Любовь в Зоне. Заброшенный город Предыстория

ВМЕСТО ПРИДИСЛОВИЯ.
Цените мир и жизнь, какими они есть – это самое дорогое и дороже всего.               
  «Имя сей звезде “Полынь”, и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки» Откровение, глава 8, стих 10.
  Ночь. На улице тишина, стрекот кузнечиков, кто-то вдали слушает музыку по приёмнику. Ночью обострились запахи цветков растений. Рома после дискотеки возвращался домой, так как время было очень позднее, и общественный транспорт уже не ходил. В большинстве домов свет уже был погашен, и никто не знал, что после завтра свет в окнах будет погашен навсегда, а их здесь уже не будет. Рома жил в районе, который был практически на окраине города. Рядом с его районам находился лес, из-за которого виднелась труба станции.
  Вдруг послышался оглушительный грохот, потом гул, землю сотрясло. Небо до горизонта объяло ярко-оранжевое светящееся зарево. Рома на всякий случай упал на землю и закрыл голову руками. Через некоторое время, когда всё утихло, он поднялся с асфальта, покрытого пылью, и продолжил двигаться к дому. Город спал. Никто ещё не знал о том, что произошло.
  Мать Ромы работала медсестрой в больнице. Её срочно вызвали в больницу, так как в результате взрыва на станции было много раненых. Она оставила Роме записку о том, что её вызвали на работу. Отца у Ромы не было. Он ушёл от них, когда Рома ещё был маленьким.
  На следующий день Рома проснулся от шума мотора вертолёта. Было ранее утро. Он выглянул в окно. Вертолёт направлялся к станции. Он пошёл в комнату мамы, но мамы всё ещё не было. Он быстро перекусил и пошёл в больницу, где работала его мама. В больнице ординатор сказала Роме, что его мама, видимо, облучилась от больных и с утра упала в обморок, а из носа у неё пошла кровь, и теперь она тоже лежит в больнице. Рома попросил пустить его к маме, но ординатор сказала, что она не вправе его впустить в палату, где лежит его мама, так как начальство запретило. Он со слезами на глазах просил ординатора пустить его к маме, но она с безразличной миной на лице, ответила отказом и сказала, что вечером его маму и ещё нескольких больных доставят самолётом в Столицу, может его пустят на самолёт как родственника. Рома вышел из больницы очень расстроенный, по его щекам катились слёзы. Около больницы стояла вереница «Скорых», из которых на носилках в больницу доставляли полумёртвые тела работников станции, солдат и ликвидаторов. Рома бродил по улицам опустевшего города и увидел, как по центральной улице в сторону Городской Администрации проехала вереница правительственных машин под охраной милиции.
   Роме пришла мысль во, чтобы то ни стало, доехать в аэропорт и добиться места в самолёте, на котором улетает его мама, даже, если ему придётся захватить его. По дороге, как раз, ехал военный грузовик, за рулём которого сидел солдат такого же возраста, что и Рома. Рома попросил солдата отвезти его в аэропорт. Вначале солдат не хотел его везти, говорил, что начальство не велит, но Рома полез с ним в драку, вырвал у него из рук автомат и угрожая им, сказал:»У меня мама улетает, она получила дозу радиации и в тяжёлом состоянии, мне всё равно на твоё начальство. Мне надо во, чтобы то ни стало, добраться в аэропорт, а если ты не поедешь, я тебе разнесу башку и поеду сам. А-ну марш в машину!» Солдат задрал руки кверху и пошёл в машину. Вслед за ним сел в машину Рома.
   Аэропорт находился в другом городе, и до него надо было ехать по шоссе. Из города выехали без проблем, а дальше из-за скопившихся машин и автобусов с жителями из брошенного города образовалась многокилометровая пробка. Рома всё подгонял солдата, чтобы ехал быстрее, но из-за пробки в аэропорт приехали только к вечеру. Вдоль шоссе через двадцать километров от брошенного города была выжженная степь с многочисленными воронками. Такой лунный пейзаж был обусловлен тем, что рядом с городом проводились испытания атомного оружия – как подземные взрывы, так и надземные. Когда ветер был с полигона, где проводились испытания атомного оружия, то вся радиоактивная пыль проплывала в виде облака над городом. Ещё на станции проходили мелкие аварии с частичным выбросом радиоактивного пара. Но только, когда произошла атомная катастрофа на станции, город эвакуировали, так как в город после катастрофы приезжали немецкие учёные-ядерщики. Видимо, руководство побоялось, что, если они не отселят город и ближайшие населённые пункты и скроют факт катастрофы, то немцы могли заявить об этом всему мировому сообществу. На полигоне и рядом с ним из-за радиоактивного заражения погибла вся растительность. Теперь такая же безжизненная людская степь стала в родном городе Ромы после взрыва на станции. Когда Рома и солдат приехали в аэропорт, самолёты уже улетели, в том числе, улетел тот самолёт, на котором была мама Ромы. Взлётное поле дезактивировали десяток поливальных машин.
  Солдат хотел сдать Рому в милицию и вышел из машины для этого, сказав, что выйдет покурить, а Рома увидев в просьбе подвох, отпустил солдата и рванул из аэропорта обратно в родной город, так как боялся, что вне родного города его найдут. При въезде в город он бросил машину. Автомат он оставил в машине. Он пробился через лес в город, прячась от солдат в костюмах химзащиты, чтобы они не забрали его.
  Наконец, он вошёл в город и стал бесцельно бродить, думая, что ему теперь делать. Город уже весь эвакуировали. В городе были только солдаты и службы спасателей. На одной из улиц он заметил девушку-азиатку в красном пальто. Она сидела на газоне и плакала. Рома подошёл к ней.
-Ты чего здесь? Весь город уже вывезли, и почему ты плачешь?
-У меня парень работал на станции, он получил большую дозу радиации и практически сразу умер. Мы приехали сюда работать, а познакомились в институте. Мы оба учились на ядерщиков. После института нас распределили сюда. Он пошёл работать на станцию, а я, так как меня тянуло к искусству, пошла работать в библиотеку. Мы прожили вместе 7 лет, я его очень любила, и он меня тоже, а теперь его нет, поэтому я плачу. Я здесь потому, что я не хочу расставаться с ним, я хочу быть с ним и умереть рядом с ним.
  Рома сел рядом с ней, обнял её одной рукой, а другой начал гладить по голове и приговаривать:»Поплачь, так вся боль выйдет.»
  Они просидели так достаточно долго, но они не заметили, что прошло много времени. Казалось, из-за тишины и безлюдности города время остановилось и больше в данной точке мира не двигалось.
-Ты куда пойдешь?, - вдруг спросила девушка Рому.
-К себе домой.
-Я тогда с тобой, просто у меня никого, кроме тебя не осталось в этом городе, - сказала она и на её глазах блеснули слёзы.
  Рома обнял её, и они в обнимку побрели по направлению дома Ромы.
-Я хотел тебя спросить, как тебя зовут?
-Нюргуян, - сказала девушка и протянула Роме руку.
-Очень приятно, - сказал Рома и пожал ей руку. Потом они рассмеялись. Они стояли вдвоём посреди дороги, а вокруг никого. Только пустующие многоэтажки. Город выглядел брошенным, а скорбь его бывших жителей теперь была его энергетикой. Такое одиночество печалит и тяготит, но Роме и Нургуян было всё равно, ведь они вместе, несмотря на всеобщее и поглощающее одиночество брошенного города.
-А я хотела спросить, почему ты не уехал?
-У меня работала медсестрой в больнице. Её в день аварии вызвали на работу, а на работе ей стало плохо и, так как у неё тяжёлое состояние её на самолёте доставили в Столицу, где её будут лечить. Хотел узнать у начальника мамы, в какую больницу её положили, но в больнице нашего города всех эвакуировали, а я прождал до вечера, но никто не пришёл, поэтому я не смог уехать. А ты откуда? Просто у тебя имя необычное.
-Из Мирного. Это в Якутии.
-Понятно. Наверное, через несколько дней поеду в Столицу искать маму, только мне там жить негде, да и вообще негде. Ведь, то место, где я жил, скорее всего, будет Зоной безусловного отселения. Но ничего, прорвёмся. Главное, сейчас выбраться как-нибудь отсюда.
-Ты меня с собой возьмёшь, - сказала Нюргуян, взяла его крепко за руку и напрямую взглянула ему своими глазами в глаза.
-Если хочешь, могу взять.
-Тогда поехали вместе. Мне тоже жить негде. Я в Якутии в детдоме росла.
  Пришли домой к Роме. Рома сделал себе и Нюргуян по бутерброду с варёной колбасой и сыром, вскрыл коробку конфет.
-Угощайся, - сказал он ей.
-М-м… А шампанское есть? Просто жутко хочется шампанского?
-Сейчас посмотрю, - сказал Рома, сбегал в соседнюю комнату, где была полка, в которой стояли алкогольные напитки, и принёс бутылку шампанского.
  Нюргуян разлила шампанское по железным кружкам, и они выпили, закусив бутербродами. Потом пошли вместе к полке с алкогольными напитками и решили выпить немного водки и ещё похохмили над этим, что водка выводит радиацию, и поэтому надо её немного выпить.
  Рома принёс гитару и начал играть рок-н-ролл. Нюргуян танцевала как заведённая и смеялась. Потом она попросила у Ромы гитару и начала петь и играть романс.
Я грущу. Если можешь понять
Мою душу, доверчиво нежную,
Приходи ты со мной попенять
На судьбу мою, странно мятежную.

Мне не спится в тоске по ночам,
Думы мрачные сон отгоняют,
И горючие слезы невольно к очам,
Как в прибое волна, приливают.

Как-то странно и дико мне жить без тебя,
Сердце лаской любви не согрето;
Иль мне правду сказали, что будто моя
Лебединая песня пропета.
                (Стихи Марии Пуаре)

  Потом пошли опять бродить по городу. Солнце уже садилось, чтобы посмотреть закат, залезли на крышу многоэтажки и начали любоваться на закат, который словно взрывом затянул горизонт в ярко-оранжевые цвета, окрасив в ярко-оранжевый цвет облака, также любовались видами брошенного города и заметили, что лес и листья деревьев во дворах стали вместо зелёных, цвета металлической ржавчины и практически все опали, а на крыше лежали мёртвые голуби.
  С многоэтажки была хорошо видна станция. Вдруг на втором её блоке в реакторе произошёл взрыв. Рома и Нургуян увидели этот взрыв, и Рома повалил Нюргуян на крышу, а сам лёг поверх неё. Пыль от взрыва прилетела на крышу, на которой лежали Рома и Нюргуян. Они спешно спустились вниз и пошли в сторону большой автодороги, которая вела к шоссе, чтобы уехать из города.
  Стемнело. Решили передохнуть и сели на небольшой холм. Нюргуян обняла Рому и спросила:»Я тебе нравлюсь?»
-Да. Ты прекрасна.
-Тогда поцелуй меня.
  Рома поцеловал её скромно в щёчку. «Нет, не так поцелуй», - сказала Нюргуян и, поцеловав его в губы, добавила:»А вот так.» Рома немного стеснённо поцеловал её в губы. «Уже прогресс. Молодец, - сказала она и ещё раз поцеловала его в губы. Дальше они занимались любовью, а потом уснули в обнимку.
  На следующий день продолжили путь в сторону большой автодороги. На большой автодороге поймали автобус, в котором ехали солдаты из города в сторону Столицы. Приехали в Столицу. В Столице досмотрели автобус, и при досмотре вскрылось, что Рома брал в заложники солдата, а солдат заявил на Рому в милицию и Рому объявили в розыск по Республике. Подъехала милицейская машина. Из неё вышли два коренастых милиционера, хотели схватить Рому, но Рома взял Нюргуян за руку и сбежал. Они бежали по неизвестному им двоим городу, милиционеры бежали за ними. Потом Рома и Нюргуян затерялись в толпе, и милиционеры их не смогли найти.
-Так, что, ты мне врал? Зачем ты брал солдата в заложники?
-У меня не было выхода. Мне всюду отказали в разрешении быть с моей мамой, даже солдат отказал. Везде все делают безразличные морды. Я всем безразличен. Я сейчас один в этом мире. Кроме мамы и тебя, у меня никого нету. Я просто очень люблю маму, поэтому решился ради неё на такой шаг. Я очень хотел полететь с ней и быть с ней, но не успел, все самолёты улетели. Теперь ты знаешь правду, если я тебе неприятен, можешь уйти от меня.
-Знаешь, я тебя понимаю. Я бы тоже готова была бы на всё ради своих родителей. Жаль, что у меня их нет, то есть, они есть, они где-то в этом мире, но я их не помню, так как они от меня отказались ещё в роддоме. Хочу их найти и спросить, почему они меня бросили? Знай, я тебя никогда не брошу, каким бы ты ни был. У меня нету никого, кроме тебя. Ты сейчас моя семья.
-Ты сходишь по больницам, узнаешь, где лежит моя мама. Я не могу пойти с тобой, так как меня ищут.
-Схожу. А как твою маму зовут?
-Остапчук Ксения Игоревна.
   Весь оставшийся день они бродили по Столице. Столица была очень многолюдна. Тут кипела жизнь, и время опережало себя. Зашли в кафе (у Ромы было немного денег) и выпили кофе. Заночевали на лавке в одном из дворов Столицы.
  На следующий день Нюргуян пошла в горсправку узнавать про больницы, в которые положили пострадавших в результате аварии на станции. В горсправке её отправили в Столичный Департамент здравоохранения. Она пришла в Департамент. В Департаменте очередь из 10 человек. Все по каким-то своим делам. Через несколько часов подошла очередь Нюргуян. Она уже устала стоять на ногах и прислонилась спиной к стене, ноги ужасно болели. В кабинете худенькая женщина лет 35 назвала ей перечень больниц. Всего их было 8. Нюргуян записала и по этому списку направилась узнавать, где лежит мама Ромы, не зная самой Столицы. 
  Вначале она пошла в 45 больницу. Она у прохожих спрашивала дорогу. Обратилась вначале к молодой женщине в элегантном жёлтом пальто, которое так шло ей к её чёрным волосам, но женщина сказала, что не местная. Потом подошла к коренастому мужчине в костюме. Он как раз показал ей дорогу. Больница находилась в монументальном пятиэтажном здании постройки начала 50-х годов. Она зашла в просторный холл больницы, поднялась на второй этаж и спросила у дежурной медсестры, не лежит ли мама Ромы в этой больнице. Медсестра посмотрела медицинские карты пострадавших от аварии, которые лежали в больнице, и сказала, что мамы Ромы среди них нету.
   Нюргуян пошла в следующую больницу. Чтобы добраться до неё, надо было добираться на метро. Она прошла зайцем через турникет, просто зажав створки турникета руками, и села в вагон метро. Ей надо было ехать до Площади Революции. Приехав на станцию, она вышла из вагона, поднялась наверх и начала опять спрашивать дорогу к следующей больнице. Одна женщина с большой зелёной дамской сумочкой через плечо спросила её:»А зачем тебе в 23 больницу? Там сплошные облучённые от аварии.» Нюргуян ответила:»Я сама из города, где случилась эта авария. Я ищу больницу, в которой лежит мать моего друга.» Не успела Нюргуян договорить всей фразы, женщина с испуганным лицом перебежала от Нюргуян на противоположенную сторону дороги. Нюргуян подошла к старичку с тростью и спросила у него адрес больницы. Он её довёл до самой больницы. В этой больнице тоже не оказалось мамы Ромы. Нюргуян обошла ещё четыре больницы, но только в седьмой по счёту, которая была № 58, оказалась мама Ромы.
-Остапчук Ксения Игоревна лежит в этой больнице?, - спросила Нюргуян медсестру.
-Да, - сказала медсестра, посмотрев стопку медицинских карт, которые были у неё на столе.
-А к ней можно?
