Вещий сон
Вещий сон мне приснился давно, поздней осенью 2012 года. Я хотел его записать, но было недосуг. А сон всё не сбывался, зато воспринимался всё более серьезно. Каждый его элемент ощущался как пророчество. Сны бывают самые разные – вздорные, навеянные дурной погодой, навязчивые, умные, красочные. Но вещие сны приходили ко мне крайне редко и оставляли меня всегда в недоумении. Я много думал над проблемой и пришел к выводу, что вещие сны могут выглядеть фантастическими, как похождения Синдбада-морехода. Важна не реальность деталей, а сопутствующие ощущения, складывающиеся в весть – сон-то вещий. Вам может присниться таблица Менделеева или теория относительности, но это будет набор фактов, а не откровение. Вы можете лететь на ковре-самолете и пить кока-колу из рога изобилия, но, если есть сопутствующие ощущения, кока-кола из рога изобилия станет божественным откровением и зашифрованным смыслом, без сопутствующих ощущений кока-кола во сне останется обычной кока-колой, прихотью личной фантазии. Фантазию спецы по сновидению легко могут заменять во сне на минералку, чашечку кофе или бокал шампанского. Замена приятна и позволительна, в вещем сне положение обратное, каждая деталь важна и обмену не подлежит. Именно поэтому я решил честно рассказать сон без тех деталей и украшений, которые теперь стали бы разумным пояснением. Начинаю.
Во сне я проснулся, поскольку давно привык видеть странные сны, как я во сне засыпаю, что-то делаю, потом снова засыпаю и снова что-то делаю вплоть до реального пробуждения. Проснулся я осенью и сразу ощутил за окном противную осеннюю погоду, моросящий дождь, который уже лили с небольшими перерывами несколько дней, сырость, вызванную привычкой Мосгордумы начинать топить довольно поздно, когда все начинают включать обогреватели и жечь газ. Чувствовал я себя разбитым и уставшим, неспособным понять прошедшие события. Кажется, я приехал с дачи и уже пару недель жил дома в Москве. Теперь оставалось вспомнить причину приезда. Вспомнил, на даче подходил к концу запас продуктов. Я его экономил как мог, собирал грибы. Кажется, часть грибов засолил и засушил и привез в Москву вместе с частью оставшихся продуктов. Теперь все запасы уже в московской квартире подходили к концу. Я мучительно вспоминал и вспомнил, что уехал я на дачу от безработицы. Шла война с Америкой и у меня не было работы. А приехал с дачи по схожей причине – нет работы, нет денег, да и с пяти соток не прокормишься. Приехал наудачу, а удачи не было. Вот в начале войны ситуация была лучше. Появились ученики, желавшие освоить язык противника. Потом их поток начал сокращаться. Ученики даже не хотели заниматься, а хотели уточнить ряд фраз типа, здравствуйте, я друг, не стреляйте, дайте мне визу или сколько стоит ваша виза? У меня был разговор с одной старой знакомой. Она сказала мне, что нужно уметь рекламировать не только себя, но и потребности клиентов. Например, дать объявление, где пояснить свою способность к преподаванию. Мол, не просто научу английскому, но и преподам конкретные важные топики в стиле – мы готовы работать на кухне, я помогу в распределении гуманитарной помощи, заодно обучу разговорам на темы – вам не нужен переводчик или автомеханик? Где обменять доллары на рубли и т.д. Но народ беднел, платил за уроки всё меньше, вместо рублей и продуктов норовил всучить ненужные поддержанные вещи, треснувшие чашки, старые сумки, изношенные сапоги. Причем все уверяли, будто их дары легко продаются на барахолке. Но у меня не было выбора – или бессмысленно торчать на барахолке, или преподавать английский. Времени не было, да и торгаши отказывались брать вещи оптом и за бесценок. Я и уехал на дачу от голода и вернулся назад от голода. Вставать на голодный желудок и заново заваривать спитой чай тоже не хотелось.
Я лежал в постели и думал о том, что напишу сегодня в ЖЖ. Да, мы наступали с самого начала войны. Просто сперва мы наступали где-то под Псковом или Владивостоком, а теперь линия нашего решительного и успешного наступления проходила несколько иначе. Наши войска яростно атаковали американцев под Можайском и Серпуховым, шли вперед под Клином и Рязанью, перехватывали инициативу на востоке под Орехово-Зуево. Тяжело давались нам наши героические победы. Тор-Кралин ушел с первыми отрядами ополченцев жижистов. Воевал под Псковом и пропал без вести. Его недруги говорили, что его отряд был отброшен к Петербургу и уничтожен возле дачного кооператива озеро. Друзья утверждали, что Кралин отступил к Селигеру, пытался как Чапаев переплыть озеро и спастись в Ниловом монастыре. Озеро переплыл, раненый лежал в келье, а теперь партизанит вместе с Беловым-Поткиным. Холмогоров погиб, бросившись под Абрамс со связкой гранат. Вместе с ним погиб некто Никитин, возглавлявший общество Русь. Члены Единой России гибли тысячами, но упорно шли вперед. Отряд лимоновцев атаковал врага в районе Таганрога, Лимонов как Матросов закрыл собой дуло гаубицы. Алексей Волынец вынес остатки его тела из боя, уничтожил из пулемета две рота американских морпехов и пал смертью храбрый. Где-то далеко под Челябинском погиб Эрик Лобах. Он возглавил отряд бойскаутов-нацистов, уничтожил три батальона врага, но его позиции накрыла с воздуха авиация.
