Игры в прятки - из цикла Крымская весна 2014
Небо беременело дождевыми тучами прямо на глазах. Море вмиг почернело, словно темная обида подернула чьи-то ясные очи. Чайки наполнили сгустившийся воздух тревожными криками и беспорядочной суетой. Но ветер не спешил сатанеть и лишь изредка, легкими порывами, давал понять беззаботным горожанам и гостям Севастополя о приближении непогоды.
Графская пристань постепенно пустела. И только рыбаки, чинным рядком сидевшие на пирсе, не желали сматывать удочки и методично выхватывали рыбешку из морского нутра, пока шел неспешный клев.
От колоннады по красной дорожке лестницы спускалась к морю очередная группа экскурсантов.
-Граждане, поспешите. - Нетерпеливо, но с дежурной улыбкой, обратился к ним юноша - гид. И на ходу торопливо досказывал историю пристани, построенной в античном стиле еще в восемнадцатом веке и ставшей визитной карточкой Севастополя. – Обратите внимание, всю архитектурную композицию там, внизу венчают скульптуры двух мраморных львов работы итальянского мастера Фердинандо Пелличио. Веселее, граждане. Погода портится. Сфинксам – ничего, только пыль веков смоет. А у нас морская прогулка сорвется…
Экскурсанты дружно прибавили шагу. Один из них, высокий худой старик в длинном черном плаще и черной шляпе, с тросточкой в руках, вдруг приотстал, а потом и вовсе остановился. Спокойно, без всякого сожаления, проводил долгим взглядом скользящую вниз змейку туристов. Усмехнулся про себя: «Отряд не заметил потери бойца». Глубоко вдохнул свежего морского воздуха: «Вот и закончилась твоя последняя прогулка, уважаемый Севастьян Михайлович Неволин, военное дитя легендарного города. Присесть бы где…»
***
Глава первая: Анна
Оглядывая с высоты лестничного марша быстро пустеющие скамейки, он приметил одну, возле мраморного сфинкса. Там сидела пожилая полноватая женщина, в кокетливой шляпке и солидных очках, и продолжала вязать, не обращая внимания на капризы погоды. Перед ней стоял небольшой раскладной столик с вязаными вещами, колодой карт и поющим стареньким транзистором. Рядом играли в прятки трое ребятишек лет восьми – десяти. Видимо, внуки. Или правнуки. Солнечный луч, пробившийся сквозь насупленные тучи, осветил на миг этот пятачок безмятежности, и верный страж, возлежащий на парапете, казалось, улыбнулся во всю ширину звериной пасти, снисходительно, по – царски взирая на детские игры.
Громкая детская считалочка долетела до старика. «На золотом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич»…
Острый кадык старика нервно заходил вверх - вниз. Перепутаница жестких щетинок густых бровей сдвинулась к переносице. Ладони, только что спокойно лежавшие на блестящем набалдашнике трости, предательски задрожали. Тяжелым шагом командора старик решительно направился прямо к скамейке.
- Разрешите?
- Чего ж не разрешить? Не куплено. – Не отрываясь от спиц, ответила женщина. Мельком глянула на прохожего: «Ого! Профиль Ивана Грозного, не меньше».
- Ваши? – Кивнул в сторону детей старик.
- Мои. Страсть, какие непоседы...
Старик откинулся на спинку скамейки, ушел взглядом в свое прошлое:
- Помню, после войны мы тоже здесь в прятки играли. Руины кругом. Днем со взрослыми разгребали завалы, а вечером наденем тельняшки, перешитые из старых отцовских, и бежим играть в прятки да в войнушку. Типа «морская пехота». Нас так и звали - «малолетние морпехи в полосатых доспехах». Или просто «полосатики».
- Удивили. Да кто ж тогда из детворы в войнушку не играл? «Декорации» - натуральные. «Актеры» - с опытом пережитых бомбежек. Словом, «кино и немцы».
Неволин оживился:
- А нас было трое друзей: Санька, Анька и я, Севка. Заводилой во всех играх была, не поверите, Анька, боевая дочь командира подводной лодки. Она безотлучно носила отцовскую пилотку и вообще была самой ловкой. Голос такой громкий, командирский. Санька – тот из интеллигентной семьи, вежливый, мягкий. Ну, какой из него командир? А я рос импульсивным, но нерешительным пацаном. Родители погибли во время бомбежки, я и замкнулся. Во мне всегда сидело чувство страха, будто я сделаю что-то не так. И всем будет плохо, а мне стыдно. Так что командир из меня никудышный.
- Чтоб пацанами девчонка командовала? Быть того не может.
- Представьте себе. Еще и младше была. Ну, вот. Как - то раз играем себе. Анка считалку кричит:
«Вышел немец из тумана,
Вынул ножик из кармана.
Буду резать, буду бить,
Выходи, тебе водить!»
Разбежаться не успели. Какой-то дядя военный мимо проходил, остановился и говорит: «Эх, братцы - кролики. Война-то кончилась, а вы все про немчуру проклятую вспоминаете. У вашего города такая славная история. А вот отстроится, будет еще краше». Спросил моё имя и просиял: «Ну, вот видишь? Сева в честь Севастополя!» Потом присел на разбитую плиту, вынул из планшета лист бумаги, карандаш, начал что-то писать. Писателем приезжим оказался. И стихи умел складывать. Так что, вскоре мы с ним уже учили новую считалку.
«Один Сева и сто Поль
Вышли к морю всей толпой,
Стали жить да поживать,
«Ахтияром» город звать.
Женщина внимательно слушала, не поднимая от вязания глаз. И неожиданно в тон ему продолжила:
Но пришла Екатерина,
Изменилась вся картина.
Имя новое дала,
«Севастополь» назвала.
Оба удивленно посмотрели друг на друга. Вязальные спицы звякнули о крышку стола. Ладони нечаянных знакомых зависли в простеньком жесте считалки:
Всех врагов велела бить…
Выходи, тебе водить!»
- Анка?!
- Кабарга?! Ты, что ли?
- Я.… Господи, как я рад. – Он бережно обнял ее, трижды расцеловал и заговорил скороговоркой, словно боялся не успеть. - Вот в родной город приехал. Считай, почти тридцать лет не был. А тут такое! Крым с Севастополем в Россию вернулись.
- Стало быть, уже приезжал. А что ж друзей не навестил тридцать-то лет назад?