-Да. Только скажите, кто Вы ей.
-Я ей племянница, - соврала Нюргуян.
-Ладно. Проходите. 34 палата.
-Спасибо.
   Нюргуян зашла в палату, где лежала мать Ромы. Слева от двери лежала на кровати мать Ромы. Она была обрита на лысо, лицо было осунувшиеся и серое, а глаза, под которыми были круги, на этом лице смотрелись огромными и грустными. На шее у неё было серое пятно.
-Ты кто? Где Рома? Почему он не пришёл?, - спросила слабым еле слышным голосом мать Ромы.
-Я его знакомая. С Ромой всё в порядке.
-Он мне про тебя ничего не рассказывал, но я рада за моего сына.
-Мы с ним познакомились после аварии. Он меня утешал в пустом городе. У меня от дозы облучения умер молодой человек.
-Соболезную. Очень большое горе случилось с нами. Жили себе спокойно, а из-за этой аварии потеряли всё, а главное здоровье. Я раньше была живчиком, а сейчас еле говорю и всё тело ломит, а я ещё молодая, мне всего 38 лет, - на её глазах заблестели слёзы.
-Не переживайте. Всё ещё будет хорошо. Всё обязательно наладится. Вот увидите.
-Я надеюсь, - сказала мать Ромы и тяжело вздохнула, - ты скажи Роме, чтобы он навестил меня. Я его очень жду.
-Обязательно скажу.
  Нюргуян ещё немного побыла с мамой Ромы, а потом поехала к Роме. Рома ждал её во дворе, где они заночевали. За то время, что Нюргуян ходила искать маму Ромы, Рома немного изучил местность Столицы, которая была рядом с двором, и нашёл несколько гостиниц.
-Как, ты нашла мою маму?
-Да. Она очень плохо выглядит. Её лицо даже не бледное, а серое. Ещё она просила, чтобы ты навестил её.
-Надо поехать к ней, только не знаю как. Меня, скорее всего, везде ищут. Я боюсь каждого милиционера и человека в форме, потому что они меня могут арестовать.
-Да. Трудная ситуация. Давай, пока я буду ездить к ней, а потом что-нибудь придумаю.
-Не знаю. Давай вместе, если что – сбежим.
-Ладно.
-Теперь поговорим о жилье. Я тут приглядел несколько гостиниц, но из-за моего положения, можно разместиться только в низкобюджетной, проще говоря, в гостинице для бездомных.
-Ладно, пойдём в эту гостиницу.
   Они пошли в гостиницу для бездомных. Гостиница располагалась в длинном двухэтажном деревянном бараке. Нюргуян попросила у администратора гостиницы предоставить им номер, но администратор с тем же безразличием, какое было у врача и солдата, которых Рома просил помочь, ответила, что мест нет.
-Нам что на улицу идти? А вам всё равно, что мы не местные, что нас могут грабануть где-нибудь и просто нам негде жить, ведь, всем надо помогать.
-Мест нету. Мне нечем вам помочь.
-Мы очень нуждаемся в помощи. Пожалейте нас. Вы же не выкинете на улицу вынужденных переселенцев. У нас в городе произошла авария, из-за аварии мы вынуждены скитаться здесь, а здесь никого у нас нет, поэтому мы скитаемся, - Нюргуян достала из сумки паспорт (она взяла из города сумку с документами) и показала администратору гостиницы страницу с пропиской, где местом прописки значился город, где произошла авария.
-Ладно. Можете остаться. Только мест всё равно нет. Могу предложить расположиться вам на диване, - сказала администратор, посмотрев паспорт Нюргуян.
   Диван располагался в углу прихожей гостиницы рядом с входом на лестничную площадку и был достаточно потрёпанный. Его покрытие из ткани, на котором были изображены узоры из цветов, было протёрто, где-то прожжено бычками от сигарет, где-то были какие-то пятна и ещё кто-то его пытался резать ножом, так как на нём были следы порезов от ножа.
-Простите, а здесь есть бесплатная столовая?, - спросила Нюргуян у администратора.
-Столовая есть, но облучённые там есть не должны.
-А что мы, что нелюди? Почему такая дискриминация? Мы же люди. Да, мы облучены , поэтому нам хуже, чем вам, потому, что из-за катастрофы в нашем городе вся наша жизнь разбилась в дребезги, а ещё мы потеряли здоровье. У меня после аварии ноги сильно болят и кости болят и какая-то постоянная усталость. Нам надо помогать, потому, что мы нуждаемся в помощи и никак нас не дискриминировать, так как мы тоже люди, только мы люди, которые в беде.
-Ничем помочь Вам больше не могу, - сказала администратор и пошла на лестницу.
  Заночевали они в этой гостинице. Рома разместился на полу, а Нюргуян на диване. Рома уступил ей место на диване, так как Нюргуян девушка.
  На следующий день Рома с Нюргуян пошёл навещать свою маму. Рома зашёл в палату, где лежала мама. Мама увидела его и, встав и держась за стену, пошла к нему. Рома подбежал к маме и сказал ей:»Ляжь, мамочка, ты ещё очень слаба, тебе надо лежать.» Мама обняла Рому и на глазах у обоих блеснули слёзы. Потом Рома уложил маму в постель.
-Я очень рада, что ты пришёл ко мне. Расскажи, как ты, - сказала мама Роме.
-Всё более-менее в порядке. Мы здесь хорошо устроились, живём в гостинице. Нюргуян помогает мне по хозяйству. Всё хорошо, только очень скучаю по родному городу и, слёзы наворачиваются на глаза от понимания того, что в родной город мы больше никогда не вернёмся, потому, что из-за катастрофы город превратился в безжизненную атомную пустыню.
-Да, очень жаль. Мне тоже очень грустно, что наша Родная земля – радиоактивная земля, а ещё мне грустно, что из-за катастрофы в молодом возрасте я чувствую себя, как старуха.
-Мама, может всё обойдётся? Может всё наладится?
-Трудно в это верится, но я на это надеюсь. Надежда умирает последней, - сказала мама Ромы, тяжело вздохнув.
  В палату вошла медсестра и поставила маме Ромы капельницу с витаминами. Витамины колют в больницах всем, только одним колют в виде капельниц, а другим в качестве уколов из шприца. Может быть, витамины не совсем помогают в некоторых ситуациях, когда, например, пациент болен лучевой болезнью, большим лекарем может быть не химия, которая в витаминах, а природа и жизнь на природе, ведь, человек больше мотивирован к выздоровлению, когда рядом родные и, когда мало, что напоминает ему, что он болен, а когда он находится в больнице, там ему всё напоминает, что он болен.
  Рома с Нюргуян пробыл у мамы до позднего вечера. Поздно вечером медсестра пришла в палату к маме Ромы и сказала Роме и Нюргуян, что больница закрывается, и всех посторонних попросила выйти. Кроме мамы Ромы, в палате лежала девушка лет 16-ти, она тоже была из города, в котором произошла авария, доза радиации, полученная ей высушила её, она стала очень худой и тоже с серым лицом, а глаза у неё были грустные, но в них была надежда удержаться за жизнь, но, что вызывало слёзы, это то, что она тоже была обрита на лысо; и её не по годам взрослое выражение лица, в котором отражалась её разбитая жизнь и то, что уже две её дорогие умерли, а им тоже было 16 лет. Она была совершенно лысая, было такое впечатление, что волосы на её голове никогда не вырастут. С ней постоянно сидела мама, коренастая женщина лет 40, с пышной грудью и светлыми волосами. Они часто вспоминали доаварийный город, как девушка ходила в школу, рассматривали школьную фотографию и вспоминали школьных друзей, вспоминали соседей, взбалмошную бабку сверху, которая воровала всё, что плохо лежит, вспоминали, как однажды глубокой ночью она украла из одного из соседних дворов теннисный стол, а потом её семья срочно собралась на дачу, чтобы их не поймали с этим столом. Погрузили стол и отвезли его на дачу. Болтливую женщину с четырьмя детьми, которая знала, казалось, все сплетни района. Соседку напротив, которая держала четырёх собак и двух кошек и постоянно их выгуливала. Бабку родня оставила в брошенном городе, ходят слухи, что её приютил к себе один из ликвидаторов, который подался на ликвидацию из чувства, что он не может не быть на станции не помогать в ликвидации. Этот ликвидатор даже денег за свою работу не взял, хотя ему предлагали. В бригаде ликвидаторов его за такую самопожертвенность и самоотверженность прозвали блаженным.
  Болтливая женщина из-за полученной дозы радиации теперь тоже лежит в больнице, также как и её дети. Её дети в ночь, когда была эвакуация, игрались на земле, а на земле после аварии осела радиоактивная пыль, а дети в ней игрались и в итоге заработали себе лейкоз. Теперь эта женщина постоянно плачет, то ли от горя, то ли последствия дозы повлияли на её нервную систему.
  Соседка напротив пыталась при эвакуации пронести в автобус своих питомцев, но солдаты, которые досматривали вещи эвакуированных, отобрали у неё всех её питомцев. Она начала биться в истерике, так как у неё никого, кроме её животных, не было. Двое коренастых солдат силком запихнули в автобус. Так у всех по-своему была разбита жизнь из-за проведения никому, кроме как Управляющей Партии и Республиканскому Комитету, испытаний на станции.
   Ещё в палате с мамой Ромы лежала ухоженная молодая женщина, которая была женой заместителя руководителя Городского Комитета города, в котором произошла авария. Женщина со своим мужем уехали ещё до аварии, а потом выбила себе направление в больницу на основании того, что она якобы получила дозу радиации, чтобы получить на основании выписки из больницы и других документов трёхкомнатную квартиру в Столице, а кто действительно получил дозу радиации, из-за таких, как она, будет мыкаться по съёмным углам, гостиницам или родственникам. Никому из палаты не нравилось то, как поступает она, и из-за этого часто вспыхивали конфликты, а она на всё отвечала:»Отстаньте от меня, я имею право.»
  Они сели на трамвай, доехали практически до гостиницы, а потом пошли пешком. Они так устали, хотя особо нигде долго не мотались и ничего тяжёлого физически не делали, что завалились спать без задних лап. Раньше они так сильно не уставали. Это начали проявляться последствия радиации, которую они получили.
  Месяц Рома и Нюргуян прожили в гостинице, Рома практически каждый день ходил в больнице навещать свою маму. С каждым днём его мама всё больше и больше сгорала от болезни. Рома целыми днями проводил время в больнице, а по ночам ему снились лысые и высохшие женщины, девушки, дети. Нюргуян устроилась уборщицей в той же самой гостинице, в которой они жили, только убираться она толком не могла, так как усталость быстро нападала на её тело, а несколько раз она от усталости падала в обморок, а из носа текла кровь, но всё же она заработала кое-какие деньги, и на еду им хватало. Ещё Нюргуян начала замечать, что когда причёсывается у неё в расчёске клоками остаются волосы, и когда она переворачивается в кровати с одного бока на другой, то на подушке остаются клочья волос. Нюргуян пошла в салон красоты делать себе маникюр, а девушка, которая должна была делать маникюр посмотрела на ногти Нюргуян:»Что у Вас с ногтями? Почему они у Вас в дырочку и легко ломаются?»
-Я не знаю. Я думаю, это от стресса и от нагрузки на работе. Это пройдёт.
-А Вы откуда?
-Я из Города, В Котором Произошла Авария.
   Девушка в панике убежала из зала, где стригли людей и делали маникюр, и позвала охранника. Охранник взял Нюргуян под руки и выкинул её из салона красоты. Нюргуян упала на асфальт. Нюргуян прокричала:»Верните хотя бы деньги.» Охранник сказал:»Иди нахрен отсюда, облучённая тварь», - и с силой захлопнул дверь. Мимо проходили люди, но когда они услышали про облучённую тварь, никто ей не помог из проходящих в данный момент людей. Нюргуян не могла подняться и плакала от бессилия и от жестокости людей, которая наносила ей душевные раны.
  Подошёл молодой парень с сумкой оливкового цвета наперевес, одетый в джинсы, чёрные спортивные кроссовки, лиловую майку, а поверх майки в чёрную ветровку.
-Девушка, Вам помочь?
-Да. Я не могу подняться.
  Парень дал ей руку, и Нюргуян с трудом поднялась. Пошла, шатаясь из стороны в сторону. Парень догнал её и спросил:»Вас помочь довести? Вам не плохо? Может, я Вас отвезу в больницу?»  «Нет, мне уже легче», - сказала она. К вечеру она еле-еле добралась до дома, постоянно делая передышки, так как какая-то слабость и усталость постоянно накатывали на неё, и её лоб покрывался потом, а иногда мир, который она видела своими глазами, сужался на время до маленькой точки, а потом пропадал, и вместо него всё застилала тьма. Через несколько минут зрение возвращалось к ней. Из-за слабости она начала горбиться, как 70-летняя старуха, хотя ей всего было 26 лет.
  У Ромы тоже начались проблемы со здоровьем – он начал кашлять, чаще это были приступы кашля, такие, какие бывают при астме, также у Ромы тоже начали выпадать волосы, и тоже была слабость. Такая слабость, что даже проспав довольно долго, он мог себя чувствовать, как будто только, что разгружал вагоны с тяжёлыми мешками.
  В гостинице персонал не замечал их, а постояльцы вначале пытались познакомиться, но узнавав, откуда они, не особо общались с ними, многие были против их проживания в гостинице, так как боялись получить от них дозу радиации. Дошло до того, что через месяц их проживания в гостинице, постояльцы гостиницы, то есть бездомные, собрали около гостиницы митинг (в то время часто были митинги. Можно было свободно проводить в любом месте.) и на митинге потребовали у начальства гостиницы выселить Нюргуян и Рому. Начальству пришлось выселить Рому и Нюргуян, и ещё Нюргуян уволили с работы. Им опять пришлось скитаться.
  Рома встретил Эдуарда - своего давнего знакомого. Рома познакомился с ним, когда тот приезжал делать репортаж о станции.  Эдуард увидел Рому и Нюргуян на Слободна Площе, просящими милостыню. Эдуард поинтересовался у Ромы, что произошло, что они опустились до такой жизни. Рома рассказал о том, что с ними произошло. Эдуард приютил их у себя дома.
  Но на этом беды Нюргуян и Ромы не закончились. Рома шёл в метро к эскалатору, как к нему подошли двое милиционеров и попросили предъявить документы. Рома был без документов, и его забрали в отделение. Рома ушёл днём, а был уже вечер, а Ромы всё не было, и Нюргуян начала волноваться и сердце её чувствовало, что с Ромой что-то случилось плохое. Она с Эдуардом начала обзванивать больницы, но в больницах Ромы не нашлось.
   Поздняя ночь. Дребезжащий звонок телефона нарушает ночную тишину. Нюргуян медленно, держась за стену, идёт к телефону и снимает трубку.
-Здравствуйте! Это майор Ковальчук. Остапчук Роман Андреевич находиться у нас в отделении.
-За что его забрали и где находиться отделение?
-У него не было документов, - сказал майор и продиктовал адрес отделения.
   Нюргуян быстро оделась и вышла на улицу. На дороге, где много машин, поймала такси и приехала в отделение.
   Рома сидел за решёткой. Она подошла к милиционеру и спросила:»Могу я его забрать?» Милиционер побежал в кабинет к своим товарищам, старшим по званию. В это время майору Ковальчуку позвонили из главка и сказали, что Рому ни в коем случае нельзя отпускать, так как он брал в заложники солдата и теперь находится в розыске. В итоге Рому оставили в отделении, а Нюргуян, рыдая, пошла домой.
  Нюргуян смутно помнила, как поймала машину и приехала домой. Она была так вымотана и морально, и физически, что придя домой, прислонилась к стене спиной и опустилась на пол и рыдала. Эдуард подошёл к ней. Она сидела полу, облокотившись спиной о стену.