Героически сражались наши блоггеры за рубежом. В Германии Витухновская печатала страстные статьи во Франкфуртер-Альгемайне, умоляла немцев распять её на свастике, но спасти родную им по нацистскому духу Россию. Агенты США подстерегли её на выходе из Мюнхенской пивной и сделали с ней нечто настолько ужасное и неописуемое, что её пришлось вывезти в Израиль на лечение. На днях пришла страшная весть от Богемикуса. Константин Крылов выехал из Праги в Брно, чтобы продолжить агитацию. В ресторане его пытались похитить агенты ЦРУ, переодетые в форму официантов. Костя не растерялся, выхватил гранату и взорвал себя вместе с агентами. Вечная память герою! Вечный позор американским агрессорам! Наше дело правое, победа будет за нами, но Костю жалко. Совсем как артист Садальский, погибший при наступлении на Ригу, пытаясь соединиться с отрядом Михаила Задорного. Наши лица серели от ненависти, наши посты изрыгали проклятия, а война шла и шла. Список потерь рос, а неминуемая победа оставалась по- прежнему неминуемой и по-прежнему далекой.
Где пределы человеческой смелости и терпению, я не знаю. Я знаю только, что нашему терпению и мужеству не могло быть предела. Мы сражались не только за Родину, мы сражались за Путина и Медведева. Наш дорогой Медведев всегда был рядом с нами. Он радовал нас своими фотографиями и зажигательными постами, он вселял надежду и веру. Когда он недавно сел в самолет в Шереметьево и улетел в Израиль, мы все как по команде кричали ура. Ведь победа врага не могла быть полной, раз столь ценный для нас человек уже был в недосягаемости и продолжал руководить борьбой. Как зачарованные мы смотрели каждый день его фотографии и восхищались – Медведев в Хайфе, Медведев в Тель-Авиве, Медведев у стены Плача. Везде его окружали толпы симпатизантов и потенциальных добровольцев. Нет, с таким человеком нельзя было не побеждать.
Путин тоже оказался недосягаемым для врагов. Путин исчез, осталось только живое, путинское слово. Путин жил на страницах наших ЖЖ и вел вперед. Реальный же Путин исчез и стал Богом. Представьте себе поиски черной кошки в темной комнате. Найти нельзя. Кошка нигде и везде. Её присутствие ощущается, но её нельзя найти и схватить. Кошка слилась с темнотой, так и Бог везде неуловим, но везде присутствует. Отрицание его существования столь же нелепо и бездоказательно, как отсутствие затаившейся кошки в черной комнате. Однако при свете дня или свете экранов компьютеров мы ощущали нечто иное. Если кошка действительно не хочет, чтобы её найти, она включает силу воли, и вы не можете найти её в комнате при свете дня. Вы будете проходить мимо, осматривать всё подряд, но забудет заглянуть именно в тот уголок, где она притаилась. Как-то я взял на время маминого кота. Тот испугался и забился в какой-то угол моей квартиры. Я обыскал всё несколько раз подряд, затем подумал, что забыл запереть дверь, вышел, посмотрел, покричал. Всё было бесполезно. Пришел домой, заново осмотрел квартиру и ощутил особое чувство кошкооставленности. Логика говорила, что кот никуда не делся. Свет помогал видеть всё. Зато сердце кричало о кошкооставленности. Я вспомнил знаменитый крик Христа на кресте – Боже, за что ты оставил меня! Тут кот вылез сам и, наверно, был даже удивлен моей избыточной радостью. Я схватил кота, прижал к себе и несколько раз погладил. Так и наш народ метался между чувством вездесущности Путина и Путинооставленностью, как Христос метался между чувством вечного присутствия с ним Бога Отца и чувством богооставленности.
Вы скажете, что такое невозможно. То был сон, а вещие сны всегда полны аллегорий и загадок. Война тоже была странной, без выключения света, комендантского часа. Магазины работали. На улицах стало меньше машин и меньше народа. Какие-то эксцессы заставили работников военкоматов перестать ходить по квартирам и пытаться силой мобилизовывать население. Похоже, в Москве, где многие сдают квартиры кавказцам, приход за хозяевами несколько раз заканчивался мордобоем и поножовщиной. Полиция стала уклоняться от помощи военным. Затем возникли проблемы с бензином и ценами. Всё жутко подорожало. Буханка хлеба стоила тысячу рублей, три стоил десяток яиц. Даже жалкая банка сайры стоила пять тысяч. Полиции было не до участия в мобилизации, она спасала магазины и рынки от голодных погромов.
Всё ещё лёжа в кровати, я вспомнил, что вчера не ужинал и попытался снова заснуть. Из окна дуло. Я получше натянул на себя одеяло. Тут раздался звонок телефона. С неохотой я подошел к телефону и поднял трубку.
- Алексей Васильевич? – раздался приятный мужской голос. – Я Иван Порфирьевич из военкомата.
- Меня нет дома, - ответил я автоматически и удивился лживости собственного голоса. Голос в трубке оставался по-прежнему добрым и вкрадчивым.
- Алексей Васильевич, я понимаю, что вас нет дома. Я только хотел вам сообщить, что Отечество и Армия полны заботы о защитниках Родины. Если вы к нам приедете, то вы успеете к обеду, а на обед у нас аппетитный борщ с комбижиром и полная тарелка вареного гречнегого продела. Да-да, на обед у нас первое и второе, а к борщу полагается целых три кусочка хлеба. Впрочем, хлеб вы можете съесть с кашей, Россия – свободная страна, порядки в армии теперь далеки от советских, старорежимных.
- Что у вас на ужин?
- Чувствую, вы меня понимаете. На ужин у нас много перловки и целая банка минтая в масле на троих. На ужин к чаю выдают целых шесть кусочков сахара. Мы кормим так сытно, что многим хватает порции с избытком. Они хлеб и сахар не едят, а отправляют родным в посылках. То-то будет ваше жена и отец с матерью обрадованы заботой кормильца.
