Невеста

Геннадий Моисеенко
(небыль)

       Когда мороз накрывает шершавой рукой российскую безграничную даль; когда поля засыпает сугробами снега, а реки превращаются в ледяные мосты, и уже не различишь, где были летом луга, а где русло, в деревнях работы поубавляется. А коль работы мало, то от скуки и безделья начинают люди дурью маяться. На окончании первой трети зимы празднуют люди святки. А там где святки, там и святочные гадания.
     От Москвы на запад за Великими Луками, километрах в десяти от забытого Богом городка Новосокольники, есть деревня Усадище, приютившаяся на небольшом холме, который омывает небольшая речушка, имя которой знают только местные краеведы, да и то не все. Эта история произошла именно там. Да и где ещё она могла произойти – не в городе же? Там, в городах, происходят свои истории, и они не похожи на наши деревенские.
     Дело было на святки. Девушки подружки, того самого возраста, когда быстрорастущая грудь не даёт спать ночами, и мутит сознание не осознанными желаниями, решили погадать на жениха перед зеркалом. Собрались поздно вечером, и пошли в баню на краю деревни. Поставили в моечном отделении на полог зеркало, принесённое с собой, зажгли по бокам зеркала свечи, и стали по очереди заходить в мойку. Останется девушка одна, сядет у зеркала, и вглядывается в посеребрённую гладь стекла – высматривает своего суженного.
     Первой зашла Капустина Манька. Не прошло и десяти минут, выбежала она со смехом:
     - Ой, девоньки, видела, видела суженного!
     - Ну, какой он? – обступили её подруги.
     - Хорош…
     - Да не томи. Из наших?
     - Не, не наш. У нас таких не водится. Точно городской. Не меньше как из Великих Лук будет.
     - Ой, повезло, - протянула Глашка Картошкина, - чур, я теперь пойду, - и с этими словами юркнула за дверь.
     Через некоторое время вернулась и она, но уже без смеха.
     - Ну, видела?
     - Да видела, что с того?
     - Кто?
     - Кто-кто. На Мишку похож.
     - Так чего не радуешься?
     - Чему тут радоваться? Век в деревне куковать! Другим, вон, гожих кавалеров предрекают, а мне: «дай, Боже, что вам не гоже».
     - Да ладно, не расстраивайся. Поедешь с ним в город на заработки, там и останетесь. Приживётесь, не хуже других будете. А теперь ты, Танька. Иди, твоя очередь.
     - Боюсь я чего-то.
     - Не боись, все там будем, - и подруги подтолкнули Таню за дверь.
     Надо сказать, что Таня, хоть и была деревенской, но бойкостью не отличалась. Скорее всего, это было наследственное, от предков, потому что и фамилия у неё была не бойкая – Тихонова.
     Но вернёмся к событиям в бане! Очутившись за дверью, Таня села у зеркала и стала всматриваться. Только что там смотреть? Себя, да мерцающее пламя свечек, искажающее предзеркальную действительность. Пройдёт по бане еле уловимый сквознячок, только пламя свечей почувствует его прикосновение, колыхнётся огонь, побегут тени за спиной у Татьяны. Страшно, аж душу холодит. Да только не видно суженного в зеркале. Полчаса смотрела – никого.
    Подруги окликнули:
    - Не видно, что ли?
    - Не видно, - ответила Таня.
    - Жди ещё.
    Прошло ещё полчаса.
    - Ну, скоро ты? – торопили подруги.
    - Наверное, не увижу никого, - вздохнула Таня и хотела встать.
    А вот встать не удалось. В этот момент показалась во всё зеркало рожа: вся в шерсти, а клыки громадные, да кровавые.
    Только вскликнула Таня.
    Подруги сначала не обратили на это внимание, но потом забеспокоились. Окликают Таню, а она не отзывается.
    - Надо зайти, - предложила Манька.
    - Да не случилось ли чего?
    Когда подруги вошли в моечную Таня лежала на полу. Она бредила, и в бредовой галиматье, которую шептала она, можно было разобрать только одно слово: «чёрт».
Таня пришла в себя только через неделю. Всю зиму она болела и почти не вставала с постели. Приезжавший к ней из города врач только разводил руками и не мог сказать ничего утешительного.
    - Сия болезнь нам не известна. Я даже не могу определить, что у неё болит и от чего. Девушка просто чахнет.
    Но жизнь и весна, казалось бы, берут своё, особенно когда тело молодое. С первыми ручьями Таня стала выходить из дома. Потихоньку занялась хозяйственными делами. Только стала она ещё более тихой и замкнутой чем была.
    «Ничего, пройдёт, - думали её родные, - после такой болезни и хуже могло быть. Хорошо хоть так отделалась, а остальное пройдёт».
    В мае, когда вода в реке стала достаточно тёплой, пошла Таня на реку полоскать бельё. Пошла одна и потому никто не знает, что произошло. Только не вернулась Таня. Вечером нашли на кладках постиранное бельё, а через три дня всплыло и Танино тело. Толи случайно утонула, толи утопилась, толи кто помог – никто не знает.
     Похоронили Таню на деревенском кладбище на том, что на самой вершине холма. Только история на этом не закончилась, и имела продолжение через два месяца в июле.
     Если ехать из Новосокольников в Усадище, то есть две дороги: прямая – вдоль реки, и в объезд с той стороны холма. Возвращался из Великих Лук с базара Манькин отец Федька Капустин. Ехал на телеге запряжённой бурой кобылой. Ехали в пол силы – не волоклись, но и сильно не поспешали. За летний сезон лошадь и без того упахивается. Проехали Новосокольники, ну, а дальше по прямой вдоль реки. Кто ж в объезд по доброй воле поедет? Едет, кобылу подгоняет, чтоб совсем не заснула.
    Вдруг видит впереди на повороте к деревне девушка стоит. Федька думал подвести надо. Подъехал ближе, вожжи натяну, чтобы притормознуть, да только не тормознул, а наоборот, так кобылу кнутом хлестанул, что понеслась она бедолажная во весь опор к деревне. Да и было с чего передумать. На обочине стояла Татьяна!
    Сначала не поверили Федьке, но потом на том месте, а это было аккурат напротив тех кладок, на которых полоскала бельё Татьяна, ещё несколько раз видели Таню, поджидающую ездоков.
    С тех пор прямой дорогой никто не ездил – страшно! Уж лучше в обход от проклятого места. А теперь и вовсе не ездят ни прямой, ни в обход, потому что теперь в Усадище никто не живёт.

22.12.05
Геннадий Моисеенко