-Рому арестовали. Я не знаю, что мне делать. Всё навалилось на меня – авария в моём городе, смерть парня, бомжевание в неизвестном мне городе, а тут ещё и любимого друга арестовали. За что? За что? Я разве что-то плохого кому-нибудь сделала?
-Я же журналист. Я найму лучшего адвоката, я обязательно найму, ведь он мой лучший друг. Я его вытащу на свободу. Не плачь. Всё будет хорошо.
-Адвокат не поможет в нашей стране. Судья не примет сторону Ромы. У нас очень жестокое общество, поэтому судья не смилостивиться к Роме. У нас очень жестокие люди, я это поняла за то время, что живу в Столице.
-Я не жестокий, я готов тебе помочь, и ещё встречаются в нашем обществе и добрые и милосердные люди, только, к сожалению, они в меньшинстве, большинство – злыдни, и только злорадствуют и издеваются над теми, у кого случилась беда.
   Эдуард подал руку Нюргуян, и она тяжело поднялась и пошла пытаться спать. Только сон никак не приходил, в предрассветной темноте она проматывала, словно на киноплёнке, дни, когда она была вместе с Ромой и слёзы беззвучно катились по её щекам.
  На следующий день Нюргуян практически весь день пролежала в постели – слабость давила на её тело, ещё очень болела голова, а в душе была грусть от того, что она никак не может вызволить Рому из тюрьмы. Так она лежала несколько дней. Эдуард начал беспокоиться за неё и предложил для отвлечения от грусти пойти выбивать себе квартиру, так как она имеет право, потому, что она эвакуирована из Зоны радиационного загрязнения. Вначале она не хотела идти, но потом Эдуард убедил её, что квартира ей не помешает, а ещё так можно отвлечься и не впасть в депрессию.
  Так началась её беготня – практически весь день из-за длинных очередей к кабинетам она проводила в Министерстве здравоохранения, всё ждала своей очереди, но людей так много было, и полно было блатных, которые за взятки выбивали себе квартиры вместо эвакуированных, хотя они к Зоне радиационного заражения не имели никакого отношения, а эвакуированные ждали очереди. За день очередь до Нюргуян так практически и не продвинулась, вечером она бежала к Роме в отделение навестить его, а потом к его маме, врала маме, что Рома скоро придёт её навестить, но сейчас не может потому, что работает, боясь, расстроить её, сказав ей правду, а мама чувствовала, что с её сыном что-то случилось и её сердце постоянно давила боль, а ещё ей хотелось плакать.
  Однажды Нюргуян заметила, что у неё задержка и, что её часто тошнит и еда лезет назад. Она пошла с Эдуардом в женскую поликлинику, так как себя плохо чувствовала, и Эдуард поддерживал её за руку по дороге. 
   В поликлинике медсестра без эмоций оттарабанила, как из пулемёта Нюргуян:»Вы у нас не прописаны, поэтому медицинский осмотр надо проходить по месту прописки.»
-А ничего, что города, в котором я прописана нету. На его месте теперь Зона радиационного заражения.
-Ничем Вам помочь не могу. Это Ваши проблемы.
-Проблемы могут начаться у Вас. У меня в кармане диктофон, и я всё записал, - включился в беседу Эдуард, - Я – журналист, и я могу напечатать в газете материал о том, как в обычной столичной женской поликлинике отшили эвакуированную из Зоны радиационного заражения, а сейчас такое время, что разоблачение и статьи о недостатках и нарушениях в нашей системе народ с большим удовольствием читают, они входят в моду, и народу будет интересно прочитать о том, что я напишу.
-Покажите Ваше удостоверение, может быть, Вы просто блефуете.
-Да, пожалуйста, - сказал Эдуард и протянул ей своё удостоверение.
В удостоверении было написано:»Эдуард Каминский. Газета «Вечерняя Столица».
-Ладно, сейчас позову врача, - сказала медсестра Эдуарду.
  Из кабинета гинекологии вышла врач толстая и неповоротливая как медведь женщина лет 45-ти с кучеряшками пепельного цвета на голове и сказала Нюргуян, чтобы она прошла в кабинет. Ей сделали УЗИ, она оказалась уже месяц беременна. Плод развивался хорошо.
-Покажите Вашу прописку, - попросила Нюргуян врач. Нюргуян протянула ей паспорт. Врач посмотрела паспорт и сказала:»Значит, Вы из Зоны? У нас из Министерства распоряжение отправлять таких в больницу, чтобы они делали аборт.»
-Я не буду делать аборт.
-Вы что? Вы что собираетесь растить мутанта?
-Вы же сказали, что плод хорошо развивается?
-Мало ли, что я говорила, может у Вас в итоге получится мутант.
-Ну не у всех получаются мутанты. Вот я недавно встретила свою подругу, она гуляла с молодым человеком лесу с утра, когда уже произошла авария, а она уже была беременна, и ничего, родила прекрасного и здорового малыша. Да, есть, конечно, мутанты, вот моя подруга рассказывала, что у неё соседка по дому родила недавно мальчика со ртом на всё лицо, вместо кожи была чешуя, а ноги и туловище, как у муравья. Но никто не знает, какой ребёнок родится, и не может знать, так как только Бог знает, поэтому одним суждено умереть от дозы радиации, а другие, как я, например, получив дозу, продолжают жить, потому, что на всё Воля Бога, и Богом отпущено, кому умирать и сколько жить. К тому же, я – мать. То, что Вы называете плодом, то для меня часть меня, моя кровиночка, и я часть себя и свою кровиночку ни в коем случае убивать не буду. Я выращу из него Человека, хоть из здорового, хоть из больного и мутанта.
-А Вас не пугает то, что, если ребёнок родиться здоровым, значит, Вы его болезни возьмёте на себя.
-Нет. Я ради своего ребёнка готова пожертвовать даже собой, лишь бы он родился и жил.
-Ладно. Дело Ваше.
Нюргуян вышла из кабинета.
-Хоть одна радостная новость за все эти дни – я беременна. Ромка – отец моего ребёнка.
-Очень рад за тебя и моего друга.
-Спасибо тебе. Я очень благодарна за то, что ты нам помогаешь.
  Потом она сразу побежала докладывать эту новость Роме. Рома был очень этой новости, и он через решётку обнял Нюргуян, а она его начала целовать в губы, но подошёл милиционер и с суровым лицом оттащил Нюргуян от Ромы и сказал:»Целоваться не разрешается.»
-Почему? Мы же ничего не нарушаем.
-Потому, что не разрешается.
    Потом Нюргуян побежала в больницу рассказать маме Ромы. Мама Ромы была так рада этой новости, что расплакалась от счастья.
-Вот я и дождалась внука или внучки. Хочу дожить до рождения твоего ребёнка и нянчить его.
-Я тоже хочу, чтобы Вы дожили. Я уверена, из Вас получится хорошая бабушка, так как Вы – хорошая мать и вырастили хорошего сына.
  Мама Ромы благодарно улыбнулась и обняла Нюргуян со словами:»Я готова, чтобы ты была моей дочкой, то есть женой моего сына.»
  Через несколько дней Рома передал Нюргуян записку о том, что его утром переводят СИЗО №9. Милиционер подошёл посмотреть, что за записку передал ей Рома. Посмотрев её содержимое, он вернул её обратно.
-Его нельзя в СИЗО. Он облучён. В СИЗО только обострятся его болезни. Он же там умрёт.
-Ничего не могу поделать. Это приказ из главка – отправить вашего парня в СИЗО, - сказал ей милиционер.
  Нюргуян заплаканная пошла домой.

   На следующий день рано утром Нюргуян была уже около отделения. Села на лавку, от слабости подкашивались ноги. Прождала недолго. Вначале пришли родственники некоторых отправляемых в СИЗО, а потом начали выводить самих тех, кого должны были отправить. Рома еле шёл, его шатало из стороны в стороны. Милиционеры, в сопровождении которых шёл Рома, подгоняли его. Один из них кричал на него:»Шевели быстрее!». Рома всё равно шёл медленно, тогда тот, кто кричал на него, ударил его дубинкой по почкам. Рома упал и застонал. Нюргуян побежала к нему. Двое милиционеров, сопровождавших Рому, оттолкнули Нюргуян. Она упала. Кто-то из родственников других отправляемых подследственных помог подняться ей. Юбка, в которой она пришла, была разодрана и в пыли. Милиционеры подняли Рому и занесли в грузовой воронок. Когда в воронке были все, кого должны были отправить в СИЗО, милиционер-лейтенант закрыл дверь воронка. Нюргуян побежала к воронку. Стала колотиться в дверь воронка и кричала, обливаясь слезами:»Он – не преступник. Будьте милосердны. Он просто так любит свою мать, что он хотел добиться во чтобы то ни стало того, чтобы улететь с ней. Его мать очень больна, она получила большую дозу облучения, поэтому он хотел полететь с ней. Он очень волнуется за неё. У Вас есть родители?», - обратилась она к лейтенанту, который закрывал дверь воронка.
-Это не имеет значения и не должно Вас волновать.
-Поставьте себя на его место. Кто знает, как бы Вы повели себя в той ситуации, в какую попал Рома.
-Иди отсюда, ненормальная, а то задавлю, - сказал лейтенант и сел в воронок на сиденье водителя, а рядом с ним уже сидел его напарник. Лейтенант завёл мотор воронка, дал газу и специально чуть не наехал на Нюргуян с криками в её адрес, что она сумасшедшая и ненормальная.
  Нюргуян усталая, разбитая и подавленная еле побрела к лавке и села на неё. К горлу подкатывал комок, в грудь сдавливало и хотелось плакать. Она вдруг завыла, как та, которая по легенде породила Тюркский народ, а из глаз капали слёзы. К ней подошла девушка в очках в чёрной роговой оправе, которые хорошо шли её волосам цвета блонд и ярко-красной помаде на губах.
-Девушка, Вам плохо?, - спросила девушка в очках.
-Да. У меня парня увезли в СИЗО, а ему нельзя туда, ему вообще нельзя находиться под стражей, так как он облучён. Он из Зоны радиационного заражения.
-А за, что его арестовали и этапировали в СИЗО?
  Нюргуян рассказала девушке о том, что произошло с Ромой после аварии на станции. Девушка внимательно слушала рассказ Нюргуян.
-Вам надо добиваться направления Ромы в больницу, хотя бы тюремную, так как нужны справки о его состоянии здоровья, ещё нужно заверить ксерокопии страницы с пропиской. Это будет являться основание о том, чтобы его оправдали или скостили срок. Ещё бы хорошо, чтобы тот солдат, которого он брал в заложники, не имел к нему никаких претензий, тогда больше вероятности, что его оправдают. Копию придётся делать у нас в организации, так как многие испугаются делать Вам ксерокопию, боясь, что от соприкосновения с Вашим паспортом они облучатся. У нас правозащитная организация, мы помогаем всем, даже, если он облучён. Как раз сейчас отстаиваем права переселенцев из Зоны на лечение и получение жилья. Ещё Вам бы привлечь СМИ, чтобы Вашими проблемами заинтересовались в обществе. Ведь, сейчас мы пытаемся построить гражданское общество и навсегда покончить с несвободной режима, который у нас был более 60 лет, а в гражданском обществе, каждый член общества помогает другому и отстаивает свои права.
-Да. Каждый должен помогать, только почему-то все ненавидят нас и просто бояться. Думают, как будто мы виноваты, что мы излучаем. Виноваты не мы, я не знаю, кто, но мне кажется, что на станции проводили опыты и у них там что-то рвануло. Мне очень горько, что мы из-за нашей дискриминации и боязни нас общества одиноки в своих бедах. Ведь вместе, всем обществом, нам было бы легче надавить на чиновников и решить наши проблемы. Насчёт квартиры у меня тоже проблемы – меня поставили в очередь, а она не двигается. У меня есть знакомый журналист. Он работает в «Вечерней Столице». А как называется Ваша организация?
-Я думаю, со временем мы сможем решить ваши проблемы. Донести до общества, что не надо бояться эвакуированных из Зоны, а им нужна помощь и им надо помогать, а не притеснять и бояться. Да, я тоже читала, что в ночь, когда произошла авария, на станции проводили опыты, а ещё в коридорах Республиканского отделения Партии ходят слухи о том, что большие партийные чины в Республике хотели к очередной годовщине Дня Труда отрапортовать в Столицу о том, что опыты проведены успешно, поэтому опыты были проведены в спешке и без теоретических исследований и расчетов, и из-за этого произошла авария. Насчёт квартиры тоже надо подключить СМИ: Вы можете подключить своего знакомого, а мы независимых журналистов. Я думаю, у нас всё получится. Наша организация называется «Правозащитная Организация «Свободное общество»». Жду Вас завтра у нас, - сказала девушка и протянула бумажную визитку, на которой был написан адрес правозащитной организации и имя девушки. Девушку звали Олёна Шевчук.
-Спасибо, Вам. Я приду, - сказала Нюргуян.
-Вам уже легче? Может, Вас довести до метро?
-Мне уже легче.
-Тогда до завтра.
-До завтра.
   Девушки вначале пошли в сторону метро, а потом Олёна свернула к трамвайным путям и села на трамвай, а Нюргуян пошла в метро. Она поехала стоять в очереди в Министерстве здравоохранения. Очередь особо не продвинулась. Нюргуян проторчала в Министерстве до вечера. Приехала домой без сил, переоделась в домашнее и сразу легла в постель. Эдуард спросил:»Ты не голодна? Может, тебе что-то приготовить поесть?» Нюргуян ответила, что у неё настолько нету сил, что она даже не хочет кушать.
  К ночи силы частично вернулись, и она ночью себе приготовила поесть и немного перекусила. Затем она решила поговорить с Эдуардом на счёт помощи Роме с тем, чтобы его вызволить из тюрьмы, а ей на счёт получения жилья.
-Эдуард, я хотела с тобой поговорить о Роме. Его сегодня перевели в СИЗО, и без освещения его проблемы в СМИ, его нельзя вызволить оттуда, а ещё ему надо в больницу, так как справка о состоянии его здоровья также поможет в том, чтобы его оправдали. Но главное, найти того, кого он брал в заложники и, чтобы у него не было претензий к Роме, тогда его точно оправдают. Ты поможешь?
-Конечно. Рома мой лучший дорог, поэтому я обязан его вызволить из этой клоаки. На счёт СМИ, что-нибудь придумаю, начнём с нескольких статей в газете в разделе, посвящённом аварии. Думаю, народ это как-то заинтересует. На счёт того, кого Рома брал в заложники, сложновато, но постараюсь найти. Точно, у меня идея, я через телевизионную программу по поиску пропавших родственников его попытаюсь найти. Договорюсь со знакомой, она в этой передаче журналистом работает.
-Спасибо тебе. Что бы я делала, если бы не ты?
  На следующий день Нюргуян пошла опять в Министерство здравоохранения. К вечеру подошла её очередь. Она вошла в кабинет и сразу без сил опустилась на стул. Перед ней сидела коротко стриженная рыжеволосая женщина лет 45. Она была специалистом по жилищному субсидированию эвакуированных из Зоны радиоактивного заражения.
-Здравствуйте! Вы по какому вопросу?, - холодно спросила женщина.
-Я и мой парень были эвакуированы из Зоны радиоактивного заражения. Нам негде жить, у нас было жильё в городе, который сейчас в этой Зоне.
-Давайте копию страницы с пропиской.
-У меня её нет.
-Ладно, сейчас Вам откопируют её. Зайдите в кабинет №15, там Вам сделают копию, а потом пойдёте в кабинет нотариуса – это кабинет №20, и Вам там её заверят.
   Нюргуян пошла откопировать страницу с пропиской, простояла рядом с копировальным кабинетом небольшую очередь, потом такую же небольшую очередь отстояла у нотариуса. Пришла обратно в кабинет, где была женщина, а женщина уже закончила работать, и кабинет был закрыт. Нюргуян поехала в правозащитную организацию.