- Нет у меня жены и родителей нет, - соврал я и сам удивился собственной готовности врать. Дело не в том, что жены у меня не было, была бы, всё равно соврал бы.
- Тем больше сахара останется вам, - раздалось в трубке.
Я чуть не сглотнул слюну, а голос продолжал:
- Вот вы бы приехали к нам, пообедали бы. Перед боем не мешает. У нас выдают теплую форму, сапоги, портянки. После победы мы их вам оставим вместе с пилоткой.
- У меня нет денег на метро, - враньё само слетело с моих губ. Деньги на билет были, но проезд стоил 250 рублей, то есть четвертинку черного хлеба. Тратить такое богатство на армию не хотелось. Хотелось побежать за угол в ближайший магазин и сожрать дома с болтушкой из сушеных грибов и пригоршней макаронных изделий.
- Понимаю, дорого метро. А мы вам пароль скажем. Проедете в одну сторону бесплатно. Знаем, что вы официально призыву не подлежите, но ведь есть призыв по долгу сердца. Вы блоггер, вы патриот. Судя по вашим постам, вам нет жизни без армии.
Меня чуть не выворачивало наизнанку от голода и непонятной доброты военкома. Я даже не понимал, чем больше вызвана острая резь в желудке – голодом или патриотизмом.
- Хорошо, я к вам, может быть, завтра загляну. Скажете пароль?
- Разумеется. На вашей станции завтра пароль Путин, отзыв Медведев. На сегодня пароль Дворкович, отзыв Чубайс. Кстати, не надейтесь бесплатно накататься в метро, на разных станциях разные пароли и меняются они ежедневно. Я вам даю билет в один конец. Война, приходится экономить.
- Спасибо, подумаю, - ответил я и повесил трубку, сходил на кухню, наполнил электрический чайник водой и решил с чаем ничего не есть. Буду воображать, что я сижу на диете, пока, прихлебывая чаёк из старой заварки, пишу пост. Но, нет, чувство патриотизма подсказывало мне, что я буду сидеть на стуле, а на диету сел исключительно из чувства долга – Родина как мудрый врач-диетолог сказало «надо», я ответил «есть»!
Целый день я занимался разными делами, но мысль о записи в армию не оставляла меня. Особенно тронули мою душу слова о борще и минтае в масле. Сахар – не самое главное. Сладкий вкус забивает чувство голода ненадолго. Борщ и каша куда сытнее. Минтай в масле – замечательное сочетание белков и жиров. Тем более, в нашей свободной, демократической стране, как дал понять военком, никто не будет запрещать бойцам сохранить с обеда по кусочку хлеба и совместно наслаждаться собиранием остатков масла на хлеб. Ткнул кусочком хлеба в дно банки и в рот. В моем воображении я уже был готов языком вылизывать банку, но это опасно. Язык можно порезать. Одно мне мешало – мой компьютер стационарный, нет портативного, чтобы прямо на месте боев под огнем противника писать посты и отправлять в Интернет. Получалось, что я вынужден бросить своих замечательных соратников и читателей. Хотелось чуток повременить и написать наболевшее. Много чего хотелось, пока к вечеру я не обнаружил, что, слоняясь по комнате, уже невольно собираю вещи и думаю больше о перловой каше, чем о борьбе за дело Путина-Медведева. Тут сон мой прервался, поскольку я лег на кровать и забылся.
Проснулся я на следующий день, взял с собой рюкзачек с личными вещами, пластиковую бутылку с водой, кое-что из остатков продуктов и побрел к метро. Вахтерша из турникетов встретила меня неприветливо. Я подошел к ней и прошептал «Путин». Она сделала непонятливый вид. Я снова сказал «Путин» и сделал паузу. В метро было необычно мало народу. Война забрала на фронт многих. Вахтерша отвернулась в сторону и пробурчала « ходят тут всякие». Я обиделся – иду на фронт добровольцем – и произнес нормальным голосом «Путин». Вахтерша взорвалась – вон, таджики через турникет прыгают и никому не мешают, а от таких как ты жизни нет, под ногами путаетесь, иди, надоел. Я пошел робко вперед, вахтерша сменила гнев на милость – давай, давай, конспиратор Медведев.
Проходя вниз на станцию, я должен был задуматься о возможности выбора. Во первых, даже поездка в один конец это экономия сил. Я мог не поехать в военкомат, а проехать пару станций, посмотреть там, не могу ли я купить что-то подешевле на остатки денег и вернуться пешком. Во вторых, есть китайское поверье – надо внимать случайным репликам встречного простонародья. В них есть нечто пророческое. Осуждающий взгляд вахтерши подсказывал, что в моей затее было нечто не то. Стоило подумать и вернуться назад. Наконец, стоило подумать, что, раз народ стал ездить без билетов, то и до дачи можно доехать без билета и доесть оставшиеся там продукты. В прошлый раз я увёз далеко не всё. Кой-какие крупы остались, несколько банок соленых грибов и много сушеных яблок. Компот из сушеных яблок всё-таки питание. Ещё я не увез с дачи две бутылки подсолнечного масла – одна была полная, а вторая только наполовину. Стоило подумать и попытаться проехать на дачу без билета, но чувство патриотизма влекло меня к военкомату.