- Да проездом был. Могилки родительские поправил и стал справки наводить. Барак, в котором мы жили, давно снесли. Жильцы новых домов о вас ничего не знали. Твою фамилию я помнил, а вот Санькину запамятовал. Не то Кашинский, не то Ряшенский…
- Вёшенский. Ну да, пустые хлопоты. – Анна поправила шляпку и смешливо глянула поверх очков. – Все равно, как подошло время, сменила фамилию на мужнюю.
- Прости, не учел. А что Санька? Живой?
- Живой. Вот только чуть хромает с тех пор. Помнишь?
- Такое забудешь… Но ведь я не нарочно тогда. Кто знал, что за грудой мусора, где он спрятался, такая глубокая воронка? Еще и с прутьями арматуры.
- Да ладно, не кори себя. Хотя, если честно, мог бы и не орать «Хенде хох!». Он от неожиданности оступился.
- Так сами заставляли немца играть. Чтоб взаправду было. Ох, и перетрусил я, когда увидел кровищу на его ноге…. От страха и в воронку бросился на помощь.
- Всё обошлось.
- А все равно эту вину, Аннушка, я потом всю жизнь на себе тащил, как тогда Саньку. Он же хотел стать морским офицером. Выходит, я ему не ногу, а жизнь покалечил. Мечту погубил. Зато ты молодец! Не растерялась. От тельняшки рукав оторвала, перевязку сделала, как настоящая военная медсестра.
- Твоя правда. Я когда за Саньком присматривала, поняла, что медицина – это моё. После школы в медицинский поступила. Сам - то как? Тебя ведь дядька в Сибирь сразу увез. И ни слуху, ни духу. Только кличка твоя звериная в памяти и осталась, как приклеилась. И почему Кабарга?
- Я тоже сначала знать не знал, что за зверь такой. Дядька Фадей, когда приехал за мной, сиротой, увидел в первый раз, обомлел. Худющий, головенка на длинной шее маленькая, уши торчком. И сразу: «Ну, кабарга, язви тебя! Тело оленя, морда кенгуру, клыки вампира. Как есть кабарга клыкастая!» Я, разумеется, обиделся. Потому как всегда стеснялся своих зубов и редко улыбался. А он смеется: «Ты не тушуйся, племяш! Кабарга в Сибири - зверь знатный и ценный. Один мускус* золотого самородка стоит. Вот обучу тебя охотничьему делу, и будем мы с тобой кабарожек добывать. Только попикивай!*»
- И что? Обучил?
- Еще как! Я и чифкнуть* не успел. Так охотником - промысловиком и утюжил тайгу всю жизнь.
- Кличка, стало быть, в масть! – Анна взяла колоду в руки. - А давай- ка, мил друг, я тебе пасьянс разложу. Если сойдется, всё и дальше будет хорошо. Ну, загадывай желание. А там уж как карта ляжет…
- Желание? Что в наши годы можно желать, Аннушка, если болячки притаились за каждой кочкой, как те фрицы?
- Полно тебе! Люди говорят: «Болезнь – это здоровая реакция организма на нездоровый образ жизни». Помнишь, как на Сапун-горе гильзы собирали, а нашли пачку папирос? Вы с Санькой тогда первый раз закурили. Небось, так и куришь?
- Что ты! Дядька Фадей мигом отвадил. Чистая дыхалка для охотника, что грудное молоко для младенца. Погоди-ка…. Я сейчас.
В блеклых глазах старика вдруг блеснули озорные огоньки. Завидев, как сидевшая неподалеку цветочница стала собирать свой товар, поспешил к ней.
Анна, улучив минутку, достала мобильник и строго сказала кому-то:
- Быстро сматывай удочки. У нас гости. Кто? Не поверишь! Кабарга! – Тут же спрятала телефон, мило улыбнулась и протянула руки навстречу букетику ярко - красных тюльпанов.
- Вот. Всю жизнь мечтал об этой минуте. – Выдохнул сияющий Неволин и присел рядом, склонив голову к мягкому женскому плечу. Анна смутилась:
- Спасибо, Сева. Ты такой галантный. И не скажешь, что таежный отшельник. Ой, а пасьянс?
Руки Анны механически раскладывали карты тройками в четыре ряда, а глаза примечали неудачный выход тузов. Она нахмурилась, обнаружив, что пасьянс «заперт». То есть, нет ни одного открытого туза, чтобы даже начать. В таком случае обычно тасуют заново. Но она поправила очки, еще раз внимательно глянула на расклад. И застыла, заметив странную деталь: карточные ряды закрывались четырьмя королями. Перед каждым - карта роковой пиковой масти.
Еще один, уже профессиональный, взгляд медика на друга детства, отметил темные круги под глазами, болезненную желтизну лица и мелкое подрагивание длинных узловатых пальцев. От страшной мысли похолодели собственные ладони.
«Вечер, перечеркнутый дождем» - Пел в это время транзистор тревожным, с хрипотцой, голосом Александра Маршала. Словно предсказывал что-то.
- Красиво. – Прислушался Неволин. - Со мной такое случалось не раз, но сказать так выразительно у меня не получилось бы. Все равно, что смотреть на полотно художника-импрессиониста и удивляться, как необычно за пеленой дождя угадывается знакомый пейзаж старинных улочек. Город, перечеркнутый дождем возрождения. Вечер, перечеркнутый дождем воспоминаний. Жизнь, перечеркнутая дождем слез.
- Да вы, батенька, случайно, не писатель?
- Есть грех. Вот на старости лет сподобился. Две книги охотничьих рассказов уже выпустил на волю. Как птиц из грудной клетки.
- Поздравляю. Автограф за тобой. А к нам, стало быть, за морскими рассказами?
- Я скучал по морю. По нашему детству… - И заметив, что Анна задумалась над картами, беззаботно спросил: - Что? Не сходится? Да врут твои карты, Аннушка. Бог с ним, с пасьянсом! Зябко стало. – Он приподнял воротник и посмотрел в сторону моря. - А у воды и вовсе промозгло. Хорошо, что дождь не торопится. - Скажи, это не твои сорванцы крутятся возле вон того рыбака?
- Они самые. А рыбака кличут Барабулькин - Вёшенский. Только у барабульки длинные усы на нижней челюсти, а у Вёшенского – на верхней. Ой, Сева, он столько этой султанки - барабульки натаскал за свою жизнь! Правнуки его обожают. – Легкая ирония, однако, не скрыла теплого чувства, и Анна сразу построжела. - И правда, холодает. Апрель нынче, как капризная барышня.
Она быстро сгребла карты, собрала в сумку вязанье, выключила и уложила на мягкую пряжу старенький транзистор.
