, зацепился ботинками за ограждение крыши и увидел открытое разбитое окно, растерянное рыжее бородатое лицо, которое мгновенно скрылось.
Несколько мгновений лейтенант пытался восстановить картину происходящего. Скорее всего, преступник привязал длинную веревку к ограждению, спустился по веревке, раскачался, разбив окно ногой, а потом каким-то образом обрезал часть веревки, поскольку видна была ниже крыши только её часть. Видимо, капюшон постоял на подоконнике, взялся за веревку и перерубил её чем-то, оставив около четырех метров. Офицер предположил, что это был нож.
– Это будет прекрасная улика, – подумал он.
Любой полицейский прекрасно знает, что веревка вообще не используется в полиции ведущих стран. Однако, Сиу хотел быть очень хорошим полицейским. Вместе с товарищами он изучал в течении двух лет действующую японскую систему связывания веревками противника под названием «ходзёдзюцу», которая используется наряду с наручниками. Эта жестокая средневековая система и сегодня прекрасно используется на востоке как дополнительное устрашение. Не теряя ни одной секунды, полицейский повторил трюк противника. Он привязал конец своей веревки цвета индиго в том же месте, медленно сполз с крыши, одновременно сильно раскачиваясь, и после нескольких попыток с грохотом влетел в окно. В полутемной обшарпанной комнате с пыльными циновками в углу стоял бледный бородач, держа в руках кусок длинной трубы. При виде полицейского в форме он невнятно показал на соседнюю дверь. Сиу проскользнул через темный цементный коридор. Дверь квартиры была открыта. Лейтенант долго бродил по темным комнатам, пока не услышал подозрительный шорох. Громким низким голосом он крикнул «полиция», успев разглядеть просторную ванную комнату, а в ней полураздетую толстую черноволосую китаянку среднего возраста, которая неожиданно мощным ударом огрела Сиу железной шваброй по голове и одним движением вышвырнула полицейского из ванной.
Он лежал на паркетном полу. Сознание медленно возвращалось к нему. Силуэт женщины со шваброй качался, двоился и троился, пока лейтенант не зафиксировал его усилием воли.
– Вангбадан! –  вырвалось у него.
Он дважды обежал весь этот мрачный дом, все тщетно. Несколько полицейских машин уже стояли по периметру здания и коллеги бежали к нему. Быть невероятно близко к опасному преступнику и не схватить его! Он стыдливо спрятал глаза и они были мокры от слез горечи поражения. Когда коллеги обступили его со словами утешения, полицейские увидели, что мундир Сиу изрезан на тонкие полоски. Он бросился к ближайшей полицейской машине, снял порезанный китель и рассмотрел каллиграфию. На старо-китайском языке были написаны иероглифы. Это было посланием убийцы.
*
Следующий доклад слушатели ждали с нескрываемым интересом.  Это было видно по существенному заполнению зала, оживлению аудитории и удовлетворённому потиранию рук. Статью под названием «Новые вопросы иммортологии» представил известнейший очаровательный старикашка господин Ванд. Его выступления давали не только заряд широчайшей эрудиции, но и искрометного незлого юмора. Эта весьма яркая личность сумела объединить чрезвычайно разношерстные исследования. Аудитории также импонировала смелость мысли. Прекрасный ученый, он не только никогда не пропускал статьи по данной теме, но внимательно отслеживал смежные отрасли, которые могли бы быть привязаны к теме долголетия. Он мог вдруг приехать в какую-ту дыру на семинар по какой-либо теме в Эквадорских Андах, дискутировать до хрипоты, снимая и надевая пиджак, нервно теребить подтяжки и неожиданно исчезнуть в горах Жаолин, где до сих пор варят зелье Линчжи.
*
Конечно Мари подумала, что противный старикашка может затмить всех других ораторов. Она внимательно посмотрела на пунцового Томаса с горящими глазами и успокоилась. Его лаборатория также подготовила неплохую бомбу, во всяком случае аудитория вряд ли разбежится по другим залам.
Параллельно она внимательно отслеживала движения странного соседа с шестнадцатого ряда. Во-первых, рядом с ним сидела рыжая лахудра, во-вторых, та оказывала ему массу знаков внимания, возможно фальшивых, и в-третьих, выглядела чуть испуганно. Глазеть на людей скрытно, чтобы они этого не заметили – это чрезвычайно редкий талант.
При этом используется особая техника. Если ты в движении, то идешь, как бы нарочно не видя никого, или даже специально смотришь в другую сторону. Однако, на самом деле незаметно оглядываешься по сторонам. Если ты находишься в компании за столом, используется особо изысканный способ техники интриги. Ты ведешь оживленную беседу, не обращая никакого внимания на соседа, и в сотую долю секунды, когда ты моргаешь, оцениваешь партнера холодным взглядом. Кроме того, у неё был таинственный приобретенный особый талант, которым она очень гордилась. Еще в школе, когда её одноклассники достигали возраста тинэйджеров, она случайно нашла у отца дома, когда он временно отсутствовал, странную ксерокопию с грифом «секретно» под названием «Инструкция. Понимание речи по движению губ. Дистанционный перехват разговора. Использование биноклей, кинокамер на большом расстоянии от говорящего». Она залпом прочитала или даже, можно сказать, проглотила эту инструкцию. И через год она начала читать по губам. Когда она уехала в Штаты и активно осваивала язык, она не только не растеряла это тайное оружие, но сумела многократно развить этот особый вид наблюдения и странный характер понимания речи.
Мари отслеживала как эта секретарша засовывала ему в рот большие белые пилюли, как менялся у него цвет лица от бледного воскового до коричнево-бронзового. И как рыжая стерва впивалась испытующим взглядом во всех слушателей, озирая полутемный зал.
*
Когда г-н Ванд затронул некоторые новейшие вопросы, касающиеся ведущих к потенциальному существенному увеличению продолжительности жизни недавних новомодных открытий, неожиданно громко выступил Леон Касс, глава комитета по биоэтике.
– Если вам, уважаемые леди и джентльмены, вдруг удастся достичь резкого увеличения продолжительности жизни, это будет просто катастрофой, которую можно будет сравнить со второй мировой войной, расовым геноцидом или ядерной войной. Будет нарушено самое главное право человека. право на жизнь, возникнет преимущество одного человека над другим. Очевидно, что достаточно быстро возникнет некая группа, назовем её «бессмертные», которая узурпирует саму власть, появится некий клуб кащеев, вход в который обычному человеку будет навсегда заказан. Это будет не только величайшей несправедливостью, ведущей к войнам и демографическим потрясениям. Господа, сама демократия на западном полушарии может разрушиться и даже привести запад к тоталитаризму. В наших силах пока ещё оценить эту новую катастрофическую угрозу, дабы раньше времени не открыть ящик Пандоры!
Пронзительный голос Касса на миг привел многих ученых в замешательство. Но такова природа человека, любопытство хомо сапиенса всегда одерживало верх над доводами разума и его внутренним моральным кодексом. Историю человечества можно уподобить ребенку, которому, чтобы познать что-то, обязательно надо сломать дорогую игрушку. Этот лучезарный Махат, плохой тинейджер, склонен и способен безжалостно уничтожать цветущие цивилизации, организовывать концлагеря с целью убить половину населения или незадачливо сбрасывать на города ядерные бомбы.
*
Разговор перешел в длительную вялую перебранку.
Мари начала слегка скучать. Рыжая лахудра продолжала что-то наговаривать и трясла головой. Это было интересно. Мари села поудобнее, как бы вполуоборот, частично опустила веки и подготовилась к дистанционному разговору.
– Ты что, не понимаешь?
– Перестань истерить!
– Они только что были у нас, переворошили половину ящиков и тут их застукал Зик.
Шляпа вопросительно качнулась.
– Ну, а чемоданчик? А ты проверяла? Ду бист верфлюхте мунд!
– Скотина! – Мари вздрогнула, услышав от девушки чистое русское слово безо всякого акцента.
– Ох, как интересно! – подумала она.
В этот момент Мари отвлеклась, поскольку данное собрание перешло в стадию громких выкриков. Некий огромный кантор, как она сразу его окрестила, наполнил аудиторию громоподобными раскатами:
– Апологеты неодарвинизма, уважаемые трансгуманисты, к сожалению, вы видите свои сложные исследования только через чрезвычайно узкие окуляры. В 1968 году, когда я проходил сержантскую службу, я случайно оказался в Пентагоне. Вдруг неожиданно завыли сирены и через двадцать минут Соединенные Штаты едва ли не исчезли с карты Земли. К счастью, оказалось, что это была ложная тревога. Очередная новая опасность для человечества может оказаться во много раз страшнее ядерной войны. Неизбежно возникновение нескольких небольших групп бессмертных, подобно закрытым клубам, после нескольких ожесточенных битв победит одна из них. И эта группа, скорее всего, превратится в олицетворение величайшего вечного зла человечества. Можно перефразировать притчу о Вавилоне: если обычная человеческая жизнь никогда не дает возможности достроить свою вавилонскую башню, то по отношению к носителям зла самой природой придуман всем известный и чрезвычайно эффективный способ всех уравнять. Более того, даже ваша прикладная практика увеличения продолжительности жизни, которая кажется вам весьма безобидной или даже пафосной, рано или поздно может начать давать серьезные сбои, вплоть до вырождения каких-либо семейств. Изучайте историю, господа, назад к первобытной природе!
*
Видимо, этот кантор задел самую сокровенную фундаментальную струну данного сообщества. Начался замечательнейший кипеж. Мари искренне развеселилась. С профессиональной многолетней практикой лектора она мимолетно оглядела зал. Некоторые простодушно гоготали, другие не могли понять, о чем идет речь, а иные были весьма недовольны.
Тем не менее, от неё не ускользнули мрачные напряженные лица странной пары. Оба собеседника случайно идеально расположились рядом с ней.
*
Этим материальным миром правит случай. И поэтому человек то парит в своих заоблачных далях, то плачет горькими слезами, разбивая вдребезги свои надежды. Еще ранним утром ты веселился на престоле со своим особенным акцентом, а уже поздним вечером вдруг налетел страшный самум, и ты уже никак не можешь встретиться с тем человеком, которого любишь. Клоунада продолжается, проходит время, формы постепенно начинают омертвляться, и тебе самому мучительно постоянно держать форму, дабы не превратиться в грустного дурака-мима, особенно если у тебя секретная миссия.
*
– Они уже проехали. Но их останавливали.
– Кто!
– Обычный дорожный патруль.
– Шайссэ, звони!
Мари разглядела перекошенное яростное лицо грымзы и безысходное онемение покачивающейся странной шляпы. Что-то у них там произошло. Все её шесть чувств обострились. Несколько минут та нервно давила на кнопки мобильника, потом бросила его обреченно на соседнее кресло, приблизившись к шляпе в упор.
– Их арестовали!
Пара стала суетливо подниматься, последнюю длинную фразу она уже не смогла зафиксировать полностью, но некоторые обрывки речи она поняла, тем более, что Томас-немец иногда использовал такие вот фразы:
– Вербисс дих икс байних!
*
Наконец-то пришло время доклада Томаса. В нём было что-то первобытное, в его походке чудились германские захваты древних цивилизаций, а амплитуды спортивных коротких движений его энергичных сильных рук были совершенно не уместны для повседневной практики экспериментов ученого. Он оглядел большую аудиторию, протер стекла роговых очков и начал выступление. После стандартных нудных пассажей с розовыми очками под названием научное детство и отрочество, он перешел к делу.
Использование благородных газов в различных комбинациях после создания приемников магнитно-резонансных спектроскопов в семидесятых годах двадцатого века было не ново, как только в девяностых годах были построены промышленные аппараты с одним-двумя и более тесла. В течение пятнадцати лет он создал эффективную группу исследователей и научился делать МР-томографию частей тела человека с разными концентрациями благородных газов. Это было не просто, но он и его группа запатентовали несколько значимых изобретений. Перспективного профессора стали часто приглашать в лучшие университеты в разных странах. Его белокурая муза также была в своем роде выдающимся специалистом по магнитно-резонансной спектроскопии и несла звание профессора заслуженно. Все складывалось неплохо и слушатели с большим интересом внимала его прекрасному докладу, где его система исследований частей тела человека ин виво была названа многими специалистами выдающимся достижением начала века. Томас триумфально оглядел зал. Он, конечно, заслужил аплодисменты. Этот победоносный профессор протирал свои роговые очки, улыбался и смотрел на аудиторию.
*
Однако ученый способен пролезть в любую щель самомнения и гордости. Нехорошая лихорадка самолюбия, облаченная в мантию пыльных научных трудов и званий, в течение трехсот лет пустила ужасающие побеги. Под покровом тайного желания быть могущественной и владеть империями, наука научилась выходить сухой из воды в вопросе нравственного императива добра и зла. Если в древних империях искушения от плодов научных изысканий были поставлены под внешними и внутренними взорами неких самоограничений, то в бытность последних трехсот лет все одежды были сорваны. И если в древних столетиях, называемых веками героев, где войны были уделом удали воинов, а выживание имело смысл как продолжение жизни, то последние столетия привели к массовым убийствам, геноциду народов, к мировым войнам, холокосту и глобальным противостояниям. Жернова тоталитарных систем создали целые системы институтов для уничтожения друг друга по системе домино. И тогда война стала неотличимой от науки и наука стала продолжением войны. Удачливая часть ученых обременилась славой и материальной просперити. Главным грантом ученого двадцатого века стала нобелевская премия, учрежденная мрачным изобретателем динамита.
*
Все это промелькнуло в сознании Томаса. Пока проходили короткие мгновения славы, он отчетливо понял, что эти секунды были развилкой судьбы, и последствия этих пяти минут могут стать бесконечно непредсказуемыми для него и его семейства.
Началось это в феврале 2003 года. Ему тогда пришло в голову попробовать просканировать клеточные мембраны живых клеток при очень высоких концентрациях инертных газов с целью попробовать создать некий особый микроскоп для клеток. Он занимался этим между делом, да и сама идея была почти безнадежная. Однако за пару лет упорных трудов ему удалось сделать первый фильм о живой ткани тонкого слоя с высоким разрешением и длительной экспозицией. Впервые он заметил суточные короткие импульсивные изменения в мембранах клеток. Особенно хорошо эти изменения были видны в кожных покровах. Это была не просто регенерация клеток, а нечто иное.
Он попросил Мари особо не светить тему. Она, со своим практицизмом, запрятала эту работу в дальний угол в отдельной комнате, надыбала дополнительный сейф, а ключи носила при себе.
После десятков экспериментов он понял, что этого не может быть. Более того, сами эксперименты противоречили здравому смыслу. Получалось, что в какое-то короткое мгновение клетки как бы рождались заново, а ему удалось обнаружить этот неуловимый центр сборки. Он перечитал заново кучу теорий, числом около трехсот, включая генетические теории, свободнорадикальную теорию, теорию расходуемой сомы Кирквуда, интересную теломерную теорию, а также фонтанную лунную теорию и утвердился в том, что он близок к констатации невероятного открытия микромира. Получалось, что само время на миг превращалось в произвольную производную от этого неуловимого центра сборки. Он назвал это явление «краткосрочными фонтанами времени».
Однако любой хороший ученый – это, прежде всего, разумный скептик. Для того, чтобы замахнуться на само время, на глобальное изменение представления о микромире, должен быть соответствующий удар. И он честно искал в известных многочисленных теориях объяснения своим экспериментам, но тщетно.
Природа спрятала тайну времени так глубоко, что её обратимость и произвольность открывается только в глубоком сне, и в эти секунды время может возвращаться назад, а клетка помнить о своем будущем. В течение года Томас повторял с остервенением эксперименты. Он осунулся, похудел и почти не спал. Он не верил собственным глазам. Неожиданный краткосрочный импульс мембраны мог вдруг выделить энергию, сравнимую лишь с энергией превращений атомов. Как же удается мембране не разрушиться в мгновение? Он подсчитал, что в момент краткосрочного фонтана времени выделяется энергия в сто раз мощнее, чем энергия сгораемого каменного угля. Через пару лет его упорнейших исследований ему удалось чуть продвинуться к новой, пока не ясной, мембранной теории. Эксперименты показывали, что данные явления проистекали в несколько сот раз сильнее в эпителии. После бесконечных проб и экспериментов он научился транспортировать особым образом ничтожный кусочек кожной ткани на внутренние органы, дожидаться мгновений фонтана времени и обработанная часть органа молодела на глазах. Но это не только не укладывалось во все действующие современные теории, это был вызов, к которому сам Томас не был готов. Ему нужно было самостоятельно отказаться от самого времени, от основ фундаментальной науки и от его, вообще-то, длительной успешной карьеры ученого. Получалось, что если существует эликсир бессмертия, то его тайна частично спрятана в кожных покровах, наряду с эритроцитами.
*
Томас и Мари засекретили эту работу, как смогли. Томас понимал, что он подошел к некому пределу тайны, за которым будут совершенно другие проблемы, а именно: этические, моральные и, возможно, религиозные. Он много раз начинал статью о новой работе, но каждый раз комкал в аффекте написанное. Но однажды в холодную весеннюю ночь две тысячи пятого года в её лаборатории неизвестными были украдены образцы и компьютер, на котором и делались исследования. Ситуация была безвыходная, и Томасу пришлось частично приоткрыть завесу его исследований. Он сообщил о исследованиях профессору Штейну, влиятельному шефу университета, и тот без лишних вопросов выделил самую безопасную секретную лабораторию на третьем этаже с постоянной круглосуточной охраной. Он посоветовал, если у тебя что-то есть – заявлять, при необходимости он поддержит. Профессор Штейн, с постоянной приплюснутой улыбкой, был в университете каждой бочке затычка. Периодически Томасу снился этот веселый норвежец, что будто бы он сам и устроил эту кражу. Этого не могло быть, но тихая университетская жизнь была полна всевозможной чертовщины.
*
Томас набрал полные легкие воздуха, отчетливо, громко и сжато рассказал аудитории о новых исследованиях.
– Получен способ управляемой регенерации живой клетки с помощью временного вживления кожных тканей во внутренние ткани человека, включая гиалиновые, фиброзные, веретеновидные, с мио-филаментами, клетки Беца, а также исчерченные мышечные клетки!
– Экспериментально вычислен положительный коэффициент регенерации внутренних тканей способом вживления кожных тканей с мнемонической величиной приблизительно квадрат «е».
– Теоретически показано, что можно не только эффективно восстанавливать пораженные внутренние органы и ткани, манипулируя толщиной и размерами поверхности скинбластеров, но и повторять это минимум до пяти раз.
Когда Томас волновался, он становился пунцовым, непроизвольно повышая голос, и его речь была чрезвычайно отчетливой, можно сказать, пафосной. Прекрасная акустика, которую создали предшественники тридцатых годов прошлого столетия, Фрэнк Райт, Оскар Нимейер и Ле Корбюзье, прибавляла этому некий дополнительный момент торжественности.
Уже направляясь к выходу, остановились и Оливия, и господин фон Нойман, который никогда не снимал свою черную фетровую шляпу. Все крыло анклава представителей могущественнейших фармацевтических кампаний привстало, а его классовый враг, Арнольд Лангбо, перед тем яростно жестикулирующий и обсуждающий с господином Даниэль О Дэй из компании Рош очередной омерзительный выпад со стороны доктора Луи Броуэра, так и замер с приподнятой рукой. Слева, в полутемных задних рядах, в которых перед этим слегка подремывал Герхард Бреннер, тот вдруг с грохотом встал во весь свой замечательный рост, пытаясь ничего не пропустить и судорожно извлечь айпод с целью записать это неожиданное выступление. Красавчик Кевин Эдварс в передних рядах инстинктивно начал следить за реакцией его ближайших конкурентов.
*
Когда смолкла замечательная речь Томаса, в зале достаточно долго висела тишина, а затем повсюду стали появляться какие-то хаотические движения. Несколько человек выстроились в некое подобие очереди, видимо, чтобы что-то записывать за ранее неизвестным светилом или примазаться к нему. Одновременно разные группы людей стали обсуждать выступление все громче и громче и, как апофеоз, аудитория взорвалась, задавая вопросы.
– Вы хотите сказать, что вы можете, в некотором смысле, омолодить отдельный орган?
– Вообще-то, да, пока лишь теоретически. Хотя некоторые небольшие эксперименты мы уже делали, и результаты были позитивные.
– М-м-дас, это столь неожиданный вариант. Это еще сто раз необходимо проверить, но вы хотите сказать, что это может опровергнуть предел Хейфлика?
– Думаю, что ответом будет лишь определенное количество экспериментов. Вообще-то мы сами смело предполагаем, что данный способ и направлен на управляемый обратимый лимит Хейфлика.  Более того, у нас даже есть определенные выкладки, говорящие о том, что способ дает момент управления лимитом Хейфлика, пока лишь на некоторые доступные нам органы.
– Невероятно! Вы думаете, что именно этим вашим странным маловероятным способом можно решить нашу общую главную проблему и выйти на рубеж ста пятидесяти лет? Ведь он хирургический, какой-то бесчеловечный, брр. Вашим методом, знаете, заинтересуется не только комитет по этике, но поднимется такой шум и гвалт по всему миру.
*
Красный как рак, сбивающийся на фальцет, Томас с трудом отбивался от наэлектризованной атмосферы зала. Как часто бывает, спасло его то, что пришло время обеда, иначе его разорвали бы на части. Слушатели решили немного изменить регламент и после обеда выделить двадцать минут на блиц конференцию.
Он шел к шестнадцатому ряду уже знаменитым. Это было видно и по провожающим его взглядам, и по приятной растерянности в зале.
Когда же он подошел к своей спутнице, взял её ладонь и эта прекрасная леди инстинктивно присела в реверансе, они услышали аплодисменты.
Это случилось. Они всегда должны быть близки к зениту славы. Это был лишь вопрос времени. У них было ощущение, будто бы они всегда прибывали в ожидании какого-то древнего снадобья. И что они наконец-то добрались до чего-то, что они ранее никак не могли найти.
*
Одетый в безупречный дорогой костюм, он медленно кругами шагал по просторному кабинету его собственной родовой резиденции с прекрасным видом на пролив. В нём было намешано четыре крови. Его бабушка по матери по имени Бейла рассказывала, что её род происходил из самых богатых еврейских родов Сассун и Калури в провинции Катор. До сих пор кое-где остались ветхие памятники их былых богатств с иероглифами. В 1949 году многочисленное имущество её семейства было национализировано. Семье с тремя детьми удалось чудом спастись бегством в Гонконг. Майа, дочь Бейлы, была средняя, и ей тогда было десять лет. Её отцом был венгерский промышленник по имени Иосиф Кишфалуди. Он организовывал горные концессии в Китае, удачно женился, из идеологических соображений оставил на время свои заводы на заместителей, специально приехал в Венгрию и ушел на фронт добровольцем на стороне нацистов. Однако почти сразу попал в русский плен. Правда, ему тогда удалось бежать. С 1945 по 1949 год он успешно занимался бизнесом. Чувствуя раскаты великого дыхания продолжающей китайской революции, он успел вывести большую часть денежного капитала в Гонконг.  Некоторое время он даже был офицером пехоты регулярной армии Чан Кайши. Набирая различных отчаянных головорезов, зачастую под покровом ночи, он различными способами занимался перетаскиванием активов его заводов. За три года ему удалось восстановить свою империю, правда сильно потрепанную. Но в 1953 году, находясь короткое время в Каторе по подложным документам, он был выслежен и зверски замучен особым отделом «Шей Хуэбу» маоистов. Майа очень болезненно переживала смерть мужа, её стали мучить кошмары красной опасности и она эмигрировала через Корею в Нью-Йорк. Она закончила Колумбийский Университет в Манхеттене и вышла замуж. Отец её мужа – ирландец, а мать – испанка.
Его огромный дворец, похожий на пирамиду, прятался в тенистом девственном лесу на высоком холме неподалеку от пика Виктории, с которого открывался захватывающий вид на весь Гонконг. Вечерело, через дымку постепенно исчезали волнующие нежные очертания архипелага. Южная ночь проглатывала быстрыми сумерками человеческую цивилизацию. Великий город зажигался мириадами рукотворных огней, смешиваясь с первыми крупными звездами.
Его подлинное имя никто не знал. Под разными двойными и тройными фамилиями он был подданным нескольких разных стран,. А имя его чаще всего было Майкл. В сводках и различных досье его большей частью называли «Махером». С подростковых времен прилепилось прозвище «Череп».
Он поднялся на холм с шестьюдесятью ступеньками и воцарился на огромное кресло, чем-то похожее на старинный трон. Горящие угли его черных больших глаз в середине огромной головы рыскали в поисках силуэтов невидимых бесконечностей.
Резиденция защищалась от непрошеных посетителей собственной вышколенной гвардией, сравнимой с охраной президента. Величайшая тридцатилетняя огромная подготовка к миссии по всему миру подходила к завершающей фазе.
Как поговаривал, по преданию, его дедушка, миллионеры тратят деньги, а миллиардеры двигают историю. Что история чрезвычайно сильно изменится, он гарантировал.
*
В течении пятнадцать лет сотни его фирм собирали со всего мира ингредиент «А». Десятки заводов, разбросанных в различных странах, под различными благовидными предлогами превращали компоненты «Б», «С» и «Д». Ингредиенты встраивались в новые полезные лекарства его мощных фармацевтических компаний. За огромные деньги ему удалось официально через частично коррумпированный таможенный пост в Аризоне вывозить и ввозить микроскопический элемент «Е» как молекулярную основу для ряда новых антибиотиков.
Его сумасшедший план был в основном сформирован, когда ему было тринадцать лет, когда он отчаянно дрался со шпаной, а потом с триадами. Уже в шестнадцать лет ему удавалось контролировать половину Гарлема. Когда его ближайший друг и соратник по имени Бэрик сдал общую сеть конкурентам, он в первый и в последний раз попал в полицейский участок. Через два дня Бэрик был убит в уличной драке. Молва сразу приписала, что это дело рук его банды. Дело приняло чрезвычайно дурной оборот. Для родителей это был шок. На юношу начали заводить уголовное дело. Бабушка Бэйла пропадала между участком, адвокатом и другом семьи, сенатором.
Об этой женщине можно сказать несколько замечательных слов. В свои шестьдесят она была неописуемо красивой цветущей женщиной, в которой чувствовалась порода. Летая на огромных скоростях на автомобилях и меняя их, как дорогие перчатки, она постоянно решала какие-то невероятные проблемы. Периодически за нею гнались целые своры полицейских. Однако часто они не только не штрафовали ее, но и прекрасно осознавали, с каким уровнем общения они сталкиваются. Это было не обаяние и не красота врожденного достоинства. Это было истинное спокойствие правильного мира, утраченного людьми. В конце общения они вставали навытяжку и провожали её длинными непостижимыми для них погрустневшими взглядами.
Не удивительно, что бабушка Бэйла, приехав в полицейский участок, вытащила мальчишку оттуда уже через четыре часа под подписку о невыезде.
*
После этого он никогда никого не посвящал в свои планы. Это было табу, которое больше не нарушал. И никто не мог увидеть целостную картину его огромной трансконтинентальной корпорации.
Махер вошел в свой виртуальный кабинет ценой в четыреста пятьдесят миллионов долларов. Необычное пространство было похоже на половинку скошенного яйца, напичканное всеми видам электроники. Его огромный мозг почти никогда не дремал. Даже когда он отдыхал, его левое полушарие спало, а правое придумывало красочные новые многомерные живые миры. И наоборот, левое досоздавало его новый праязык будущего.
*
Подавляющая масса людей никогда не заглядывает в будущее. И это очень мудро. Как говорится, если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Совсем немного людей способны строить свои планы на десять-пятнадцать лет. Единицы способны мыслить стратегически на пятьдесят-сто лет. Лишь он будет контролировать весь мир. Слабое место любых правителей – это время. Мгновения современных президентов ограничиваются сроками в 4-8 лет. Они успевают лишь осознать, что они сложные игрушки в руках олигархических элит. Древние властители, чаще всего, едва успевали повластвовать в полной мере. Жесткие войны и бунты не давали возможности раскрыть их собственное истинное предназначение. Редкие исключения подтверждают это правило.
Поэтому Махер замахнулся на само время.
Непостижимое, безразличное, холодное, пульсирующее время живым океаном закручивает веер бесконечных волн, невидимых водоворотов, уходя в пучину очередных поколений и миров. Человек рождается в муках и умирает в муках. И обретает одинаково вечный покой.
Но он будет единственным правителем, который насладится своим столетним правлением, вкусит плод, подобно библейским праотцам, и сам себе отмерит час, добровольно превращаясь в прах.
*
Миллиардер носил на себе единственный предмет, который нельзя было снять ни при каких условиях и которым он гордился. Специальный уникальный браслет, созданный в его лабораториях, был рассчитан так, что энергии семи видов заряда с лихвой хватило бы при любых условиях. В корпусе были запрятаны тридцать три триллиона байтов его деятельности. Он трижды сжал и повернул браслет, охватив его средним и большим пальцем правой руки. Сначала перед ним появился виртуальный броский многокрасочный пульт, а затем в огромной темной полусфере заиграл в реальном времени яркий разноцветный огромный шестиметровый трехмерный земной шар в масштабе один к двум тысячам.
Начался сеанс его работы, который, как правило, длился два-три часа. Махер никогда не поручал никому никакие оплаты и всегда делал это сам. Бухгалтер, шпион или даже любитель мог бы вычислить картину его операций и нанести ему непоправимый ущерб. Много лет назад он создал унифицированный оригинальный суперинструмент для оплаты тысяч его компаний, которому мог бы позавидовать сам Баффет, мудрец из Омахи. Для Махера бухгалтерия являлась чрезвычайно примитивной нудной работой. Но сегодня он был близок к гениальности. По всему пространству глобуса мелькали окна цифр, развешенные груды таблиц и банковских счетов. Глобус крутился, как сумасшедший мячик, выворачивался наизнанку, исчерчивался разноцветными стрелками. Он повернул и выключил браслет заученным движением. В мгновение исчез глобус и целый его мир. Череп был доволен, что ему удалось закончить работу за один час и 45 минут. У него осталось еще целых пятнадцать минут.
Он поднялся к своей открытой беседке, похожей на мини-арену. Наподобие трону, она увенчивалась поворачивающимся монументальным сооружением под названием 101.
В небе светились сотни звезд, а внизу, у подножия большого города, готовилось самое большое в мире лазерное шоу, которое было оплачено на девяносто три процента им самим. По тёмно-лиловому небосклону пролетел огромный болид и пересек яркой линией весь горизонт.
– Невероятно. Ведь это предзнаменование для меня! – подумал Махер.
В тот же миг появился огромный великан по имени Нефелим, который ведал охраной. На лацкане у него светилась чем-то похожая на значок шерифа бляха, которая умела менять цвет в случае опасности и распознавать особый код типа Морзе. Красная морзянка показывала, что опасность находится совсем рядом, в четвертой категории из пяти. Однако Череп не шелохнулся и первые аккорды лазерного шоу совпали с его первой юношеской короткой симфонией, которую он сам написал. И, как в детстве, он инстинктивно уставился в небо, где за крабовидной туманностью светилась она, единственная, главная черная звезда.
*
Полковник сидел на камне бухты Тай Там на острове Гонконг. Он понимал, что сегодняшний день будет одним из самых трудных дней в его жизни. Он совершил небольшую пробежку на пятьсот метров по красноватой косе через белесый молочный рассвет. У него было целых три часа для размышлений.
Следующий его ход можно было сравнить с искуснейшей шахматной партией или сложнейшим пасьянсом, где на кону стояла не только его собственная жизнь, но и нечто неизмеримо большее. Его мозг лихорадочно прокручивал десятки вариантов и сотни сценариев этой странной игры.
В небе кричали белые чайки. У обрыва неторопливо пересекла берег пара сереньких павлинов, которые, видимо, лишь по ночам превращаются в жар-птицу.
Вопросов было намного больше, чем ответов, но как кадровый офицер из военной разведки он давным-давно привык к этому.
Еще в детстве Дукс преуспевал во всех интеллектуальных играх, таких, как складывание спичек, шахматы и шашки, нарды, домино, кроссворды и пазлы. Он угробил полгода на сборку кубика Рубика, в чем весьма преуспел и даже стал уличным чемпионом в далеких восьмидесятых. Мозгу не хватало напряжения, и Полковник специально охотился за новинками и искал особенную изысканную пищу, выходящую за границы обычных барьеров смекалки.
Самое сложное было правильно разложить те пазлы, которые можно было бы назвать твердыми установленными фактами, подобными островкам истины. Отсюда можно было бы просчитать различные варианты с общим направлением линий, которые где-то должны были начать сходиться.
Информации к размышлению было достаточно. За одну поездку в течение десяти дней его пытались убить трижды. Первое покушение в гостинице было довольно прозрачным. Инсценировку, скорее всего, подготовила спецслужба Киргизии. Заказчик был кто-то из местной номенклатуры, скорее всего из западников. Но второе покушение!?
*
С невероятной болью он еще раз отдался самым страшным в своей жизни десяти минутам: как он очнулся под огромным, прозрачным синим небом, и как его израненное тело излечивалось неведомой силой сладкой истомы. Она целовала его безграничными безумными блуждающими поцелуями. И эта пара погрузилась в туман по имени любовь из золотого века, что сейчас является большой редкостью. И шумела трава, и стрекотали кузнечики, и они проваливались в бесконечную страсть. И как он услышал звук затвора. Он промедлил ту десятую часть секунды, потому что в этот миг она произнесла впервые единственное главное слово, которое звучит на всех языках мира. И он успел нащупать сайгу и увидеть, как в её прекрасное тело впивались толстые тупые пули. И он, залитый слезами, убивал этих ребят, выл и кричал, как безумный зверь. Он впервые хотел умереть.
*
Через час всё было кончено. Ребятишки были действительно никакие. Они пытались отстреливаться, но не могли попасть в него. И он перекрошил и передушил их всех через двадцать минут. Достаточно долго ему пришлось повозиться с Гриневым. У того где-то рядом было прикрытие, снайпер мочил профессионально. Ситуация была патовая.
Дукс заметил, как справа испуганно бежала олениха с олененком, которых Гринев не мог видеть. В безумной паранойе Полковник прошептал оленихе: «Я сделаю тебе немного больно. Но ты будешь жить». Он подранил самку в мякоть и она выскочила прямо к Гриневу. Дуксу хватило времени попасть тому прямо в голову.
На несколько секунд Дукс потерял из виду снайпера. Инстинктивно Полковник врубил маятник СМЕРШа, которым владел в совершенстве. Пуля снайпера прошла рядом с головой в десятках микрон от него и обожгла его щеку. Снайпер явно был сломлен. Вяло постреливая, он удирал в большое урочище. Он неуклюже выскочил к маленькому блестящему ручью. Последними двумя выстрелами Полковник раздолбил пружину СВД и выбил из рук снайпера винтовку.
Снайпер поднял руки, не поворачиваясь лицом к своей смерти. Полковник был страшен. Со своего первого смертельного боя в далеком 1985 году, за пограничной речкой, он был готов душить последнего врага голыми руками.
– Пушку убери, – сказал он безразлично, – френч снимай, драться будем.
Снайпер обреченно выкинул обойму пистолета Макарова из кармашков плотной рубашки. Он пошел, медленно качаясь, к середине холодного ручья. По его сгорбленной спине было видно, что он не готов к борьбе.
Снайпера душил страх и журчание ручья перекликался с его невнятным бормотанием. Он опустил голову и виновато повернулся вполуоборот.
– Ёшь твою хать, Сашка, ты что ли, – вдруг остолбенел Полковник, – один на миллион! Ты как сюда попал?
С этим парнем они попали в засаду под шквальным огнём много лет назад.
Он схватил Сашку за ремень и начал выть, как орут сумасшедшие.
– Пошли.
Им обоим было всё уже совершенно безразлично. Было видно, как позорно удирал Васятка в неизвестном направлении. Они шли, покачиваясь и приближаясь к последнему прибежищу прекрасной мертвой музы. Затем Дукс сильно ударил Сашку в лицо и заплакал.
*
Во втором покушении было непонятно, кто был заказчиком. Но Сашка обмолвился, что это был кто-то из Центра. Это полностью меняло всю картину. Получалось, что Василий Иванович разыграл меня втемную. Однако за это бьют по физиономии. Может быть, начальнику запретили заниматься этим, но почему же он тогда не предупредил меня? Оставались два варианта. Либо самого Василия Ивановича обыгрывает кто-то. А это могли быть лишь федерасты. Или же сам Василий Иванович проводит собственную игру.
Он нашел целую россыпь мелких разноцветных камушков-блинчиков и стал кидать крутящиеся диски по тихой утренней длинной волне.
*
Перед поездкой в Москву он встретился с Тенью. Конспиративная квартира недалеко от полустанка Добрятино выглядела как столетняя изба в муромских дремучих лесах.
Они пытались собрать информацию по крупицам. Сутками напролет они давили на клавиши ноутбуков, имея прямую выделенную линию зашифрованной космической спутниковой связи, питаясь рассыпной владимирской картошкой.
Статистика вещь упрямая. В мире ежегодно теряется два миллиона человек. Большинство из этих людей возвращается живыми и невредимыми. Часть становятся жертвами стихийных бедствий или преступлений. Некоторые случайно или добровольно гибнут в лесах, в реках и морях, падают в пропасти. Весьма большой процент людей бесследно исчезает в недрах государственных силовых структур или в бандформированиях. Небольшой процент начинает жить под другими фамилиями, это так называемые разведчики. Некоторые убегают от жен, реже от мужей. Много народа по всему миру находится в бегах. Одним из значительных факторов исчезновения людей является пересадка органов. Для подходящего живого органа зачастую используются сложнейшие заумные преступные схемы, в которые вовлекаются и правоохранительные органы, и медицинские учреждения, и преступные элементы, а зачастую, и представители государственных учреждений. Суммы бывают такие, что любые вопросы быстро снимаются. Ужасный теневой бизнес приносит их владельцам по всему миру до десяти миллиардов долларов прибыли, а количество полулегальных и нелегальных жертв достигает двухсот тысяч в год.
Тем не менее, минимум двадцать тысяч человек ежегодно исчезает абсолютно бесследно. В таких случаях даже нет намека на какую-либо разумную версию. С различной степенью рвения этих людей ищут полицейские, родственники, спецслужбы. Через пару лет дела сдаются в архив.
Когда-то исчезнувшего человека искали всем селением, как в книжке Марка Твена. Когда появились поезда, автомобили и самолеты, найти исчезнувшего человека стало практически невозможно. Реальные поиски требуют огромных материальных затрат. Если человек потерялся на своей территории, найти его во много раз вероятнее, поскольку существуют многочисленные связи.
Все бывает совершенно по-другому, если человек растворился неизвестно где, особенно в другой стране. Интерпол построен по территориальной системе НЦБ (Национальные Центральные Бюро). Он занимается в основном безопасностью коммуникаций силами местных полиций с общим названием Л-24/7. Небольшая международная организация со штатом сотрудников числом в тысячу человек не может охватить сто восемьдесят стран. Конечно – чрезвычайно редко, по ориентировкам, подобно чуду – обнаруживаются живые люди или опознанные тела. Управление и координация Интерпола с круглосуточной справкой пока являются скорее фасадом разнообразных смешений политических сил, чем реальной всемирной полицией земного шара. Интерпол в качестве дополнительной специфической помощи оперативным силам полиции занимается в основном розыском преступников, паспортами, профилями ДНК, отпечатками пальцев, поисками угнанных автомобилей и краденых произведений искусства, а также тематическим обучением полицейских в разных странах. В Интерполе известны семь циркуляров, главным из которых является международный запрос на предварительный арест.
Таким образом, Интерпол, по большому счету, также абсолютно бессилен в поисках людей.
Поэтому, если перед вами среднестатистический человек с небольшими средствами, то он, скорее всего, просто канет в лету. Если же персона известная, то ей предопределена особая судьба, став вечной нераскрытой сенсацией , блокбастером юных новых поколений, будоражащих фантазию молодых журналистов необъяснимой тайной.
*
Двое суток Полковник и Тень выкристаллизовывали основную идею. Они выстроили добрый десяток различных схем исчезновения людей и на вторые сутки, как им показалось, нашли правильное направление поисков. Идея была как сумасшедшей, так и абсурдной, даже чудовищной. Им и была найдена некая связь, не менее трехсот исчезнувших людей, по различным признакам, но неким единым способом. Это могло происходить в любой стране. Общим было полное отсутствие у них самого кожного покрова, кожи. К концу дня Дукс и Тень придумали для себя рабочее название, а именно ИЧБК (Исчезнувший Человек Без Кожи), и выпили бутылку водки.
Все это было непостижимо жутко. Часто ИЧБК исчезали бесследно. Если же были обнаружены следы плоти и крови, то в этих останках никогда не было самой кожи.
Не могли же они просто рассеиваться. Возможно, этих людей сначала похищают с места преступления. Вывозят, снимают с них кожаный покров, а остатки либо закапывают или растворяют. Видимо, этим занимается высокотехническая группа, организовывая работу таким образом, что практически не оставалось никаких следов.
*
– Раздевайся, – приказал Полковник, – иначе убью. Меняйся одеждой. Возьми удостоверение у пацана, на всякий случай, захвати свой паспорт. Работай быстро. Собирай все трупы в джип.
Дукс также переоделся в чистенькую одежду Гринева, захватил его удостоверение и также закинул трупы в джип.
– Пока будут делать ДНК, у тебя будет минимум сутки.
– А моя ксива? – сказал Сашка обреченно.
– К сожалению, тебе уже она никогда не потребуется. Уходи в тайгу. Ты, кажется, из Красноярска. Уйди подальше за Байкал, найди себе молодую невесту и теперь никогда не светись. А если вылезешь, найдут.
Джип был забит трупами, как селедкой. Сашка подготовил этот ужасный трофей вблизи пропасти. Полковник приблизился, покачиваясь, к джипу. Он обернулся с застывшим взглядом, в котором читалась боль, обреченность и отчаяние. В руках у него торчала сайга.
– Иди! Прощай.
Он помолчал. Вдогонку сдавленно добавил.
– Если когда-нибудь постарею, найду тебя.
Недалеко у полянки уснула вечным сном Аида. Он одел девчонку, посидел, глядя на нее, она была прекрасна. Затем он отнес её в самую середину джипа посреди мертвых бойцов. Разложил несколько зарядов С4, кучу патронов и пару старых добрых ТМН-46 под колесами. Он рассчитал траекторию движения джипа так, чтобы взрыв произошел рядом с ручьем.
«Даже если они будут долго и серьезно всё расследовать, все равно никогда не опознают Аиду, находящуюся в эпицентре взрыва», – подумал Полковник. Через несколько секунд он увидел яркую вспышку.
«А теперь для меня это будет самым главным расследованием», – подумал Дукс, глядя на сильный огонь, который уничтожал все содержимое джипа.
– Вот теперь я точно знаю, ради чего я существую! – произнес он.
*
К вечеру он добрался попутками до Ыссык-Ата. Поздно вечером он нашел пост 222, о котором говорила Аида, и под покровом ночи опознал подозрительные вагоны. Погрузка шла вовсю. Торопливо подъезжали разнокалиберные автомобили. Дукс нашел прекрасное укрытие в виде древнего дощатого забора с многочисленными щелями. Он оценил ситуацию. Погрузка будет длиться пару часов. Он сразу учуял и разглядел топтунов в белых манишках. Ящики грузили молодые крепкие люди без особых примет. Номер накладной он отсканировал старым способом через дырочку в заборе с помощью записывающей миниатюрной камеры ночного видения высокого разрешения. Полковник выждал, пока они уедут, а местные грузчики вагонов уйдут на перекур. Он вынырнул из темноты, отвел в сторону главного грузчика и показал удостоверение Гринева. Видимо, корочка произвела на него впечатление, но еще больше порадовала пачка купюр по пятьсот сом. Дукс выдал ему две бумажки, и они нырнули в черный зов вагона.
– Слушай, дело вот в чем. Я немного покопаюсь. Ты понял? Дай мне пятнадцать минут, что бы там никого не было. Да не волнуйся, пломба будет нетронута.
– Да я и не волнуюсь.
Благодаря своему опыту ему не составило труда вскрыть боковую стенку вагона за считанные минуты. Честно говоря, он нервничал. Что это могло быть? За вскрытой стенкой находился очень большой добротный черный кофр, какие бывают у музыкантов. Полковник аккуратно осмотрел ящик. Крышка легко подалась. На несколько мгновений он включил свет. Он был готов ко всему. Но то, что он увидел, наводило ужас. У него отпала челюсть, он просто остолбенел.
Вскоре он закрыл крышку кофра. Он выдал начальнику-киргизу, который исправно никого не пускал в вагон, еще пару тысяч сом.
– Запомни: ни меня и ничего этого ты не видел, тогда будешь долго жить, иначе я тебя придушу. Ты понял?
Бригадир побледнел и стал быстро блеюще кивать «макул-макул». Полковник растворился в черной ночи и слился с высоким прозрачным киргизским небом, усеянным объемными россыпями млечных туманностей и ярких звезд.
*
У Дукса было тягостное нудное чувство, что он вляпывается в длинную и безрадостную историю, и ему придется так туго, как никогда. Почему именно он должен решать задачу за гранью возможного? Именно ему придется отмыть уйму чужих кошмарных судеб, постоянно выходить из безвыходных ситуаций. Всю ночь он ворочался, несколько раз выходил на крыльцо, слушал безмолвный лес с редкими всплесками шумных вздохов ветра. Дукс был на развилке судьбы. Он чувствовал себя бесконечно уставшим воином бессмысленной жесткой битвы под названием жизнь.
– Выйти из игры? – думал Полковник. – Начать с нуля в какой-либо неизвестной никому небольшой стране. Купить небольшой уютный домик с палисадником, с четырьмя спальнями, с просторной гостиной и с барной стойкой посередине. Поливать биндермайерные красные розы. Радоваться стилизованному под журавля колодцу и уменьшенной крутящейся мельнице. По вечерам играть в бридж. Если найдутся слушатели, то рассказывать соседям всякие небылицы. По утрам писать детективы среднего пошиба. Пару раз в году ездить на модные курорты, если будет на это хватать денег. Волочиться за молодой молочницей из соседнего квартала, дарить ей копеечные подарки, иногда по вечерам вместе с ней уезжать в зеленые поля и рассматривать вдвоем очертание полной луны.
Но, увы, там где он работал, не был предусмотрен выход на пенсию по своему желанию. Как правило, сотрудники данной конторы умирали при загадочных обстоятельствах. Иногда, для назидания, их сжигали заживо в крематории, который был неподалеку. В любом случае его приговорят к расстрелу, фигуральному или реальному. Поэтому у него был единственный безумный выход. Каким-то невероятным способом взорвать, переиграть одну из самых мощнейших тоталитарных организаций, специализирующуюся на уничтожении противника, как во время военных действий, так и в условиях мира.
Ближе к рассвету он снова, подобно фантому, мысленно вернулся к Аиде. Он перебирал в душе ворох былых ярких мгновений, вспоминал, как она спасала его от неминуемой гибели и любила его. И каким-то образом эта любовь должна была разрушить зло.
*
На следующий день Полковник появился в Управлении. По многим он просто скользил, других дружески приветствовал, а некоторых коллег похлопывал по плечу. Он зашел в отдел Второго управления и выпил чашечку кофе вместе с штабным по имени Кузя. Кузя был, как всегда, несносным. Он грузил Дукса всякой чепухой. От него веяло кражами чужих миллионов и дружбой с Рублевкой.
– Кузя, что ты делаешь до сих пор в этой дыре, пошел бы к соседям. Или ты и тут неплохо крысячишь? – трескуче засмеялся Полковник.
Лицо Кузи отобразило целую гамму масок, начиная от злой и противной до задумчивой и печальной, а потом он выдавил из себя подобие улыбочки.
– Да, слушай, ты видел уже Ивановича?
– А то! Уже выдал порцию плюшек.
Полковник давным-давно просчитал этот кабинет, где работал Кузя. Оттуда был виден кусочек коридора, по которому Иванович проходил через секретариат к Главному, туда и обратно. Надев круглые черные очки с ободком зеркального напыления для секретного наблюдения, Полковник открыл какую-то толстую папку с делами. Внутрь папки он предусмотрительно вложил пару сотен страниц какого-то бестселлера и стал терпеливо ждать.
Если бюджет у соседей из СВР был на много порядков выше, с гаражами новеньких лендроверов, нашпигованных спецэлектроникой, с просторными помещениями и высокими зарплатами, то у этих всё было намного проще и скромнее. Тем не менее, качество и количество разведывательной информации были совершенно сопоставимы.
Подготовленные и прошедшие военную разведку в различных странах и поэтому варящиеся в собственном соку, они были, в каком-то смысле, более жизнеспособными. Удивительно, что во время лихолетья девяностых они не только сумели выжить, но и стали более стойкими.
*
Дай человеку немного свободы и веры в себя и человек будет творить чудеса. Половина этих ребят тогда разбежались по всему миру, ушли из разведки, большинство из них пошли в бизнес или в секьюрити, где их брали чрезвычайно охотно во всех странах. Но некоторая часть осталась в поле. В основном это были те, кто больше был обожжен военными конфликтами и для которых военное братство не было пустыми словами. Как правило, эти люди были материально обеспеченными, тем более их кругозор позволял зарабатывать деньги без особых напряжений. Больше, чем деньги, им давало влияние принадлежность к огромной стране. И в каких-то отдаленных деревенских уголках необъятной страны снова и снова дублировалась сказочная мечта о другой, доброй, разумной, неагрессивной, процветающей России.
*
За час Дукс прочитал сто страниц ужастика «Новый Голод» Айзика Мариона, протащился от современных военных агитплакатов типа: «Мы даем открытый честный бой», «Предателям пощады не будет» и «Самый мощный смерч в мире» и увидел, как грузно двигался Иванович вдоль коридора, облицованного под дерево. Полковник встал в середине длинного красного коридора, сгорбился, подобно человеку, который не очень хорошо знает, куда идти, а когда приблизились тяжелые шаги Ивановича, быстро повернулся, снял очки и долго, внимательно глядел в глаза генерала. В первую секунду Иванович пытался обойти солдатика, не глядя на него. И если даже он в первые секунды растерялся, то в следующее мгновение он уже был готов к дружеской улыбке любимого начальника.
«У этих людей нет души, – подумал Полковник, – табула раса, чистая доска!»
– Что за маскарад? – буркнул Иванович. – Что молчишь?
Они медленно шли по длинному, слегка загибающемуся коридору. Дукс остановился и уперся в псевдодеревянную облицовку.
– Меня отстранили.
– Можно вас спросить?
– Спроси.
– Василий Иванович, вы меня зачистили, там, в ущелье?
– Пойдем в курилку.
Основная курилка находилась на свежем воздухе у армейского плаца. Именно там частенько решались судьбы многих людей, а иногда и стран.
– У нас не детский сад, – выдавил из себя генерал, – повторяю, я и ты отстранены. Возьми полноценный отпуск на три недели, пока все не уляжется, ты понял? Потом сказал потише:
– Они настроены серьезно по этому поводу, забудь. Предупреждаю, в эту тему не лезь.
Разговор заканчивался.
– Сходи в кассу и через три недели будь у меня.
В самом конце генерал улыбнулся.
– Чья школа! И я искренне рад, что ты сумел выкарабкаться.
«Сволочь, – подумал Дукс, – но, черт подери, какой же он обаяшка!»
*
Полковник пообщался с народом, повспоминал разное былое, сходил в кассу. На всякий случай он зашел в свой кабинетик, где за ним числились пол стола, стул и сейф. Там обитала непонятная ему зеленая молодежь. Поскольку Дукс был типичным разведчиком в поле и люто ненавидел штабную работу во всех видах, то легко отдавал кому попало свое рабочее пространство безо всякой ревности. Он с трудом пролез через нагромождение чужих вещей открыл свой сейф, выгреб все оттуда содержимое и лишнее тщательно уничтожил. Вечерело. Через двадцать минут он должен был выйти за границу аквариума, поскольку контора закрывалась.
«Меня сливают, – задумчиво сказал себе Полковник. – В бессрочный отпуск».
Делать что-либо здесь было уже бессмысленно. Дукс не торопясь прошел пешком по Ходынке, бесцельно походил по знакомым улочкам, вспоминая бесшабашную юность. Он вышел на Ленинградский проспект, пропустил две машины «такси», тормознул третий автомобиль, затем вдруг быстро перешел на другую сторону, тормознул левака на Москвиче, проехал одну станцию и растворился в метро. Пока всё было чисто. Многолетняя привычка разведчика давным-давно вошла в плоть и кровь и стала его второй натурой.
Уже в сумерках он встретился с Тенью в скверике у Профсоюзной. Тот подготовил для него паспорта и билеты Москва-Бангкок. Для надежности Полковник разыгрывал семейный счастливый отдых на острове Пхукет. У пары по фамилии Ивановы был даже маленький ребенок полутора лет.
– Ну ты и постарался, – сказал Дукс Тени.
Тень и Полковник слегка улыбнулись. Народ говорил, что ребенок был от Тени, хотя это была всего лишь версия.
Тень растворился в вековых липах старых добротных кирпичных семиэтажек пятидесятых годов. Наконец, Полковник добрался до своей запасной конспиративной квартиры. Дукс зашел в третий подъезд первого этажа. Подъезд его встретил темнотой, запахами кошек и нечистот. Он промучился, открывая обшарпанную деревянную дверь. За ней уже блестела дорогим металлом укрепленная, как сейф, дверь под названием «зверь». Дверь тихо открылась. Полковник вытащил из маленького тайника дюжину пятисоток евро, проверил два пистолета ТТ, включил телевизор на канале с боевиком Стивена Сигала, с наслаждением разделся и юркнул в ванную. Прошло всего лишь десять дней, как он выехал из гостиницы «Храм Цезаря». Самое ужасное было то, что ему никак не удавалось по-человечески помыться. Он вспомнил крутой сюжет в Бишкеке, там точно не было времени на ванную. А в лесной избушке были лишь четыре больших ведра, каждое по двенадцать литров, с ледяной водой из родника, который находился в лесу за полкилометра от избушки. «Хоть бы баньку построил», – подумал Полковник по поводу Тени.
Просторную квартиру пятидесятых годов прошлого века на Профсоюзной Дукс использовал чрезвычайно редко для тайных встреч. Ему отдал её один из его друзей, который некогда разбогател на нефти.
– Мне она не нужна, а тебе надо, – сказал тогда Серега, – у тебя работа, как в кино.
Полковник тогда, как мог, укрепил дверь, установил скрытые миникамеры и поставил особые рамы с пуленепробиваемым стеклом марки СПБО-4. Он с наслаждением встал под тугую ледяную струю душа. Вдруг Дукс услышал настойчивый наглый звонок.
– Я когда-нибудь по-людски помоюсь? – подумал Полковник. Он накинул на себя пушистый белый халат и прошаркал ко входной двери.
– Кто это?
– Пожарные.
Он разглядел очертания здоровенного детины в расцвете лет.
– Да вы что-то на пожарных не похожи, – проворчал он.
– Пожарные! – не очень убедительно сказал детина.
Дукс включил мини-камеры. Он разглядел еще четыре силуэта вдали за дверью. Полковник бросился к окну. Из грязно-зеленого микроавтобуса вылез спецназ в масках. Промедление было смерти подобно. Звонок снова настойчиво зазвенел.
– Откройте, полиция!
Полковник, одевая штаны, крикнул:
– Ксиву покажите!
Сейчас будут ломать дверь.
Когда-то, давным-давно, нас, еще мальчишек, натаскивали в Кубинке на одевание со снятием пистолета с предохранителя за тридцать секунд.
«Тридцать секунд! Спасибо замечательному капитану Клубову, светлая ему память», – подумал Полковник. Еще тридцать секунд на проверку документов, денег и банковских карточек и установление дымовых шашек у двери и проема. Всего минута. Одновременно прозвучало три мощных хлопка и со всех сторон кинулись омоновцы, стреляя на поражение. И снова вокруг неестественно зашипела смерть, смерть с глушителем. Дукс бросил в черные клубы гранату, открывая стальной люк своего спасения. В последний миг, уже задыхаясь, он кинул в ребят ампулу отечественного усиленного мгновенного действия газообразного фентанила, или, как когда-то называли его в Москве, фента. Именно его несколько лет назад использовали постановщики известного грустного мюзикла. Уже в глубине подвала он мгновенно надел противогаз, накинул комбинезон с фонариком, закрыл изнутри добротный стальной люк с наклеенным куском линолеума и бросился в черную затхлую пыль.
*
– Ищи дыры, зарывайся и будешь жить, – поговаривал капитан Клубов.
Тогда, в далеких восьмидесятых, уже на втором семестре, Клубов впервые взял его в подземелье. Странное увлечение капитана поначалу отвращало Полковника от страха, ужаса и запахов. Вместе с ним обычно тусовалась целая свора таких же отмороженных. Одетые в черные комбинезоны, а иногда с напяленными гидриками типа Тегор или Чайка на голое тело, с серыми противогазами, они могли лазить часами по разветвленным многоуровневым системам Москвы и Подмосковья. Уже на втором и третьем курсе во время «практики» в Анголе ему пришлось использовать этот бесценный опыт в деле, в пещерах подземных рек и тайных коммуникаций 4-миллионного населения Луанды. Дукс постепенно стал превращаться в божка подземелий, владеющим в совершенстве теорией и практикой многих мегаполисов мира.
*
Он выскочил в незакрытое подвальное помещение, пролез через небольшой воздуховод вентиляции в длинную широкую трубу для канализации и отвода весенних вод, а уже через двадцать шагов вылез из канализационного люка и оттуда он мог бы удрать от погони.
Но уже было поздно. Трое ждали его около люка и из автобуса бежало еще человек семь. Вариантов не было.
– Простите ребятишки, – подумал Полковник.
Выбив автомат одного молодого спецназовца двумя выстрелами, он искалечил обе кисти мальчишки. Тот дико заорал. Который был поодаль и тот, который был поближе, инстинктивно запрыгали, ища спасение. Дуксу хватило пару секунд для того, чтобы частично вырубить раненого. Он схватил его за шиворот и бросился к люку, используя пацана в качестве живого щита, и в рядах спецназовцев произошло замешательство. Этого как раз хватило для того, чтобы добраться до люка. И вдруг начальник этой идиотской зондеркоманды принял решение: «Пли!». Рой девятимиллиметровых пуль автомата Бизон превратило нашпигованного ими молодого мальчишку в какую-то кровавую кашу из фильмов о Терминаторе.
– Жестоко они относятся к своим, – с жалостью подумал Полковник, не снимая противогаз.
Последние пули отскакивали от крышки люка рикошетом, феерическим облаком, издавая пронзительный звук и пугая оставшихся двух, убегающих вдаль с невероятной скоростью.
– А теперь только бежать и очень быстро! – подумал Полковник.
Он отпрыгивал на четвереньках от нечистот и завалов, постреливал для острастки по редким камерам канализации и уходил всё дальше и дальше по потрясающим коммуникациям подземного огромного города. Он выбрался на поверхность в темном переулке из воздуховода некого угрюмого здания типа УЖПС, практически рядом с Профсоюзной. Через решетки можно было разглядеть пустынную темную улочку. Дукс снял весьма неозонирующий комбинезон и противогаз, сложил эти полезные предметы в специальный плотный пакет, вслушался в обманчивую тишину, аккуратно отмычкой открыл технический люк и зашагал прочь от эпицентра драмы по пешеходным дорожкам многомиллионного города. Спокойным шагом он прошел три квартала и сел к частнику на заднее сиденье, заказав аэропорт Внуково.
*
Полковник одел черные дымчатые очки, вытащил аптечку, так как в двух местах его таки слегка задело пулями, и промыл пустяковые царапины. Поменял пиджак и нанес несколько штрихов грима. Он торопился, прежде чем во всех аэропортах, вокзалах и отделениях полиции будут развешены его фотографии, как опасного преступника. Дукс рассчитался с таксистом и вошел в аэропорт. Это был уже совершенно другой человек.
«Вы можете выследить меня только по запаху», – подумал Полковник, – «уж такая работа». Несколько штрихов грима, вложение шариков в ротовую полость, умение владеть мышцами в движении – и перед вами неузнаваемый оборотень.
Все оставшееся время он проторчал на всякий случай в туалете, зализывал царапины, дочитывал Мариона и слегка дремал, а в половину седьмого утра он встретил Анну Иванову, как она представилась, с очаровательным мальчиком по имени Коля.