Военкомат оказался каким-то странным, несколько не тем, каким я его помню по реальной жизни. Я вошел в огромное помещение, где уже толпилась куча народа. Всем прибывшим выдавалась форма. Форма была старая, преимущественно времен Великой отечественной войны и красногвардейская времен Гражданской. Все желающие могли выбирать между кирзовыми сапогами и музейными лаптями. Были также сапоги дореволюционные всмятку. В отдельной куче валялись пилотки, фуражки и буденовки. Часть блоггеров уже переоделась, остальные только начали процесс. Внешним видом запомнился пожилой Булочников. Он где-то достал форму времен борьбы с Наполеоном красно-зеленого цвета из добротного сукна и успел вооружиться. Булочников катил за собой пулемет Максим на колесиках. Максим был великолепен, с щитками и свежей смазкой, правда, у пулемета отсутствовал затвор. Мне досталась летняя форма времен войны с Гитлером. Она была явно не по погоде, и я изредка посматривал с завистью на Булочникова. Разговорившись с соседом, я понял, что большинство блоггеров составляли единороссы. Да, их работа в Интернете неплохо оплачивалась, но приказ Суркова был строг – оплатить работу только после нашей великой победы. По всей стране прокатилась волна задержек зарплаты и блоггеры были обязаны ощущать особое единство с народом.
Ещё мне запомнился Егор Просвирнин. Ему досталась форма работника НКВД. Егор где-то раздобыл целую кучу зажигательных противотанковых бутылок и с напарником ходил между рядами, пытаясь выменять зажигательные бутылки на водку. Сперва он предлагал одну зажигалку за три бутылки водки. Никто не откликался. Потом он стал снижать цену и предлагал менять бутылку на бутылку, но и тут не встретил энтузиазм. На него стали цыкать, Просвирнин на время прекратил чейндж и сел с напарником в сторонку.
Нам всем приказали сдать паспорта. Часть подчинилась. Я же, нагло смотря в лицо военкома, сказал нет и сам удивился своей очередной лжи. Одежду тоже отказался сдавать. Слишком холодно. Суровое лицо военкома чуть смягчалось его красноватым, чуть опухшим носом. Чувствовалось, что он в душе не такая стерва, как ему хотелось. Но тут он не выдержал и начал орать на меня. Я же оправдывался и говорил, что мне холодно. Если отбросить вопли военкома и угрозы немедленного расстрела, речь его сводилась к одному – всё получим на месте. Тем более, наши позиции были совсем недалеко – под Кубинкой. Именно там наше командование готовилось к решительному наступлению через всю Россию и Европу вплоть до Потомака. Мы с замешательством слушали военкома и недоумевали. Ещё вчера нам сообщали о решительном наступлении под Можайском, сегодня же говорили о Кубинке.
Вопли воплями, а пора было обедать. Однако и здесь военком пообещал обед только на месте развертывания. Странное обещание, на месте мы могли оказаться не раньше ужина. Вот тут во сне я ощутил провидческое значение сна о минтае в масле. Не важно, пришел бы я на место сбора раньше или позже, но борщ не получился бы, как и единороссы, оголодавшие от патриотизма Сурковского ведомства. Вместо борща нам решили выдать оружие. Оно грозно поблескивало штыками и было сложено в пирамиду. Ни одного автомата, только старые трехлинейки и все без патронов.
– Патроны, где патроны, - возмущенно загалдели блоггеры.
– Патроны получите на месте, - рявкнул военком.
Блоггеры продолжали шуметь – предательство, кидают под танки со штыками без патронов.
- Патроны получите на месте, - повторял военком и даже стал размахивать пистолетом. Тут случилось маленькое чудо. Оказывается, у одного из блоггеров раньше был винтарь, он спрятал патроны, когда в начале войны ходили по домам и конфисковывали с полицией всё оружие, включая охотничье, в пользу армии. За взятку в виде литровой бутылки пива и сушеного подлещика часовому он покинул место сбора и вернулся с полной сумкой патронов. Увидев, как блоггер раздает ополченцам патроны, военком совсем посерел от страха. Тут что-то у меня щелкнула в мозгах и я стал готов к аморальным поступкам. Я взял у блоггера пару патронов, загнал в магазин, подошел к военкому и приказал поднять руки, затем я отобрал у военкома макарку, заставил лечь на пол, отобрал запасную обойму и приказал вести нас на склад и выдать патроны. Военком попытался кричать про измену, но я приблизил к нему штык и приказал заткнуться. Военком уныло побрел в сторону склада.
Нет, я понимаю, что мой поступок был глубоко аморален и равносилен предательству, но умный читатель поймет, что дело происходило во сне, поэтому там люди иногда совершают аморальные поступки. Нет, я понимаю патриотов, желающих ввести уголовную ответственность за сны, но я понимаю это наяву, а во сне со мной иногда бывают непонятные срывы. Короче, простите меня, каюсь, грешен.
Военный склад был рядом и производил странное впечатление. Он поражал обилием ненужных вещей, прежде всего обилием дешевых детских игрушек от погремушек до машин и утят на колесиках.
- Это что за хрень? – спросил я военкома.
- Спонсоры прислали, - ответил военком, - самые юные наши добровольцы и мобилизованные в окопах без игрушек чувствуют себя плохо.
Тут ребята достали из-под вороха женского белья ящик с консервами. Консервы лежали вперемежку – мясные, рыбные, сгущенка.
- Не трогать, это не НЗ военкомата, это альфовцев, они вас за сгущенку всех перестреляют - нервно повторял военком, но его никто не слушал. Народ конфисковал консервы. Затем кто-то, кажется Практик, нашел в углу пакеты с гречкой и рисом. Еды было немного, но должно было хватить на вечер и даже утро. Напоследок произошло истинное чудо – в углу нашли ящик с винтовочными патронами. Только для Булочникова не нашли ни пулеметных лент, ни затвора.
