Как-то не захотелось мне идти в школу, а так как в последний раз я жаловался на головную боль, то решил внести некое разнообразие в симптомы и сказал, что болит живот. Большой разницы в свои тринадцать лет я не видел. Меня попросили показать, где болит. Ну, я показал на какое-то место, после чего моя мама почему-то побледнела и вызвала врача.
Вскоре пришла известная мне врачиха из поликлиники и начала мучить мой живот. Она на него нажимала, затем резко отпускала и спрашивала когда болит сильнее. Это было неприятно, а так как в школу я уже все равно опоздал, то решил, что настало время прекратить симуляцию, и громогласно объявил, что ничего мне уже не болит.
Не тут-то было! Врачиха посмотрела на меня тревожным взглядом и, пошептавшись с мамой в коридоре, вызвала «Скорую помощь».
Что-то пошло не так, не по намеченному плану, кроме того, появилось неприятное ощущение опасности и ненормальности происходящего. Поэтому, когда приехала «Скорая помощь» и врач проделал ту же процедуру с моим животом, спрашивая, когда болит сильнее, твердо ответил, что мне вообще ничего не болит и чувствую себя замечательно.
Это была ошибка. Незнание тонкостей медицины подвело меня под нож в самом прямом смысле этого слова! Я попал в водоворот, в Процесс, про который узнал значительно позже. Отказаться от приглашения на казнь или убежать было невозможно. С сиреной меня провезли по утренней Москве и доставили в Филатовскую больницу, где, без всяких колебаний, направили прямо в операционную, положили на стол в центе большой ярко освещенной комнаты, уставленной стеклянными шкафами с инструментами, на которые даже смотреть было неприятно, за ноги и за руки привязали к столу бинтами, включили юпитеры над головой.
Все у них было готово. Мне стало очень страшно, страшнее, чем на самом страшном фильме. Говорить было не с кем, объяснить что-либо невозможно, все там озабоченно занимались своим делом. «Ну, я попал, - подумал с ужасом. – Как этот бред остановить? Надо было пойти в школу...»
Спасти меня могло только чудо. Вошел врач, вернее, хирург в полном одеянии, в шапочке и с марлевой повязкой на лице. Он надвинулся на меня, как средневековый инквизитор, готовый приступить к вскрытию моего тела. В руке у него опасно блестел скальпель. Тут никто не шутил.
- Доктор, - беспомощно распластанный на столе, как подопытная лягушка на уроке биологии, сделал я последнюю попытку избежать этой бессмысленной экзекуции, - мне ничего не болит, и не болело. Я притворялся! Отпустите меня, пожалуйста.
- Не бойся! – по-своему истолковал он мое признание. – Ведь ты уже не маленький. Это не больно. Сейчас ты быстренько заснешь и проснешься уже здоровым мальчиком.
- Но я и так здоров и ничем не болею, - попытался в последний раз как-то остановить неумолимо надвигающуюся на меня операцию.
Сестра прервала мою тираду на середине, прижав маску к лицу, через которую закапал хлороформ. Последняя мысль: «Так не бывает! Ведь всего пару часов назад я был здоровым школьником, пытающимся незаконно увильнуть от учебы, но это же не преступление. Почему все закончилось таким жутким образом? Чем я заслужил этот невероятный кошмар наяву?»
После чего, я окончательно перестал соображать и провалился в бесчувствие.
«У него уже начинался перитонит, - сообщили врачи родителям после операции, - еле-еле успели спасти».