– Классно! – расплылся Полковник широчайшей улыбкой. – Теперь я должен тебе бутылку красного вина, мой дорогой Тень.
Высокая, гибкая, как дикая кошка, с черными струящимися тугими волосами с отливом, она, казалось, владела всеми видами обольщения, как-то: маникюр, педикюр и пилинг. Всегда ухоженная и вымытая, таинственная восточная красавица из «Тысячи и одной ночи», она жила в каком-то отдаленном хрустальном мире. Прелестница пряталась от реального жёсткого мира, в котором круглосуточно гонялись маньяки, за маской неприступности.
Она тискала пупсика, просила бегать к информационной стойке, неожиданно хотела капучино, говорила, что не любит ждать и зависала с макияжем на полчаса.
– Сумасшедшая девушка, – решил Дукс, – это какой-то Шумахер!
Шла регистрация. Огромный Боинг набивался, как сельдями в бочке, отдыхающими в Пукет и в Патайю. Полковник прятался, как мог, от камер, которые были расставлены повсюду, и пытался раствориться в толпе. Оставались считанные минуты до паспортного контроля. Будучи хорошо осведомленным о жестокостях неуступчивой родины, он простился на всякий случай со свободой, а возможно, и с жизнью. Иванова с ребенком проскочила без проблем и Полковник остался один, как перст перед голой правдой, стараясь думать о чем-то хорошем. Минут пять пограничница долго и мучительно трижды внимательно смотрела на него, бегая пальчиками по компьютеру. Чутье не обманывало её и она пристрастно изучала всевозможные загогулины, но не нашла к чему придраться, и в конце концов равнодушно провела спасительным веселым щелчком свободы.
На радостях Дукс купил Анне тушь и самые дорогие духи из фри шопа, а мальчишке машину-трансформер.
– Пока гуляй, рвань, – подумал Полковник, – хотя они могут взять меня прямо в самолете.
*
Он вспомнил, как брали майора Мегера, который хотел удрать в Мозамбик, затем через масонов в ЮАР и далее в Штаты. Майор тогда использовал Дукса, двадцатилетнего безусого мальчишку ефрейтора, как толмача, поскольку Мегера говорил только по-русски, и поэтому один, без него, никак не мог улизнуть. План его, как выяснилось позднее, сводился к следующему.
Под видом набора революционеров из Мозамбика вылететь вместе с русским транспортником АН-12, Аннушкой, из базы в городе Бие, затеряться и сдаться через местных сепаратистов спецслужбам США. Мегера с солдатиком уже был на борту и самолет выруливал на посадочную полосу. И он от радости выпил стакан неразбавленного виски, которое всегда было у него в галифе. Он предложил тогда ефрейтору также выпить, но, к счастью, тот не то, чтобы отказался, а просто не успел, когда Мегеру арестовали. До кучи, конечно, повязали и мальчишку, взяли всего шесть человек. Расследование показало, что майор Мегера за несколько дней до побега смертельно нажрался и начал склонять старшего лейтенанта Яковлева, белобрысого бдительного, морально устойчивого комвзвода, выпить вместе и изменить Родине. Яковлев и сдал майора. Пытали его долго и страшно на базе под Луандой, а потом, через пару месяцев, расстреляли, как говорили, где-то под Ижевском. Вылетел из контингента также его патрон, молчаливый подполковник Кузнецов, полковник Аристов, и еще кто-то, кого отправили вместе с семьями в двадцать четыре часа на родину. Ефрейтора тоже замели и также пытали две недели в Луанде. Его спасло лишь то, что он никогда и нигде не контактировал с Мегерой, и тот взял его в качестве переводчика прямо перед вылетом, а должен был лететь другой парень, немного старше, застрявший дембель с филологического факультета ЛГУ.
Дуксу выбили четыре зуба, сломали два ребра, отбили почки, пытали отсутствием сна, голодом, жаждой, связыванием веревками в яме с мухами и имитацией расстрела. Ему тогда устроили даже самую страшную пытку под названием «капельница». Потенциального предателя прочно привязали к стулу, так чтобы он вообще не мог шевелиться, и капали водой сверху по черепу каждые две секунды, дабы Дукс скончался в невероятных страшных мучениях. К счастью, тогда, под капельницей, ему пришлось проторчать недолго, часа четыре. Удивительно, что все пытки ефрейтор выдержал стойко. Даже замначальника комендатуры Зайцев, которого ранее разжаловали из капитанов в старлея за садистские наклонности, сказал: «терпеливый». Про этого человека рассказывали, что он в припадке ярости отрубил солдату две фаланги пальцев, быстро закрыв люк танка, и тогда его отправили в качестве штатного палача.
*
– Да, – подумал Полковник, – расслабляться пока нельзя, но и грустить не время.
Анна от неожиданных приятных подарков засветилась невероятной игрой света и желаний, да и сам он вдруг ощутил фейерверк юных искр и сумасшедших томлений. Она на миг посмотрела на него ласковым длительным взглядом и он почувствовал мгновение наваждения. Правда, как только Полковник попытался поближе приблизиться к красавице, она резко окатила его ледяным взглядом. Пока толпа проходила через накопитель, кишку и рассаживалась в стандартный Джамбо Джет, Боинг-747, Дукс наладил добрососедские нескучные отношения с Колей, дабы тот не орал, и на всякий случай вернулся в свою обычную черно-белую жизнь.
Самолет взревел драконом и оторвался в высокую утреннюю синеву с белыми барашками облаков. Москва щурилась ранним утром, вся залитая солнцем и памятью сотни закоулков этого великолепного города, где и любили, и убивали.
*
Первые пару часов было все, как обычно, подали первый завтрак. Коля крепко уснул. Полковник вытащил из сумки свой походный небольшой ноутбук.
– Покажи фотографии, – сказала она.
– Садись, – сказал он, неопределенно приглашая рукой.
Она осторожно перенесла спящего бэйби и села рядом. Анна почти не рассматривала фотографии, лишь скользила по ним взглядом. Его обдало жаром, и он начал входить в какой-то непонятный для него ступор. Когда он пытался приблизиться к границе недозволенного, она устраивала Титаник с айсбергами, убивая в нём любые желания. Однако, как только Дукс обескураженно пытался вырваться из неожиданного нового плена, нарочито равнодушно рассматривая пролетающие белые облака и темные туманные контуры земли, то в тот же момент она вдруг превращалась в мягкую, слабую, невероятно желанную, с притягивающим благосклонным взглядом. И он вновь оказывался рядом с её волнующей бесконечностью, одновременно недоступностью и близостью, сходя с ума от нечаянных прикосновений удушающего сумасшествия. В конце концов его спас Коля, который проснулся и заорал. Подали второй мини ланч, и Полковник вернулся в реальность.
*
Их встретил ультрасовременный аэропорт Суварнабхуми, с невообразимыми магазинчиками повсюду, с драконами, с волнами горячего воздуха, пропитанного запахами особых специй Таиланда, которых, наверное, больше нет нигде. Толпа проходила в обратном направлении: виза, паспортный стол, незаметная таможня, багаж, обмен денег и трансферт. Он успел надарить ей кучу подарков: веточку белой орхидеи, кофточку, белые туфли на ультравысокой платформе, которые она сразу же и надела и стала совершенно недосягаемой со своей неожиданно божественной красотой.
«Причем тут я, – подумал Полковник, – надо линять. Довезу до гостиницы и рассеюсь, как дым. Иначе меня убьет либо Тень, либо кто-то другой. Я вообще-то и не спросил, замужем ли она или нет, и чей это ребенок. Да и вообще это не мое дело!»
Задевая краешком, огромный город двигался через высокие эстакады, объезжал вилками случайных исполинов-небоскребов, спускался вдруг в шумный средний уровень жизни, где царили мотороллеры под названием «Тук-тук» и неисчислимые разноцветные мопеды. С высоты можно было увидеть иной, нижний уровень жизни, подобный предпоследнему кругу Данте.
Там соединялось лоскутами несоединимое. Кое-где поблескивали темные мутные каналы, повсюду царили трехколесные велосипеды уличных торговцев и тайские лодки-лонгтэцлы.
*
Наконец маршрутка вырулила на трассу Бангкок-Патайа с жизнерадостными анархическими плакатами. Путешественники с любопытством рассматривали пролетающие мимо веселые домики с яркими буддистскими курениями и вдруг она сказала:
– Ты никуда не уедешь!
Он посмотрел на неё слегка ошарашенно.
– Не уедешь!
Он, в каком-то зависающем состоянии, непроизвольно приблизился к ней.
– А чего ты смотришь?
– А куда мне смотреть, – тупо буркнул Полковник, – у нас это не предусмотрено? И вообще, где я буду жить?
– Я люблю спать одна.
– Почему? – безразлично сказал он.
– Ненавижу, когда мне мешают.
– А, – неопределенно махнул Дукс. Он вдруг отчетливо понял, что она сильнее его.
«Взять и урвать себе пару дней перед этой конференцией. Пусть мир немного отдохнет от меня, – кисло пошутил Полковник, – тем более необходимо подготовиться к тому, куда я собрался».
Встретил их Шератон, одна из самых роскошных и дорогих гостиниц в центре Патайи, с большой территорией, шикарными номерами, многочисленными бассейнами, собственным уютным пляжем и садом невероятной красоты, настоящим произведением ландшафтного искусства. От этого всего она, конечно, обалдела. Пока Коля носился по номеру топ-роскоши и пил детское молоко, она надолго залезла в ванную. Через минут сорок она наконец-то выбралась оттуда, замотанная в не очень длинное полотенце. От её роскошного вида он чуть не упал со стула. Анна потребовала белый халат и тапочки. Они обшарили номер и выяснилось, что там этого почему-то нет. А вот где-то, кажется, в Мариотте были и упакованные белые тапочки, и стерильный пушистый халат. Полковник на все это повелся и стал звонить на ресепшн, требуя халат для женщины, при этом голос на другом конце трубки слегка впадал в некоторое замешательство, тем не менее, от просьбы не отказывался. Правда самого халата все-таки не было. Коля принялся играть в игрушки, а она пока занялась педикюром, выставив свои невероятно красивые ноги, и Полковник, честно говоря, поплыл. И он рискнул, бросившись, как на редут, через тумбочный водораздел между кроватями. Во время короткой яростной схватки было уже не совсем понятно, кто от кого отбивался, но в конечном счете она довольно жестко отправила его на свою территорию. Он едва отдышался и попытался дочитать последние страницы Мариона, но тут же вдруг начал осознавать, что тут будет не просто какая-то интрижка. Как раз-таки появились белый короткий пушистый стерильный халат и зареванный Коля. Она искренне обрадовалась и разрешила ему на секунду обнять её и погладить замечательные наманикюренные пальчики, и даже поцеловать в её в щечку во то время, как она красила свои длинные ресницы.
– Так, мы едем на шопинг, – безапелляционно сказала она, – мне нужны платье, золотые сережки и сумочка, я не хочу выглядеть как в России. Коле кроссовки. Да, еще сорочку. Не буду же я ложиться голой?
Дукс долго думал и хотел спросить у нее, почему так она сказала, но потом не стал рисковать, а на всякий случай на все согласился. Как только они вышли из номера, тут же Полковник оценил её двухчасовую подготовку. Отель вздрогнул. Масун, уборщик, остановился, как бы вернулся, и уронил ведро и щетку. Мимо проходящие не просто смотрели на нее, а дважды, трижды оборачивались на неё с каким-то щемящим чувством. Вечно чем-то занятые ресепшионисты с удовольствием поглядывали на длинноногую красавицу, а постоянно торчащий метрдотель у входа даже попытался подарить молодой женщине небольшой сувенирчик, хотя это было запрещено правилами. Дукс развеселился. Ощущения для него были совершенно новые. На неё смотрели, как на чудо, а некоторые из прохожих специально незаметно подкрадывались на перекрестках, чтобы поглазеть. В конечном итоге от всего этого она чуть не врезалась в телеграфный столб.
А потом был сумасшедший шопинг, вечером она, умиротворенная, учила Полковника танцу живота, умирая от смеха. Когда Коля мирно посапывал, он перелез через окоп. Она очень долго боролась с плотскими желаниями, но в итоге была задернута плотная двойная штора, и до утра они предавались беспрерывной любви. Уйдя в бесконечную нирвану, он прошептал:
«Остановись мгновение, ты прекрасно!»
*
– Ты почему так долго спишь, – нервно стала будить его Анна.
Через щель между плотными шторами уже пробивался яркий свет жаркого южного дня. Сначала его пытался разбудить Коля, прыгая по Дуксу и даже периодически устраивая гнусноватый ревак. Он и она поняли, что сказка заканчивается. Она была расстроена.
– Доброе утро! – он улыбнулся.
– Он обещал обязательно позвонить утром и не звонит.
– Ноу проблем, сейчас сделаем.
– Ты можешь сделать это быстро?
– Окей!
Однако Полковник не спеша почистил зубы, принял в холодный душ и лишь потом набрал номер через двойную шифровку с таким текстом:
«Брат, ты почему мучаешь девушку? Она уже собирается заплакать!».
К тому времени она уже повеселела и юркнула в ванную, а Дукс поиграл с Колей. И тут запищал зуммер. Он гудел все настойчивее, все громче и сильнее. Это был знак наивысшей тревоги. Такие знаки ему мог посылать Василий Иванович. Однако, по понятным причинам, это был не он. Другим человеком мог быть только сам Тень.
– Добрались, – подумал Полковник. Через щель между шторами он разглядел, как подъезжали к холлу два характерных черных джипа.
– Слушай внимательно, девочка! Сейчас подъедут плохие дяди. Включи дурочку, сама знаешь, лишнее не говори. Я отъеду и не грусти.
Он чуть подождал. Потом он сказал:
– Знаешь, я к тебе обязательно вернусь!
– С этими уродцами сама разберусь, – сказала она.
Пришло время прощания. Она тихо сказала:
– Закрой глаза!
Она поцеловала его в губы бесконечно сладко, трепетно и нежно и, не оборачиваясь, исчезла в дверном проеме.
Полковник прижался к аварийному выходу и проследил, как к номеру подошла пара козлов в темных приличных костюмах. Через восемь минут он увидел, что тот, который поменьше, выскочил как ошпаренный. Потом он снова увидел ее. Она была подобна эриниям. Которому повыше она сначала сказала все, что она о нём думает, а потом въехала ему между ног. В результате они быстро, слегка прихрамывая, удалились.
– Наш человек, – улыбнулся Дукс.
*
…Истекало три часа на камне бухты Тай Там на острове Гонконг. Полковник набрал полную ладонь мелкого красноватого песка, сжал его так сильно, что тот захрустел. Он развеял песок и быстро пошел наверх в гору. Он снова был готов к борьбе…
*
– Мы всем устроили кипеж! – блистала Мари невероятным искрометным юмором и энергией, – колись, ты давно готовил эту бомбу?
Томас сидел в некотором замешательстве. Он начал понимать, что такое слава. Уже заканчивался перерыв, и в просторном кафе за это время прошли десятки людей. Кто-то из них осторожно скользил быстрыми любопытными взглядами, некоторые откровенно разглядывали эту парочку, а иные специально крутились с целью заговорить и познакомиться. К концу брейк-тайма к ним привязался какой-то журналист вместе с телеоператором.
– Потом, потом! – с огромной скоростью парочка Элштейнов прошла через холл.
На сегодняшний день оставалось последнее выступление шестидесяти четырёхлетнего прекрасно эрудированного доктора Фалко из университета Дортмунда. Его теория старения была весьма затертой. Некоторые ученые заранее собирались его освистать, поскольку тот базировался на основе СТЭ, синтетической теории эволюции. Доктор Фалко был не только профессионально осведомлен обо всех новейших исследованиях и теориях, но и более того, он был всегда первым с критикой и опровержениями. Поклонник теории создания Вселенной в результате большого Взрыва около четырех миллиардов лет назад и классический эволюционист, он ни разу не изменил каноническим представлениям и, подобно Холдейну-младшему, был не просто дарвинистом, но даже где-то марксистом.
По Фалко, как и у большинства естественников, зарождение жизни произошло около трех миллиардов лет назад, и в течение протерозоя, то есть, в первом миллиарде лет, произошло величайшее событие, а именно, переход от примитивных прокариот до развитых эукариот. Особенностью его теории было то, что момент перехода из прокариот в эукариоты прошел не полностью и несовершенно. Еще через миллиард лет появились многоклеточные организмы, клетки стали дифференцироваться и момент несовершенства выявился более отчетливо. Часть клеток организма человека после дифференцировки способна к вечному обновлению. В частности, без каких-либо проблем в организме ежедневно создается молодая свежая кровь. Двести миллионов эритроцитов организма человека с продолжительностью жизни сто двадцать дней могли бы стать некой предтечей бессмертного организма, подобно Турритопсис Нутрикуле, медузе размером в четыре миллиметра, которая умеет омолаживать саму себя. Еще более интересны верхние слои кожи, которые являются очевидным доказательством бесконечно долгой жизни этой части экзодермы. Фалко считал, что клетки и организм в целом являются суперналожением отдельных различных субстанций, а миссия ученого заключается в тщательной инвентаризации и детализации организма с целью осмысленно помогать эволюции человека в правильном направлении. По Фалко старение возможно отодвинуть до 120-150 лет, поскольку за изнашивание данного биологического таксона отвечают лишь определенные клетки, не способные к регенерации. Нервные клетки, мышцы, часть соединительных тканей будут основным объектом пристального изучения всего современного мощного медицинского арсенала и предтечей правильного ухода за организмом. Так, собственно, и происходит в ряде развитых стран, предполагая, что человек есть лишь звено эволюции, которое неуклонно ведет к качественно новому состоянию. 
В зале висела скука. Для проформы пара ястребов поклевала эти старые, как мир, ветхие теории: неодарвинизм девяностых годов девятнадцатого века Вейсмана, синтетическую теорию эволюции трудами Фишера, Хаксли, Холдейна и Райта, более позднюю СТЭ по Добржанскому и Дойчу.
– При всем высочайшем уважении Ваших прекрасных авторитетных трудов, хотя нам уже не раз посчастливилось слышать Ваши глубокие и интереснейшие мысли, нам хочется осведомиться. Мы слышали, что вы пытаетесь найти соединения исключительно простой модели Лиси с Мультиверсом Эверта, особенно со склейками и ветвлениями. При этом вы используете принципы экстропианства. Не является ли это несовместимой приправой?
– Это очень интересный вопрос. Сам эвертизм до сих пор является самым непротиворечивым описанием Вселенной. Теория Лиси подкупает тем, что она построена на обратимости. Это как раз и дает принципиальную возможность существования как восходящих, так и энтропийных линий мира. Более того, как мне кажется, это дает некую высочайшую внутреннюю симметрию. Это как раз разрешает развитие, во всех смыслах, эволюции, например, быстрого подъема компьютерной эпохи и Интернета. Мы все видим воочию невероятно быстрый взлет генной инженерии. Как только были полностью расшифрованы первые геномы, мир изменился. Мы вот-вот увидим, как дети будут играть дома в новые игрушки под названием «новые виды». Будет взломана естественная дистанция между видами, и это будет всего лишь вопрос этики. Само состояние человека будет определяться наборами препаратов в режиме онлайн. Это и даст потенциальное бессмертие, поскольку человек будет сам отодвигать его до его собственных разумных границ. Представьте на секунду, что вы снова стали молодыми. Вы снова юны и полны сил. Как вы думаете, вы откажетесь добровольно от жизни?
*
Из зала выскочил известный критик трансгуманизма профессор Фукуяма.
– Я много раз в различных аудиториях повторял и еще раз повторю, что Ваши мысли, которые вы смачно оглашаете, это и есть самые опасные в мире идеи. Я являюсь активным представителем создания нового мирового многоуровневого фильтра против опаснейших ересей. Туда входит практическая часть трансгуманизма, этический критерий экстропианства, часть клонирования, ограничение евгеники и другое. Этот будущий мощный фильтр давал бы полный консенсус для всего мирового сообщества, включая представителей основных мировых религий. Иначе будет поздно. Ящик Пандоры будет открыт, прелюдия конца света в виде Второй мировой войны повторится в новом витке двадцать первого века, который и приведет к исчезновению современной цивилизации.
Тут же возмутилась большая половина аудитории, поскольку это задевало их за живое.
– Вы выступаете не только как реакционер, но, извините, в данном случае и как мракобес. Мы все видели, как поступательно, в течение веков пытались связывать науку по рукам и ногам в разных странах, и это всегда приводило к отрицательному результату. В лучшем случае к застойным явлениям или к дефициту современных развивающихся технологий. Во многих странах, например, в Индии, пытаются искусственно замедлить развитие цивилизации. Вы увидите лишь портящуюся экологию и захламленные экосистемы. Вид не самый лучший. Уважаемый профессор Фукуяма, как же Вам удастся создать некую мировую палату запретов? Не приведет ли это лишь к новым формам инквизиции, многочисленным нарушениям основных прав человека? Наше кредо – это западные либеральные ценности свободных людей, свобода мысли, совести и религии!
*
К трибуне пробился невысокий старичок с белой бородой, которого ранее не было видно. Он энергично поднял руку и красноречиво произнес уверенным голосом проповедника речь так, что зал на некоторое время затих.
– Уважаемые господа! Посмотрите внимательно на эту разношерстную публику. Невооруженным взором вы видите противоречия, построенные на антагонистических интересах этих людей, на иных основах, а не на чистой науке, без правильного нравственного императива, на амбициях фальшивых интересов, власти, известности, на корпоративном ложном мышлении, жадности, на деньгах и их комбинациях.
По аудитории прошелся сдавленный хохоточек.
– Но мы не видим, к сожалению, представителей совершенного другого класса, который существовал когда-то и назывался жречеством и являлся носителем древних знаний, передаваемых из поколения в поколение.
Если вы будете говорить, что современное жречество не существует, вы глубоко ошибаетесь. Да, ваша современная цивилизация дошла до слабых попыток построить Единое поле взаимодействий и путается в расшифровке геномов. Но ваша современная наука даже близко не стоит рядом с такими данностями, как, например, теория форм или постижение ума с семью тонкими сущностями. Понимание вновь рожденного разума как объекта. Непроявленный божественный дух с шестью признаками, а именно, всеведение, удовлетворенность, неограниченное понимание, независимость, вечная бессонница и всемогущество. Когда-нибудь вы сможете проквантовать новые для вас сущности. И вам удастся приблизиться к трансцендентному постижению. Но пока мы всего лишь дикари и варвары, песчинки в океане, которые думают, что они и есть океан.
*
Практически все участники громко неодобрительно зашумели и засвистели. К трибуне, расталкивая локтями желающих продолжить диспут, прорывался временный председательствующий с целью утихомирить ораторов.
– Уважаемые господа, прошу вас не выходить за рамки темы повестки.
Старичка утащили вглубь зала. Вместо него замаячил статный известный богослов, в безукоризненном костюме, который возмущенно выкликнул:
– Прошу, господа! У нас здесь всего лишь научная конференция. Зачем вы пытаетесь вырвать у меня микрофон.
Действительно, богослов почувствовал, как чьи-то жирные пальцы тихо под шумок настойчиво и упорно пытались отодрать от микрофона его сухие длинные аристократические пальчики. Председательствующий повысил голос:
– Прошу вас, это необходимо обсуждать в другой аудитории и с другой повесткой!
*
Мари и Томас радовались от души неожиданной передышке. Тем более, что уже к ним мелкими зигзагами незаметно приближался известный им дуэт, а именно, журналист и оператор.
– Хорхе, это настоящие архантропы, конченый народ. Интересные люди.
Неизвестно, сколько бы еще времени продолжалась эта холивара, но при виде готовящихся к работе журналиста с микрофоном и телеоператора с большой камерой воинствующие ораторы поредели числом. Повисла нехорошая тишина. Медиа неуклонно приближались мягкими вкрадчивыми шажками к месту, где сидела пара Элштейнов. Зажглись огни рампы и съемки начались.
Неизвестно почему, но аудитория не расходилась, а молчаливо ждала последних приготовлений, многие из них вытащили накрученные мобильники или фотоаппараты.
*
– Газета «Эпл Дэйли». Мы все знаем массу известных симпозиумов, конференций и выставок, посвященных важному вопросу человечества, продлению жизни людей. В чем новизна вашей Первой Конференции «Бесконечное Здоровье 2015»?
– Мы, прежде всего, хотим поблагодарить организаторов за то, что им удалось создать весьма представительный ряд по вопросу долголетия, расширить тему не только географически, но и привнести новизну, гамму абсолютно свежих тем, которые смогут обрисовать новые контуры будущего.
– На ваш взгляд, возможно ли резкое увеличение продолжительности жизни человека уже в ближайшее время?
– Думаю, что это невозможно сегодня, но уже в двадцать первом веке появятся первые реальные результаты.
– Как вы относитесь к вопросу бессмертия?
– С точки зрения науки считаю, что это невозможно. А вот продолжительность полноценной жизни в 120-150 лет будет возможным.
– Могли бы вы очень сжато обрисовать на понятном нашему читателю языке смысл Ваших работ.
– Мы говорим о двух направлениях нашей группы. Первое из них уже хорошо отработано. Это различные способы визуализации органов известным методом ядерно-магнитного резонанса (ЯМР), дающие хорошие результаты ранней диагностики изменений в организме. Второе направление находится на начальной стадии и ведется мною и нашей сотрудницей, – он картинно попросил Мари подняться, подчеркнув слово «нашей». Для нее это было неожиданно, она сделала реверанс с обворожительным шармом и поклонилась, – мы назвали этот способ «Омолаживание органов способом Элштейнов». Несмотря на данное претенциозное название, всё, чем мы располагаем, это определенное количество различных экспериментов и некое теоретическое обоснование, которое могло бы обсуждаться научным обществом.
– Само название вашего способа несет привкус сенсационного открытия, пожалуйста, продолжайте.
– Действительно, нам удалось найти новый способ, зиждущийся на основе суточных фонтанов времени самовосстанавливающихся омолаживающихся клеток наружной крайней экзодермы методом проникновения тонких фибрилл в изношенные или пораженные органы.
– Экзодерма – это кожа человека?
– Да, это тонкий слой толщиной около пятидесяти микрометров молодой наружной кожи.
– А что такое «суточные фонтаны времени самовосстанавливающихся клеток»?
– Небольшое отступление. Любая клетка, частично или полностью, способна к регенерации. После работ в 1999 году Гоулда, Гросса, Гэйджа и Эриксона было окончательно подтверждено, что даже нервные клетки в гиппокампе и глубинных височных долях располагают потенциалом самообновления в течение всей жизни человека, вне зависимости от возраста. В организме существует запас дифференцированных клеток, а также недифференцированных в стволовых клетках. Однако, помимо митоза, хорошо известно, что существует и постоянное самовосстановление клеток.
– Без митоза?
– Да, без митоза, то есть без полного деления эукариотических клеток.  Наиболее известные высокодифференцированные клетки, например, нейроны или мышечные волокна, существуют в течение всей жизни организма без деления. Несмотря на то, что изучение клетки продолжается уже около двухсот лет, до сих пор в этом вопросе масса неразгаданного. Например, момент управления метаболизмом (обменом веществ) клетки или получения десятка различных видов энергии в клетках, самым известным из которых является АТФ, аденозинтрифосфатаза. Мы полагаем, что всех этих видов энергий не хватает для обновления клеток и, по нашим оценкам, этого не хватает на порядок. То есть, если вы внимательно просуммируете все известные виды традиционной энергии клеток, как то: цикл Кребса, перенос электронов, расщепление липидов и так далее, вы обнаружите, что этих энергий едва лишь хватит для обеспечения покоя клеток. Другими словами, энтропийный организм сможет прожить в лучшем случае не более суток, согласно концепции тепловой смерти по Клаузиусу. В этом смысле, суточные фонтаны времени – это, прежде всего, принципиальное изменение представления о жизни клетки. По нашим данным, подтвержденным многочисленными экспериментами, в любой клетке ежедневно происходит явление суточного фонтана времени. Мы сейчас попытаемся объяснить, как мы это представляем. Каждая молекула и каждый атом возвращается в исходное состояние для следующего дня, подобно перезагрузке матрицы в компьютере. Однако следующий фонтан времени, каким-то образом, предвидит следующую сборку. В этот момент происходит колоссальное выделение энергии. Но и сама эта энергия совершенно другая: это умная энергия созидания живого с коэффициентом полезного действия до девяноста семи процентов. Когда-то Шредингер эту энергию назвал антиэнтропей, Куайн экторопией, а Брюллюэн ввел термин «негэнтропия». Живая система постоянно импортирует негэтропию для его существования. Иначе, все живое постоянно экспортирует энтропию, чтобы поддерживать свою собственную энтропию на низком уровне.
– Откуда берется негэтропия?
– Это самый любопытнейший вопрос. Организм потребляет энергию около 2500 килокалорий или 10000 килоджоулей в сутки. Выделение энергии человека сравнимо с лампочкой накаливания в сто ватт! Как когда-то сказал Блюменфельд, живой организм ничем не отличается от куска горной породы того же веса. Если мгновенно заморозить живой организм, то его упорядоченность может быть сравнима с мертвым организмом или с куском горной породы. Но если вы будете оценивать два вещества в течение длительного периода, живого организма и камня, и непредвзято подсчитаете объем информации и требуемую для этого энергию, вы увидите невероятно огромную энергию между живым и неживым. Попробуйте просто подсчитать энергию, необходимую для того чтобы навести порядок на рабочем столе, и увидите, насколько низкий коэффициент полезного действия у этой работы? Есть различные оценки энергии биосферы во всем периоде его существования. Отсюда следует, в частности, что энергетический эквивалент поддержания пространственно-временной упорядоченности живого вещества биосферы, выраженный через мощность, приблизительно на восемь порядков превышает энергию, излучаемую Солнцем, и на двадцать порядков превышает солнечную энергию, получаемую биосферой Земли (около сто тераватт, или одновременно сто молний). Отсюда получается дефицит энергии в тридцать миллионов солнц, подобных нашему!
– Это невероятно!?
– Именно поэтому мы случайно и нашли совершенно другой источник энергии открытых упорядоченных информационных систем, в виде суточных фонтанов времени с огромной энергией.
– А как же клетка при этом не разрушается при таких испепеляющих энергиях?
– Видите ли, если ядерный взрыв или взрыв водородной бомбы уничтожает всё живое, то невероятная энергия созидания живого близка к единице коэффициента полезного действия, навевая мысли о живом  разумном Космосе. Наши многочисленные эксперименты показали, что суточные фонтаны времени – это работа упорядоченности сложной живой системы. Представьте, что клетки, которые состоят из десятков миллионов триллионов атомов, запрограммировали на одни сутки по времени и пространству. Самую простую оценку управляемой информации можно использовать из принципа Гейзберга. Куда же уходит этот огромный энергетический эквивалент?
– Нам также это чрезвычайно интересно!
– Тут как раз мы приближаемся к самому любопытному. Имея огромную многолетнюю практику в области ЯМР в различных локальных местах живых организмов с длительными экспозициями времени, мы иногда видели ин витро, что на некоторое время локальные картинки смазывались и превращались в белый шум. Мы думали, что это кратковременные досадные аппаратные шумы, тем более, по большому счету, они не мешали съемкам. Однако, когда появились цифровые томографы, мощные, с большими разрешениями, мы с удивлением обнаружили, что этот шум практически не исчез.
Вооружившись нашим оригинальным «ЯМР-микроскопом», мы увидели нечто невероятное. Шум, к которому мы привыкли, оказался не шумом, а кратковременным фонтаном времени одной клетки.
– Насколько мы понимаем, это некое новое понятие?
– Это всего лишь наше рабочее название. Природа придумала способ минимум раз в сутки обновлять программу жизни клетки. Внешне это очень похоже на обновление программного обеспечения, причем сама матрица должна храниться где-то отдельно. Однако, для того, чтобы запустить одну клетку на сутки, потребуется мгновенная энергия мощностью, сравнимой с водородной бомбой. Эти мгновения внешне выглядят абсолютным хаосом. Будто бы все молекулы одновременно, обезумев, сошли со своих орбит, любые резонансы идут вразнобой, как в квантовой механике спины прыгают, как барабашки, слышится непонятный шум. Само время может повернуть в обратную сторону! Через какой-то период система успокаивается. Но это уже обновленная молодая клетка.
*
Зал начинал медленно взрываться. Многие недобро ехидно улыбались. Иные чувствовали, что они понапрасну теряют время.
– Доказательства! – выкрикивали из зала, кажется, господин Фалко.
– Доказательств хватает с лихвой, – зло выкрикнул пунцовый Томас. – Но я готов дискутировать!
Однако опытный известный журналист очень профессионально успокоил зал, используя микрофон.
– Но как же этим способом можно омолодить дряхлый или больной орган?
– Идея была очень простая. Наши эксперименты показали, что энергия и продолжительность фонтанов времени в несколько раз сильнее в верхних слоях эпителия. Близко по эффективности могут быть только эритроциты. После многократных проб и ошибок нам удалось научиться переносить эпителий в больные органы в достаточном количестве, так что эпителий начинал выздоравливать. Первые эксперименты проводились хирургическим путем. Позже мы стали использовать тончайшие нити эпителия и избегать хирургии.
– Потрясающе! Но представьте очень старого человека, откуда у него может появиться молодая кожа?
Голос Томаса стал менее внятным и он забормотал что-то непонятное.
– Действительно, процесс омолаживания у пожилых людей постепенно замедляется, и фонтаны времени проходят менее энергично.
Он окинул взглядом молчаливый испытующий зал. Ближе всего к нему сидел человек в черной фетровой шляпе, которую он ни разу не снял и который смотрел на него пронизывающим горящим взглядом.
– Но для этого всегда можно использовать кожу молодых!
В зале повисла длинная тягостная тишина. Черная фетровая шляпа чуть качнулась. Фон Нойман беззвучно, одними губами, прошептал:
– Он сошел с ума. Да он просто покойник!
*
Мари прочитала эти слова по губам и вздрогнула. Ей вдруг стало страшно. Она вспомнила, как в подземном переходе на неё набросился маньяк. В то время она была десятиклассницей и поступала в университет. Она тогда чудом вырвалась и очень долго её преследовало чувство невыносимого липкого ужаса.
– Сенсационно!
Журналист по имени Макс уловил, что удача повернулась к нему лицом. Он почувствовал приятную дрожь в руках. Если всё хорошо подать, это будет супержареная утка.
Теперь главное, чтобы повсюду были ссылки на его статьи! Макс внимательно посмотрел на профессора, на его лощенную пухлую, как у молодого поросёнка, физиономию с толстыми основательными очками, на его короткие крепкие руки, какие бывают у начинающих моряков, и подумал, что он может попробовать примкнуть к паре Элштейнов. На миг у него потекли слюнки. Он представил себя звездным, богатым человеком, известным всем. Надо брать быка за рога!
– На сегодня достаточно!
Журналист и оператор помогли Элштейнам отбиться от нападок озверевших ученых, создав живое каре.
Подобно ледоколу, Макс двигался чуть быстрее. Арьергард замыкал могучий телеоператор по имени Эрик с включенной камерой. Журналист вел оживленную беседу с Томасом, а Мари при этом успевала строить всем глазки. Кавалькада быстро прошла по запутанным коридорам клуба и спряталась в каком-то ресторанчике. Макс обещал, что статья выйдет уже утром. Он будет помогать до конца конференции. Почему бы и не на большее время?
*
Это был их триумф. Они прошли один квартал по городу, наполненному магазинчиками, сверкающими разноцветными огнями, с небывалым количеством людей повсюду. Томас шел чуть впереди и обернулся к ней. Когда Мари увидела этот потрясающий вид на набережную, он, увидев заблестевшие восторженные глаза, обнял её и поцеловал сильно и страстно.
Через полчаса они забрались на стилизованный старый пиратский корабль под название «Капитан Гук». Судно ходило хаотическими галсами над темнеющим проливом.
И вот бакштаг засвежел сильным порывистым ночным бризом, штурвальный сделал крутой оверштаг встречному в бейдевинд, тяжело скрипнула грот-мачта и загудели тысячами свистов музыкой вант полузарифленных черных парусов. Она всматривалась в черноту воды у самого края форштевень, в восторге впитывала пиратскую ипостась и вслушивалась во вселенскую музыку лазерного шоу.
*
Продюсер Герхард Бреннер целый день рисовал мелкими убористыми цифрами различные стрелочки, кружочки и овалы. Между ними он вписывал ужасных человечков, которых он сам называл «висельниками». Первый день конференции оказался намного интереснее, чем он ожидал. Господин Бреннер чуял, что здесь пахнет жареным. Он иногда поглядывал на Гельмут фон Ноймана, как бы ища у него поддержки. Но его черная фетровая шляпа ни разу не повернулась к нему.
«Теперь понятно, почему он такой высокомерный, – промелькнуло в голове у Герхарда. – Со своей ничтожной сотней миллионов долларов я просто мальчишка».
Различными способами он пытался оценить капитализацию фон Ноймана, и у него получались суммы от двух до трех миллиардов долларов.
«Откуда же у этого гоблина появились такие деньги?» – подумал Бреннер.
Герхард влез в выставочный бизнес случайно. Будучи креативным продюсером, он однажды получил заказ на разработку особого дизайна и размещение в Лас-Вегасе новых игральных автоматов. Ему нужно было, чтобы в казино была атмосфера подобная той, что царила на мистических телевизионных каналах. Герхард тогда провел пару недель в монастыре Шаолинь. Казалось, что то, что он хотел, то он и нашел, а именно нечто невероятно страшное, художественное и эмоциональное. Он был щедрым. Тогда его свели с профессором Суи Гонгджин из Пекина. Первый образец автомата он купил за семьсот тысяч долларов и отвез в только что построенный небольшой зал казино под названием «Вечность». Клиенты падали в обморок, однако результат превзошел все ожидания. Тогда он решил вкладываться в эту странную выставку. Истратив около пятнадцати миллионов долларов, он заработал за год около одного миллиона чистой прибыли. Это было и мало, и хлопотно. Но однажды его озарило. Герхард понял, что основные деньги лежат в другой плоскости. И тогда он начал искать встречи с фон Нойманом. Ему было не по себе. Да и сам фон Нойман, как конкурент, желанием встретиться с ним особо не горел.
Но сегодня утром, после того как к Нойману подкатывал дважды отвратительный коп и задавал ему дурацкие вопросы, тот согласился встретиться с Бреннером.
«Еще бы, – вспомнил Герхард, – вместо нормального полноценного обеда с обязательными вареными венскими сосисками и кружкой свежего пива угодить в полицейский участок, где его промурыжили целый час!»
У него было такое чувство, что эти молодые копы пытаются повесить на него убийство, к которому он не имеет никакого отношения. Вопросы, конечно, были неприятные. Например, происхождение содержимого этих ящиков, каким образом убийца проник в каптерку, зачем он устроил ужасное кровавое побоище, и, самое главное, куда подевался один из восемнадцати образцов, каждый из которых был застрахован на пятьсот тысяч долларов. Герхард пытался возмутиться.
– Вы то и должны найти мне этот образец. Именно он и является гвоздем программы на выставке, – лукавил он. – Послезавтра в десять часов для дебатов будет открыт зал для конференций, будьте любезны, найдите!
Он даже деланно закричал низким фальцетом, который отозвался резонансом, подобным тому, что бывает в пустых помещениях типа бани где есть большие жестяные тазики. Но на полицейских это никого действия не возымело. Тогда Бреннер затих, сказав, что он будет давать показания только в присутствии адвоката.
– Это ваше право, – сказал высокий коп.
– Мы вас отпускаем, – а затем добавил, – пока!
Это «пока» очень долго отдавалось эхом в его сознании. Конференция немного затянулась, и как только закончилось эмоциональное выступление пары Элштейнов с журналистами, Герхард торопливо выскочил из душного зала на свежий воздух. Уже вечерело, и с пролива спасительно веяло свежим морским воздухом. Времени было мало, он договорился о встрече с Нейманом в девять часов вечера. Он решил не рисковать, спустился в замечательную подземку Гонконга, хорошенько поужинал в небольшом ресторанчике «Ла Багеттэ» и едва прибыл к назначенному времени.
*
Его встретила тишина. В темноте высилось двухэтажное белое здание. Окаймленные белыми наличниками большие окна с темными жалюзи не пропускали свет. Над прямоугольником черной двери высилась скромная табличка на английском и китайском языке с выбитой надписью «роад Кеннеди 1», а над ней нарисованные циркуль и угольник. Бреннер немного выждал и, не увидев никакого подобия кнопки звонка, толкнул тяжелую дверь. Она бесшумно поддалась. Скромный коридор был похож на приемную университетской библиотеки. С правой стороны была приоткрыта неприметная железная дверь. Почти на ощупь ничего не видя Герхард прошел по извилистому темному лабиринту и неожиданно столкнулся с высоким крупным седовласым мужчиной в блестящей ливрее. Тот торжественно напыщенно произнес: фон Трапп, Герхард Бреннер. Слово Бреннер он произнес неотчетливо, вытянув чрезвычайно длинно первое «ер», наподобие английского «скерт». Церемониймейстер помог быстро облачиться в белый кожаный овечий фартук, прикрепил ему орден пентальфы и, вместо его засаленного галстука, надел галстук-бабочку типа кис-кис. Герхард поежился и вошел в светящийся большой проем.
Там было очень красиво, достойно и торжественно. Почти неслышно лилась торжественная музыка.
«Может быть, это Гендель?» – подумал он.
Каждая линия зала была пронизана строгим дорогим символизмом белого и черного, ведущим к размышлению и созерцанию. Выпуклая крупная бесконечная шахматная доска подчеркивалась огромными канделябрами и яркими светящимися витражами с символами.
*
Сквозь толщу далекого детства он вспомнил уютную добротную просторную квартиру с видом на собор святого Стефана, его матушку-мутти, курящую длинные тонкие сигареты и строгую бледную молчаливую гувернантку по имени Луиза, бродящих по гостиной различных людей, недопитые чашки с чаем, широкий стол, белоснежную скатерть, большую дымящуюся пепельницу, цветы, окна, под каждым из которых находились крошечные витые балкончики.
Тихий молчаливый мальчик был всегда под неусыпным наблюдением мамы, учился и вел себя относительно хорошо, этакий положительный стабильный середнячок. Однажды, когда ему было одиннадцать лет, мутти вызвал директор школы и поведал, что Герда застукали вблизи школы за садистским занятием: он аккуратно расчленял зеленых лягушек, их было от тридцати до пятидесяти штук. Органы бедных Рана Лессонэ были разложены длинными рядами, подобно пехотным солдатским шеренгам, так же, как в анатомическом театре. Евгелина вместе с директором школы по имени Валтер Ригле достаточно долго обсуждали эту тему. Они попили чайку, и тот даже разрешил ей курить в его кабинете. Он посоветовал тогда отправить мальчика в биологический кружок.
Когда ему исполнилось пятнадцать лет, Герд стал крутиться вокруг соседки по имени Гетруда из параллельного класса, нескладной длинной веснушчатой особы с волосами цвета соломы. Однако она не обращала на него никакого внимания, а когда у неё появился бойфренд, семнадцатилетний широкоплечий красавец Базил, Герд совсем приуныл. Он ходил кругами по соседскому двору, выследил её любимую кошку по имени Бетти, и в припадке ревности и безысходности искалечил её лапы. Кошка не только орала на весь квартал, она исцарапала ему все руки и одежду. Соседи решили, что в их квартале завелся маньяк. С забинтованными руками Герд видел сквозь шторы, как проходила заплаканная Гетруда и бессмысленно наслаждался своей жестокой гнусностью. Матушка Ангелина, скорее всего, была уверена, что это сделал её Герди, но молчала. Кошка выжила и несчастное животное еще долго напоминало всем об ужасном преступлении.
В то же время достаточно часто к ним стал захаживать дядя Фабиан. Вместе с матушкой они могли часами сиживать в гостиной и разговаривать обо всем. Вообще-то дядя Фабиан был каким-то дальним родственником его покойного папы. Как ему казалось, отношения дяди Фабиона с мамулей были в границах приличий. Однажды дядя Фабион вдруг рассказал Герди о пути и предназначении.
*
Он объяснил, что юноша сейчас находится в состоянии ученичества. Возраст ученичества у каждого свой. У одних он заканчивается быстро, у других может растянуться на несколько десятилетний. Ученик может заниматься чем угодно, зарабатывать деньги, пытаться достигнуть власти, находиться в поисках сказочного царства или создавать сумасшедшие  теории, но главным для него должно быть обучение. Иначе  ученик может сбиться с пути, не дойти до следующего уровня и уже не сможет полноценно вернуться в образование. Если ученик получил в полном объёме обучение, он обязательно перейдет в состояние работы. И именно работа станет высшей преобладающей линией, главной целью. Более того, лишь в работе он сможет в полной мере применить свои знания, полученные в процессе обучения. Сама работа может быть разной: долгой, и нудной и даже неинтересной. Но как и в предыдущем  периоде, находясь в состоянии работы, мужчина одновременно может пытаться обрести небесное царство, искать любовь, создать семью, воспитывать детей, или увлекаться фантастическими идеями, но нельзя, попав по незнанию в сонм искушений, перепутать основную линию. Иначе ты сойдешь с круга жизни. Когда мужчина полностью реализуется в работе, а ранее в ученичестве, ему откроется третий круг. Он даже может продолжать работу, и не забывать ученичества, но основной его главной предпочтительной суперлинией должно быть освобождение от материальных пут ради стяжения своего философского пути. 
Это было очень интересно для семнадцатилетнего юноши.
*
В длительных беседах они касались множества тем, иногда спорили до хрипоты. Постоянные дискуссии давали Герхарду особенную ненасытность в получении различных видов образования. Его можно было увидеть в Альзергрунде, где он пару лет изучал медицину в Медицинском университете, протестантское богословие, психологию и науки о жизни. Он бегал по всем университетам Вены, захаживал на многочисленные факультеты Альма Матера, Рудольфин Хауптуни, и поглощал винегрет наук.
Когда ему исполнилось двадцать четыре года и он получил степень магистра экономики, дядя Фабиан заговорил вновь о его предназначении.
*
Через пару лет дядя Фабиан ввел Герди, Герхарда Бреннера фон Траппа, в Венскую ложу как луфтона. Сердце молодого человека волновалось перед неизвестными знаниями. Он почувствовал, как будто бы перед ним приоткрылся плотный огромный занавес спектакля тайных знаний мироздания, войдя в тесный круг избранных. Более всего ему запомнилась камера размышления, белая повязка и речи, которые он с восторгом запомнил навсегда.
*
Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы увидеть хотя бы какие-то фрагменты мироздания. Человек видит лишь эти тонкие пласты. Людские потуги смешны. История человечества – это пожар, который доходит до полной амнезии народов. Вы можете найти мертвые города, откуда ушли предыдущие жизни, а после них остались всего лишь красиво обработанные камни.
Мироздание телами масонов так же тщетны, как и памятники власти. Тем не менее, ордены масонов тщательно сберегают самое главное: начало начал и смысл твоего собственного предназначения.
*
Началась короткая обязательная месса. Герхард был слева, в средних рядах, как подмастерье. Мастер говорил так проникновенно, что Герхард почувствовал себя раскаянным, склонив голову. Слова были повторены на кантоне другим достойным мастером с китайской внешностью.
Герхард заметил присутствие в зале профанов. Мастер вернулся к трибуне.
– Никто из нас не сможет достичь истины и только с участием всех камень за камнем, от праотца Адама и до наших времен, будет воздвигнут тот храм, который будет достойным жилищем для великого Бога, – сказал мастер и закрыл глаза. – Мы сосуды, которыми наполняются те, кто сумел увидеть строительство второго Храма, хранителя чистейшего Зоровавеля. Из тысяч наших братьев складывалась ветвь из акации и терновника для обретения второго нового Храма путем дарования Великого Света знания, и пусть наши сердца откроют чистоту помыслов ящиком эбенового дерева, мелом, углем и глиной.
Возникла благословенная пауза, и эту тишину не хотелось нарушать. Наконец мастер поднял руки и тихо произнес:
– Кодеш ла Адолай!
*
Некоторых из присутствующих прикрыли черные маскарадные маски. С правой стороны построилась пара десятков бесстрастных мужчин в черных костюмах, словно на шахматной доске. Через фалангу этих крепких парней прошла характерная невысокая уже известная нам фигура в качающейся черной фетровой шляпе. Фон Нойман исступленно улыбнулся и поклонился присутствующим. Со своей страшной застывшей улыбкой на лице он открыл черную высокую дверь, как бы приглашая туда всех желающих. Несколько десятков человек прошли в полутемный просторный зал экспозиции, растворившись там.
Одним из последних в зал вошел Бреннер. Он понимающе кивнул господину фон Нойману, быстро пробежался по экспозиции, успев оценить, что уровень его работ был выше всех похвал, и выскочил из зала первым. Для этого было две причины. Первая из них была чисто профессиональной. Герхард обожал смотреть, как сразу после просмотра выходили зрители с вытаращенными от ужаса глазами, полными боли и внутреннего запрета на происходящее. Изучая степень возбуждения зрителя, Бреннер оправдывал себя тем, что это прибыльный бизнес.
Второй причиной было нечто беспримерно важное для него. Герхард попытался сообщить Гельмуту фон Нойману нечто чрезвычайно значительное, используя все возможности мимики: вытаращенные глаза, надутые щеки и вздымающиеся кверху брови. Однако Нойман никак на это не реагировал. Он закатывал глаза, подобострастно встречал ошарашенных зрителей его ужасного театра и как бы делил с ними некую тайну. Некоторые из них роняли странные фразы или писали короткие комментарии в толстой разукрашенной книге, начиная с «суперски» и кончая «тебя надо расстрелять»!
Герхарду стало понятно, что Гельмут зависнет минимум на пару часов. Было очевидно, что Нойман давно страдает болезнью аплодисментов. Тем более, что выходящие из зала зрители были одними из самых могущественных людей Юго-Восточного региона.
Герхард попросил церемониймейстера, который внешне выглядел бесстрастным, тем не менее, всем своим видом показывая ему свое место, помочь снова снять фартук и орден пентальфы. Тот хотел также помочь поменять бабочку на галстук, но еще раз внимательно присмотревшись к его галстуку, передумал.
*
У Бреннера оставалось минимум час. Он умел ценить большие красивые города и относился к ним, как можно относиться к топ-модели. Герхард зашагал по извилистым улочкам, поднимающимся в гору, и набрел на станцию Пик Трэм, фуникулер, доставляющий туристов на вершину пика Виктории. Симпатичные вагончики были забиты до отказа желающими насладиться вечерним сказочным видом Гонконга.
Герхард неожиданно для себя купил билетик туда и обратно, с трудом пролез в вагончик через плотные ряды китайцев с фотоаппаратами и камерами, при этом чуть не потеряв очки. Через пятнадцать минут фуникулер не спеша довез их до вершины. Вместе со всей толпой, которая затем частично рассеялась по ресторанам, сувенирным лавкам и музейчикам, он поднялся на смотровую площадку. Гонконг лежал у подножья фантастическим зрелищем. Одним порывом сотни людей схватились за свои камеры с желанием запечатлеть, фотить, щелкать и снимать на карточку. Откуда-то разлилась в воздухе вновь непостижимая Эвтерпа, и со всех многочисленных светящихся игрушечных небоскребов полилась невероятная музыка лазерных феерий, фейерверков и светящихся шаров. Имея со своими ста девяносто двумя сантиметрами приличную фору против большинства невысоких китайцев, Герхард не останавливаясь ни на секунду фотографировал. Затем он решил оторваться от основной ревущей толпы и пошел в противоположную сторону к ограждению на южной стороне. Несколько человек было рядом с ним.
*
Он делал панорамную съемку, когда его заслонила какая-то массивная высокая фигура. Герхард попытался слегка обойти её, но не тут-то было. Тогда он по-дружески похлопал гиганта по спине рукой, сказав «сорри». Великан медленно повернулся на сто восемьдесят градусов. Огромный капюшон не давал возможности разглядеть его лицо. Герду стало страшно. Молчаливый исполин молчал. Бреннер хотел было ускользнуть, но рука странного типа железной хваткой легшая на него, не давала ему никаких шансов. Тяжелое дыхание исполина было сравнимо с раскатами моря после шторма. Герхард судорожно огляделся. Рядом с ним находилась парочка китайцев, остальные были ближе к зрелищу, то есть фактически спиной к нему. У него появилось неприятное ощущение безысходности. Тем не менее, он попытался крикнуть «спасите!», но почему-то у него вырвался лишь слабый фальцет. С криком совпал сильный удар в грудь. Секунды растянулись до бесконечности. Он видел, как невероятно долго раскрывался фейерверк, освещающий площадку пика, двигающихся к нему фигурки людей, как испуганно вскрикнула женщина, и он ощутил еще один сильный удар. Мгновенное беспамятство, ощущение полета в никуда, расступающиеся бесконечно высокие джунгли каких-то неведомых деревьев. И он пытается запомнить листья, отчетливо отпечатанные крупным планом, которых на земле нет.
И наконец, последний черный страшный удар этой ночи.
*
В семь тридцать утра двадцать второго мая 2015 года назойливо зазвенел будильник. Она неохотно выбралась из постели в своем номере с кондиционером, отодвинула тяжелые двойные шторы, и перед ней во всей своей красе предстало южное утро. Она на мгновение забралась в высокую нишу за шторами, разглядывая шумящие кварталы, похожие на огромный базар. Томас медленно приходил в сознание. Легкое похмелье от хорошего старого бургундского вина было напоминанием о вчерашнем прекрасном насыщенном дне. Он вспомнил ночь, когда они пришли в отель, уставшие и счастливые, и уже почти завалились спать, как вдруг заметили, что кто-то в их номере основательно пошарился. Правда, одежда, вещи и всякая мелочь остались целыми. Видимо, у злоумышленников были другие цели.
– Томи, слушай, быстро сгоняй на ресепшен. Проверь билеты, паспорта и терабайты.
Томас спустился в холл. К счастью, отель был весьма консервативным и самое ценное хранилось в ячейках ресепшена.
– Ну как? Ну как? – доставала она его по обыкновению по мобильнику.
– Все на месте, – выдавил Томас.
– Иди в номер.
Она завалилась спать. Однако Томас, как истинный немец, подумал-подумал и написал на всякий случай заявление в руководство администрации отеля о взломе номера.
Теперь и Томас окончательно проснулся, вспомнив о происшедшем, вылез из кровати и на всякий случай проверил оба ноутбука, его и ее.
После того давнего случая кражи информации, Элштейны были всегда весьма этим озабочены. Основной защитой информации стали у них особым способом зашифрованные сервисы. В ячейке ресепшена лежал терабайт жесткого диска для хранения секретной информации от Буфалло с поддержкой 256-битного шифрования. Оба ноутбука были также предохранены сканером сетчатки глаза и требовали запуска через МС-ДОС. При попытке запуска системы напрямую через Виндоуз вся информация стиралась, а сообщение о попытке взлома отсылалось на смартфон владельца. При попытке изъятия винчестера из ноутбука тот взрывался. Добротные смартфоны Томаса и Мари тоже работали на собственной операционной системе, предохраняя от несанкционированного доступа. При нарушении последовательности определенных действий ОС рассматривала ситуацию как попытку изъятия памяти или взлом и гарантированно уничтожала все данные. Вся работа, абрисы, мысли и идеи Элштейнов с немецкой педантичностью дублировались ежедневно. Томас самодовольно поговаривал:
– Слон на четырех ногах! – имея в виду информацию.
К счастью, оба ноутбука находились рядом с кроватью в целости и сохранности. Настроение Томаса весьма улучшилось. Умываясь и одеваясь, он пел песенку:
– Ах, мой милый Августин…
Из-за шторы вылезла голая Мари и тоже громко заорала по-английски: – Ох, любимый Августин, все пропало…
В результате, кажется, эта пара стала опаздывать. Вперемешку, с криками уже на непонятных языках, громким судорожным задыханием, пощипывая и царапая друг друга они провалились в получасовое безумие, выпадая в осадок. Еще пять минут в тишине, слившись воедино, они лежали в беспамятстве.
– Вот теперь мы опаздываем, – тихо прошептала Мари.
Через десять минут Томас, как оловянный солдатик, был одет и по инерции выскочил в коридор, чуть ли не сбив неизвестного в шортах. После этого он стал слегка завывать. Приоткрыв дверь, через щелочку он безнадежно разглядел, что она еще в душе. На всякий случай, неизвестно для кого, он выкрикнул в пустоту:
– Фастэ! Фастэ!
Схватившись за голову и взвизгивая, он стал хаотично вышагивать по коридору. Его великолепный мозг просчитывал минуты опоздания и потенциальных убытков, при этом продолжая тихо стенать. В такие секунды Элштейны могли вдруг наговорить друг другу столько и таких гадостей, что у них появлялось обоюдное желание жить далеко, в разных океанах. Он, например, мог обозвать её ужасным словом «ости». Она же была всегда более изобретательной, раскрывая его фаустувскую бесконечную подлую внутреннюю сущность.
В итоге они с огромной скоростью пробежали через лестничные пролеты с восьмого этажа, слегка притормозились у ресепшена, неестественно улыбаясь, и выдохнули в портье:
– Такси!
Они опоздали всего лишь на десять минут, но Томас вел себя, как будто его привезли на расстрел. Через холл Элштейны уже практически бежали.
Они не заметили, как работники офиса организаторов незаметно подталкивали друг друга локтями, и наконец-то пара вывалилась в просторную лекционную, чувствуя себя потерянными. Сотни глаз вперились в них, откровенно разглядывая чету Элштейнов. Они скромно спрятались где-то в середине зала.
– Слушай, я чувствую себя экспонатом в зоопарке, – выдавила из себя Мари. – Чего они так пялятся?
Действительно, осматривая зал, она видела, что на неё многие откровенно пристально смотрят. Но в конце концов она постепенно настроилась на профессиональный лад.
*
В любой области человеческой деятельности всегда находятся свои гуру, которые видят дальше всех и знают больше всех. И кто-то из них может оказаться мыслителем. Доктор Обри ди Грей был именно таким: с длинной бородой, нетерпимостью и верой, близкой к фанатизму. Они открыли ноутбуки. Томас исписал весь экран малюсенькими каллиграфическими буквами, а Мари выплеснула:
– Слушай, я поражена!
Потрясающая личность доктора Обри ди Грей вымела остатки вчерашнего дня и накрыла, подобно свежему неизвестному коктейлю. В фойе Элштейны были уже близки к первому знакомству с гуру, когда откуда-то сзади что-то печально промямлил профессор Ванд. Они не сразу поняли, о чем идет речь:
– Соболезную.
– А что случилось? – одновременно выдохнули Томас и Мари.
– А вы что, не знаете?
Подошло еще несколько человек.
– Да на всех каналах идет этот брейк ньюс. Вчерашний журналист погиб в автокатастрофе.
Пауза.
– Подождите, а оператор? – изменившимся голосом выдавила Мари.
– Кажется оба.
Они были в шоке. Словно окатанные ледяным душем, они вернулись из теплой сказки в холодную недобрую жесткую реальность. Они прошли в фойе. Мари бессмысленно стала выискивать в толпе силуэт черной фетровой шляпы. Но её нигде не было видно.
*
Целый день Полковник крутился вокруг холма, ближайшего к пику Виктории. Холм кольцом опоясывала горная узкая дорога с кармашками, редкими ответвлениями, шлагбаумами, будочками секьюрити солидных резиденций. Еще вечером он изучил все доступные ссылки и карты по Интернету, однако открытые данные были весьма скудны. Дукс рьяно изображал из себя бегуна-спортсмена, забегая во все тупички, замечая подходы к объекту. В двух местах он разглядел вышки, но без охранников. Так и должно было быть. Охрана миллиардеров очень часто не уступает охране президентов и иногда бывает даже изощрённее. Солидная территория размером около двадцати пяти акров, с периметром около трехсот тысяч ярдов, была обнесена ажурным современным забором и извивалась змейкой по девственным колючкам, усыпанная мини-видеокамерами. Саму резиденцию практически нигде не было видно. Полковник с трудом вычислил единственную короткую дорогу, которая пряталась в тени тиковых деревьев. Он аккуратно, быстро и скрытно установил по дороге несколько пассивных мини-камер, которых было особенно трудно обнаружить и которые включались лишь на движение. Он выбежал из зарослей на кольцевую дорогу с тем, чтобы потенциальные наблюдатели успокоились, и скрылся за холмом.