Мы не стали мучать военкома расспросами, для кого нужны бюстгалтеры, коврики, цветастые занавески, электроплитки и прочие вещи. Кто-то в микроволновке нашел старенький ноган и пачку патронов. Мы решили вернуться назад и вернулись вовремя. За время нашего отсутствия в зале сбора появился полковник. Глаза его метали молнии, голос напоминал вой сирены. Разговаривал он по громкой связи.
- Да, приезжайте, новобранцы взбунтовались. Хамят, не выполняют приказы и…, - тут полковник сделал паузу и взвыл с особой мощью, - некоторые даже требуют патроны к винтовкам.
- Приеду, не волнуйтесь, только оплатите нам бензин. Вы нам за прошлые вызовы задолжали. – Отвечавший говорил с бюрократической педантичностью.
- Нашли время об оплате говорить. Вы обязаны приехать, - требовал полковник.
- Если нет денег на бензин, то я не понимаю, зачем вам целый батальон ОМОНа? У вас есть личное оружие, десяток офицеров и караул, разберитесь сами, - ответил омоновец на связи.
- Не могу, у них уже есть патроны, - голос полковника вдруг стал спокойным и чуть хриплым.
- Так, у них уже есть патроны?! И много?
Тут вмешался один из блоггеров:
- Всего один ящик на три тысячи патронов, а нам нужно штук пятнадцать.
Тут опять меня дернул какой-то бес за язык:
- Ещё нужны дополнительные ленты к максиму. У нас только две коробки по 250. Требуем ещё три коробки, а они отказываются выдать.
- Врут они про ленты, - заорал военком. – У максима затвор отсутствует, сам проверял перед выдачей.
- Дурак ты, майор, - ответил я. – Нашли мы затвор припрятанным в ворохе постельного белья на складе вместе с ворованным гарнатометом мухой. Хочешь, выстрелю в воздух, чтобы на том конце поняли, что не вру?
Почему-то вместо потолка ствол винтовки был направлен в живот военкома. Тот срочно стал отнекиваться и сказал, что стрелять не надо. На противоположном конце провода сперва долго молчали, затем мы услышали ответ:
- Ну, зачем стрелять? Проблема ясная, одни хотят как можно скорее уехать на фронт во имя Путина и Медведева и получить патроны к винтовкам и пулеметам. Военкомат хочет снабдить их в рамках возможностей. Все хотят выполнить свой долг как можно лучше. Ну, если они не отбудут на фронт, то часа через три дайте нам знать. А пока разбирайтесь сами.
Мы отбыли на фронт через час, предварительно получив назад паспорта и изъяв пистолеты со всеми запасными обоймами у офицеров, автоматы с подсумками у караульных. Правда, взятку в виде пива и подлещика отбирать назад не стали. Военком чуть ли не со слезами на глазах провожал нас до метро и умолял отдать хоть ноган. До Белорусского вокзала провожать не стал. У него, дескать, много дел. Так и побрел назад без ногана. Ну и мы поехали в обход через Беговую. В тот момент мы не понимали ужас случившегося. Мы превращались из толпы людей в организованную часть, которая потихоньку становилась не столько частью, сколько партизанским отрядом или просто бандой. Для начала мы выбрали в руководство бывших офицеров, а не бывших сержантов, как было приказано в военкомате. В электричке закусили уворованными в военкомате и собственными продуктами, курили в тамбуре, громко хохотали, короче, вели себя недостойно. Правда, иногда мы пели патриотические песни – За нами Путин и Сталинград, В бой за родину, в бой за Путина, Когда нас в бой пошлет товарищ Путин и сам Медведев в бой нас поведет. Немногочисленные мирные пассажиры электрички одобрительно смотрели на наш патриотический подъем, а контроллеры не делали замечаний за курение. Некоторые пассажиры подходили и смотрели, какие посты написали самые боевитые блоггеры, удивлялись и качали головой – надо же, в какое пекло лезете!
Несмотря на ласковое обещание военкома позвонить и обеспечить нам торжественную встречу с танками и десантниками, на станции назначения за Кубинкой нас встретил только один пожилой прапорщик. Мы шли около часа, пока не пришли на будущие позиции. Поле, лесок слева, дачные участки справа, рядом деревенька. Тут, посреди поля, мы обязаны были вырыть окопы и встретить бронетехнику врага. На просьбу обеспечить нас недостающими плащ-палатками, лопатами, бревнами для блиндажей и как минимум ужином или сухпайком, прапорщик ответил, что это не по его части. Сказали проводить на рубеж обороны, он проводил. Надо ждать более высокое начальство, точнее, не ждать, а рыть окопы. Ночевать тоже надо в окопах. Моросил дождь, ветер был не сильный, но противный. Рыть окопы не хотелось, одна саперная лопатка на троих. Ух, решили, что большинство пойдет в лес, разведет костры, приготовит пищу. Меньшинство останется рыть окопы.
Тут неожиданную активность проявил Булочников. Он достал из заплечного мешка брошюры и стал раздавать. Брошюра была написана в виде пособия для солдат – Как заколоть штыком Абрамс.
- Сам писал? - спросил я Булочникова.
- Нет, только стиль редактировал. Бери выше, писал сам Муравьев, то есть Алекс Сворд. Умная вещь, в бою пригодиться, - имя автора пособия Булочников произнес с особым уважением.