Неволин, вдруг догадавшись о чем-то, поднял лохматую бровь и, как в детской считалке, показал длинным пальцем сначала на Анну, потом на пирс. От этой догадки на его лице нарисовалась глуповатая улыбка. Анна смущенно и утвердительно кивнула в ответ. Старик не выдержал, резко поднялся, громко крякнул в кулак, выкинул вперед трость и направился к рыбакам.
Анна, чисто по-женски поджав губы, прошептала жалеючи: «Какая Кабарга? Кащей Кащеем»…
Крикнула вслед:
- А ты где остановился, Сева?
- В отеле. - На ходу ответил тот.
- Никаких отелей. К нам. Только к нам!
Неволин повернулся и приложил вытянутую ладонь к шляпе.
- Слушаюсь, товарищ командир!
Сам себе сказал «Вольно!» и мягко заметил: «Ну, ничуть не изменилась!» Как заправский жонглер, изящно крутанул тросточкой и зашагал к морю широкими командорскими шагами.
* * *
Глава вторая: Саня
Тем временем Аннушкина «артель» в спешке собирала нехитрый рыбацкий реквизит. Сам Барабулькин - Вёшенский, седой крепыш среднего роста, доставал из воды садок с рыбой.
И тут произошло неожиданное: когда он наклонился, из оттопыренного кармана куртки выскользнул мобильный телефон и полетел прямо в воду. Желание поймать его на лету обернулось неловким падением вслед и самого рыбака, и всего улова. Дети закричали, побежали за бабой Аней. Кабарга, не раздумывая, бросился на пирс. Швырнул в сторону трость и шляпу, снимая на ходу плащ, нырнул в холодную морскую купель.
Рыбаки, побросав удилища, сгрудились у места падения. Завидев через минуту головы спасителя и спасенного, громко радовались и тянули руки. Сообща вытащили обоих, усадили рядом. Одни несли запасную одежду, другие отсыпали в пакет рыбешку от своего улова. Самый догадливый сунул в руки фляжку с водкой, для сугреву.
Сева отпил глоток и протянул горячительное другу. На миг оба встретились холодными взглядами.
- Службу спасения престарелых открывателей купального сезона вызывали? – Намеренно строго спросил Неволин.
- А как же! Не люблю пить в одиночку. – С вызовом просипел в ответ Вёшенский, рывком отнял флягу и опрокинул изрядную порцию спиртного.
Сева виновато пожал дрожащими плечами.
- Извини, мобильник не удалось спасти. Ты не будешь возражать, если русалки попользуются плодами наземной цивилизации?
- Не буду. Лишь бы Анна не узнала. У неё не забалуешь. Начнут трезвонить, всем хвосты пообрывает... И нам тоже.
- Ну, здравствуй, Саня.
- Здоровей видали, Кабарга.
Они обнялись, два мокрых тюленя, выползших на сухое лежбище, чтобы отогреться под солнцем. Но главный источник тепла, как назло, окончательно спрятался в серое месиво туч. И Сева, теснее прижавшись к другу, пафосно процитировал:
- Ничто так не греет человека, как человеческое тепло…. Еще по одной?
Подбежала перепуганная Анна, держа в руках подобранные по дороге вещи. Без слов укрыла Севу плащом, на голову Сани нахлобучила Севину черную шляпу, а себе оставила трость. На всякий случай.
- Спасибо, Аннушка!- Пролепетал, улыбаясь, захмелевший друг детства. – Вот, решил смыть все старые грехи. Свидетели говорят, воду «грел»* красиво, как в детстве! Да и водичка что надо! А Санёк «сушил»* почем зря…
- Врет, таежный пень! - Ткнул его в грудь раскисший от водки Саня и погрозил пальцем. – Представляешь, Анюта, этот вислоухий Кабаржец решил завести шашни с нашими русалками. Мой телефончик подарил…
- Знал бы, что подводная охота столь увлекательна, давно бы пере…ква…ква… квалифицировался.. – Еле выговорил синими от холода губами сибирский охотник.
- Понятно. - Вздохнула Анна. – И, слегка поигрывая тростью, строго скомандовала: - Подъем! Два наряда вне очереди… в баню!
Саня смиренно развел руками:
- Приказы командования не обсуждаются…
***
Глава третья: «Полосатики»
Всё, разумеется, снова обошлось. Жаркая баня с эвкалиптовыми вениками не оставила простуде ни единого шанса. Отогревалась постепенно и душа Севастьяна Неволина, уже встревоженная новой виной…
… Пока забирали вещи в отеле, пока ехали к дому, он всю дорогу выстраивал логическую цепочку причинно - следственных связей этого непонятного и неприятного феномена - комплекса вины, который, казалось, преследовал его по жизни.
«А в Сибири? Дядька Фадей, помню, тоже из - за моей неуклюжести попал на охоте в собственный капкан. Всю войну прошел, легкой контузией отделался. На груди - иконостас, награды за отвагу. На медведя ходил, сто шкур добыл. Лапа от каждого - на стене, словно диплом, свидетельство недюжинной силы и смелости. А тут какой-то примитивный капкан… Ногу, конечно, дядька подлечил, однако после этого далеко в тайгу ходить уже не мог. И вот опять. Ведь если бы Сане не сообщили о моем приезде, тот не стал бы так суетиться, спешить, не потерял бы телефон, а значит, не свалился бы в холодную воду. Что ж я за зверь-то такой? Или порча какая на мне? Всем приношу несчастья»…
- Самобичуешься, Кабарга? – Ехидно спросил Вёшенский, заметив напряженную хмурь на лице друга. – Это что…. Готовься к настоящей порке!
И уже в парилке, поддав на каменку кипяточка и вооружившись двумя горячими пухлыми вениками, отметелил друга по полной.
- Это тебе за «Хенде хох»! Это тебе за «сибирские прятки»! Это тебе за подарки русалкам! – И опрокинув на гостя ушат ледяной колодезной воды, удовлетворенно завершил: - А это тебе, сибирский злыдень, на будущее! Чтоб не пакостил боле.
- Что? Выпустили пар? – Недвусмысленно вопросила Анна, когда они, красные, как вареные раки, ввалились в дом. – Ну, тогда «с легоньким»…. – Оглядев гостя, стеснительно чувствовавшего себя в коротком полосатом халате мужа, поспешила утешить: – Ничего, ничего. Хан Гирей обзавидовался бы. Правда, Зарема сама бы сделала себе «харакири». - И с загадочной улыбкой удалилась в свою горенку.