– Тень, тень, – он с болью вспомнил о своем добром волшебнике. Мгновенной слабостью промелькнуло самое худшее, но он отогнал эти мысли.
– Он обязательно выйдет на связь. Так было всегда! – Полковник настроился на оптимистический лад.
Как говаривал его учитель, самым слабым местом любого объекта всегда были подземные коммуникации и черные ходы. Можно выставить целую армию, защищая фасад, но несколько диверсантов могут без особого труда зайти с черного хода. Дукс вытащил из тайника, похожего на берлогу, рюкзачок, который он предусмотрительно засунул туда перед тем как побежать вокруг резиденции. Он накинул на себя оранжевую куртку электрика и приклеил себе китайские брови в виде двух дуг. Дукс посмотрел в зеркальце.
«Настоящий суперский китаец!» – он развеселился.
Он обогнул холм, стараясь изображать местного гуамно. Дукс убедился в том, что его принимают за своего.
«Видимо, сказалась наследственность прабабушки, родом из Тибета», – подумал он.
Впрямую приблизившись к объекту, он разглядел зев канализации. Полковник выбрал самое удобное место для рекогносцировки и приступил к своей профессиональной утомительной работе. Черный матовый чемоданчик, которым он гордился и который стоил пару миллионов долларов, выглядел как ноутбук, но был толще и основательнее. Тень утверждал, что таких приборов в мире было всего лишь четыре. Из подложки он собрал длинную ручку с головкой размером с ладонь, а с боков вылезли длинные упругие ножки, в результате образовалась какая-то смесь зловещего скорпиона и фаланги. Увлеченно ползая по земле, Полковник стал похож на внимательного терапевта, прослушивающего больного, но только очень большого. Основной функцией прибора было сканирование мощными меняющимися электромагнитными импульсами для трёхмерной съемки в реальном времени подземных коммуникаций глубиной от десяти до тридцати метров. Остальные датчики, пассивные и активные, снимали акустические, тепловые, радиационные данные, а также совмещали привязку данных со спутников системы GPS и скоростным динамическим лазерным растром. Чувствуя себя Шерлоком Холмсом, он полз в направлении пустот, кабельных и электрических прокладок, труб водопровода и канализации. На пару минут он завис, обнаружив непонятный интересный объект, похожий на боеголовку ракеты. В итоге он уперся в забор объекта, а над ним навис секьюрити с длинным пистолетом в руках и вытаращенными глазами. Охраннику пришлось даже довольно чувствительно толкнуть Полковника стволом, чтобы тот вышел из ступора.
*
Дукс посмотрел на него ошалелыми глазами, захлопнул чемоданчик и быстро и позорно затрусил прочь под неусыпным яростным взглядом охранника. Закричав что-то не совсем внятное, секьюрити побежал за ним, явно желая завладеть непонятным предметом этого подозрительного типа. Но этот гнусик с улыбочкой трусил всё быстрее и быстрей, ловко увертываясь и по-дурацки размахивая этой сколопендрой, и приговаривал со страшным акцентом:
– Джо нчо дионьуон, джо нчо дионьуон, – что можно было бы перевести как «проверка электросети», и не давал никакой возможности охраннику овладеть желаемым.
Тогда секьюрити, выдохнув третьим дыханием шара дзэн, выбросил руку в виде летящей стрелы движением яростного барса и схватил ручку прибора, одновременно нанеся этому гаду несколько ощутимых быстрых ударов цайли-фо и разбив противнику нос.
Прибор вылетел из руки Полковника и описав высокую дугу плюхнулся в траву. Это было чересчур. Наблюдая одним глазом за расстегнутой кобурой охранника и продолжая изображать из себя вырубленного, Дукс оценил ситуацию. Заметив невдалеке подъезжающий автомобиль, он схватил противника за рукав и притворился, будто он задыхается. Рассчитав траекторию автомобиля, он слегка оттолкнул охранника и в невероятном прыжке схватил сканер, бросившись наперерез автомобилю. Ужасный визг тормозов и длинный протяжный сигнал вывел охранника из состояния оцепенения. Уже беспомощно боец хватался за кобуру, напоследок изобразил лик ярости, и убрался восвояси. Водитель в автомобиле размахивал руками, изрыгая ругательства, а Полковник тихо сказал:
– Паопао – это просто имя? Нутром чую, что нет!
Жаль, что его излюбленный метод дал сбой. Нет, нет, он попробовал бы залезть куда-нибудь, но было бы наивно полагать, что это было бы легко. Конечно за пару дней он, наверно, забрался бы на объект. Но времени было в обрез.
*
Дукс покружил по лесу по извилистым тропам холмов и вернулся в свою берлогу. Солнце уже цеплялось за пушистые мягкие зеленые холмы, пробиваясь сквозь деревья и раскрашивая всё ослепительным ярким белым сиянием.
Полковник пошарил в рюкзачке и, как факир, вытащил крепкую жестяную коробочку, на которой было написано «Грим», а внизу «Сделано в СССР», а еще ниже номер ГОСТа. Эту коробочку Дукс надыбал на заводе в Хлебниково, еще будучи студентом. Установив зеркальце у камня, он стал менять свою внешность. В дело пошли липучие невидимые подтяжки, наклеивающиеся ресницы и брови, гуммоз, шпаклевка и нарисованная белесая старческая щетина. Когда у него появлялось время, он мог выдавать настоящие шедевры. Уже к сумеркам по холму медленно прошел сгорбленный, полный достоинства старик с котомкой за плечами и длинным черным посохом. Быстро стемнело, как это бывает на юге. Полковник стал терпеливо ждать. Камеры, которые он поставил еще утром, автоматически фиксировали выезд и въезд в резиденцию. Его внимание привлек большой чартерный фургончик. Видимо, этот работяга сновал туда и обратно по хозяйственной части. На повороте с крутым подъёмом грузовик неизбежно должен был притормозить.
Старик слился с большим деревом. Неожиданно прошумел вечерний бриз и со стоном отозвались скрипом толстые стволы древних деревьев, закрякала утка-мандаринка, что-то дико выкрикнули золотистые обезьяны и началась неведомая для человека ночная жизнь, освещенная разноцветным небом огромного города.
В редкие моменты затишья он чувствовал себя слабым, но мыслящим тростником, как говорил Декарт. Его вообще-то странная жутковатая работа полностью заслоняла его собственное эго. И в редкие мгновения свободы он наслаждался возможностью быть самим собой.
Под грузом воспоминаний он видел реки, которые имеют начало и конец, но видел и другую реку, у которой нет начала. Он видел синее небо с бездонным горизонтом и ослепительную царевну, выходящую в ночи из гор. И память о бесчисленных сибирских каторжных и ссыльных, а кто-то из них мог быть его матерью или отцом, его братом или сестрой. И он должен жить, для того чтобы эта память не была задавлена и не канула в Лету. И пусть вернется непорочным младенцем личность с врожденным знанием истины, которая сумеет противостоять лжи, унижению в попытках раздавить человека, пусть даже таких немного.
*
Наконец загрохотал грузовичок «Дина». Для топ-диверсанта знание днища любого автомобиля – это как сдача правил на вождение. Досконально изучаются все поверхности, щели, потенциальные тайники и электрические проводки. Провода можно, например, перекусить, чтобы автомобиль не уехал, или же туда вложить пластид и взорвать автомобиль в момент включения зажигания. Можно туда засунуть микрофоны или же заставить остановить автомобиль в самый неподходящий момент, подкинув компромат или наркотики. Особым шиком со времен Смерша было умение держаться под брюхом лошади или цепляться за днище грузовика.
Тем не менее, Полковнику пришлось испытать несколько неприятных секунд, болтаясь под днищем низкой тойоты и царапаясь о щебенку и асфальт.
– Старею, – подумал Дукс.
Грузовичок проехал вверх пару сот ярдов и остановился перед воротами. Обостренным слухом Полковник слышал, как долго говорили охранники на мандарине, и, наконец, медленно открылись мощные огромные ворота объекта. Поднявшись выше на тридцать ярдов, грузовик остановился. В течение последнего подъема он отчетливо мог видеть две пары ног в черных армейских бутах. А теперь он уже видел несколько десятков пар, со всех сторон под днищем образовалось несколько стволов, направленных на него.
«А вот это провал!» – подумал Полковник.
– Очень медленно клади оружие, амиго, – сказал нараспев сладким голосом по-английски невысокий усатый мандарин, видимо, начальник патруля. Рядом, если так можно выразиться, счастливо блестела физиономия охранника, которому не удалось с утра поймать этого наглейшего диверсанта.
Сильными ударами стволов Полковника вытолкали из-под автомобиля и вмиг каре замкнулось. Били молча, сильно, ботинками, прикладами, ладонями, ногами. Первые удары он еще контролировал, но несколько мощных профессиональных апперкотов отправили Дукса в глубокий нокаут, превращая его в отбивную.
*
Сознание медленно возвращалось к нему. Он потихоньку попытался разглядеть что-нибудь сквозь щелки ресниц, но видел лишь черно-фиолетовую темноту. Единственное, что он ещё мог понять, так это то, что он пока еще жив. Вдруг кто-то коротко сказал что-то непонятное, и Дукса окатили ведром холодной воды. Притворяться было глупо. Он лежал на камнях плаца, обнаженный, с ранами и кровоподтеками.
– Вставай, – невесело сказал тот же сладкий голос, – вставай, амиго!
Полковник медленно поднялся. Четыре карабина направились ему в грудь. Тогда он выпрямил плечи, собрался с силами, гордо улыбнулся разбитыми губами, насмешливо скользнув по холодным глазам караульных, и посмотрел на небо. Офицер прочитал что-то невнятное.
«Видимо, последнего слова не будет, – подумал он, – и к лучшему!»
Как профессионал, он давным-давно был готов к такому исходу. Сладкий тип сжато прохрипел:
– Готовься!
Одна часть его души, ликуя немыслимым страхом и младенческой чистотой, уже озарялась поднимающимся вверх невероятным светом. Другая часть, со всеми крепкими привязанностями, с его израненным болящим телом, держалась только духом борца.
– Пли!
*
Хорошо быть этаким довоенным берлинским профессором, читать лекции озабоченной молодежи, выдавать экспромтом не очень понятные многочисленные силлогизмы, обозначать сентенции, поучать или же смешить аудиторию, иногда чувствуя себя чуть ли не богом. Стараться не опаздывать, вовремя по утрам готовить омлет с беконом и помидорами, не пропускать тренировки. За последние семь лет их общей жизни Томас стал настоящей второй половинкой, надежным, как университетский кампус. Гармонирующая профессорская чета иногда казалось неразделимой. Она называла его «зайчик», а он её – «мое сокровище». Когда он ненадолго уезжал, мобильник становился мелодичным продолжением их разговоров, а во время лекций и семинаров они постоянно обменивались сообщениями.
Поэтому, когда вдруг он неожиданно куда-то исчез, она слегка занервничала. Они только что были вместе в холле, он побежал заказать пару сэндвичей, а она присела к столику. Через десять минут уже начиналось следующее заявленное выступление. Она закружилась по быстро редеющему холлу.
– Блеск, – подумала она, – он застрял в туалете.
Она приблизилась к мужскому туалету в границах приличий, но вместо ожидаемого Томаса оттуда выскочил долговязый очкарик, а затем вновь воцарилась тишина. Она сбегала в лекционную, уже лишь для проформы. Самое ужасное то, что мобильник отвечал ей длинными гудками.
Она металась по бесконечному кубу клуба де Гонконг, задевая людей, которые казались ей сонными мухами. Внезапно она увидела полицейских и мужчин в штатском. На полу были разложены черные ящики. Некоторые из них были помечены мелом. Рядом суетился фотограф со штативом. Она была на грани истерики. Как будто бы её вовлекают в дурной водевиль, обжигая цепью внешних сил. Медленно и отстраненно она закружилась по нескончаемым пролетам и коридорам клуба.
Возле какой-то полутемной лестницы она услышала тяжелое рычащее дыхание и кто-то крепко обхватил и сильно толкнул ее. Нестерпимая боль совпала с её истерическим криком. Она профессионально съездила насильнику в пах, тем самым ослабила его хватку и бросилась вниз по лестнице с истошным визгом. Но огромный серый огромный капюшон надвигался всё быстрее и быстрее.
*
В любой строгой глубокой системе взглядов на донышке видится бог. С рождения в ребенке заложена вечно мятущаяся бессмертная душа человека. В младенчестве она ликует и плачет и невиданными яркими сочными красками рисует свое детство, которое остается в памяти у смертного главной опорой до конца его дней. Классическая европейская философия вынужденно признает де факто априори вложенную в ребёнка готовую систему знаний со своим собственным эго. Древние книги сходятся в понятии новорожденного махата, могучего младенца, легко и играючи создающего новые миры. Куда непонятнее, откуда берется коллективное бессознательное, память предков, и где это находится. Еще непостижимее понятие духа, абсолютного духа и тем более святого духа.
Древние книги утверждают, что этот орган размером с палец находится в районе солнечного сплетения и состоит из другой тонкой субстанции, чем душа. Многие мудрецы связывают коды единичных человеческих жизней многоуровневыми записями идеального абсолюта духа и мировой души. Человек рассыпается на бесконечных различных божков, духов и специй и поэтому не может установить незыблемые внешние для него основы. Единственно, что тот может выстроить свою собственную систему взглядов. Но и она может не выдержать критики. Даже Канта. Поэтому для индивидуума единственным компасом остается нравственный категорический императив, тоннель внутреннего эго и внешнего размытого мира.
И каким бы мудрым и сильным человеком ты ни был, ты будешь сокрушен и зальёшься горькими слезами, когда придет этот миг, рассыпятся все твои основы и привычки и голым ты бросишься последним прыжком в вечность, разрывая все свои привязанности.
*
– Пли!
Он бесконечно этого ждал, но освобождения не пришло. Вместо этого Полковника еще раз облили водой из шланга, а затем ему бросили бэушные полинялые трусы цвета хаки, шаровары и кимоно такого же цвета.
– Ух, цветочки! – подумал Дукс, – будут и ягодки. Будет круче, чем в Анголе!
Для острастки караульные еще раз пнули его по почкам, замкнули каре во главе со сладеньким офицером и повели вверх по извилистой, хорошо освещенной широкой пешеходной брусчатке. По небу немыслимыми фонтанами, фейерверками, веерами играли сочные мощнейшие разноцветные лазеры. Повсюду заиграла медленная торжественная грустная божественная музыка, пробивающая до костей.
– Ведь эта музыка немыслимо близка...
С последним аккордом его ввели на высокую просторную террасу. В середине террасы высилось огромное кресло, похожее на трон. Сидящий на троне, казалось, безмятежно дремал. На нём была надета плотная рубаха с фальш-погончиками пятнистого зеленовато-мышиного цвета, чем-то похожая на френч, а также белые штаны и массивные коричневые сандалии. Совершенно непропорционально выглядел его огромный лысый череп с черными бакенбардами. Мохнатые брови напоминали линии хищной птицы, гармонируя с длинными тонкими чувственными губами и удлиненным подбородком с вертикальной ухоженной бородкой. Отдельно восседал рыхлый с горбинкой нос. Череп мыслил или же медитировал. Пентаграмма охраны замерла в глубокой почтительности, преклонив головы. Наконец он взмахнул пухлым безымянным пальцем с квадратным черным перстнем, и охрана, продолжая сутулиться и кланяясь в землю, удалилась.
Череп пружинисто и легко вскочил и какими-то зигзагами, с неровной скоростью приблизился к Полковнику. Его черные, как огненные угли, глаза вперились прямо в душу солдата. Они долго молча смотрели друг на друга.
– Что ты ищешь? – наконец тот произнес почти неслышным, отстраненным голосом, похожим на рык.
– Истину.
– Ты уже мертвец.
Дукс широко улыбнулся и неопределенно кивнул, как кивают индийцы.
Силой мысли Череп, казалось, читал все потаенные думы Полковника, подобно Солярису.
– Наемный профессиональный служака с понтами, мясо, психически больной, нищий, с комплексами, которому жаль умирать, – подумал Махер.
На мгновение Полковник увидел яркую картинку, как народы превращаются в корм вот такого черепа, тайного правителя мира, в совершенстве владеющим силой манипулирования людьми.
– Откуда ты знаешь?
– Из Тибета.
– Поздно. Пришло время.
Череп зигзагами стал неровно уходить. Вдогонку он глухо добавил:
– Ты получишь ее. Там.
– А чья это музыка?
Череп, повернувшись, остановился:
– Моя.
*
«...Могу сообщить, что в этом году германские города, гавани и центры военной промышленности подверглись такому огромному непрерывному и жестокому испытанию, которое не переживала ни одна страна. Особенно сильной была бомбардировка Гамбурга. В последнюю неделю июля тысяча девять сорок третьего года на город было совершено шесть налетов ночью и два налета днем. Сброшено семь миллионов килограмм бомб. Как сообщается в отчете Управления по изучению результатов стратегических бомбардировок, город был разрушен на шестьдесят процентов, причем восемьдесят процентов этих разрушений явилось следствием пожаров. Город совершенно выгорел на площади двенадцать квадратных миль; на площади тридцать квадратных миль были повреждены здания, погибло до восемьдесят тысяч человек; уничтожено триста тысяч квартир. Без крова оказалось семьсот пятьдесят тысяч человек. Когда пламя прорвалось сквозь крыши множества зданий, возник столб раскаленного воздуха. Он поднялся на высоту более двух с половиной миль и имел диаметр, как оценивалось в самолете, летевшем над Гамбургом, полторы мили. Этот воздушный столб находился в бешеном движении; его питал стремительный приток более холодного воздуха у основания. В полторы мили от пожара эта тяга воздуха увеличила силу ветра до скорости двадцать миль в час. У границ площади, охваченной пожаром, скорость воздуха, по-видимому, была еще больше, так как там были вырваны с корнем деревья диаметром три фута. Температура быстро достигла точки воспламенения любых горючих материалов, и вся зона пылала. Выгорело все без остатка. Не осталось и следа от всего, что могло гореть. Только через два дня можно было приблизиться к зоне пожаров. Тогда Черчилль  назначил Артура Харриса главнокомандующим бомбардировочной авиации. Главным советником Черчилля был профессор Фредерик Линдеманн (лорд Червелль), физик родом из Баден-Бадена. Тридцатого мая тысяча девятьсот сорок второго года Линдеманн представил Черчиллю план «лишить жилищ» жителей пятидесяти восьми немецких городов с населением более сто тысяч человек. Согласно этому плану, около двадцати двух миллиона человек должны были остаться без крова, а девятьсот тысяч погибнуть.
Как всегда, речь шла также о том, чтобы уничтожение немецких городов отвечало экономическим принципам сбалансированности затрат и выгод. Английский математик Фримэн Дайсон во время Второй мировой войны работал аналитиком при британском отряде бомбардировщиков. Он сообщает, что тщательно подсчитывал «до самого конца, как можно было с наименьшими затратами убить дальнейшие сотни тысяч людей». При этом он сравнивал себя с эсэсовцами, планировавшими уничтожение евреев. Они, по его словам, также сидели в своих кабинетах и занимались расчетами, как эффективнее всего убивать людей – ;точно так же, как я. Существенное различие состояло в том, что их упрятали в тюрьму или повесили, в то время как я остался на свободе;.
Найденный в конце концов эффективный метод уничтожения выглядел так: сначала сбрасываются авиационные мины (осколочно-фугасные бомбы), ударной волной которых срывает крыши, выбивает стекла и обрушивает брандмауэры; затем в открытые сверху дома сбрасываются зажигательные и фосфорные бомбы, пламя охватывает деревянные перекрытия, двери, мебель, гардины, ковры, перила лестниц, а воздушная тяга превращает каждый очаг возгорания в огромный пожар; и наконец, с помощью фугасных и осколочных бомб, отчасти замедленного действия, на улицах в местах их падения возникают воронки, разрушаются водопроводы, чтобы воспрепятствовать действиям пожарных и позволить бесчисленным отдельным пожарам беспрепятственно слиться в единый огненный смерч, в котором гибнут все люди, оказавшиеся в подвергшемся бомбардировке районе: сгорают в огне или задыхаются от дыма, независимо от того, сидят ли они в подвалах или пытаются спастись бегством под открытым небом.
Чарльз Портал пояснил: ;Я полагаю, ясно, что целями должны быть жилые районы, а не, например, верфи или авиазаводы;».
*
Боль снова стала застилать его мозг. Невыносимые страдания прошли по его искалеченной в детстве коже. Его правая рука бессильно и судорожно задвигалась в поиске эндорфинов, рассыпанных в кармане брюк. Он вновь увидел этот ужасный призрак в старой гостинице неподалеку от Гайд-парка, который всю ночь тогда бродил по деревянным лестницам, когда он был ещё студентом. Шоу заканчивалось, фон Нойман с трудом продолжал улыбаться последним клиентам, но в последние секунды его лицо перекосило от страшной боли. Его шляпа закачалась, он шел, ничего не видя перед собой.  Пятьдесят молчаливых мужчин замкнули черный квадрат и он погрузился в абсолютную темноту. Задыхаясь, он выкрикнул:
– Оливия!
– Я с тобой!
Прижавшись к нему, она сняла его шляпу.
– Еще живые!?
– Да, оба!
Медленно зажигался тусклым цветом желтый фонарь.
*
– Честно говоря, Череп произвел большое впечатление, – думал Полковник, – этот, читающий мысли. Затевается что-то серьезное. Кажется, мне удалось напасть на след! Как же мне оторваться? Судя по всему, они просто пристрелят меня или же перед тем помучают.
Обе руки Дукса были крепко прикованы к двум охранникам, сзади шли еще двое, беспрерывно больно толкая его карабинами в спину. Улыбчивый шел впереди, постоянно оглядываясь и мурлыкая ритмическую китайскую песенку. Каре неторопливо продвинулось по извилистым дорожкам к большому массивному зданию с парящей невесомой крышей, исполненной по-китайски чертами чуньцю, весны и осени. Кавалькада со смехом ввалилась в огромный спортивный зал. Секьюрити тренировались на спортивных снарядах, занимались разными единоборствами, а в центре зала на ринге двое не на шутку метелили друг друга в боксе без правил. Несколько угрюмых зрителей делали ставки. Улыбчивый усатый снял наручники.
Сорок пар глаз охранников уставились на Полковника. Улыбчивый переглянулся с каким-то типом в пиджаке и подал ему знак. Видимо его ранг был достаточно высок, и тот вытолкнул Полковника в центр зала. Гориллы образовали большой круг в центре. Они с удовольствием потирали руки и делали ставки. Дукс помассировал затекшие запястья.
«Как же давно я не тренировался», – подумал Полковник.
Адреналин добавлял остроты ощущений. Честно говоря, бой на смерть был всегда для него самым ярким ощущением, сравнимым лишь со страстным занятием любовью.
Он стоял, абсолютно спокойный, отстраненно взирая на последние приготовления этой вечной игры.
*
«Война – отец всех, царь всех: одних она объявляет богами, других – людьми, одних она объявляет рабами, других – свободными. Враждебное находится в состоянии согласия с собой. Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающий, мерно угасающий».
Внутренне собравшись, он всеми силами пытался обуздать свои обычные человеческие страсти для того, чтобы быть готовым к собственно самой главной встрече. Гориллы немного пошумели и втолкнули в центр круга ужасного вида громилу.
– Откуда же берутся такие? – подумал Полковник.
Это был гремучий коктейль под названием «Матушка-Земля». На его смуглой физиономии красовалась испанская бородка. У него был кривой нос с горбинкой и мутные карие азиатские глаза, которые метали злобные взгляды. Рельефные бицепсы были по толщине больше, чем ноги Дукса, а со спины его фигура была стройной и точеной, как у лучших представителей черного континента.
Он вспомнил слова капитана Клубова.
– Ты думаешь, что войны не будет никогда? Ты ошибаешься. Война идет всегда и повсюду.
На тренировках на полигоне пацанам выдавали деревянные муляжи ножей и пистолетов. Инструктор капитан Клубов, в обход строгих инструкций, выдавал военные ножи, пистолеты с боевыми патронами со снятыми предохранителями и калаши. Современная война слишком скоротечна. Ты либо уже мертв, либо ты выжил и убил всех. Как ты это сделал, уже не очень интересно. Конечно, большое значение имеет постоянная шлифовка на полигоне, но это вторично. Для того, чтобы выжить и победить в битве, требуется совершенно другое.
Самозваный рефери столкнул противников, но только они не пожали друг другу руки. Бой начался.
Честно говоря, Полковник даже не знал, что его ждёт. Поэтому, на всякий случай, он прыгал вокруг противника на некотором расстоянии, чуть размахивая кулаками для вида. Мгновение спустя этот терминатор обошёл Дукса слева, уходя за его спину. Что есть силы Полковник отпрыгнул от этого бешеного чудовища.
– Ути, ути, собака! – прошептал Дукс.
Однако нос у него уже был прилично разбит и кровь размазалась по всей его физиономии. Гориллы радостно загукали и закайфовали.
«Может быть он двукратный чемпион по какому-то айкидо? Я даже не сумел понять, когда он мне крепко съездил по носу. Повезло, что вырвался!» – Полковник продолжал смешно отпрыгивать, однако при любом приближении этот монстр больно щипал и бил тремя длинными пальцами по телу противника, взвизгивающего от боли, к радостному удовольствию болельщиков.
– Еще пару таких щипков, и я труп, – подумал он.
Все телодвижения неприятеля были отточены до высочайшего уровня. Там, где этот тифончик прикоснулся, уже пульсировала кровь.
Но какую-то тончайшую нить он никак не мог уловить.
Что-то было не так, и ему было не по себе. Может быть, эти опустошенные странные глаза? Эта машина смерти может меня убить без пафоса, как может убить человека автомобиль-мусоросборщик.
– Пойду ва-банк, – решил он, – А ля гер, ком а ля гер. Они, очевидно, хотят этого?
Он вспомнил, как однажды дрался с одним мастером спорта по дзюдо. Потом ему рассказали, что дзюдоист сильно злился от того, что не понял, как он проиграл. Полковник плюнул на все. Он разрешил чудику вцепиться в плечо, стараясь не задеть горло, и дал ему, как пиявке, возможность вцепиться в тело. Монстр потерял немного свободы. Этого мгновения Полковнику хватило, чтобы включить свою программу смерти. Страшными ударами в пах, в горло, и в затылок он постарался вырубить противника. Но тот с нечеловеческой силой сжал голову Дукса. Его лицо превращалось в кровавую маску. Тогда Полковник из последних сил сдвинулся чуть в сторону и окончательным ударом раздавил кадык, одновременно ломая ему шейный позвонок.
Зрители помрачнели. Их яростные злобные взгляды были чрезвычайно красноречивыми. Каждому из зрителей хотелось зажарить Полковника на лангет.
Залитый кровью Дукс интуитивно почувствовал на себе взгляды молчаливой толпы. Он оглядел зал и в полутемной ложе заметил черные блестящие глаза Черепа, окруженного десятком телохранителей.
В эти несколько секунд решалась судьба жизни и смерти Полковника.
*
Тень сидел на каменной скамье длиной полметра. Капитальное сооружение, заваренное металлическим листом с небольшими отверстиями для воздуха с решеткой-отсекателем, изображало окно. Стены толщиною в метр, замешанные на сырых яйцах, построенные нашими замечательными предками, не оставляли никаких шансов взорвать их даже тяжелыми гаубицами. Из удобств была вонючая параша и умывальник. Лежать было запрещено.
Уже неделю Тень сидел в следственном изоляторе Федерального бюджетного учреждения «Исправительная колония № 90» в семи километрах от Рыбинска. Удивительно, что он воспринимал этот кусочек своей жизни как неизбежность и не страдал. Звуки тюрьмы вошли в него буквально с молоком матери, поскольку он родился в тюрьме в Сиблаге в тысяча девятьсот сорок седьмом. Всю свою взрослую жизнь он мечтал доехать до своего родильного дома-тюрьмы где-то в Нарымском крае, но боялся. Он помнил, как последние дни мать сильно плакала, а потом её увезли куда-то навсегда. Тень всегда относился к своим соотечественникам с каким-то веселым сарказмом с перчинкой, особенно к тем, что в погонах. Жизнь в детских домах по бескрайней Сибири, армия на два года в стройбате, по жестокости сравнимая с каторгой. Когда поступил в Бауманку, он с трудом вписывался в жизнь вчерашних московских школьников. Внешне Тень выглядел немного старше. Но внутри он чувствовал себя на тысячу лет. Он знал, что такое Родина-мать, и если ты попал под раздачу, тебя может спасти только случай или что-то еще, но только не логика или разум. Отточенная система легко перемалывала миллионы человеческих жизней и превращала их в лагерную пыль, вновь и вновь подтверждая фразу «не верь, не бойся, не проси». Поэтому Тень решил наконец отдохнуть. Между утомительными допросами и пытками он проваливался в дрему, пытаясь заснуть. И когда у него появлялись какие-то силы и его оставляли боль, страх и мысли о его странной неустроенной жизни, он начинал мыслить.
*
Черная сибирская ночь была усыпана бесчисленными звездами с Млечным Путем в виде дельты, он вглядывался в эту бесконечность, пытаясь проникнуть в глубину мира. Он с жадностью прочитывал сотни книжек, сидя на печке деревенской избы, в школьной и сельской библиотеке, в подполье у Голицыных, где были спрятаны французские оригинальные манускрипты, проглатывал груды немецких книжек в кладовой у тети Розы, пытаясь установить контакт с мирозданием. Он интуитивно чувствовал, что бесконечное пространство не пустое, оно живое, наполненное неиссякаемой жизнью.
Однажды в свои четырнадцать лет он невероятно близко приблизился к глобальному открытию триады пространства, света и темноты. Была зима, на улице было минус сорок два градуса по Цельсию. Деревня вздыхала и скрипела трескучим морозом. Одна за другой лаяли собаки, и в эту ночь ему негде было ночевать. Он залез в глубину стога пахучего сена, так, что из него торчала только голова. Он запомнил, что было два часа ночи. Не было луны, воздух был чистейший, какой бывает в предгорных районах Сибири. Тень разглядывал тысячи звёзд, и вдруг к нему приблизилась закрученная сложнейшая основа триады мироздания, она витала над ним, и сердце его трепетало и замирало от восторга, неведомого смертным.
В четыре часа утра вдохновение, в конце концов, отпустило его. Вся его оставшаяся жизнь была бледным подобием этого прозрения. Попав в ученую среду института, Тень бросился в науку, пропадал в библиотеках в поисках таких же свободных мыслителей как Диоген. Удивительно, что большинство этого народа было подавлено мертвыми истинами. Они попадали в весьма затхлую атмосферу, стесненную путами окаменелых идей, подобно высыхающим коралловым островам. В поисках философского камня он перелопачивал библиотеки. Его друзьями стали Анри Ренье, Монтень и старик Гете. Нежданные встречи с учителями были для него отдушиной. По ночам он подъедал сырую картошку у соседок по общежитию и вещал в три часа ночи странные истины неприкаянным умным студентам, которые вылезали из своих комнат специально, чтобы послушать его.
Поначалу фундамент мира науки ему казался незыблемым. Золотые фолианты истин стояли ровными рядами. Годы, проведенные Тенью в пыли библиотек и лабораторий, постепенно входили с болью в противоречие с прежними истинами. Мироздание вверглось в неупорядоченный неравновесный хаос с вкраплениями кратковременного порядка. Поиск Небесного Царства был временно отложен. Учитель сказал:
– Когда потребуется, они тебя призовут.
Его мир стал разваливаться на мелкие кусочки. Вместо целого и прекрасного мира ему были предложены отдельные мирочки. В каждом была собственная кратковременная упорядоченность, ограниченная развитой турбулентностью. Он работал сутки напролет, цепляясь за дышащий пульсирующий пустой мир, ткань живого, непостижимого для нас.
*
Честный ученый, невзирая на свои собственные моральные и нравственные запреты, должен, вообще-то, либо сойти с ума, либо умереть, либо где-то остановиться, зарабатывая себе на пропитание.
Вооружившись лазерами, сильной оптикой, микроскопами с камерами, Тень мог часами вглядываться в трепещущий микромир, который для большинства различных специалистов является всего лишь досадной аппаратной погрешностью. Со временем это превратилось в осмысленную попытку ощутить дуновение эфира, мистическое ощущение близости абстрактного Творца, создающего волнующий бриз с бесконечными читающими удивительными светоносными картинами универсума.
Прошли годы. Обогащенный знаниями и мудростью, он постепенно возвращался к своей противоречивой наивности, многие простейшие явления мира оказывались абсолютно непостижимыми. Повсюду он видел школы ученых, упирающихся в недосказанное.
Во многих вопросах читался тупик. В любой конторе, тем более в большой, появляются многочисленные мейнстрит. Рано или поздно начинает господствовать какая-либо школа. Битва идет не на жизнь, а на смерть. Но бывает так, что глобальность оказывается не оптимальной, а ведет к тухлой застойности, где гибнет всё творческое. Даже яркие мыслители сбиваются в серую массу. У них нет имен, они представляют из себя на виртуальную казарму.
Таков мир. Всегда некий гуру, личность от светлых сил, или же наоборот, постепенно превращается в генерала, или, хуже, в серого кардинала, закрывая собой свободолюбие. Человек всего лишь плоский слепок, туманное расплывчатое неотчетливое нечто, которое само по себе не является абсолютной реальностью, а являет собой отражение собственных чувств, разума и подсознания. Поэтому люди понимают друг друга всего лишь с небольшой вероятностью. Каждый из них создает маловразумительный образ объективной реальности. Самые незыблемые априори со школьных программ вдавливаются в сознание людей с вкраплением критерия вероятности «правда-ложь». Даже феноменологи стараются не выходить за границы их феноменологических опытов, боясь заглянуть в бездну. Они осторожничают перед очевидным и тиражируют детскую уверенность объяснений.
Природа вспышки молнии, рождение циклона, самоорганизация коралловых островов, перехода из ночи в утро, деление эукариот, происхождение человека и не совсем правдивый закона Ньютона? Где же прячется истина? Может быть, в пожаре Александрийской библиотеки?
*
Вчера вечером допрос закончился до двадцати часов вечера. Издевались не очень сильно, в основном пугали. Тень давно наизусть знал список устрашений. Самое главное, что ему дали баланду, хлеб, чай и возможность спать. Это было самое дорогое. Он спал, как в царствии небесном, где он был самим собой, где были его друзья, где его любили и божественные лекари лечили его.
Утро было прекрасным. Боль от побоев затихла. Тень разрисовывал мироздание цветными красками. Он представлял себя рассматривающим планету Землю через иллюминатор МКС или Спэйсшипван на высоте сотни километров. Он чувствовал себя космической пылью, ничтожной тонкой пленкой между землей и атмосферой, где существует биосфера и ноосфера, которая не способна выйти из этого мыльного пузыря, склонного к самоуничтожению. Он думал о том, что геоцентрическая модель мира с эпициклами Птолемея имеет такое же право, как система Коперника.
*
Несколько часов Тень с наслаждением размышлял. Ему не хватало ручки или компьютера, но он легко обходился собственной безграничной памятью. Он ходил кругами по камере, иногда присаживаясь на каменную скамью. Когда ему принесли баланду, он задумался, и даже не успел доесть второе. Он был счастлив. Чистейшим тенором, голосом, данным ему от Бога, он спел серенаду: «… была ты всех ярче, нежней и прелестней, не кляни же меня, не кляни, мой поезд летит, как цыганская песня, как те невозвратные дни...».
*
Мари перестала орать. Серый мрачный капюшон догонял её и она, подобно рыси, изготовилась к прыжку. Она залезла перила, глаза её засверкали яростным блеском.
– Жди, – прошептала она.
Капюшон проворно лез к ней огромной серой волосатой рукой, но не тут-то было. Она сумела вовремя сгруппироваться и отскочить. Её мгновенная реакция выработалась многолетними занятиями фехтованием еще в школьные годы, где она достигла уровня кандидата.
Картина казалась каким-то страшным блокбастером с похищением Забавы когтистыми лапами Змея-Горыныча. Несмотря на огромные размеры, исполин был очень ловок. Он спускался все ниже и ниже, крутился кругами по лестничной площадке, размахивал огромными длинными лапами и тяжело дышал. Ужасным было то, что внизу обозначился тупичок, освещенный табличкой «аварийный выход» с плотно закрытой дверью. Она попыталась прыгнуть выше его на верхнюю лестницу, но тот схватил её за ногу и притянул к себе. Она увидела его пустые неестественные глаза. Её охватила дрожь.
– Это не человек! – вдруг показалась ей.
Свободной ногой она ударила его прямо в лицо. Удар был страшный, голиаф на миг отпустил хватку, и она упала на каменные ступени. Колосс яростно рычал, сокрушал все вокруг, ломал перила, зажимая её в темный тупичок.
– Ой, ой! – истошным, невероятно громким голосом орала она. Смерть была близка, она уже чувствовала железную хватку её лап смерти.
– О, мама! – успела подумать она.
*
– Отпусти ее! – начальственным полицейским голосом выкрикнул Полковник. Весь окровавленный, он был страшен. Но было поздно. Великан уже начинал сжимать ее. Еще мгновение, и она будет превращена в бифштекс!
Всеми силами с криком «иййа!» Дукс врезался в спину капюшона. От толчка тот ослабил завершение кинематики железных клещей. Однако, большая харя противника приблизилась к Мари. Она, немедля, вцепилась зубами в бугристый отвратительный нос титана. Здание клуба Де Гонконг, знавшие другие времена, содрогнулось. Вой циклопа был слышен за квартал набережной и повторялся лейтмотивом слово «убью».
Мари вырвалась из лап смерти, поднялась вверх по лестнице на безопасное расстояние, с любопытством наблюдая за тем, что будет дальше. И вот что произошло. Картина напоминала битву между крупным травоядным и тираннозавром. Дукс, оценив укус этой белокурой стервочки, тоже стал кусать капюшона в разные места. В результате со всей округи к цементному колодцу прибежали полицейские. Гигант понял, что надо валить, выломал дверь и с огромной скоростью бросился наутек.
*
Полковник улыбнулся, задержавшись взглядом на её искрящихся глазах чуть дольше, чем принято. Она говорила грудным сильным и нежным голосом с врожденным хорошим английским юмором.
– Бежим! – заорал полковник, похожий на рецидивиста, только что сбежавшего из тюрьмы. Уже со всех щелей выскакивали жандармы и разномастные охранники, слышались сирены полицейских машин, а они медленно шли по кривым улочкам набережной Ци, как будто бы им нужно было выяснить отношения с немыслимым тысячелетним сроком.
Через какое-то время она стала называть его сначала оберстом, а потом, почему-то, литерным словом «чикен», наверное, имея в виду слово «полковник» на каком-то дурацком сленге.
– На безрыбье и рак рыба, – подумала она. Просканировав его, она почувствовала, что почему-то верит ему.
Он же, загипнотизированный белым облаком её ауры, купался в наслаждении прекрасного видения, чувствуя себя совершенно другим, значительным, прикоснувшимся к тайне, отвечающим чудным струнам волшебства.
Уже приближались полицейские, Мари четко сформулировала желание, что «оберст-чикен» должен спасти Томаса.
Полковник же понял, что будет спасать эту пару до конца своей жизни, получив вечный смертельный укол миледи.
– Сделаешь это?
– Вообще кто он? И как он выглядит?
– Ну, колись!
– Все, давай-ка, побежали, – он неуверенно скомандовал ей.
– Ну?
Он поломался немножко для вида и буркнул:
– Окей.
С огромной скоростью он умчался в неизвестность. Вслед за ним погналась целая свора полицейских, а оставшиеся копы окружили ее, направив пистолеты прямо на нее, зачитав её права. Было видно, что у неё нет пушки, тем не менее, здоровенный, злобный, с раскосыми глазами, коп пристегнул Мари наручниками и отправил в полицейский участок. У неё нестерпимо болела рука. «Скорее всего, это вывих, полученный от злодея-насильника», – подумала она. Объяснять этому придурку, что Томас пропал, было ниже её достоинства. Разъяренная, она не вела с копами никаких переговоров. Казалось, что про неё забыли.
*
Полицейские и задержанные сгрудились в углу с включенным телевизором. В полуобморочном состоянии она рассматривала какие-то пестрые сумасшедшие картинки: «Нападение на Америку», «Попытка захвата телевизионного центра в Атланте», «Атака на ядерный центр в Алабаме». Куда-то бежали люди. Полицейские молчаливо смотрели на эти безумные картины, количество мужчин все прибывало. Она обошла полицейских и спряталась в туалете. Ей было страшно. Она судорожно набрала номер телефона в Эдисоне, Нью-Джерси, но её домашний телефон молчал, а мобильник Николаса, её девятилетнего мальчишки, был недоступен. Обычно она забирала сына с собой, но в этот раз она понадеялась на бабушку, которая специально прилетела из Вильнюса. Какой-то кошмар. Она, было, попыталась смыться из участка, потихоньку, бочком приблизилась к двери, ведущей на свободу, и ей почти удалось, но тут пошли жуткие помехи СНН, копы заметили задержанную, отобрали мобильник и посадили её за решетку со сворой ужасных уличных проституток. Чувствуя себя размазанной по стенке, она стала успокаиваться.
– Все будет окей, тем более, что они могут задержать её не более, чем на четыре часа, – как сказали соседки из камеры. Китаянки иногда украдкой объяснялись на непонятном для неё кантоне, пялясь на нее, как на чудо. Альфа-самка, худая, стареющая, но с формами, высокая для китаянки, прикалывалась с подружками, пыталась распускать руки. Мари вздрогнула, отдернулась, долгим неотрывным взглядом посмотрела на этих хвар ледяным голубым глазом, и те смутились, забились, подобно собачьей стае, в угол.
Медленно тянулись утомительные часы. Участок то заполнялся топотом потных нервных копов, то затихал в необъятной тишине. Кто-то из мулек стала нервно стучать тапками по решетке. Через несколько минут к ней присоединились остальные арестанты. Через полчаса в камеру приперся безликий жандарм, без особых примет, мучительно соображая, что делать с этим бедламом.
Мари весело зачитала билль о правах человека. Через полтора часа утомительных протоколов и унизительных заявлений её отпустили.
Она помахала рукой проституткам, и они восторженно ответили ей, как самые лучшие подружки.
*
Она шла по Гонконгу, наслаждаясь свободой, забывшись на секунды, и набирала номер мобильника Томаса. Увы, тот не отвечал. С ужасом убедилась, что номер сына, домашний и мобильный, тоже молчал. Она в панике стала набирать соседку Чали, затем всех университетских сотрудников, деканат и даже номер полиции. Вся Америка была отключена. От сердца чуть отлегло. В конце концов, она набрала телефон её старинного приятеля Миньки, который давно осел в Марселе.
– Миня, ты узнаешь, с кем ты говоришь?
– Ау, Мари, ты откуда?
– Слушай, я в Гонконге, что вообще творится.
– В смысле? Я вот в Альпах.
– Что ты там делаешь?
– Летаю на параплане.
– Круто. Ты можешь набрать номер в Америку, вот этот номер и скажи что-нибудь.
– Кому?
– Неважно, потом объясню.
Она увидела бар с телевизором и толпой зрителей. Большинство из них были подавлены, иные явно злорадно ухмылялись. Через пару минут ответил Минька.
– Не доступный. А чего там?
Она явно слышала вой и свист.
– Ты что летишь?
– Ой, я тут подсел.
– Ладно, пока. Налетаешься, посмотри ящик. Я тебе еще позвоню.
*
Вместе с ошарашенными зрителями, она смотрела немыслимые картинки. Взволнованные голоса журналистов, насилие, заблокированный небоскреб, жертвы. Террористы не выдвигают никаких требований. Это не похоже на захват заложников. Многих куда-то увозят, некоторых убивают. Настоящая война в Пентагоне. Самолеты уничтожают цели. Непонятно, кто наносит удары, но есть потери в американских войсках. Есть многочисленные жертвы среди гражданского населения.
Неожиданно в прямом телевизионном репортаже показывают захват центра СНН в Атланте, где она была много раз по своим делам. Один из боевиков садистки убивает известного журналиста. Испуганные сотрудники центра, стрельба, крики о помощи. Затем полосы, помехи. Видимо, террористы не могут вырубить канал и он остается включенным по всему миру. Чей-то тяжелый рык, глубокое тяжелое дыхание замедляет голос как из-под преисподней. Она вдруг ловит себя на том, что этот рык она уже где-то слышала.
Какой-то ужас.
*
Мари шла по набережной. Выли сирены. Появились китайские солдатики, военные люди. Начались ранние сумерки. Сотни людей стали собираться на зрелище в Гонконге. Она нашла укромное местечко на скамейках зрителей и выложила все вещи из своей сумочки и из кармашков одежды. Через четверть часа, она таки нашла измятый зажеванный малюсенький кусочек бумажки. Это был телефончик этого странного спасителя, которого она почему-то тогда называла оберст-чикеном. Она набрала номер его мобильника. Руки у неё слегка дрожали. Услышав её, его армейский отрывистый голос стал вдруг быстро меняться в теплый блеющий голос агнца.
– О, приветик, специалистка по рапирам.
Она обмякла.
– Представляете, я везу вам вашего Томаса.
Она не нашлась сказать что-либо разумное.
– Откуда, …он живой?
– Живее всех живых! Мы сейчас к вам приедем. Ты где сейчас находишься?
– У пристани.
– Будь у старого маяка.
Она ходила кругами, как древняя ведьма, вокруг этого странного сооружения. Она наблюдала, как десяток китайских свадебных пар со свитами хаотически сталкиваются друг с другом.
– Там что у них, осиное гнездо? – подумала она.
Голова у Мари шла кругом. Кто-то приобнял её сзади за талию. Она чуть не съездила его по физиономии наотмашь, так что Полковнику лишь чудом удалось увернуться. Радостно улыбнувшись, он сказал:
– Однако, реакция у Вас, мадемуазель.
– Бревно. О, сорри!
Она незаметно вырвалась из его когтей. Пока они шли к машине, Дукс спросил что-то о фехтовании, и Мари выдала энциклопедические знания на эту тему.
– Да она настоящий профессор, – подумал он.
Наконец они добрались до черной лакированной тойоты, и она юркнула к Томасу. Полковник случайно заметил, как она целовала его. Он отошел от автомобиля, рассматривая океан неоновых цветов рекламы в поздних сумерках, и даже успел разглядеть яркую звезду по имени Чеонлангсеонд. Ему было грустно. Насюсюкавшись вдоволь, они вылезли с заднего сидения и её глаза заблестели желанием и безумием накрывающей теплой черной ночи.
– Куда едем? – скрипучим сухим деланным голосом спросил он.
Их глаза встретились. Её полные живые губы улыбались тончайшими оттенками улыбок, сарказма, драйва и желаний.
– В Америку! Вы то все знаете?
Мари неопределенно пожала плечами, когда нет вариантов.
Она села на переднее сиденье. Через полчаса она вошла в ресепшен гостиницы, забрала паспорта, страховки и закодированные коды их кибернаук. Полковник сидел в темном переулке с хорошим обзором отеля, а Томас лежал, не шевелясь, на полу заднего сидения.
– Поехали? – спросил Дукс.
– А чемоданы?
– Может плюнем?
Томас, который до этого не издавал ни единого звука, затряс головой. Видимо, чемоданы были ему весьма дороги.
– Тогда сидите тихо.
Через десять минут Элштейны услышали истошный крик и что-то с грохотом упало. Они предположили, что это было тело. Посмотрев через лобовое стекло, они увидели, что на мостовой лежал окровавленный человек. Уже стали собираться первые зеваки. У освещенного парадного входа в отель бежали  секьюрити в черных очках. Также в черных очках, размахивая двумя баулами, нагло проскакивал Дукс. За ним быстро гнался чернокожий привратник, похожий на крупный прямоугольник с золотистыми галунами. Полковник, отстукивая четкий ритм чечетки и держа баулы на весу, подобно тяжелым двигателям Боинга под крылом самолета, покачиваясь из стороны в сторону мчался прямо в толпу зевак. На миг привратник потерял цель и начал крутить головой, как радар. Дукс, переведя дух, наконец-то нашел в кармане свисток, который затерялся где-то в штанинах, и свистнул от души в черную ночь, показывая рукой секьюрити правильное направление.
Затаив дыхание, пара Элштейнов, удивленно смотрела на это странное шоу.
– Ребята, надо быстро линять, – вслух сказала Мари.
Через секунду, откуда-то из-за машины из темноты вылез этот индеец. Он забросил в багажник баулы, и прохрипел:
– Эпизод с двумя чемоданами!
Правоту её мыслей подтвердил вой сирен приближающих полицейских машин и сонм скорых.
*
Темная серая тойота не спеша уехала с места ужасного происшествия в неизвестном направлении. Поблуждав по чреву великого города, мимо башни Нина, тойота вырвалась на свободу.
Томас, проверив содержимое чемоданов, успокоился и после пережитого за день стал постепенно клевать носом, а потом вовсе задремал.
– Едем! – произнесла она счастливым глубоким голосом небесных сфер.
Ликующая фиолетовая темная теплая гонконгская ночь окутала дремлющих пассажиров. Свет вырывал из темноты фрагменты рыжего песка с растительностью, кусочки современной топ-цивилизации, лачуги северных территорий.
Томас, который было уснул, на повороте на мгновение открыл глаза и вдруг отчетливо разглядел, как волосатая рука этого спецназовца лазит нагло там, где должна быть она, его прекрасная половина. Он, оставив себе невидимые щелочки, не веря себе, окончательно проснулся. Через какое-то время он чуть не упал в обморок. Ему показалась, что она тихо застонала. Прошло полчаса, было ощущение, что все эти трое дышали тяжело и неровно. Автомобиль доехал, наконец, до шлагбаума с будкой.
– Молчи!
Она обезумела.
Пока Полковник исчезал в недрах военной базы, она легла на заднее сиденье, положила свои красивые ноги на спинку сидения и, раздев Томаса, отдалась ему в полной аменции невероятной длительности.
Полковник обнаружил их на заднем сидении, голых, прижавшихся друг к другу. Они выясняли отношения.
– Ты почему не остановил меня. – Длительная пауза.
– Я женщина. Меня накрыло.
Молчание.
– Ничего же не было.
Весь красный, он что-то промычал.
– Я все видел.
Хотя отчасти это была ложь.
– Ты же знаешь, что для меня это не типично.
Снова молчание.
– Что ты молчишь? Козел!
Полковник интеллигентно постучал по тойоте, невнятно произнес «пора», отошел от автомобиля, вслушиваясь в ночную музыку цикад, и улыбнулся чему-то своему. Когда она полезла искать свои кружевные трусики, которые оказались где-то между ковриками переднего сидения, Томас побагровел от злости и стукнул её по спине, умирая от ревности, ненависти и любви.
Полковник голосом военного начал отрывисто отдавать приказы.
– Оставьте только необходимые вещи.
Военный джип вывез троих в сопровождении двух карабинеров и шофёра с базы. Трио передали на военный катер, который перевез их на военную зарезервированную территорию аэропорта.
– Приготовьте паспорта, –  сказал Полковник.
Небольшой автобус цвета хаки довез их до отдельного ВИП-входа рейса из Гонконга в Нью-Йорк. Через час в накопителе собралась приличная толпа пассажиров. Полковник опытным взглядом прикинул, что Боинг-747 будет почти полным. Аэропорт Чек Лап Кок был похож на встревоженный муравейник. Большое количество рейсов из Америки опаздывали или задерживались в обе стороны. Пассажиры и встречающие слонялись по аэропорту, жадно ловили новости, большинство из них были невеселые. Появились отдельные очереди отказывающихся от полетов в США. Многие были с заплаканными глазами. По аэропорту бродили рослые спасатели в ярко-оранжевых спецкостюмах и, конечно, военные.
*
Так было всегда. Большинство людей не вникает в происходящее. Они торопятся по своим делам. Любой человек несколько раз в своей жизни сталкивается с непреодолимыми обстоятельствами. Это может быть война, репрессии, автомобильные аварии, землетрясение, цунами, торнадо, нападение саранчи или мор от чумы. Правда, вероятность смертности от этого события не очень велика, около шести процентов, один человек из пятнадцати.
Однако, иногда люди начинают убивать друг друга массово, например, во время мировых войн. Были дни, когда люди зажигали костер жертвоприношений, убивая с беспримерной жестокостью в день по десять тысяч молодых душ.
Страшная правда заключается в том, что даже в эти дни мир не вздрагивал. Статистически войны упрямо увеличивали смертность в воюющих странах в среднем лишь на несколько процентов. Тем более, сами войны были всегда локальные, что приводило к уменьшению этой вероятности на порядок. Таким образом, мир в этом смысле всегда был относительно безопасным.
В двадцатом веке, с появлением динамита, пушек, танков и самолётов, всё это привело к тотальным войнам, выбивая целые поколения. Всем известны неисчислимые жертвы, родившиеся в тысяча девятьсот двадцать третьем году, массовые репрессии Пол Пота, во время которых более трети десятимиллионного населения Кампучии было жестоко истреблено, или холокост пяти миллионов евреев. Тем не менее, статистически, это не меняет общую картину.
Существуют несчастие и зло, и мы все давно привыкли к тому, что так и должно быть. Где-то падает в пропасть автобус, где-то врачи в белых халатах борются за жизнь тяжело больных от пандемии эболы, а там вдруг исчезают города от разрушительных землетрясений и цунами. Вот обрушилось бедствие на Америку, и земной шар даже не повел бровью.
*
Они сидели втроем в приемнике. Томас углубился в чтение статьи Хафа с соавторами о создании мобильных элементов в увесистом журнале «Исследование Генома». Иногда он, задумавшись, рассеянно рассматривал пассажиров. Мари, усевшись между этими двумя самцами, вела оживленную беседу с каждым из них на трех языках, причем каждый из них думал о своем и смотрел на неё влюблёнными глазами. Полковник в полудреме наслаждался её небесной взрывоопасной аурой, успевая внимательно разглядывать потенциальных врагов через хитроумные шпионские очки с зеркалами заднего вида, с особым рефлективным покрытием, которое давало обзор на триста шестьдесят градусов.
– Расскажи, Томас, – Полковник прошипел приглушенным голосом, – как тебя похитили?
Томас посерел и насупился. Очевидно, воспоминания об этом не веселили его. Он восстановил в памяти, как на некоторое время оставил на барной стойке свой лэптоп, и пока рассчитывался за чай и сэндвичи, кто-то ему позвонил. Голос был чужой, малопонятный.
– Вы что-нибудь потеряли?
Он вздрогнул.
– Ноутбук?
С горечью он осознал, что оставил его открытым для любого постороннего, со всеми его многолетними исследованиями. Именно этого он больше всего боялся.
Из мобильника слышались звуки сирен автомобилей, шум ветра и невнятный скрип.
– Выходи, к Шеектонгтсои, там еще Мамотофу.
Какие-то непонятные звуки, потом длинные гудки. Чувствуя себя полным идиотом, он бежал сломя голову через квартал, мокрый от пота, называя себя абдеритом, блиндамедом и даже тротелем. Прохожие шарахались от его горлового «мамотофу», как от чумы. Он начал терять надежду и тут появился этот яркий клетчатый тип из поля чудес. Мутно улыбаясь с невнятным выражением лица, он сказал:
– Идешь правильно, – показывая на нечто. Они перешли через дорогу и сели за столик в полутемном местном придорожном кафешантане. Меню было на китайском. Видимо, это и было мамотофу.
– Спасибо, что вы нашли его. – Томас деланно улыбался и показывал четыре пятьдесятки.
– Се-се, се-се.
Им принесли чай в большом белом кувшине. Продолжая заискивать, клетчатый тип произнес нечто невразумительное и удалился.
Томас попытался позвонить Мари, но как назло её мобильник был занят. Он пил желтовато-зеленый резкий чай с дурманящим запахом, хорошо помнил, как он говорил с невысоким добрым парнем, который спрашивал о номере пина и в руках у него был ноутбук.
Томас безуспешно пытается встать и уйти, но голова раскалывается от боли, появляются провалы в памяти. Он оказывается в такси, крепкие ребята говорят что-то, типа:
– Мы поможем!
Какая-то пустая обшарпанная квартира, пара бодигардов и невыразительная женщина, приносящая ему поднос с парой лепешек, тарелку с китайскими специями и чай. Томас вздрагивает и вежливо отказывается, говоря:
– Спасибо за чай!
К концу рассказа Полковник и Мари уже не могли сдержать хихиканье. А когда Том уже с серьезным трагическим видом начал всерьез обижаться, они стали по-настоящему ржать. Полковник, дабы не перегнуть палку, добродушно поулыбался Томасу и задумался: «Пусть пока не понятно, кто эти люди, от каких сил. Ясно, что они могущественные и сильные, если устроили такой невиданный хаос в Новом Свете».
Дукс уселся поудобнее.
Все эти дни что-то неуловимое крутилось в его голове. После мощнейшей медитации, он понял, что это такое. Вздрогнул и оглянулся, сняв очки.
– А что, если так? – он по привычке автоматически стал вызывать Тень. Но тот был недоступен. Дукс был в каком-то полупьяном состоянии, как будто его стукнули по башке. Элштейны с удивлением разглядывали Полковника, с его невидящими глазами и с шевелящимися губами. Мари подумала, что он контужен. Однако толпа пассажиров уже выстраивалась к стойке накопителя. Элштейны растолкали и разбудили шизанутого с открытыми глазами «оберст-чикена». Тот виновато  с извинениями куда-то исчез.
*
Были видны особые меры предосторожности. Штаты сотрудников аэропорта были утроены. Повсюду кишели копы. Для острастки невдалеке торчал очень большой живой «терминатор» в темных очках, видимо символизируя собой Америку. Однако эта сложнейшая система безопасности могла бы стать совершенно бессильной против неожиданного новейшего способа нападения.
Полковник вздрогнул. Он сканировал толпу и не мог определить, кто же из них противник. И Полковник пошел ва-банк. Развязно, полупьяной пиратской походкой Деппа он жестко врезался в высокого крепкого парня в черных очках. Дукс с виноватым видом извинился перед джентльменом, но тот бесстрастно тихо отрешенно молчал. Полковник оправдывался тем, что якобы подвернул ногу, и примирительно протянул ему руку. Пассажир яростно заскрежетал зубами и в ответ не протянул руку, но зато выдавил из себя нечто бессвязное.
Дукс вздрогнул. Голос был как будто из подземелья, с длительными паузами.
*
– Ты куда подевался? – спросила Мари, назвав почему-то Полковника «бобиком». Невероятно, но ему было приятно, что она его так назвала. В самолете он слушал веселое щебетание Элштейнов, разглядывал через иллюминатор ночные звезды и следил за странным парнем.
– Будет ужин, будет и ватерклозет, – подумал он, – главное, не проспать шоу.
Когда после ланча большинство пассажиров уснули глубоким сном, парень в очках стал пробираться к туалету. Дукс аккуратно пролез через колени спящих Элштейнов, стараясь не разбудить их. В очереди уже стояли пассажиры. Полковник почувствовал, что парень напрягся.
Тихо шли минуты. Ночь из черной синевы со сверкающими большими звездами подергивалась первыми молочными красками.
И тут он услышал характерное бульканье очков-наушников широкополосного жучка, которого он прикрепил жвачкой. Он напряг свой слух и с трудом разобрал слово «гоу…фаз».
Парень обернулся, уставился с лютой ненавистью на Полковника и предложил ему зайти в туалет первым. Дукс широко расплылся в добрейшей улыбке, случайно задел холмики груди какой-то девушки и юркнул в туалет. Но закрыть дверь он уже не успел.
*
Страшный удар в солнечное сплетение подбросил Полковника в воздух, на лету разбивая перекрытия туалета. Два профессиональных удара уничтожили хитроумные очки и разбили ему нос, а третий удар был нацелен на добивание.
В тот же момент послышался звук тревоги. К дерущимися бросилась белокурая стюардесса. Видимо, этим она спасла Полковника, поскольку тот был вырублен в течение нескольких секунд.
Словно в страшном сне сквозь черно-белую пелену он видит лежащую окровавленную стюардессу, качаясь, нащупывает её сонную артерию и ставит неутешительный диагноз. Наперерез террористу бросается высокий стюард и мгновенно гибнет на глазах у всех. У него горлом хлещет кровь, пассажиры кричат от ужаса. Боевик направляется к носу корабля. Полковник пытается догнать быстро удаляющегося врага.