Потом он остался по собственной инициативе копать окопы, а я пошел в лес помогать жечь костры. Продуктов на сегодня и завтрашнее утро было явно маловато. Я собирал дрова и вдруг вспомнил свои сборы в Таманке – когда мы работали с военными картами, я разглядывал местность не только условного нанесения своей дивизии и противника. Да, точно, прямо за нашими позициями были пруды рыбного хозяйства. Мы защищали рыбу! Ох как захотелось свежей рыбы или хотя бы найти место, куда профессиональные военные спрятались вместе с полевыми кухнями. Вопрос обсудили и моё отделение послали на разведку, усилив ещё тройкой ребят с мешками для рыбы и выдав двоим ребятам автоматы караула военкомата вместо старых трехлинеек. Шли мы недолго, нашли какой-то забор с дырой, вошли внутрь и увидели пруды. Возле одного пруда стоял военный Урал, рядом прогуливался какой-то офицер в плащпалатке, два солдата тянули бредень. Увидев нас, офицер, оказавшимся вблизи пожилым полковником с боевыми наградами на груди, заорал и потребовал вернуться на позиции. Мол, мы должны защищать рыбное хозяйство, пока последний карп не отбудет в распоряжение Генштаба. Причем, сказал это так важно, будто каждый карп заранее проникся чувством воинского долга, по прибытию в Генштаб встанет на плавники, пройдет, печатая шаг, и лично доложит дежурному о своем прибытии.
Я уже говорил, что в нашем сознании произошел неправильный сдвиг. Мы превращались в банду. Мысль о том, что нас сознательно бросили без патронов и гранат под танки, оставили без ужина и в принципе кормить не собираются, заставила нас окружить полковника, показать полные магазины, изъять у него личное оружие, взять личное оружие солдат и приступить к экспроприации рыбы. Странно, но никто не сопротивлялся. Ругались и сильно, но стрелять и даже бить не потребовалось. Отобрали половину рыбы и ушли. Потом услышали шум мотора, водитель предпочел уехать один, полковник и солдаты за ним гнались, не успели и безвольно остановились.
К нашему приходу в лагере посреди лесочка произошли перемены. К нашей группе присоединилась какая-то женщина вместе с детьми. Дети отнюдь не были совсем малолетками, игравшими в песочнице. Оказалось, классная руководительница привела целых два класса школьного ополчения – шестой А и шестой Б 427 школы. Звали её Марией Васильевной Небалуйко. Некрасивая, суровая женщина лет тридцати была настроена решительно и требовала немедленно приступить к рытью окопов для её отрядов. Ни лопат, ни оружия у детей не было, зато у руководительницы был классный журнал, куда она обещала ставить детям оценки за храбрость в бою.
Бедная женщина даже не предполагала, насколько жестокими становятся мужчины без присмотра власти. Мы начали её ругать, говорить, что на фронте детям не место, обматерили военкомат, директора школы, родителей, отпустивших детей в ополчение и даже саму Марию Васильевну вместе с прапорщиком, указавшим им дорогу. Самые жестокие требовали немедленно отправляться по домам. Мария Васильевна пыталась возражать, кричать как в классе, угрожать написать жалобу, но нас было больше, а она была одна. Школьники робко слушали перебранку и ежились от холода. Наконец, Мария Васильевна сломалась, она вдруг стала рыдать и выкрикивать между всхлипами:
- Ничего вы не понимаете, меня же с работы выгонят! Жить на что без учительской зарплаты? Буханка хлеба тысячу рублей, а нас на работе кормят за счет школьных завтраков. Мы воспитываем истинных защитников отечества…
Блоггер Практик оказался именно практиком. Подошел к рыдающей классной руководительнице, погладил по плечу и сказал:
- Назначьте девочек, чистите рыбу, сделаем уху и вас покормим.
Мария Васильевна посмотрела на карпов и прекратила плакать. Я же отправился в поле сменить копателей окопов. На месте были все, кроме Булочникова и Просвирнина. Булочников явно сбежал, бросив свой максим на краю недорытого окопа. Перед бегством он переоделся, а из формы солдата времен Наполеоновских войн сделал чучело. Чучело крепко вцепилось в пулемет. Чиркнув зажигалкой, я увидел, что Булочников прикрепил руки чучела к пулемету полицейскими наручниками. Зачем он это сделал, я не понял. Что-то в этом было от стиля японских пулеметчиков-камикадзе. Отодрать чучело с первой попытки от пулемета не удалось, и я бросил его под дождем. Ладно, утром будет виднее.
Копал я от середины линии окопов и вплоть до сигнала на ужин. Ощущение бессмысленности занятия мешало сосредоточиться и подумать о главном. Дождь перестал накрапывать. Но небо не просветлело. Кроме огоньков костров в лесу ничего не было видно, сплошная чернь. Чернь закрасило поле, скрыла дачные участки, деревню. Если кто там ещё жил, то все легли спать или соблюдали светомаскировку. Одни мы были неосторожные и беспечные. Нас элементарно могли засечь с воздуха.
У костров было шумнее. Обсуждали Просвирнина. Он требовал, чтобы все легли спать в окопах с оружием, потом ушел с приятелем и бросил бутылки с зажигательной смесью. Когда стали разводить костры для прибывших школьников, решили воспользоваться смесью. Оказалось, что в каждой бутылке вместо горючке была обычная вода, нормальная, чистая вода, скорее всего, из-под крана. Вода оказалась ничуть не хуже воды из деревенского колодца. Воду из колодца использовали для чая и ухи, а просвирнинской мыли руки. Поели, выпили. У меня жутко болела спина. Бросил экспроприированную у военкома шинель между двух костров, попросил разбудить, когда рассветет, и уснул.
Утро было не лучше вчерашнего. Бойцы выглядели продрогшими и усталыми. К счастью, ночь у костра остудила пыл Марии Васильевны. Она без спора согласилась немедленно после завтрака отвести детей на станцию и вернуться с ними в Москву. Сидя в сторонке, она написала большую докладную директору – окопами не обеспечили, форму не выдали, еды нет, мужики – хамьё, заняли все окопы и детей не пускают. Потом она попросила старшего расписаться и позвала детей на завтрак. Дети тоже выглядели не лучшим образом.