Распаренные, разморенные друзья развалились в мягких креслах. Сева прикрыл глаза, чувствуя тихую радость в груди.
- Рота, подъем! – Неугомонная Анна шагнула из горенки, держа на вытянутых руках две аккуратно сложенные новенькие тельняшки. – Мальчики, к торжественному параду …товсь! - Вручив тельники, направилась к столу наливать в рюмки, озвучивая свои действия медицинским, но явно неофициальным правилом: «Болезнь у каждого своя – одна на всех анестезия».
Севе тельняшка была коротковата и широковата, но он кое-как заправил ее в спортивные брюки. Вытянулся в струнку всем жилистым торсом.
– Саня, тост! – Подбодрила мужа мать-командирша.
Вёшенский, похожий на довольного кота Матроскина, погладил нежно тельняшку на округлом, явно пивном животике. Обращаясь к ней и только к ней, заурчал ласково:
Полосатая тельняшка!
Тем она и хороша,
Что под ней живет большая
И отважная душа!
В сине-белые полоски
Зашифрованы не зря
Соль земли, родной, неброской,
Синь морей. Семья. Друзья.
Полосатая тельняшка!
Символ Веры и Любви!
Боль - с отвагой и бесстрашьем.
Жизнь - как в храме на крови.
Полосатая тельняшка -
Мой по жизни оберег.
Даже если будет тяжко,
Проживу достойно век…
- Ну, за встречу, «полосатики»!
Дружно звякнули застольные «склянки».
- Очень душевно… – Не сказал, а как-то прохрипел Сева. Так обожгли разом горилка и стихи о тельняшке. – Спиши слова, усатый - полосатый.
- А зачем? Я тебе сборничек подарю. С автографом. – Снова удивил Вёшенский . - Или ты думаешь, что только суровая тайга вдохновляет на литературные подвиги? Отнюдь. Даже на примитивной рыбалке, Сева, можно выудить фантастическую идею сюжета. Вот как сегодня, к примеру. И вообще, как говорил Гёте: «Вдохновение – это та селедка, которую можно засолить на многие годы». За вдохновение?
Винное застолье впечатлило сибиряка разнообразием и вкусом местных наливок. А домашняя еда - финская уха на молоке, вареники с вишней, жареха из свежего улова, куча салатов, ароматные компоты - вернула гостю чувство семейного уюта, утраченного с потерей любимой жены. Так и хотелось отложить «кусочки» счастья про запас, в дальние закрома души. Чтобы хватило надолго, до конца дней своих…
Вскоре эмоции детей преклонного возраста стали зашкаливать. Они перепели все песни о Севастополе, о самом синем в мире Черном море. Между песнями и тостами Анна успевала рассказывать о Сане, учителе литературы по профессии. Саня, тепло глядя на Аню, бывшую в звании полковника медицинской службы, не без гордости вспоминал случаи из ее практики в морском госпитале. Оба, наперебой, говорили о детях, внуках и правнуках.
И Сева жадно впитывал каждое слово, утоляя голод прожитых без друзей долгих отшельнических лет. О себе говорил мало и скупо: охотничал, женился, сын и невестка – инженеры лесхоза, внук – курсант морского училища. Так что, у них вокруг море тайги, а внук потянулся к настоящему морю искать свой путь в жизни там, за туманами. И сама собой полилась щемящая «ЛЮБЭшная» песня. На фразе «… и улыбнемся, и детей к груди прижмем» Неволин вдруг замолчал, потянулся к стакану с водой, улыбнулся через силу:
- Что-то в горле пересохло…
* * *
Глава четвертая: Охотничьи тайны
Ближе к вечеру, убедившись, что дождь, эта долго ожидаемая неприятность, прошел стороной, обитатели домика у моря перебрались в цветущий сад - пить чай в уютной беседке.
Кабаргу тут же атаковали правнуки Вёшенских, уговаривая поиграть с ними в «Море волнуется, раз…». И Сева, с виду грозный Кащей из страшной сказки, расплылся в добродушной улыбке и с удовольствием встал в круг. Он настолько смешно изображал морские фигуры, что друзья, наблюдавшие любительский театр, искренне порадовались: наконец-то из него выскочил тот самый чертик, пацан из далекого послевоенного детства.
Угомонившись, дети устроили «кучу малу» сибирскому деду, повалив его на крыльце и требуя за проигрыш фант - рассказ об охоте. Кабарга набрал в легкие воздуха, будто втянул в себя смолистый дух далекой сибирской тайги. С азартом, с какой-то особой детективной интонацией начал раскрывать детям маленькие охотничьи тайны.
- Охота – это как игра в прятки. На глухаря идешь тихо, след в след с другим охотником. Не дай бог ветка хрустнет! Идешь, когда глухарь токует. Он тогда глохнет. Замолчал - и ты замираешь. Иначе к глухарю близко не подойдешь, услышит и улетит. А для кабарги, дети, свои хитрости. Здесь ловкость нужна и особый навык ходить по россыпям и утесам медленно, осторожно разглядывая каждый камешек, каждый кустик — не стоит ли где-нибудь, притаившись, кабарга. Бывает, увидит охотника, заляжет меж камнями и плитами, думая, что человек ее не видит и потому пройдет мимо. И точно, примешь ее за камень – непременно пройдешь. А она – прыг, и была такова. Потом пищиком ее вызываешь. Где-то у меня в кармане был…. Вот смотрите, это и есть пищик. Из бересты. Попробуйте. Нежненько надо, чтобы не напугать. Итак, я – кабарга. Вы – охотники. Разбежались?
Дети прятались меж деревьев, дули в пикульки, смеялись и не обращали никакого внимания на новые попытки непогоды загнать их обратно в дом.
Словно почувствовав свое бессилие, природа окончательно сдалась, замерла и одарила вечернее побережье стойким безветрием. Затем беспечно уронила остатки солнца в угрюмое море и неуклюже размазала на щекастом горизонте стыдливый румянец заката.
- А знаешь, Саня, - тихо сказала Анна супругу, - говорят, человека, живущего вдали от родных мест, перед смертью непременно тянет на родину.
- Ты к чему это, Аннушка?
- Ох, не соврали карты! Думаю, Кабарга с родным городом приехал попрощаться. Что - то с ним неладно. Наверняка серьезные проблемы со здоровьем.
- С нами-то чего в прятки играть?