   В организации Нюргуян заполнила анкете свои личные данные, потом опять сделали копию с её страницы с пропиской, заверили у своего нотариуса, дальше Олёна отвела Нюргуян к адвокату организации Петру Шимоновичу. Она ему рассказала о сути дела Ромы, он сказал, что трудный случай, но решить его возможно.
   Ночью Нюргуян опять говорила с Эдуардом. Рассказала про то, что произошло за день, насколько она продвинулась в решении своих и Роминых проблем. Эдуард сказал, что ему удалось договориться об освещении дела Ромы и её с Ромой проблем с получением жилья в газете. Для начала он предлагал разместить несколько статей в газете на полосе, которая посвящена аварии и судьбам тех, чьи жизни разбила она. Ещё Эдуард связался со знакомым из Комитета по гражданской обороне Столицы на счёт парня, которого Рома брал в заложники. Знакомый обещал через свои каналы найти этого парня.
  Через неделю первая статья о Роме была готова. Что-то Эдуард писал со слов Нюргуян, что-то со слов самого Ромы. Рома передавал большое спасибо Нюргуян за то, что она бьётся за его свободу. Журналисты через день начали посещать Рому. Он раздавал интервью всем политическим изданиям Социалистического Евро-Азиатского Союза. Нюргуян навещала Рому каждый день, а с утра и днём была дома и делала дела по дому. В Министерстве здравоохранения женщина с короткой стрижкой рассмотрела заверенную копию, но сказала, что её мало для оснований дать ей квартиру. Сказала, что Нюргуян надо лечь в больницу, чтобы были справки о состоянии её здоровья, что станет основанием на субсидию на получение квартиры, заодно Нюргуян подлечиться и ещё на основании справок о её здоровье можно получить инвалидность и компенсацию, которую раздаёт Красный Крест эвакуированным из Зоны радиоактивного заражения. Теперь Нюргуян ждала, когда будет готово направление в больницу и ей позвонят, чтобы она пришла за направлением.
   Общество же по-разному воспринимало дело Ромы – кто-то с пеной у рта заявлял, что Рому надо приговорить к длительному заключению, потому, что Рома совершил преступление против представителя законной власти и ещё во время режима ЧС; кто-то так думал, но не заявлял, были и те, кто хотели, чтобы Рому приговорили к высшей мере – расстрелу. Все, кто так думал, не вдавались в подробности, в причины того, почему Рома взял солдата в заложники. Они все галдели о том, что Рома – преступник и должен сидеть в тюрьме, но мозгов поставить себя на его место и подумать у них не было, поэтому они на каждом углу галдели, как ненормальные, и никто из них о том, чтобы проявить к нему милосердие. Таких было около половины населения Союза. В основном их составляли ярые социалисты и сторонники тех времён и крестьяне с деревенскими, жители маленьких городов, когда были в Союзе Великие Диктаторы. Всего их было два – один разрушил прошлое государство и утопил его в крови, а другой утопил его в горе репрессий и расстрелов невинных и геноциде народов этого государства. При всём этом, рабская и мазахистская психология народа Союза требовала кого-то похожего на этих Диктаторов. Народ как бы требовал:»Почему нас не бьют. Бейте нас, занимайтесь нашим геноцидом. Занимайтесь побольше и посильнее.» И этой части населения очень не нравился лидер Союза, который правил в то время. Все из этой части населения говорили, что он только болтает, ездиет по развращённой загранице и развивает разврат здесь и демократию какую-то выдумал, гласность какую-то. Всё это непонятно как-то. Испокон веков нас били и угнетали, и мы не знали никакой демократии, и нам было хорошо. Нам очень нравится угнетаться и поклоняться какому-то начальнику, а ещё лучше целовать его ноги и следы его ботинок и ползать за ним на коленях. Крестьян, деревенских и жителей маленьких городов ещё можно научить быть свободными, а ярых социалистов и сторонников Великих Диктаторов уже никак не научить свободе, так как от своей ярости они превратились в озлобленных шизофреников. С людьми старшего возраста тоже труднее в плане того, чтобы изменить их мнение, так как с одной стороны у них ностальгия – они считали, что репрессий особо не было, и никто не топил государство в крови, а вот любовь и молодость в это время у них была, и они хотели вернуть время Великих Диктаторов, раз нельзя вернуть их молодость и любовь, а с другой стороны с возрастом становишься всё более консервативным и нудным и многие в панике от каких-либо перемен, особенно в странах, где рабская психология народа.
   Была и другая часть общества, причём их было более половины всего населения, которая считала, что к Роме надо проявить милосердие и выпустить на свободу. В основном это были студенты, интеллигенция, жители Столицы и крупных городов Союза, люди демократических и либеральных взглядов, сторонники Либеральной Народной Республики, творческие люди, люди религиозных взглядов, люди прогрессивных взглядов, сторонники возрождения народного самосознания титульной нации – члены «Народни Крайни».
   Правозащитная организация, в свою очередь, договорилась с независимыми журналистами, которые также брали интервью у Ромы и у Нюргуян.
  После поднятого резонанса в СМИ рядом с СИЗО, где держали Рому, стали собираться митинги и пикеты, как сторонников освобождения Ромы, так и его противников. Чтобы противники освобождения Ромы не устроили никаких провокаций и драк, порядок охраняли несколько десятков милиционеров. У одной женщины был плакат с надписью:»Блаженны милостивые.» Она была сторонницей освобождения Ромы. В стане противников освобождения перед народом вышел седой мужчина с неприятным лицом и глазами, по которому можно сразу было узреть, что у него мерзкая душа и может быть, у него руки в крови убитых невинных людей. Он начал из мегафона говорить о том, что Рома – предатель, что он должен был предать свою мать и уехать без неё, а так он предатель потому, что ради своей матери брал в заложники солдата. Закончил он свою речь возгласом, что преступник должен сидеть в тюрьме. По стану противников освобождения Ромы пронеслось, что они согласны с мнение оратора.
    У сторонников освобождения умные люди говорили о милосердии, о репрессиях, о преступлениях прошлой власти, несколько приглашённых рок-певцов исполнили песни о свободе и о том, что за неё надо бороться.
   На ночь многие сторонники освобождения Ромы поставили палатки. Над многими палатками реяли флаги Народни Крайни, свободу и независимость которой утопили в крови в 20-х годах. Комендант палаточного лагеря протеста сказал на одном из телевизионных каналов, что те люди, которые заключили под стражу эвакуированного из Зоны – изверги, и палаточный лагерь в сквере перед СИЗО не закончит свою борьбу до тех пор, что не отпустят Рому.
  Когда Нюргуян первый раз приехала в СИЗО навестить Рому, её повели в камеру свиданий. Солдат захлопнул дверь камеры. Посреди камеры стоял стол. За ним сидел Рома с исхудавшим и ужасно серым лицом, огромными синяками под глазами от усталости и вскрывшимися сосудами глаз. Он постоянно кашлял. Также он сильно высох и стал выглядеть как узник Дахау. Нюргуян села перед ним. Он взял её за руку. Она сжала его руку в своей руке.
-Ты как?, - спросила Нюргуян Рому.
-Плохо. Кормят несъедобной едой. Вчера давали суп с каким-то резиновым куском мяса и ничего, кроме этого куска мяса в супе не было. Часто кормят кашами. Они почему-то солёные, холодные и воняют фекалиями. Сокамерники бьют, солдаты тюремных войск тоже бьют и при этом говорят, что я облучённая тварь. От их побоев у меня всё тело болит, ещё постоянно болит голова, не знаю почему. Водили к следователю. Следователь угрожал пытками, если не подпишу протокол о том, что я предатель, и с злым умыслом брал в заложники солдата. От сырости в камере у меня обострился кашель. В больницу мне надо. Мне нельзя здесь оставаться, а то я здесь быстро копыта отброшу.
  Рома взялся руками за голову. Боль пронзила голову и казалось, что голову просто разорвёт на части. Нюргуян подошла к нему и начала гладить его голову и целовать её в самую макушку.
-Я уже подключила СМИ, наняла тебе адвоката из правозащитной организации. Я думаю, скоро я вытащу тебя отсюда. Так, что прорвёмся, милый. Всё будет хорошо, - продолжала ему говорить Нюргуян.
-У меня теперь такие приступы часто бывают. По нескольку раз на дню, - сказал ей Рома, когда у него приступ прошёл, - Ты-то сама как?
-По-тихоньку. Выбиваю нам квартиру – хожу каждый день то в Министерство здравоохранения, то в правозащитную организацию, как на работу. Прихожу домой уставшая, как будто из меня все соки выжали. В Министерстве мне посоветовали, чтобы было больше оснований мне получить квартиру для нас двоих, лечь в больницу, заодно и подлечусь, а то тоже плохо себя чувствую, ещё можно получить инвалидность потом. Я теперь не могу работать. Сил совсем нету. Так хоть какие-то деньги будут.
-А что за организация? Чем она занимается?
-Организация называется «Свободное общество». Она занимается защитой прав угнетаемых и реабилитацией политзаключённых, которые были в нашей стране.
   Потом они просто молча смотрели друг другу в глаза. Он нежно гладил её руку. Вошёл солдат тюремных войск и сказал жёстко и, процедив через зубы:»Всё. Свидание окончено.» Нюргуян подошла к Роме, чтобы поцеловать его, но солдат поставил между ней и им руку и сказал, также жёстко и через зубы:»Это запрещено.» Он повёл Рому в камеру, а Нюргуян поехала в правозащитную организацию, а потом уже без сил, уставшая за день, садилась на метро или трамвай и ехала домой. Старушки и просто те, кто ехали с ней в общественном транспорте, удивлялись, почему такая молодая девушка едет сидя, некоторые особо злые вынуждали встать. Она просто выходила из вагона метро или трамвая и ждала другой, где нет злых и тех, кто обсуждал её немощь.
  Так проходил каждый её день в течение двух недель, что она ждала направление в больницу – СИЗО, где сидел Рома, потом улаживание дел в правозащитной организации, потом к маме Ромы в больницу, потом добиралась домой, а потом лежала до ночи без сил и только ночью немного делала по дому, так как силы всё равно особо не восстанавливались. Они уходили из неё из-за получённой дозы радиации.
   Через две недели ей позвонили из Министерства и сказали подойти в кабинет к специалисту по вопросам эвакуированных из Зоны и забрать направление в больницу. Она зашла в кабинет. Женщина с короткой рыжей стрижкой дала ей направление. В направлении было написано, что Нюргуян должна ложиться в больницу ещё через три недели.
-Почему так долго?, - спросила Нюргуян женщину.
-К сожалению, мест нет в больнице, поэтому так долго.
  За соседним столом перед длинноволосой красавицей лет 25 сидел мужчина среднего возраста. Он сказал по этому поводу:»Знаю, почему у них мест. Там же все чиновники местных комитетов решили подлечиться и своих родственников подлечить. Понавыписывали себе справок, что они облучились в Зоне, хотя они там очень редко бывали – всего несколько раз в год, а теперь из себя больных строят. Я вон из-за них два месяца жду, когда лягу в больницу, а ещё в санаторий хотели направить, но путёвка какому-то партийному чину досталась. Тоже мне облучённые, они в своих кабинетах сидели в то время, когда случилась авария, а мы получили дозы радиации, особенно, те, кто ликвидировали последствия аварии. Я вот, например, тушил пожар – сбрасывал с вертолёта песок на разрушенный реактор, а они вместо меня дали моё место в больнице и путёвку.»
  Из здания Министерства Нюргуян вышла расстроенной и озабоченной. Она боялась, что неизвестно когда она ляжет в больницу и про то, что, почему такое несправедливое общество в её стране, чиновникам, которые наделали себе фиктивных справок, дают всё то, что должны были давать эвакуированным из Зоны, а эвакуированным из Зоны предлагают только ждать. А сколько ждать? Да неизвестно сколько. Скорее всего до тех пор, пока не помрёшь.
  Ей сделалось плохо. Мир, который её окружал, начал сужаться, потом сузился до одной точки, а потом всё поглотила тьма. Она перестала видеть этот мир. Она только слышала звуки. Ориентируя по звукам и на ощупь, она дошла до сквера и села в нём на лавку. Думала, что зрение скоро вернётся к ней, но прошло много времени, а она ничего не видела. По звуку от разговора она поняла, что на соседней от неё лавке сидит парочка влюблённых. Она подошла к ним.
-Извините, можно вас побеспокоить. Помогите мне. Мне кажется, что я ничего не вижу.
-Олежка, достань бутылку с водой. Может, ей промыть глаза водой, - обратилась девушка к своему парню.
  Парень достал из сумки бутылку с водой. Девушка налила воду в ладони и начала из ладоней наливать воду в глаза Нюргуян. Потом девушка спросила, видит ли чего-нибудь Нюргуян. Нюргуян ничего не видела. Она опустилась на землю, а из её невидящих глаз тихо полились слёзы. Она была в панике от того, что, возможно, она никогда не сможет видеть. Девушка сбегала к телефонной будке и вызвала «Скорую». Приехала «Скорая». Медбрат «Скорой» взял под руку Нюргуян и помог ей зайти в машину. В «Скорой» у неё спросили прописку, она показала паспорт, и её отвезли в одну из больниц, где лечили эвакуированных из Зоны, в больницу № 78.
  Когда Нюргуян привезли в больницу, её сразу отвезли в операционную. Там ей сделали операцию на глазах.
  Утро. В светлой от лучей Солнца, проникающего в палату через три больших и высоких окна, стояли четыре кровати, на одной из них лежала Нюргуян. На соседней с ней кроватью лежала девушка, чуть постарше Нюргуян, а с другой стороны на двух остальных кроватях лежала 50-летняя сельская жительница из Зоны Алёна и 80-летняя бывшая жительница Города Виолетта. За окном зеленели деревья летней Столицы. На деревьях пели птички.
  Нюргуян открыла глаза. Вначале всё было размыто и расплывалось, и была боль в глазах такая, как будто в них осколки стекла. Потом зрение сфокусировалось, и она увидела, что она находится в палате больницы и тех, кто лежал в палате. Все ещё спали. «Какое счастье, что я опять вижу», - подумала Нюргуян.
   Во время утреннего обхода зашёл молодой человек лет 30 в белом халате, в очках в чёрной роговой оправе, немного рыжий, с серыми, ближе к голубым, глазами и рыжей небритостью подошёл к кровати, где лежала Нюргуян.
-Здравствуйте! Я Ваш лечащий врач. Меня зовут Михаил Абрамович Шехтман. На что жалуемся?, -  сказал молодой человек.
-Головокружение, слабость, кости болят, ещё часто зрение пропадает, теряю сознание, быстро устаю.
-Давно у Вас так?
-После эвакуации из Зоны всё повылезало.
-Понятно, - сказал врач, записал что-то в блокноте и ушёл.
  Девушка, которая лежала на соседней кровати, подошла к Нюргуян. У неё на одном глазу был пластырь.
-Расскажи, как там? Какая она радиация?, - спросила она Нюргуян.
-Был красивый город. Спокойно жили, каждый работал где-то учился, у многих были семьи, а потом случилась авария, и многих ничего этого не стало. У меня, например, был парень, мы с ним хотели пожениться, в ту ночь он работал на станции, получил большую дозу радиации и практически сразу умер. Мне это сообщили с утра. Позвонили со станции и сказали, что Феди больше нет. Я от перенесённого горя бесцельно ходила по брошенному городу. Я хотела остаться в этом городе и умереть рядом с моим парнем. Меня из горя вывел Рома, я с ним познакомилась на одной из улиц города. Я сидела на газоне и плакала, а он подошёл и спросил, почему я плачу. У него тоже было горе – у него мать отправили в Столицу без него, а он остался, чтобы выяснить, в какую больницу положили его мать, но в поликлинике, где работала его мать, всех эвакуировали. Ты спрашиваешь, как там? Тихо там. Там тяжёлая тишина и там воздух пропитан горем и радионуклидами, а радиация – она невидимая, поэтому её нельзя заметить, а здоровье убивает быстро. Вот я была здоровая, могла за день переделать много дел и ещё силы оставались, а теперь силы быстро иссякают, и ничего толком делать не могу, а ещё кости болят.