В этот момент Мари Элштейн незаметно выставляет ногу. Злодей на секунду теряет равновесие. Он опять видит недобитого Дукса.
– Что ж, – подумал Полковник, – узнаем у кого дыхалка мощнее.
Яростная схватка топ киллеров была ужасна. Оба неприятеля использовали различные подручные предметы: как-то, ноутбуки и игровые приставки, но в основном они разбрасывали в разные стороны пассажиров, создавая жуткий переполох. Некоторые мужчины пытались разнять дерущихся и это было ужасно, достойные друг друга противники разбрасывали этих человечков, подобно древним олимпийцам, метающим диски, акробатически прыгали по креслам, между делом вырубали стюардов и стюардесс, разрывали в клочья обшивки кресел и выкрикивали устрашающие взаимные победные крики. К этому ужасному вою добавились перебои света, самолет стало беспорядочно мотать, а затем он стал стремительно падать. Апофеозом полного идиотизма стали неожиданные слова одной из оставшихся стюардесс.
– Командир корабля приказал пристегнуть ремни. Самолет попал в зону турбулентности. Просим пассажиров сесть на свои места.
Вдобавок ко всему рядом с Дуксом засвистела невероятно противным пронзительным свистком Мари Элштейн. Спасательный жилет она вытащила из автоматического бокса. Она также запустила во врага мощным снарядом в виде огнетушителя. К сожалению, террорист легко перехватил железяку и метнул её в салон. Пассажиры обреченно завывали, плакали и молились.
*
Самолет выписывал сумасшедшую траекторию. Не ослабляя своего внимания ни на миг и не упуская из виду противника, Полковник боковым зрением увидел через иллюминаторы, как забрезжил утренний рассвет. Совсем рядом устрашающе вздымались черные огромные утесы, белые сверкающие скалистые горы, длинные языки ледников на фоне алой зари. Полковник узнал, что это был мыс ветров Фарвел, южная оконечность Гренландии. Беспорядочно рыская, самолет вперился в лабиринт фьердов огромного горного острова, едва не задевая остроконечные откосы. Куполообразные ледники приближались изогнутыми смертельными линиями к горизонту.
– Слушай, девочка, – сказал Полковник Мари, которая оказалась рядом с ним, кстати помогая биться с лиходеем, – сумеешь открыть аварийный выход? Приоткрой и жди меня.
Поддаваясь противнику, Дукс пропустил пару жесточайших ударов, так что на лице у злодея появилась недобрая счастливая улыбка победителя. Полковник как бы прижался к полуоткрытому люку.
– Пока! – недобро прохрипел Дукс.
Собравшись с силами, он схватил дверь и начал наносить врагу удары этим очень тяжелым и тупым предметом.
– Опять играю в шахматы, – невесело произнес Полковник.
*
В жизни спецагента из внешней военной разведки существуют некие небольшие различия с существованием обычного обывателя, особенно если ты вечно находишься на игле острого конфликта, как то: переворот, война, политическое убийство, уничтожение предателей. И тот и другой иногда обреченно думает о смерти и вяло просчитывает неожиданную собственную кончину.
Оба пытаются хорошо устроиться в жизни, дышать воздухом, пить чистую воду, хорошо питаться, иметь средства к существованию и любить. Оба видят перед собой перспективу, находят мгновения счастья, упоительно наслаждаются своей значимостью.
Разница заключается в том, что спецагент умирает много раз каждый день. Он вновь и вновь переплывает реку Харон и заново обретает самого себя. Он знает, что за черным тоннелем тебя ждёт неизъяснимо прекрасный счастливый свет и те, кто по-настоящему любит тебя. И он знает цену своей земной жизни. Поэтому возвращается к ней осмысленно.
Обывателю же смерть кажется чем-то совсем отдаленным. Это все не для него, он чувствует себя молодым нетронутым поросенком, для которого точат нож, чтобы сделать из него шашлык. В этом смысле для него смертный первый опыт является невероятным переживанием. Он ощущает себя древним жителем Ларнаки, который вернулся с того света и до конца дней своих не улыбался.
*
Хорошенько шмякнув раз десять по башке беззаконника авиационным люком, Полковник подготовился к последнему акту драмы, а именно, схватил его за шиворот и начал выталкивать его за дверь самолета, где привлекательно сверкал белый прекрасный заснеженный сверкающий мир Гренландии. Мари тащилась от того, как оберст-чикен выкидывает эту гнусную отбивную котлету, затаив дыхание.
– Все будет, но не сразу, – подумала она.
Но этот фашист с быстротой молнии смачно съездил Дуксу по физиономии, перехватил инициативу, вырвал люк и начал дубасить противника. Ситуация повернулась с точностью наоборот. Некоторые пассажиры уже начинали потихонечку сходить с ума от отчаяния, ужаса и ледяного холода.
– Опять в холод, – прошептала Мари. – Не люблю это с детства.
Она вытащила самый большой огнетушитель из кухонного отсека, загодя припасенный ею, и выдавила пенную противную грязную струю прямо в глаза противнику.
– Ух! – выкрикнула она. – Ки-ия!
В одночасье эти двое кое-как протолкнули этого флибустьера к люку. Тот все не хотел отправиться в белый мир безмолвия, но несколько ощутимых ударов огнетушителем по самым чувствительным местам довели дело до своего логического конца.
*
Крепкие скрюченные пальцы злодея намертво вцепились в овальный косяк Боинга, а его тело оказалось снаружи под естественным углом со скоростью двести пятьдесят метров в секунду. Полковник вспомнил свое детство, как однажды в его деревне в заснеженной Сибири разбушевался страшный буран и человек семь, не дойдя до уборной, тут же насмерть замерзали.
Мари таки пыталась отгрызть ему пальцы, как волчица, но уже было поздно. Она с ужасом увидела, как его пальцы стали белее снега, и, в конце концов, злодей канул в вечность, исчезая в синеве вечного сияющего прекрасного мира.
*
Они перевели дух. Замерзая народ уже терял всякую надежду в ожидании неумолимой катастрофы. Кто-то воссылал молитву, иные сдавленно скулили, а кое-кто проживал последние минуты в ожидании смерти с гордо поднятой головой.
В иллюминаторе быстро белым панцирем приближались восточные высокие хребты.
– Мари, пожалуйста, закройте люк, а то холодно!
– Да, Хьюстон, у нас и у вас проблемы, – хихикнула она.
Полковник очень быстро прошёл к носу корабля.
Бизнес-класс представлял из себя безумное побоище после битвы тех, кто пытался оказывать сопротивление. Держа большой огнетушитель в руках в качестве оружия, Дукс медленно вошел в кабину летчиков. От ужаса лоб Полковника покрылся испариной.
Второй придурок, чем-то неуловимо похожий на предыдущего, упоенно сидел за штурвалом Боинга, исступленно издавая сдавленные хрипы наслаждения, подобно мальчишке, которому разрешили погонять на скутере или поиграть на компьютере. Он нажимал на различные кнопочки, закладывал виражи, выдавливал дурную мощь турбинных двигателей, издевался над напряженными встревоженными голосами диспетчеров.
Сумасшедший решил просто полетать на Боинге вместо тренажера и даже начал делать некоторые успехи. Затаив дыхание Дукс смотрел, как новоиспеченный пилот сделал максимальный крен для того, чтобы уйти от столкновения с хребтом.
– Брависсимо! – Дукс похлопал в ладоши. –  Месье делает успехи.
Однако рисковать он не стал. Нанеся несколько мощных коротких ударов самозваному летчику огнетушителем по голове, Дукс отправил его в бизнес-класс.
*
Оставались секунды. Боинг выдавливал максимальную мощность. Дукс успел сообразить и убрать закрылки, дав небольшой крен влево. В конечном счете, Боинг чудом проскочил через впадину между хребтами.
– Как же красиво здесь, – прошептал Полковник. – Если выживу, обязательно съезжу в Гренландию в качестве добряка-туриста, попью пиво с морячками в местной таверне и отведаю рыбку.
Он прохрипел в микрофон:
– Я пассажир, у нас захват судна, летчики мертвы.
 Он оглянулся. На правом сиденье вечным сном спал капитан Боинга. Он включил автопилот.
– А где же второй пилот? – Подумал Дукс. – Ц-ц-ц, в ансамбле нет флюгельгорна.
У него появилось нехорошее предчувствие. Полковник поднырнул бочком, предчувствуя хлопок пистолета, который обжог ему грудь. Третий злодей стрелял по нему. И вновь жизнь его максимально сжалась до 0,17 секунды среднестатистического человека, в которого летит пуля из пистолета. И никто не знает, почему есть люди, про которых говорят «заговоренные». Существуют предания, истории очевидцев и документы, согласно которым в человека всаживали рой пуль, и он оставался живым. В этом смысле человека убить нельзя. Потому что, прежде чем умереть, он должен исполнить свое предназначение.
Прицельно мощным ударом левой ноги Мари попала между ног террориста так, что тот громко завопил и выпустил всю обойму из пистолета в потолок. Тут подоспел Дукс, с красными безумными глазами, и жестоко прикончил очередного оборотня.
Мари с удивлением увидела, как Полковник на глазах превращался из чудища в простого, доброго, наигранно улыбчивого паренька. Он кое-как сфокусировал взгляд, выдавил из себя мученическую улыбку и сказал покорно:
– Спасибо, – и зачем-то добавил, –  …миледи!
*
Боинг-737, освещенный с востока, плыл по Атлантике. С правой стороны различались необъятные изрезанные заливы, протоки и озера северной Канады. Прикрыв левую шторку кабины от нестерпимо яркого света, Полковник и Мари с трудом перенесли грузное тело капитана на первый ряд бизнеса-класса, откинули спинку и застегнули на нём привязные ремни.
– Спи спокойно, капитан! – прошептал Полковник. Они вместе постояли молча, отдавая последний респект.
– Мари, – промурлыкал Дукс, – поищи кого-нибудь из команды, стюардессу что ли, а то нас сдуру возьмут и собьют. Да, поищи потом второго пилота. Что-то его нигде видно.
Подобно королеве, Мари прошла через эконом-класс, излучая прекрасную улыбку, спокойствие и достоинство, и этим приободряла взглядом раздавленных и растерянных пассажиров. В самом хвосте самолета она вытащила из-за шторки спального места ободранную стюардессу, которая притаилась, как кошка, за стеночкой повизгивала и подвывала.
– Успокойся. – прошептала Мари. Девчонка прижалась к ней. Мари почувствовала, что все тело девчонки трясло, как трансформатор на три тысячи вольт. Она внезапно пронзительно выкрикнула:
– А вы кто!?
Мари ответила по-английски нечто, что можно было бы перевести:
– Конь в пальто!
Мари вела девушку по рядам, чувствуя себя эсэсовкой,  которая поймала партизанку, которую совершенно необходимо было повесить за дело.
– Капитан мертв, кажется, и второй пилот тоже. Большинство бортпроводников погибло. Есть жертвы среди пассажиров, – Полковник сообщил в диспетчерскую, – три террориста уничтожено.
Из наушников шло что-то невменяемое. Где-то далеко пролетел истребитель Ф-16. Полковник понял, что в эти секунды решается судьба рейса, и покрылся холодным потом.
Он дал микрофон стюардессе.
– Мари, нас могут сбить. Ты видела слева какого-то гая с известной физиономией?
Они вместе прошли через ряды эконом-класса и действительно обнаружили немолодого сенатора, кажется из Нью-Гемпшира. Тот заблаговременно удрал из бизнес-класса, когда начались все эти ужастики, и растворился в народе. Тот поначалу сделал вид, что не очень понимает вопрос, но, чтобы ускорить процесс Дукс схватил железной хваткой сенатора за локоть, а Мари сумела вызвать улыбку у одеревеневшего сенатора. Все быстро вернулись к кабине пилота.
– Перед вами сенатор Грег, Джад Гред.
Полковник попросил включить громкую связь.
– У нас есть раненые и погибшие.
– Спросите у русских, смогут ли они посадить Джамбо Джет?
У Дукса отлегло от сердца. В последнее время сенатор стал часто мелькать по ящику. Если бы не это, ЦРУшники моментально сбили бы этот самолет. Тем более тут сильно попахивает русскими.
– Говорят, смогут.
Внезапно стюардесса, которая до этого пребывала в полуобморочном состоянии, схватила за рукав Мари и заорала:
– Мне надо в туалет!
Она оттолкнула Мари и судорожно схватилась за ручку туалетной кабинки. Оттуда на неё вывалился второй пилот. Обняв его, она упала без сознания. Мари краем глаза видела, как у сенатора от удивления отпала челюсть. К его чести он продолжил переговоры с диспетчерской недрогнувшим голосом.
– Мы вас посадим на запасной аэродром.
– Сколько у нас времени? – спросил Полковник через сенатора.
– Сорок минут. Проверяйте датчики. Мы вас будем инструктировать.
*
Внезапно у Полковника волосы встали дыбом. Второй мертвый пилот встал. Он стал неестественно вращать глазами по потолку, которые задержались пристальным безумным взглядом на Дуксе и уставились прямо в глаза Мари. Она онемела от ужаса.
– Лейтенант, – тихо произнес он, – с тобой все хорошо?
Это было страшно. Невооруженным взглядом было видно, что всяческие движения второго пилота было несовместимо с жизнью. Прямо из позвоночника торчала длинная серебряная нить, которая извивалась как змейка, залезая в спину летчика.
– Неужели именно это, – выдохнул Дукс. – Неужели померещилось. Полковник даже не успел вытащить пистолет, который лежал в кармане его штанов. Стюардесса была разорвана в клочья, в прямом смысле, на мелкие кусочки. Сенатору захотелось выпрыгнуть из иллюминатора на землю. Мари завизжала так громко, как никогда, убегая в бизнес-класс с невероятной скоростью. Полковник понял, что он столкнулся с чем-то совершенно из ряда вон выходящим. В течение длительных страшных мгновений Дукс подготовил пистолет и посчитал, что у него пять патронов.
*
Тогда у него тоже было пять патронов, когда из тайги неожиданно выскочил медведь. Мальчишке тогда было лет девять. В тот год произошло какое-то нарушение в природе, был сентябрь, медведи ходили прямо по поселку, прятались за деревенскими туалетами и пугали жителей по ночам. Мальчуган тогда выпросил у деда Потряска, который обычно лишь мычал и  тряс головой, старый наган с пятью патронами. Здоровенный шатун мчался на него со скоростью сорок километров в час. В шоке пацан выстрелил и убил медведя и, когда местные жители снимали шкуру со зверя, они удивились, что все пули попали точно в глаз.
В поселке многие промышляли, стреляя белок. В заготконторе за деньги брали только шкурки белок убитых в глаз, дабы товар не был испорчен. После этого мальчишку брали на промысел за его меткость и дядя Потрясок подарил пацану именной наган, доставшийся ему от его предка еще с гражданской.
*
С нечеловеческой силой, подобно раненому зверю, оборотень бросился на Полковника, чуть задев его. Но было поздно. Все пули попали прямо в глаза волколака. По инерции тот разгромил половину приборного щитка, поранил своими когтями сенатора и затих. В самолете воцарилась тягостная тишина. Лишь, подвизгивая от боли, попискивал сенатор и что-то неразборчивое металлическим голосом вещала рация.
– Общайтесь с народом. И не нойте. У нас двадцать минут.
Слегка одуревший Дукс побрел искать Мари. Он обнаружил пару Элштейнов в эконом-классе. Некоторое время эти трое сидели в полной тишине.
– Скажи, – обратившись к Томасу, прохрипел Полковник, – что это?
Он вытащил из кармана нечто похожее на шприц и передал ему его. Томас стал разглядывать девайс с неподдельным интересом:
– А было что-то еще?
– Серебряная нить.
Полковник в ужасе вспомнил, как эта змейка впивалась в спину лейтенанта. Томас надолго задумался:
– Кажется, им удалось создать концентрированный, хорошо управляемый фонтан времени.
Пространно и доходчиво Томас объяснил, как эта странная длинная нить может вернуть человеческую жизнь.
– Какая-то чушь, – подумал Полковник.
– А если они снова оживут? – громко заорал он прямо в уши паре Элштейнов.
– Теоретически, это возможно, – насупился Томас.
– Может быть, выкинуть всех? – обратилась к нему с вопросом Мари.
– Понял. Пойдем, пора совершать посадку. Поможешь?
– А ты умеешь?
– Заодно научимся.
Троица двинулась по направлению к кабине. Пассажиры смотрели на них, кто с ужасом, кто с неизбежностью, а иные с надеждой.
– Томас, ты должен очень внимательно смотреть на трупешники. Если они зашевелятся, выкинь их в люк.
Полковник заметил, что руки Томаса слегка подрагивали, но он не подавал вида.
– Боец, – подумал он.
Настроение Дукса быстро улучшилось. «Настоящая жизнь, это взлет и посадка», – улыбнулся он.
*
– Я могу разрешить посадку только тебе.
– Ты что, издеваешься?
– Да, я вообще-то полный неадекват, и понимаю только процентов сорок из того, что говорят на английском. Делай все по рации. Так что валяй. Не дергайся и слушайся сенатора.
Пока автопилот успешно справлялся с Боингом. Самозваный экипаж разглядел, что белая стрелка, которая раньше дрожала на цифре двести, теперь медленно стала спускаться до ста двадцати. Очевидно, это были узлы. Мысленно Полковник представил, как диспетчер связывается с кучей своих начальников, как они вместе, попивая горячий кофе, решают, как им помочь. Самолет стал снижаться. По рации выдавали кучу инструкций. Мари внимательно слушала их голоса, задействовала предкрылки, используя кнопочки, тумблеры и рычажки, которые были перед рычагом тяги.
– Ты талантлива и прекрасна! – произнес Полковник.
Мари внимательно прочитала длинную инструкцию взлетно-посадочных данных самолета на специальной табличке. Она сама нашла ручку механизма шасси, которая была справа от центрального пульта на передней приборной панели, выше левого колена второго пилота.
Это был драйв! Машина заскрипела и вздрогнула, кнопки показали удачный выпуск шасси. Автопилот выстроил заход на посадку. Погода была прекрасная и солнечная. Полковник с грустью вспомнил, как он последний раз улетал из Нью-Йорка несколько лет назад. Погода тогда была тоже великолепная и он долго смотрел на этот величайший город своей мечты.
Автопилот отключился. Самолет выходил на глиссаду. Мари внимательно следила за прибором скорости ветра, который показывал, что все пока в зеленой зоне, но на пределе.
– Будет весело! – сообщила Мари.
– Будет сложно! – вторило эхом диспетчерская. – Боковой ветер с резкими порывами до пятнадцати миль в секунду.
– Чем дергать и куда давить? – поинтересовалась Мари.
Но оказалась, что все не так страшно. Слушая молитвы диспетчера, она правильно выставила свою левую ногу, которая у неё была толчковая. Это был кураж. Управляя педалями, ей удалось держать самолет строго в створе оси с правильным углом. Альтиметр пищал «триста», «двести семьдесят».
Сто триллионов клеток её организма заликовали от невероятного наслаждения. Она чувствовала мощь огромной махины, приближающейся к земле, и её глаза засверкали немыслимым блеском. Мари вспомнила свои школьные годы. Тогда она победила в региональных соревнованиях по серфингу на Балтике и была одной из первых, совершившей несколько полетов на кайтсерфинге, пока их не прикрыла милиция.
Уже не слушая фразы диспетчера, типа «дача ноги по носу», она уменьшила тягу. Аккуратно дозировано нажала правую, отдала штурвал и посадила самолет точно по оси.
– Браво! – закричали в диспетчерской. – Тормози, но не сильно!
Сенатор, который ранее выглядел довольно бледным, горделиво вытянул шею, выказывая свою значимость, и произнес:
– Это невероятно! Спасибо!
Она услышала продолжительные аплодисменты эконом-класса, переходящие в овацию. Томасу было не до охраны трупов, он бросился к своей милой, чтобы расцеловать её чуть ли не в засос. Полковник сделал вид, что ему все это безразлично, и стал разглядывать бренность жизни через пыльные толстые иллюминаторы: пожарную и аэродромную технику, полицейские машины, черный лакированный фэбээровский автомобиль с мигалкой.
*
Шестым чувством он понимал, что она обволакивает его и затаскивает обоих в астральное небо. Дукс понял, что столкнулся с чем-то таким, которое он уже не сможет забыть и избежать. Мари теперь будет всегда маячить на горизонте. Иногда она будет приближаться невероятно близко к нему и тогда его голос будет трепетно срываться. И он будет говорить что-то нетипичное для него, и его искалеченная харизма будет восстанавливаться, и его глаза будут сиять счастьем.
– Стоп машина! – сказала Мари.
– Томас, как ты думаешь, кто этим может руководить, – спросил Полковник у Томаса.
– В каком смысле?
– Что ты имеешь в виду…? – покраснел Томас.
Уже через пару минут подали трап и забегала орава копов, пожарных, детективов и всяких других штатовских спецов.
Полковник приглушенно прошептал Мари:
– Меня сейчас арестуют. Тебя помучают и отпустят. Я позвоню на твой мобильник. Найди, где зашвартовался сухогруз.
– Обязательно!
Он внимательно посмотрел в её лучистые глаза.
– Ненавижу пафос, но там будет решаться судьба Америки.
Он начеркал на обрывке бумаги наименование сухогруза. Она всё запомнила. Полковник отобрал клочок библьдрука, разжевал и проглотил.
– Дурдом, – подумала она.
– Никому и никогда не говори наименование сухогруза, целее будешь, окей!
Уже повсюду замаячили копы. Томас вдруг разжал ладони и показал Полковнику нечто. Это была скрученная серебряная нить. Полковник улыбнулся, тепло взглянул на Томаса и произнес:
– Спасибо тебе!
*
Когда квартет, включая сенатора, вышел из кабины, пассажиры эконом-класса снова устроили овацию. На трапе их встречали, как героев. Бесконечные вспышки фотоаппаратов, слезы по погибшим и невероятная радость чудом спасенных. Журналисты устроили импровизированную пресс-конференцию. Сенатор полностью почувствовал себя в своей стихии, говорил много и автоматически просчитывал свой рейтинг. Мари ощущала себя восходящей звездой. Она сияла, помолодела и купалась в славе, держась за руку основательного Томаса. Ей невероятно подошла роль героини.
Лишь Полковник прятался за их спины, стараясь не высовываться.
– Во попал, – подумал он. – Там, где его учили, главным принципом был лозунг «Не высовывайся!».
Когда Мари обернулась к Полковнику, тот испуганно заморгал, отрицательно покачивая головой. Тем не менее, сенатор и Мари вытолкали его на всеобщее обозрение. Он почувствовал себя раздетым. Он представил, как ухмыльнется Василий Иванович, как Кузя будет ржать со товарищами над этим прикольном шоу в своем тихом кабинете. Самое страшное то, что эти кадры показывают в новостях.
И это увидит Череп.
Дукс вздрогнул. Инстинктивно он, закатив глаза, прищурился, выдвинул челюсть вперед, растянулся в широченной обезьяньей улыбке, пошевелил ушами и оставил их чуть оттопыренными.
– Может быть, не узнают, –  подумал он.
Потихоньку Дукс попытался раствориться в толпе, но не тут-то было. Рядом с ним уже маячил высокий сорокалетний характерный мужчина в безупречном костюме. Тип с темной прилизанной шевелюрой с блестящим отливом носил черные очки. Он, саркастически улыбаясь, предложил подвезти.
– Может, покажете ксиву?
Улыбаясь и изображая на лице искреннее счастье, парень вытащил портмоне с огромными магическими буквами: ФБР, Федеральное Бюро Расследования. Полковника затолкнули в мощный «Кавалькада Четыре», тщательно обыскали и надели на него наручники, соединив его правую руку с левой рукой агента.
*
Навороченный джип проскочил военную базу и вырулил на восемьдесят седьмую дорогу.
«Видимо, это Стюарт. В Нью-Йорк будем ехать часа два. Есть время подумать». Трассу обрамлял прекрасный лес.
– Здравствуй, товарищ, – захохотал сотрудник ФБР, – вы теперь, товарищ, дома. С какой целью вы приехали?
Полковник тоже подхватил шутливый тон.
– Вас спасать.
Все четыре агента весело расхохотались. Старший из них просто наслаждался. Он понимал, что везет очень крупную рыбу. Такие фигуры редко ловились в его серых буднях.
«Надо как-то отсюда улизнуть», – подумал Полковник.
Когда автомобиль ушел на трассу двести восемьдесят семь, Полковник ляпнул:
– Пописать забыл.
– Даже не пытайся, без вариантов, – начальник озвучил звонким веселым голосом.
Остановившись на заправке, они уныло побрели в клозет. Один из них был возле двери туалета, другой смотрел в окошечко, а третий вынужденно повторял движения Дукса.
– Расстегнешь наручники?
– Конечно, нет.
Полковник вытащил свой «прибор»  и с невозмутимым видом забрызгал все вокруг. Агенту пришлось это бесстрастно выдержать.
«Натуральные пиндосы», – подумал Дукс.
Выходя из туалета, он понял, что бегство невозможно. Можно было, конечно, рискнуть и нырнуть в цистерну с бензином. Агент наверняка быстро задохнется. Трюк с цистерной у него однажды удался еще в Афганистане. Фокус был в том, что, систематически тренируясь, он мог задержать дыхание на три-четыре минуты. Но выйти сухим из воды или точнее из бензина не получится и всё может закончиться весьма плачевно.
«Мы так не играем», – подумал Полковник. Тем более, что рядом стояла еще одна машина, с клоном четверки ФБР-агентов, вышедших подышать свежим воздухом и поболтать с водителем первой машины.
Быстро мелькали, как на картинках, кучерявые холмистые леса, полянки, и тут, над дымкой леса, воспарило очертание Эмпайр-Стейт-Билдинг. Этот поразительный город всегда манил его с детства и никогда не разочаровывал. Развязки пробегали, как в калейдоскопе. В районе Нью-Джерси от семнадцатой развязки замелькали панорамы города и через четверть часа кавалькада резво въехала в Нью-Йорк через мост Джорджа Вашингтона. Скорее всего, его везут на федеральную площадь Манхеттена рядом с кварталом чайна-таун, и там его посадят в предварительную тюрьму ФБР. Хорошо, если ему впаяют срок на сто двадцать лет. Хуже будет, если его отправят на электрический стул.
*
Пока автомобиль проскакивал через пробки и въезжал на набережную Гарлема, со свалками и мусором, Дукс грустил. Ему не придется отсиживаться до конца дней своих в тюрьме Гуантанамо на Кубе. Нет, его накачают наркотиками, высосут из него все, и отвезут на свалку, где его закатают в бетон. Хотя современные способы исчезновения нежелательных элементов позволяют не оставлять никаких следов. И у тех, и у этих. Его размажут по стенке, как кашу, в холодном Гудзоне или же сожгут, а пепел развеют над Атлантическом океаном.
Статистика совершенно неумолимая вещь. В Нью-Йорке живет десять миллионов, а с пригородами двадцать миллионов жителей. Поэтому колонка, под названием «происшествия и криминал», никогда не пустеет. Он опечалился.
*
В районе восточной сто тридцать восьмой улицы образовался заторчик. Движение потока было 10 миль в час, и через некоторое время он увидел полицейскую машину, которая мешала потоку. И тут Полковник вздрогнул. Он сразу узнал их по неуловимым чертам. Они появлялись откуда-то из крошечного парка Гарлема. Они безразлично пересекали шоссе Гарлем-ривер, вблизи сто тридцать пятой улицы, уходя куда-то на Мадесон-авеню. Он насчитал их как минимум десять-пятнадцать. Рядом с полицейской машиной лежали два мертвых копа. Водители с вытаращенными от страха глазами уезжали как можно быстрее. Да и неудивительно, ведь Гарлем всегда был страшноватым местечком. Казалось, что пока никто еще не вызвал полицию.
– Быстро спроси, что случилось? – приказал чернявенький невыразительному типу, который тогда караулил у окна туалета. Невыразительный сообщил об инциденте полиции и начальству, вышел из машины, пощупал пульс у копов и обнаружил свидетеля, который все видел.
– Они куда-то идут, непонятно куда, будто обколотые, на машины не обращают внимания, мне машину стукнули, ну тут полицейские тормознулись, ну и…
– Ой, опять, – мужчина жутко побледнел, показывая на идущего.
Невыразительный пошёл странному путнику наперерез, театрально вытащил ксиву агента ФБР и попытался его остановить. Но прохожий медленно повернулся к агенту и со страшным глухим рыком в прямом смысле разорвал его на куски. В какой-то момент все в округе просто остолбенели. Чернявый и водитель в шоке вытащили по пистолету ноль сорок Смит и Вессон.
– Не стреляй! – заорал Полковник.
Но было поздно. Водитель выскочил из машины и начал палить в убийцу, а чернявый, высунув пушку из окна, тоже добавил огня. Возможно, первые пули попали в преступника, но тот, прикрывшись трупом полицейского, молниеносно вцепился в водителя. Через семь секунд, изрешечённый пулями и истекающий кровью, чудовище задрал водителя.
Испугавшись, темнокожий, который охранял Полковника, судорожно отцепил наручник, кинулся в багажник и вытащил оттуда полуавтоматический карабин 0223 Ругер Мини-14 с тридцатизарядным магазином и складным прикладом. Боковым зрением Полковник правее и чуть позади увидел двоих приблизившихся, мужчину и женщину. Они говорили низкими глухими голосами, словно из подземелья. Волосы Полковника зашевелились от ужаса. Они приблизились к чернокожему агенту, который угрожающе выставил карабин, и стал быстро, по-дурацки проговаривать правила Миранды:
– Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете..,– как будто бы эта речь могла защитить его. Пара переглянулась, преисполненная своей значимостью, похожая на боевиков из техасских фильмов, и оба стали нагло вырывать карабин. Агент несколько раз беспорядочно выстрелил, видимо ранив мужчину. Это была ужасная ошибка. Дукс успел через заднее стекло разглядеть глаза женщины, полные слез и наполненные бессилием и яростью, и нырнул на заднее сидение, великодушно пригнув чернявого. Эта, по-своему, симпатичная пара, разнесла по кусочкам агента, а затем выпустила все боеприпасы по кавалькаде и по скоплению автомобилей.
*
В одночасье установилась зловещая тишина. Слышно было лишь биение сердца чернявого, который выставил пистолет Смит и Вессона.
– Не стреляй! – прохрипел Полковник.
Чернявый промычал что-то несуразное.
– Слушай меня и не дергайся. Выкинь пистолет.
Полковник вытащил что-то, завернутое в целлофановый пакет. Эта была та ужасная тонкая серебряная нить. Чуть подумав, Дукс воткнул один конец нити себе в ладонь.
– Если хочешь жить, – прошептал он, – лезь сюда.
Полковник воткнул второй конец в ладонь чернявого.
– Ты кто?
– Заткнись! Мы теперь с тобой побратимы. Они наши друзья.
Кроме этих двух подошло еще несколько таких же. Раненый открыл дверь кавалькады. Зверь уже собрался нажать на курок Ругера и выстрелить в Полковника и чернявого с тем, чтобы сделать из них шпинат. Они готовились к расстрелу, к своему последнему прыжку в вечность, отматывая кинохронику своей жизни. И тут они услышали глухой крик:
– Стой, сержант, стипей, – скрипнул голос одного из подошедших. С перекошенной от злобы физиономией раненый остановился как вкопанный. Видимо, в прошлом он был военным. Дукс и чернявый вылезли из кавалькады и сдержанно помахали, как бы «своим». Десяток монстров обступил двух новоявленных коммандос. Они с подозрениями в упор сверлили их своими пустыми, шизофреническими глазами. Не менее минуты длилось тягостное безмолвие. От страха Полковник воткнул нить поглубже, то же самое сотворил и чернявый.
«Признали?» – подумал Полковник.
Оба четко почувствовали звериную силу, которая неумолимо повела их в эту жуткую банду. Они шли в центре, ощущая себя бригадой Котовского из гражданской войны, с низменными инстинктами, озверением и призраком безумного Брейвика. Они прошли по сто тридцать пятой стрит и зависли в квартале бульвара Малколм и Пятой авеню, громя и уничтожая на своем пути все живое. Там, видимо, у них был сбор. Количество чудовищ все прибывало.
– Уходим, – тихо сказал Полковник.
Смешная пара, держа друг другу за ручку, как пионеры, прошли несколько кварталов бульвара Малком и спрятались в ВИП секторе небольшого кафе Эдмондса, где-то на сто двадцать четвертой стрит.
*
Минут пять они восстанавливали дыхание. Полковник, да и чернявый, почувствовали страшный голод.
– Надеюсь, мы больше не будем ходить парой фриков.
Чернявый загоготал.
– А то я почувствовал приход от этой струны.
Оба стали весело ржать. Да, действительно, пережить такую жуть было выше среднего. Дукс попросил официантку, красную шапочку, дать им меню. Он вытащил нить из ладоней обоих. Они зачарованно смотрели, как пошевеливались оба конца серебряного конского волоса. С опаской Полковник скрутил нить, как скручивают струну гитары, так что получился круг. Он с наглостью вырвал из меню файл, обмотал эту загадочную странность и заклеил всё канцелярским скотчем, который лежал у него в кармане френча.
Дукс выбрал себе тушеного цыпленка с желтым рисом с турецким хлебом, а из напитков заказал двойной премьер шотландского виски «грауз» с итальянской содовой. А Гавин, так звали чернявого, заказал себе короткие говяжьи ребрышки, потом подумал и добавил себе бычий хвост с черным глазным горохом и, рискнув, добавил бутылку экзотического вина с двумя личинками шелкопряда. Полковник с интересом смотрел в меню и на Гавина.


– Вредная у нас работа.
Через несколько минут принесли напитки.
Сердце Полковника обдало теплом. Гавин тоже выпил стакан желтого напитка.
– Дай попробовать?
– Валяй.
– Какая же кислятина! – дрогнул Полковник.
Гавин посасывал желтую бормотуху, заполненную кусочками льда с жирными личинками шелкопряда, и произнес испытывающе:
– Может быть, отдашь мне это?
– Что ты имеешь в виду?
– Эту, струну.
– Зачем?
– Отдам начальству.
Полковник вытащил из кармана френча пакетик и, проверив, что нить на месте, снова засунул туда же. Он замолчал.
*
– Гавин, – он с трудом подбирал слова, – ты далек от реальности. Да и я тоже.
– Кто они?
Полковник с содроганием вспомнил, как в спину лейтенанта Боинга вползала эта нить.
– Пока ничего неизвестно. Пока это лишь версии.
– Не темни.
– Ненавижу пафос. Но их потенциал способен совершить молниеносный военный переворот в Америке. Если хочешь, помоги мне.
Теперь настало время Гавина. Он задумался и отложил на время активизацию мобильника для связи с начальством.
– А ты кто? – Гавин вперился в Полковника, изучая его изо всех сил. – Задание КГБ?
– Нет, – Дукс поднял глаза вверх. – Теперь я просто человек.
Гавин допил настойку личинок шелкопряда с растаявшим льдом и пробурчал:
– Ну?
– Ты кто по званию?
– Майор.
– Не высоко. У вас полиция подчиняется майору ФБР?
– Ну да.
– Теперь слушай, Гавин. Единственный выход из положения – это уничтожить их центр управления. Если же они закрепятся на военных базах США, будет поздно. А теперь пошли.
*
Полковник набрал номер мобильника Мари. Она сразу ответила и прислала смс-ку с адресом.
«Спасибо». Потом немного подумал. «Смайлик. Как у тебя делишки?»
«Ну? Смайлик. А как у тебя?»
«Все перфект».
«Потом отвечу. Смайлик».
– Поехали!
Такси выруливало мимо темно-красных кирпичных зданий Гарлема по безлюдному парку Маркус Гарви, пересекло Ист-ривер Гарлема и двинулось по шикарной автостраде Роберта Кеннеди через невыразительные мосты Трайборо. Дукс вдруг вспомнил слова жительницы Нью-Йорка, Эммы Лазарус, которые упрятаны в статуе Свободы.
«Оставьте, земли древние, хвалу веков себе! Взывает молча. Дайте мне усталый ваш народ, Всех жаждущих вздохнуть свободно, брошенных в нужде, Из тесных берегов гонимых, бедных и сирот. Так шлите их, бездомных и измотанных, ко мне, Я поднимаю факел мой у золотых ворот!»
Непостижимо, но Полковник явственно представил себя в другом обличии.  Как-будто двести лет назад он уже находился в трюме огромного корабля со скоплениями людей, лежащих на соломе и кишащих крысами. И, наконец, спустя недели мучительного перехода, они вылезли на палубу и смотрели на деревянную пристань Нового Света. И они кричали от счастья, вдыхая чистый сырой морской воздух и запах свободы.
«Что это? – подумал Полковник. – Дежавю, нестертая пленка памяти? Или предзнаменование?»
Гавин, который до этого был достаточно расслабленным, вдруг активизировался и взвизгнул.
– А план-то какой?
Полковника вернули на землю.
– Я буду находиться на корабле. У меня есть к тебе вопросы. Ты должен организовать всё так, чтобы эти ... не выходили из корабля в Манхэттен.
– Как? Понял!?
– Если я не появлюсь через три часа или не пришлю смс-ку, взорви эту кастрюлю в хлам. То есть в зюзю!
– А ты?
– Да вместе со мной. А то у меня уже начинается асфальтная болезнь!
Гавин посмотрел сэмпая с уважением. Проскочив через Вардс-айленд и железный мост Трайборо, такси выскочило в Квинс.
– Сейчас приедем, – холодно произнес Полковник. Он посмотрел на Гавина. – Скажу тебе одну тайну, – он улыбнулся,– ты хотел отдать её начальству? Теперь тебе не нужно будет далеко ходить.
Полковник снова вытащил эту струну. Другой конец он предусмотрительно завязал прочным двойным узлом. Гавин смотрел на это, как на представление.
– Если это залезет внутрь, то привари кайфа, фурик.
– Чего? – вытаращил глаза Гавин.
– Ну, не догоняешь. До болтов
– Какой-то бред! – Гавин вошел в напряженно-деформированное состояние.
Гавину уже не хотелось идти на дело с таким старшим товарищем. Ему очень захотелось просто испариться. Но он отогнал от себя чувство трусости и слабину. Он понял, что Полковник просто пытался смеяться перед смертным боем.
Таксист, молчаливый немолодой пуэрториканец, спросил дорогу. Съехав с Трайборо, такси съехало на тридцать второй Квинс и, проехав немного, неторопливо двинулось по кварталам северной Астории.
*
Полковник вдруг увидел, что такси едет по Стайнвэн-стрит.
Из самых глубин его памяти выскочило имя Вильяма Стайнвея. Через  поток  ассоциаций, Дукс неожиданно вспомнил свое сибирское детство, где в глубине кладовки, хинергепай, в пыли, стояло пианино «Стейнвэй и Сыновья» с позолоченной надписью и со значком арфы. Это был самый загадочный предмет у тети Розы, наряду с огромным Евангелием, родословной от Адама и Евы.
Прошло двадцать лет. Полковнику пришлось перейти границу чуть севернее Магдебурга, где он полгода натурализовался в ФРГ по поддельным документам студента университета Ганновера по специальности «разработки». Тогда он случайно набрел на городок Зеезен с прекрасными грустными полями Нижней Саксонии. И местные благодарные жители трогательно поведали ему, как на кухне его скромного домика было создано первое фортепьяно Генриха Штейнвега в 1822 году.
И как в 1853 году в возрасте пятьдесяти трех лет, будущий мультимиллионер с пятью сыновьями эмигрировал в Америку, где он изготовил фортепьяно Стейнвей номер четыреста восемьдесят три, поменяв в слове «Ш» на «С» и «г» на «й».
*
Таксист дотронулся рукой до Дукса, который было задремал.
– Приехали! – Полковник оплатил таксиста.
– Ну?
– Пошли.
Наверное, никогда не было таких разномастных супершпионов на свете. Гавин – моложавый, очень высокий, с античным тонким профилем, с присутствующим интеллектом – вздрагивал от этого омерзительного уродца. Полковник – неказистый, невысокий, ширококостный, с холодными голубыми пронзительными глазами, со шрамами, с походкой моряка, идущего по ночному порту– смотрел на Гавина, как на балерину. Гавину до сегодняшнего дня еще не приходилось убивать себе подобного. Обычно он по вечерам минимум дважды в неделю ходил на Бродвей слушать классическую музыку выпускников Джульярдской школы, на балет в Метрополитен-оперу или на корпоративные тусовки. Полковник, которому постоянно приходилось исполнять свою хлопотную невеселую мокрую работу, в свободное время уходил в парк, в лес или в горы, где он мыслил и познавал истину. Гавин находил наслаждение в приятных разговорах, а когда оставался один, слушал музыку в огромных наушниках, смотрел телевизор или играл в Сталкера. На работе он был всегда с кем-то в паре, тем более, что у них, американцев, по одному ходить не очень-то принято. Полковник любил движение, шум ветра, солнечные сменяющиеся картинки мира, вкус ледяной чистой воды, тепло девушки и запахи городов. А на дело он шел исключительно один, стиснув зубы, на свою ненавистную работу.
*
Двигаясь мелкими перебежками, детективы приблизились к зловещему огромному красному многоцелевому сухогрузу «Хандимакс». Сначала Полковник предложил залезть на огромное полосатое сооружение из четырех жутких труб, обещающее минимальный комфорт. Но глядя на чистенького Гавина, он плюнул, тем более, что зарядил мелкий гнусный дождичек. Они прятались по докам, пока не обнаружили подходящее портовое здание, куда они и залезли через пожарную лестницу на чердак со слуховым окошком. Обзор оказался невероятно удобным. Судно было видно, как на ладони.
Оба шпиона вытащили по гаджету. У Полковника это была многофункциональная ручка. Он снял колпачок, удлинил её в два раза, подобно зрительной трубе с увеличением в шесть раз, и всмотрелся в корабль. На нём было написано «УД МИГОНЕТЛ».
Гавин с легким презрением вытащил новейший секретный гаджет, которого не было, наверное, у самого директора ЦРУ. Штучная вещь. Внешне она выглядела, как стильные темные зеркальные очки. Но вместо стекла, они были сделаны из кремниевых оптических волокон, управляемых минилазерами, и интеллектуально управляемые пленкой новейшего метафлекса. Разработка, финансируемая американским оборонным ведомством ДАПРА, называлась так: «Визуальная система сверхвысокого разрешения».
– Дай посмотреть.
Гавин посмотрел на Полковника с подозрением и отвращением. «Еще украдет», – подумал он.
– Да не бойся.
Полковник напялил суперочки.
– Ух ты!
Видимость, цветность и контрастность очков была невероятной. Будто бы он оказался в новомодном «пять д». Он с диким восторгом разглядывал корабль, доки, шикарный, утопающий в зелени дом Стейнвея, живописный аэропорт Ла Гвардия с тысячами разноцветных автомобильчиков, длинную полоску моста печального крошечного острова Рикерс с десятью тюрьмами. Лицо Гавина было не просто огромное. Были видны все его поры, как в микроскопе с насыщенным цветом.
– Ух! – Дукс начал нажимать на многочисленные кнопочки левой внутренней дужки. В результате что-то запищало, появилась боль в глазах, картины стали прыгать, как в фильмах ужасов. Гавин с ненавистью выхватил очки, ругнувшись нью-йоркским неприличным словечком. Он уже сильно пожалел об этом. Инструкция запрещала показывать секретные штучки кому попало. Особенно русскому. Да и вообще, шпионаж – дело опасное.
*
Гигантский стопятидесятиметровый корабль молчаливо застыл без движения, подобно сфинксу не подавая никаких признаков жизни. Они терпеливо и внимательно осмотрели все в округе. Порывистый ветер гулял по пристани, безуспешно пытался раскачивать гигантский сухогруз, стучал по докам и поднимал вверх мелкие атлантические капельки дождя. Обоих слегка передернуло. Наконец они увидели какое-то движение. По трапу неторопливо спускался десяток выползней.
– Ладно, я пошел.
Руки Гавина стали чуть-чуть подергиваться.
– Ты что, нервничаешь? Если хочешь, пойдем вместе.
Тот замычал.
– Шучу, – сказал Полковник.
К чести сказать Гавину, он полностью справился с волнением.
– Запомни. Даешь мне три часа. И потом все взрываешь! – повторил Дукс.
Полковник разделся и быстрыми заученными движениями надел утепленный гидрокостюм «Психофрик». Засунул все в непромокаемый рюкзачок, бросил туда еще горсть запасных обойм, махнул рукой Гавину и растворился в начинающихся сумерках.
– Может быть, его нужно было пристрелить, – задумался Гавин. Он с содроганием подумал, что это, возможно, какой-нибудь двойной или тройной агент.
«А если он и есть главарь всей этой шайки», – ему вдруг стало страшно. Тогда его объявят пособником терроризма, покажут в ящике, а самого его арестуют, застрелят при попытке к бегству или отправят его на электрический стул.
Потом он все-таки успокоился.
«Все равно ему конец, никуда он не денется с этой обреченной большой лохани», – подумал он.
Взволнованным голосом он рассказывал своему непосредственному начальнику о своих приключениях и просил в помощь целую армию и вертолеты для уничтожения противника.
*
Полковник плыл по холодному Гудзону. Его приятно щекотала ледяная майская атлантическая морская вода.
– Интересно, сумею ли я когда-нибудь просто поплавать с приятелями и порыбачить на сома или на щуку? Уплыть бы на другую планету!
Он обогнул огромный корабль, зацепился за фалы и забрался вверх сбоку кормы. Судно с виду казалось безлюдным. Однако все было не так просто. Он разглядел мощные морские камеры. Он спрятался под зачехленным контейнером, переоделся и, подумав, засунул в запястье конец серебряной нити с завязанным узлом. Но спрятать акваланг в рюкзак ему не удалось. Два мощных огромных «мжути» нанесли Полковнику несколько ужасных ударов и повели его под руки в трюм. Они вытащили, как вещдок, из рюкзачка пушку и гидрик. Говорили они на какой-то чудовищной смеси испанского и английского, не очень понятной ему, а их безликий отстраненный вид и глухие голоса не сулили ничего хорошего. Полковнику было обидно. Он чувствовал себя мальчишкой, которому пришлось играть с гроссмейстером, который выигрывает всегда.
Бодигарды и пленник спустились вниз на несколько этажей. Полковник явственно услышал внизу работу мощных двигателей. «Ниже поребриков уже некуда», – подумал он. Его провели по длинному стальному коридору и втолкнули в большую каюту. Дукс осмотрелся. Каюта была похожа на солидный офис со стильными диванами, столом переговоров и огромным аквариумом. Несколько полосатых кошачьих акул разгоняли стайку рыбок-ос.
В конце стола в шикарном кресле «Редо Студиа» с динамиками сидел начальник. В одной руке он держал лэптоп, а в другой – накрученный мобильник, болтая что-то по-испански. Трое чудиков сидели на диванах, усмехались и смотрели пустыми глазами на Полковника, как на аппетитный жареный кусок мяса. Начальник спокойно доиграл кранка и вперился в Дукса.
– Ты кто?
– Свой.
Бодигарды кинули начальнику вещдок. На большом плазменном телевизоре просматривалась подборка преступлений Полковника: вот он лезет по канату на борт, внимательно осматривает палубу, воровато перебегает и прячется за контейнером, где его и ловят.
«Лучше бы я не веселил этих обдолбышей», –  подумал Дукс.
– Обыскать! А потом отправляйте к «своим».
Они хихикнули. Начальник снова сел в свое привычное удобное кресло.
Унизительно и тщательно они обыскали Полковника. Горилла аккуратно вытащил из-под ремешка на запястье серебряную нить. Начальник с большим интересом рассмотрел трофей. Он с удивлением вплотную подошел к Дуксу, развернулся и начал наносить сильные удары по жертве, как по боксерской груше.
– На кого работаешь, сволочь! – орал он.
Наверное, он и убил бы Полковника. Но тут загорелся экран, словно по небу пролетела небесная колесница. Вурдалаки уставились в ящик так, словно на них свалилась манна небесная. Громоподобный голос произнес:
– Пор ке но те калас! – которое можно было бы перевести, как «а почему бы вам всем не заткнуться!».
Через кровавую пелену Дукс с трудом сфокусировал изображение. Он увидел, как включилось фоновое освещение, задвигалась мини-рампа, зашевелился десяток разных камер. Затем включился прожектор, направленный на него, который ослепил Полковника.
*
Полуголый, с кровоподтеками, со свежим фингалом под глазом, он распрямился и уставился в объектив люксовой камеры. Он был уверен, что Череп смотрит в его глаза.
Наделенный генами сибирских ямщиков, шакалов-бродяг и беглецов из тюрем, Дукс знал, что его собственный взгляд внушает ужас. Перед лютой смертью с последним глотком свободы ему передались особые дары через кровосмешение самых высочайших гор Тибета.
Минут пять шла битва, и она казалась бесконечностью. Целые вселенные цеплялись своими краешками, разрушая кусочки своих целостных единств. Каждая из них пыталась проникнуть в мозг и в мысли каждой.
Теперь, до самого конца существования, вселенные этих двух сущностей будут навещать друг друга, бродить по чужим коридорам мыслеформ и подлавливать друг друга. Им было безразлично в этот момент, что один из них собирался снискать бессмертие, а другой должен был умереть.
Мужчины замерли в некой растерянности и благоговении.
Наконец схватка мысли и воли ослабилась, рассеялась эхом по другим пространствам, как по дощатым заборам, оставив лишь горечь, усталость и оскомину.
Как раскат грома голос произнес:
– К санитарам, на три часа.
– Затем к больным?
– Нет.
– А куда?
– Туда. На «кофе брейк».
Всем почему-то стало не очень весело. Телевизор выключился. Начальник сказал очень длинную фразу, в которой самыми безобидными словами были «хилипойяс каброн кохонудо пис пис карамба!», съездил еще пару раз по физиономии Полковника и приказал отправить его к санитарам.
Супостаты провели его через стальной коридор и вытолкнули в преисподнюю.
*
Просторная комната выглядела безрадостно, с желтоватым убийственным тусклым светом. По периметру располагались, подобно виселицам, темные балки, которые поддерживали высокий потолок. На полу были расставлены разные зловещие приспособления для пыток. Там были и двуручная пила, и дочь дворника, и маска для заливания свинца в рот, и испанский сапожок, и клопяной бокс, и нюрнбергская дева, и бдения, и бич с молотом, и кошачья лапа, и даже гаротта.
Полковник старался не глядеть на эти жуткие изобретения человеческих рук. Озлобленные охранники перекинули наручники к кольцу блока и подтянули тело Дукса так, что тот едва касался ногами пола, привязали ноги к железным кольцам, дабы они не дергались. Они потушили свет и удалились, но перед этим отвесили жертве пару оплеух.
Время остановилось. Единственным звуком было неуловимое мерное покачивание огромного судна с пиковой мощностью в сто тысяч лошадиных сил и скрип веревок и блоков, которые Полковник безуспешно пытался раскачивать. При малейшем движении колец в щиколотки болезненно впивались железные острые шипы. Долгое время спустя пришли два санитара в белых халатах. Один из них ослабил кольца и веревки и проговорил:
– Ты все равно умрешь. Однако, если ты будешь сотрудничать с нами, мы гарантируем тебе легкую смерть. Есть ничтожный шанс остаться живым, это явка с повинной. У нас нет времени на тебя.
– Дайте сигарету.
Второй санитар в ответ неожиданно стал хлестать его бичом да так, что Дукс заорал как шальной:
– Ты не куришь. Связи, пароли, явки. Молчишь. Посмотри на второй бич. Он называется «бич инквизиции».
Санитар припечатал им Дукса так, что по всему его телу пошли кровавые полосы, ибо в бечевку были вплетены железные тонкие металлические стружки.
*
Полковник с ужасом ждал следующего удара. Но вместо этого санитары снова покрепче затянули веревки, погасили свет и удались.
Повеяло вечностью. Сознание стало меркнуть. Дукс невероятным усилием воли сказал себе с усмешкой: «Не спи – замерзнешь. У меня, кажется, начинается белая горячка!». Стены стали казаться не желтыми, а превратились в тончайшее колышущее покрывало, развиваемое дуновением бриза. В черных очертаниях теней затаились гренадеры, которые пытались его схватить. Ветер парил над вечерним небом, меняя вектор притяжения. И будто бы из ниоткуда стали выплывать непостижимые теплые волны легкого эфира.
Полковник закрыл глаза. Когда он вновь их открыл, то увидел ее.
Она была высокая и тело у неё было совершенно. Пред ним явился ангел. Девушка исполняла непостижимый танец, которого он нигде и никогда не видел. Казалось, что она была всего лишь тенью, которая скрывалась за тонкими прозрачными покрывалами. Армида говорила телом то, что невозможно передать словами. Её темно-карие глаза испытующе насмешливо неотрывно смотрели на него, и он постепенно стал завораживаться неведомыми чувствами. Боль, холод, раны и близкая смерть отступили для Дукса на второй план. Он начал проваливаться в нереальный мир и каждая из его микроорганелл стала отвечать музыке её божественного танца. Застывший его взгляд ушел в бесконечность. Далекое отстраненное трепетание неожиданно оказалось её звуком и голосом. Она весело рассмеялась и замахала рукой перед глазами:
– Перед тобой, между прочим, молодая красивая девушка!
*
Ему не хотелось возвращаться в реальность. Он заговорил на непонятном языке. Нежными пальцами она развязала мучившие его веревки и сняла с него обручи. Полковник онемел настолько сильно, что закачался и стал заваливаться на пол. Молодая танцовщица обхватила его всем своим безупречным телом, разгоряченная бешеным танцем.
– Ты мне испачкал лиф, – чуть ли не заплакала она. – Это какая-то грязь?
– Это кровь, – буркнул Дукс.
– Ай! – закричала она. Она шлепнула его и потащила к ванной.
– Не смотри, – заорала она.
У Дукса закружилась голова. Она набросила на себя белое полотенце, чтобы не искушать. Она постирала лиф и произнесла:
– Мойся. Да! Да! Да!
Он прошлепал в душ. Не выдержав, он на миг коснулся её и прижался к ней. Она задержалась на мгновение, рассмеялась и оттолкнула его.
– Ты маньяк? – она рассмеялась. – Мойся!
Он включил душ, тугие и теплые струи которого смывали с него ад прошедшего дня: бурые запекшиеся полосы крови и пота. Когда он повернулся, то увидел ее.
– Покайфуем? Лезь в джакузи.
Она погасила свет, зажгла по периметру ароматные восточные свечи. Он, забыв обо всем, забрался в теплую пузырящуюся джакузи. Дукс прикрыл глаза. Она поставила поднос с красным открытым вином Скриминг Игл, двумя бокалами и дорогими конфетами Патч, полностью разделась и плюхнулась туда же.
– Мой меня, – ляпнула она.
Она дала ему душистый кусок мыла фирмы «Планк» с шелковым клеем хитозана и серебром.
– Выпей, – сказала она.
Полковник внутренне рассмеялся.
– Умри, – прошептал он,– но не сейчас.
Они подняли два бокала и чокнулись, хрусталь божественно зазвенел.
Она не совсем понимала, что выделывало её тело. Двое слились в единое целое и потом он утащил её в шелковую спальню. Они лежали в теплой истоме, как два свежеиспеченных пирожка, иногда расслабленно целуя друг друга. Но вдруг полутьму внезапно вновь пронзила яркая вспышка, бесчисленные свечи взорвали темноту и их сердца бешено заколотились. И ласкающий воздух создал тысячи роскошных волн вокруг них и вновь восхитительное томление стало пронизывать их чувства, подобно следам на раскаленном песке.
Уходила боль из израненного тела, воздух был окутан легким небесным светоносным эфиром. И там не было ледяных смертельных холодных порывов, сухой горькой жажды, какофонии человеческого хаоса, а вместо этого выцветилась музыка неба и само осязание стало превращаться в лишнее, как сброшенная одежда. Осталось лишь невероятно сильное, чистое желание, которое могут испытывать только прозрачные яркие белые ангелы и боги, рождающие вселенные энергии, питающиеся цветами и жертвами невидимого вечного нектара.
И через многотонные железные перегородки танкера, многотысячную команду злодеев, приглушенный прибой бухты вечного океана, скудную растительность, склады, доки, невзрачные офисы, прорвались хриплые судорожные стоны любви, которые нельзя спутать ни с чем.
И в этом видении вновь закачалась нескончаемая огромная извилистая золотая башня, запутанные чистые линии судеб, страсти, любви с божественными светильниками со сферами.
Медленно и неуклонно юпитеры стали меркнуть, и зрители, духи и ангелы стали постепенно расходиться.
*
Падение из первой небесной сферы было ужасным, с запахом нафталина, нищеты, безысходной старости, подобно изъеденному занавесу.  Невыносимая боль пронизала всё его тело. Вместо чертогов любви и наслаждения он увидел пыточную железную каюту. В углу стояла двухъярусная матросская кровать, прикрытая несвежей плотной дерюжкой шарового цвета.
Танцовщице оказалось далеко за тридцать, она курила тонкую дорогую сигарету Собрайн Коктайл. Её ногти и губы в полумраке были почему-то оранжевые, как жало паяльника.
– Вставай, крашеная сука, – заорала она.
– Ты говоришь по-русски?
– Ноуп!
Он рассмеялся.
«Попал», – подумал он. «Эти змии намазали меня, видимо, каким-то мощным наркотиком».
– Ты кто, милая?
– Поднимайся, сволочь железная!
«Надо резко менять тактику», – подумал Дукс.
Вдруг она исступленно заорала:
– Гыча-а-а!
Он начал что-то вспоминать.
– Слушай, ты такую Верку Маеву знаешь?
Она сначала долго безразлично смотрела на него, потом в её потухших глазах вдруг загорелась теплая искра. Дама вдруг вспомнила свой первый карантин. Целых три месяца. Преподавательница понижает голос, её накрашенные губы искривляются в улыбке, которая превращается в злобный оскал.
«Вы должны научиться выглядеть подчеркнуто сексапильно, играя роль этакой секс-бомбы. Вы должны уметь обсыпать авторучку ядом, впрыскивать через резинку лобового стекла пару кубиков зелья, вызывать у приговоренного рвотный рефлекс на час и выдавливать глаза противнику. Уметь вскакивать, словно обезьяна, собирающая фрукты, падать, словно ласточка, хватающая воду, и уметь защищаться, как девственница».
– А ты то тут с какой стороны?
– Было дело.
– А как она?
– Лучше всех.
– Она работает?
– Да нет, двое детей, папик-олигарх.
– Ну?
Он испытующе посмотрел на нее. «Терять мне точно нечего», – подумал он.
– Тогда передай привет Василию Ивановичу.
У неё отпала челюсть. Она помолчала немного, затем приглушенно спросила.
– Ну, дела. Что тебе надо?
Они заговорили по-русски.
– Тебя, кажется, зовут Оливия?
– Ноуп.
– Помоги мне выбраться отсюда.
– Нереально. Про тебя все сняли на видео. Ты все рассказал. В тебя закачали килограмм экстракта канабиса.
– Я так и думал.
– Смотрел это все. Сам.
– Череп что ли?
– Ну да. Ты вообще-то полностью отработанный материал.
– А бывают другие варианты?
– Нет. Обычно всех отправляют в одну сторону.
– Что, прямо здесь?
– Ну да.
– Ну так и отправь меня не туда.
– Не могу. Конечно, с удовольствием. Но ты уже прошел мимо своей двери. Прости, полкан!
Тут она снова, ощерившись, дико, истошно завопила:
– Гыыыыыыча!
«Чувырла мохнорылая», – подумал он.
*
У Полковника было золотое правило. Никогда не обижать, не бить и тем более не убивать женщин.
– Не ори, – закричал он, точно его режут, и запрыгал, подобно Минотавру, в поиске выхода, абсолютно голый и безоружный. Она с интересом наблюдала за его бессмысленной беготнёй. Одна из дверей открылась. Туда и бросился Дукс.
Через некоторое время он понял, что это ловушка. Других дверей в этом строгом помещении больше не было, а в глубине высилось небольшое сооружение, чем-то похожее на выступ бассейна.
«Только не это», – выдохнул он.
Полковник повернулся к входу. Но там уже стояли два тех же ухмыляющихся санитара, а между ними русская.
«Русские, стоит им только попасть за границу, почему-то часто начинают топить друг друга», – с грустью подумал он.