Нам, бывшим офицерам, с самого утра было не до завтрака. У блоггера Чиркина ещё не сели батарейки в айфоне, и он делал доклад о боевой обстановке. Картина боев на нашем направлении изменилась незначительно. Вчера сообщали о наступлении на окраинах Можайска, теперь оно шло километров на двадцать восточнее. С такими темпами до нас противник должен был добраться дня за полтора. Серьезнее было положение на Петербургском направлении. "Наступали" километров тридцать ближе к Москве, чем вчера. Аналогичная обстановка была на юге. Лично меня затронул бросок противника через шоссе от Дубны до Талдома и далее бросок от Талдома не на Москву, а по параллельному шоссе до Сергиева Посада. Путь на дачу оказался отрезанным. Ещё удивила способность противника к столь быстрым броскам. Но совсем критическим было киевское направление. Враг от Наро-Фоминска за сутки прошел почти до Алабино. Возникла угроза, что он быстро займет Барвиху, Одинцово и отрежет нам путь назад. Мы окажемся в котле. Помощь не придет. Танки останавливать нечем.
Есть у русских дурная черта, не просто медлить, а ещё выдумывать поводы и завиральные идеи, чтобы помедлить. Рассуждать особо было не о чем. Картами и информацией нас не обеспечили. Картина по Интернету складывалась в самых общих чертах. И тут я вспомнил, что чуть западнее нас проходило шоссе на Можайск. Оно было совсем рядом. Хоть что-то можно будет узнать от проезжавших. За завтраком спорили, но разведку выделили.
Тридцать человек взяли винтовки и автоматы, выделили маленькое боевое охранение, остальные заняли в лесу круговую оборону. Связь решили держать по мобильникам. Шли молча и озирались, словно сады решили обворовать. Через полчаса мы выскочили на шоссе и широко раскрыли глаза.
Вся дорога была забита машинами, преимущественно иномарками. Они то стояли, то двигались вперед черепашьим шагом. Прямо перед нами был блок-пост российской армии, несколько солдат бегали между машинами и что-то требовали. Блок-пост был вооружен крупнокалиберным пулеметом. За мешками с песком спрятался пяток солдат с автоматами и гранатометом. Увидев нашу группу, из блок-поста вышел сержант и что-то заорал. Мы не поняли и подошли ближе. Сержант лениво приблизился к нам и сказал, наконец, разборчиво:
- Ребята, за проход блок-поста для сдачи американцам гоните по десять баксов с человека. Приказ верховного командования.
- Ну тебя, добровольцы за деньги не сдаются. Мы тут на разведку пошли.
Скоро мы разговорились. Сержанта Калинина поставили охранять блок-пост, людей и оружия дали мало. Вся российская армия была распределена по блок-постам и собирала по десять баксов с каждого отъезжающего за один блок-пост. Больше платишь - дальше едешь. Рубли не принимали. Блок-посты стояли на дорогах через каждые два-три километра. Были хорошие, доходные блок-посты, отлично вооруженные с танками и БТРами. Были почти убыточные трассы. Отряд Калинина занимал высокодоходную трассу, но был плохо вооружен. Машины быстро проехать не могли, поскольку за время войны ради операции "Блок-пост" везде понаделали «лежачих полицейских». Пробка тянулась от Москвы вплоть до американцев. Александра Калинина очень беспокоили хорошо вооруженные братки с гранатометами, пулеметами и АГС. Да, их можно было пострелять из крупнокалиберного, но слишком сильно рисковать отрядом не хотелось. На хороших блокпостах с танками братки выкладывали деньги без разговоров, а тут начинали артачиться и права качать. Раз в день на каждый блок-пост прилетал командир полка на вертолете и забирал выручку. Солдатам много присвоить было невозможно. Количество проезжавших контролировалось сверху через спутниковую систему ГЛОНАСС. Братки сильно портили статистику выручки.
- Если у кого не будет денег? – спросил я.
- Бесплатно не пропускаем, стой у обочины и жди американцев. Но это не проблема. В городках на трассе работают обменные пункты. Дал за каждый доллар три тысячи рублей и езжай дальше. Желающие могут обналичить карточки, правда, курс в несколько раз превышает официальный. Работают нотариальные конторы, позволяющие пусть дешево, зато в обмен на наличку продать недвижимое и движимое имущество, квартиры, предприятия и прочее. Один вчера плакался – продал ресторан за пять тысяч баксов. Но он-то уже там, у американцев.
Речь сержанта Калинина сразу прояснила оперативную обстановку. Ленинградское шоссе было забито машинами, американцы двигались медленно. Зато желающих уехать в Дубну и даже на Ярославль было мало. Почти прифронтовое положение Барвихи объяснялось низким спросом населения на идею бегства в нищую Украину. Кавказцы бежали в Закавказье и домой. Поэтому по южному направлению движение было интенсивным. Я поинтересовался, не опасно ли полковникам летать над блок-постами и деньги собирать. Американская авиация очень сильна.
- Наверно, есть сговор, - задумался сержант. – Наши не летают, но и их не летают. Видимо, официально они не могут запретить летчикам сбивать российские вертолеты и боятся, что не тех собьют. Вы бы помогли бы нам собрать пошлину с братков. Зайдем с разных сторон, я потом помогу, чем сумею. Здесь пропущу бесплатно, на следующий блок-пост позвоню.
- Вот почему нас в военкомате бросили без патронов и гранат под танки, - вырвалось у меня. – американцам нужны победы без потерь.