-А мы телевизор смотрим, нам по программе «Часина» говорят, что там нет особо радиации, только рядом со станцией, и то небольшая, и показывают довольных ликвидаторов.
-Да брешут по Вашей «Часине». Я тут читала недавно, что радиация разложиться только через тысячу лет, а они говорят, что радиации нету, и она не опасна для здоровья. Ещё стыда у нет делать пропаганду на горе десятков тысяч людей, показывая только красивую обёртку горя, за которой скрывается мрачная и ужасная правда. Вон, в мужском отделении лежали в палате молоденькие мальчики, моему правнуку столько же сколько и им, они служили в армии, и когда случилась авария, их отправили в самое пекло – разгребать радиоактивный графит с крыши разрушенного реактора. Сюда их привезли всех слабых, многие были уже без сознания. Кто-то из ребят нацарапал на стене фразу, от которой у меня до сих пор слёзы наворачиваются на глаза. Кто-то нацарапал:»Мы не умрём!». У них была большая тяга к жизни, но полученная доза радиации взяла своё – они через две недели все сгорели от радиации и умерли. В палате стояли пять цинковых гробов с их сгоревшими телами, а они говорят, что радиации нет, а ничего, что она там есть и, что она убивает людей? Как только их совесть не съест за пропаганду на горе людей?, - подключилась к разговору Нюргуян и девушки Виолетта.
-Ну не знаю. Может быть, это их сразу после ликвидационных работ снимали для репортажа?
-Вряд ли. Их показали перед ними, они от того, что им их командиры не говорят правду, думают, что эти работы никак не отразятся на их здоровье. Эх, знали бы ребята, что их отправляют на верную смерть… Эх, жалко мне этих ребят, они могли бы жить ещё и жить, и ненавижу этих брехунов со Центрального Всесоюзного телевидения.   
-То есть Вы против того, чтобы проводилась ликвидация?
-Нет, я считаю, что ликвидация последствий аварии должна проводиться, но должна проводиться специалистами, которым надо платить большие деньги, а их семьям после смерти специалистов, платить большие пенсии и предоставлять всякие разные льготы, а не жалкие подачки. Ещё я против атомной энергетики, так как авария на станции в Зоне показала, что последствия использования мирного атома такие же, как и последствия ядерной бомбардировки, если не ещё хуже, поэтому надо искать альтернативные и экологически чистые источники энергии. Только мы за своими спорами забыли про новенькую. Как тебя зовут, дочка, - спросила Виолетта Нюргуян.
-Нюргуян.
-А меня Виолетта.
-Меня Алёна, - представилась 50-летняя сельская жительница, у которой из-за получённой дозы радиации на лбу повыскакивали волдыри.
-Меня Лика, - сказала девушка.
  Вошла младшая медсестра, чтобы вытереть полы.
-Вы дезактивацию проходили?, - спросила младшая медсестра, протирая шваброй с мокрой тряпкой на конце пол Нюргуян.
-Нет. Я, как приехала сюда, скиталась, и у меня не было времени пройти её.
  Младшая медсестра бросила швабру с тряпкой на пол и быстро спустилась на первый этаж. Затем пришла за Нюргуян с людьми в костюмах химзащиты. Спустились вместе на первый этаж на лифте. Зашли в помещение, похожее на большую ванную комнату, только с обвалившейся кое-где белой плиткой и следами грязи на полу. Один из людей в костюмах химзащиты дозиметром начал измерять Нюргуян и всё приговаривал:»Ну, девка, ты даёшь. С таким радиационным фоном  жить.» Дозиметр попискивал как бешеный. «Разденьтесь, пожалуйста», - сказал человек в костюме химзащиты. Нюргуян разделась. Он снова её измерил. Дозиметр снова попискивал как бешеный. «Можете идти мыться. Вашу одежду мы утилизируем, а взамен выдадим белый халат и вернём Ваш паспорт, если Вы с паспортом здесь.», - сказал человек в костюме химзащиты. «Да, пожалуйста, верните», - сказала Нюргуян и пошла в большую ванну с душем, отгородившись от людей в костюмах химзащиты шторкой, которая была рядом с ванной. Она взяла дезактивирующий раствор и мочалку и начала мыться. Люди в костюмах химзащиты начали обсуждать Нюргуян.
-А она ничего. Грудь ничего так, и она сама фигуристая. Я бы с ней замутил. Мне нравятся азиатки.
-Да, ладно, Санько. Девушка из Зоны, она уже не девушка, а радиоактивный объект, - и вся компания людей в костюмах химзащиты засмеялась.
   Нюргуян вышла из ванны. Её снова замерили. Дозиметр попискивал, но не так бешено, как до дезактивации. Ей выдали белый халат и паспорт с направлением в больницу, которое было в паспорте. Она переоделась и вышла из комнаты дезактивации. После дезактивации палаты с Нюргуян разговаривала главврач – блондинка лет 40 в очках и говорила о том, что Нюргуян надо было прямо после эвакуации дезактивироваться, а то из-за неё пришлось дезактивировать всю палату, то есть мыть всё дезактивирующим раствором и менять Нюргуян постель.
   Когда суматоха утихла, Нюргуян в белом халате на голое тело сбежала из больницы, чтобы позвонить Эдуарду и сказать, что она в больнице и в какой больнице. Она спокойно вышла за территорию больницы и пошла до ближайшей телефонной будки. Одна женщина, выглядевшая по своему строению тела, как засушенная селёдка, увидев в каком виде идёт Нюргуян, сказала:»Как Вам не стыдно выходить так на улицу? Я сейчас милицию вызову, извращенка.» Нюргуян сказала:»Я из больницы, просто позвонить.»
-Знаю, как позвонить. Небось, с кем-то заниматься в будке будете?
-Как Вам не стыдно, такое про меня думать? Я из 78 больницы, там лечат эвакуированных из Зоны, и я тоже эвакуированная из Зоны.
  Не успела Нюргуян договорить последней фразы, как женщина побежала, крича:»Помогите! Радиация!» Первый раз Нюргуян была рада, что от неё убежали в панике, и подумала:»Хорошо, что она испугалась. Не хватало мне в таком виде в милиции оказаться.»
  Нюргуян зашла в будку и набрала домой Эдуарду.
-Здравствуй. Я в больнице. Больница № 78. Мне вчера стало плохо с глазами, и мне вызвали «Скорую». На ней меня в эту больницу отвезли.
-Я сейчас же выезжаю. Я же за тебя так волновался, почему ты не пришла, как чувствовал, что с тобой что-то случилось.
  Нюргуян вернулась к себе в палату. Её кратковременного исчезновения не заметили. К ней приехал Эдуард, привёз ей целую корзину фруктов, в которой были и бананы, и апельсины, и клубника, и даже грейпфрукт. Он ей передал корзину со словами:»Поправляйся! Ты должна быть здоровой, чтобы родить Роме здорового малыша, и чтобы вытащить Рому.» Нюргуян сказала, улыбнувшись грустно:»Я бы рада, но радиация берёт своё, забирая моё здоровье.» Эдуард:»Ничего, мы прорвёмся. Все вместе – ты, Ромка, я и твой и Ромкин малыш. Всё будет хорошо.» Нюргуян улыбнулась и спросила:»А где ты купил эти фрукты? Ведь, в магазина голяк сейчас. Ничего практически нет. Хорошо, если несколько яблок есть, а так пусто.» «Договорился со знакомым чиновником, и он достал это для тебя через знакомого в одно из магазинов Столицы.»
  Эдуард просидел с Нюргуян до полудня, потом поехал на работу, а оттуда поехал навестить Ромку. Эдуард часто его навещал. Чаще всего вечером, а Нюргуян чаще навещала Рому под вечер или днём.
  У СИЗО, где сидел Рома, всё были пикеты, стоял палаточный лагерь с флагами Народни Крайни. Эдуард прошёл через толпу протестующих. Несколько молодых девушек лет 16-ти в национальных костюмах подбежали к Эдуарду и передали ему открытки с надписью:»Слободу Роману Остапчуку!» Эдуард передал открытки Роме со словами:»У тебя уже появились поклонники. Народ хочет твоей свободы. Значит, статьи хорошо сработали. Значит, скоро мы вытащим тебя отсюда.»
  Нюргуян вечером поделилась фруктами с соседями по палате. Соседи были ей очень благодарны.
  Через несколько дней младшая сестра пришла мыть полы и менять постельное бельё Нюргуян. Младшая медсестра заметила, что на подушке и на полу под кроватью клочья волос Нюргуян.
-Девушка, остричься Вам надо. Видите, как осыпаетесь?, - сказала младшая медсестра Нюргуян.
-Хорошо, я остригусь.
  Нюргуян в этот же день пошла в парикмахерскую. Одела новую одежду (в больницу пришла гуманитарная помощь для эвакуированных из Зоны, часть – одежда не особо потребного вида, досталась пациентам больницы, а хорошее забрала главврач для себя и на реализацию) и пошла в парикмахерскую. Вышла из неё с бритой головой, а из глаз текли слёзы, что она теперь некрасива.
  Пришла в палату, уткнулась лицом в подушку и начала плакать. К ней подошла Алёна и начала гладить её по голове и говорить:»Не плачь. Они ещё вырастут и будут ещё красивее.» «Откуда Вы знаете? Может, они никогда у меня не вырастут? Может, я теперь всю оставшуюся жизнь буду такой?», - сказала Нюргуян через слёзы и продолжала плакать. Алёна подозвала к себе Лику:»Видишь, как девке плохо? Тут без 100 грамм не обойтись. Сбегай в магазин.» Лика пошла в магазин. Возвратилась с дешёвым молдавским вином, которое стояло в единственно экземпляре на прилавке в магазине. Алёна налила в свою кружку вина и дала кружку с вином Нюргуян. Она выпила. Сразу опьянела и немного повеселела.
   На следующий день сначала её прическа вызвала у Нюргуян шок, но через какое-то время, стоя перед зеркалом и глядя на себя, она привыкла. Ближе к вечеру она поехала навещать Рому.
-Привет, Рома. У меня новая причёска, - пошутила Нюргуян, но в углах её глаз появились слёзы, и продолжила говорить, - у меня очень осыпались волосы, и младшая медсестра посоветовала их состричь. Надеюсь, ты меня такую не разлюбишь?
-Нет, милая. Я тебя буду любить любую.
-Спасибо, милый. Я очень благодарна тебе. Только я теперь после аварии задаюсь вопросом, за что нам всё это? Мне, тебе, Феде. Что мы такое сделали в своих жизнях, что теперь мы так живём?
-Да, трудный вопрос. Тоже над этим думаю и не могу найти ответа.
   У Нюргуян из глаз потекли слёзы. Рома прижал её тело к своему и обнял её. В тишине, которая стояла в комнате свиданий, они так стояли и слушали биение своих сердец. Рома, глядя ей в глаза, сказал:»Я всегда буду с тобой, даже, если меня не будет на этом свете.» «Не говори так. Я хочу, чтобы ты жил ещё долго, и ты будешь жить долго. Я всё для этого сделаю. Помни, кроме тебя у меня никого нет. Тем дороже ты для меня.»
   Потом Рома показал ей открытки и пошутил:»У меня поклонники появились. Хотят моей свободы.»  «Всё по-тихоньку налаживается. Молодец, Эдуард. Я уверена, скоро ты выйдешь на свободу.»
   Зашёл солдат тюремных войск и как обычно жёстко и холодно сказал:»Свидание окончено!». Он повёл Рому в камеру, Рома шёл еле по стенке, а Нюргуян пошла в больницу навестить маму Рому, думая про себя:»Ромино лицо стало ещё более впалым, и кажется, у него начали выпадать зубы, и ещё он стал совсем плохо ходить. Не зря были его последние слова. Он чувствует, что он может в любой момент умереть, - на глазах у неё блеснули слёзы, - нет, Нюргуян, перестань плакать. Мне надо перед мамой Ромы быть в бодром и радостном настроении, не надо её расстраивать, так как неизвестно как она может перенести всё это, если она узнает правду о моём и Ромином здоровье.» Она подняла высоко свой милый носик, вытерла рукой глаза, натянула улыбку на лицо, хоть на душе было очень мрачно, и от этого мрака не было света, была непроглядная тьма, и пошла в больницу к маме Ромы.
   Мама Ромы то ли от того, что дозы радиации активно брала здоровье мамы Ромы, то ли от грусти от того, что к ней не приходит Нюргуян, начала быстро угасать, и когда её пришла Нюргуян навестить, она лежала на кровати парализованная и даже не сразу признала Нюргуян. Она путалась в словах, периодами у неё начинался бред – она называла Нюргуян Костей (своим бывшим мужем и отцом Ромы), просила у него прощение за то, что не поняла его и выгнала его. Нюргуян, чтобы привести её в сознание, пыталась тормошить её за плечо, но это не помогала. Внезапно мама Ромы выходила из состояния бреда и начинала спрашивать, кто стоит перед ней, так как не может вспомнить Нюргуян, при этом она не выговаривала некоторые слова, и Нюргуян с трудом понимала, что ей говорила мама Ромы.
   На кровати, где лежала 16-летняя девушка, лежали цветы. Две красные гвоздики. Нюргуян спросила про них у ухоженной женщины. Женщина надменно поглядела на неё и ничего не ответила.
  Вошла лечащая врач мамы Ромы.
-А почему нету девушки? Что с ней?, - спросила врача Нюргуян.
-Оксана умерла. Четыре дня прошло, как она умерла. Её мама положила цветы на её кровать в память о своей дочке.
-А что с Ксенией Игоревной?
-С ней всё плохо. Её недавно разбил инсульт, и она совсем плоха, скорее всего, ей осталось жить считанные дни.
  Нюргуян посидела ещё немного с мамой Ромы. Сидели молча. На глазах у Нюргуян были слёзы.
  Поняв, что мама Ромы может не дожить до освобождения Ромы, она по телефону в телефонной будке попросила Эдуарда ускорить работу по освобождению Ромы.
-Эдуард, маме Ромы осталось жить считанные дни. Надо Роме хотя бы проститься с ней. Надо как-то попросить Рому выпустить с ней проститься.
-Хорошо. Я постараюсь сделать.
  В больницу она пришла уставшая и сразу легла спать.
  На следующий день к Нюргуян пришли журналисты взять у неё интервью про её жизнь после аварии и про её парня, а потом она поехала навещать Рому.
  Через день Эдуард пришёл навестить Нюргуян.
-Я договорился с телевидением. Завтра ты едешь на передачу, посвящённую Аварии. Передача будет в форме ток-шоу. Сейчас это модная тема. Делать такие передачи.
-Ты – молодец. Я тебе очень благодарна. Может, это поможет в освобождении Ромы или его хотя бы отпустят проститься с родной матерью.
   На следующий день она добиралась на автобусе до Республиканского телецентра. Телецентр представлял собой большой длинный небоскрёб, стоящий на большой прямоугольной постройке, состоящей из трёх этажей.  Нюргуян вышла из автобуса и стала ждать на остановке Эдуарда. Эдуард вышел из автобуса и пошёл к Нюргуян. Нюргуян пошла к нему навстречу. Вместе они пошли в здание телецентра. На проходной их ждал знакомый Эдуарда, черноволосый парень лет 30-ти небольшого роста с большими карими глазами, над которыми были густые чёрные брови.
-Знакомься, это Рахман. Он ассистент редактора передачи. Сейчас он поведёт тебя на передачу.