- Не хочет «грузить». – Пожала плечами Анна.- А знаешь что? Пусть поживет у нас месяц – другой с праздником в душе. Погляди на него, за один день помолодел лет на десять…
- А если бы не носился с комплексом вины, был бы еще моложе. – Прищурился Вёшенский и, расправив усы, проворчал: - Видите ли, он не хочет нас грузить. Ну, так мы его загрузим. Без пищика запищит.
- Правильно, Барабулькин. Завтра возвращаются из Египта родители «мелких», и мы свободны. И вообще, куда он денется с подводной лодки … без моего приказа?
***
Глава пятая: Петро
На следующее утро, прочитав программу – минимум культурных мероприятий, предложенную Анной на месяц вперед, Вешенский одобрил «документ» единолично и вручил его Севе. Неволин сидел в кресле-качалке возле беседки, наслаждаясь безоблачным, как и его настроение, утром. Бегло пробежал по пунктам, немало удивился и попытался что-то возразить. Но Саня был начеку. Он деликатно отобрал бумагу и строго заметил:
- Прения отменяются. Неволин, ты в «неволе» на весь означенный срок. «УДО»* возможно, но при особых обстоятельствах и при отличном поведении. – Тут же подобрев и почесав затылок, быстро переключился на другую проблему: - Вот только «жигана» надо подшаманить. Я позвоню сейчас «профиндею».- И, набирая на ходу номер, пошел открывать гараж.
Анна, заметив недоумение на лице Кабарги, улыбнулась:
- Сева, ну честно, поживи, развейся, подыши воздухом родины. Веришь ли, рядом с тобой и у нас второе дыхание открылось. Когда еще свидимся? - Не ожидая ответа, дипломатично перевела разговор на последнюю фразу: - А «жиганом» Саня своего «жигуленка» кличет. Сыплется, старый, много «ворует» из семейной казны. «Профиндеем» соседа зовет. Тот не обижается. Петро действительно большой профи по части автодела. Вся округа к нему обращается, если что. Ну, и за работу берет соответственно. Правда, последнее время не видели его. Говорят, срочно взял отпуск и уехал куда-то.
- Сейчас будет! - Издали крикнул Саня.
- Вернулся, значит. – Анна положила мягкую ладонь на руку Неволина и озорно предложила. - Ну что, Сева, ударим автопробегом по крымскому брегу? Чем не повод поискать темы для морских рассказов?
Сева не успел ответить. Вдоль сетчатого забора замаячила мужская фигура, и Анна тут же переключилась:
- А вот и он! Здравия желаю, Петро!
- И вам здравия до неприличности при любой наличности! Я слышал, у вас гость из Сибири? – Вежливо раскланялся у калитки сосед, худенький, если не сказать плоский, мужичок лет сорока пяти, в синей робе и с чемоданчиком в руке. - Разрешите войти, товарищ полковник?
- Входи, АвтоАйболит, не стесняйся. – Махнула ему приветливо Анна и, заметив пластырь на шее, усмехнулась: - Что? Бандитская пуля?
- Та пустяки, товарищ полковник! Оса укусила.
Анна наклонилась к Севе и прошептала. – Ну, держись, политика…
Анна знала, что говорила. Едва Вёшенский выкатил машину, Петро распахнул свой чемоданчик с инструментами и одновременно «двери» политического клуба. Трое друзей осознали: вчерашний день был настолько переполнен желанием больше узнать друг о друге, что политика просто не успела вписаться в общение. И вот вам компенсация.
- Вы спрашиваете меня, почему на референдуме такой высокий процент за Россию? – Петро поднял капот и заглянул внутрь, будто искал там ответ. - Таки отвечаю. У нас, костоправов, есть такое понятие "развал – схождение». Или проще "сход - развал". Что, по сути, есть регулирование углов наклона и поворота колес в двух плоскостях - вертикальной, называемой "развалом", и горизонтальной, то есть, "схождением". В точности так и во власти. Один к одному. Так вот что я, простой автослесарь, скажу вам: народ устал жить на развалинах. Сами посудите! Ваше поколение родилось на развалинах войны. Затем развалилась «вертикаль» СССР. Крым с Севастополем вообще выпали по дороге, как лишние детали. Теперь на наших глазах разваливается Украина. Сыплется, Саня, как твой жигуль без должного ухода и крепкой водительской руки.
Сосед ловко сел за руль, включил зажигание:
- Тю, сцепление тоже барахлит. Смекаешь?
Вешенский попытался вставить свое слово в монолог профи, но Петро уже вошел в раж:
- И не возражай! Пойми, народ Крыма решил отрегулировать свою жизнь сам, найти правильный угол наклона и повернуть колеса машины власти в нужную сторону. Спасибо России! Вовремя подобрала потерянное. Хотя всё не так просто…
Петро заглушил мотор и сам спросил Вёшенского:
- Помнишь, Саня, ты рассказывал, что твой коллега по школе как раз в это время у родственников в Питере гостил? По телику программу Владимира Соловьева смотрел о присоединении Крыма. Вы не видели? – Обернулся к сибиряку.
Неволин покачал головой:
- Увы, обстоятельства не позволили.
- Жаль. Таки интересный момент! Расскажи, Сань. – Снисходительно уступил «микрофон» Петро. – Тебе сподобнее. Напомни, как там у Тютчева? - И нырнул под днище машины.
Вёшенский улыбнулся: «Ловко увильнул!» И начал издалека:
- В те давние, давние времена, когда князь Горчаков блестяще решил задачу по присоединению Крыма к России, поэт Тютчев посвятил ему восторженные стихи. Так вот. Один из депутатов в программе Соловьева на волне нынешней эйфории прочел их в честь Путина.
Да, вы сдержали ваше слово:
Не двинув пушки, ни рубля,
В свои права вступает снова
Родная русская земля.
И нам завещанное море
Опять свободною волной,
О кратком позабыв позоре,
Лобзает берег свой родной.
Счастлив в наш век, кому победа
Далась не кровью, а умом,
Счастлив, кто точку Архимеда
Умел сыскать в себе самом,-
Кто, полный бодрого терпенья,
Расчет с отвагой совмещал -
То сдерживал свои стремленья,
То своевременно дерзал…
- Стоп, Саня! – Вынырнул Петро - А? Каково? Маневр один в один! - И вытирая ветошью руки, нахмурился. – Но вот ведь какая фишка. Депутат прочитал стихотворение умного поэта… не до конца. Саня, озвучь!
И Вёшенский, выполняя волю самозваного режиссера, процитировал до конца:
Но кончено ль противоборство?
И как могучий ваш рычаг
Осилит в умниках упорство
И бессознательность в глупцах?