Вариантов у него осталось совсем немного. У одного санитара в руках был резиновый полицейский электрошокер, у другого тот проклятый бич, а у Оливии пистолет, которым укрощают и усыпляют обезьян.
«Жесть, – подумал он. – Уж лучше к праотцам, чем к этим группен».
Дукс успокоился.
Барьер – и до смерти осталось сделать всего лишь два шага. Полковник поежился и вздрогнул.
*
Он знал, что будет дальше. Черные металлические створки откроются. Он был один из немногих, кто знал назначение этого жуткого механизма.
Дукс вспомнил свое бесшабашное деревенское сибирское детство. Однажды он с ватагой отъявленных мальцов забрёл на дальний хутор с двумя полуразвалившимся избушками. Пацаны залезли в большой огород с дырками в заборе поиграть в войнушку, кидая друг в друга ранетками, тухлыми помидорами и несозревшими грецкими орехами. Они заигрались, в бой пошли дыни и огромные тыквы. Жуткий громкий двойной выстрел остановил их военные действия. Вся шайка замерла, подняв руки в вверх при окрике: «Халт! Руки вверх!». Возмущенный сгорбленный старик потряс двустволкой и повел двух пацанов к себе в избушку. Остальные удрали на огромной скорости. Старикашка долго и нудно распекал детишек, обзывая их фашистами, а потом напоил чаем с медом и дал им по котомке вкусных слив. Он рассказывал интересные истории: как он мальчишкой видел царя и его обоз в 1912 году, пил крымское вино столетней выдержки, стал большим начальником, кажется военпредом.
Мальчишка иногда наведывался к старику. Периодически дед пил белесый самогон собственного производства и рассказывал о тюрьмах, где он четырежды сидел в общей сложности года тридцать четыре. Как-то мальчишка спросил у деда, за что его посадили, но тот лишь отмалчивался. Но однажды, выпив три стакана самогона и, видимо, почувствовав уже приближение своей смерти, рассказал свою историю.
В тридцатых годах ему дали награду за новейшее эффективное длинно-номерное изобретение. Дедушка Молод говорил, что за ночь можно было одним таким аппаратом незаметно истребить пятьсот так называемых врагов народа, и в прямом смысле растворить их в темных водах Невки. Он показал толстую тетрадь со всякими схемами и пояснениями. Через несколько дней дед умер.
Мальчишка запомнил эту инструкцию. Потом к нему приходили с обыском, спрашивали о разговорах с дедом. Красивый чекист тогда произнес фразу:
– Молчи, а то удавлю!
Удивительно, что все в этом мире непостижимом образом возвращается на круги своя. Через створки он разглядел очертания ниши, которая запомнилась ему с самого детства.
И Полковник прыгнул.
Инфернальная машина погудела, подобно стиральной машине, и через пятьдесят секунд вернулась в прежнее состояние. Один из санитаров встал с философским видом у края этой адской машины.
*
И тут неожиданно щелка створок приоткрылась. Оттуда, как в страшных снах, вылезла волосатая рука. Санитар дико заорал, побелев от страха, отпихивая эту страшную руку, но было уже поздно. Санитар, немного поорав, затих. Инфернальная машина, очевидно, была автоматическая. Второй санитар и девушка, находясь в полном шоке, боясь двинуться, вызвали подкрепление. В одночасье прибежала охрана. Охранники выставили кольты. За их спинами боязливо спрятались оставшийся санитар и Оливия, выставив оружие. Не было слышно ни единого звука.
– Не шевелитесь! За ограничительную линию не заходить! – скомандовал санитар.
Воцарилась гробовая тишина.
Знаками санитар приказал одному из охранников лечь и ползти, при этом санитар взял его крепко за ноги. Охранник приблизился к узкому просвету шторки. Не выдержав, он пустил автоматную очередь в щель. Выстрелы с грохотом раздались в темноте. Охранники аккуратно стали опускать шторку, подсвечивая фонариками. Но ниша была пуста. Они выдохнули с облегчением.
Оливия подняла со слезами на глазах бич и передала его второму санитару. Это единственное, что осталось от исчезнувшего санитара. Все замерли в минуте молчания. Охранники удалились. Санитар попросил Оливию принести ром.
Но что-то тревожило его. Пока Оливия ходила за ромом, санитар вновь лег перед белым квадратом, включил фонарик и приоткрыл поочередно створки. В самом углу сбоку зияла дыра, через которую убийца первого санитара и пролез. Этот технический, почти невидимый, люк был необходим для ремонта адской машины.
Иступленный волчий крик пробежался по комнате смерти, через открытую дверь комнаты пыток, кухню палачей, отразился в конструкциях судна и затих.
*
Для профессионала-диггера танкер является легко читаемой пустой кастрюлей. Там есть все лакомые диггерские специи, как-то: обширная система вентиляции, канализация, шахты, подъемники, лифты, скрытые двойные стенки для электрических и телефонных кабелей, пожарные лестницы, шлюпки, подсобки, замаскированные люки, выходы для якорей и лебедок, кухня, цистерна с отходами, декоративные потолки и большие пустоты для остойчивости. Со своим опытом Дукс мог бы жить в этих посудинах питаясь от стола самого капитана бесконечно долго в любой точке мира, и никакая полиция не смогла бы его выявить. Изрядно покружив по лабиринтам танкера, разгоняя крыс и покрываясь пылью, он нашел каюту с общей стенкой вентиляции с сеточкой. Каюта была стандартная, для одного, а при необходимости в ней могло разместиться двое. Узкая кровать с ремнями, столик с окантовкой, углубление для бутылки, холодильник, экран телевизора у потолка.
Один чморелло дремал на кровати. Другой выхаживал по каюте. Видимо, он думал, уставив глаза в потолок и шевеля губами. Периодически он подходил к тумбочке, открывал и закрывал ящики. В крошечном пространстве каюты в этот миг раздавался страшный гром. В ящиках перекатывалась мелкая пластика, как-то: ручки, кнопки, скрепки, круглые шарики недожеванной жвачки, винтики, патроны от люгера и всякая другая дрянь.
Спящий приоткрыл глаз. Он сказал:
– Я тебя предупреждал. Если ты еще раз откроешь ящик, я тебя убью!
Голова медленно сфокусировала сознание. Речь большого не сулила ничего хорошего. Тем не менее, малый по инерции захлопнул все три ящика.
Это было чересчур.
– Я ведь тебя предупреждал!
Тот оглядел пространство в поисках поддержки. Постепенно глаз лежавшего типа налился яростным багровым цветом. Думающий уже возвращался в реальность, но было поздно.
Большой стал лупасить того что поменьше.
– Я же тебя предостерегал!
Он хрипел и орал, нанося хлесткие болезненные удары соседу, выкрикивая:
– Никогда не открывай ящик! И никогда не выдавливай зубную пасту сбоку!
Со стороны казалось, что это друзья, только голова худого неестественно тряслась.
– Дави пасту только снизу!
– Бьют! – заблеял дух, выскакивая в коридор.
Полковник услышал быстро удаляющиеся тяжелые шаги босых ног большого, бормотание с неприличными словами, визг, короткие глухие звуки, напоминающие крики ночных птиц.
Дукс почувствовал, что пора вмешаться. Он проломил собой стенку и ввалился к дерущимся. Оба остолбенели. Перед ними предстал совершенно голый человек со следами насилия на теле и испачканный пылью и грязью, как трубочист, так что в полумраке виднелись только холодные голубоватые глаза. Они в один голос выкрикнули:
– Ты кто?
– Спасатель.
Полковник сильно побил этого большого, затащил его снова в каюту и положил на ту же кровать, где тот пятью минутами ранее дремал. Затем Дукс примотал его к кровати скотчем. Побитый с большим удовлетворением пнул большого и выкрикнул:
– Сам дурак!
Полковник надел одежду большого.
– А ты кто?
Дукс, не обращая никого внимания на худого, обулся в штиблеты, вытащил из ящика люггер, зарядил его патронами, помахал пистолетом и приказал:
– Надевай ботинки.
Хилый очень быстро согласился на все.
– Куда идем?
– В Караганду! – сжатыми зубами зло выдавил из себя Полковник.
Тут зашевелился большой и с огромной обидой сказал:
– Вам конец!
Дукс с диким грохотом открыл ящики, нашел там несвежие носки и засунул их в рот этому деятелю наподобие кляпа. Тот замотал головой и замычал. Полковник вытащил кляп.
– Ты что-то хочешь сказать?
– Вы оба ффф-уроды, ффф-фрики, ффф-я вас зарою....
– Никакой альтернативы! – грустно подумал Дукс.
Он выслушал аллокуцию и снова засунул кляп в рот, заклеив его скотчем для пущей убедительности.
– Я похож на этого? – показывая на соседа.
– Копия.
Полковник понял, что у хилого есть чувство юмора.
– Ты пойдёшь со мной и будешь рассказывать байки, ты понял, нефор?
– Рентгеноэлектрокардиография!
– Еще раз!
– Риндфляйшэтикетирунгюбервахунгсауфгабэнюбертрагунггезетц.
– Неплохо!
Этот уродец ему явно нравился.
– Пошли.
Размахивая на всякий случай для острастки люггером, Дукс просунул тщедушного в небольшую дырку и тщательно закрыл люк. Он осветил пыльное тесное пространство вентиляции.
– У меня всего лишь десять минут для беседы. Говори тихо, и по делу. Где Череп?
Худой неопределенно хмыкнул.
– Не знаю. Для нас это как охрана президента.
– Когда ты его последний раз видел?
– Вчера. Его самого не видел, говорили, что он там был.
– Ты подходил к каюте капитана?
– Нет, туда не пускают.
– Никогда?
– Да.
Тот благоговейно поднял глаза к небу.
– Кем ты был?
– Не могу вспомнить.
– Ты не помнишь ни отца, ни мать?
Он вдруг разрыдался.
– Знаю, что они были.
– Откуда знаешь языки?
– Они откуда-то появляются. Но потом они могут исчезать.
– Ты видишь будущее?
– Я видел наводнение. Прилив повсюду.
– Вспомни город!
Дукс повысил голос.
*
Жуткая боль пронзила тщедушного. Он схватился за голову, качаясь. Он знал, что у него тогда был целостный прекрасный мир. Он встретил девушку. Она впервые поцеловала его в губы. Они шли в уютное кафе.
Он снова с визгом расплакался.
– Я не могу связать все воедино.
– Поверь мне. Не ты один.
Полковник насупился.
– Возле кафе был асфальт?
– Нет, брусчатка. Там везде на столбах были фотографии.
– А как ты умирал?
– Ну, мои ноги похолодели. Я слышал людей за стенкой. Они меня не слышали. Мне было плохо.
– Ну ладно. Что они с тобой делали?
– Как в больнице. Реанимация.
– Кто-то удалял лишние мозги?
– Ну, точно.
– Ну-ка, встань. Разденься.
– Как?
– Совсем. Я твой врач. Быстро.
Дукс, вооружившись вторым фонариком, изучал недавние ссадины и шрамы. Он почему-то думал, что всем этим несчастным делали трепанацию черепа.
Нет. Безумной системе было безразлично. Она могла оживлять убитых и ставить на ноги раненых. Равно могла возвращать к жизни трупы, но для этого было ограничение по времени. Двадцать минут без глубокой заморозки. И неограниченное хранение в специальных холодильных капсулах.
– А у здоровых?
– Что?
– Как выбивают мозги у здоровых? Битой что ли?
– Ну, сильно бьют, не дают спать, накачивают наркотиками. Санитары в карцере. Как везде.
– Одевайся.
Полковник понимал, что ломка у тщедушного может начаться в любое время. Поэтому он был настороже.
– Пошли, мой друг. У нас с тобой всего лишь пятнадцать минут.
*
У входа на нижней палубе торчал фрик. Полковник коротким ударом сдвинул ему осевой и третий шейный позвонок, так что атлант остался без опоры. Он дал худому трофейный ствол.
– Старайся стрелять между лопаток или по глазам.
– Всегда!
На первой палубе было уже штук пять вурдалаков и подкрепление.
– Не высовывайся!
Бой начался. Вырубив нескольких, Дукс ринулся в бой. Пули пролетали со страшным визгом, отскакивали от металла рикошетом, шипели смертью, обжигали тело и кончики волос. Он не увидел, что в амбразуре торчал автоматический кольт с недобитым противником. Но ранее на 0,4 секунды в кольт неприятеля влетела пуля пистолета тщедушного, и этим отвела смерть от Дукса.
Полковник и худенький выскочили из другого люка, расстреливая весь арсенал. Огненный натиск был таким сокрушительным, что сопротивление было подавлено. Через четыре минуты все было закончено.
– Двойной зачет!!
Дукс метнулся в капитанскую каюту.
Роскошь, которую он увидел, превзошла все его ожидания. Это был уменьшенный гонконгский дворец Черепа в миниатюре. Каюта могла превращаться в огромный монитор, показывающий все виды современных чудес техники от Стива Джобса. По потолку двигалась небесная сфера, жужжала какая-то мелкая живность, похожая на большие разноцветные дрозофилы, а по стенам висели невероятно красивые катлеи, стрептокарпусы и клеродендрумы. В глубине крутился дубликатом плазменный светящийся глобус. При желании можно было разглядеть танкер и двигающихся людей. На столе лежала сигара. Полковник подскочил к пепельнице. Она всё ещё источала тонкий аромат.
– Еще пять минут назад он был тут!
Он понюхал сигару. Это была Кохиба тез Аниверзарио Хумидор Дубл Робустос по цене двадцать восемь тысяч долларов за штуку.
– У богатых тоже свои причуды.
Оставалось шесть минут. Дукс метнулся в спальню. Такую кровать он никогда не видел. Размеры её удивляли. Но сама кровать создавала невероятные волны, как спокойное море. Потолок тоже, казалось, двигался в такт колыханий тончайших покрывал алькова, а стены были как бы прозрачным горизонтом плывущих туч и зарниц. У Полковника отпала челюсть.
В центре кровати лежала Оливия и целилась прямо в лицо Дукса.
Полковник расплылся в широчайшей улыбке и стал приближаться к ней, несмотря на то, что она зловеще размахивала изящным небольшим инструкторским серебристым пистолетом.
– А где же Череп, амига миа?
– Вместо него я! – сказала она.
– У тебя есть задание?
– Да, убить тебя, дорогой!
Расстояние между ними все сокращалось. И она выстрелила. Если бы не десятки лет ежедневных упражнений, он, безусловно, был бы убит. Его спас весь комплекс знаний о выстреле на поражение. Едва задев, пуля скользнула по его груди, разорвала френч и обожгла его сердце.
Дукс прижался всем телом к фрейлине, продолжая по-дурацки улыбаясь.
– Какая женщина! Сорри, мне придется вас обыскать.
Он снова завис на мгновение в дурдоме запахов и невероятных наслаждений ухоженной красивой женщины, которая знает себе цену. И он опять стал погружаться в шарообразное двигающееся облако переплетающихся горячих желаний. Сама волшебная кровать, о чудо, ответила с пониманием.
Однако краешком глаза он увидел в мониторах, которые были повсюду, мгновенный злобный пристальный взгляд Черепа, бегущих людей, стрекот вертолетов и выстрелы. Полковник еще в течение нескольких секунд никак не мог оторваться от чудесных мгновений.
– Я всю жизнь мечтал умереть от руки любимой женщины, – выдохнул Дукс.
*
Он схватил Оливию. Оставалось две минуты. И тут Полковник увидел нечто. Из какой-то невидимой щели вылез маленький механический солдатик размером в пять дюймов, похожий на жирафа на колесиках, с ушами-миникамерами, микрофоном, а его длинная шея упиралась прямо в отверстие дула минипистолета, который тут же стал выплевывать раскаленные свинцовые пули. Парочка чудом успела спрятаться под кровать, и Дукс от неожиданности расстрелял в противника целую обойму.
– Как в тире! Класс, класс! – с восторгом закричал Полковник. Он отдал ей пистолет. Они прижались друг к другу и двинулись с огромной скоростью к выходу. Она успела заметить и пресечь атаку очередного киллера: непонятного черепашку-броневичка ножках, который стал наводить на сладкую парочку смерть лазерной указкой.
Тут Оливия показала всю свою военную подготовку, успев в движении не только поразить противника из пистолета, но поравнявшись с ним, схватила броневичок за «хобот» и размазала его по стенке. Дукс искренне рассмеялся.
– Видимо, Череп в школе посещал кружок «умелые руки».
Пройдя сквозь огонь и рой пуль, они зацепились за крепкие большие дворники ветрового стекла и, изловчившись, выскочили на крышу капитанской каюты.
Оставалось всего двадцать секунд. К счастью, Полковник заметил неподалеку грустного тщедушного, который сидел в тоске, размахивая пистолетом. Пробудив его от навязчивых видений, Дукс схватил его за шиворот и заорал:
– Прыгаем по параболе.
– Но это невозможно! – в голос заорали все.
– Это возможно!
Они разбежались и прыгнули с высоты сто двадцать футов в холодные воды Гудзона, и в этот момент в железное тело супертанкера влетели крылатые ракеты.
Попытка молниеносного захвата Америки провалилась и обернулась страшным взрывом в виде бело-красного огромного шара с запахом поджаренного барбекю.
*
Видимо, их спасли лишь чудо и глубина, поскольку осколки корабля, подобно шрапнели, могли искалечить их. Судно «Уд Мигонетл» ценой в триста миллионов долларов горело в адском огне, шипя, гудя и стуча падением многотонных балок и металлических листов, превращаясь в черный остов похороненных надежд очередного маленького фюрера. На набережной лежала дымящаяся разнообразная уродливая обгоревшая пластика. Лежали убитые и раненые. Полицейские со страхом и почтением глядели на этот экстерминатус, выставив оружие. В клубах черного ядовитого дыма летали вертолеты, добивая противника, и начальственный громкий голос копа призывал сдаваться.
Мокрые, дрожащие от холода, счастливые, что спаслись, они наблюдали агонию судна, которое разваливалось на части.
– А вот теперь будет самое интересное! – мрачно вслух произнес Полковник.
Как будто по команде из-под обломков стали вставать живые, раненые и, казалось, убитые. Они молчали и смотрели пустыми бесцветными глазами на полицейские машины. Ужасно было то, что в рядах вурдалаков было немалое количество полицейских, которые за это время успели превратиться в оборотней. Убивать полицейских из твоего же отдела было уже слишком, и мгновенное замешательство охватило ряды представителей правопорядка.
Полковник и Оливия увидели в ужасе, как тщедушный неровно засопел, и, поморгав опустевшими, посеревшими глазами, угловато бросился в самую гущу битвы.
Дукс нашел рядом с доком стопку неиспользованных больших толстых мешков из-под овощей, проделал в них дырку для головы, разделся и напялил на себя три мешка, превратившись в классное белое приведение.
– Класс!
Оливия тоже разделась и оделась точно в такую же одежду. Они укрылись от холодного утреннего бриза в какой-то щели и им стало тепло. Они молчали, прижавшись друг к другу.
– Я пошел, милая, – хрипло сказал он.
– А я?
– Ты прекрасна. Ты хочешь миллиарды и власть. У тебя есть цель. Может быть, ты её достигнешь.
– А ты?
Они разглядывали этот бой как в кино: яростные крики и какофонию выстрелов, освещаемый прожекторами с вертолетов. Битва была жестокая и скоротечная. Полицейские оказались не готовы к такому обороту. Некоторые из них были разорваны в клочья, иные сложили оружие. Но многие на глазах превращались в оборотней. Толпа двинулась, подобно рою насекомых, на юго-запад, сметая все на своем пути.
– А я людей люблю.
– Даже этих?
– Вот этих особенно жалко.
Оливия посмотрела на него без особого энтузиазма.
– Аа?
– Еще с детства спасал алкоголиков и проституток.
– А меня кто спасет? – игриво улыбнулась она.
– Да у тебя же вариантов много.
– А у тебя вообще что-то есть?
Дукс представил свою обшарпанную пожизненно съемную квартиру, свой капитал, спрятанный в ножке стула в виде двадцати тысяч долларов, запасного заграничного паспорта и таблетки цианистого калия, на всякий случай.
– Нету.
– Ненавижу нищих доброхотов. Ты не нашел свою женщину. Поэтому ты несчастливый.
– А какая она должна быть?
– Она должна следить за собой, быть очень ухоженной. У неё должно быть несколько видов духов по настроению. Дома у неё должно быть очень чисто и уютно и никаких лишних вещей. А по вечерам её муж будет релаксироваться в ванной. Там будут гореть ароматизированные свечи.
– Спасибо тебе за эту сказку. Правда иногда бывает, что она превращается в быль.
– Ну?
Она стала целовать его в её удивительные губы и он вновь стал уходить в белый нежный трепетный придуманный им мир. Они не могли оторваться друг от друга.
– Ну, уходи.
– Если припрет, иди к товарищам. Они тебя не бросят.
– Сама знаю.
Собиралась толпа любопытных зрителей.
Полковник снял мешковину и прыгнул в промозглую атлантическую воду.
*
Люди инстинктивно переключали кнопки развлекательных каналов. На первых страницах красовались бойкие фразы типа: «Распад Америки», «Конец подходит ко всем», «Война между Фаундри и Брэдбаскет», «Бомбардировки городов США». Курс доллара стал стремительно падать. За один день долг США перешел уровень тридцати триллионов долларов, то есть каждому американцу по одному миллиону долларов. Во многих странах появились перебои с интернетом, а в некоторых странах вообще запретили его. Никто не знал, где находится Президент США. Говорили, что он летает на самолете и что у него скоро закончится керосин. Казалось, что плавильный котел разношёрстной группы обитателей Штатов взорвался. Ранее размытые этнические группы вдруг стали явно обрисовываться: эти все дикси и янки, техасцы и калифорнийцы, африканцы и латиноамериканцы, лютеране и мормоны, навахо и гавайцы. Непонятно откуда-то появились новые сильные лидеры, было ощущение, что они заранее ждали своего часа. Чума распространялась с огромной скоростью, и, казалось, существовал какой-то кем-то задуманный хаотический план. Безжалостные вооруженные иммортели повсюду взрывали и сжигали бензоколонки и хранилища, созывали капища по уничтожению вышек сотовой связи и интернета, громили банки и устраивали кровавую резню, и всё это демонстрировалось в прямом эфире. Они с особой жестокостью издевались над сотрудниками телевизионных студий и показывали это на весь мир. Из тюрем вышли заключенные и больные из психбольниц, добавив пороха безумию и хаосу. Очень крепким орешком казались административные здания. Власть предержащие использовали все возможные способы защиты объектов. Вокруг цитаделей выставлялись полицейские кордоны, которые использовали слезоточивый газ и водометы. На крышах находились снайперы. Можно было видеть бронетехнику, вертолеты и дистанционную технику без людей, которой управляли через космическую связь. Повсюду кишели ФБР-овцы, ЦРУшники, а также морские котики в камуфляже.
Тем не менее, в неприступные здания врывались новые и новые ужасные воины тьмы, разрывая на куски защитников, показывая в реальном эфире гримасы насилия и ужаса. Особым глумлением было издевательство над достаточно известными, публичными людьми.
Америка стала впадать в кому. Очевидно, кому-то хотелось запугать и сломать сам дух, хребет Америки.
Ночью Президент США объявил о введении чрезвычайного положения и издал беспрецедентную директиву по охране тысячи особо важных объектов Америки. Директива обязывала создавать полусферу радиусом три километра и за границей объекта уничтожать все живое всеми возможными способами. В список были включены запрещенные вооружения, такие как бактериологическое, химическое и ядерное оружие. Особой надеждой военных были точечные умные нанобомбы, которые в секунду превращали противника в невидимую молекулярную пыль.
В эту хмурое утро все двести пятьдесят шесть лидеров правительств мира собирали в своих странах своих министров.
*
В четыре часа двадцать девять минут утра двадцать третьего мая 2015 года с первыми лучами солнца в покои императора вошел премьер-министр Японии Си;ндзо А;бэ.
Восьмидесятиоднолетний император Акихито, который обычно поднимался до восхода солнца, окинул взглядом с балкона кусочек игрушечного рисового поля, залитым утренним солнцем. Он поднял глаза на сказочный небольшой императорский сад и громадные небоскребы Токио, пытаясь угадать очертания священной горы Фудзияма.
Премьер Абэ трижды глубоко поклонился, воскликнув:
– Ками-гоитидзин!
Император повел Премьера через террасу в небольшое храмовое строение, охраняемое пушками. Огромная дверь, возможно, несколько сотен лет не открывалась. Лишь с другой стороны можно было увидеть едва заметную тропинку со вторым массивным входом. Премьер-министр пришел в невероятное волнение.
– Прежде, чем проведешь утреннее заседание правительства, ты должен увидеть это.
Хомоцудэн было абсолютным табу для простых смертных. Дверь открылась, и сердце Абэ забилось в невообразимом экстазе. Перед ними находились самые главные таинственные предметы, создавшие душу японца.
– Я должен сказать, – голос Императора, усиленный куполом, произносился, как священная клятва.
– Началась главная последняя битва. Все знаки, которые ты знаешь: и цунами, и землетрясения, и разрушение атомной станции, и прошлой войны – это лишь начало. С единственной и последней непрерывной династии от неба прервется человеческий род.
– Приходили ли в наши города бессмертные?
– Хай.
– Они сильнее твоих воинов?
– Са-а-в-а-а! – Абэ втянул воздух между стиснутыми зубами и затем с шумом выдохнул.
-Подготовься к огромной главной войне.
– Осс, реюкай!
– Сегодня я пойду к священному источнику бессмертия. В полдень вызови Ицунори Онодэра и собери все виды сил самообороны.
– Иттэ кимас.
– Уходи.
Сто шестьдесят четвертый император был прямым потомком богини Аматэрусу, унаследовавшая Землю. Она через некоторое время послала своего внука Ниниги править Японскими островами, сотворёнными её родителями. Когда Ниниги готовился покинуть Небо, она дала ему три предмета, которые должны были облегчить ему путь: бронзовое зеркало, ожерелье из драгоценных камней и меч. Спустившись с Неба на вершину горы Такатико на Кюсю, принц со временем передал регалии своему внуку Дзимму, первому земному императору Японии.
Легенда также говорила, что однажды придут с запада и востока ужасные кимоны и испивши из источника бессмертия уничтожат империю. И тогда последний Император падет, и сама Земля разведется с Небом, и мир разрушится.
– Почему именно мне придется сразиться с бессмертными! – воскликнул он. – Ведь всем моим ста шестидесяти трем предкам удавалось миновать самую последнюю битву.
Император прошел через зал с изображениями предшественников и долго смотрел на вышитый свиток императора Тэнзи. На его лице неуловимо читалось ошеломление от неожиданного вторжения в седьмом веке из Кореи.
Тогда были заложены те будущие ценности самурая, сплав синтоизма и дзен-буддизма чистой Земли невероятной радости. Тайное значение этого смогло спасти от жутких катаклизмов и вторжения.
Через сердце Императора болью прошли картины истории. Сокрушительная эпидемия десятого века. Попытка сверхмогучей Монгольской империи тринадцатого века захватить острова. Великий голод девятнадцатого века. Имперские искушения первой половины двадцатого века, которые могли бы закончиться захватом Хоккайдо и разделением Японии на части в тысяча девятьсот сорок пятом году. Но этого не произошло. Вместо этого в зловещем адском пламени сгорело два огромных города.
Однако древние свитки указывали, что последняя битва будет не через землетрясения и гигантские цунами, горькую воду и болезни, а гигантский огонь и голод.
Император Акихито вошел в небольшой сад Фукиагэ.
– Бывает так, – подумал он, – что существование мира проходит через одного человека, пусть даже он – Император.
Он насладился запахами цветущей весны, щебетанием птиц и тихим журчанием ручейков сада. Он взглянул на неподвижно стоящих имперских стражей, которым ранее никогда не приходилось отражать нападение на дворец.
– Да пусть всё будет так! – воскликнул вслух Император Акихито.
Время в Токио показывало пять часов пятьдесят минут.
*
В это же мгновение в больнице Гонконга открыл глаза Герхард Бреннер. Голова его невероятно сильно трещала, но он возрадовался, почувствовав себя абсолютно живым. Он тщательно ощупал все своё тело, затем посмотрел в отражатель света наподобие кривого зеркала. На него смотрел исхудавший небритый страдалец с темными синяками под глазами, эдакий жалостливый умник с непонятной мотивацией. Возле кровати стоял умный аппарат с колесиками реанимации биафазной лёгочной вентиляции под названием волюметр. Рядом находились страшноватенькие носилки, которые делали экспресс эхокардиографию и электрокардиограмму, как интервенционное комплексное мини-решение. В глубине виднелись: комбинированный совмещенный МРТ– магнитно-резонансный томограф, КТ – компьютерный томограф, ОФЭТК – однофотонной эмиссионной компьютерный томограф, ПЭТ – позитронный эмиссионный томограф, УЗИ, ангиограт с ошейником и ЛМИА, лечащий сразу все подряд. Правда, Герхарду потребовался лишь аппаратик ДЭНАС и ДиаДЭНС для улучшения пищеварения.
Герхард медленно приподнялся, встал на ноги и, поправив халат, сделал несколько шагов. Голова немного кружилась, он хотел пить и чувствовал сильный голод. Где-то в углу запульсировал красный сигнал тревоги, будя спящих пациентов. Герхард осторожно приоткрыл дверь. Вдалеке в просторном фойе,  несмотря на раннее утро как в потревоженном муравейнике стояли люди: врачи, санитары, водители скорой помощи, техперсонал, большое количество пациентов и сопровождающих. Они молчаливо уставились на каре из четырех больших плоских телевизионных экранов. Никто не остановил Герхарда и он приблизился к толпе.
Эта была речь Председателя Китайской Народной Республики Си Цзиньпин, совмещающий в себе пост Генерального секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Китая и главнокомандующего Народно-освободительной армии Китая. Целеустремленный, уравновешенный, прагматичный, дальновидный и прекрасный оратор говорил спокойно, взвешивая каждое слово.
«Китайская мечта должна реализовать богатое и сильное государство, национальное возрождение, народное счастье. Это мечта о мире, развитии, сотрудничестве и взаимовыгодных отношениях, она соотносится с лучшими мечтами всех народов мира, включая американскую мечту. Важная особенность китайской мечты состоит в том, что она не отвергает чужие мечты и не стремится показать свое превосходство над ними. Чем больше развивается Китай, тем больше шансов на развитие Азии и мира. История говорит нам о том, что перспектива и судьба каждого человека тесно связаны с перспективой и судьбой государства и нации. Государству хорошо, нации хорошо, и тогда всем будет хорошо. И, конечно, миру».
Когда-то Си Цзиньпин «жил на самом дне»: его домом была пещера, тонкое одеяло на кирпичах было его кроватью, а ведро было его туалетом. Ему приходилось терпеть «борьбу с блохами, тяжелый физический труд и постоянное одиночество» в течении семи лет. Величайшее единение, датун, достигшее до сяокан, малого благосостояния, когда люди получили основные условия для жизни, произошло совсем недавно.
Это было самым опасным для Поднебесной, поэтому Председатель Си Цзиньпин интуитивно «переходил реку и ощупывал камни». «Принц» с антикоррупционным стажем нередко предупреждал руководителей о том, что необходимо покончить с красными коврами и бесконечными банкетами: «Достаточно четырех блюд и супа».
Герхард посмотрел по сторонам. Лица всех присутствующих были очень серьезными. Его китайский оставлял желать лучшего, но, к своей радости, он обнаружил местного англичанина.
– Что случилось? – спросил Герхард.
– Это катастрофа!
Он быстро переводил речь Си Цзиньпина, и с каждой минутой настроение Герхарда портилось. За эти три дня мир радикально изменился.
– Братья и сестры! Работники села Севера и Юга, рабочие фабрик и заводов, партийные руководители! Будьте предельно внимательны, будьте начеку! Новый невидимый жестокий враг готов напасть на наши деревни и города. Нашему великому народу свойственен дух коллективизации и взаимопомощи. Враг в различных обличиях может войти в детские сады, в школы, в наши дома, где могут находиться старики и дети. Держитесь только вместе!  Если вы увидите незнакомого человека, немедленно сообщите в компетентные органы, обязательно сфотографируйте его.
Речь Председателя Си Цзиньпина постепенно набирала обороты, в его голосе появились жесткие нотки.
– Наша действующая армия самая большая в мире, около двух с половиной миллионов солдат и офицеров. При необходимости мы можем поставить под ружье двести миллионов человек. Наша армия имеет самое современное вооружение на суше, на море и в небе.
Враг не пройдет!
*
Председатель Си Цзиньпин умел глубоко прятать свои эмоции. Он дошёл до самых вершин, стал могущественным человеком и лишь самые приближенные к Председателю могли бы заметить его волнение. Час назад он получил очень тревожные сообщения. Первые свои удары противник обрушил на автономный округ, находящийся в горах Тибета, неся повсюду смерть и разрушения. Сообщали, что противник действует небольшими группами, перерезая коммуникации от Шигадзе до Шаньнаня, обойдя Лхасу, двигаясь на север. Народная вооружённая милиция Китая оказалась фактически бессильной против банд хорошо подготовленных неизвестных головорезов. Оборотни без особого труда входили в охраняемые административные помещения, в которых обычно был зал с президиумом, с красным уголком Мао-Цзэдуна, хватали руководителей, беря их в заложники. Самое ужасное, что многие сельские руководители влились в бандформирования.
Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда. Поэтому были подняты авиация, вертолеты, бронетранспортеры, танки, пехота и милиция. Передвижения врага снимались из космоса и с десятка беспилотников, каждый из которых был готов бросить по бомбе. Были также включены руководители многочисленных секретных служб Китая, такие как: «Осенний сад», «Цзюн номер пять», китайский спецназ «Черные береты», знаменитая «Дьянь ву гу» – радиоперехват, работники «Цинн Баобу» – военная разведка и «Чжунюн Дяочабу» – Бюро расследований Центрального Комитета.
– Наша прекрасная страна с древнейшей цивилизацией способна победить любого захватчика! Китайская мечта – это квинтэссенция многовековых мыслей и чаяний китайского народа о построении справедливого общества. Мы построим гармоничный мир на земле, а всем нашим внутренним врагам, предателям и оборотням мы твердо скажем: «Смерть шпионам!»
*
Герхард оцепенел. Мир, в котором он родился, и который казался незыблемым, вдруг оказался совершенно другим, жестоким и непонятным. Было неясно, что делать дальше. «Нужно ехать в Вену? – запульсировала неоформленная мысль. – Где я? Почему я там, о майне мутти!» – завыл Герхард. Весь в мыслях, слегка сгорбленный, будто бы на него навалилась двухтонная тяжесть атмосферы, он побрел к больничной койке.
И тут он увидел, что его ждали. Они были в одинаковых черных костюмах. В проеме палаты было двое, а третий, в черных очках, оглядываясь по сторонам. В его руке был длинный пистолет. Бреннер метнулся в боковой коридор, сердце его забилось в предчувствии чего-то жуткого. Он скорой иноходью стал ускоряться по коридору, но в какой-то момент рванул на галоп, задевая на ходу медсестер, больных и санитаров. Увидев какого-то солидного врача, Герхард остановился, как вкопанный, и попытался спрятаться в кучу пустых носилок. «Может пронесет. Не заметят. Или позвонить в полицию? А может закричать, и сообщить этому солидному врачу, и он спасет меня. О веген ямерт мих, о!»
Но тут он ощутил на своем лбу что-то очень холодное. Герхард сфокусировался на длинном рыжевато-черном пистолете с глушителем.
Это был современный китайский девятимиллиметровый БД с обоймой на восемь патронов, так называемый «пистолет предателей».
– Сигарета есть? – это было настолько неожиданно, что Бреннер опешил. Слова убийцы выдавали сильный китайский акцент.
– Не курю.
Одеревеневший голос Герхарда был таким, что, казалось, находится в центре земного шара.
Не отпуская пистолет, мужчина приказал подняться и прижал Бреннера к зеленоватой стенке. Герхард сжался от близкой неминуемой смерти.
– По закону военного времени, согласно Уголовного Кодекса Китайской Народной Республики, раздел первый, глава первая, статья шестая «преступления на территории Китайской Народной Республики», глава вторая, параграф первый, статья тринадцатая «все деяния, наносящие вред государственному суверенитету, территориальной целостности и спокойствию, направленные на раскол государства, подрыв власти народно-демократической диктатуры», раздел второй, статья триста тридцать третья и статья триста тридцать четвертая…
«Это какой-то театр абсурда. Мне нужно проснуться от страшного сна. Этого не может быть», – завыл Герхард. Скороговоркой дьячка крепкий китайский товарищ на миг споткнулся и снова, блея, продолжил.
Но тут к Бреннеру вернулся голос и он, демонстрируя хорошие знания китайского Уголовного Кодекса, выдал уверенно и гордо нечто совершенно неожиданное:
– А ведь есть статья пятидесятая, которая гласит: если осужденный раскаялся, то смертную казнь можно заменить ему на пожизненное заключение.
Палач оторвался от своего грустного речитатива, жалостливо посмотрел на этого ничтожного червя, и, немного подумав, сказал:
– Ну да. Но время-то военное!
«Логика железная», – подумал Герхард.
– Это ошибка. Не убивайте! – вдруг заорал он.
Но вместо этого убийца быстро договаривал, проглатывая целые куски кодекса:
– Во время смуты по статье триста семьдесят восьмой …, и по статье тридцатой, пункт пятый (смертная казнь).
Это страшное слово отозвалось в нём многочисленно повторяющимся эхом.
– Привести приговор в исполнение немедленно!
Но модифицированный китайский ПГ вместо того, чтобы тихо выплюнуть пять грамм смерти в перепуганного Герхарда, разбил в коридоре две плитки, лампу на потолке, так как выстрел в голову палача разнес его череп вдребезги, смёл черные очки и испачкал ему халат. От волнения Бреннер упал в обморок, но могучая волосатая рука подхватила его.
Герхарду показалось, что этого типа он уже где-то видел. Действительно, это был Дурмус Экидже, турок, который вел эту «соплю» еще с самого аэропорта.
Подхватив Бреннера, он мчался по коридорам, пугая медперсонал и больных. Находя любое сопротивление на своем пути, будь то охранник, представитель спецслужбы или даже вооруженный врач, Дурмус уничтожал двумя выстрелами. Первый выстрел мог быть любым, главное успеть выстрелить первым. Второй выстрел Дурмуса Экидже был одновременно его визитной карточкой. Последняя пуля всегда аккуратно попадала между глаз. Если лица убитого было не видно, он успевал подскочить к поверженному противнику, и ставил это страшное клеймо.
Герхард несколько раз терял сознание от ужаса происходящего. Он видел какие-то мрачные глубокие подвалы. Затем кто-то открыл дверь и мир наполнился звуками: плотной стрельбой из автоматов, свистом пуль, криками раненых и убитых, стрёкотом винта спасительного вертолета, улетающего по заливу.
Целая жизнь уместилась в это утро. Герхард посмотрел на часы. Время в Гонконге показывало шесть ноль два.
*
В это же мгновение часы в резиденции премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху показали одиннадцать часов три минуты пи эм. Сегодняшний день был, как обычно, предельно забит встречами, совещаниями, переговорами, написанием речей. Будучи очень крепким мужчиной, способным работать по восемнадцать часов, он всегда себя ощущал аристократом, предельно чувствующим вкус жизни. Еще молодым офицером ему приходилось участвовать в секретных операциях, которыми изобиловало бурное становление молодого государства Израиль, и его наставники научили его тому, что невозможное возможно. Этого принципа он всегда и придерживался.
Может быть, будучи штормовым рулевым длинной узкой лодки под названием Израиль, где штиль был только во снах, где-то, в каких-то уголках его сознания могли бы появиться некоторые сожаления, даже не сожаления, но просто предчувствие, что он мог бы стяжать истину, стать глубоко благочестивым коцким хасидом, рассказывать мудрые и веселые майсы и увещевать бедного неученого еврея. Но даже в субботу ему не всегда удавалось почитать от души и настроиться на благочестивый лад.
Вот он, современный воитель Земли Обетованной, премьер-министр семи миллионов жителей Эрец-Йисраэля, всегда интуитивно ощущал запутанный клубок ответных нитей от граждан, и в этом была его сильная сторона. Настаивая на максимальном проявлении свобод и уменьшении запретов, он был по сути больше либералом, американским евреем, что, собственно, и шло из его юности в Филадельфии.
Глядя на ужасное нападение на Америку, он понимал, что ему перерезают пуповину. И он может стать капитаном ковчега без топлива, окруженного неприятелем. Он сидел в большом крутящемся удобном кресле, где обычно он проводил совещания, и прокручивал в голове свою шестидесятишестилетнюю жизнь: обрывки немыслимого количества прочитанных книг, ученые и специалисты, которые всегда толпились в прихожей кабинета его отца, крупного историка, пишущего еврейскую энциклопедию. Внутренняя вера в Сион, героическая смерть его старшего брата, погибшего от руки террориста при освобождении заложников, его книги о корнях и моральных оценках терроризма, его дипломатическая карьера. Когда-то ему пришлось работать в ООН. Ему тогда посчастливилось встретиться с одним рабби из Любавичей, которому было тогда 70 с лишним лет. У него были ярко-голубые глаза, будто лазерные лучи. Он сказал: «Ты скоро пойдёшь в дом вечной тьмы. Там только и делают, что врут. Запомни, что даже в самой тёмной тьме, если ты зажжёшь одну маленькую свечу правды –  её свет увидят из самых далёких далей. Так зажги свечу правды об израильском народе!»
Перед Биньямином Нетаньяху лежала папка с парой сотен листов, которую он быстро и увлеченно просматривал. Там лежали выписки мастистых израильских врачей о новейших уникальных операциях, о пересадках печени, восстановлении конечностей, устранении нарушений работы мозга, секретных разработках конкурентов по всему миру. Отдельной пухлой неровной грудой лежали цитаты древних мудрейших талмудистов о Шеоле, о месяце тамуз, в котором когда-то были Моисеем разбиты скрижали, и также в тамузе был разрушен второй храм Иерусалимский. «У меня остался кусочек Ияра и весь Севан. Время есть. И может быть мой народ наконец-то пробудится от нашего современного духовного галота!», – мысленно воскликнул Биньямин.
Отдельно он с большим вниманием прочитал несколько страниц о конференции в Филадельфии о продлении жизни, в тематике которой, как в капле воды, отразились достижения последнего десятилетия. Тем более, что это был город его детства. Раввин Нейл Гилман из Еврейского технологического центра заявил, что надо делать все возможное, чтобы продлить жизнь. «Ради сохранения жизни я готов нарушить субботу и Йом Кипур, даже если они придутся на один день, и пусть хоть немного отсрочить свидание с Создателем». Биньямин улыбнулся.
Наверное, никогда в истории новейшего времени не было сделано за три дня столько работы. Сотни аналитиков получили допуск к информации о десятках тысяч банков из двухсот стран мира, включая информацию о Федеральном Резервном Банке США, отслеживание переводов из пятидесяти оффшорных зон мира. Были перехвачены тысячи обычных и электронных писем и записей телефонных переговоров. Исходные данные стекалась от информаторов и агентов в специальный штаб в Тель-Авиве. Спецслужбы работали на износ, и поэтому особо не церемонились при проведении следственных действий, таких, как наружное наблюдение, взлом помещений и арест подозреваемых. Методом исключения были отсеяны десятки государств, которые могли бы организовать такую невероятно мощную атаку, были проверены страны-изгои и все традиционные противники США. Когда постепенно стало проясняться, что нападение организовала некая преступная группа, были просеяны тысячи всевозможных мафиозных группировок. Через какое-то время, как часто бывает, под подозрение попал капитал в самой Америки с семью тысячами банков США. Неоценимую помощь оказал Гугл с новой эффективной системой распознавания лиц.
Можно сказать, что изощренно подготовленный, тщательно законспирированный план нападения на Америку был в целом раскрыт.
«И пусть все опять заговорят, что Израиль есть пристанище разбойников. Но мы это сделали!».
Биньямин Нетаньяху открыл серую пухлую папку. Премьер-министр, как солдат на передовой, привык за много лет к любым поворотам событий, но даже ему стало не по себе. В этой толстой папке лежали анкеты на военных противников, которым удалось противостоять Америке и зажечь огонь войны. Сутками весь Пентагон пытался идентифицировать врага. В конце папки лежал документ с особым грифом секретности, подписанный Министром обороны США Чаком Хэйгелом. На документе было написано, что большинство противников не идентифицировано.
В одиннадцать сорок пи эм Премьер собрал Комитет руководителей разведывательной службы «Вараш». У каждого из этих шести могущественных мужчин в руках были собраны данные с готовым планом действий. Каждому было выделено не более чем по десять минут на доклад. Через сорок минут был утвержден план под кодовым названием «Белый Цветок».
– Посмотрим? – пригласил Премьер всех желающих посмотреть первые кадры операции захвата особняка в Гонконге. Были принесены чай и кофе. Кадры показывали в реальном времени, как на фоне утреннего солнца зависли над особняком четыре вертолета «Стилт Хок». Две спецмашины в районе особняка заглушили всю связь. Илия, командир эскадрона, делает отмашку спецназовцам в салоне вертолета. Почему-то неожиданно долго показывают его рубашку и брюки из камуфляжной ткани с узором «цифровая пустыня» и его флягу для воды «Камил Бэк». Крупным кадром показывают восемнадцать спецназовцев, вооруженных оружием разнообразного калибра (любимые ими снайперский вариант мини – и микро УЗИ, штурмовой автомат Тавор Тар-21, снайперский вариант Тавор Стар 21, Сиг Сауер Р226 с глушителем, автомат М4 и Хеклер и Кох МП7). Они прыгают на крышу, затем происходит мгновенная зачистка периметра особняка и открытие ворот, битва в главном здании и затишье после перестрелки.
– Двенадцать минут! – воскликнул со своей легкой улыбкой чеширского кота довольный работой своих подчинённых Тамир Пардо, глава Моссада.
Зрители начали было расходиться. Конечно, самого фигуранта, которого недавно стали называть «Махер», в особняке не было. Да и было понятно, что он был бы слишком легкой добычей. Но взятие его главной базы было уже полдела. С нескрываемым удивлением спецназовцы обнаружили огромную библиотеку фигуранта.
Но тут неожиданно начались новые невероятные кадры, как в голливудских ужастиках. Джентльмены так и замерли на месте. Из каких-то подвалов, наподобие троянской ловушки, стали вылазить десятки людей Махера. Спецназовцы, неся потери, отступают за ворота, вертолеты наносят огненные удары по зданию, но террористы прячутся и продолжают организованно сопротивляться. Пауза на всех мониторах. Начинает неровно крениться «Стилт Хок», раскачиваться и закручиваться. У всех вырывается вопль отчаяния, когда вертолет падает в огненный смерч горящего особняка. Собравшиеся у премьер-министра военные с побледневшими лицами частично берут на себя дистанционное руководство сражением и, стараясь не терять людей, пытаются организованно ретироваться.
Никто не заметил, что у большого стола появился главный сефардский раввин Ицхак Йосеф. Нетаньяху присел к Ицхаку. Они безмолвствовали, подобно двум древним мудрецам. Нетаньяху теребил мобильник, а Ицхак поглаживал свою бородку.
– Не первый раз язычество воздвигает очередного золотого тельца, – заметил он. Противоядие от бессмертия есть, найдите его и этим вы одолеете этих людей.
Биньямин долго молчал. Затем он спросил у Йосефа:
– Раби, a ты не будешь возражать против воздвижения Третьего Храма?
Они еще долго вслушивались в ночь и глядели в светильники их душ. Ицхак больше не обмолвился ни единым словом. Часы показывали два часа ночи.
*
Триста различных часов в Букингемском дворце, за которыми присматривали двое слуг в течение полного рабочего дня, показали ровно одиннадцать часов пи эм. Услышав последний приглушенный мелодический звук колокола, королева Великобритании выключила свет. В восемь часов утра она проснется, во время завтрака просмотрит газеты и в девять часов уединится в своем кабинете для работы с бумагами. Ей нужно будет подписать сотни документов.
На протяжении двадцати трех тысяч ста восемнадцати дней она делала свою королевскую работу, красиво, кропотливо, исправно и надёжно, так, как работают часы этого дворца.
Порыв ветра принес в открытое окно свежесть весенней ночи с запахами цветущих роз. Казалось, что звуки уже не доходили до засыпающего огромного города. Она вдруг на минуту вспомнила себя маленькой Лилибет и вышла на просторную террасу во внутреннем дворике дворца. Будучи центром внимания бесконечных официальных церемоний и приемов, первых полос газет, папарацци, телевидения, интернета и слухов, она привычно несла свое королевское достоинство с искренней милостью, но она была закрыта от назойливых мыслей миллионов её поданных. Ей показалось, что город уснул и она наслаждалась свободой быть самой собой. Память неожиданно закрутила вихрем ярчайшие прекрасные картинки. Вот она, совсем маленькая, играет с пони в саду, её первое любовное письмо в тринадцать лет своему будущему мужу. Вместе с миллионной счастливой толпой Лондона в 1945 в День Победы, инкогнито, восклицающая: «Мы хотим короля!». Свадьба, рождение её первых детей и её сакральная коронация. Пусть за окном шумит полный страстей материальный мир, иногда чуждый для нее, где меняются премьер-министры, начинаются и заканчиваются войны, рушатся империи и на карте мира появляются новые страны, у неё есть свое собственное королевство тончайшего мира. И в этом мире есть любовь, её дети, внуки, правнуки, искренние привязанности и жертвенность без какого-либо расчета.
Днём несколько раз с небес Туманного Альбиона выливались крупные холодные капли дождя. Множество приглашенных медленно проходили на замечательную королевскую выставку цветов в Челси, расцвечиваясь стильными яркими большими зонтами. В три часа пи эм появилась королевская свита, подобно десанту инопланетян. Медиа ударила барабанным боем затворами, переключателями и кнопками, готовая ловить на слух обрывки фраз на языке «пош» и, будучи вне себя от счастья, мгновенно растаскивая их по цитатам. По программе были предложены несколько особенных номинаций: на лучший небольшой фонтан, мини-сад и букет оригинальных роз. Говорили, что наконец-то вывели фиолетовую розу, и она, возможно, будет фаворитом выставки. Все ждали, что вот-вот появится Челси Клинтон, которая опаздывала, застряв в пробке.
Несмотря на особые меры безопасности, каким-то непостижимым образом в толпу сопровождающих втесался некий аноним. Неловкий увалень, одетый в видавший виды свитер и без зонтика, медленными зигзагами неповоротливо больно сталкивался с аристократами, говоря «пардон», вместо «падн», и, в конце концов, кажется, задел локтем самого герцога Эдинбургского. Королевская чета одновременно повернулась туда, где должен был быть Дики Арбитер, но вместо него там стоял долговязый рыжий детина, выказывающий всеми способами свою радость и счастье. На долю секунды глаза в глаза встретились два абсолютно разных мира. Филипп, герцог Эдинбургский, произнес остроумную фразу: «Вы наверняка приехали сюда недавно, а у вас еще нет животика».
В это же мгновение работники спецслужб аккуратно вывели из свиты незнакомца. Невероятно, но молодой человек практически не говорил по-английски, у него не было ни приглашения, не было никаких документов и вещей, за исключением увесистой пачки двадцати фунтовых купюр в кармане.
– Наверное, он зашел с черного хода, – улыбнулся кто-то из свиты.
Ночная звезда сверкнула через щель двойных тяжелых штор. На белых подушках спали Эмма, Линнет, Монти, Холли и Уиллоу, дворец погрузился в сон и тихо сменялись гвардейцы королевы.
Лишь окно начальника королевской охраны Сапта Бойла тревожно светилось всю ночь. Он пропустил ужин, был голоден и зол. Инцидент на выставке мог стоить ему карьеры. Десятки раз он мысленно озвучивал версии происшедшего. Правда была настолько страшной и беззащитной, что, как говаривал сэр Уистон Черчилль, её нужно было бы охранять эскадронами лжи. Он еще раз просмотрел протокол допроса нарушителя, вспомнил его узконаправленный, слегка затравленный взгляд и его странное поведение. Поначалу он вообще хотел отпустить иностранца, дать взбучку охранникам и замять этот очередной смешной казус. Но уже в самом конце допроса, когда нарушитель попросил сигарету, тут и началось.
– Я не смог, я не смог, я не смог! – орал он в припадке безумие. – Она сильнее, она сильнее, – руки его начали дрожать, зрачки расширились. – Я ведь не синяя борода! Поэтому я и не смог.
Потом он говорил что-то нечленораздельное, периодически выкрикивая фразы: «еллоу самбарин» и «сейв де квин».
Несколько минут Сапт Бойл, прикрыв глаза, посидел в кресле, нервно постукивая костяшками пальцев по столу. Затем открыл дверцу холодильника и налил себе пол-джиллы ирландского виски Кули Дистиллери с этикеткой Святого Патрика. «Насколько же лучше было бы пристрелить его при попытке к бегству», – гвардеец мысленно пожаловался на судьбу и набрал номер телефона «Джона», сэра Роберта Соера, руководителя МИ-6 внешней разведки Великобритании.
– Джон.
– Ты что ли?
– Да. Сразу по делу. Кажется, что это один из тех, которых ты ищешь.
– Неужели ты имеешь в виду инцидент на выставке цветов?
– Точно!
– Почему-то я так и подумал. Рассказывай.
– Я его допросил. Приезжай.
Через десять минут Роберт Соер, тихо выскользнув из кровати, уже двигался ко дворцу, где он встретился и проинструктировал ребят из Воксхолл-кросс 85. Они подъехали к рабочему входу дворца, где их уже ждал Сапт Бойл.
– Будь любезен, пропусти моих джентльменов. Могут быть осложнения, произнес Роберт.
Через две минуты мужчины были у крошечного полицейского участка дворца. Дверь была почему-то открыта. Сапта обдало неприятным холодком. В каморке, где обычно сидел констебль, было пусто. На столе стояла еще теплая чашка крепкого чая. Детективы бросились к железной клетке. Массивная тюремная дверь открылась. Еще теплый полицейский неестественно сидел на железной кровати и удивленно смотрел невидящими глазами в бесконечность.
Сапта внезапно озарило, что сегодняшний день стал точкой отсчета для второй жизни королевства, и искра надежды наполнила теплом, благоволением и будущим.
– Дайте ему уйти, –  произнес он вдруг отрешенно, ни к кому не обращаясь.
*
Шторм накрыл половину Атлантики. Самолет старательно обходил грандиозные грозовые облака. В иллюминаторе можно было разглядеть в просветах яркие искры синего бесконечного океана. Это были изменяющиеся громадные белые барашки, которые через десяток минут начинали бесследно исчезать.
Подобно этим огромным валам проходила история человечества. Каждые десять лет появлялся свой вал, набиравший самую высокую свою планку, и сильным страшным ураганом вершины превращались в яростную белую пену, для того чтобы пошуметь и превратиться в тихие воды.
Весь людской род можно разместить в одном большом городе. Влияние сынов Адама равно ничтожному тонкому слою почти невидимой поверхности над земным шаром. Так будет всегда, и человеку никогда не удастся выйти из этой волны, тончайшей плоскости, сжатой между правдой и ложью, богатством и бедностью, властью и добродетельностью, убийством и рождением, бесов и ангелов. На создание этой хрупкой сферы, противоречащей всему мысленному шалмесером против хаоса, голода и смерти, отдаются неимоверные силы, энергии звезд, любовь и первые крики новорожденного, для того чтобы человек произнес свое главное слово между небом и землею. И когда ты присваиваешь себе то, что тебе не принадлежит, упрощаешь своей простотой более сложные и нравственные существа, меря всех одним заскорузлым аршином, эта тончайшая сфера истончается, упрощается, там появляются нравственные дыры, ведущие к деградации, повальному пьянству и порокам. И лишь возвращение себя к внутреннему нравственному императиву, моральному идеализму, очищению себя от внутренних преступлений может восстановить и остановить разрушение тончайшего слоя жизни.
«Не убивай, – думал Полковник. – Ведь сама смерть, наказав себя жесточайшим образом, убивает в себе жалость и изощренно, беспощадно казнит прекрасных земных существ. Человеческие же массовые убийства или выхолащивания многоукладности жизни всегда приводят в конце концов к необратимым последствиям, которые не удается восстановить даже богам. Нельзя быть одним единственным элементом и из него строить Вселенную. Мир построен на многих многоуровневых компонентах. Попытка овладеть смертью равна поползновению приватизировать власть всего мира. Это всегда приводит лишь к горькой тщетности.

Часть II

Уже во второй половине дня вместе с Томасом они добрались до Вюрцбурга. Поплутав час на такси вдоль автобана, они нашли аккуратный домик дяди Розенберга. Полковник нажал кнопку звонка. Молчание.
– Сколько ему лет? – поинтересовался Томас.
– Девяносто шесть, – буркнул Дукс.
– Ду бист шванц, – злобно процедил Томас. – Пойдем.
– Подожди.
Они посидели минут десять на крылечке, болтая ногами. Тишину наконец-то прервал щелчок и хриплый кашель. Старческий трескучий голос протяжно на «о» произнес:
– Розенберг.
– Это сосед с улицы Кирова, – проблеял Полковник моложавым голосом по-русски. – Я из деревни.
– Я тебе говорил, сам ты шванц, –  широчайшей счастливой улыбкой осклабился Дукс, обратившись к Томасу.
Наконец-то из полутемного коридора появился онкедь Розенберг.
– Рона!
От радости Дукс так крепко обнял дядю Розенберга, что у того что-то сильно хрустнуло и перехватило дыхание.
– Рона, ты всегда был засранец.
Полковник понял, что онкель Розенберг, во-первых, ни шиша не видит, и во-вторых, что его единственная идентификация – это Рона. Поэтому Дукс решил не рассеивать аллюзии. В детстве Рона был светлой головой, с чувством юмора, творческой личностью. Он был первым в деревне, кто стал поедать мясо сусликов, живших у него за огородом. Рона вывел грызунов, потчуя соседей втемную. Однажды поздно ночью он пришел весь в крови.  Лилька, увидев его в свете луны, остолбенела:
– Я человека убил, – сказал Рона.
Она рухнула в обморок.
Сбежались соседи. Выяснилось, что Ронка измазался кровью курицы. Сосед дядя Розенберг устроил тогда ему показательное телесное наказание.
Мужчины сели на кухне. Дядя Розенберг с трудом поставил чайник в зашторенной полутемной кухне.
– А как Сашка Штейнбрехер?
– Растолстел.
– А Веберы?
– Эти оба померли.
– А правда ли, что Кок на генеральной репетиции напился так, что вся деревня чуть не сошла с ума, слушая всю ночь речитатив известной булгаковской пьесы?
– Было!
– Дядя Розенберг, я по делу.
Старик налил всем по чашке чаю и вывалил из пачки горочку вкусных кренделей с шафраном.
– У вас есть в Германии родственник, который много знает о Нибиру. Помоги с ним встретиться.
Дядя Розенберг изменился в лице, долго молчал, а затем трескуче захихикал.
– Это сказки.
– Ну ладно, мы пойдем.
Дядя Розенберг вытащил толстые круглые очки и вдруг посерьезнел. Он стал разглядывать внимательно этих пацанов.
– А ты же не Рона.
– Друг Роны.
– Ты русский?
– Китаец!
Дядя Розенберг хихикнул.
– А это кто?
– Томас, – невесело процедил Дукс.
– Чего он молчит?
– Да немец он, из Мюнхена.
– Шванцленгеры,– кашлянул шкелет.
Немцы перешли на родной невозможный мюнхенский диалект, загоготав и шипя звуками «ишь» и «ищъ».
– Ну что, пойдем!
Друзья откланялись и выскочили на крыльцо. Невозможно дурманяще цвели акации и неторопливо летали шмели, как толстые бутузы. Они уже было стали закрывать искусствоведческую крошечную калитку, как вдруг снова услышали неповторимый голос дяди Розенберга, похожий на старую скрипку с одной струной. Оба снова нырнули в темень, где пахло дустом и синими банками алое вера против боли.
– Я вам помогу.
*
Полковник и Томас стали выпаливать, перебивая друг друга, свои идеи. Причем Томас сыпал длинными словами, типа «херцкрайслауфвидербелебунг», а Полковник тщетно пытался упростить его речь с фрагментарным народным немецким.
– Да я в науке не очень-то разбираюсь, – сказал дядя Розенберг. –                Пошли, пошли.