-Нюргуян, - представилась она.
  Рахман проводил Нюргуян в студию. Эдуард инкогнито сел в студии на заднем ряду. В студии все готовились к началу. Ведущему длинноногая брюнетка принесла бумаги, в котором был сценарий передачи и истории тех, кто будет в ней участвовать; несколько девушек гримировали участников передачи.
   В студии зажгли дополнительный свет. Ведущий встал посреди студии и сказал:»Здравствуйте! Меня зовут Павел Кануник. Сегодня наша передача посвящена Аварии на станции. В студии присутствуют Член Республиканской Академии наук, доктор наук Василь Боднарь; учёный-ядерщик Радослав Тарловский; врач, доцент медицинских наук Олег Шкараба и эвакуированная из Зоны Анна Василюк. Первый вопрос Вам, Анна Михайловна. Расскажите нам, что произошло в ту ночь.»
-Нас разбудили посреди ночи. Позвонили в дверь. Я пошла к двери, чтобы посмотреть, кого это принесло в такую поздноту. Мой муж и Славик (это мой сын, он сейчас лежит в радиологической больнице) спали. Я подошла к двери и спросила, кто там. За дверью сказали, что на станции произошла авария, и в связи с этим объявлена эвакуация. Потребовали собрать необходимые вещи и захватить с собой документы. Я собрала всё самое необходимое. Разбудила мужа и сына. Они оделись, и все вместе мы вышли в подъезд. У меня и моего мужа было по сумке с вещами. Солдаты пошли будить соседей. Все собрались в подъезде. Потом, так как стало тесно, вышли на улицу. Некоторые говорили, что это всего лишь учения, кто-то говорил, что авария не серьёзная и после Дня Труда снова вернёмся обратно. Дети бегали и играли в догонялки, а самые маленькие копали землю в саду рядом с блочной многоэтожкой, в которой мы жили. Славик тоже игрался с ребятами в догонялки. Потом приехал автобус, нас всех посадили в него. Муж поехал со мной и Славиком, хотя ему надо было на следующий день идти на работу на станцию. Мы устроились у родственников мужа, которые живут в Столице. Муж на следующий день уехал на станцию помогать ликвидировать последствия аварии. Я, как чувствовала, что с ним должно там что-то случиться и не отпускала его, а он, сказав, что всё будет хорошо, и он вернётся живым и здоровым, уехал туда. Он получил высокую дозу радиации, и теперь я хожу к нему в больницу, а он угасает на глазах, и я ничем помочь ему не могу. Нам никто не говорил, что нельзя выходить на улицу, что детям ни в коем случае нельзя играться в земля, так как земля стала радиоактивной, и теперь у меня тоже вылезают всякие болячки, сын тоже весь больной, а дети, которые игрались в земле угасают и умирают, а их родители плачут по ним. Мой муж при смерти, я не могу работать, так как нету сил, сын – болеет. Я не знаю, как жить дальше, - на глазах у Анны блеснули слёзы. 
 -Василь Александрович. Вы ездили на станцию, как там обстоят дела с радиацией?, - задал вопрос ведущий. 
-Хочу сказать, что радиация уменьшается. Может быть, через 10-15 лет эвакуированные жители смогут вернуться на свои Родные земли.
-А в чём это проявляется?
-Некоторые растения рядом со станцией начали восстанавливаться и сменили ржавый цвет на зелёный и ещё стали буйно расти.
-Радослав Семёнович, а что Вы думаете, насчёт радиации в Зоне и, через сколько времени радиоактивные элементы распадутся в ней?
-Я согласен с предыдущим выступавшим. Радиация незначительная. 10-15 лет и всё распадётся. Некоторым можно и сейчас, после праздников, возвращаться обратно, так как радиация незначительная и, в целом, не опасна для организма.
-Олег Макарович, каковы последствия для здоровья от доз радиации, которые получили эвакуированные из Зоны?
-Сейчас могут наблюдаться многие болезни, но это от стресса от переезда на новое место…
  Нюргуян подзывает ведущего к себе и просит у него микрофон. Ведущий говорит, что вопросы можно будет задавать после того, как последний гость в студии выскажет своё мнение. Нюргуян сказала:»Мне очень надо сказать.» Ведущий дал ей микрофон.
  «Я хотела вам всем, уважаемые учёные гости, сказать о том, что вы все – лгуны. Вы врёте о том, что радиация в Зоне безопасная и незначительная, когда в это время на станции погибает очередной ликвидатор. А погибает он оттого, что получил тысячи Мкр\ч, а вы говорите, что там нет радиации. А вы знаете, что все эвакуированные из Зоны получили себе болячки из-за радиации, а не из-за стресса. Я переезжала в Город из Мирного, и у меня никакого стресса не было после переезда. Распад будет длительным. Он будет длиться тысячи лет, а не 10-15, а последствия для нашего здоровья вы можете посмотреть в наших медкартах, теперь у нас «букет» болезней из-за, так называемой, незначительной дозы радиации. У меня у самой горе – я тоже получила этот «букет», и ещё у меня парень сидит в СИЗО, а его нельзя держать под стражей, он очень болен, он тоже, как и я, и мы все, эвакуированные из Зоны, получили дозы радиации. Да, он брал солдата в заложники. Он не мог поступить иначе, так как ему везде отказывали в том, чтобы он полетел на самолёте, на котором его мать отправляли в Столицу на лечение. Тот, у кого есть или были родители, и они помнят, поймут меня; поймут даже те, у кого их нет, так как это счастье – иметь собственных родителей, а не госродителя в лице воспитателя, который постоянно выстраивает и злой, который подавляет личность и воспитывает тягу к общности и страх, даже не просто страх, а рабский страх перед мыслью о том, чтобы проявить собственную индивидуальность. Вы не задумывались над строем в нашей стране? Вы не задумывались о том, что наш строй тоже до недавнего времени напоминал детдом? То же самое подавление личности, тот же злой и ужасный госродитель в лице представителей власти и её органов, то же самое взращивание рабского страха перед свободой. Вы можете сказать, что мой парень – предатель, что я – предатель за слова, произнесённые мною, я вас за это прощу, так как мне жалко вас, жалко потому, вы несвободны, а жить несвободным очень тяжко. И ещё вопрос к вам лично, учёные гости, у вас стыд есть? Совесть есть? Почему вы участвуете в пропаганде, которая мерзкая, как всегда, так как испокон века пропаганда строилась на лжи или, что самое страшное (чем вы сейчас и занимаетесь) – строилась на людском горе, хотя до людей и горя, которое у них случилось вам всё равно. У меня всё. Я не собираюсь участвовать в собрании лгунов», - сказала Нюргуян и вышла из студии.
  В студию вбежал Рахман и сказал ведущему:»Надо было пустить рекламную паузу. Нас же закроют за такое». На что ведущий ему ответил:»У нас гласность, и народ должен знать правду. Народ уже устал от того, что с экрана телевизора им врут.»
  Эдуард сидел взволнованный и думал о том, что либо его завтра уволят, либо повысят в должности и ещё ему вспомнилось, как в прошлом году у него знакомый привёл на передачу жителя одного маленького города, а этот житель начал в прямом эфире говорить о том, что в его городе продуктов нет, так как все продукты забирают себе члены городского Народного Собрания. После чего его знакомого уволили из газеты за то, что он привёл в передачу, человека, который говорит то, что неудобно власти, и теперь он работает дворником. От этого воспоминания Эдуард разволновался, боясь участи его знакомого.
  Он вышел из студии и подошёл к Нюргуян.
-Ты что такое там несла?
-Я просто сказала правду, которая накипела во мне.
-А ты не думаешь. Что меня теперь попрут из-за твоих слов?
-Я думала, что тебе друг дороже всего.
-Да, он мне очень дорог, но работу тоже не хочу терять.
-Ну и оставайся со своей работой., - сказала Нюргуян и ушла.
   Алёну и Виолетту выписали раньше, чем Нюргуян. Алёна выписывалась с надеждой, что её хоть как-то подлечили, а Виолетта напоследок сказала лечащему врачу, что они выписывают их умирать, так как знают, что все болячки у них от полученной дозы радиации, но хотят скрыть это от общества, потому, что им так Партия сказала.
   Лике подлечили глаз, и теперь она хорошо видела обоими глазами. Она была так благодарна, что ей вернули зрение, что обняла со слезами радости хирурга, которая делала ей операцию. «Можно я Вас отблагодарю», - сказала Лика хирургу, но хирург ответила, что это её призвание, помогать людям, и не стоит благодарить. Лика всё равно сбегала в магазин, отстояла очередь и купила ей коробку конфет. Придя обратно в больницу, Лика хотела вручить ей конфеты, но хирург отказалась, и конфеты Лика съела на пару с Нюргуян, так как Нюргуян была жуткой сладкоежкой, и не могла спокойно пройти мимо сладкого. 
    Рому не отпустили проститься с мамой, хотя Нюргуян ездила в правозащитную организацию, адвокат организации и независимые журналисты боролись за это, даже наблюдались какие-то подвижки в этом вопросе – руководство тюрьмы согласилось отпустить Рому проститься с мамой, но сказало, что для этого надо подготовить кое-какие документы, но не успели. Через 4 дня мама Ромы умерла. Умерла во сне. Просто перестало биться сердце. Нюргуян пришла в больницу в очередной раз навестить маму Ромы, а ей сказали, что она умерла. Нюргуян опустилась на корточки рядом с кроватью, где недавно лежала мама Ромы, и стала рыдать.
  Ночь. Как раз та ночь, когда умерла мама Ромы. Роме снится сон. Ему снится мама. Ещё молодая совсем, какой она, наверное, была, когда Рома был ребёнком. Она идут по Городу за ручку. Ему всего 8 лет. Потом между ними возникает прозрачная стена. Она с одной стороны этой стены, а он с другой. Он стучится в эту прозрачную стену, его мама тоже, но стена твёрдая и не пускает его к маме. Он кричит:»Мама! Мама!».
  Просыпается. Видит, что он лежит в камере СИЗО. Пульс учащён. В горле комок, а на сердце предчувствие того, что случилось что-то трагическое, и Рома начал беззвучно плакать.
  На следующий день Рома узнал, что его мама умерла. Рома начал во всём винить себя, что, если бы он не брал в заложники солдата, то он не был бы здесь, а был бы с мамой, и она бы не умерла, что он теперь никогда не простит себе того, что он только несколько раз навестил свою маму, что он виноват в её смерти. Он начал громко рыдать. Нюргуян подошла к нему и сказала:»Ты не виноват ни в чём. Это система такая в нашей стране. Она ломает наши жизни, а те, кто построил эту систему и управляют ею, повинны в наших бедах.»  «Нет, какой же я дурак, что брал в заложники солдата. Я должен сидеть, потому что я виноват перед собой, и только, ответив за это я как-то искуплю вину перед мамой.»
-У меня нет никого, кроме тебя, пойми ты. Будь на свободе ради меня и будущего ребёнка. Я умоляю. Хочешь, я на колени перед тобой встану? Хочешь?
  Нюргуян встала перед ним на колени, и начала плакать. Он присел к ней и обнял её. Начал целовать её мокрое и солёное от слёз лицо и сказал:»Ладно, я буду на свободе. Я ради тебя буду молиться о своём освобождении.»
  На следующий день хоронили маму Ромы. На кладбище на окраине Столицы собрались родственники тех, кого должны были хоронить. Нюргуян была вся в чёрном, на глазах солнечные очки, так как она не хотела показывать окружающим свои слёзы. Подъехали несколько грузовых машин. Из них выгрузили несколько десятков гробов. Потом к пустырю, поросшему травой, подъехал экскаватор и начал копать могилы. Могилы были выкопаны, и в них опустили гробы. Подъехали бетономешалки и залили могилы толстенным слоем бетона. Люди, которые на кладбище, плакали. Нюргуян тоже плакала, но из-под солнечных очков не было видно её слёз. Отслужили молебен, а после небо затянуло тёмными тучами, и пошёл дождь. Люди открыли зонтики и спешно побежали к общественному транспорту. Небо тоже скорбило о погибших эвакуированных из Зоны и ликвидаторах, а может, оно ещё скорбило о будущих поколениях, жизни которых будет затрагивать трагедия, которая случилась на станции и превратила значительную часть земли Республики в Зону радиоактивного заражения.
  Нюргуян приехала в больницу обессилившая от усталости и от горя, и сразу завалилась спать.
  Через месяц Нюргуян выписали. В медкарте была куча диагнозов. Лечащий врач сказал, что он не может поставить никому диагноз Лучевая Болезнь, так как есть приказ о том, что скрывать от общества влияние радиации на здоровье эвакуированных, и ему приходится ставить всем перед диагнозом, что оно хроническое, хотя он понимает, что все болячки – это последствия дозы радиации, полученной эвакуированными.
  Нюргуян стояла с сумкой со своими вещами около здания больницы и не знала, куда ей идти, так как она обиделась на Эдуарда и не хотела возвращаться к нему. Ей пришла мысль в голову, пойти в правозащитную организацию и попросить, чтобы ей предоставили помещение в здании организации. Она приехала в организацию и попросила Олёну предоставить ей помещению в здании организации, так как ей некуда идти больше. Олёна после рабочего дня пригласила Нюргуян к себе и предоставила ей комнату в своей четырёхкомнатной квартире в монументальном здании, построенном в конце Эпохи Великих Диктаторов. Обычно такие квартиры давали либо высокопоставленным партийным членам, либо известным учёным. Отец Олёны был известным в стране учёным-экономистом. Вначале отец Олёны работал на благо Партии, а потом он провёл анализ экономики страны и заметил, что из-за перекоса в сторону оборонной промышленности возникает дефицит, а дефицит может привести к развалу страну. За эту теорию он попал в опалу и был длительное время, всего лишь, завкафедрой Института экономики. С началом нового курса, курса на демократизацию общества, отца Олёны взяли в Министерство экономики, чтобы он помогал преобразовывать плановую экономику в рыночную.
   Дома у Олёны было много полок с разными научными книгами, шикарная и торжественная дубовая мебель, даже иностранная бытовая техника, что в то время было большой редкостью.
  На следующий день Нюргуян пошла в Министерство здравоохранения. Принесла справки и выписку из больницы со своими диагнозами. Толстая и неповоротливая женщина лет 45 с длинными, крашенными в рыжий цвет, волосами, работавшая специалистом по приёму документов от эвакуированных из Зоны, просмотрела выписку из больницы, справки из больницы и копию страницы паспорта о прописке.
-Я просмотрела Ваши документы, и хочу сказать, что оснований дать Вам жильё – нет, - сказала чиновница.
-Почему нет оснований? Я же столько лежала в больнице, и что, всё напрасно?, - сказала ей Нюргуян.
-Нет оснований потому, что в выписке написано, что все болезни у Вас хронические, а не приобретённые после эвакуации. Может, Вы ими раньше болели, а теперь услышали новость по телевизору и решили выбить себе таким образом жильё.
-Да как Вам не стыдно такое говорить? Я до аварии была здорова, а болезни появились после аварии и эвакуации.
-Мне нечего Вам сказать, кроме одного – оснований нет давать Вам жильё. Нужны доказательства, а теперь покиньте помещение. У меня ещё посетителей целая очередь.
-Которых вы также мучаете, отшивая их, а вместо них даёте жильё тем, кто к аварии и Зоне никакого отношения не имеет, - сказала Нюргуян и вышла из кабинета.
  Нюргуян вышла из здания Министерства здравоохранения, на её глазах блестели слёзы. Она вытерла их рукой, и, делая, вид, что на душе у неё всё хорошо, поехала к Роме.
  Вечером она уставшая и грустная приехала домой к Олёне. Олёна поставила чай, сделала бутерброды, и две девушки принялись болтать, попивая чай с бутербродами.
-Что случилось? Почему ты грустная?, - спросила Олёна Нюргуян.