- Вот! – Петро потряс в воздухе гаечным ключом. - Поэт предупреждает: не все так просто. А нашему депутату, видать, не очень- то хотелось портить впечатление. Типа думать на два шага вперед – это уже другая тема. А зря. - Петро ходил вокруг машины, осматривал, обнюхивал, обстукивал. - Да, эффект неожиданности сработал. Но кто сказал, что с этим смирятся правые радикалы и тем более заграница? Вот так возьмут и просто откажутся испить водицы из чужой криницы? - Костоправ вытер ветошью руки и вздохнул: - Так что надо быть готовыми ко всему. Эйфория пройдет, как только на новой дороге появятся первые ямы и колдобины.
Петро замолчал, разглядывая себя в зеркало заднего вида - не испачкался ли? И Анна тут же воспользовалась паузой:
- Ну, это мы как-нибудь перебедуем. Два десятка лет жили, как больные в гипсе. Слава Богу, вздохнули свободно. А давайте-ка, я организую вам чаёк! Диагностика легче пойдет. Мойте руки и в беседку.
- Та, в принципе, все понятно. - Несколько стушевался Петро. – Я завтра на автотучу* сгоняю, куплю, что надо по мелочи. Заменим. Подтянем. Подкрутим. А от чая не откажусь. Вареньице у вас, товарищ полковник, отменное. И гость дюже разговорчивый…
Неволин промолчал и даже не поднял глаз на Петро.
За чаем сожаления Вёшенского о событиях в Киеве, националистах, войне на юго- востоке Украины, вызвали новую дискуссию и новые переживания..
- Вирус – страшная штука! – Покачала головой Анна. – А вирус национализма, что разбудили на западе Украины – страшнее не придумаешь. Но мы - то другие. У нас сильнейшая прививка на века.
- Я вас умоляю! Конечно, другие! Без вариантов! – Петро снова перехватил «микрофон» и сыпал своими аргументами без остановки. – Согласитесь, мы все - дети коммуналок. Что Россия, что Украина, что Крым, что наш Севастополь, да любой другой город – все испокон веков малые и большие национальные коммуналки. Вот у тебя, Вёшенский, глубокие польские корни, а старики твои – русские. У меня родители - одесситы. Таки там такой компот! Анна Ивановна, как мне помнится, – дочь от брака русского офицера и красавицы - татарочки, что не помешало им прожить в любви и согласии всю свою жизнь, а родственникам – в почтении и искренней дружбе. Разумный принцип коммуналки один: уважать друг друга, несмотря на разрез глаз, цвет лица и записи в паспорте в строке «национальность». Это, как правила дорожного движения. Когда все равны перед ними, то и на дороге порядок. А эти «баяны»* на красный свет поперли, беспредельщики…
- А ещё уголовники, бандиты, мародеры… - В тон ему дополнил Вешенский. – И вообще, марионетки, мелкая сошка для временной грязной работы. Все отлично понимают, что «кукловоды» спрятались за ширмой собственных геополитических интересов. Известная игра в политические прятки! И сценарий обкатан не единожды в «военных театрах» других стран. Но ведь Украина – не другие. Это же братья –славяне. Знаете, как вот тут больно? - Вёшенский показал на сердце и затих.
Неволин, молчавший всё это время, неожиданно продолжил разговор:
- В марте это было. Я перед тем, как сюда приехать, побывал в Хакасии. Решил по пути заехать к двоюродной сестре, что замужем за профессором института, хакасом по национальности. Как-то гуляем по Абакану и вдруг слышим украинскую песню. Подходим к перекрестку улиц Пушкина и Шевченко. Заметьте, русского и украинского поэтов, что само по себе для славян символично. Видим, люди собрались у мемориальной доски Тараса Шевченко. Цветы возлагают, речи восторженные говорят в честь 200-летия со дня его рождения. С упоением стихи Кобзаря читают. Недоумевают, почему на его родине бушует оголтелый бандеровский Майдан, а не праздничный митинг во славу великого поэта? А мы смотрели и думали то же самое: где-то в далекой Хакасии чествуют украинского поэта, а на его родине в это время славят бандита Бандеру и… Вот такая история с географией и литературой тоже.
Вёшенский, разумеется, ответил:
- Почему? Наверное, потому, что еще в своё время Кобзарь сказал в поэме «И мертвым, и живым…»
Добралась Украина
До самого края,
Хуже ляха свои дети
Её распинают,
Вместо пива праведную
Кровь из ребер точат:
Просветить хотят сыночки
У матери очи
Современными огнями,
Чтобы шла за веком,
За Европою слепой
Бедная калека…
Вёшенский развел руками, с силой хлопнул ладонями по коленкам:
- Вот так-то! Дальнозоркость поэта, как видите, не на руку близоруким майдановцам. А знаете, что самое страшное, друзья? На этой дикой войне страдают, погибают ни в чем не повинные обычные люди. И среди них дети. Вот в чем трагедия…
Неволин помрачнел. Увидев, что Петро достал сигареты, жестом попросил одну себе, и оба вышли из беседки.
Анна всполошилась:
- Ты же не куришь, Кабарга!
- Я только одну, Аннушка. – Успокоил Неволин. - Муторно мне что - то…
***
Глава шестая: Ночной снайпер
Петро поднес зажигалку Севе.
– Давно оттуда? – И, не ожидая ответа, заговорил приглушенным голосом. - А я узнал тебя, Кабарга. Всего - то раз пришлось встретиться, ночку подружить, а запомнил, считай, на всю жизнь.
- И я тебя узнал, Петро. Ночка была та еще…
Помолчали.
Оба, словно отмотав киноленту назад, вспоминали, каждый по-своему, ту жуткую ночь, когда они случайно столкнулись у блокпоста самообороны. Кабарга, снайпер-одиночка, возвращался с «охоты» пополнить боезапас из схрона, припрятанного в ближней лесополосе. Петро, «волонтер на все руки», раздобыв где-то два «калаша» и «оптику», спешил обрадовать своей добычей безоружных добровольцев блокпоста. И оба замерли по разные стороны дороги. Ни постовых, ни отблесков костра. Мертвая тишина.
Вдруг в свете луны проявилась серая тень Пули. Приблудившийся здесь недавно уличный пёс, медленно и как-то потерянно ходил между телами поголовно вырезанных бойцов. Облизывал, обнюхивал застывшие лица, надеясь найти живых. Но, отчаявшись, сел возле еще теплых углей кострища и горько завыл, оплакивая по-своему, по-собачьи, всех разом.