Они проследовали в темную спальню. Из мебели там была только железная кровать, а на стенах не было ничего, за исключением большой древней вышивки. На ней был изображен план с готической надписью: «колония Шафгаузен». Дядя Розенберг вытащил из-под кровати чемодан «Самсонайт», добротный темно-синий американский важ из прошлого века. Он стал извлекать на свет из саквояжа разнообразные предметы, подобно факиру, и, казалось, начал забывать о посетителях. Дядя Розенберг вытащил, например, кожаную коричневую шляпу с широкими полями со стразами, прозрачный мешочек с 9-мм патронами, Маузер 712, с вензелем «Шварц» на ручке, облигации займа СССР 1952, 1954 и 1956 года с номиналом 25 рублей. Полковник и Томас с большим интересом смотрели на это действие. Наконец-то дядя Розенберг извлек пожелтевший пергамент с водяными знаками. Видимо это был адрес.
– Поехали!
*
Вечерело. Такси покружило по Вюрцбургу и вышло на автобан семь. Мерседес прижался к идеальному бетону, подобно кумулятивному снаряду. Немецкая железная душа приоткрылась, чем мыслимый предел машины и человека со скоростью двести сорок километров в час. И лишь на виражах слегка закладывало уши, мелькали фонари, селения и города. Ехали молча и лишь дядя Розенберг, который сидел на пассажирском переднем сидении, иногда перекидывался c водителем словом ни о чем. Уже ночью машина соскочила с автобана на Аугсбург на восьмой и стал петлять по сказочным перелескам Швабии, освещенной большой полной луной.
– Приехали, – низким басом скрипнул дядя Розенберг.
Дом родственника дяди, прижатый к лесу, оказался чрезвычайно внушительным, с отдельной узкой дорогой, многочисленными постройками, с загоном для лошадей. Такие большие хаузы бывают на хуторах уважаемых бауэров. Но роскошный фасад с мозаикой выдавал древние очертания небольшого дворца. Аллея крепких сучковатых мраморных платанов фосфоресцировала таинственным отблеском луны.
Дядя Розенберг нажал на кнопку, на которой блестела табличка: Охзенкоклинекевег 1, Аугсберг, а ниже Густав Йост фон Розенберг.
– Видимо еще один ветхозаветный Розенберг, – Томас тихо процедил сквозь стиснутые зубы.
Через несколько минут появился привратник с галунами.
– Солидно! – перекинулись взглядами двое молодых людей.
Они двинулись по аллее. Луна, освещенная мертвенным светом, казалось, была готова сдвинуться с земной орбиты с намерением уйти навсегда в бесконечное космическое пространство. Из темноты вылетали силуэты  нетопырей-карликов и троица инстинктивно ускорилась.
*
Господа разместились в просторном холле. Скоро появился хозяин. Его тонкий утонченный бледный благородный аристократический облик был уже совсем редким на этой земле. Его уставшие голубые светящиеся холодные глаза, казалось, проникали в душу собеседника, разглядывая со сдержанным любопытством триаду. Он сдержанно улыбнулся отдаленному ост-родственнику.
– Чем обязан, господа?
Все три заговорщика заговорили одновременно, иногда перебивая друг друга.
Томас возмущенно рассказал о своем изобретении в Колорадо, о краже компьютера и как его работа попала к плохим людям. При этом он повышал голос, часто поправлял очки и темнел лицом.
Полковник выкрикивал, что он готов поймать главного злодея, но ему требуется помощь. Его непроницаемый взгляд не сулил ничего хорошего. Это была гремучая смесь потомков Чингисхана, яицких стихийных казаков, землепашцев с примесями королевской крови. С ужасным акцентом, путая немецкий синтез и слова, он пафосно рассказывал легенду о колчаковском белогвардейце, который достиг страны Беловодье, о секретных разработках бессмертии в Тибете, о темной планете и о женщине в горе-пирамиде.
Дядя Розенберг с понимающим взглядом округлил глаза и откровенно издевался над этими бакалаврами. Потом помрачнел и спросил у троюродного брата, где у него находится холодильник. В деревне его называли Витя Блума. Его длинные сухопарые ноги в битве превращались в смертоносные ножницы, а холодные голубые глаза выкатывались из орбит до безумия. В этот момент он не чувствовал ни боли, ни страдания, превращаясь в несомненного берсерка. Он был представителем немецкой общины Поволжья. Многие его родственники были убиты короткими ломами в голову и спущены в прорубь покрасневшей Волги, поскольку был приказ не тратить патроны на немцев. Он прошел через скорбное странствование по концлагерям Иркутска и поселение осенью в деревню в 1944 году. Местные жители с удивлением тогда обнаружили, что у немцев нет рогов. Те в эту зиму выкапывали и съедали мерзлую картошку по ночам в огородах. Несправедливость и драки гарантировали ему вечную тюрьму. Наверное, его спасала невероятная жестокость и веселый циничный юмор, который издавна со времён татарского ига уважали на Руси.
Дядя Витольд Розенберг принес всем ароматный чай и вкусные сладкие немецкие каракули. Наступила поздняя ночь.
*
Речь Густава Йост фон Розенберга была невероятной. Им приоткрылась тайна о добре и зле. И они получили знания, которыми не обладают простые смертные.
Уже в ранних сумерках они вышли на крыльцо. Просыпались птицы, из причудливых платанов испуганно стремительно удирала пара серых зайцев, свежий молодой воздух выдохнул и прошумел по лесу. Удивительная, вечно прекрасная Германия заиграла первыми лучами солнца.
Густав слушал стрекот этих мальчишек вполуха. Он заранее знал, что они скажут и о чем будут просить. Он видел, как молодые люди вглядывались всю ночь в полутемную обширную библиотеку, где загадочно мерцали фолианты древних манускриптов. Эти современные варвары, размазанные по все ускоряющейся цивилизации, уже физически не способны вместить животворный трепещущий дух, не успев отделить и понять пыль чуланов старинных знаний. В какой-то миг они показались не людьми. Томас виделся умным кроликом. Полковник примитивным озабоченным бэта-мачо. А его замечательный троюродный брат Витольд Эльпидифорович – нереальной анимашкой, эндоскелетом-катикулой, готовым на все.
Троюродные братья Розенберги были не похожие, но в тоже время единые. Они были невидимо улыбающимися любопытными мудрецами. Представителями удивительного народа, которому одновременно подходили колпак Вагнера, немецкий мундир, цветные татуировки в носу, деревянная резьба яслей на Рождество и снайперская стрельба по видеокамерам на трассе.
* 
Истина закачалась, как бокал сверкающего бродящего чистейшего вина на корабле. Её нельзя было уловить, но она была где-то рядом. Большинству народов не удалось в полной мере испить чашу яда и горя под названием «искушение». Пройденный путь повзрослевшего духа отображали безумия, копания, страдания, преступления, как на дощечке. И вечно молодая помудревшая Германия вновь и вновь споет песню Лорелей. 
– Вы будете первыми из непосвященных, – сказал герр Розеберг. – Человеческая обыденная психика не выдерживает перелет. Аппараты третьего поколения являются симбиозом времени, психики и…, –
он с трудом начал подбирать понятное для них слово.
Кто-то произнес:
– Торсион.
– Пусть будет так. Невидимое теплое одеяло пространства, живых и ушедших состояний.
После продолжительной паузы он задумался. У молодых людей сверкнули глаза, как тлеющие угольки. Было также слышно, как сопел от возбуждения Томас.
– Невероятно, – глядя в небо произнес Полковник.
– Во время полёта вы уснете в состояние десинхронизированного, промежуточного БДГ– и Д-сна, не пытайтесь включать мозги. Понятно?!
Оба покорно забебекали, согласные на все.
– Вас куда?
– В Америку, – оба мрачно процедили.
– Окей. Сегодня будете там. На наш завод мы вас не возьмем. Со мной будет Витольд.
– Ясно, – выкрикнули Томас и Полковник.
– Сама битва будет завтра, окончательная и страшная,– тихо сказал герр Розенберг.
– Найдите его.
– А связь?
Он громоподобно засмеялся, подобно Фаусту. «Дети», – подумал он.
– Я буду рядом.
– Понял! – внутренне собрался Полковник.
– Попейте кофе и собирайтесь.
Оглушенные и остолбеневшие от услышанного, они неадекватно зашарабились по дворцу.
*
Все было готово. Братья Розенберги, серьезные и собранные, вышли в гостинную, однако там не было никого. Густав послал Витольда на кухню. Но и там была обнаружена лишь немецкая стерильность, без запаха, как в госпитале. Герр Розенберг заулыбался. Очевидно, мальчишки добрались до библиотеки.
Томас, показывая особую ловкость, жадно пережевывал книги с криками счастья, не веря самому себе. Он был похож на лунтика, который залез в чужой огород, стараясь съесть разного и побольше.
Полковник был серьезен. Он ползал на четвереньках, включил пятую скорость пожирания информации, используя старый диагональный форсированный способ, стараясь тратить на книгу не более, чем по пятьдесят секунд. Вытаскивая очередную духовную драгоценность, он использовал специальную удлиняющую хваталку для книг. Однако монументальный удлинитель был несовершенный. Свидетельством этого был свежий кровоподтек, нанесенный, очевидно, тяжелым древним увражем, свалившимся на голову Полковника.
В темном проеме герр Розенберг смотрел на эту вакханалию и его профиль из неровного полумрака казался невероятно похожим на лицо Георга Вильгельма Фридриха Гегеля в последние годы в Кройцберге.
Однако, когда эти грызуны полезли в дальний угол, Густав вдруг осерчал и, схватив удлинитель, огрел по спинам обоих, выталкивая их из кабинета.
Эти книги были совершенно другие. Они и внешне выглядели по-другому, и, казалось, были не подвержены тлену.
– Что это? – выдохнули и Томас, и Полковник, как будто бы их оторвали от родника.
Каменные и глиняные дощечки, папирусы, кодексы из пергамента, бумаги Цай Луня из тряпья, конопли и шелковицы, покрытые пылью музеев, были неубедительными для любого думающего человека. Интуитивно казалось, что какая-то непостижимая сила давным-давно почти полностью уничтожила источник истинных книг и истинных знаний. Но ведь где-нибудь они должны были остаться?
Герр Розенберг вытолкнул из дома ошалевших книгочеев.
– Пора!
*
Пройдя через фасад, господа подошли к серому невыразительному зданию с единственной темно-коричневой массивной дверью.
– Слово – серебро, а молчание – золото, – Густав на всякий случай процитировал расхожую немецкую поговорку.
– Думаю, вы понимаете.
– Понимаем,– все трое одинаково бесстрастно выдохнули.
Дверь бесшумно открылась и, подобно грузовому лифту, втянула в себя весь квартет. Густав нажал на нижнюю кнопку из двух, на которой было написано «Эрдэ». Через тридцать секунд скоростной лифт с мягкими перегрузками доставил господ до преисподней. Створка медленно открылась и у всех троих открылись рты и округлились глаза.
– Что это?
Большое помещение, похожее на огромный холл или великолепный грот, было населено снующими туда-сюда сотрудниками и напоминало современную процветающую трансконтинентальную компанию. Свежайший альпийский воздух шевелил чудные декоративные фантастические шметтерлинги.
«Откуда же свежий воздух и мягкий дневной свет?» – задумался Полковник. Картина была бы не полная, поскольку больше всего всех троих поразил вид современного настоящего непроницаемого классического арийского воина навытяжку в безукоризненно стёбовом мундире с новым оружием Хэклер и Кох, какие бывают лишь в постерах о войне.
Герр Розенберг провел господ в приемную со стандартным набором: небольшая стойка, переговорный стол на восемь персон, автомат с водой, чаем и кофе.
– Сейчас вас осмотрят врачи. Стандартная процедура.
Осмотр оказался чрезвычайно быстрым. Господа заходили в вертикальную трубу, похожую на аэропортную сканер-кабину со скрытыми бесконтактными датчиками, и через тридцать секунд выходили с другой стороны. За столом сидел лысеющий врач с молодой рыжей стервой-ассистенткой, вглядывающийся в огромный экран со значками, цифрами, буквами, картинками и минироликами. Проскочили все, кроме дяди Витольда Розенберга. Рыжая завела его в отдельный кабинет, раздела и пощупала его традиционной терапией. Дед Блума активизировался и игриво даже попытался погладить девушку. Глядя на его голый худой морщинистый дряблый зад, она на мгновение представила, что она решилась заняться любовью с этим гнусным старикашкой. Рассмеявшись, она бодро шлепнула по вислозадому афедрону и издала оптимистичный вопль:
– Здоров!
*
Глобтроттеры были готовы к удивительному путешествию. Герр Розенберг выдал каждому по нескольку зеленоватых пилюль, отдаленно похожих на леденцы. Полковник хотел было от леденцов отказаться, но Густав нахмурился. Для Германии это было неслыханно, все равно, что отказаться от правил правильного ношения велосипедного шлема во время поездки.
Они прошли через узкий телескопический трап и оказались в кабине аппарата.
– Невероятно, – сверкнув глазами от возбуждения, произнес Томас. – Это современная спортивная модель Циммермана, 12х6 метров, тахионатор 36.
– Что ты там бубнишь? – Дуксу было не по себе.
Пройдя через щель трапа полутемного ангара, где можно было видеть неполированный светлый металл, они юркнули в люк и вошли в аппарат. Неожиданные ощущения, свежайший воздух, белое бесконечное пространство, напитанное живым светом и четыре фантастически удобных кресел. Невидимый мужской голос, прокашлявшись, прочел инструкцию на немецком языке, проглатывая фразы:
– Дамы и господа. Через несколько минут начнется путешествие. Застегните ремни. Расчетное время вылета,– все четверо посмотрели на часы, показавшие четыре часа пятьдесят семь минут, – время прилета в Неваде в локальном времени в пять часов двадцать пять минут, координаты прилета 37°14;06; с. ш. 115°48;40; з. д., солнечно, температура 25 градусов по Цельсию или 75 градусов по Фаренгейту. Перед вами находится желтая таблетка, которую нужно использовать сейчас. По необходимости вы можете использовать также зеленые леденцы. Приятного вам полета.
– Через двадцать минут? Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда, – меланхолически произнес Томас чеховскую фразу.
– Улетно! – Полковник издал радостный вопль. Оба троюродных брата уже съели по одной желтой большой таблетке, и вид у них был, как у блаженных наркоманов с блуждающими улыбками счастья на лицах. Томас также тщательно разжевал эту желтую герфу и начал впадать в транс.
Дукс понюхал, осторожно лизнул марцифаль, интуитивно чувствуя пакость, и профессионально спрятал её в запястье рукава, сделав соответствующую гримасу для бортпроводника-филера из незримого бункера.
Полковник прикрыл глаза и стал думать о приятном. Он понял предназначение пилюль. Его так крутило, что ему казалось, что его желудок сейчас выскочит наружу. Но какая-то сила не давала развалиться ему по частям. Ему стало страшно.
В какой-то миг Дукс уже хотел сдаться, сожрать желтую таблетку и закусить зелеными пилюлями. Но видя, как остальные пускают разноцветные пузыри с идиотскими блаженными улыбками, он держаться до конца. Сдаваться ему уже было обидно. Он попытался придумать себе какое-либо разумное объяснение неопознанных объектов. Полковник ощущал себя вымирающим темным неандертальцем.
*
– Мы, ничтожные существа, вкрапленные в мироздании, растянутые по тончайшему слою поверхности Земли, видим лишь очевидную разницу между мертвыми и живыми организмами, размытые мгновения времени и обманчивое мерцание заполненного непостижимого пространства, невидимые бесконечные струны вибраций, вооруженные смешными приборами и умозрительными идеями. Нас вводит в непостижимость дыхание божества. Мы прячемся в клубках страстей, отрицаем иерархические высшие силы для упрощенного объяснения внешнего мира и боимся подчиниться им, поскольку хотим быть хозяевами жизни.
Он разглядел контуры непостижимые для людей: неожиданные катастрофы, первые признаки болезней, сама смерть. И рядом предвестники зачатий новых поколений, процветающая жизнь, как игра богов с человеком.   
Вот перед тобой явно проявленная действующая высшая разумная сила. Сейчас тебе не по себе, поскольку она показала её очевидность, невероятность и мощь. Но внимательный любитель-детектив видит ежедневные проявления, сонм тонких невидимых сил: умывание свежего утра с запахом чистейшей надежды, новые русла быстроизменяющегося мира, новые философии, пытаясь очиститься от грязи, в которую ежедневно втаптывается божественная чистота.
– Кто же чистильщик? – подумал Дукс.
Тем временем хаотические перегрузки выровнялись. Неизвестная ему архисложная тончайшая система высочайшего управления с миллиардами обратных связей вошла в его организм. Она стала временным внешним имитатором вечной триады дух-душа-тело живого человека. С замирающим сердцем он почувствовал нечто новое. Это было ощущение могучего непостижимого полета.
*
Несмотря на свою пыльную работу, Полковник был равнодушен к материальному миру, который казался лишь смешной карикатурой. Он искал идеальный мир. Для этого он объехал почти весь мир. Однако, там он увидел всего лишь несколько фрагментированных картинок. Мир на этой планете в основном был един и был порабощен материальными страстями. После долгих лет физического и материального выживания, поисков любви, брожения вкуса власти, меняющимися диапазонами бедности и богатства, он не нашел в этом истину. Лишь кровь предков взывала к его тайным, сокровенным знаниям, которые носились внутри него.
Дукс смотрел на имитаторы иллюминаторов с калейдоскопом плазменных меняющихся картинок с рекламой, на кайфующих немцев и на вечное сияние неба, и понял, что это и есть его четыре минуты полета по небу. Каждая секунда стала вдруг вмещать тысячи мгновений, и каждая из них была осознана, как яркая цветная мысль. Он воочию увидел, что эта железная лоханка с живыми человечками способна комфортно летать с немыслимыми скоростями как нечто единое и осмысленное.
Полковник выстроил логическую цепочку, понимая, что это полная чепуха. Любому материальному объекту обязательно соответствует тонкий микрокосмос, который создает и утилизирует бесконечное разнообразие сущностей и является неразрывным отражением материального, но немыслимо более полного и бесконечно разнообразного мира. Тонкий мир имеет вес. Он управляет воплощением и развоплощением иерархических сил, больших и малых.
Над этим претворенным миром находится непостижимый, иррациональный, никак непроявленный абсолютный Дух. Это и есть Бог. В нас, в человеке, есть частичка Бога. И подобно Всевышнему, мы замысливаем свои идеи и решения, вооруженные волей, мечтой и любовью. Нас разъедают противоречивые страсти, жадность, подлость, животные инстинкты. Но этот же человек велик и способен идти путем подвижничества, полного самоограничения, высшего духа, отдающего себя ближним.
Мир желаний, воли, мыслей и идей является эфемерным. Обрывки чехарды мыслей, желаний, страстей, проявления добра и зла, чувства голода, страха, сна без сновидений записываются в великом компьютере Предвечного. Он разрешает рождать тонкие миры. Там живут триста тридцать миллионов богов, бесконечное количество духов, элементов жизни и живой Вселенной.
Есть некая вероятность, что реально существующий тонкий мир может стать явью в реальном мироздании. И тогда она будет предвестником его рождения, осмысленного существования, и, в конце концов, распадом и дематериализации.
Там объективируются идеи и воплощенные люди. Там же будут претворяться и исчезать атомы, наномир, облепленный тонкими архисложными связями.
Мудрейший из людей может знать имена тонких форм.
*
Дукс оторвался от своих лихорадочных мыслей. Жизнь в тарелке затихла. Слышен был лишь храп обоих Розенбергов и тихое сопение Томаса, да приятные волны свежего воздуха, наполненного еле уловимыми звуками, имитирующими весну в лесу. Полковник потянулся и, толкнув Томаса, попытался было освободиться от уз ремня. Но не тут-то было: недремлющее око камер приковало рычагами его к месту.
– Фантом, – обидно подумал он, – конец свободе Анжеле Дэвис!
Зато, кажется, он все-таки разбудил Томаса. Тот поморгал полусонными глазами, с удивлением оглядел этот блин с муляжами иллюминаторов, звучно храпящих богатырей Розенбергов, и произнес:
– Где я? А где туалет?
– И не пытайся. Там закрыто. Проглоти еще таблетку и спи.
– Шайзэ.
– Что ты об этом думаешь?
– Меня тошнит.
– Ну, ешь мои.
Дукс бросил Томасу пакетик с зелеными ретардантчиками. Однако вместо обычной параболы пакетик сделал замысловатую немыслимую кривую. Если бы не замечательный рефлекс Томаса, пакетик врезался бы прямо в нос Розенберга.
– У тебя реакция, как у мухолова.
Томас проглотил весь пакетик и, откинувшись, довольно произнес:
– Лаберланд!
Полковник понял, что началось снижение. Его снова начало крутить. Он тоже съел зеленую пилюльку, но только одну, в основном из любопытства. Через некоторое время по всему организму прошел сильный прилив сил, успокаивая эметологию, и Дукс стал храбро сражаться со сном, боясь пропустить снижение и посадку.
Особой разницы со взлетом не было, но Полковник отметил, что по ощущениям казалось будто-то бы тарелка надолго застряла в самом жерле невидимого тайфуна времени.
Ему казалось, что его несчастная плоть попала в хаотическую развитую турбулентность гравитации.
«Еще чуть-чуть, и из меня сделают ограбленную голову», – подумал он. Незримые пальчики имманентно онлайн проворно вставляли заблудшие кусочки его тела, а по всем внутренностям бегали мурашки и скрип. «Такого экстремального массажа у меня никогда не было».
Уже вырубаясь, у него промелькнула неоформленная мысль. Ему казалось, что живые ткани организма успешно сплетались с непостижимым неизвестным руководителем, спасая организм от перегрузок. Слабым местом хаотической гравитации являлось лишнее неживое.
Он потихоньку начал проваливаться в водоворот времени и пространства, теряя всякое понимание. Вцепившись мертвой хваткой в подлокотники, он замер неподвижным каменным истуканом, когда эти страсти стали затихать.
Не веря своему счастью, он увидел, как включились мониторы с яркими картинками окружающего мира, с живописными горами и пролетающими синими птахами. В динамиках включилась жизнеутверждающая музыка немецкой группы Айнштурценде Нойбаутен.
– Наш полет закончился. Время в штате Неваде восемь двадцать семь минут пи эм. Температура за бортом двадцать пять градусов по Цельсию, семьдесят восемь по Фаренгейту, ясно. Надеемся, что полет был для вас приятным. Не забывайте свои вещи. Уважаемые транзитные пассажиры, не расстегивайте ремни. Через три минуты наш полет продолжится. Мы будем рады, если вы ещё раз воспользуйтесь нашей моделью Циммерман 36. До свидания.
Ошалевшие Томас и Дукс вылезли из кресел, вытащили из-под днищ свои небольшие рюкзачки и неуверенно промямлили:
– Данке, видерзеен!
Витольд Розенберг так и остался в сне «Д». Глаза Густава Розенберга горели подобно факелам Вселенной. И там была и боль, и надежда, и мудрость, и вера. Оба с благодарностью кивнули братьям и спустились через ажурный легкий трап на землю. Как требовала инструкция, они отошли от аппарата на тридцать шагов и замахали руками на прощание.
*
Боковым зрением Полковник увидел порхающую синюю птицу Неваду, и в то же время ракету Першинг-2, летящую прямо на них.
– Ложись! – дико заорал Дукс, схватив Томаса за воротник, одновременно невероятно быстро засыпаясь в рыжую пыль. «А вот это конец!».
Он с ужасом осознал, что это летит боевая гиперзвуковая крылатая ракета Х-51А США, воздух-земля, летящая со скоростью семь Маха (семь с половиной тысячи километров в час), которая была создана для поражения целей на поверхности земли, воды и заглубленных объектов в рамках быстрого глобального удара.
«Без вариантов!» – понял он.
Инстинктивно Полковник безнадежно прикрыл своим телом этого очкастого замечательного человека и прощально улыбнулся солнцу, садившемуся в пустынную каменистую пустыню. «Всегда мечтал умереть весной»,– не зажмуриваясь, он ожидал свой самый высокий прыжок в вечность.
Но то, что у него запечатлелось, было совершенно невероятным. Там, где только что находились НЛО и рычащая ракета, готовая разобрать в огне все по атомам, исчезли. Лишь сильная тепловатая волна обдала Дукса и Томаса, безжизненная в эпицентре, с неприятным запахом. С невероятной скоростью спринтеров они побежали прочь.
Рядом с багровым заходящим солнцем они увидели две яркие светящиеся точки. НЛО прыгал невероятными зигзагами, а за ним гонялась ракета. Поразительно, что НЛО в самом конце сделал невероятный пируэт, создал какой-то осмысленный вензель и был таков.
Ракета потеряно помыкалась в поиске цели и пошла на самоуничтожение. Взрыв ракеты Х-51а оказался таким феерическим, что на мгновение затмил само солнце, которое только что коснулось горизонта. Немногие зрители увидели минутное замечательное шоу, как триста миллионов долларов США превращались во второе светило.
– Что же там было нарисовано? – взволновано спросил Полковник.
– Вероятно, что я знаю!
Дукс с интересом посмотрел на ученого, но сказать что-либо разумное в ответ не успел. После недавнего инцидента они затравленно глядели на небо, с ужасом ожидая рецидива. И когда блеснула какая-то точка по направлению к ним, они окаменели в расщелинах скал.
Полковник вытащил бинокль из рюкзачка и разглядел цель. Эта был БПЛА, беспилотный летательный аппарат, современная действующая модель АКью-9 Предэтэ Би США. Хламида длинной в одиннадцать метров с размахом крыла в двадцать метров могла нести две тонны интеллектуального разнообразного смертельного оружия.
– В песок! – выдавил Полковник. У каждого в руках уже были саперные лопатки из рюкзачков. Через сорок секунд Полковник полностью засыпался пылью, песком и крошкой в трещинах лунных огромных камней Невады, став продолжением пустыни.
Однако Томас еще блестел своими очками. Предатор сделал небольшой круг, подобно хищнику, дал предупредительную очередь из крупнокалиберного пулемета и завис.
*
Когда по тебе стреляют из крупнокалиберного пулемёта с диаметром 12,7 мм, надо иметь как минимум железные нервы, коими Томас не обладал. Он выскочил из пыли и стал неупорядоченно прыгать, как аризонский белохвостый заяц.
«Шиит», – вскрикнул Полковник.
Оператор БПЛА, рыжеволосый сержант-техник Джереми Хил направил все шесть мониторов, увеличивая изображение бегущего силуэта в быстронаступающих сумерках. Постукивая костяшками пальчиков по уже наведенной лазером ракете АГМ-114р, под названием «адский огонь Ромео» по системе «выстрелил и забыл», он обратился к его непосредственному начальнику, главному мастеру-сержанту Рою Торндайк, с первыми проблесками пролысинок, который тихо, нервно и убедительно что-то говорил по мобильнику. Вообще-то использование мобильника во время боевого дежурства по понятным причинам каралось чрезвычайно жестоко. Он был всегда образцовым прилежным сержантом. Для того, чтобы пойти на такое серьезное нарушение, у него должна быть чрезвычайно веская причина. И она была.
Его дорогая бесценная вдруг устроила такой кипеж, что даже через мобильник слышались повышенные нотки. Казалось, что остатки его кучерявой шевелюры вставали дыбом.
– Хочу уехать. Взять билет в одну сторону. И ты больше меня не увидишь, –  истерически кричала она. – Живу как водяная. Нет жилья. Хочу, в конце концов, хороший автомобиль. Что я должна ездить, – сказала она с придыханием, – на Опеле! – и зарыдала. – А у Илуй уже приличный дом и машина.
Рой, опустив голову, тоскливо страдал.
– Ну, нажимать? – спросил Джемери.
– Не могу, сейчас перезвоню, дорогая.
Рой усилием воли выключил мобильник и наконец-то сконцентрировался на боевом дежурстве, глядя на этого бегущего неадекватного придурка.
Но тут же он увидел, как изо всех щелей по предатору закипела стрельба, казалось, прямо из песка.
– Поднимаемся, потолок четыре тысячи фунтов, – заорал он Джемери, прыгая в бежевое казенное кресло. Включив форсаж, предатор выдавил всю свою мощь и стал уходить со скоростью триста миль в час свечкой вверх.
– Подожди, ты пустил ракету?
– А вы еще не спрашивали.
– Даун, – тихо произнес главный мастер-сержант, нажимая на кнопку «огонь».
Но бутон предательски не срабатывал, показывая «аларм» и «неисправность».
– Только не это, – выкрикнула вся его сущность от неожиданной подставы и от шоковой обиды. Лихорадочно продолжая колотить по несчастному тумблеру, он нервозно прокручивал нештатную ситуацию.
«О, попался! Отдать свои лучшие годы», – выл он. «У меня ни одного нарушения дисциплины. У всех есть. А у меня нет, – Рой рвал на себе волосы. – Единственный раз в жизни включил этот злополучный мобильник. Дорвался до настоящего дела! И так обложаться!»
*
Человек является суперпозицией множества противоречивых внутренних и внешних наложений. Подобно насекомому в бесконечном лесу, он прилипает к гладкой поверхности и всю свою оставшуюся жизнь хаотично носится вокруг своей норки, одолеваемый неожиданными удачами и страхом.
Он боится, что его королевство, которое ему неподвластно, легким движением в одночасье может быть разрушено тайфуном, как карточный домик, и ему придется до конца дней своих ходить кругами, одуревши от горя и бессмысленности.
Иногда бывает по-другому. Человеку будет всю жизнь трафить. Он будет совершать многочисленные подвиги. Он будет работать, как муравей. Муравьиная куча будет выситься издалека. Его домом будет выдающаяся норка у самого ручья. Его покой будут охранять самые лучшие термиты-бодигарды.
Он будет королем, создавая собственное королевство. Периодически он будет воевать с соседским муравейником не на жизнь, а на смерть, посылая самых лучших лазутчиков, используя яд и чары. Под сенью деревьев он будет ослеплен лаврами между его сородичами. Его слава дойдет до очень отдаленных мирмекологических колоний.
Но увы, из черного леса уже выходят на ночную охоту злодеи, муравьеды-панголины.
И даже имя этого недавно могущественного властителя скоро будет забыто в море суеты сует.
*
Рой чуть ли не плакал от бесчестья и афронта. Это было как будто бы не с ним. Он представлял, как его поставят перед строем, и высшее руководство будет повторять уставшими надоедливыми голосами всем известную самую главную заповедь боевого дежурства. Карьера, которая ранее была безупречна, полетит вверх тормашками.
– Подожди. Уйди на двадцать тысяч фунтов и сиди не высовывайся.
Ему показалось, что он неразборчиво услышал бурчание начальника:
– Мы еще с тобой разберемся.
Его облило беспричинно холодным потом. Ну, а если негаданно ему предъявят обвинение?
Однако через минуту он снова услышал взволнованный голос шефа.
– Новая инструкция. Этот цыпленок является большим боссом. Где-то должен быть еще один. Тот опасен. Забери обоих. Живыми или мертвыми!
Ошизевший Рой с максимальным пике коршуном свалился из поднебесной с высоты тридцать тысяч футов и бросился в самую гущу битвы. Сбивая гнусных мелких летучих мышей неприятеля и поливая все живое огнем, он невероятно искусно выложился, используя все виды вооружений, как может играть пианист-виртуоз на рояле. Больше всего Рой использовал управляемые, с тремя сенсорами целеуказателя, высокоточные кассетные микробомбы кампании АТК, которые весили всего лишь два с половиной килограмма, и которых было штук двести в комфортном пусковом контейнере. Пулемет гремел в основном для острастки.
К невероятной радости Роя ракета нежданно также самопочинилась и выдала разрешение на пуск. Это было очень кстати и Рой отправил АГМ-114 Хеллфайр в скопление машин и пехоты, двигающихся по направлению к базе.
Сердце Роя ликовало с превышением избытка адреналина. Стрекочущая стрельба противника была ничтожна против невероятной мощи новейшего АКью-9 Предэтэ Би с массой 1700 килограмм, тем не менее, Рой и напарник должны были быть предельно бдительными.
Предатор сел рядом с Томасом. Громкий голос из динамика БПЛА оглушительно отчетливо назвал его фамилию.
– Томас Элштейн и ваш напарник! Пожалуйста, пройдите на указанный зеленый мигающий свет.
Томас не стал спорить с судьбой и побыстрее прыгнул в дрон. Высунув руку, он энергично заорал:
– Давай, давай, скорее.
–  Быстро только кошки родятся, – пробурчал Полковник. Он отстреливался в удобном окопчике.
– Скорее же, скорее!
– Ноуп.
– Почему?
Полковник молчал.
Томас удивленно протер очки.
Две вселенные на мгновение встретились на границе жизни и смерти. Яркий прожектор предатора на миг выхватил каменное лицо Полковника. В его глазах читалась и боль, и отчаянный адреналин безумия, и еще что-то, что Томас не мог прочитать.
– Ноуп, – Полковник кивнул и прощально махнул рукой.
Было горячо, у горизонта цепью шли вооруженные люди и в любую секунду могла прилететь ракета с любой стороны.
Дрон свечкой взмыл в темную ночь пустыни Мохаве.
*
Ночь 30 мая 2015 навсегда вошла в историю человечества, как принятие григорианского календаря. Было два часа ночи. Президент с трудом уснул после очередного кошмарного дня, вместе с ним администрация провалилась в сон. Некоторые добирались до кровати, а иные спали прямо в креслах.
Это был, конечно, не Овальный кабинет. Еще в пятидесятых годах двадцатого века в горе были построены огромные многоярусные помещения. Девять входов были замаскированы под углом в шестьдесят градусов, так что заметить их было непросто. Входы закрывались огромными железными воротами.
Зона 51 была самым секретным объектом США.
В радиусе ста миль никогда не было ни одной постройки. Мертвый лунный пейзаж, совершенно гладкое огромное русло пересохшего водоема, загороженного мощными горами, были идеальным местом для тайных исследований. Уже более полувека подходы к Зоне-51 охранялись особыми военными подразделениями. Трассы гражданских самолётов над зоной давным-давно были изменены под предлогом ядерных испытаний.
Однажды в семидесятых годах во время учений один из офицеров тактической эскадрильи случайно залетел на эту территорию. Ему сразу отдали приказ возвращаться на аэродром, доставили в каменный бункер и несколько дней подвергали ожесточенным допросам. Живым он остался лишь потому, что ничего серьезного не видел.
Патрульные колесили на белоснежных джипах с правительственными номерами не стремясь контактировать с гражданскими. Излишнее любопытство на секретной территории могло обойтись вам штрафом в шесть сотен долларов.
Попасть в Зону-51, пройдя мимо патрулей и датчиков, было нереально трудно. В песке прятались сотни миниатюрных камер слежения и детекторов теплоизлучения, которые передавали сигнал о приближении.  По ночам вокруг зоны летали черные вертолеты с прожекторами без каких-либо опознавательных знаков. Патрули, заборы с колючей проволокой, вывески с предостережениями подтверждали, что в Зоне-51 творилось что-то очень серьезное.
На этой базе, окутанной военной тайной и недосягаемой для любых вторжений, президент-главнокомандующий вооружёнными силами США уже два дня осуществлял руководство театром военных действий. С первого дня захвата телевизионного центра в Атланте прошла уже целая неделя. Президент выступал по эфиру каждый день. Но пока эти речи были очень короткие.
Перегретая неделя измотала его вконец. Постоянные перемещения в воздухе, на земле и под землей, круглосуточные разрывающиеся телефонные звонки, череда совещаний, бесконечный поток ожидающих в приёмной. Исчезла хотя бы видимость размеренности. Большинству членов администрации не удавалось спокойно съесть даже яичницу с беконом, поэтому повсюду на кожаных креслах валялись двойные гамбургеры с чаем.
Сегодня ночью Президент мечтал лишь об одном. Уснуть, вытянуться, провалиться в чистую свежую постель с двумя бархатными подушками и спрятаться под одеяло на четыре часа. Он вспомнил, как читал записки Минюста в сенате, где утверждалось, что «лишение сна не может считаться пытками, так как не вызывает сильной боли, ослабление телесных функций и смерть». Президент подозревал, что это не совсем верно и интуитивно продвинул запрещение этой пытки в сенате, поскольку бессонница всегда была для него ахиллесовой пятой.
*
Сегодня утром ему обязательно нужно сказать главные слова американцам спокойным уверенным голосом.
«Впервые в истории Соединенных Штатов Америки непостижимый жестокий враг в нечеловеческом обличье …». Всю неделю он тщательно готовил фразы, сильные и хлесткие. Америка инстинктивно ожидала великое выступление президента, равное речи «Дом разделенный» Авраама Линкольна во время войны Юга и Севера в 1861 года или обращению Уинстона Черчилля «Кровь, пот и слезы» в Англии в 1940 году.
Самое обидное для Президента, что всю эту кошмарную неделю спецслужбы категорически запрещали собирать свободные аудитории избирателей, боясь, что в его окружение проникнут «люди Махера». Поэтому в немногочисленных телевизионных обращениях появлялись лишь тщательно проверенные члены семей администрации, спецслужб и генералов.
Сам дух Америки начал умирать, как цветок в треснувшем кувшине, из которого начала сочиться вода.
– Еще чуть-чуть, и мы сами начнём превращаться в подозрительное тоталитарное государство, попав в общежитие сомнительных изгоев, –  подумал он.
Утешением и оправданием тяжеловесной работы на посту президента США были встречи с обычными людьми. С ними он преображался, начинал светиться, его обезоруживающая улыбка проникала до самых упертых противников и недругов. Его выдающаяся теплая харизма подтаивала лед и в больших аудиториях, и в маленьких залах, и в обществе любителей бриджа, и в местных отделениях «Ротари интерненшл», и в величественных особняках Норд-Шора, и его необыкновенное обаяние неожиданно для него самого привело его к президентскому посту США.
Иногда он чувствовал себя пророком на амвоне, лектором идеального мира, теплотой преодолевая враждебность. Для него разговор с простым человеком всегда был как глоток свежего воздуха после спертых помещений, населенных топ-интриганами, будь то Белый дом, сенат или дворцы ста девяносто двух стран мира, многие из которых ему пришлось посетить по роду его деятельности.
*
Переутомленное сознание Президента погружалось в блаженство сна Морфея. Уходящий уменьшающийся отец, плач раннего детства, мучительная идентификация, первые жестокие уроки предательств и обид. Переход на другую сторону улицы с сумкой книжек от самодовольного рыжего задиристого соседа.
И в цветном сне медленно кружились разноцветные листья трепещущей Сильфы, и девочка-подросток не принимала его любовь, и безучастно проходила мимо в другую свою Америку.
Президент всем своим существом не хотел слышать нарастающий противный виброзвук, чем-то похожий на приглашение на казнь. Звук будильника показался ему выстрелом в упор, и он еще несколько минут лежал под одеялом как убитый.
*
Существуют сны, которые являются более чем реальностью.
Он с друзьями с восторгом бежал по камышам, по возделанным рисовым полям, и его сердце замирало от тайны его будущего. И оттуда, из прекрасного мира, Президент с неизбежностью попадал в лабиринты серых железобетонных коробочных коридоров, и кривые зеркала отражали его радостные крики и каменные маски огорчений. Но он вырвался из бесконечных тусклых подземелий туда, где было облако только что изготовленного чистейшего незапятнанного свежего воздуха, и тогда прямо перед ним, подобно идолу, предстал сам Махер.
Они сидели на возвышенности, холм был покрыт зеленой мягкой приятной травой, внизу огибала излучина реки. Они смотрели прямо в глаза друг друга.
*
Президент ведущей страны мира и тайный правитель земли, преходящий гость и узурпатор вселенной, смертный временный гражданин и вечный бессмертный тиран.
Президент никогда не зарабатывал значительные деньги. Махер сделал свое миллиардное дело в одиночку. Жизнь Президента, носившего белый воротничок, прошла в библиотеках престижных колледжей. Махер сделал первый миллион в пятнадцать лет, став главарем банды подростков между улицами 113-130 Гарлема, держа в кармане короткоствольную Беретту. Большую часть своего времени Президент истратил на избирательные гонки, интриги в сенате и общение с избирателями в его приемной, зарабатывая от этого уже начинающийся рассеянный склероз. Махер выстроил собственную свободу по своему подобию. С утра он пару часов гулял по его прекрасному саду, претворяя свой стратегический план. С 10 часов утра он проводил заседания и создавал новые команды. После полдника Махер одевал рабочий комбинезон и торчал в своих многочисленных лабораториях. На закуску он гениально, за 120 минут, проводил финансовые проводки, а по вечерам сочинял свою музыку, изучал человечество, мироздание, занимался спортом или же менял женщин, которых у него было великое множество.
Высокая мальчишеская фигура Президента увенчивалась вытянутым лицом с невероятно ослепительной улыбкой. Его темно-карие глаза ровно и спокойно выдерживали тысячи испытующих взглядов.
Голова Махера была неестественно большая, наверное, в полтора раза больше, чем у Президента, с удлиненным черепом затылочной широкой кости. Его массивный горбатый мясистый нос был изъеден мелкой оспой. Рост его, казалось, был меньше на двадцать сантиметров, чем у Президента, выделялся животик, а из мохнатых бровей пламенно горели истовым адским огнём большие черные глаза.
*
Президент и Махер неторопливо проплывали над землей. Она уже во многих местах была заражена новым вирусом. Трансконтинентальные компании Махера сделали свое дело.
– Мальчишка! Ты осознал, с какой силой ты связался?
Это были не слова, а мыслеформы.
– Зачем ты это делаешь? – спокойно спросил Президент.
– Я буду первым в истории, который доведет это до логического конца.
– Что ты имеешь в виду?
– Что ты, так или иначе, сам делаешь.
– В каком смысле?
Где-то во Вселенной были книги, которые были скрыты от взора Президента. И ему показалось, что Махер добрался до скрытых знаний. И ему стало страшно.
Из миллиона потенциальных вождей в истории человечества периодически из ниоткуда появлялись великие властители, пытаясь расширить ойкумену до самого предела. Они навсегда становились каменными памятниками человечества. Многие из них мечтали о мировом господстве, пытаясь сокрушать всех конкурентов и восседать на троне нового порядка.
Пред ним предстал какой-то сверхчеловек, с могучим воспаленным интеллектом, создавший постоянно самовоспроизводящуюся увеличивающуюся армию приматов с новейшим неведомым оружием истребления любого центра сопротивления. Владея чудовищной машиной уничтожения, он может стать унифицированным бессмертным Правителем всего земного шара.
– Если не я, то это сделает кто-то другой.
– Не так ли, что это именно в США основателями-отцами был заложен либеральный фундамент как раз против длительных устойчивых тираний. Эта основа позволила выстроить открытое демократическое государство с универсальными ценностями. Величайшие достижения демократического общества – это баланс прав человека, поощрение свобод, толерантность и моральные вечные ценности.
Неожиданно Махер, гнусаво взвизгнув, картинно выгнулся в позе наполеона. Ему осталось лишь лихо заломить кепку и задымить папироску с ухмыляющимися подельниками.
– Не лечи меня! Ты только не лечи меня!
«Тяжелый случай, – подумал Президент. – Если ему это удастся, весь мир покроется полосатой робой, с порчеными начальниками, с жаргонным циничным юмором. И тонкая пленка жизни человечества покроется слоем серой грей-слизи».
*
Махеру этот долговязый мальчишка стал неинтересен. Пусть пока он олицетворяет самую могущественную страну. Временные повелители исчезнут, как рябь в осеннем озере. Они слишком заняты собой, своими эстафетами, поэтому не конкуренты для него.
Махер картинно устремился в небо.
После двадцатипятилетней упорной работы он наконец-то нашел эффективное противоядие против любых могущественных силовых структур. Постепенно они превратятся в нечто единое, как современный сосуд Грааля. Могущественные зловещие организации меча и орала, как гидры, будут кусать и пожирать друг друга, объединяться против общего врага, унижать, ослаблять или уничтожать себя. Пройдя свой пик, всесильные гидры будут ослабляться из-за различных противоречий и становиться добычей могущественных соседей, оставляя лишь смутные воспоминания о своей идентификации.
И владыкой главного кода «быть или не быть» станет он, Махер!   
Он думал о новом устроении нового мира. Махер будет выращивать город цветов. Он будет выстраивать бесконечный спектр различных государств и подсистем: монархии и республики, тоталитарные и открытые, формационные и цивилизационные, либеральные и авторитарные.
Он будет сталкивать их всеми возможными способами, для того чтобы находить новые виды государственных устройств и общественных форм.
Для этого у него будет время!
Он будет давать полную свободу для реализации новых достижений и научится программировать уменьшение или увеличение населения.
Махер создаст тайный могущественный аппарат, который будет ограничивать продолжительность жизни любого человека по его усмотрению. Он украдет кнопку жизни и смерти. И тогда он сможет начать приближаться к бессмертным богам, классифицировать их, научиться от них управлению и, наконец, постигнет смысл добра и зла.
Махер взирал невидящими глазами на этого несчастного. Мир уже почти был готов взрывать друг друга ядерным мечом. Но Махер разобьет окаменевший балласт: закоснелые организации, мелкие семейные дрязги общества, пустые мертвые истины. Взамен этого придет Махер, его знания, его мозг, его сила и поиски истины. И вместо избитого «государство –  это я» зазвучит новый силлогизм: «жизнь мира – это я».
*
Во сне Президент плыл над лунным миром рядом с божественной неизвестной звездой.
Президент также потерял интерес к Махеру. Причина была очень банальной. Президент верил, что добро всегда побеждает зло. Вера давала ему силы быть внутренне чистым и тогда, когда он бегал по болотам Джакарты, и потом, по нечистотам большой политики. Он часто задавал сам себе вопрос зачем он полез в политику. Ведь он вроде приличный человек?!
У него была тайна. Он просто был самим собой. И его избиратели чувствовали, что перед ним незапятнанный молодой мальчишка, странник из мечты о седой старине, который оставит себе лишь истины, и этим даст дерзкую надежду. И для миллионов подростков путеводной звездой на века останется необычная легенда о победившем искушение власти.
*
Президент видел много знатных, богатых успешных людей. Приближаясь к неизбежному предвестию Страшного суда, эти люди начинали задавать себе главный вопрос: «для чего?». Некогда у них в глазах горели неугасимая энергия, удача, вера в успех. Проходило время. Зачастую они попадали на обратную сторону луны. Их многочисленные регалии в одночасье превращались в совершенно ненужные тяжелые доспехи. Появлялась раздражительность, потом тревога, а затем все чаще грусть и усталость от тщетности. Эти глаза, в прошлом искрящиеся, становились пустыми и холодными. Они несли фальшивую каменную маску с подобием улыбки, за которой видится боль, страх и отчаяние.
Избранным, подобно Конфуцию, удавалось счастливо прятаться под сенью гуманности и добродетели. И пусть эти люди останутся блаженными в веках.
Но и те и другие, смутно или осознано, знают, что их гробница будет разграблена уже при жизни их современников, а их имена будут распяты в реке Лета.
* 
Его черная добрая кровь из таинственного материка взыскивала и олицетворяла иное мироздание. Там несчастные озлобленные «белые демоны» превращаются в истинную доброту и любовь, небесные честные голоса формулируют на всех языках искренний мир и во всех сферах вселенной лейтмотивом выбирается ежесекундный нравственный императив, ведя между добром и злом к вечной чистоте, возрождая надежду.
У каждого избирателя есть редчайшая ипостась. Тождественная часть может проявиться, казалось бы, в ледяной пустыне, где самой жизни не могло бы быть в принципе, и нежданно-негаданно появляются проблески лабиринта темноты. Искрой может оказаться десятилетний мальчишка, пишущий неровным почерком сочинение на тему: «кем я буду». Домохозяйка из квартала мрачных трущоб безысходного болезненного алкоголизма, зажженную свечу надежды. Или мужчина в расцвете лет, который вдруг рыдает искренними слезами покаяния и бросает в одночасье свое поганое ремесло.
Пусть реальных его избирателей может быть три процента или семь процентов, пусть у этих людей нет гражданства США, у них неопределенный возрастной ценз или же вовсе нет паспорта. Президент знает, что в облаках земного шара есть невидимые огни, которые ровно и равно покрывают эту землю. Их души держат миры. Бывает так, что целые города или даже страны остаются в пустынях серого равнодушия. Но редкие блуждающие огоньки освещают собой сверкающий мир, ради которого стоит жить, стареть, болеть, дожидаться внуков и правнуков, оставаться нормальным человеком и со спокойной счастливой мудростью готовиться к главной встрече, с матерью, отцом и Небесным Отцом.
*
То, что он воспринимал, как тягучий звук, пробивающий до глубины естества, был не будильник. Это были особые сигналы высшей опасности, которые все знали с детства. Потому что смотрели фильмы про войну. 
Президент моментально оделся и привычным автоматическим движением накинул галстук. Охрана уже бегала вокруг на запредельных скоростях, торопя членов кабинета. Пока ему не дали отмашку, он склонился над рабочим столом, пытаясь за минуту проглотить распухшее личное дело под рабочим названием «Махер», которое он оставил вечером для просмотра. Вещий сон никак не мог развеяться, оставаясь фантастическим, выпуклым и ярким.
*
С момента 3 июня 2008 года, когда Президент стал единым кандидатом США, и потом выиграл схватку за президентское кресло, вокруг него замкнулся невидимый полунепроницаемый пузырь, искажая обычные человеческие привязанности. Его личное пространство сузилось донельзя. Чем выше он поднимался на невероятную высоту олимпа, тем он все сильнее ощущал одиночество.
Поэтому ему одному нужно было выиграть схватку с непостижимым.
– О небо! – с болью воскликнул Президент.
После четырех неудачных попыток взять резиденцию Махера в Гонконге, спецслужбы в конце концов нанесли массивный ракетный удар, уничтожив половину горы. Но уже было поздно. Подобно эпидемии чумы, болезнь за несколько часов распространилась по острову. Люди Махера быстро уничтожали центры сопротивления, превращая в слабоуправляемую инфицированную анархическую стаю. Удивительно, что среди вожаков часто мелькали известные имена, представители местной элиты.
«Этакая серая мышка, спрятанная в середине тысячи миллиардеров», – подумал Президент о Махере.
Десятки трансконтинентальных компаний Махера, от Нью Йорка, Лондона, Токио до Манамы, Сингапура и Сан-Пауло под различными блеклыми названиями занимались достаточно благовидными деяниями: изготовлением лекарств, биодобавок, производством медицинской техники, медикаментов, специализированных автомобилей скорой помощи и инвестициями. Махер чтил кодекс, и налоговые службы не имели к нему никаких претензий. Он всегда отказывался от любых интервью и моментально исчезал из поля медианосителей, умея врожденно владеть конспирацией. Махер был фактически неуловимым волком-миллиардером и поэтому ускользал от всемогущих спецслужб.      
*
– Пора!
Вся президентская рать бросилась бежать по длинным желтым коридорам. Все выглядели очень серьезными и молчаливыми. На поворотах мигали белые стрелки и истошно выли сирены, показывая первую ступень опасности. Президент боковым зрением видел некоторых бегущих из его ближайшего окружения, ему они казались комками нервов, тенями из театра абсурда, и он с трудом подавил улыбку, когда ему пришлось продираться к входу в амфитеатр центра управления Зоны-51. Столкнувшись с вице-президентом, он мимолетно пошутил:
– Неплохо было бы будить всех обитателей Белого Дома такой сиреной в 6 часов утра!
Давным-давно, еще во время холодной войны, были созданы изощренные системы защиты управления руководства США во время потенциальной атаки. Этим занимались ЦРУ, ФБР, НАСА, Пентагон со своим ВВС и его молчаливый подводный флот, многочисленные разномастные секретные лаборатории и частные бункеры. Были построены целые подземные города, в которых можно было укрыться от ядерного нападения. Многие из этих объектов были брошены и превратились в анахронизмы холодной войны.   
Но только не Зона-51!
Там было нечто, что выходило за обычные рамки. Ведь даже обычная обслуга Зоны была похожа на инопланетян.
Свита президента, чтобы видеть всех зрителей и десятки мониторов, размещенных на огромном экране, уместилась несколько правее от крутящей сцены.   
Первому Президент предоставил голос министру обороны США Чаку Хэйгелу. Президенту и многим другим показалось, что тот на миг замешкался. И лишь многолетний разнообразный железобетонный опыт Чака дал возможность справиться с волнением.   
– Пожалуйста, выключите сигнал тревоги.
Он сухо обрисовал обстановку.
– Неприятель одновременно атаковал не менее трехсот населенных пунктов США, включая административные здания штатов, все виды масс-медиа, армейские части, военные базы, аэропорты и вплотную приблизился к ядерным объектам. У половины объектов связь парализована. Час назад одновременно были начаты вторжения в большинство стран, –  министр прокашлялся.
– Сколько стран?
– Не менее 130 стран, сэр, – произнес Рэймонд Одиерно, начальник штаба сухопутных войск.
– Включая Японию, Китай, Израиль, Великобританию, ну и так далее.
– Какая у них основная цель? – спросил Президент.
– Затрудняюсь ответить. Пока они планомерно уничтожают элиты и терроризируют население.
Из полутемного угла очень быстрыми движениями приблизилась к трибуне Дебора Ли Джеймс, министр военно-воздушных сил США. Дебора сняла темные очки, и стало видно, что она очень взволнована:
– Внимание! Срочное сообщение! Около пятидесяти объектов приближаются к США в районе Святой Елены.
– Скорость? – выпалил Чак Хэйгел.
– Четырнадцать тысяч миль. Через двадцать пять минут ракеты будут у Вашингтона.
– Кто они, русские?
Зал затих.
Тысячи глаз элиты США с расширенными зрачками уставились в огромный экран амфитеатра с десятками рваными быстроизменяющимся картинками со спутников.
Генерал Питер Пейс, Председатель ОКНШ (Объединенный Комитет Начальников Штабов) обычно спокойно оглядывал аудиторию и налаживал рабочий контакт. Но в этот раз было все по-другому. Он смотрел куда-то вверх.
– Президент, прошу нанести удар!
Он заговорил скороговоркой, проглатывая фразы:   
– Мощь нашей страны…способно…уничтожить…откуда бы… массивным...на всех…по всему побережью… наши… авианосцы…
Никто не улыбнулся, и наконец-то все очнулись от невеселого зловещего приговора Большой Кальпы, одновременно шумно заговорив: 
– Откуда они взялись?
– Только что там их не было!
– Нужно их остановить спутниковым оружием.
Кто-то вспылил:
– Уже пробовали!
Президент молчал.
Он видел, как от острова Вознесения вслед погналась стайка Трайдеров 2, однако объекты ответили немыслимыми скоростями. Было видно онлайн, как подготавливался ядерный щит США. По громкой связи отрапортовал «Готов!» капитан авианосца «Джордж Буш» Эндрю Дж. Лойсел, а за ним оставшиеся девять суперавианосцев типа «Нимиц» с ядерными двигателями.
Были подняты в воздух по тревоге сотни самолетов и вертолетов. 
Хищные огромные устрашающие ядерные субмарины класса Огайо и Виргиния всплыли ужасными черными рубками размером с трехэтажный дом, готовые нанести первый залп двухсот ядерных боеголовок для того, чтобы не только уничтожить противника, но и сжечь всю саму атмосферу планеты.
Сдержанный суховатый министр ВМС США Раймонд Мабус коротко произнес: «ВМС готов!». Его предшественник, физик Дональд Винтер, был очень говорлив. Он выдавал такие перлы, которые впадали человечество в полное оцепенение: «Поддержание способности нашего подводного флота запускать свои МБР "Трайдент" 24 часа в сутки, семь дней в неделю и 365 дней в году направлено на обеспечение мира и свободы на планете». Или же: «С началом ядерного века мир стал свидетелем огромного сокращения числа смертей его обитателей, которые происходят во время войн». Поэтому Мабусу до сих пор приходилось возвращать равновесие в океанах и морях.
Начальник штаба ВВС США генерал-лейтенант Марк Энтони Вельш Третий, сообщил о готовности перехватчиков ракет НПРО США, лазерных пушек на самолетах и «Хеладс» с низких орбит спутников из рейгановских звездных ужастиков, которыми чрезвычайно гордился.
Наконец последним несколько по-медвежьи поднялся Начальник штаба сухопутных войск США Одиерно Рэймонд, могучий харизматический военный, «Рей – острый луч». Он прижал руки к груди, потоптался у трибуны. Что-то было не так. Ведь он только что говорил. Но вместо его медвежьего теплого обаятельного голоса было молчание.
Шеф Пентагона Чак Хэйгел быстро перехватил микрофон и замял ситуацию, которая, мягко говоря, выходила из-под контроля. Он сам придумывал название «болезней» его сотрудников, а именно «…ммм…ветрянка композитора Махера», и сам же иногда над этим потешался. Но сейчас ему было не до шуток.
Он громко и отчетливо произнес:
– Министерство обороны США готово!
Над аудиторией зависла зловещая тишина. Тысяча человек, элита США, спрятанная под толщей гор, решала вечный гамлетовский вопрос «быть или не быть». Кто-то прокручивал пятитысячелетнюю наивную детскую историю человечества, кто-то со слезами на глазах думал о родных в городах или в поле, многие с пеной у рта торопили Президента нажать кнопку, а иные молились.
– Три минуты до Флориды, – произнес Хэйгел.
Все смотрели на Президента. Он медленно и спокойно произнес:
– Леди и джентльмены! Я не хочу раздеваться раньше, чем мне придется ложиться спать!
*
Сначала кто-то заулыбался, кто-то произнес имя Мишеля Монтеня, и аудитория цепочкой начала смеяться. Когда же шеф Пентагона Чак Хэйгел заразительно развеселился, то весь зал взорвался смехом.
В это же мгновение из динамиков вырвался голос директора Секретной службы Джозеф Клэнси:
– Господа! Объекты к нам обращаются!
Президент поправил микрофон. Клэнси утвердительно сообщил, что связь включена.
– К вам обращается Президент Соединенных Штатов Америки.
– Не пытайтесь взорвать наши объекты. Это бессмысленно.
– Кто вы?
– Вы знаете, кто мы. И мы ваши союзники.
– Почему вы это делаете? – вырвалось у Президента.
– Вы все равно не сможете это понять.
– Какие у нас гарантии?
– Иногда так бывает.
Связь отключилась и объекты разлетелись непостижимыми траекториями по территории США.
– О Боже мой, – вырвалось у Президента.
На огромном экране мелькали жуткие картинки. Было видно, как идут ожесточенные сражения в сотнях городов США и в большинстве стран. Неожиданно для всех крупным планом показали группу американских офицеров во главе с известным генералом, которая совсем недавно была в бункере Зоны-51. Самое ужасное, что группа покачиваясь шла прямо в сердце зоны, а за ней шла бесконечная серая толпа «махерцев».
– Сэр, прошу объяснений!? – вопросительно воскликнул Президент.
– Леди и джентльмены! Враг выстроил стратегию, основанную на практике «революций». Противник преуспел в скорости и фанатизме «новообращённых» бойцов. По нашим данным любой человек превращается в солдата Махера за время от часа до двадцати четырех часов.
– Но каким образом? – посыпались вопросы из аудитории.
– Сокрушением личности дозированной смерти, а затем зомбированием.
– Но как же?
– У противника по всему миру разбросаны компактные приборы, которые могут устанавливаться в любом месте: в автомобиле, самолете, на яхте и так далее, даже в саквояже. Главное донести это в тело человека.
– Ампула?
– Таблетка, шприц, пуля, укол, любое ранение… Теперь о тактике. Им удается брать любой город за пару дней. Эта тактика Чингиз-Хана. Впереди идет постоянно растущая толпа «новообращенных», которая сметает все живое, подобно снежной лавины. И за ним идут, так сказать, гвардейцы.
Хэйгел помолчал, а затем отчетливо сказал:
– Но, это в некотором роде не совсем люди, в обычном смысле.
– Это какой-то кошмар, – произнес вице-президент.         
– Именно поэтому они по-настоящему страшны для нас.
Зал шумел и, видимо, достиг своего пика.
– Время пришло использовать нейтронную бомбу!
– Это сумасшествие.
– Давайте будем уничтожать аппараты.
– Как их называют.
Кто-то предложил слово «иммортель». Все рассмеялись. Окей, иммортель.
– Но у нас же есть вакуумные бомбы. В этом смысле они идеальны.