-Я ходила в Министерство. Принесла им свои выписки и справки из больницы, и копию страницы паспорта о прописке, а мне чиновница, которая меня обслуживала, сказала, что нет оснований мне давать квартиру из-за того, что не доказано, что болезни, которые написаны в выписке я получила в результате аварии на станции.
-Завтра вместе сходим в Министерство, и ещё я возьму с собой журналистов, чтобы они написали о тебе и подняли в обществе тему твоей проблемы.
-Это хорошо. Спасибо тебе. Только меня мучает вопрос. Ведь, люди, которые связаны с медициной, в том числе и чиновники от медицины, должны помогать людям, а они вместо этого хамят, отшивают и издеваются. Я не понимаю, почему так?
-Так система построена. Испокон веков чиновники хамили и издевались над народом в нашей стране, но народ должен бороться за свои права и, чтобы чиновники отвечали перед обществом за свои плохие и ужасные поступки, именно тогда можно решить эту проблему. Всё зависит от народа.
-Иногда мне кажется, что народу всё безразлично и, что народ какой-то злобный.
-Иногда мне тоже такое кажется.
  Потом Нюргуян рассказывала о своей жизни до аварии, а Олёна внимательно и, сочувствуя ей, слушала. У Нюргуян во время рассказа на глазах блестели слёзы. Она рассказывала о прогулках со своим парнем в Центральном Парке города, как забрались однажды на Колесо Обозрения в городе, когда на нём никто уже не работал, так как была глубокая ночь, и любовались видами ночного Города, свою повседневную домашнюю работу по их общему дому, беседы по вечерам, совместные просмотры фильмов и участие в литературном кружке в Доме культуры энергетиков станции. Была тихая и спокойная жизнь, в общем, жизнь как у всех, а потом всё это нарушила Авария.
  На следующий день Нюргуян вместе с Олёной и двумя журналистами независимых изданий снова пошла в Министерство здравоохранения. Дождались своей очереди, и пошли к женщине-специалисту по работе с эвакуированными, которая отшила Нюргуян в предыдущий день. У журналистов были включены диктофоны для записи беседы для статьи.
-Я же Вам сказала, что нет оснований давать Вам квартиру, - сказала опять женщина Нюргуян.
-Я теперь представляю интересы Нюргуян, а это журналисты, они теперь будут освещать перед обществом проблему предоставления жилья эвакуированным из Зоны на примере Нюргуян, - сказала Олёна.
   Женщина покраснела от злости, глаза её засверкали всё от той же злости, от злости, как это нас, Чиновничье Сиятельство, решили активно побеспокоить. Женщина и её помощники с криками, чтобы Нюргуян, Олёна и журналисты убирались вон из кабинета, вытолкали их из кабинета. Один из журналистов еле удержал Нюргуян, чтобы она не упала.
   Нюргуян шла обратно, а на душе у неё была грусть. Олёна её успокаивала, что они напишут статью об этом, и общество отчасти пробудиться и может быть призовёт к ответу чиновницу, а Нюргуян дадут жильё. Нюргуян на это сказала:»Хотелось бы верить, но что-то с нашими чиновниками, которые чёрствы к чужим бедам, не особо верится.»
  Потом она поехала к Роме, а по дороге обратно она заметила на дороге бездомного котёнка. Он был серебристого цвета, с выразительными голубыми глазами, и жалобно мяукал. Она наклонилась к нему и спросила:»А где твоя мама? Почему ты один?» Котёнок продолжал жалобно мяукать. «Ты такой же, как и я. Без кола и двора.», - сказала она, сочувственно вздохнув, и взяла котёнка к себе домой. Олёна была очень рада котёнку. Это была её мечта с детства – иметь котёнка, но отец ей не разрешал, так как боялся, что котёнок попортит всю мебель и обои в квартире.
  Статья была размещена в газете через неделю, но особой реакции общества не было, только несколько десятков людей с плакатами, на которых были просьбы о предоставлении жилья эвакуированным из Зоны, стояли перед зданием Министерства здравоохранения. Нюргуян никто не звонил по поводу квартиры, и она уже смирила с тем, что теперь будет всю жизнь мыкаться по чужим углам.
   Однажды ей приснился сон. Город, рядом с которым произошла Авария. Город был опустевшим. Во многих домах были на первых этажах выбиты окна, на многих постройках и многоэтажках, были различные граффити, и на домах начали расти всякие растения, дворы заросли бурьяном, полынью, которой в этих местах всегда было полно, и деревьями. Даже дороги, по которым раньше ездили машины, тоже частично заросли. На железнодорожной станции рядом с городом было кладбище радиоактивных вагонов поездов и техники, которая участвовала в ликвидации последствий Аварии.  Она прогуливалась по заброшенному Городу, вспоминая несколько лет, проведённых ею в этом городе. Потом вскрыла опечатанную дверь, вошла в свою квартиру, в которой жила, поставила сумки с вещами и начала устраиваться жить в своей брошенной квартире. 
   Вдруг через стену в квартиру вошла женщина-азиатка. Она была одета в якутский национальный костюм. Женщине было на вид около 50-ти лет. Она спросила её:»Что ты здесь делаешь?» «Живу здесь, потому, что за пределами Зоны у меня нет жилья.», - сказала Нюргуян Женщине. «Ты не здесь живёшь. Ты не должна здесь жить.», - ответила ей Женщина. После Нюргуян проснулась. У неё сердце было ожидание того, что ей должны дать жильё.
  В этот же день ей позвонили из Министерства здравоохранения и предложили двухкомнатную квартиру в квартале, который специально решили передать эвакуированным из Зоны. Нюргуян была обрадована этой новостью. Поехала в Министерство здравоохранения и забрала документы на квартиру. На площади в сквере перед Министерством здравоохранения было много цветов и много людей, кто-то выступал перед этими людьми, а посреди площади стоял гроб. Нюргуян спросила, женщину, которая стояла в этой толпе:»А что за митинг?» Женщина ответила, что хоронят известного в Республике атомщика, который поехал ликвидировать последствия Аварии. Народу на площади было около тысячи, и ещё несколько десятков неравнодушных, которые стояли с плакатами в поддержку эвакуированных и просьбами им помочь. Видимо, в Министерстве здравоохранения подумали, что от статьи такой резонанс, что эвакуированные собрались на митинг, и решили дать Нюргуян квартиру.  После похода в Министерство здравоохранения Нюргуян поехала навестить Рому.
-Мы получили квартиру. Теперь осталось тебя освободить, и можно будет отметить новоселье, - сказала Нюргуян Роме.
-Ты – молодчинка! Я очень рад. Очень хочу быть на свободе, чтобы скорее отметить новоселье, и чтобы быть с тобой вместе. Как же я хочу быть с тобой.
   На следующий день Нюргуян переехала в свою новую квартиру, а потом начала ходить по магазинам и выбирать всё необходимое для ремонта – обои, клей, линолеум в комнаты, плитку для ванны и туалета, клей для этой плитки. В магазине «Всё для ремонта» проводилась акция – для эвакуированных из Зоны продавали товары для ремонта с большими скидками на них, почти бесплатно. Эти товары были выставлены на специальном стенде. Нюргуян подошла к этому стенду, а на нём валялся один рулон обоев, клей для всех ремонтных работ, одна упаковка плитки. Около стенда стояла продавщица. Такая же ситуация была и на всех стендах магазина.
-Это всё для эвакуированных из Зоны, - спросила Нюргуян.
-Да.
-Тогда я беру всё.
-С Вас 25 червонных.
  Нюргуян оплатила товары и сказала:»Только я не могу всё это донести, так как у меня сил нет. У Вас есть, кто может мне помочь?»  «Есть. Только с Вас тогда ещё 10 червонных.» Нюргуян заплатила ещё 10 червонных, а продавщица попросила подождать грузчика около магазина.
 Грузчик около магазина таскал рулоны обоев, мешки с цементом, коробки плитки и ещё множество всего для ремонта в большую грузовую машину. Нюргуян спросила у него:»А для кого Вы всё столько грузите?  Неужели ещё одна стройка века намечается?»  «Это всё я гружу для одного крупного районного партийного члена.», - ответил ей грузчик. Закончив грузить, он подошёл к Нюргуян и спросил:»А у Вас что там?»  «Надо помочь донести до дома, а то сил нету.»   Он взял то, что купила Нюргуян и погрузил в старенькую легковую машину. Нюргуян села вместе с грузчиком в эту машину, а потом назвала адрес, куда ехать. Рядом с Нюргуян, высунув свою милую мордочку из сумки, сидел котёнок, которого она назвала Кисей.
   Дом Нюргуян находился в квартале, дома которого были очень похоже на те, которые были в Городе. Чтобы эвакуированные быстрее адаптировались, им в этом квартале для заселения предоставили целую улицу. Вначале в квартиру вошла кошка, так как это принято по примете, потом грузчик занёс покупки, сделанные Нюргуян, и ушёл, а за ним зашла Нюргуян.
   Через месяц начались судебные заседания по делу Ромы. Вначале суд знакомился с материалами дела Ромы. Пётр Шимонович - адвокат, представляющий интересы Ромы, которого наняла для защиты Ромы правозащитная организация, доказывал стороне обвинения невиновность  Ромы стороне обвинения. Рома сидел в клетке в зале суда. На руках у него были наручники.
-Обвиняемый Остапчук взял в заложники гражданина Социалистического Евро-Азиатского Союза Василюка и угрожал ему, что можно рассматривать как преступление и как предательство с целью вредительства, так как гражданин Василюк в то время находился на государственной службе.
-Уважаемый представитель стороны обвинения, Остапчук очень хотел отправиться со своей матерью в Столицу, и он совершил преступное деяние в состоянии аффекта, так как его переполняло недовольство тем, что ему в этом везде отказывали. Он – не предатель, он не намерен был предавать Родину, и не предавал её. К тому же, как вам, вашей системе, не стыдно судить больного человека. Он же эвакуирован из Зоны, ему необходимо обследование в больнице и медицинская помощь, а вы его заточили в тюрьму и мучаете его.
-А сторона обвинения считает, что он поставил свои интересы выше интересов Родины, поэтому он предатель и вредитель, - в зале суда со стороны, где сидели представители сторонников Эпохи Великих Диктаторов начали скандировать:»Правильно, товарищ прокурор! Расстрелять гниду!» Судья сказала:»Потише, пожалуйста. Иначе, я вас удалю из суда».
-Вот Вы заладили «предатель, вредитель». А Вы бы как поступили на его месте? Или Вы бы предали свою мать? Пусть, она умирает, а Вы как-то потом…
-Я бы воспользовался своим положением.
-А это уже нарушение закона. Почему одним можно махать ксивой перед лицом солдата или другого государственного лица, а другим – притеснения законом, и во многом дурацким законом?
-Вопрос не по делу. Я снимаю его, - сказала судья.
   В зале суда также сидели независимые журналисты, представители протестной общественности, несколько человек были с плакатами, кто-то протащил флаг Народни Крайни, представители протестного лагеря, который до сих пор располагался около СИЗО, где сидел Рома; на заднем ряду скромно сидел Эдуард. Он был, как всегда, при костюме и солидно выглядел. В зале заседаний суда на входе было четыре милиционера. Перед зданием суда тоже собрались несколько десятков неравнодушных и протестующих. После заседания Эдуард подошёл к Нюргуян, чтобы попросить прощения.
-Нюргуян, я был не прав тогда. Прости меня.
-Иди куда шёл. У меня, кроме его, никого нет, а ты решил предать и меня, и его, - сказала ему Нюргуян и быстро ушла из зала заседаний суда.
   Заседания суда длились по полдня. Часто было душно, так как в зале не было кондиционера. Роме несколько раз становилось плохо, и в суд несколько раз приезжала «Скорая». Раз было так, что медиков не сразу пустили к Роме, так как милиционеры на входе упирались и говорили, что не положено, что нельзя во время суда оказывать, надо дождаться перерыва. Народ, слышав разговор милиционеров с медиками, начал расталкивать милиционеров, какая-то женщина пыталась читать морали представителям милиции, что человеку надо оказать помощь, а если он по их вине умрёт, то это будет на их совести. Милиционеры испугались, что недовольство народа может привести к непредвиденным последствиям, и пропустили медиков. После этого случая комендант сказал, что если суд не отпустит Рому на свободу, то представители протестного лагеря разгромят здания суда, в котором проходит заседание, прокуратуру Республики и все городские суды, так как в них работают мизантропы и цепные псы режима.
  Суды над Ромой длились полгода. На предпоследнем заседании Эдуард пришёл в зал заседаний с гражданином Василюком – тем самым солдатом, которого Рома брал в заложники в Городе. Посреди заседания Эдуард встал и сказал:»Уважаемый судья, у меня есть ранее незаявленный свидетель, который может изменить отношение суда к делу Ромы. Я ездил Мыровград и нашёл тоже самого солдата, которого Рома брал в заложники. Он и есть тот самый ранее незаявленный свидетель.» Судья сказала:»Вы согласовали его появление с адвокатом Ромы?» «Да. Адвокат Ромы знает о свидетеле.» «Хорошо. Тогда предоставляю слово ранее незаявленному свидетелю.»
  К трибуне вышел лысый парень лет около 20. Он был очень худой, его лицо было серым, на шее у него вырос узловой зоб, его лысина была окрашена зелёнкой, а передвигался он на костылях, так как у него начали отказывать ноги, и они с трудом у него гнулись. У Ромы от вида парня на глазах заблестели слёзы и он подумал:»Жить бы ему нормально жизнью, но из-за той трагедии, что случилась на станции по вине того, что власти хотели, чтобы к Дню Труда им отрапортовали об успешных опытах, которые вообще не надо было проводить, отправили в Зону, а там он потерял своё здоровье. А сколько таких ребят, как он? Тысячи? Десятки тысяч? Это значит, что они все, тысячи, десятки тысяч, умрут молодыми, а властям просто потребовалось провести опыты на станции. Может, на АЭС проводить опыты надо запретить? Хотя, лучше вообще запретить любой атом: и мирный, и военный; так как если бы не мирный атом, то жил бы я сейчас в родном городе, и была бы жива мама, и парень бы отслужил, сейчас бы учился, была бы у него семья или девушка, но всё это разрушила трагедия, которая произошла из-за мирного атома, то есть получается, что атом не может быть мирным – он всегда несёт горе, которое может произойти в любой момент.»
-Представьтесь, пожалуйста, - сказала парню судья.
-Василюк Олександр Станиславович.
-Вы что-то хотите рассказать суду?
    Парень начал рассказывать про то, что с ним произошло в Городе, в том числе и про то, как Рома поехал с ним в аэропорт, и сказал, что Рома не брал его в заложники. Закончил парень своё выступление фразой:»Я не имею к Остапчуку Роману Андреевичу у меня нет претензий. Я прошу суд отпустить его! Он – не предатель!»
   Парень пошёл на костылях на своё место, а судья объявила о перерыве и о том, что оглашение приговора будет на следующий день. После заседания парень пытался убедить сторонников Эпохи Великих Диктаторов в том, что надо быть милосердным к обвиняемому, к тому же он эвакуированный из Зоны, и поэтому его надо отпустить. Ещё он говорил том, что он теперь понимает, каково Роме, так как он тоже теперь весь больной после того, как ликвидировал последствия аварии на станции, и считает нелюдями тех, кто держит больного человека за решёткой. Сторонники Эпохи Великих Диктаторов начали кричать на него, называя его врагом нации, какой-то неприятный на лицо молодой человек попытался ударить парня, но его оттолкнул милиционер, который охранял здание суда.
   На следующий день в зале суда Рома сказал последнее слово:»Прошу отпустить меня. Я – не предатель, и у меня проблемы со здоровьем из-за полученной дозы радиации, так как я эвакуированный из Зоны. Я должен лечиться и обследоваться, а не сидеть в тюрьме. Я прошу общество в лице суда быть милосердным и гуманным ко мне.»