Почуяв человека, пес бросился с радостным лаем сначала к одному, потом к другому, признавая своих. Свои познакомились накоротке, уложили тела в ряд, и, убедившись, что раненых нет, сообщили о случившемся по рации в город. Не теряя времени, решили идти вдвоем по теплому следу. Кабарга прихватил «оптику» с прибором ночного видения. Петро – оба «калаша». И уже через полчаса посильного кросса «включили счетчик»: «минус один», «минус два»…
- А бронетранспортер, который мы у этих «быков» угнали, я подлатал мало-мало. – Доложил Петро. - Гвардейскую ленту нарисовал и хотел вместе с тобой, торжественно так, ополченцам передать. Да ты пропал куда-то. Я кого только не спрашивал. А мне в ответ: «Дед – скелет? Ищи – свищи! Снайпер- невидимка! Ходит неслышно, как кошка. И почерк особый: бьет боевиков, как белку, в глаз, и мозги навылет. Ночной кошмар!». Так и я заметил тогда: если «упырь» стоял боком или спиной, ты издавал непонятный писк. Тот оборачивался на звук и получал пулю точно в глаз. И сколько на твоем счетчике, Кабарга?
- Какая разница, Петро? – Скривился Неволин. – Не по мне это, в человека стрелять. Да, они звери, уроды. Ни за что убили моего сына и невестку, гостивших у своих украинских друзей. Убили, походя, просто так. Шутили, пристреливали оружие. И я отомстил, как сумел. Не мог поступить по-другому. Но пойми, Петро, ни моя месть, ни твоя за погибшего брата, ни чья другая, отдельно взятая, войну не остановят. Зверь вышел за флажки. Нужна другая тактика. И трезвые мозги больших политиков.
- Поэтому вернулся?
- И поэтому тоже. Главное - у меня здесь важная встреча. А тут еще нечаянный подарок судьбы - нашлись друзья детства.
- То-то я гляжу, они вокруг тебя круги нарезают, словно раритет обкатывают.
- Славные они. Просьба у меня к тебе, Петро. Им пока ни слова. Отойду малость, сам все расскажу. Прости.
Неволин резко смял недокуренную сигарету и даже не почувствовал ожога.
***
Глава седьмая: Перезагрузка
«Тур не для слабых натур», как метко определила Анна, близился к завершению. Вёшенские исколесили сотни километров, не уставая восторженно рассказывать и показывать Севе достопримечательности других городов Крыма – Феодосии, Керчи, Ялты. И Неволин всё это время оставался послушным и благодарным туристом, понимая и искренне принимая желание друзей растормошить, развлечь сибирского бирюка, не вылезавшего из тайги столько лет. Получалось неплохо. Он чувствовал по себе – напряжение уходит, но как-то неровно, с перепадами настроения и неожиданной реакцией на происходящее.
Внезапный, но положительный взрыв эмоций случился на фестивале рыбаков в бирюзовом заливе, где Саня «заявился» как ежегодный участник. Азартная «тихая охота» принесла ему призовое место. Участники сдержанно аплодировали призеру. А вот Анна, стоявшая недалеко от судейского столика, не сдержалась, схватила рупор и крикнула: «Ура, Барабулькин!» Лучезарный залив ответил радостным эхом «а…бульк…». Все засмеялись. И тогда природная застенчивость Севы заметно «пошла ко дну». Он перехватил рупор и гаркнул во всю мощь: «Виват, Вёшенский!» Эхо не замедлило с ответом: « ат… ёшкин…». Побережье взорвалось новой волной смеха и бурными аплодисментами.
Севастополь, между тем, жил ожиданием великого праздника, Дня Победы. Народ усыпал берег, с интересом наблюдая репетиционные маневры военных кораблей, величественный заход в Севастопольскую бухту великолепного парусного барка «Крузенштерн», ювелирные тренировочные полеты «русских витязей». Обещалось небывалое зрелище – морской парад, авиашоу и грандиозный салют в честь 70-летия со дня освобождения города от немецких захватчиков.
И этот день наступил. Окатил город гигантской праздничной волной. Всколыхнул, выплеснул наружу глубинные чувства людей, словно поднял со дна случайно затонувшие сокровища.
Неволин всё еще воспринимал происходящее взглядом блудного сына, но уже чувствовал и ощущал события по-новому. С болью и радостью. Искренне и без фанатизма.
Облачившись в белые офицерские мундиры и матросские форменки, сияя блеском орденов и медалей ветеранов, военный порт развернул на ветру Андреевские и Российские стяги и под восторженный гром маршей военных оркестров, торжественным парадом возвращался в строй городов-героев России.
Морской форпост, не раз испытанный на прочность крутыми штормами истории, вновь заступал на вахту служения родному Отечеству.
«Господи! Этот город нельзя не любить. У него аура защиты высшей степени, ибо горе замуровано в камень, ибо счастье плещет негой волны».
И вдруг вечером резкий перепад настроения, невероятный раздрай чувств. С минуту на минуту сумрачное небо взорвется праздничным салютом, а Неволин никак не мог заставить себя настроиться на новую жизнерадостную ноту. Всё вглядывался в тонкую линейку кораблей на рейде, расцвеченных нитками электрического жемчуга. Выискивал в этой обнадеживающей синусоиде что-то очень важное только для него одного.
Но когда впервые громыхнуло, а сумрачную вуаль ночного неба прорвали разноцветные россыпи звездного фейерверка, Неволин вздрогнул и закрыл глаза. Ему стало жутко. Он ясно представил, как там, в траурном небе над украинскими городами и селами, беснуется сейчас другая огненная феерия - дьявольская пляска смерти…
***
Глава восьмая: «Крутого посола волна»...
- Я могу внести коррективы в наши планы на сегодня? – Вежливо внедрился в спор друзей Севастьян Неволин.
Бурное обсуждение мероприятий на 10 мая началось в беседке за утренним чаем и продолжалось уже второй час.
- Что ты предлагаешь? – Вместе спросили Анна и Саня, не видя выхода из тупикового спора.
- Можно лоцманом сегодня побуду я? Ты не возражаешь, Аннушка?
- Разумеется, нет. – Заинтригованная Анна отложила в сторону потрепанный листочек и внимательно пригляделась к Севе. Но его лицо оставалось непроницаемым, а тон спокойным и вежливым.
- Тогда вперед! На Манзовку!
- Куда? – Не понял Саня.
- Да это приговорка такая у дальневосточных партизан. Седлай коня, Саня. Едем на Приморский бульвар.