– Ха, уже пробовали. Погибло все живое, кроме людей Махера. Они действительно…идеальные иммортели.
– Кто-то контактировал с объектами? – осведомился Президент.
– Да, вот он.
*
Два охранника из темноты вытолкнули Томаса. Яркий свет ослепил его на несколько секунд. Томас почернел от всего происшедшего: от военных действий, бесконечных утомительных допросов, изощренных пыток без сна и от повторяющихся в различных ракурсах тупых вопросов. В этом обросшем похудевшем страдальце вы, наверное, не опознали бы холеного добряка со свежей физиономией, который был недавно на конференции «Бесконечное здоровье».
Президент улыбнулся Томасу, и тот почувствовал настоящее тепло и расположение. Наконец-то перед ним нормальный человек, а эти все косились на него, как на врага, и, тем более, устроили жестокий допрос с пристрастием.
– Молодой человек! Вы должны прекрасно понимать, что мы находимся на военном положением, тем более, что вы оказались на территории охраняемого военного объекта США. Надеюсь, что вы не сильно пострадали?
Томас покачал головой и издал мычащий неопределенный звук.
– Сэр! У нас несколько минут, которые могут очень многое изменить в истории США.
– Я понимаю! – тихо произнес Томас, блеснув очками.
– Прекрасно, – сказал Президент.
– Те, которые, они, понимаете, другие. А эти…
– Вы имеете в виду гвардейцев Махера?
– Ну да. У них другая база.
– Но кто управляет ими? – воскликнул Президент.
– Вы попали в самую точку.
Томас прокрутил в голове ночной удивительный разговор с Густавом Розенбергом. Люди, видимо, никогда не смогут до конца договориться друг с другом. Вот уже некому рассказать о некогда прекрасных мгновениях, наполненных страсти, битвы и любви. И если ты хорошо знаешь цену усталости сумерек, принимаешь этот падший мир и сильных, и слабых, и жестоких, и высокомерных, и несчастных, и глупых, и больных, и если ты сможешь возлюбить этот мир и отдать самое дорогое в самом себе, то ты сможешь войти в иррациональный мир, который недоступен для большинства обычных землян. Тогда ты сможешь принять не только земных врагов. Ты сможешь довести логическое единство, которое построили боги.
– А те? Они… что, инопланетяне? 
– Нет. Их отряд небольшой, – Томас посуровел. – У них устаревшая технология. Но зато она построена на жертве и любви.
– Сколько их всего? – кто-то спросил из зала.
– Двадцать пять тысяч.
Томас неотрывно смотрел прямо в глаза Президента.
– А махерцов тьма. Однако ими управляют человек и его голод.
– То есть вы хотите сказать, что мы можем проиграть бой? – с натянутой усмешкой спросил генерал.
Всем как-то стало не по себе.
– В любую секунду. Может даже сейчас! – сказал Томас.
– То есть…Но, если же убрать человека? – кто-то пискляво проблеял из свиты.
Томас очень серьезно посмотрел на военного.
– Вы уже не успеете.
*
На дне обугленной посеревшей воронки лежало бездыханное тело Полковника. Душа его непостижимым способом видела, как пьют чай и думают о нём те, кто его любят. И вновь пришла юная миледи, и опять звала в чертоги из бело-голубых огромных облаков.
Невероятно, но он отчетливо видел, как за камнями прятались противники с обеих сторон. Он читал их мысли и ему было смешно. Под камнями в глубине он видел тонкую структуру зеленоватого чернозема.
Дукс был счастлив. Он легко поднимался над белым теплым светоносным эфиром, легко поднимался ввысь, с наслаждением терял привязанности. Он понимал, что умирает еще молодым. И этим был несказанно счастливым.
Но перед самой черной бездной его остановили. Трое ждали его. Его отец посмотрел на друга.
– Рано.
Втроем они посоветовались. И тяжелой рукой отца его вновь сбросили с небес прямо на землю.
*
Боль, которая никогда не отпускала его, крепко привязала его к земле еще в самом первом ранении в двадцатилетнем возрасте. Тогда, подобно двум плитам земной коры, прошла глубокая трещина, разбив вдребезги наивное его детство, его мечты и веру в вечную прекрасную жизнь. Вместо этого она принесла ему постоянную незатихающую боль с трудом превозмогающую искусственную улыбку. Болтаясь в госпиталях, он доходил до самого края отчаяния. Но там была та, которая вытащила тогда его из пропасти.
И он принял свой первый неравный бой. Пока его сверстники, относительно статистически успешные, прокручивали разноцветный фильм тщеславия, он невероятными усилиями с нуля научился удерживать боль и улыбаться наперекор всему.
Но в этот раз боль была такая, которая бывает лишь в промежуточном состоянии, между жизнью и смертью.  Из далёкого далека прилетели его два ангела и неотступно витали в округе. Он понимал, что если он уснет, то умрёт.
Он приказал себе: «Не спи!». У него есть дело. И он должен его сделать!
*
Бесконечным сном закричала его мать. Младшая из девятерых братьев и сестер. Расстрел её отца на дне глубокого черного оврага. Молодые красивые охранники с втянутыми внутрь нижними челюстями, уносящие её игрушки, сделанные руками отца, её тетрадку с её первыми стихами, истрепанные книжки, передаваемые по наследству. Новое мудреное слово: «Конфискация. Полная конфискация». Поначалу всем казалось, что это какая-то ошибка, и вот-вот она рассеется. Поначалу многие еще шутили, когда каждый день увозили семьи на пересылку и потом на коричневые ржавые баржи. Но особых весельчаков и умников по вечерам забирала «куда следует» особая тройка. Этих людей больше никогда никто не видел. У всего поколения детей «врагов народа» тогда навсегда исчезли улыбки.
В раннем октябре баржа пристала на берегу широчайшей реки. 
Оставшуюся часть семьи вновь разделили. Мужчин, её братьев, в тайгу. А женщин и её мать в другую тайгу. По утрам божественно блистали в ургане сверкающие зеркала первого тонкого льда, рисовали замысловатые узоры и веера змеи великой реки и улетающие яркие разноцветные листья, томящиеся в чистейшем воздухе. Они копали землянки целыми днями, пытаясь спастись от голода и холода безмерных васюганских болот. 
Её мать понимала, что с приближающейся зимой вряд ли кто-либо выживет. Ей удалось умолить помощника капитана, отдав последние вещи, спрятать пятнадцатилетнюю дочку под покровом ночи в брюхе огромной баржи.
Но оказалась все не так.
В ту же ночь пьяный молодой рыжий охранник пытался изнасиловать девочку. Чудом она выскочила из баржи.
В эту ночь она перешла из состояния спецпоселенки дочери врага народа в состоянии беглой дочери врага народа, сокращенно ЧСИР.
Бессознательная память человека способна вынести такое, которое нельзя ни вынести, ни забыть. Это все безотчетное пытается успокоить тебя и окрылить тебя. Но в глубине души остаются раны, которые нельзя никак залечить простыми способами: ни деревянным равнодушием, ни полным безразличием и ни осознанным отупением. И примирить это бессознательное в тебе несовместимыми лоскутами разорванного одеяла судьбы, видимо, можно лишь через глубочайшее раскаяние и искупление.
Нечасто появляются великие души. Ты можешь стать одной из них.
*
Заканчивалась ночь. Тело Полковника, чуть присыпанное пылью и песком, оставалось в неподвижности. Но его глазные впадины были полны слёз и ручейком струились темные полосы на его щеках.
*
Она безумно бежала прочь от Парабеля, от разбитых трактов, от дорог, от тропинок и забилась в самую бесконечность ургана. Девочка научилась дремать под корягами, в дуплах нор, пытаясь согреться, есть замерзшие ягоды, орехи, кору и вороньи яйца. Она уже никогда более не могла спокойно спать, ожидая ареста, боясь больше всего людей, а уж потом диких зверей.
Через некоторое время выпал пушистый снег и трескучие сибирские морозы сковали тайгу. Она двигалась по сибирским трактам на юг по ночным звездам, прячась от человека, кошевок и машин в копнах сена, в заимках, в банях, сараях и хлевах. Девчонка выжидала часами, пока какой-либо поздний прохожий шёл по улице, и все собаки начинали взахлеб соревноваться в громком торжественном лае. В этот миг она пыталась проскочить в какое-либо убежище, располагая к себе местных дворовых псов. Иногда там она находила короткие счастливые мгновения тепла и забытья, отыскивала куриные яйца, пила коровье молоко или обгладывала кости. Но с первыми петухами надо было уходить в глубокую чащу, встречая восход солнца, наполняющегося музыкой.   
Соорудив себе некое подобие снегоступов, девочка собирала замерзшую красную калину, а при виде редких охотников, удирала быстрее петляющей лисы.
В начале апреля сибулонка дошла до своей деревни, пройдя тысячу километров и тысячу лет. Её старшая сестра, которая ранее успела выйти замуж, и этим спаслась от ареста, сразу отказалась приютить её.
– Ты что? Ты что? Ты сбежала? Нет, не могу…
Небо и земля поменялись для неё местами и обрушились друг на друга. Заливаясь слезами, она всю эту ночь плакала, стенала, выла и с криком билась о невидимую стену отчуждения. В хмурое утро она неподвижно смотрела на проталинки тающего снега и первые черные полыньи мутной ледяной разливающейся реки.
Другая старшая сестра нашла её неподвижно лежащей у полыньи. Её спрятали в подполье, долго натирали водкой и самогоном, отпаивали настоями и куриным бульоном, пока она не пришла в сознание.
Еще много лет она жила в землянке в огороде, как будто бы её вовсе нет.
*
Сильный теплый дождь, который нечасто выпадает на каменистую пустыню Невады, смыл слезы Полковника. Он приказ себе: «Живи и вставай!» Полковник пошевелил неестественно задранной ногой. Нога была
 цела. Он приподнялся и его стошнило.
«Это была всего лишь сильная контузия, – понял он. – Я переживал и не такое. Прежде чем умереть, я должен исполнить свое предназначение!».
Он приподнялся. Битва была в разгаре. Зона-51 горела огромной полусферой синего адского пламени с горящими пунктирами повсюду. Полковник принюхался. Ему казалось, что после его первого ранения во время боя в Анголе он научился чувствовать запахи подобно натасканной ищейки.
В воздухе улавливался букет запахов: современный новый аминный запах пластидов из производных октогена, родной бензиновый цветочный запах напалма из его молодости, дедовская ботва тротила, прадедовский порох и вонь натурального мускуса ракетного твердого топлива. Полковник встал на четвереньки, как черный лабрадор-ретвивер. Он держал в памяти удушливый сладковатый «аромат черемухи», помнил странный букет огней    святого Эльма с запахом серы и озона и даже чуял жесткий вкус полураспада урана. Но новый тяжелый дух пробивал его до самого основания. Это был какой-то страшный коктейль мгновенно сгорающего мяса, залитого керосином.
Где-то очень глубоко в подсознании всплыли разящие молнии Тора. Лучи смерти, патент номер 1119732, который Тесла унес с собой в 1943 году в могилу. Секрет телесилы, которая теоретически может плавить моторы самолётов в радиусе 250 миль и окружить страну со всех сторон невидимой китайской стеной.
Видимо, давным-давно Пентагон модифицировал эту телесилу до сферы, разжижал предвестниками молний и замыкал управляемые мосты мощными электрическими генераторами.
«Детские игры, – подумал Полковник. – Несмотря на это, спрятавшись, подобно страусу, правительству США остается несколько часов».
В подтверждении этих слов, в контурах первых проблесков горящей зари, он разглядел безмерное количество движущихся фигурок. Они шли безмолвно и равнодушно, немного раскачиваясь, забыв язык, окружая Зону-51 со всех сторон до горизонта.
«О небо!» – воскликнул Полковник, спрятавшись в расселине, слушая топот и скрип тысяч ног.  «Неужели не успею…».
И тут он увидел несколько светящихся точек, падающих прямо с неба с невероятными траекториями. Объекты приземлились правильной октограммой, а девятый завис над горой. Один из них оказался совсем рядом. Полковник смотрел во все глаза. Из объекта вышло пятьсот солдат, построенных как на параде. Рослые, как на подбор, одетые в красивую форму, которую он видел у Розенбергов, голубоглазые, они смотрели в небо.
Серая орда Махера обложила воинов Антарктиды, и битва началась. Такое могло быть лишь в страшных снах. Горы разорванных окровавленных тел, крики о помощи раненых махерцов на десятках языках, разрывающиеся пули, оторванные головы циммермановцев вместе с касками, взрывы со всех сторон и густая коричневая смешанная с пылью кровь на камнях.
Дукс сделал ставки: «Двадцать минут». Полковник вспомнил печальную полицейскую историю на пирсе. «Сейчас они воткнут серебряную нить в тело противника. И исход войны будет предрешен». Битва дошла до самого пика. Стрельба была такая, что крошила камни и скалы. Махерцы оказывали упорное сопротивление, облепляли противника, заваливая его, разрывая в мелкую крошку. Но спартанцы постоянно меняли рисунок движущейся октограммы, делали молниеносные вылазки, будто клещами, и уничтожали неисчислимое количество врагов.
Полковник оказался свидетелем сражения дважды рожденных, невиданных под солнцем. Битвы добра и зла бессмертных на земле. Дукс поднялся на холм и исполнил неосознанный исступленный танец воина.
– Розенберги не обманули! – кричал он.
Время пошло. Полковник бежал на восток, уворачиваясь от редевших противников. Свистели пули и завывали тягучими рикошетами. Он обнаружил станцию смерти Махера, вышвырнул бессмертных, завел мотор и выжал из него все возможное. За машиной бросились и махерцы, и ЦРУшники, истребляя друг друга. Кто-то запустил в эту ужасную машину гранатомет «СМАУ» калибром 80 мм, и Дукс лишь чудом вырвался из огненного смерча.   
Его спас мотоцикл. Полицейский мотоцикл, модель ЭфЭлЭйчТиПи Электра Глайд Харлей-Давидсон, с шестью скоростями и в 67 лошадиных сил. Уже через десять секунд Полковник исчез с поля зрения со скоростью 100 миль в час и растворился в проселочных горных дорожках и тропинках. Харлей перевалил монументальный массив Грум и через двадцать пять минут был возле какой-то небольшой частной взлетной полосы с табличкой «Аламо Ландинг Филд».
*
Иногда бывает так, что тебе фартит. Все светофоры мигают зеленым цветом, дорожный патруль остановил не тебя, ты обошел всех и мчишься первым.
Муни М20, одномоторный поршневой самолетик, популярный среди частных авиаторов, был на парах. Владелец, очевидно, был где-то неподалеку. Не мешкая Полковник залез в машину. Видно было, что авиатор любил люкс. На сидение лежал полосатый мешок с чем-то. Оставив в утешение полицейский Харлей, Дукс взмыл в небо.
Он шел галсами на низкой высоте по серо-рыжеватой Неваде, обсыпанной редкими колючими кактусами, залетел в дно долины смерти, сгорая от жары, и подобрался к северу Лас-Вегаса. Он с трудом разглядел военную авиабазу Неллис.
Философ сказал, что как только война становиться реальностью, всякое мнение начинает звучать неверно. Самый яркий город мира с годовым оборотом в десятки миллиардов долларов безмятежно спал после еженочной сверкающей оргии. С самолета было незаметно, что город находится в самом эпицентре войны. Лишь кое-где выдавали чёрные клубы дыма. Сегодняшняя газета «Лас-Вегас Трибун», валявшаяся у сидения, как обычно пугала очередным концом света, истерически сообщала, что город пал от варваров, смаковала ночное побоище в отель-казино «Экскалибур» и показывала фотографии толпы вооруженных ветеранов с патриотическими флагами.
Однако, порок скрепляет врагов крепче цемента. Война войной, а отдых отдыхом. Как это ни странно, столица антидобродетелей всегда кормилась от вершины элиты и плотного ковра преступности и не могла существовать друг без друга, подобно двум полюсам. Поэтому махерцы без остатка растворились в собственных позорящих изъянах, забыв о долге и уличных боях.
Удивительно, но Полковник спокойно облетел военный аэродром авиабазы Неллис, как на параде. Он насладился видом конвертопланов В-22 «Оспри», стайку симпатичных F-22 и здоровенный современный Б-1Б Лансер. В самом углу он рассмотрел фантастический треугольник Фалкон HTV-1 и на всякий случай приземлился подальше от базы.
Дукс напялил глупую желтую веселую маскарадную кепку Макдональдса и с уверенным важным видом поплелся к зданию авиабазы, закинув на спину полосатый мешок. Когда ты точно знаешь, куда идешь и не смотришь на охрану, иногда это проходит. Во всяком случае, он без проблем прошел мимо охранника-махерца с мутными глазами и замороженными телодвижениями.
«От этих ничего не добьешься», – подумал он. Увидев нормального местного, похожего на инженера, Дукс обратился к нему:
– Сэр, вы можете мне помочь?
Мужчина вопросительно посмотрел на него.
– Понимаете, гм. Мне нужно улететь в Европу. Да, еще без пересадки.
Инженер захлопал глазами, ища способ улизнуть.
– Это невозможно!
Он тихонько попятился и попытался удрать. Но железная рука Полковника приподняла бегущие ножки удирающего и поставила его на место.
– Брат! Я не пустой.
Дукс вытащил из-под себя увесистый полосатый мешок и распахнул его. Там лежало много денег. Несколько миллионов долларов. Заглянув в черный зев мешка, инженер чуть было не свалился без чувств. Что на него повлияло сильнее, пачки долларов или же классическая Беретта 92ФС, калибр 9мм, которая небрежно валялась поверх зелени – это нам неведомо. Инженер решил съездить кулаком по физиономии Полковника, однако тот увернулся и прихлопнул очкарика по голове мешком зеленых твердых брикетов.
– Ты понимаешь, мне очень надо! – сказал Полковник. – Пойдем чай попьем.
– А куда?
– Где пилоты. Пошли в общежитие.
Выяснилось, во-первых, что это невозможно. Во-вторых, это совершенно невозможно. И в-третьих…
Впрочем, через сорок минут, после долгих препираний, недомолвок и торгов были проведены соответствующие мероприятия. Серьезный вид заговорщиков в конце рассмешил Дукса. «Прямо-таки зловещий союз меча и орала!» – подумал он.
*
Война смешивает основные базовые ценности. Те же люди, которые ведут жизнь праведников, ходят иногда по воскресениям в церковь, исправно оплачивают страховки, кредиты и налоги, активно участвуют в праздниках штатов могут вдруг превратиться в опасных одиночек с неизвестной мотивацией.
Кодексы поведения корпоративной Америки рухнули в одночасье перед лицом войны. Кто-то пытался удрать в Океанию, иные впадали в анабиоз и при звуках пуль втягивали головы от страха, третьи сбивались в группы сопротивления с мотто, старым как мир: «Мы в победе и мы победим!» и «Тирании – нет!».    
История человечества – это войны, возвышение победителей и горечь поражения побеждённых. Войны окутаны тайной невероятно глубоко. Самый главный вопрос войны – «зачем?» – не находит разумного справедливого объяснения. Неужели большинство кровавых побоищ человечества проходило просто по приколу? Что это: красивое жертвоприношение богам, наслаждение боем, красивая форма, страсть движения, клич победы, ощущение единства божества? Или же еда демонов с самыми низменными страстями человека, такими, как ненависть, зависть, жадность, убийство ради захвата, грабежа для самоутешения порока. И вот человек оставляет за собой горы трупов, пустыню брошенных богов, насаждает искалеченные судьбы и сокращает этим множество разнообразных существ, питая голод, смерть и мертвый хаос. Но пафос убийства, воспетый на примерах аристократического фанатизма миннезангов или же беззаветного кодексе чести самураев, всегда пытался довести до границ приличий, как «справедливого» отражения внешнего нашествия. С детства мы вздрагиваем, зачитываясь книжками великих сражений седой старины. Мы плачем от горечи потерь, предательства и с увлаженными глазами внимаем образцам немыслимого героизма, самоотверженности и отчаянного доблестного подвига. Мы ищем в себе идеальный героизм. Но омерзительная военная реальность двадцатого века, стремительно меняющийся глобализм с новейшими системами тотальной слежки, с прямым проникновением, казалось, в черепные коробки граждан, уничтожает смысл современной войны.
Действительно, уже сейчас повстанец, при желании, может перенести войну в любую точку мира, методично вырезать чей-то род или даже устроить геноцид нации, увеличивая этим энтропию мира. Более того, современный воитель автоматически становится соучастником вымирания всего живого.
Быть королем усредненных отработанных обреченных мертвецов – это чрезвычайно грустная картина. Единственным осмысленным вектором выживания в современном мире является замедление вымирания, в прямом и переносном смысле.
*
Так или иначе, мешок с долларами сделали свое дело. Меньшая часть денег ушла для подготовки самолет Б-1Б Лансер с многочисленными родственниками, желающими удрать подальше от войны в Новую Зеландию. Несколько охранников Махера тоже увязались в аэропорт Гамильтон. Полковник сначала пытался отговорить янки, но те вдруг прониклись любовью к махерцам.
«Лучше бы они прониклись любовью, например, к гражданской обороне», – подумал он.
Наконец для Полковника был подготовлен огромный Белый Рыцарь, похожий на дракона с тремя головами. Длинный тощий очкарик вытащил большую красивую тетрадь. На обложке тетради и на фюзеляже смелыми линиями красовался символ спейсшипа, космическая летающая дева. Руководитель команды дрожащим тенором сказал краткую торжественную речь.
– По нашему обычаю, мы даем имя нашим волнолетам персональные имена.
Полковник пролистал тетрадь. Пока еще она была весьма тощая. Первыми были: миллиардер Пол Аллен, один из основателей Майкрософта, авиаконструктор Берт Рутан, Ричард Брэнсон и другие известные имена.
Дукс тоже сказал несколько трогательных слов со своим ужасным акцентом, так что у техников вытянулись шеи, написал несколько смелых утвердительных призывов и размашисто подписался: «Полковник».
Инструкции могли бы затянуть посадку, но вдалеке появились бегущие фигурки из здания аэропорта к космолету. Дукс немедленно залез в люк, тем более, что фигурки растянулись в цепь, сверкая огнем. Он услышал, что кто-то тяжело дышал. Полковник с некоторым облегчением увидел Тощего. В руках он сжимал тетрадь.
– А ты себя-то самого вписал? – поинтересовался Дукс.
Руководитель полета пафосно сверкнул очками. Плюнув на все инструкции, оба сели в кресла, напялили скафандры и Тощий заорал в микрофон:
– Быстрее, быстрее, быстрее!
Полковник тоже подтягивал, завывая:
– Поехали, поехали, поехали!
Действительно, на взлетной полосе были видны человечки с характерными позами стрелков, которые ни с чем не спутаешь.
Через несколько секунд под рев двигателей контуры махерцов смешались с серой, бетонной полосой и Трехголовый Белый Рыцарь ценой в полмиллиарда долларов полетел в космос.
*
Через десять минут Белый Рыцарь был уже на высоте двенадцать тысяч фунтов и уверенно продолжал набирать высоту. Великий мечтатель, дерзнувший создать первый частный спейсшип и истративший миллиарды долларов на слушания космоса – Пол Аллен – и его последователи умели хорошо делать свое дело. Заплатив от двухсот тысяч долларов, клиент мог не только насладиться полетом и воочию увидеть черную бездну, но и долететь до любого пункта земного шара. Правда, пока, лишь в одну сторону. Поднявшись на высоту сорок тысяч фунтов, всадник сбрасывал ездока, Белый Рыцарь возвращался на базу, а серебристая ракета, набрав первую космическую скорость, выжигала топливо и отстыковывалась в тартарары. Дева же с астронавтами улетали в невесомость на высоту 40 тысяч фунтов в черно-фиолетовый космос. Кратковременное ускорение было щадящим, не более шесть «же».
*
С невероятным благоговением пилоты таращились в иллюминаторы в сияющую пугающую бездну с неисчислимыми мириадами звезд и в близкую нелепую луну, молчаливую и торжественную. Откинувшись в удобное кресло, Дукс думал о тончайшем разреженном плоском мирке гомункулов. Охваченные мелочными страстями, они теряются в нечастых искрах озарений. Им неведомы безмерный макропросопус существ, населенных в материальных и непостижимых тонких мирах. «Является ли человек всего лишь ограниченным прибором, подобным штангенциркулю, с ограниченными возможностями и постоянными разрывающимися всплесками эмоций, или же индивид – это микрокапля Вселенной, ничтожная, но способная в дреме чувствовать весь Универсум?
*
Полковник оторвался от завораживающего парения к звездам и впал в невесомость. Он с удивлением разглядывал свою куртку, которая медленно дрейфовала мимо него. Рядом с карманом мирно постукивала стайка золотистых туповатых патронов 9х19 мм. Он чрезвычайно талантливо переловил их и, на всякий случай, вытащил из другого кармана саму черную Берету 92 ФС.
– Помните, что мне надо в Белград?
– В Белград? Ну а если…?
Полковник посмотрел в глаза Тощего так пристально, что тот сразу съежился.
– Как тебя зовут?
– Алекс.
– Тебе сорок?
– Сорок пять.
– Женат?
– Нет, алон.
– Чем живешь?
– Тренируюсь.
– ?
– Бокс.
Астронавты отстегнули ремни и прильнули к иллюминаторам.
Голубая, хорошо сделанная планета с тонкой прослойкой жизни ежесекундно подкачивалась живой атмосферой и клонилась на запад огромной холодной звездой. На грешной земле проплывали красные артерии рек, впадающие в моря, раздутые гусеницы искусственных водохранилищ, медузы-картеры островов. По Атлантике блуждали огромные плиты белых облаков с томительными круглыми воронками каверн. На севере неровной полоской торчал ежиком мазок цветного полярного сияния. Луна, с черепом младенца, неотрывно чудно смотрела в глаза Полковника. Тут же с объемным Млечным путем текла река Вселенной. Рядом где-то угадывались лоскуты тщательно распаханных полей Европы и зажигались рукотворные агломерации-галактики двадцать первого века. Одинокий метеорит разбил яркой искрой небо и землю.
«Не пора ли мне загадать желание, – подумал Дукс. – Чуть сбавить обороты. За два дня дважды сваливаться с неба на землю – это чересчур».
– Алекс. У тебя есть мечта?
– Есть…
*
Галактическая дева, ощерившись многочисленными соплами, уже входила в плотные слои атмосферы. На миг запахло жареным и астронавты почувствовали себя мальчишками из аттракциона американской горки. Подрядчику Скэлд Композит Берту Рутана удалось сделать нечто невозможное, а именно само падение и торможение комфортным и красивым. Дева, гордо задрав вертикальное оперение, показала не только чудеса управляемости, но и прорыв в истории композитов.
– Ну? – поинтересовался Полковник.
– Добраться до больших денег! – пафосно произнес Алекс.
«Туда же», – подумал Дукс.
Выйдя на высоту семь тысяч миль, спейсшип превратился в обычный самолет, которые тысячами бороздят небо. Сиденья пилотов, которые были в положении полулежа, автоматически перешли в вертикальное рабочее состояние. Алекс, который был некогда летчиком, уверенно вел переговоры с диспетчерами. Багряная вечерняя заря тускнела, и через несколько минут из темных облаков вынырнула ярко освещенная взлетная полоса аэропорта Николы Тесла.
*
«Зачем я прилетел сюда, – думал Полковник. – Зачем?»
Его работа, внешне богатая приключениями, стрессами, стрельбой, игрой, откровенно фальшивой погоней за богатством, властью и страстью была пустой.
Часть человека, существующая в некой реальности, напитана различными голодными крокодилами, такими как алчность, похоть, гнев, тщеславие, гордыня, власть, зависть, богатство и другая ложь во множественном числе, и зачастую не они дают пловцу возможности доплыть до другого берега.
Другая его треть была очень далека от реальности. Там были многочасовые размышления, поиск идеального острова, простые добрые нравы, утраченный мир героев и рыцарей со страстной чистейшей любовью, многочисленные его дежавю в разных городах. Странная недонаписанная выспренная поэма «Солнце и звезды», осмысленное самоограничение, дабы с надеждой и верой когда-либо усмотреть абрисы угадывающей гавани. Там же существовала целая его поднебесная: «Золотая башня до небес», «Иной экватор», «Твоя звезда», «Вечная чистота», «Девушка в пирамидах», «Бог говорит», «Маска на балу», «Трое у врат смерти», «Разговор с М» и «Река Белграда». Может быть, лишь в детстве он отмахивался от снов, которые ему казались потерянным временем. Ещё в подростковом возрасте с первым небесным откровением он ощутил во снах приближение к Божеству в плаваниях Гипноса. Дыхание Бога, движущего нас по волнам состояний душ и эмоций по краю промежуточных состояний.
Однако лишь настоящая единственная его третья часть давала ему смысл и осмысленность. Называлась она «любовь».   
*
Спейсшип выходил на ярко освещенную взлетную полосу Белграда. Полковник всматривался в контуры города, в котором он физически никогда не был, но ментально был более чем. Из прохладных вод Савы и Дуная Дукс с удивлением заметил очертания руны айнов, перевернутой буквой «у», со светящимся контуром Млечного Пути. Через несколько минут «Галактическая Дева» приземлилась, как обычный самолет. Алекс тронул Дукса.
– Прилетели.
– Спасибо.
Алекс с некоторым удивлением увидел другого Полковника. Заторможенный, с блуждающим растерянным взглядом, с безумными поисками неизвестного, он казался жалким и беспомощным тростником. Алекс провел его через длинные коридоры серых очередей беженцев с Нового Света. Немало вопросов задавали пограничники. В конце концов, парой пришельцев заинтересовались сотрудники в штатском и мучительно допрашивали их в небольшой комнатке. Дукс либо молчал, либо отвечал совершенно невпопад. Никогда в его жизни не было такой сложнейшей задачи, немыслимо сложнее, чем задача трех бозонов.
*
«Истина не в вине! – почти вслух произнес Полковник. – Истина в чистоте живого!».
Для того чтобы описать живое необходимо число не менее квадрата гугола. Видимым и невидимым косным и тонким мирам соответствуют триста тридцать миллионов богов. Именно они дают бесконечное количество сигналов, управляя живым. Они находятся не в материальном мире и не в тонких мирах, где есть вес. Эти булевые трансцендентные сущности управляют временем, энергией и формами живого.
В этом смысле человек абсолютно беспомощное существо. Находясь в тончайших слоях, человек медленно дрейфует то вниз, то устремляется вверх, то вдруг его сбивают неожиданным ударом сбоку. Его застают врасплох напасти, болезни, любовная лихорадка, судебные приставы, ненужная жалкая слава и нечаянная глупая смерть.
Удивительно, что человеческие институты чем энергичнее, тем быстрее и неизбежнее покрываются коркой, истребляют инакомыслие, уменьшают разнообразие людей и другого живого, дабы как можно дольше откусывать свою тончайшую хрустящую лепешку жизни.
*
Улыбчивый штатский из БИА слегка покрутил характерным жестом пальца у виска, показывая напарнику, что парень ушел в полный отрыв. Если бы не Алекс, который невероятным экспромтом вдохновенно вырулил из ситуации, Полковника могли бы, на всякий случай, упечь в спецпсихушку. В конце концов, взяв подписку о неразглашении и о невыезде за территорию Белграда и обязав обоих являться на допросы по первому требованию, их отпустили.
 – Ты меня спас в трудную минуту, мой друг! – сказал Дукс.
 Алекс буркнул себе что-то под нос. Поменяв динары, двое шли по зданию аэропорта во время естественной паузы затишья между прилетов и отправлений.
– Алекс…?
Очкарик, самоуверенный и несколько надменный, вопросительно остановился.
– Понимаешь. Я хожу, как будто меня и нет. А если вижу, делаю вид, что с трудом вспоминаю. А ты?
– Я просто директор, – в его небольших очках блеснула жесткая неуловимая раздраженность.
Несмотря на строгую отповедь, которая бывает между отличниками и двоечниками-альтернативщиками, Дукс неуверенно промямлил:   
– Если ты сам сможешь... Уноси отсюда ноги!
Алекс поправил галстук и с начальственным видом двинулся к такси.
Дукс выскользнул в боковую дверь. Он напялил синий чепчик, фартук и штаны уборщика, спрятавшись за тележкой. Добравшись до местной столовой администрации аэропорта, он еще раз переоделся, преображаясь в замасленного рабочего кухни, подложил себе за щеку ватку, изображая флюс, и нарисовал фингал, взял два черных вонючих мешка с помоями и уверенно двинулся к рабочему выходу. Он громко выкрикнул в пространство с визгом и отвращением:
– Пацови, пацови!!!
Охраннику, наверное, надо было бы преградить ему дорогу, но Дукс убедительно разбрызгивал вонючую жидкость мелкими каплями из мешка и выскочил на свободу в неизвестном направления, прыгая так артистично, что казалось, в мешках действительно кишат крысы. Полковник далеко ушел на восток, помылся в какой-то лужице и, увидев какой-то рейсовый автобус, отправился в центр Белграда. Пассажиров было мало: неулыбчивый суровый грузный серб, обнимающаяся парочка, какой-то псих, раскрашенная веселая компания. Редкие остановки, меняющиеся физиономии, все как обычно. 
Нахлобучив на голову большую серую кепку, он украдкой рассматривал вечерние улицы города. Чувство матерого разведчика подсказывало ему, что эти товарищи просто так никогда и никого не отпускают. Уже завтра его фотографии наверняка будут развешены по городу. Нужно было торопиться.
Он доехал до холма Сингидунум в самом центре. Этот холм в течении двух тысяч лет завоевывали сорок разных армий и тридцать восемь раз сжигали дотла. Хотя в городе не было объявлено чрезвычайное положение, уже было настоятельно рекомендовано не слоняться по улицам после одиннадцати вечера. Город патрулировали.
*
На стрелке Дукс глядел на темные воды Савы и Дуная. Одиноким скитальцем он рассматривал излучины реки. Прошло уже двадцать лет, стерлись грани, осталось лишь видение города, в котором он никогда не был.
Холм с подземными невидимыми реками, с брошенными бесчисленными народами, забытыми двумястами тысячами наречий, под сияющими воинственными чертогами, с передовой добра и зла, молчал.
Дукс брёл, пошатываясь, по Панчеванцу, шарахался в сторону от автомобилей, перепрыгивал через барьеры, разделяющие автомобильную от железной дороги. Он шел к единственному мосту через Дунай. Наконец-то на востоке он увидел то, что искал.
*
Ему стало страшно. По всему его существу пробежала неизмеримая неописуемая сила, заговорив и показывая немыслимое нечто, преображая его сознание. Встав на колени, он пал ниц.
«Будь там. Там будет твое место. Ты рядом, возле двери, где проходят все, с парадных и с черных ходов. Тебя призовут и они будут рядом». Картина мира стала рассыпаться немыслимыми мазками, будто сон. Полковник поднялся на узкие шаткие перила моста, чувствуя повсюду мощную вибрацию. Глаза его были полны слёз благоговения.
*
Сзади Полковник услышал вкрадчивый голос.
– Дохи овамо. Хайде!
Он обернулся и увидел патрульных. Он с трудом попытался собраться и улыбнуться, но вместо этого лишь оскалился. Грузный офицер с матово-серым пистолетом М57 9мм и рацией медленно приближался к Дуксу.
– Не бойте се, али не бойте се.
Фонари высвечивали капли пота на его большом лице. Два солдатика для подстраховки держали сербские короткоствольные автоматы М92, калибр 7,62.
– У вас прекрасная реакция, сэр! – Полковник выпалил на английском.
«Ах, какой чудесный вечер был», – подумал он.
С грустной улыбкой на устах Дукс прыгнул в пропасть черного тумана Дуная.  Солдатики и офицер на всякий случай постреляли вниз и взволнованно сообщили о происшествии комендатуру. Они бегали по мосту, размахивали фонариками и гортанно выкрикивали нечто нечленораздельное, надеясь обнаружить труп. Дежурный жандармерии сообщил об инциденте в БИА, приказал дорожной полиции прочесать берега и осмотреть опоры моста. Безусый мальчишка спустился по скобам опоры, освещая воды фонарем и размахивая автоматом. В самом низу он увидел бандита.
Его лицо, залитое кровью, почему-то, было умиротворенное. Их глаза встретились. Он был ранен. Мальчишка от волнения никак не мог прицельно направить автомат и стрелял наобум. Патруль добавил огня звонкими длинными очередями.
Полковника спасла соломинка, толстая длинная барная трубочка, лежавшая в кармане френча. Еще в детстве он слышал о древних воинах, которые часами прятались в болотах, озерах и в реках, выставляя на поверхности лишь соломинку, через которую дышали.
И Дукс плыл по ночным прохладным водам Дуная. Он был счастлив, что читал хорошие книжки и был еще жив. Выстрелы затихали.
Все было бы хорошо, но он был ранен. Пуля задела его левый бок. Он лежал на спине, не шевелясь, иногда высовывая лицо, рассматривая тысячи
звезд южной ночи.
Он привык вытаскивать зубами из раны шрапнель и осколки, терпеливо молчать во время нестерпимой боли, менять бинты из подручных средств во время боя. Специфика его работы была такова, что все ранения он получал в самом разгаре задания.
Затих гвалт моста и шум полицейских машин по берегам реки. Полковник выбрался в районе Вишницы, там, где уже заканчивался город и где было неровно написано «На краю свету». Дукс пытался безуспешно согреться. Все его тело било лихорадочным ознобом. Замотав кое-как рану, в которой засела где-то глубоко пуля, шатаясь, он отчаянно двинулся на восток. Сознание иногда покидало его. Вместо пыльной земной проселочной дороги появлялась лунная дорога, сверкающая нестерпимым антрацитом из его двадцатилетнего сна. И тогда, шатаясь, появлялся его друг, прильнув к Полковнику и поддерживая его разорванной нитью избранного. У которой есть начало, но нет конца.
По Дунаю прошел тяжкий утренний вздох. Дукс прошел два километра, но у этой дороги не было ни времени, ни пространства. Вся его жизнь уместилась на острие иглы. Игла протыкала ткань мироздания, обрывала чьи-то судьбы, оставляла узелки памяти и прочерчивала линию судьбы.
У этой линии не было ни начала и ни конца. И эта линия была божественная.
«Спасибо друг, – обезумев, произнес Полковник. – Ты показал мне не только место. Спасибо, тебе, дружище!»
*
С северо-востока быстро светало.
«День будет жарким, – подумал Полковник. – Благословенное место». Редкие игрушечные дома утопали в буйных разнообразных растениях. С первым утренним светом активизировались птахи, громко торопясь отрапортовать светилу о своем существовании.
В таком восхитительном месте, казалось, не должна находиться тюрьма, цементный завод и тем более резиденция Махера. По еле уловимым приметам Дукс понял, что он находится на нужном месте, которое угадывалось по общей планировке, мощным глухим автоматическим воротам, основательному высокому забору, уходящему вдаль, камерам, установленным через каждые пятнадцать метров, и фигуркам в черном, знакомым по Гонконгу.
Недалеко от резиденции была видна глубокая колея от гусеничного трактора. Пройдя пару сотню метров, Полковник обнаружил и сам русский ДТ-75. Это был древний устрашающий бульдозер, каких уже не увидишь в игрушечной Европе. Дукс с трудом завел это чудо. Он почувствовал себя колхозником на распашке целинных земель, значительным и важным. Приблизившись как можно ближе к резиденции, он направил трактор прямо на ворота во все его бульдозерские лошадиные силы, а сам спрятался в зеленой чаще.
Стрельба по гусеничным трактам бульдозера немного напоминала взятие города Зава. Охранники палили из разнокалиберного оружия по железной горе. Но катерпиллер не сдавался и, в конце концов, пробил дыру в ограждении. Может быть, трактор и продолжил бы свое победоносное шествие, сокрушая стены, однако махерцы облепили его и с ненавистью начали вырывать латунные трубочки и разноцветные провода. Бульдозер тяжело выдохнул и затих.      
В суете махерцы не сразу заметили парламентария с поднятыми руками и держащего белый флаг. Сорок стволов одновременно нацелилось на Дукса.
*
– Всё те же лица, – рассмеялся Полковник, узнавая того же начальника, который некогда арестовывал его в Гонконге. – Все повторяется и в этой круговерти убежать невозможно от себя.
Офицер осклабился.
– Мы тоже научились исправлять ошибки, выбрасывая старые черновики.
– У вас что-то новое? Серная кислота, раскаленные наручники, максуби?
– Нет, хуже! Будет нечто новое и веселое, – сжав зубы, сказал начальник.
Сорок охранников ввели Дукса в приземленное большое здание. Они передали его новоприбывшему ужасному охраннику, чем-то похожему на трехголового Цербера из дантовского первого круга ада.
Остроконечные четырехгранные светильники, которые он уже где-то видел, и приглушенная кладбищенская музыка настраивали на торжественный невеселый лад. Слово «выход» нигде не просматривалось. Белая стена разверзлась там, откуда еще никто не возвращался. Полковник с любопытством оглядел просторное помещение. Светлые высокие стены из новых композитов со встроенными многочисленными лампами заливали холл нестерпимым светом.
Сотни новичков понуро ожидали свою участь. На некоторых были видны следы побоев, поэтому они выглядели затравленными. Откуда-то, казалось из стен, появлялись сотрудники организации, выглядящие чрезвычайно солидно, смесь белого халата, мундира и объемной воздушной накидки. Важно, горделиво и сосредоточенно они сновали повсюду и исчезали в белых стенах.
Дукс незаметными мелкими шажками приблизился к толстощекому, грузному сангвинику-весельчаку.
– А это кто?
Вдалеке стояло несколько сотен человек. Они жались друг к другу, вид их был настолько жутким, что у Полковника волосы встали дыбом. Иногда они выкрикивали нечто непонятное, подобно звукам глухонемым.
– Эти с того света.
– В каком смысле?
– В прямом. Эти только из холодильных камер.
– Ну и компания.
Сангвиник, казалось, улыбнулся.
– Ты, парень, не поворачивайся и не болтай. А то отведаешь плетку.
Действительно, на некоторых людях были видны явные рубиновые следы побоев. Скоро он окончательно уверился в этом. Во главе этой нестройной толпы некто начал громко высказываться. В считаные секунды появились санитары и несколько непонятных личностей. Они будто бы ждали приказа, стаей набросились и жесточайше отметелили недовольного, используя кулаки, дубинку, электрошок и плетки.
– А эти кто? – Дукс тихо спросил, не поворачиваясь.
– Эти хуже людей. Это добровольцы. Больше всего их бойся!
Добровольцы во главе с санитаром утащили избитого в какую-то щель, замуровав его за белыми ровными стенами.
Время остановилось. Полковник видел, как новоприбывшие выходили из разных дверей и исчезали. Люди казались упакованным товаром из супермаркета. Про некоторых, казалось, забывали и они валялись на мраморном полу.
Дукс подсчитал проходимость новобранцев. Оказалось, не более трехсот в час.
«Немного», – подумал Дукс. «По сравнению с рождением трех детей ежесекундно современного человечества. Пусть даже у Махера десять таких пересылок, он обречен. Стать очередным сотрясателем мира он, конечно, способен. Он даже может кратковременно повлиять на необратимые процессы человечества. Но это лишь приведет к понижению вита, макро-коэффициента жизни, изначально полной любви и добродетели».
*
Полковник вошел в состояние, близкое к летаргическому сну. Он понимал, что вот-вот придут двое белых, как ангелы, санитаров. Ему придется испить полную чашу телесных страданий и превращений. А потом они возьмутся за душу.
Он видел души санитаров, руководителей исполнителей воли Махера и его топ-менеджеров. В них читалась давным-давно обрисованная запрятанная граница невнятных возмущений, полная раздельность индивидуумов. Они играли какой-то безумный спектакль. Представители организации носили еле уловимый дресс код, дабы личности не выделялись из определенных границ и профессиональных параметров, установленных его шефом, и подери баттхерт, конечно, любили свою профессию, радость от короткой порции безграничной власти над подобным, с особым наслаждением палача.
Дукс отчетливо представил среднестатистического сотрудника этой организации, как он в обеденный перерыв весело поедает овощной супчик в семейном кругу, спрашивает об оценках детей в школе, думает о починке утюга и покупке новой кровати. Между делом с утра отправляет на тот свет двух несгибаемых, а к оставшемуся применяет четвертую степень устрашения. С удовлетворением наблюдает, как будущий неотесанный сотрудник пишет повинную и добровольно продает душу за тридцать серебренников армии Махера, а потом довольно запивает горячим шоколадом за один доллар из автомата.
Полковник вдруг представил процесс чуда воскрешения крионики после введения экстракта. Он увидел город душ, готовых к воплощению к жизни. Он никак не мог осознать, где обитают души. В глубине земного шара, на небе, на обратной стороне Луны? Может быть среди землян, блуждая среди селений, где им когда-то было хорошо. Или на Солнце, где в немыслимом огне рождались и рождаются атрибуты души.
*
Дукс увидел, как душа, только что оплодотворенная зачатком в предвкушении волнующего восторга божественного таинства, падает в кипящий котел дифференциации и активно ищет свою судьбу в мириаде развилок предопределений. Как, подобно искусственным и природным морям, различает настоящее, подлинное от подмены. В этот миг душа может сильно бояться несовпадения с желаемым. Идеальная мечта может превратиться в исковерканную судьбу, фальшивку или даже фабрикацию нелегкой. Никто не знает в этот момент, какой будет у нее жребий. Знают, может быть, лишь мойры. Однако душа может почувствовать в этот миг путь наверх или падение вниз.
Именно поэтому зачастую в некрасивом, безнадежном закомплексованном создании может жить великая растущая душа. И наоборот, существо, отмеченное талантом и печатью чистоты, разваливается по частям и на твоих глазах падает в преисподнюю.
И огонь любви может осветить и в преисполненных небесах, и в девятом круге ада, из которого вовсе нет выхода. И вот душа вдруг удивляет миры самым высоким полетом вверх во славу Творца миров.
*
Война уравнивает всех одной неизбежностью. Война даёт душе шанс осветить самые мрачные её закоулки, разбить черные чертоги ненависти чистыми слезами раскаяния, услышать последние слова и увидеть улыбки умирающих героев.
Но есть и другая, оборотная сторона войны. Она заставляет отправлять высокоорганизованные добродетельные души, которые добровольно падают в собственную преисподнюю, противную всей их сущности, осмысленно, косвенно или непосредственно уменьшать разновидности существ и вечно разговаривать с отправленными на тот свет.
Полковник вдруг увидел дерево, невидимое для них, дающее иной жребий: либо пасть в бездну, либо вознестись божественным сиянием.
*
Сильный свистящий удар бечевки до основания разрушил остатки его грез. Санитары, болтая о чем-то между собой, затолкнули Дукса сквозь белые стены и отфильтровали его в одну сторону. Комиссия, человек двадцать, впилась в Полковника. Проходя по кругу, санитары пропускали Дукса через массу приспособлений, датчиков и онлайн сканеров. Инквизиторы смотрели на бегающие картинки мониторов. Они пристально, эмоционально и профессионально рассматривали новичка, заставляли высовывать язык, обнажали ягодицы, требовали произносить скороговорки и ставили в компьютере крестики и нолики. Вся информация отображалась на огромных экранах.
С любопытством Полковник рассмотрел зерцало устрашений плоти, видимо от сотворения мира. Многие из них Дукс уже опробовал на собственной шкуре. Изображения в графике были исполнены  чрезвычайно талантливо. Мелкой латиницей были подписаны названия. Картинки были пронумерованы, как карты пасьянса.       
Публичный театр наказаний, пыток и казней как средство для очищения от нежелательных элементов был всегда и существует до сегодняшнего дня: башмаки с шипом, вилка еретика, кресло для ведьминого купания, кошачий коготь, четвертование лошадьми, груша-пресс для черепа, колыбель Иуды, гаррота, винт, испанское кресло, пектораль, айрон мейдн – нюрнбергская дева и лизание копыт козы, смоченных рассолом, так живо описанным Ипполитом де Марсильи.   
Наказание стеной, утопление в болотах, битьё камнями с наркотиками, заливание горла расплавленным золотом, длительное удерживание кислоты в глазах, корытная пытка, раздавливание тяжелым предметом, ломание спины, вставливание шипов в мочеиспускательный канал, растворение соли в распоротом животе, обнимание с мертвым, фитиль, лодка с отверстиями, подушечка для булавок, получеловек на раскаленной медной решетке, накачивание уксусом, шири, привязывание трупом и наматывание нервов на палочки.
Разные народы добавляли своё в эту потрясающую сокровищницу. Прогресс двадцатого века добавил такие современные извращения и новшества, как: перекрытие пищика колунами, сжигание в паровозной топке, электрический стул, замораживание на свежем воздухе, растворение без следа в серной кислоте, накачивание ацетоном, парилки, зажимание в тиски мужских гениталий, инъекции бензина в вену, циклон 7, отсутствие сна и афганский красный тюльпан.
Полковник был сильнее физических устрашений. Он боялся одного – предать себя. И тогда внешний мир успокоит его маленькой теплой ложью.   
*
Дукс, как хорошо подготовленный специалист конца двадцатого века, был искушен теорией и практикой системы домино. В недрах глобальных войн столетия родились новые виды манипулирования людьми. Двести пятьдесят стран, маленьких и больших, превратились в огромный полигон нового быстрорастущего мира. Появились зловещие серьезные учреждения управления большими потоками людей, где человек рассматривается как среднестатистический набор определенных параметров который, боже упаси, не должен выходить за рамки принятого. Проникнув во все слои общества эти организации, так или иначе, породили призрак тотальных обществ. Их внутренняя логика отрицает естественные запрещения Творца и человеческий естественный катехизис, мотивируя это важными высокими туманными интересами и давая осмысленный карт-бланш со страшной лицензией. Оснащенные самими передовыми технологиями и солидной экспериментальной и информационной базой, эти организации вместо пыток, казней и отречений заставляют общества играть в театр марионеток, эффективно манипулируют дозами лжи, страха, заведомо фальшивыми воодушевлениями, используют весь арсенал управления людьми. Вместо сжигания на кострах, повешения и расстрелов государства, чаще всего, стали использовать мягкую сдерживаемую силу, создавая привлекательный имидж. Огромные компьютеры, накаченные тысячами элитных мозгов, получающих зарплату выше среднего, создают ежедневно долгосрочные сценарии в каждых сегментах общества и отслеживают личности, которые выпадают из обоймы. Специалисты оттачивают медиаторы катамнез репортажей, взламывают личное пространство, используют психотропные средства, запугивают угрозами потерять работу. Взращивают ненависть, слегка прикрытую фиговым листом. Придумывают рафинированные остроумные подставы. Помещают в тюрьмы, в психушки, или же эффектно отправляют неугодных на тот свет. Как поговаривал один великий манипулятор: «Чтобы в ложь поверили, она должна быть чудовищной».
*
И вот перед ним возникла бесконечная стена. Стена отчуждения, подлости и страха. Цунами, которое способно разрушить его эго до основания.
Но он знал и другое. 
В конце своей жизни он увидел свет в конце тоннеля. Он ужаснулся и не испугался покореженной груды заблуждений и желтого болота самообмана. Каждый день, каждый час, каждую секунду первыми неуверенными шагами он начал вычищать в себе полипы собственной грязи, своей лжи и убийства прекрасного, падая и вновь поднимаясь.
И разрывая путы, двигаясь навстречу урагану, Дукс пытался творить нечто невозможное, возвращаясь к первоначальной чистоте и покаянием спасая двести поколений его рода.
Он знал, что сумеет вернуть не только себя. Но и многих других.       
*
Полковник заметил, что каждому шедшему присваивался номер жетона из трех цветов: золотистого, серебряного, бронзового. Дуксу прилепили серебряный жетон. Соседу нацепили бронзовый табель. Его интеллигентное лицо было заплаканное и несчастное. Из его гортани постоянно вырывались всхлипывания и стенания так, что было видно, что человек полностью раздавлен.
– А вас куда?
– В ад! – Он неожиданно успокоился и сказал твердым голосом. – Золотистым дают новую форму. Их берут без дознания. Серебряным допросы и пытки, с изменением сознания, – он снова запричитал. – А от нас останется лишь переработанный покров и кровь. А наш прах будет развеян.
– А любовь вечная существует?
Полковник понял, соседу есть что рассказать, но уже этих двух людей разъединила эта случайная встреча навсегда. Ему выдали полосатую тюремную форму с чепчиком и оставили в параллелепипеде без окон, без стула и стола. Дукс с энтузиазмом прошёлся по крошечному периметру. Само время застыло в центре пространства по команде «вольно». Тишина объяла его существо. Никакие звуки не доходили до него. Внешний мир, полный тревог, опасностей и постоянных раздражителей, в мгновение беззвучно закрылся. Он насладился новизной ощущений. Стены камеры были, видимо, из эффективных звукоизоляционных панелей.
*
Вдохновение, нежданно-негаданно, нахлынуло на него, как вздох весеннего ветра, как трепет волнения главных слов, как инстинкт приглушенной смертельной опасности.
Ангелы бесконечными цветными калейдоскопами распутывали недостающие новые цветные яркие изображения, перебирали, как огромные пасьянсы, чьи-то бесконечные варианты бывших жизней. Он видел их вторые и третьи невидимые ряды, показывая совсем другое звучание и смысл, рождение и смерть, любовь и отупение, с неведомыми словами и нотами, которых нет.
*
Дукс уже не помнил, как он оперся в каком-то неестественном положении и, как из тумана, материализовалась крупная холеная белобрысая лоснящаяся харя, которая поводила рукой и сказала:
– Пьяный?
Полковник инстинктивно выпрямился:
– Вообще-то я трезвый.
Это было совсем глупо.
Могучая морда, с аккуратной бородкой, с явным демоническим желанием быть абсолютным начальником уезда, с вкрадчивым голосом, садистскими наклонностями, с глубоким знанием человеческой души и тела, будто это прочитанная книга, казалось, неожиданно вот-вот улыбнется и скажет: «Я пошутил». Но тот посуровел, сжал зубы, глаза остро уставились на Дукса и он с ненавистью приблизился вплотную.
– Не прикидывайтесь, не хватало, чтобы я за вас расшифровывал.
Он схватил его своими сальными красными пальцами за горло.
– Пошли.
Они прошли через мрачный коридор и оказались в кабинете, где его ждало еще два начальника.
– Лист озаглавьте. Без моей подсказки.
Полковник начал писать что-то вроде краткой автобиографии. Через несколько минут все трое за столом поспешно схватили лист и жадно впились глазами в текст. По мере чтения лица их мрачнели, а потом белобрысый начальник вскочил со стула и яростно крикнул:
– Вы что написали?! Сочинили ненужную автобиографию. Ваша писанина только в туалете годится. Вы решили поиздеваться над нами! Вы будете писать правду?
– Мне добавить больше нечего, – произнес Полковник.
– Вы, вероятно, меня не понимаете, я вас спрашиваю, какой вывод вы сделали для себя? – приставал начальник.
– Так я же сказал.
– Ну и какой вывод для себя вы сделали? Вывод, вывод?
– Написал и расписался на нем.
– Мы не ошибаемся! Мы ни с чем не будем считаться. Повторяю, нам все дозволено и считаться мы ни с кем не будем.
– Вывод…
– Руки по швам, приступай к делу! – ухмыльнулся белобрысый толстяк.
Началось жуткое побоище. Семьдесят ударов хлыстом, резиновые дубинки, обгоревшие электрические провода, палки, табуретки… Жгли тело сигаретой, зажигалкой и свечой. Избивали бесчеловечно всем: вешалками, линейками, пресс-папье, ключами, сапогами, ботинками, кулаками и по бокам. Били коленями, особенно больно было по голове. Плевали в рот. Угрожали «сделать тоненьким», обзывали «водолазом», во всех их действиях виделись ложь и провокация. Страшно было поверить, что всё это переживает живой человек. Но это было лишь начало.
Через несколько часов Полковник пал частично духом.
– Вот так будет и с тобой, – распорядился Белобрысый и помощники начали Дуксу трубить в уши.
– Вы меня не запугаете, не боюсь я вас, вы еще ответите когда-нибудь за то, что хватаете невинных.
– Сам сказкам! Мы тебе включим трансформацию сознания, – сказал Белобрысый.
Его бросили в цементный подвал с гниющей плесенью. Потом утащили в помывочную, отмыли шлангом, одели в новую серую приличную робу и провели в наручниках под присмотром рослого санитара в светлый сверкающий кабинет с загадочной крупногабаритной медицинской техникой. Санитар, фельдшер и цветущая дама, помогли одеть Полковника в нечто, похожее на гидрокостюм или плотно облегающий скафандр, так, что у него остались лишь дырочки для глаз, носа и рта.
– Больно будет? – спросил Полковник.
– Нет, – равнодушно сказала дама.
– Вставай, – скомандовал санитар. Они подвели этого странного космонавта к специалистам, их было пятеро. Они индифферентно поглядывали на окукленную жертву и неотрывно смотрели в экраны мониторов. Начальник команды с незапоминающимся лицом прятался за толстыми маленькими очками. Он смотрел на несчастного с циничной улыбкой, как будто бы он знал секрет, которым обладал старший офицер.
– Смотри, – он весело открыл толстую пухлую виртуальную папку с большим монитором. – Мы подготовили некоторые выдержки из твоей, можно сказать, трудовой деятельности.
Слайд-шоу беспристрастно раскрашивало его беззаботное детство, фиксируя определенные моменты, такие так: мучение кошек, ранняя игра в папу маму, ломание общественной техники, воровство яблок на овощной базе. Короткими эпизодами показывались пацифистские настроения: келейный отказ в Анголе убить солдата из операции Протеа, самоволки, общения с иностранцами, лазание в окна, внутреннее инакомыслие, кража военного имущества по мелочи, откровенная трусость, бегство, слабость и, в конце концов, предательство. С возрастом Полковнику приходилось бросать солдат, заводить взвод в болото, кормить людей пустыми обещаниями, откровенно обманывать их, спасать свою жалкую шкуру и врать всем, что ты настоящий спасатель. С годами он научился расширять мир и видеть его, как бы сверху. С грустью Дукс видел узкие шоры границ человеческих деяний. Выходя из очерченных красных флажков, он взирал на суетливые уклады с желанием жалеть разноцветные миры, быть дарователем жизни, радоваться положительным развитиям и этим быть счастливым.
Горькой пилюлей обратной стороны его жизни была его работа. Зачистки, стрельба, выманивание противника, тайные убийства, подставы, обманные маневры, антитерроризм, управляемый терроризм, взрывы дамб, реки крови… Паче чаяния в его сердце затеплилась надежда, что он сможет изменить свою судьбу, что он станет предвестником новой формации. К концу дней своих он стал превращаться в почти меннонита, человека, который жадно ловил глоток свежего воздуха нового рождающегося мира.
– Готов? – начальник показал рукой на нечто, похожее на саркофаг.
– Тебя как зовут? – спросил Дукс.
От неожиданности тот ответил:
– Шон. А тебе зачем?
– Вижу тебя насквозь. Ты прячешь за толстыми очками сгоревшие несбыточные детские мечты. Почему? Отсутствие любви? Работа, окруженная железобетонной ложью, где сама истина давным-давно когда-то потеряна? Более того, когда-то первый ход был кем-то сделан неверно, а ты продолжаешь отвечать за это, подобно винтику заржавленной махины?
Шон яростно засверкал очками.
– Иди, маленькая вошь. Тебе там будет хорошо.
– Инструкция запрещает?
– Нарываешься?
– Откровенность за откровенность?
– Изволь! Я американец! Из рабочих. Мы Бабели. Моя любимая работа – давить таких как ты. Ты не просто какой-то предатель. Бакалавр! Ты, и все оставшиеся пройдут через нашу организацию… Смерть баям! – свирепо исступленно выкрикнул он.
Перед изменяющимся сознанием, которое хуже смерти, Дукс искренне и добро рассмеялся. Он пожалел этого палача, который так и не смог и не хотел избавиться от своих любимых комплексов. И в последний миг он поверил, что сумеет непостижимым образом победить. Любовью.
Он был спокоен, и его душа легко и безмятежно летела через все девять цветов, девять границ и девять миров, приближаясь к небесному несказанному свету.