Мы прошлись вдоль шоссе и навели порядок. Наглые братки сдавали вместе с долларами гранатометы и пулеметы. Простые беженцы-патриоты предлагали рубли и наливали чай из термосов. Назад нас подбросили на машинах – всё равно водителям надо было стоять в очереди. Конечно, подбросили не бесплатно, а за скидку в проезде через пост. Калинин обещал водителям-помошникам засчитать их детей школьного возраста за дошкольников, а дошкольники пошлиной не облагались. Кто в Генштабе додумался до того, что дошкольник имеет право сдаваться бесплатно, а первоклассник обязан платить деньги, мне было не ясно. Расстались мы с Калининым в самых лучших отношениях – у него был список неофициальный машин, которые не заплатили за проезд нескольких блок-постов, с них собрали старые долги и пообещали поставить на счетчик за новые. Сегодняшняя неучтенная выручка обещала дать хороший навар сверх дани в пользу командира полка. А завтра неминуемо должны были подойти американцы, оставалось, рискую жизнью, чуть ли не под дулами вражеских танков, собрать остатки дани и вовремя смыться. Куда бежать и не отнимут ли американские агрессоры у солдат кровные баксы, начальство уже не волновало.
К своим мы вернулись с пачками ненужных браткам и солдатам рублей и с ненужным на блок-посту оружием. Хватало всего, гранатометов, пулеметов, патронов и дорогих пистолетов. Лично у меня вместо макарки на боку качался стечкин. Можно было прорываться в Москву. Солдатских патрулей в метро и электричках почти не было, всех послали на блок-посты, а омоновцам идти под огонь гранотометов и пулеметов смысла не было. Это мы ещё в военкомате узнали. На совете решили сматываться первой же электричкой, но они в условиях военного времени ходили редко. Расписание доложила группа разведки, посланная на станцию. У оставшихся в лагере было часа три свободного времени на отдых. На помощь сержанту Калинину была послана новая группа помощников. Они должны были вернуться с машинами, которые подбросят нас до станции, а за это беженцы получат право на льготное место в очереди. Я лег и решил поспать до возвращения.
Проснулся я у себя в квартире в крайне поганом настроении. Концовка сна толком не запомнилась, только отдельные картины. Первым дело я взглянул в окно и убедился, что во сне был в совсем в другом времени. За окном стояла поздняя осень, листва облетела, вчера выпал первый снег, сегодня он таял. Во сне была более ранняя осень, более теплая, не поздний ноябрь, а, скорее, середина октября. Ух, пронесло, но остался какой-то жутко неприятный осадок.
Я решил помедитировать на прошедший сон. Сперва ничего неприятного не было. Сели с оружием в электричку, военные патрули проходили мимо, даже не ждали, когда их пошлют далеко. Полиция шарахалась в сторону. В метро пустили бесплатно. Совсем хорошо было на рынках и магазинах. Перепуганные владельцы спрашивали, как нас обслужить. Мы потребовали, чтобы нас обслужили, как обслуживают работников местной полиции согласно званию. Наших капитанов как их капитанов, наших сержантов как их сержантов. Цены резко упали, они нам ещё должны оказались за наши покупки, но мы не профессионалы и долги торговцев великодушно простили. За часть продуктов бомбилы готовы были везти куда угодно, слишком жадных мы пинками гнали прочь. Меня подбросили до дома за полбатона колбасы, немного картошки и три пачки макарон. Очень дешево на момент сна, если брать цены в реальной жизни. Даже мешок с продуктами до квартиры бомбила дотащил. Макарку клянчил, мол, жить хочется, а время опасное. Но сосед, сам бомбила, перехватил меня вместе с макаркой и пообещал конкуренту дать в морду, чтобы не канючил. Дальше я разбирал свои действия шаг за шагом. Вот я запираю квартиру, кладу сбоку стола автомат с подствольником и винтовку, иду со Стечкиным на кухню и кладу мясо, рыбу и сыр в холодильник. С консервами, крупами и картошкой решил разобраться попозже. Вот я достаю одну из купленных пачек чая, ставлю электрический чайник, делаю бутерброд, завариваю чай. Ем, пью чай, включаю компьютер. Хочу рассказать всю правду о пережитом. Руки мои сами набивают текст – вчера мы решительно наступали под Кубинкой. Блоггеры-герои уничтожали врага на каждом шагу. Особенно отличились герои Просвирнин и Булочников. Просвирнин лично сжег зажигалками 12 абрамсов врага. Булочников из пулемета подбил 15 абрамсов и десять БТР. Правда, герои были ранены, отвезены в тыл. Дальнейшая их судьба неизвестна. Как перечитал текст, так остолбенел.
Я размещаю пост в Интернете и через десять минут получаю возмущенное письмо Просвирнина – сука, хватит врать и на меня грязь лить. О, Всевышний, я в спешке забыл посмотреть блог Просвирнина – он уничтожил 25 абрамсов, сбил из автомата три вертушки, взорвал ДОТ. Он – герой, а я – клеветник. Более того, Просвирнин снова в строю и собирает народное ополчение в Долгопрудном. От Булочникова пока протестов не было. Тихий он, культурный, понимающий. Я лезу к нему в ЖЖ, сравниваю и вижу явную свою ошибку, не 15 абрамсов, а 16, не 10 БТР, а 21.
Медитировал я, сидя на кровати. От боли в спине и стыда я опрокидываюсь в лежачее положение. Оба чувства настолько смешались, что я даже не понимаю, стыдно ли мне до боли или больно от стыда и беспомощности.
Вот такой был вещий сон. До сих пор содрогаюсь.