Уже через полчаса легкая на подъем троица пенсионеров медленно «плыла» вдоль стоянки парусных судов. Дух захватывало от одного взгляда на «летучих голландцев» из прошлого. Ощущение было взбалмошно детское. Словно где-то внутри, в самом потаенном месте памяти взорвался старый снаряд времен флибустьеров и рассыпался осколками романтических приключений книжных героев. Эх, кто из нас в ранней юности не перевоплощался в «морских волков», отважных капитанов, даже просто в пиратов, чтобы преодолеть все испытания и найти свой «остров сокровищ»?
Другое ощущение было прямо противоположным. Рядом с этой громадной, ладно скроенной и величественной парусной посудиной, невольно чувствуешь себя мелкой букашкой, случайно присевшей на борт и дрожащей от страха: один хлопок паруса, и тебя как не бывало. Восторг и трепет!
Сева остановился у трапа красавца «Крузенштерна», открытого в этот день для посещения. Вёшенские переглянулись, предполагая всего лишь желание Севы пройтись по палубе легендарного парусника, и с радостью влились в ручеек экскурсантов. Но Сева не шелохнулся и всё напряженнее вглядывался вверх. И только когда у борта появилась фигура юного курсанта, отчаянно размахивающего руками, он ожил, ответил на приветствие и присоединился к друзьям, ничего не объясняя и отнекиваясь от назойливых вопросов.
Двадцатилетний юноша, на вид суровый и волевой, из тех, кто со знанием дела песенно говорят о себе: «мы обветрены, мы просолены, нам шторма нипочем», - крепко обнял деда, едва сдерживающего слёзы. Оба развернулись к Вёшенским, и сразу обнаружилось поразительное внешнее сходство старого и малого. Но если бы те пригляделись внимательней, непременно заметили бы и другое - как одинаково слезы радости деда и внука застил горький туман скрытой от глаз посторонних общей беды… Не заметили, слава Богу.
- Знакомьтесь, Сева – младший. – Простенько представил внука Неволин. – Знакомься, Сева, мои друзья детства – Анна и Александр Вёшенские. – И пока шли дежурные рукопожатия, нетерпеливо спросил: – Увольнительную дали?
Внук утвердительно кивнул.
- Но сначала экскурсия по судну. Я буду вашим гидом.
Для Неволина это было уже неважно. Но он понимал внука. Не только из вежливости предложил тот услуги экскурсовода. Полчаса отвлеченной беседы давали ему шанс взять себя в руки, унять закипевшее в объятиях деда чувство невосполнимой утраты.
«Держись, мой мальчик, – шептал про себя дед, наблюдая, как тот старался выглядеть спокойным и уверенным. – Ты справишься, я знаю. За твоими плечами десятки километров непроходимой тайги, сотни миль морской кругосветки, трудные победы в парусных регатах… Я понимаю, что этот переход в Севастополь был для тебя самым трудным, и волна за бортом оказалась самого крутого посола. Держись, Севушка. Надо жить. Твоя последняя пристань еще далеко»…
- А теперь к родителям, пожалуйста. – Мягко тронул за плечо Вёшенского Сева – старший, когда Анна, он и внук загрузились в машину. – Только по пути купим цветы.
- Конечно, конечно. - Саня послушно включил зажигание. – Святое дело, Сева.
Желание деда свозить внука поклониться прабабушке и прадедушке выглядело вполне логичным. Анна тоже его поддержала, сразу уняв свои восторги по поводу впечатлений от экскурсии. Но ни Анна, ни Саня не могли предположить, что их ожидало.
Подходя к могилкам, Неволин вручил цветы внуку и пропустил вперед. Сева- младший сделал шаг и вдруг положил цветы на свежие могилы рядом. И не выдержал, рухнул на могилу матери, дав волю слезам.
Вёшенские гнетуще молчали. Было отчего. Они не понимали, как, почему здесь всего два месяца назад похоронены сын и невестка их друга? Откуда взял он силы держать в себе такое горе? И всё это время они наивно думали, что его молчаливость и подавленность – не иначе, как глубоко засевший в душу детский комплекс вины, или неведомая болезнь.
- Боже мой! Сева, прости нас. – Прошептала сквозь слезы Анна. – Мы такие глупые…
- Что ты, Аннушка! – Погладил ее руку Неволин. - Это вы меня простите, что въехал к вам со своими бедами. Я всё расскажу…
Он подошел к могиле сына, и, достав из кармана берестяной пищик, положил его рядом с цветами.
- Спите спокойно, дети. Я отомстил, как мог…
***
Эпилог:
Этим же вечером барк «Крузенштерн» отчалил от севастопольского берега, унося Севу-младшего в новые морские дали.
А вскоре поезд увозил старшего Севастьяна Неволина в бескрайние сибирские просторы. Он беззаботно лежал на полке и маялся от безделья. Достал из рюкзака поэтический сборник Сани «И берег ласковый Тавриды». Отметил про себя: «Хорошее название». Открыл титульный лист. Каллиграфическим почерком дружеский автограф:
«Какие цепи мы ни сбросим,
Нам только делается хуже,
Свою тюрьму внутри мы носим,
И клетка вовсе не снаружи».
Ниже комментарий Сани:
«Не я сказал. Умница Губерман. Но я с ним полностью согласен. Ждем тебя и любим».
Неволин улыбнулся и вслух ответил:
- Ты прав, Саня, у каждого внутри своя «тюрьма». Но и путь к свободе у каждого тоже свой».
За окном ночь черкала по стеклу огнями пролетающих станций. Мерно катились колеса, отстукивая детскую считалочку: «Один Сева и сто Поль вышли к морю всей толпой»…
Старик закрыл глаза в полной уверенности, что завтра наступит утро новой жизни. Все-таки, Жизни.
Июнь 2014 г.
……………………………………………………………………………………………
Примечания:
*мускус (животный) - сильно пахнущее вещество, вырабатываемое железами некоторых животных (кабарги, овцебыка, бобра и других);
* попикивать в пищик – приманивать зверя, дуя в пикульку, сделанную из бересты.
*Чифкать -– издавать звук «чи-и-фф», похожий на звук самца кабарги;
*«греть» воду – красиво нырнуть с пирса (местный сленг);
*«сушить» воду – нелепо нырнуть, плюхнуться в воду (местный сленг);
* УДО – условно - досрочное освобождение;
* Биржа - место стоянки грузовиков на 5-м километре: точка продажи "с колес" строительных материалов;
* автотуча – городской авторынок (местный сленг);
*«баяны» - автомобили марки BMW (местный сленг);