(подражание Х. Кортасару)
Поворот, еще поворот. Гранитные плиты стены и пола тускло поблескивают, как на станции метро или в шикарной гостинице. За стеклянными дверями – очередное фойе: стойка ресепшна, искусственные пальмы в больших горшках и еще одни двери в противоположном конце зала, за которыми оказывается коридор, ведущий в следующий холл.
Во всем лабиринте лестниц и залов пусто и тихо. Такая плотная тишина бывает только ночью. Ему известно, что сейчас где-то между половиной первого и двумя часами утра – известно несмотря на то, что в претенциозных фойе отсутствуют циферблаты, по которым можно было бы сориентироваться во времени, и окна, через которые в это многослойное здание попадал бы солнечный или лунный свет. Инстинкт, так уверенно подсказывающий, который час, говорит ему и о том, что выхода на балкончик, с которого можно было бы подышать ночной свежестью, полюбоваться небом и тревожно бегущими по нему облаками, посмотреть со своего энного этажа на раскинувшийся внизу город или хотя бы просто на двор Здания, ему не найти, но упрямство и вера в чудо гонят его вперед.
От быстрого шага кажется, что воздух налипает на легкие изнутри, набивается в альвеолы противной желеобразной массой, а на лбу, как при сильном укачивании, выступает холодный пот. В приглушенном свете плафонов между двумя кожаными креслами и пластмассовым ведром с каким-то высоким худосочным растением он замечает небольшую дверь, которая могла бы вести на открытую веранду. Сквозь стеклянные вставки не видно огней следующего помещения: может быть, это признак желанной близости улицы? Тихонько, чтобы не привлечь ничьего внимания (впрочем, чье внимание можно привлечь, все вроде бы жилые комнаты отделены от него анфиладой коридоров и фойе?), он немного отодвигает растение – хоть бы пол днищем нечаянно не поцарапать – и тянет на себя дверную ручку.
Это действительно балкончик. В неярком свете, падающем из оставшегося за спиной холла, угадываются очертания балюстрады, а дальше – только кромешная тьма. Это не улица: обоняние и осязание безошибочно определяют, что потоки воздуха идут из вентиляционной системы, а пространственное чувство и опыт жизни в Здании подсказывают, что балкон всего лишь выходит на широкий двухъярусный зал, по периметру которого, как в театре, идут балкончики и ложи. Наверное, залитый светом, наполненный негромкой инструментальной музыкой и гулом голосов, зал может даже произвести приятное впечатление, напоминая великосветскую гостиную, но сейчас его содержимое – лишь безмолвная темнота, которая, словно серый камень в подземелье Короленко, вытягивает из незваного гостя то ли душу, то ли память. Кажется, еще минуту простоишь в этой густой черноте – и забудешь дорогу в свою комнату, которая все-таки еще есть где-то за десятью поворотами, несколькими лестничными пролетами и мраморными холлами… Комната есть (есть в ней и смятая постель, пока еще ждущая хозяина, есть и рабочий стол, и книги… и чье-то тепло да какие-то остатки чая в кружке), но с каждым мгновением вспомнить обратный путь становится все труднее.
Единственный шанс на спасение – немедленно вырваться из бархатных лап пантеры-темноты, как можно плотнее прикрыть за собой дверь (и на всякий случай подвинуть растение на место), пощуриться немного на горящие в полнакала плафоны – они на самом деле светят все слабее или так кажется с перепугу? – и медленно восстанавливать в голове ломаные звенья коридоров, ведущих домой… А потом брести почти на ощупь, с усилием вспоминая мягкость ковра под ногами (да, кажется, какой-то ковер был в одном из последних залов) и количество идущих подряд левых, то есть уже правых, поворотов, чувствовать, как крепнет уверенность в правильности выбранного направления, и знать наверняка, что вот-вот покажутся знакомый придверный коврик и ненужная кнопка звонка.
А может, надо было остаться, поддавшись расслабляющему воздействию черного бархата – хотя бы для разнообразия... Ведь неспроста, чем дольше стоишь на балконе, тем отчетливее становятся острые нездешние запахи и чей-то дикий хохот…
Впрочем, не факт, что, даже оставшись в том зале, ты не проснулся бы наутро в своей смятой постели, больше обычного страдая от разбитости и смутных воспоминаний об оцепеняющем кошмаре, о бесшумном шаге, стальных когтях и желтых зрачках хищника, забавляющегося твоим страхом.
Жизнь в Здании не так уж плоха, если не выходить ночью из своей комнаты.