После ряда манипуляций, таких как: уколы транквилизаторами, психотропные средства, временное удушение определенных частей мозга, дозированный местный электрошок, избирательное стирание памяти, расслабление жменями разноцветного фармака и мощное возбуждение производными бензола Полковник стал терять собственную идентификацию. Его лицо стало превращаться в страшный волчий оскал. Руки его начали подергиваться подобно лапам спящей собаки. По всему его существу разлилась лютая ненависть ко всему живому, замешанная на неверии и страхе. Он перестал различать истину, к которой он шел всю свою жизнь. Вырезаясь, придушиваясь, вытравливаясь новым компьютерным программным ножом, его личность отрезалась по частям. Перед ним выявлялся новый облик: злобное примитивное животное, жаба с комплексами, старая перечница, несвежая бездарность. Первичная сила стала оставлять его.
Некогда огромная душа стала заполняться пустотой чужих энергий, бессмысленной усталостью вечной войны и тупым ожиданием конца пленки черно-белого затянувшегося фильма под названием «жизнь».
Дукс перестал быть соответственно самим собой. Он ощущал себя бомжом в чужом городе, без средств, окруженным полным безысходным одиночеством. А потом, когда переболели его глубокие раны, закаченные анабазисами, наступило временное фальшивое наслаждение. И тут с безысходным отчаянием он увидел, как в самую глубину его естества медленно вползала длинная серебреная нить, размахивая чужеродной энергией бессмертия. В глазах блеснули слезы отчаяния, какие бывают у высокоорганизованных животных.
Дукс понимал, что уже никогда не сможет быть самим собой, безвозвратно теряя код себя. Он молчаливо молил о пощаде, о конце дней своих, но он знал, что ему придется проиграть на всех фронтах, сдаться и потерять всё. С расширенными зрачками будто бы через микроскоп Дукс видел, как болталась эта энергичная длинная пугающая блестящая неизвестность, которая решила превратить его в оловянного солдатика чужой воли, убив самого себя при жизни.
Санитары с удивлением видели, что что-то пошло не так. Привязанный ремнями к трубе новобранец горел в невероятном жару. Его тело било страшной дрожью в лихорадочном ритме.
– Смотри, он ведь может загнуться, – выдавил кто-то из санитаров.  Действительно, шкала температуры тела уже показывала 42,7 по Цельсию.
Шон распорядился, чтобы вызвали военного врача.
Ему поставили сильнодействующий жаропонижающий укол. Однако через несколько минут стало понятно, что это не действует. Тело Полковника корчилось в судорогах, в каком-то бессмысленном жутковатом танце. Он рычал, ревел, издавал гортанные низкие звуки. Все тело истекало горячим потом, а на его ужасном бессмысленном тупом лице-маске пузырилась пена у рта.
Некоторых санитаров стошнило. Военный врач поглядывал маленькими глазками на агонизирующего пациента и на удивленного начальника.
– Ну? – вопросил Шон.
– Это не человек, а какой-то шаман! – пробормотал военный врач.
– Ну что посоветуете?
– Может быть пристрелить? А то могут быть проблемы.
Тело выгнулось и стало натягивать ремни, стуча по пластиковой трубе все сильнее и сильнее.
– Так уносите скорее! Технику поломает. Денег стоит! 
Мощные санитары схватили пациента, извивающегося как червяк, замотали ремнями и утащили, как куклу, в сливную. Его донесли до места казни и положили на возвышение. Обычно туда клали неисправимых. Шон попросил санитаров удалиться. Он задумался, вытащил из кармана устрашающий огромный пистолет «Орел пустыни ДЕ», калибром .357 Магнум, поигрывал им, целился в различные места тела, оскаливался, подергивал головой. Наигравшись, он включил короткую торжественную музыку, отошел на пятнадцать шагов, одел наушники и подготовился к стрельбе, как в тире.
*
Когда во время ранений сама жизнь висела на волоске, ему открывались фрагменты предместий невероятных чертогов с прекрасными существами, большими и малыми, и количество их было велико. Через голубую дымку, находясь в промежуточном состоянии предчувствии смерти, он едва угадывал очертания неизвестного, нереального, бесконечного, чудного города, которого нет.
*
Но теперь Полковник оказался в абсолютно другом состоянии. Он
оторвался от крепких нитей, которыми опутала его жизнь, привязывала миллиардами паутин и окукливала его свободолюбивую глобальную душу. Он видел одновременно и прошлое, и будущее, и настоящее. Лабиринты жизни стали вдруг видимы и проницаемы. Он плыл по Космосу, преклоняясь перед приближающимися душами: живыми, ушедшими, будущими, бессмертными, тленными, рождающими бесконечные формы, малые, огромные. Созданные из другой материи, непостижимой для людей. Страхи деяний и сожаление рождений отступали. Архитектура до бесконечно малых и до бесконечно больших величин выстроилась в единый ковёр безбрежных различных вселенных, дающих возможность бесплотным существам мыслить, чувствовать, страдать, болеть, восторгаться, создавать, наслаждаться, успокаиваться, бороться, отчаиваться, побеждать и жить.
Он ровно и легко постигал дыхание жизни в глубинах немыслимых тяжестях земли, в потоках плазмы на острие тонкой иглы и приобретал утерянные ключи от познания добра и зла, дарованные Создателем. Он преклонился перед торжественным великим многоголосым созвучием полуденных теней жаркого дня, переполняющегося хором любви и торжественного томления рождений, размножающейся живой бесконечности. В небесах столкнулась окончательная последняя битва между добром и злом.
И в это мгновение пришла она, качнулась над высокими мостками синевы в ярком белом сиянии невесты и шагнула к нему. Он узнал её. Сотни зрителей: друзья с чистыми помыслами и злодеи, братья по духу и насмешники, все преклонились перед ним, побеждая тлен, боль, горечь и навязанную чужую боль. Он был равен ей и во всех Вселенных прошел рокот великих душ. С немыслимой сдержанной силой он сделал первый шаг вокруг её первородного хунцула, который знают лишь боги, и она ответила тем же недоступным кодом будущей любви. Его земная сущность в изумлении пала в прах, не смея поднять взора на танец богов. И огненная сверкающая колесница ангельским хором двинулась в небеса, с многочисленными разнообразными живыми шахматными фигурами, с невидимым грохотом, сильнее рождения звезды.
*
Шону недавно исполнилось сорок один. В колледже недалеко от Спрингфилда он получил диплом не сразу. Некоторое время служил в вооруженных силах США. Долго работал охранником в университете Иллинойса, в свободное время посещал лекции информатики. Потом вдруг пошел в гору. Его маленькие поросячьи глазки заблестели от плохо скрываемого тайного удовольствия. У него была темная шевелюра с чубом и с вьющимися прядями, квадратные очки и небрежная небритая щетина, которая обычно исчезала лишь перед вышестоящим начальством. Он стал часто брать недельные отгулы, перестал нуждаться в деньгах и женился на малазийской студентке. Шон никогда не рассказывал никому о том, где он работает и куда уезжает. Жена и дети привыкли не спрашивать папу ни о чем. Семья, не считая отца, тратила 150 тысяч долларов в год, имела солидный дом и бунгало на Гавайях. Налёт секретности придавал семье дополнительную пикантность.
Шеф, которого никто никогда не видел, давно заприметил особо одаренного сотрудника и постепенно продвинул его по служебной лестнице топ-менеджмента. Однако тому быстро становилось скучно работать в конторах Махера. По-настоящему Шон раскрывался на полевых работах, особенно на «королевской охоте». Это была его стихия. Он преуспел в охоте на людей.
В зловещей конторе считалось, что чтобы получить качественный материал жертвы её нужно сильно накачать адреналином. Как правило, перед этим составлялся экспресс портрет несчастного. Выстраивался рейтинг привязанностей горемычного и того, чего он больше всего боялся. Тревога клиента достигала своего апогея.
Фантазии Шона не было предела. Он гордился своими красивыми решениями, касающимися разнообразных фантастических интеллектуальных загонов, и достаточным количеством вабищиков. Когда, после сумерек, появлялся его зеленовато-серый капюшон, почти не касаясь земли, то у несчастного перед смертью оставался только ужас.
*   
Шон считал себя прекрасным снайпером. Он поднял двумя руками тяжелый Магнум, повернулся спиной, мгновенно развернулся и трижды выстрелил в приговоренного. Он не понял, попал ли, затем снял наушники и приблизился к расстреливаемому.
Тот, казалось, был живой и спокойно безмятежно дремал. Его лицо было полно одухотворенности. Темные выпуклые рельефные тени плыли по непонятным для него траекториям.
«Это какой-то глюк!» – тихо сказал сам себе Шон.
Он приблизился вплотную, зажмурился и выстрелил в несчастного. Открыв глаза, он был уверен, что увидит лишь кровавое месиво. Но в этом месте умиротворенно глядел наивный старец, игривый мудрец, исполненный добром агнец. Шон побледнел.
Его учили, что иногда в миру являлось нечто вон выходящее, которое могло бы возмутить усредненное русло бытия. Шон решил выпустить в несчастного полную обойму. Вышла осечка. Этот сумасшедший в душе улыбался и веселился. Он заразительно смеялся над мрачным лобным местом, разбивая вдребезги память о тысячах жертвах, кричащих перед смертью.
Шон убрал со своего лица холодную фальшивую маску. Он отшвырнул Магнум. Они вместе стали хохотать над этим нелепым и прекрасным миром.
– Ведь я тебя убил, – захлебываясь от радости произнес Шон. – Но этого не может быть?!
– Ты знаешь, есть любовь. И даже смерть бессильна перед нею.
*
Преображенный и совсем иной Полковник встал. Шон склонился пред ним, как перед иконой. Дукс поднимался из ада через запутанные коридоры, тоннели и шахты. Шон, выпив полную фляжку неразбавленного шотландского виски, шел за ним, подобно новоявленному Санчо Панса. Ему немыслимо захотелось снова закурить.
Пробивая внутренним зрением толщу сотен железобетонных перекрытий, эти двое ждали друг друга, Полковник и Махер. Оба знали, что они встретятся.
Оба знали, что бункер окружен. 
Уже сутки сотни аэропортов в радиусе тысячи миль были полностью заблокированы. Военно-воздушные силы десятков стран были подняты в воздух. Сотни ракет различных видов были нацелены на небольшой пригород Белграда. Город был охвачен плотным кольцом: армией, полицией, спецслужбами.
В свете последних событий были созданы особые подразделения военных психологов. Они проверяли различными тестами и гражданских лиц, и военных. Мрачные черные отряды чистильщиков с шевроном клюва чумы истребляли инфицированных больных, отправляя их в специальные зоны, окруженные военной техникой. Однако целые подразделения чистильщиков сами вдруг заболевали серебряной чумой, и свежие части отчаянно боролись с новыми больными. На десятки километров распространялся тяжелый запах нового вселенского холокоста.
Активно шла эвакуация гражданского населения. Город быстро пустел. Комендантский час был увеличен. Всякий, кто появлялся на улице в неурочное время, подвергался расстрелу.
Резиденция Махера была обложена полчищами танков, бронетранспортеров, пушек, управляемых гранатометов, ракет и дронов. Институт человеческой военной мысли поражал воображение своим разнообразием. С Дуная пришло несколько разномастных эскадр, наполненных различными подводными аппаратами. Повсюду были снайперы. Саперы везде делали подкопы
Впервые в новейшей истории все потенциальные противники собрались перед лицом страшной опасности. В Инджии, в двадцати пяти милях от Белграда, был расквартирован международный генеральный штаб. Вечные недруги столкнулись с друг другом, пытаясь выработать общую линию. Представители стран «изгоев» с каменными лицами ходили плотными группами. Представители Латинской Америки размахивали длинными устрашающими карабинами, иногда сдержанно задевали друг друга, иногда эмоционально высказывали все, о чем они думают. Разношерстные африканцы блуждали по городу, держа в руках свои калаши. Правильными рядами патрулировали сингапурцы, малазийцы, индонезийцы, тайцы, бирманцы, камбоджийцы. Все были одеты с иголочки. Особым отрядом сдержанно продвигались современные самураи. Многочисленным войском промаршировали индийцы. Превалировали над всеми, как всегда, китайцы, один из которых периодически поднимал табличку с иероглифами. 
В окружение руководителя в мусульманской белой одежде двигались офицеры в мундирах песочного цвета. Уставшие от многолетних войн, они своей тысячелетней мудростью поглядывали на европейцев, американцев, а также на израильских военных, которые, казалось, немо незримо улыбались.
*
Вечная война народов, сладкая и порочная, всегда иная, чем ожидается, дает высшее ликование победы и горечь поражения в обнимку с унижением, страданием и смертью. Переделать человечество за пять тысяч лет никогда и никому не удавалось. Казалось бы, что все человечество на миг попало на тонущий ковчег. Должны бы отступить на задний план все семейные заскорузлые дрязги народов перед общей угрозой. Должны утихнуть подобно растревоженным пчелиным ульям интриги, трения. Коалиции должны прикрыться фиговыми листами приличия.
Однако, в любом изолированном обществе, в большом и малом, практически сразу появляется энергетическая монада, которая раздает игровые роли, зачастую нетипичные. Безусловно также, что монада легко и быстро встраивается в ткань единства мира. Одному неожиданно приходится играть роль начальника, другому предателя, третьему стукача, четвертому весельчака, а пятому героя, спасителя всех. Подобно резвящимся щенкам, которые то играют, то больно кусаются, они продолжают завязывать прекрасные хитроумные узелки судеб, меняя местами мир и войну, врагов и друзей.
Иногда они переигрывают, в них появляется вселенская ненависть, похоть убийств, изменяя покаянию и отмаливанию судьбы. После массового убийства свобода зачастую переворачивается с ног на голову, и тогда неизбежно появляется армия тонтон-макутов, похожих на бойцов организованных преступных группировок. Война, уничтожая всё богатство созидания, проходит как болезненная лихорадка. На трупах и руинах искалеченных судеб строятся новые империи. Часто они бывают обречены на запустения, теряют первоначальные питающие истоки самоидентификации и превращаются в черных крокодилов алчности.
На колониальных окраинах витают исчезнувшие миры с тайными невидимыми городами и продолжают сосуществовать, как кирпичики вечного времени, в котором меняются лишь эпохи и декорации. Ты думаешь, что если кто-то и когда-то, пусть давным-давно, растоптал чужой прекрасный мир, вытравил память своей упёртостью, алкоголем и оправданием массового бреда, и ты можешь жить счастливо в полной амнезии? О, наивный! Твои прошлые миры будут вечно настигать тебя же. Но невооруженным глазом ты будешь видеть нечто: запустения могил, дорогие дома с запахом алкоголя и наркотиков, бессмысленную охоту на ускользающую прекрасную лань. Казалось бы, после последнего отстреленного аборигена обманчиво воцарились покой и тишина? Но не тут было. Огромное преступление, пусть оно и не твое личное, будет полностью исполнено и наказание воздастся, тяжелая ноша будет рассеяна во многих поколениях. На окраинах безразличия останутся навсегда былые злодеяния. Ты будешь вытравлять и обелять самого себя. Утихнет чья-то отчаянная боль, молодая глупость, пройдет эйфория кухарки, допущенной к решению вопроса о жизни и смерти. Ручьями и реками будут собираться человеческие судьбы в огромные потоки. Ты с радостью бы выбросил из карманов ненужные лишние каменья, которые тянут тебя на дно, тем более, что ты уже почти совсем забыл об их назначение. Но они в твоем сердце, в душе и в плоти. И огромная человеческая стремнина теряет многообразие, входит в черный тоннель, обретает единую форму мысли, убивает последнего тюленя-монаха с целью получить жир для смазки механизмов. И вот ты ходишь по пустым городам, дышишь ледяным одиночеством, с грустью осознаешь, что миледи умерла навсегда и придумываешь миры, которые унесло ветром.
Поэтому единственный способ – это на мгновение остановиться, зависнуть и поплыть против течения. Простить и понять, зажечь искру покаяния и двинуться навстречу всех мыслимых и немыслимых черных преград. И в опустевших чертогах к твоей душе, подобно чуду перед лицом Предвечного, предстанут прекрасные принцессы и короли. Постоянно теряя реальных материальных жителей перед входом в немыслимое прекрасное царство, через боль, страдания и покаяния, ты можешь войти в Царствие небесное. И в конце концов среди серой обыденности ты вдруг заслышишь гортанное пение: мир расцветёт, по которому уже скучаешь.
*
Еще в свои тринадцать-четырнадцать лет, бродя в туманной дымке Гудзона, Махер увидел неясные контуры своей империи.
Благодаря своему выдающемуся интеллекту он мог жадно проглатывать толстенные библиотечные фолианты в большой запыленной квартире тётушки за одну ночь, иногда выходя подышать в крошечный садик.
Днём он совершал первые свои деяния, зарабатывал первые баксы в Гарлеме и закладывал первые краеугольные камни невиданного будущего. Особенностью его метода было выстраивание логических цепочек, неожиданные озарения, приближение к истине и неутомимое желание исключать хорошо замаскированные неверные версии. Он понял, что запас знаний о мире старательно скрывался чьей-то неутомимой рукой в тайные глубины, оставляя человеку на поверхности лишь бледную надводную версию. С этим Майкл не хотел мириться. Поэтому половину его быстро растущего состояния он щедро вкладывал в то, что потом стало Интернетом. Видимо, он был одним из первых хакеров, который проник в железный мозг Пентагона и влез в мысли таких личностей, как Боб Тейлор и Винт Серф. В будущем ему удалось стать самым продвинутым пользователем Интернета. По всему миру тысячи взломщиков его невидимой корпорации просеивали и отслеживали сведения по особому протоколу, который создал он сам, и терпеливо уменьшали белые пятна информации.
Его работники не гнушались внедрением в самые засекреченные службы мира и собирали досье на ключевые фигуры. Сотрудников Махера разыгрывали втемную. Они получали достойную зарплату и по достоверной легенде делали важное хорошее дело.
Если у кого-то возникали подозрительные мысли, которые выходили за рамки всяких границ, появлялась жестокая группа для тайного уничтожения предателей. Гениальность его была в том, что все сотрудники его тайной полиции были «укушенные». Жизнь «здоровых» полностью зависела от «укушенного». А смерть и работа «укушенного» управлялись личной компьютерной программой Махера через серебряную нить, подобно героину, только сильнее в тысячу раз. Поэтому контакт с Черепом был вообще исключён, и «здоровым», и  «укушенным».
*
Можно было бы обрисовать Махера, как черного злодея, носителя темных сил, пожирателя младенцев, мерзкого старикашки Кащея, надоевшего всем существам. Но это было, конечно, неверно.
С детства ему иногда снилось в цветных снах, как по всему небу проплывали огромные бомбардировщики Б-52, истребители Ф-16 и большие баллистические ракеты Минитмен. В небе сталкивались друг с другом огромные армии. Летающих аппаратов было тысячи. И никто не хотел умирать. Для мальчишки-тинейджера этот страшный сон был абсолютно нелепым. «Почему какие-то неизвестные мне неприятные недобрые дяди должны отправить меня, родившегося совсем недавно, моих родителей и все человечество в огненную геенну? Испортить навсегда это прекрасный мир? Не оставить камня на камне и уничтожить последние звенья знаний?
Вехи кровавой истории человечества, которыми он с огромным интересом зачитывался, были всегда для него мгновением истины: переход от жизни к смерти, лязг битвы, позор побежденных, ликование победителей, стремительно меняющийся мир, порыв ветра, несущий грозовые облака и очищающийся от затхлости мир. Война – это и есть жизнь. Никто не может отклонить зло, рознь, неприязнь, ни в мире, ни в войне. Так было, так есть и так будет. Как только бессмертная душа воплощается на земле, она получает человеческий недуг в виде болезни взаимоистребления. Чем больше активизируются доброхоты, тем больше расцветает скрытая ненависть и вражда под мирным обличием. Неприятели со всех сторон круглосуточно учатся движению, которое называется «зажжение спички войны». Тлеющая фаза бывает иногда страшнее, чем горящее пламя, и демоны ищут хитроумные способы истребление человеческой жизни.
Лоно цивилизации, построенное на захватах, нападениях и атаках, как неизбежное зло, взращивается на крови и слезах. Турбулентный котел цивилизации, как данность, изобилует вооруженными конфликтами, как иногда сходящая с ума планета, которая посылает людям пожары, землетрясения, цунами, потопы и смерчи. Противостояния людей могут вспыхнуть в любом месте. Лютая ненависть друг к другу может довести до полномасштабного кровопролития с применением запрещенных видов оружия и геноцида. Как правило, на войне нагревают руки соседние народы, ища, подобно грифам, выгоду, создавая коалиции и пытаясь добить слабого. Цепь множественных факторов, которую невозможно просчитать, может создать случайную непостижимую конфигурацию. Топор упал, веревки лопнули, спичка вспыхнула. В мгновение ока мировая война превращается в реальность.
Как в ужасном сне, злой джин с восторгом и придыханием запускает тысячи ядерных боеприпасов, включает чудовищные секретные программы, любовно выращенные в тихих кабинетах и лабораториях смерти. Воспаленные мозги гениев-интеллектуалов, у многих из которых глубоко искажены представления о нравственности и добродетели, примиряют на себя сумасшедший агрессивный реальный жестокий мир. Некогда приличные люди, они попадают в мощнейшие жернова, навязанные бесформенной могучей страшной силой. Название ей голод, осмысленное интеллектуальное массовое убийство и смерть. И как всегда, испокон веков, расставится новая многомерная партия жизни. И пусть там будут одиночки-маньяки, дуэли, вендетта родственников и соседей, драки, битвы компаний, побоища, побеги из тюрем, охота на руководителей, погромы гетто, открытое неприятие других народов, религиозные столкновения, киллеры-боевики, классовые конфликты, революционные кровавые песни, подковёрная борьба за власть и ресурсы. Но мировая война?
*
Той осенью, в свои четырнадцать лет, Майкл поклялся избавить человечество от ядерного конфликта. Два года он разрабатывал сложнейший хитроумный гениальный план. Это, казалось, было невозможным. Радикально изменить мир. Стать первым и единственным тайным сюзереном в клубе лидеров двухсот пятидесяти стран, которые должны стать его явными или неявными вассалами. Махер прекрасно осознавал, что как только произойдет утечка информации или возникнет подозрение на изменения в сложившемся мировом балансе власти, он получит сотни могущественнейших государственных учреждений и частных компаний по всему свету, которые захотят мгновенно стереть его в порошок вместе с его новым порядком. Поэтому Череп никогда не нарушал три своих золотых правила. Первое: он никогда не вел никаких записей и не обсуждал эту тему никогда и ни с кем. Второе: всеми способами он всесторонне укреплял легенду легальности его обширного бизнеса. Третье: он никогда не нарушал законы стран, в которых он работал. До часа икс.
*
Имена ближайших «коллег», которые радикально изменяли мир в истории человечества, были известны всем. Продолжительность жизни этих великих зачастую была обратно пропорциональна их деяниям. Большинству из них не удалось насладиться плодами своих великих дел. Это было несправедливо.
Он будет единственным властелином, который сумеет, подобно древним библейским патриархам, выпить полную чашу божественных и земных наслаждений, осуществить немыслимое, увидеть невидимую вавилонскую башню синтеза языков и полноту тайных знаков, сконцентрированных в одном человеке, и вплотную приблизиться к небожителям.
Махер планировал тратить огромные ресурсы для кодирования всех жителей земли с рождения. В своих клиниках он новым способом осуществлял отсрочку болезней, менял заболевшие органы человека по вневременной технологии, дабы он стал ангелом жизни и смерти.
Череп собирался вытащить из небытия истинные знания древних греков. Его главное чудесное увлечение заключалось в попытке раскрыть тайный ларчик кодов недостающих фрагментов хромосом. В его лабораториях проводили первые опыты по синтезу божественного нектара, облака любви, соитий богов и богинь, полубогов и первых людей. Он искал редчайшие пары и раскрывал ответные формы для ключиков мироздания.
Для того, чтобы удержать в повиновении семь миллиардов жителей, Махер готовил секретную акцию в течение тридцати лет. Тайный корпус супермахерцев собирался по филигранным кусочкам по всему свету. Некоторые из них рождались заново с развитием крионики, иные нежданно исчезали и всплывали через несколько лет, а некоторых младенцев Череп покупал через подставных лиц в первые дни их рождения. Отличием высшей касты было отсутствие у них родословной, памяти прошлого, абсолютная уверенность в своей правоте, получение и исполнение ежедневных инструкций по коду Махера и очень высокая зарплата. В результате многолетней кропотливой работы ему удалось создать мощный корпус, миллион элитных супермахерцев. Они были рассеяны повсюду, во всех властных структурах всех стран. Каждый из них был готов внедрить еще сто обычных махерцев за короткий срок. Этого было достаточно для того, чтобы сломать любые границы самых мощных государств.
Но самым главным делом Майкла, его великим подвигом было бы принципиальное устранение возможности неуправляемой мировой войны. Как только появлялась вероятность большего опасного военного конфликта, включалась его программа. Люди Махера мгновенно задавали человеку гамлетовский вопрос: жить, умирать или стать махерцем. Управление махерцами осуществлялась благодаря удивительному браслету Черепа. Война же могла бы стать всего лишь веселой азартной игрой случая, подобно футболу, с неизвестным результатом, веселя себя и обитателей Олимпа.         
*   
Махер ликовал. Он ждал штурма цитадели. Подобно слепым щенкам все противники собрались в его ловушке. Все было готово. Ему было немного скучно. Он музицировал. Оставался всего лишь час. Поэтому, когда из небытия, из железобетонного многоуровневого ада вновь всплыл этот чудик, несчастная грустная тля, которая сама себя называла «Полковником», Майкл развеселился.
– Пустите его!
Проведя через десятки железных массивных дверей, его бросили на гранитный пол, почти голого, связанного по рукам и ногам. Вышколенные санитары удалились.
В сумрачном огромном куполе, вырезанном в скалистых породах Белграда, на самой высоте трансепта, лились божественные звуки. На какое-то время Полковник отдался спокойствию мироздания, плавающей на островах жесткой героической музыки. Дукс сразу узнал автора. Смахнув с глаз пелену боли и страданий, он видел, как невероятно быстро бегали по шпильтишу толстые волосатые пальцы Махера с многочисленными разнообразными мануалами, и его короткие толстые ноги в черных лакированных коротких сапожках выделывали невозможные па, приглушенно стуча по педалям. Заканчивая фантастическую симфонию, Череп спроектировал огромный живой земной шар, внимательно рассмотрел общую ситуацию, исчерченную линиями и цифрами, расширил глобус от пола до купола и увеличил картину с радиусом боевых действий в центре резиденции. Все шло по его плану.
Он спустился по железной боковой лестнице и подошел к Полковнику.
«Плачевное зрелище», – подумал Махер, разглядывая иссеченное окровавленное ничтожество в лице Дукса. Нежданным контрастом светились его спокойные безмятежные чистые яркие глаза. «Табула раса!?» – немного удивился владыка мира.
– Ты жалкий безумец, – вдруг прошепелявил Полковник. – Все великие властители мира очень плохо заканчивали. Одного настигла лихорадка, другого отравили, третьего ждала пуля. Исключения лишь подтверждают правила.
Череп, задумавшись в позе Наполеона, не сразу разобрал слова этого несчастного буратино с неясной дикцией.
– Причина очень простая. Ты существуешь во встроенном мире и, почему-то, не видишь целую галерею существ, которые являются твоими предтечами и твоими ангелами над тобой. Не видя начала и конца, ты, слепец, страдаешь легким аутизмом, выдавая желаемое за действительность.
Череп молчал. Он мысленно перебирал в голове многочисленные народы земли и они ему казались смешными карикатурными насекомыми. Они уже давным-давно подсели на лекарства, которые он, Махер, создавал и продавал, зарабатывая миллиарды долларов. Люди, попавшие на его удочку, были ему неинтересны. Он поднимался на немыслимую высоту.
Он снова услышал невменяемую речь этого ничтожества. «Как же это приятно, что у меня нет ничего общего с этим мрачным русским. Если я в будущем обзаведусь клоуном, то тот должен всегда быть легким и веселым».
Майкл на мгновение представил, что он будет делать с надоевшим фигляром. Например, как его будет пожирать злобная гигантская саранча.
– Совсем рядом с тобой есть высший недоступный мир. Если ты останешься в реальном материальном мире, ты не сможешь удержать тонкое покрывало действительности. Оно либо соскользнет, либо покроется ржавыми пятнами и дырами. Разглядев лишь кусочек узора ткани, тебе бы надо увидеть горнила высшего света. Но ты, упрямец, осознано оставляешь лишь кусочек железа своей действительности и плачешь потом о том, как быстро металл поедает ржавчина. Ты, очередной властелин, воздвигаешь высокую башню на кусочке реальности, которая, по большому счету, неведома тебе. Твое желание выстроить величественное здание разваливается уже при жизни, поскольку это неистинная постройка.
– А..? – с кислой физиономией Махер вполуха выслушивал примитивную мораль, которую прочитал еще в свои шестнадцать лет. «Как же отвратителен этот мелкий серийный киллер, который достает его последнее время. Как он вообще может, наглец, читать мне мораль. На человечишке, нарушившем все десять заповедей, негде было ставить клеймо».
– Ну?
Полковник, чувствую себя полным кретином, собрался с силами, и выпалил с придыханием и пафосом.
– Тебя уже облепили невидимые непостижимые существа. Прекрасное небесное дерево может осиять человека, если он сам является его продолжением. Тогда он может достичь небес. Но если ты стоишь на изначально фальшивом фундаменте, тогда берегись. Серый лес уже жаждет втоптать в грязь единственное высокое дерево!
– Знаешь, у тебя был шанс: слушать меня. И у тебя было бы все хорошо. Ты дурак. Ты мог бы сделать что-то конкретное для меня. Но ты непонятно где витаешь. Мир реален. И он будет мой!
– Если ты сумеешь оставить этот свой идиотский неверный план, у тебя есть большой шанс.
– Какой же?
– Покаяние и искупление.
– Я думал, что ты умнее. Ты бинарный. Примитив.
– Ты считаешь, что между добром и злом существует третья сила?
Майкл молча вопросительно взглянул на него.
– Э, нет, – сказал Полковник. – Только поэтому добро всегда побеждает зло. Всегда.
Лицо Махера стало непроницаемым. Если можно так сказать, у Черепа отлегло от сердца. Этот двуногий стал ему не айс.
Дукс увидел, как Махер открыл дверь в оружейную комнату.
У входа красовался боевой немецкий ранцевый Клейф, созданный Фидлером, с фотографиями и цитатами первых огнемётчиков первой мировой. Это адское оружие имело чрезвычайно сильное психологическое воздействие. «Ранним утром 30 июля 1915 года английские войска были ошеломлены небывалым зрелищем: со стороны немецких окопов внезапно вырвались громадные языки пламени и с шипением и свистом хлестнули в сторону англичан. Бросая оружие, английская пехота в панике бежала в тыл, без единого выстрела оставив свои позиции».
Череп любовно погладил немецкие Веке, тяжелый Гооф, французские легкие Бис, шестилитровый итальянский ДЛФ, японский «Тип100», английские «Лоуренс» «Винсент», американский «М2-2» и мощный Бойд А193, русские Рокс1,2,3, русско-китайский легкий ЛПО-50. Махер попытался сдвинуть и направить на Полковника английский супертяж «Крепостной Ливенс». Но Ливенс даже не сдвинулся с места. «Да, были когда-то герои, которые двигали горы», – подумал Махер. Он повел головой и остановился на изящном легком французском ранцевом «№ 1 бис». Череп неторопливо накачал компрессором 50 атмосфер воздуха в баллон огнемета.
Дукс зажмурился от страха. Где-то в памяти у Полковника всплыли военные знания, которые он получил на первом курсе: вес огнемета 23 кг, дальность струи – 20-40 шагов, смесь каменноугольной смолы с бензолом.
 «Может быть еще и не сработает», – вообразил Дукс.
Но со страшным шипением с черными клубами пыхнула пробная струя. Побрызгав вверху огнем, Майкл пошел прямо на жертву. Выставив вперед длинную трубу с соплом, чем-то похожую на голову кобры с двумя зрачками смерти, огнемет изрыгнул ярко-огненную струю красного пламени, уходящую в угольно-бензиновое облако дыма.
Запахло жареным. Махер с удовлетворением пошел на звук, продолжая размахивать горящим огненным мечом-кладенцом.
– Ты где? – громогласно выкрикивал он в беспросветном тумане, играя в жмурки. Как только он слышал неистовые верещания Дукса, то победоносно выдыхал «лол!».
Неожиданно в тумане Майкл больно наткнулся на роскошный стол с изысканными блюдами. Это был его собственный обед! И под столом нагло шарила обоженная замасленная рука Полковника, которая хваталась за жаренные вкусные куриные крылышки. Махер медленно отдернул скатерть и увидел, как, давясь, этот жучок рвал мясо зубами и проглатывал запеченную картошку в масле. Это было чересчур! Череп в ярости опрокинул стол со всем содержимом, пытаясь испепелить все живое вокруг. Однако краем уха он услышал посторонние звуки. Вместе с летящими тарелками, вазами, стаканами, ложками, винегретом, грушами и виноградом вписалась бешеная яростная канонада пуль, разбивая вдребезги обеденный стол. В полном шоке, продолжая инстинктивно создавать плотную дымовую завесу, Махер нажал на спасительную кнопку своего браслета. Прямо под столом открылся спасительный люк, куда он и прыгнул. Туда же юркнул и Полковник. Пока крышка люка захлопывалась, в отверстие попало с десяток разнокалиберных пуль и одна граната, которая, к счастью, не взорвалась.
– Это кто были в масках? – в шоке спросил Махер.
– Коты в пальто! – ответил Полковник.
Майкл было попытался оторваться от Дукса, который вызывал у него отвращение. Однако своей железной солдатской лапой Полковник схватил императора за френч.
– А я? – тихо спросил Полковник.
Различные виды формы лица Махера, которые любовно Создатель готовил от рождения до смерти, открылись ему за несколько секунд, как в фантастическом театре. Там была и злоба, и мальчишеская обида, глубокая досада, и лютая ненависть и надежда оторваться. Однако, как опытный руководитель, Череп натянул на себя обычную непроницаемую каменную маску с не очень приятной фальшивой улыбкой. Эдакая многообразная гамма звериноподобного кентавра.
Полковник неторопливо вытащил из челюсти тонкую маленькую пластинку. Это был секретный твердый сплав, который был тверже алмаза.
– Ну, помоги.
Полчаса оба, тяжело дыша, царапали бриллиантом по наручникам. Скрипы по металлу совпадали с мощными ударами отбойных молотков по люку, звуками работы могучей дрели, выстрелами.
– Отпусти меня, – поговаривал Махер, –  ты ведь все равно труп. Чмо подзаборное! У тебя же нет фантазии! Дай я исполню новую потрясающую музыку, которую человечество еще не слышало.
– Знаешь, я ведь тебя понимаю. Может быть, я единственный такой же, как ты. Я часть тебя.
– Ну? Ты ведь сам в себе разделен. Почему же твоя часть решила, что ты прав, и ты закрываешь новый порядок мира с самого рождения. Отпусти меня, молю всеми богами. Не убивай!
Но Полковник молчал.
Удивительно, что твердый сплав действительно сделал свое дело. И вовремя! Там, где они только находились, произошел мощный огненный взрыв. Оглушенные, они бежали по коридорам и залам империи Махера.
Они видели солдат различных мастей из разных стран. Одновременно отовсюду, казалось из самих стен, вылазили боевики Махера. Обе стороны объединяло пьянящее желание убивать. Убивать, убивать все живое. Неописуемая сеча подготовленных элитных бойцов высшего мирового класса была в самом разгаре. Это был ад. С улыбкой на устах смерть торжествовала с треском пуль, взрывами мин, криками умирающих, запахами химических ядовитых ОВ и гибельными единоборствами.
Оба залегли на пол, спрятавшись за какую-то полуразрушенную стену, переведя дух. Дукс увидел, что Череп пристально непрерывно смотрит на него с торжественной ухмылкой. В долю секунды Полковник осознал, что в его измученное тело впились десятки маленьких капсул из браслета, который превратился в этот момент в что-то, похожее на миниатюрный кольт.
– Ты был очень хороший солдатом, – сказал Майкл.
– Что это?
– Это передозировка бессмертия. Честно говоря, я постарался. Ты гарантировано умрешь десять раз. Прощай!
– Спасибо, – тихо сказал тот.
Нажав на код очередного секретного лаза, количество которых, видимо, у Черепа было немерено, он прыгнул в спасительную тишину. Махер летел по синим гладким тоннелям. Он заметил, что Полковник по инерции тоже плюхнулся туда же. Как Череп и рассчитывал, противник будет идти всё медленнее и медленнее, а через пятнадцать минут части его организма войдут в конфронтацию друг с другом и он мучительно развалится по частям.
*
Сердце Майкла ликовало. Мир падет к его ногам. Первый император Земли сумеет создать равновесный справедливый мир, который прежде был неожиданно жестоко разорван. Он изведет туманных заговорщиков, известных в истории.    
Он взялся за огромную великую работу, которую никто никогда не делал. У великих основателей была ахиллесова пята. Это было само время. Они умирали в самом начале своих великих дел.
И лишь бессмертный Махер достроит величайшую светлую цивилизацию. И когда доведет эту постройку до совершенства, он добровольно уйдет, как уходили первые библейские праотцы. Махер увидит новые поколения и число их будет велико. Он будет добрым и справедливым отцом земли, наместником неба, хозяином жизни, смерти и короткого человеческого счастья.
Для себя он построит особый институт здоровья Махера со всеми невиданными достижениями. Периодически он будет посещать свой профилакторий, который будет таким же прекрасным, как Эдем. В его институте будут созданы эликсиры для ранней диагностики депрессии, страха, одиночества, разрушения личности, которыми страдала плеяда великих.
Майкл будет всегда полным сил и пышущим здоровьем до конца своего добровольного последнего дня. Он не будет клонировать самого себя и создавать собственный народ, как делал Чингисхан, имея шестьсот сыновей. Ибо это тщета. Вместо этого, Махер будет первым, который обуздает само время, как горячего неуправляемого дикого скакуна. И он сам будет решать, когда ему быть или не быть.
Он не будет передергивать желаемое, пытаться создавать наследие для своих потомков, и потом с трудом пытаться идентифицировать самого себя. Он не будет с грустью и отчаянием видеть, что его великое дело уже при жизни будет растаскиваться, мировоззренческое духовное совмещение неуклонно падать и, в конце концов, пресекаться в пучине времени.
Вот дом твой, новый, прекрасный, могучий, полный жизни и достатка, уже пошёл растрескиваться первыми невидимыми трещинами. Многочисленными паутинами покрывается облицовка фасада, теряются нити начал, окукливается когда-то веселая душа дома. И он опустеет, как брошенный старинный театр марионеток, а потом вовсе развалится, пойдя под снос. Такова великая непостижимая суть времени.
Поэтому Череп не собирается строить великую династию. Он оставит самого себя. Научным способом он разложит по элементам и синтезирует великую сущность любви. Пусть Махер останется лучше одиноким, подобно завоевателю Чаки. И если любовь существует, то она будет единственная и настоящая.
Майкл ускорил бег. Прекрасное далекое видение стало исчезать. Вместо этого рельефным крупным планом приблизилась жестокая действительность, вывернутая наизнанку, обложенная плотными слоями замирающей надежды и неуклюжей верой в полет.
Немыслимая битва народов против Махера началась. На одной стороне –  гений Махера, на другой – семь миллиардов свободных людей. Ставка – корона мира.
Его огромная невидимая армия верных укушенных рабов при необходимости пополнялась новыми рекрутами. Им противостояли миллиарды жителей земного шара, желающие свободы.
Ведь свобода – это не только доска и парус.
*
Реальность всегда конкретна. Для того, чтобы стать хозяином Земли, ему надо было подавить сопротивление двухсот пятидесяти конкурентов, правителей государств, малых и больших, любым способом истребить неприятеля, радикальными способами отбить у них всякое желание расшатывать его трон. Пусть вновь планета умоется кровью и Грим Рипер наестся досыта обильными жертвоприношениями. И пока мрачный жнец утоляет вселенский голод, он, Череп, будет первым, которому удастся обуздать смерть. У трона Махера будет терпеливо ждать по его указке сонм человеческих страстей, и сама смерть, своевольная, будет прислуживать у стола нетленных. Он, единственный и младший, допущенный за портьеру пира бессмертных.
Он был спокойным. Через несколько минут Махер полностью исчезнет с любых радаров. Неприятели будут искать его ложные резиденции, где они будут находить лишь смерть. Через несколько месяцев Череп примет новый порядок мира, теперь вечный и единственный на Земле.
Махер повернул платиновый браслет, набрал длинный код, гранитная стена бесшумно разверзлась черным зовом пещеры. Он шагнул в безмолвие. В течение пятнадцати лет тысячи рабочих создавали этот шедевр в глубине земли. Все потом стали бойцами Махера. У них была полностью вытравлена и разрушена память. Эти солдаты могли делать лишь совсем простые вещи. Они были пушечным мясом.
*
Пройдя по длинным коридорам, освещая путь китайским фонариком, Майкл вошел в свою рубку. Нащупав выключатель, он включил свет и оглядел свое убежище. Многочисленными фолиантами блестела огромная библиотека Махера, которую тот любовно собирал всю свою жизнь. Наконец-то Майкл сумеет охватить разрозненные человеческие знания, которые как будто нарочно, словно ножницами, кем-то вырезаны для того чтобы совсем запутать человека. В центре висел его любимый виртуальный огромный шар Земли, поблескивая искрами войны, которую он развязал для того чтобы победить. Сердцем его молчаливого штаба была новейшая электронная техника, которой бы мог позавидовать сам Пентагон. Информация собиралась пассивными многообразными датчиками, которые чрезвычайно сложно было обнаружить. Если же ему было необходимо выйти в эфир, то это сопровождалось такими помехами, что они были сравнимы с молниями Зевса.
По жилищу Махера передвигались роботы, в основном японские, которых он собирал повсюду. Они круглосуточно чистили, убирали, варили кофе, готовили еду для Майкла, кормили его собак и кошек, поливали растения, ремонтировали неисправности и наводили блеск. Огромной его гордостью был особенный зал релакса. Там были собраны все современные достижения фитнеса.
За свои неполные пятьдесят лет Махеру не пришлось испытать истинную любовь. Над несчастным никогда не пролетал ангел, соединяющий сердца. Он не испытал, как теряется начало одного, продолжаясь в другом. Не видел улыбку сына Сущего, прощающего тех, кто попал в капли любви, растворился единым непостижимым небесным облаком.
Майкл не подпускал женщин близко к себе, имея к этому определенные причины. Хаос его бизнеса, одиночество, невероятные планы терпеливо ожидали соответствующее безукоризненное ожерелье, женщину мечты, его продолжение, двойника небесного мужа Геи. Он искал женщину на земле, в эфире и в облаке интернета. Но ни разу в жизни у него не засверкали глаза от тайного счастья, неведомого наслаждения, которое редко испытывают простые смертные. Подозревая, что это всё-таки бывает, он вознамерился решить эту проблему научным способом.
Вечно молодой император, который будет владеть земным шаром в течении тридцати пяти тысяч пятисот двадцати пяти дней, должен был стать частью вечного мирового часового механизма, дерзнуть быть наместником, проводником между небожителями и смертными. В мировой революции Махер будет первоначалом и единым повелителем нового порядка в мире. Пройдет несколько жестоких лет, а потом наступит спокойствие и благополучие на земном шаре.
И тогда в спокойные мирные годы Майкл обшарит весь мир в поисках будущей императрицы, высчитает горение двух существ. И, если на этой земле не найдется той единственной, то он спустится в свой собственный аид, к своему двойнику, придуманному призраку.
Пока же он будет довольствоваться своим гаремом, где его ждали тысячи красавиц, получающих вторую жизнь на мгновение, такое яркое, как вспышка страсти.
*
Махер включил свой виртуальный шар, который он любовно называл «мом», и уставился на планету. Синим, ярко-фиолетовым, с белыми молниями шевелились деньги Черепа. Пока это были всего лишь маленькие синеватые прожилки на фоне золотистого мира денег мира.
Самым большим, напитанным глубоким цветом, лоснился золотой телец северной восточной Америки. Чуть поменьше сверкала старушка-Европа с короной Великобритании во главе. На востоке изгибами ярких хвостов играли юго-восточные драконы. Отчетливо угадывалось большое жирное брюшко Китая. Недалеко блестел фантастический замах японской катаны.
Однако золото мира уже было основательно обложено солдатами Махера, одетых в коричнево-серо-зеленое хаки.
В онлайне было видно, как молниеносно гасились золотистые фондовые биржи, банки и хранилища денег и золота, как шла битва цвета хаки и как упорные противники сдавались.
И наконец, зажигались его собственные новые ослепительные голубые звезды!
Махер улыбался, и никак не мог унять дрожь в ладонях. Он это сделал! Он включил орган и задумчиво наиграл несколько рассеянных музыкальных па. Налил себе терпкого вина, Шато Шеваль Бланк 1947 года за 300000 долларов за бутылку, наслаждаясь букетом вкуса. 
*
Вдруг Майкл почувствовал, что кто-то, обдав холодком, смотрит ему в затылок. Пригубив Шато, он медленно повернулся и оглядел плохо освещенный угол большого зала. Выключив на время все звуки, он замер, вслушиваясь в пронзительную тишину. Его большое лицо покрылось каплями пота. На мгновение он успокоился. Вытащив огромный кольт, он заглядывал в темные углы огромной резиденции. Череп никак не мог отвязаться от мысли, что кто-то прячется совсем рядом. Он откидывал покрывала, открывал двери, заглядывал под столы, за занавески, залазил в шкафы, открывал ящики и сундуки, будто играя в детские жмурки. Сердце его стучало, как в те его пятнадцать лет в дождливую холодную ночь на углу в Бронксе.
Махер медленно направил кольт вверх и поднял глаза. Он предчувствовал то, что он увидит. Зажмурившись, он начал стрелять. Дрожащими руками он менял обоймы. Сухой треск одиночных выстрелов сменялись короткими автоматическими очередями.
*
Впервые со времен своей юности Майкл плакал навзрыд. Он понимал, что его великая миссия, его невероятная огромная работа растворяется, подобно утреннему туману. Опустив кольт, он встал на колени. Нечто разноцветное струящееся полупрозрачное зависло над ним на высоте трех метров. Махер поднял сокрушенно руки, затем склонился и прикоснулся к ступням, которых как бы и не было. Сжав с силой своё лицо, он поднял глаза. Он отбросил пистолет. Тот с грохотом нелепо упал на силиконовый тёплый пол. Череп не мог понять, кто перед ним. Ему казалось, что это частично преображенный Полковник. Или древний волхв? А, может быть, его отец, которого он так и не увидел? Или же окровавленный Бэрик, падающий на мокрый асфальт. 
Нечто было и отдаленно, и близко, и чуть выше. По телу прошло неизъяснимое тепло, которого Махер никогда не ощущал. Возможно, это было небесное милосердие? А может, статься, сама любовь, в купели которой Майкл никогда не окунался?
«Тебе, избранному, дано добраться до другого берега. Но тебе надо удалиться от пучины времени, дабы не утонуть в стремнине. В котле Хроноса оставь лишь незапятнанное милосердие».      
Махер упал на колени. То, что он почувствовал, было однозначно необратимо для него.
Ангел уходил всё дальше и дальше, а потом исчез.
Отупевший, с блуждающей улыбкой, покачиваясь, Майкл шел к выходу. Невероятная легкость и ликование переполняли его душу. Он впервые был свободен, разрывая бесконечные путы на самом себе. Шестеренки мира, придуманные им самим, остановились. 
Подумав немного, Махер снял браслет со своим бессмертием, вышвырнув его навсегда. Браслет еще долго крутился по гладкому полу.
Неподалеку лежало бездыханное тело Полковника. Майкл взвалил Дукса на спину и пошел наверх.
К свету, дыханию, траве, к рождению.
*
Летом 2018 года закончилась война бессмертных, как ее называли. Отдельные очаги конфликтов вспыхивали, вызывая разрушение и хаос, в отдельных регионах земного шара. Впервые война задела все страны и народы мира. Общие потери убитыми составили сотни миллионов человек. Во время конфликтов 2016-2017 года цивилизация не избежала нескольких ядерных взрывов, оставивших после себя безжизненные зараженные пустоши.
Здание ООН стало полем непрерывной битвы человеческих страстей и отчаянной стрельбы. В конце концов, одичавшие бывшие махерцы Гарлема растащили здание ООН по кирпичикам.
В августе 2018 в Гренландии был открыт новый огромный всемирный комплекс небоскребов на основе концепций ООН, ЮНЕСКО и неправительственных организаций. Новое название, Ти Си Эй Си Ти, «древо существ и угрозы цивилизации», стало надеждой человечества. Новейшее образование приступило к сложнейшему решению, подобному биллю по правам человека. Обычным людям современные жрецы приоткрыли завесу знаний иерархий существ, малых и больших.
К сожалению, сонм заблуждений  никак не могли изменить природу людей. Напыщенность, драки, ненависть, шепот пересудов, упорная невменяемость, лютая ненависть, зависть, подлые удары в сумерках оставляли социальные группы в циничных узких границах, иногда разрывая тонкий общий покров человечества. Но шаг за шагом в школах появлялись новые дисциплины, сокращающие закрытую информацию и несущие с собой заведомую ложь.
В новом Готхобе в Гренландии были сформулированы: «Билль о свободе информации», «Право на знание об иных существах и других цивилизациях» и «Запрещение истребления существ». В основу ТСЭСТ была положена концепция сохранения разнообразия существ и поиска равновесия.
Наконец-то впервые была объявлена официальная доктрина, что вооруженные конфликты являются прямым нарушением прав человека. Официальная или неофициальная война – как варварство и невероятная дикость – с этого момента стала классифицироваться как преступление и была полностью запрещена. Началось размывание границ между странами.
В ТСЭСТе была создана надправительственная организация с целью разрешения силовых противостояний. Запрещение войны и закапывание топора было, конечно, наивной мечтой большинства человечества. Как всегда, коллизии потрясали земной шар. Но над вооруженными конфликтами воцарился миротворческий мощный корпус быстрого реагирования, который не только не давал разжечь костер большой войны, но и быстро отправлял зарвавшихся царьков и свиту во всемирную полицию, а потом на скамью подсудимых. Особым тяжким преступлением суд в Готхобе признавал договорные войны.
*
После уроков войны 2015-2018 была принята декларация: «Равное и обязательное право на лечение для любого жителя Земли». В этих страницах, наряду с клятвой Гиппократа, были: запрещение всякому государству военных и биологических секретных разработок, полное обязательное проведение научных исследований и борьба с коррупцией. Там было написано, что никакой человек или социальная группа не имеет права на дополнительные привилегии на лечение, лекарства и на особое право на долголетие.

Эпилог

Ранним июньским утром 2019 года в предгорьях Алтая собралась толпа деревенских зевак. Еще вчера на Каменной горе устанавливался огромный разноцветный воздушный шар. Несколько рабочих целый день собирали невиданное чудо. Говорили, что монгольфьер привезли из самой Японии.
Всем было интересно, кто появится в гондоле. Дом на Каменной горе появился неожиданно, будто бы из воздуха. На вершине ранее никто никогда не жил. Недобрые длинные языки перешептывались: «Дело ясное, видать начальству немало денежек отвалили!»
Дом был похож на средневековый маленький замок с башенками из серого камня. Сказывали, будто бы терем строили мифические сыновья. Кто-то вместе с ними клал фундамент. Но потом сыновья исчезли. Ходили слухи, что они из города или даже из-за границы, из больших домов. 
Обитателей замка никто толком не видел. По ночам светились окна и иногда появлялись темные тени. Вездесущие мальчишки наблюдали сухопарого поседевшего отставника. Однажды они видели на огромном камне его и какого-то лысого огромного черепа с мохнатыми бровями с черными глазами. Они молча сидели на холме, жарили на костре лепешки и рассматривали божественные бесконечные линии гор, сверкающие редкими солнечными зайчиками. Да и еще будто бы откуда-то приходила темноглазая красавица с очаровательными малышами.
Пацаны баили, что как-то приезжали из края очень серьезные люди. Выставляли пост. Там даже видели снайперов. Но обитатели как будто провалились под землю. Через несколько дней те уехали. Мальчишкам дали номер телефона, чтобы те, если что, звонили. А местные полицейские загадочно не замечали постройку, как будто бы они ослепли.
Поэтому собралась изрядная толпа, наверно, половина деревни и многие из района.
*
Всю ночь Полковник приводил в порядок бумаги. Оставалось дописать заключительные строчки рукописи. Объемный архив и измятые черновики улетали в тлеющие угли камина, изгибались и рассыпались в прах.
Герхарду Бреннеру удалось перейти рубеж и войти в первую тысячу миллиардеров по версии форбс. Говорили, что он, в конце концов, женился на Оливии, принцессе из Белореченска. Дурмуса Экидже, Турка, посмертно наградили железным крестом «Почетный крест бундесвера» и его прах развеяли в Пуллахе под Мюнхеном в пятнадцатом году. Ари Пик, Хася-мясник, пошел на повышение и перебрался в Тель-Авив.
Известия о Гельмуте фон Ноймане в последние годы были чрезвычайно скудны. Никто даже не знал, где он работает, в Штатах, в Германии или в Польше.
Василия Ивановича с почетом отправили на пенсию.
Лейтенанта Фунг Сиу повысили до майора, он женился и стал отцом трех детей.
А Рона дождался своего первого правнука и развел новых огромных индюков. 
Конференция «Бесконечное Здоровье» постепенно развилась в нечто большее и превратилась в крупное мировое шоу. Дважды в году можно было увидеть замечательных ученых всех вместе: и Арнольда Ланго, и доктора Луи Броуэр, и доктора Гарри Посман и профессора Фукуяма, и доктора Обри ди Грей и даже магистра Кевина Эдварс.
Семья Элштейнов, Томас и Мари-Тереза, стали со-организаторами выставки и почетными членами жюри. Они перебрались из Америки в Англию, получили известность и жили где-то между Манчестером и Ливерпулем.
Дукс замер в оцепенении, держа в руках черновики. Там были их номера телефонов. Но Полковник знал, что они еще встретятся, цифры окажутся лишними, и ради этого можно было жить и ждать.
Гавин возглавил поиски Махера и русского после взрыва танкера «УД МИГОНЕТЛ». Поиски не увенчивались успехом. Зато Гавин в 2018 получил из рук самого Президента Медаль Почёта, высшую награду США, и продолжал строить фантастическую карьеру.
Фамилия Густав Йост фон Розенберг и Витольд Эльпидифорович Розенберг, как и история с посещением НЛО в 2015, стала очередным мифом, как некогда было в 1947 году.
Полковник ворошил в камине плотные архивы, и они в мгновенье ока вспыхивали яркими языками пламени. Будто бы рядом с ним у камина глядел в огонь Тень. Ему оставалось томиться в тюрьме еще лет десять по сроку. Он снова мысленно вернулся в свое детство, вспоминая поговорку «где родился, там и пригодился». Тень писал объемный труд, который был размером толще, чем «Капитал» Карла Маркса. Работа называлась, кажется, «Драма На Солнце», с неожиданными овоидами в стихах. Черновики мулек отправлялись через кельдым в надежное место.
Дукс мысленно послал ему маляву и улыбнулся.
*
Затянувшаяся игра в надзирателя и каторжанина заканчивалась с нулевым результатом. Начальники владели в районе всем. Люди без паспортов прятались на заимках, в тайге в подземельях и на блатхазах. Если «дикий волчара» не лез на рожон и не высовывался, его не трогали. Пока.
Полковник вспомнил одну из историй из его сибирского детства. Один из его прадедов, Петр, во время конфискации и арестов не стал мешкать, запряг лошадь, посадил жену и малолетнюю дочь и под покровом ночи уехал в тайгу. Годы проходили на лесоповале, на лесопилке и на сплаве. У дочки рождались сыновья. Потом он решил легализоваться. Нагло построил огромный пятистенок рядом с городом, а внуков отправил в школу учиться.
Однажды мальчуганы ахнули, увидев нечто неслыханное. В округе стояли десятки самых крутых машин. Пацаны набрались смелости и пробрались в хату. У них точно голову снесло. Большая светлица была уставлена столами с невиданными яствами. Петр обнимался с каким-то военным и произносил длинный тост за дружбу. Начальство громко кричало и чокалось. Водка лилась рекой. Дым от папирос и махорки стоял коромыслом. К ночи гулянка нестройно пела «Шумел камыш», некоторые работники уже валялись под столом, а охрана палила по бутылкам и по потолку. Мальчишки-жиганы отведали московскую колбасу и впервые попробовали посольскую водку. Утром краевое начальство исчезло, как сон, оставив после себя полный разгром. Человек в погонах прилепился к Петру, как банный лист. Петр не стал спорить с судьбой. Семья исчезла под покровом ночи и двинулась на Сахалин, потом в Среднюю Азию и на Урал. Петр стоил собственными руками дома и оставил их с десяток.
*
История повторилась через сто лет. Начальство нагрянуло в замок неожиданно в сумерках. Гулянка шла всю ночь. Махер и Полковник вместе с чиновниками из центра чокались и пили водку. За пьющей братией насмешливо наблюдала черноокая красавица, прикрывая ладонями глаза малышей.
*
Полковник смотрел в бездонное высокое небо, на чистейшие белые пушистые облака, которые медленно плыли на юг. С детства он верил, что на облаках живут боги. 
Клин красавки торжественно плыл по небу и курлыкал, направляясь к озеру. На огромной высоте летали черные стрижи. С невероятной скоростью кинулся на землю охотник-сапсан. День набирал жару. Жужжали пчелы, стрекотали кузнечики, разноцветные жуки и бабочки старались успеть к божественному пиру. Невидимыми низкими полными басами загудел орган симфонии жизни.
Толпа встретила Полковника восторженными аплодисментами. Многие из них были представителями его генеалогического древа. Дукс всматривался в народ. Ему казались, что этих людей он уже где-то видел, и в Сосновке, и в Карасуке, и в Катунском. Они проходили поколениями, большинство из них пыталось оставить лишь тщетную материальную память на камнях.
На огромном сером валуне неподвижно сидел Махер и не улыбался.
Красавица сдержанно посмотрела на него долгим взглядом и надменно улыбнулась ему.
*
Разноцветный шар медленно поднялся в воздух. Огромное поле подсолнухов приветствовали его бесчисленным числом своих солнечных дисков. Слепой дождь намочил пыльную дорогу на Колово. Белой безбрежной фатой цвела гречиха. Огромный каменный грозный исполин установил границу между равниной и горами. За первым аккордом спряталась теплая зеленая долина с округлыми зелеными холмами, на которых были разбросаны там и сям стада овечек и табуны лошадей. Кое-где блестели круглые живительные озера, заросшие ковылем.
Но уже потянуло холодом и запахло тайгой. Яростные потоки горных рек пытались унести с собой огромные валуны гранита. Кедр поднимался все выше и выше и кое-где уже блестели белые шапки снега. Неожиданно появлялись плато, похожие на огромные космодромы.
Цвета гор, и серых, и коричневых, и аквамариновых, и фиолетовых, и рыжих чередовались, отражая чьи-то мгновенные настроения.
Открылись причудливые возвышенности, первые красно-рыжие стражники, предвестники величайшей пустыни Гоби. Ещё выше поднялось высокогорное плато и раскинулось жестокой холодной безжизненной степью, без дождей, с лютыми ледяными ураганами. Лишь верблюды шли цепочкой куда-то, да изредка на холмах появлялись грустные маленькие городки мусульманских кладбищ.
Селения были без крыш, потому что опирались непосредственно на Млечный Путь.   
Однако это было лишь затишьем перед невиданной бурей. Ветер усиливался, и полифония мелодий стала превращаться в громкий нестерпимый звон. В воздухоплавателя неминуемо стремительно врезалась гряда лютых темно-фиолетовых высочайших гор с языками белков.
И хребет Белухи разделил мир на день и ночь.
На востоке уже в небе открылась ночь с неисчислимыми многомерными ступенями фантастической лестницы звездного неба.
А на западе, где сходится граница трёх великих стран, пограничники внимательно рассматривали сумасшедшее сверкающее НЛО. Солдат передёрнул затвор и прицелился. Офицер поднёс к глазам бинокль. На долю секунды он увидел очень близко ошалевший взор безумца. Он держал в руках первые рукописные листы новой книги. На обложке было написано: «Трилогия. СИБИРЬ».   
Лейтенант отвел оружие.
– Не убивай.