  Судья удалилась для вынесения решения. Прошло немного времени, и она вошла в зал судебных заседаний. «Именем Социалистического Евро-Азиатского Союза суд принял решение оправдать Остапчука Романа Андреевича.» Одна половина зала очень обрадовалась, а другая, которую представляли сторонники Эпохи Великих Диктаторов начали кричать:»Судья – предатель! Долой суд коллаборационистов! Долой либералов! Даёшь диктатуру! Был бы Воислав Раута, он бы вас всех к стенке поставил и расстрелял.» Сторонники Эпохи Великих Диктаторов не понимали того, что, если бы был Раута, то они бы хлебнули раутовский режим по-полной, так как очень просили возвращения этого ужасного режима, и их первыми расстреляли или отправили в лагеря по его приказу. Нюргуян подошла к Эдуарду и сказала ему:»Ты прости меня за то, что я обиделась на тебя и не простила тебя сразу. Спасибо тебе, что помог в освобождении Ромы. Я тебе очень благодарна.» Так Нюргуян помирилась с Эдуардом.
   Вечером Рома вышел с Нюргуян из СИЗО. Нюргуян вела его под руку, так как Рома с трудом передвигался и шатался из стороны в сторону. Рома был выше Нюргуян, и ей было тяжело вести его. Ещё Рома за время, проведённое в СИЗО, частично лишился зрения и почти не видел – он видел всё размыто, как будто он был в очках, у которых было больше диоптрий, чем у него зрение.
   Через несколько дней Нюргуян наняла мастеров для ремонта. Ремонт занял ещё несколько месяцев. После сделали небольшую обстановку. Нюргуян ходила в магазины очереди и в очередях выбивала мебель для квартиры. Выбила румынскую кухонную мебель, мебель для спальни из Финляндии. Мебели в магазине было очень мало, но Нюргуян часто видела, что мебель из магазина, и всякую разную, даже которая не была представлена в самом магазине, грузили в грузовые машины и увозили. Ходили слухи, что мебель увозили партийным членам и другим чиновникам. Всё было. Были продукты, одежда, мебель, но всё это было в свободном доступе у чиновников и членов Партии, а народу из-за партийцев и чиновников приходилось стоять в очередях. Деньги у Нюргуян на мебель были из выплат эвакуированным Красным Крестом, и ещё Эдуард помогал материально ей и Роме. 
   Нюргуян наняла грузчика, грузчик доставил и установил мебель. Рома смотрел и наблюдал за процессом, сидя в инвалидной коляске. Он был прикован к ней, так как у него совсем отказали ноги, и теперь он целыми днями сидел дома. Ещё у него начала отниматься речь, и иногда Нюргуян могла с трудом понять, что он хочет сказать.
    После обстановки Нюргуян устроила новоселье. На новоселье пригласила Олёну, Эдуарда и Петра Шимоновича. Подала на праздничный стол – салат Оливье, свекольный салат и нарезку из дешёвой варёной колбасы. В качестве выпивки было представлена дешёвая водка, так как в магазине из спиртного было только несколько бутылок водки. Нюргуян одела платье цвета морской волны, которое она взяла, когда в больнице, когда она лежала в ней, раздавали гуманитарную помощь в виде одежды. Платье очень шло ей. Оно хорошо смотрелось в цвет её отрастающих волос.
   Вначале сидели за столом, а потом, немного выпив, включили приёмник и стали танцевать. Эдуард танцевал с Олёной, Нюргуян с сидящим в коляске Ромой, а Пётр Шимонович наблюдал за тем, как они танцевали. А из динамика приёмника играло:
Мы вышли из дома,
Когда во всех окнах
Погасли огни,
Один за одним.
Мы видели, как уезжает
Последний трамвай.
Ездят такси,
Но нам нечем платить,
И нам незачем ехать.
Мы гуляем одни,
На нашем кассетнике
Кончилась пленка,
Смотай...

Видели ночь,
Гуляли всю ночь до утра.
Видели ночь,
Гуляли всю ночь до утра.

Зайди в телефонную будку,
Скажи, чтоб закрыли дверь
В квартире твоей,
Сними свою обувь -
Мы будем ходить босиком.
Есть сигареты и спички,
И бутылка вина, и она
Поможет нам ждать,
Поможет поверить,
Что все спят,
И мы здесь вдвоем.

Видели ночь,
Гуляли всю ночь до утра.
Видели ночь,
Гуляли всю ночь до утра.

  Ночь. Нюргуян спала в обнимку с Ромой. Посреди ночи Рома начал стонать.
-Что с тобой?, - спросила Рому Нюргуян.
-Тело жжёт и болит. Сильно.
   Потом Рома потерял сознание. Нюргуян пыталась привести Рому в себя – сбегала за нашатырём и поднесла его к носу Ромы. Рома не пришёл в себя. Нюргуян вызвала «Скорую». Рому забрали в больницу. В больнице Нюргуян сказали, что Рома впал в кому. С этого дня Нюргуян целыми днями проводила время в больнице. Сидела, держа Рому за руку. Рома был весь истыкан какими-то проводами, трубочками, а на лице у него была кислородная маска. Она постоянно говорила с Ромой. Вспоминала жизнь с ним и уговаривала его жить. Мечтала о том, как они будут жить вместе в новой квартире: она, он и дочка (УЗИ показало, что будет дочка); что она будет каждый день вывозить его во двор и гулять с ним, а ещё она купит швейную машинку и будет портным делом зарабатывать на жизнь, так как в детдоме её научили хорошо шить. Врачи между собой обсуждали Нюргуян. Полненькая молоденькая блондинка говорила своей чернявой подруге:»Вот это у них любовь. Она целыми днями рядом с ним. Уже две недели так. Разговаривает с ним, каждый раз перед уходом на ночь из его палаты целует его. Мы ей говорили, что он излучает, а она сказала, что ей всё равно, так как она любит его. Она даже попросила поселить её в больнице. Мы ей выделили кушетку рядом с палатой её любимого. Она на ней спит ночью. Только это сном нельзя назвать, так как полночи она у него в палате, а потом её сменяет медсестра, а она идёт спать и спит всего несколько часов.»  Чернявая подруга ей отвечала:»Да. Сейчас такое редко встретишь. Все на сторону бегают. Вот у меня подруга – она изменяла своему мужу, а муж, узнав об её измене, начал ей назло изменять. Так и живут – подруга постоянно бегает к любовнику, а её муж – к любовнице.»  «Да, к сожалению, сейчас у многих так, как у твоей подруги. Что-то случилось с людской нравственностью.», - сказала полненькая молоденькая блондинка.
   Через какое-то время с Ромы начала слезать кожа. От любого прикосновения слезала. Оголялось мясо. Потом начало разлагаться мясо и оголять кости Ромы. Так ступня его ноги превратилась в торчащие кости. По всей палате пахло запахом разлагающегося трупа, хотя Рома ещё не был трупом – его сердце билось, кровь бегала по сосудам. Просто он так сгорал от полученной им дозы радиации.
   Чтобы разложение тела Ромы хоть как-то снизилось, Рому поместили в специальную барокамеру, где был вакуум. Барокамера находилась в специальной комнате с тяжёлой железной дверью, очень похожей на ту, которая была в СИЗО, где сидел Рома. Нюргуян теперь спала в коридоре рядом с этой комнатой. Врачи боялись иметь дело с умирающим Ромой, боясь от него облучиться и умереть также, как он умирал, и часто для проведения медицинских процедур привлекали Нюргуян, которая их проводила под наблюдением медсестры.
   Нюргуян ворочила его тело, ставя капельницы, катетеры, меняя его бельё, которое было в смеси крови, кожи и кусков мяса, и всё это разлагалось. Ей было очень тяжело, так как Рома был выше её и по весу больше её, а ещё было неприятно возиться с продуктами разложения тела. Она уставала за день так, что с трудом заставляя себя поесть, так как она была беременна, и после сразу засыпала, а на следующий день всё по-новой. Из-за постоянной усталости ей самой казалось, что она умрёт, так как, даже поспав ночью, усталость у неё была такая, как будто она всю ночь занималась тяжёлым физическим трудом.
   Зная, что Рома скоро может умереть, Нюргуян решила выйти замуж за Рому, так как ей, кроме него никто не был нужен. Она накрасилась, одела платье по-красивше. Рому тоже приодели. Одели в костюм и белую рубашку, которые Нюргуян купила Роме, ещё, когда он не был в больнице. Нюргуян позвонила в ЗАГС и попросила выехать расписать их, но в ЗАГСе отказались их расписывать. Тогда она попросила Эдуарда помочь найти чиновника ЗАГСа, который бы согласился расписать их. Эдуард через своего знакомого нашёл одного чиновника, тот как всегда ломался, но Эдуард заплатил ему большую сумму, и чиновник приехал расписывать Рому и Нюргуян.
   Нюргуян стояла, держа Рому за руку. Чиновник объявил:»Именем Социалистического Евро-Азиатского союза и Республики объявляю вас мужем и женой.» Нюргуян поцеловала Рому.
  Прошло два месяца. Днём она как всегда под наблюдением медсестры проводила Роме медицинские процедуры, вдруг её живот пронзила резкая и очень сильная боль. Она согнулась пополам.
-Вам плохо?, - спросила медсестра Нюргуян.
-Да. Я, кажется, рожаю.
   Вызвали «Скорую». Врачи быстро приехали и отвезли Нюргуян в роддом. Нюргуян рожала на операционном столе. Её лицо от боли и от того, что уходило много сил на то, чтобы рожать, покрылось потом и было напряжено. Затем последовал крик – это был крик новорождённого малыша. Он первый раз увидел своими глазами этот мир и таким образом его поприветствовал. Он был с белой кожей и у него были узкие глаза. Он был очень похож на Нюргуян. Малыш был девочкой.
  Когда пришло время роженицам кормить своих малышей, им принесли их малышей, а Нюргуян принесли малыша и бутылку питательной смеси, сказав, что, так как она из Зоны, то в её молоке может быть такая доза радиации, что доза может убить новорождённую девочку. Нюргуян взяла ну руки свою девочку и первый раз её покормила.
   В то время, когда Нюргуян рожала, у Ромы перестало биться сердце, и остановилось его сердце. Врачи пытались его реанимировать, но это не дало никакого результата. На экране пошла прямая линия, а его душа вылетела из его полуразвалившегося тела.
   Сразу после родов Эдуард приехал навестить Нюргуян. Он приехал с букетом цветов и вручил ей его. Нюргуян была очень рада букету цветов.
  Через несколько дней Нюргуян с дочкой выписали из роддома. Нюргуян была без сил, и её под ручку вёл Эдуард. Они сели в автобус, и поехали к ней домой. По дороге к дому Нюргуян несколько раз чуть не упала. Ей было тяжело подниматься по лестнице в свою квартиру, ноги были ватные и совсем не шли. Кое-как она дошла до своей квартиры.
  Сразу вечером Эдуард купил дочке Нюргуян кроватку, пелёнки, игрушки, всякие смеси для кормления.
  Через неделю Нюргуян поехала навестить Рому в больницу и порадовать его рождением дочки, но медсестра сказала Нюргуян, что Рома умер. Нюргуян спросила, когда он умер. Медсестра сказала, когда. Дата его смерти совпадала с датой рождения её дочери. Вот так бывает в жизни: кто-то рождается, а кто-то близкий в это время уходит в другой мир. Для нас он умирает, а для другого мира он тоже рождается, или точнее будет сказать, что возвращается туда, откуда он пришёл в этот мир. Только, когда он уходил в этот мир, он имел выбор сделать добро или зло, а когда он возвращается в другой мир, взвешиваются его добрые и злые дела и его покаяние, перемены в себе в лучшую сторону, и, исходя из этого решается, как он будет жить в другом мире.
   Нюргуян при медсестре разрыдалась. Медсестра успокаивала Нюргуян:»Всё ещё наладится. Всё ещё будет хорошо. Со временем боль утихнет.» «Мне не хочется жить без него. Я мечтала жить с ним и своей дочкой, что я за ним буду ухаживать, но я буду с ним. Я его люблю. Я не могу без него. Понимаете?», - говорила Нюргуян медсестре, рыдая.   «Тебе есть ради чего жить. Живи ради дочки. Ты представь, каково будет дочке, если ты сейчас умрёшь? Ты знаешь, что такое воспитываться в детдоме? Как там издеваются над детьми? Как в детях там убивают личность? Вот недавно показывали по телевизору фильм «Где Ваш сын?». В этом фильме, как раз показывается жизнь ребёнка, которого отправили в детдом.»    «Я знаю, что такое жить в детдоме. Я сама всё детство там провела, и я не хочу, чтобы моя дочка повторяла этот период моей жизни.»   «Так, вот, если Вы не хотите этого, живете ради неё, живите для неё. Всё в Ваших руках.», - сказала медсестра и по-матерински обняла Нюргуян. Нюргуян уткнулась в её грудь, и начала выплакивать, что у неё было на душе.
  Нюргуян спросила:»А где похоронили Рому?»  «На кладбище для облучённых и эвакуированных из Зоны.»,- ответила ей медсестра.
  На следующий день Нюргуян с Эдуардом и Олёной поехала на кладбище к Роме. Она не хотела ехать одна, так как боялась, что может с собой что-то сделать. Они возложили по две гвоздики на могилу. Эдуард тихо плакал, Нюргуян рыдала, а Олёна пыталась успокоить Эдуарда и Нюргуян.
  Потом начались бессонные ночи. Дочка Нюргуян часто кричала ночью. Просто потому, что маленькие дети кричат, то кричала потому, что хотела кушать, а потом потому, что начали прорезаться зубки. Нюргуян назвала свою дочку в честь матери Ромы. Она назвала её Ксенией.
  Через четыре года Нюргуян захотела найти своих родителей, которые отправили её в детдом, когда она была ещё совсем ребёнком. Она их не помнила, но помнила только, что она росла в детдоме, который находился в Мирном на Социалистической улице, и, что фамилия у неё при рождении была Тобонова, и была такая фамилия до замужества, и помнила свою дату рождения. К тому же дочка уже подросла, и с нею стало меньше хлопот, и можно было спокойно на какое-то время уехать. Она позвонила Эдуарду.
-Привет. Я хочу найти своих родителей и поехать к ним спросить их, почему они отдали меня в детдом? Ты мне поможешь найти их?, - спросила Нюргуян Эдуарда.
-Да, но у меня есть вопросы.
-Какие?
-Как звали твоих родителей? Как твоя фамилия? И в каком детдоме ты росла? Какая у тебя дата рождения?
-Помню смутно, что маму звали Сайаара, а папу совсем не помню. Моя фамилия Тобонова. Я росла в детдоме №8 города Мирного, он находится на улице Социалистической, - дальше Нюргуян назвала свою дату рождения.
-Спасибо. Постараюсь через кого-нибудь найти что-то о твоих родителях. Только стоит тебе спрашивать, почему они отдали тебя в детдом? Смысл?
-Спасибо за то, что хочешь помочь мне. Буду очень благодарна, если ты найдёшь моих родителей. А спросить я их хочу потому, что у всего в этом мире есть причина, поэтому я хочу знать, почему они отдали меня в детдом и обрекли на такую жизнь. Может, я их прощу, а может мне потребуются на это годы, но я хочу увидеть своих родителей и постараться примириться с ними, потому что, может, я никогда в этой жизни больше не увижу их, потому, что я в любой момент могу умереть. Я каждый год ложусь в больницу на обследование, ну я тебе говорила уже об этом, и мои болезни всё прогрессируют, а врачи удивляются, почему я с такими болезнями ещё жива, и ставят опыты над нами, как лечить, но лечить толком не могут, так как это не лечится. Это на всю жизнь и это укорачивает нам жизнь. Так, что найди их. Я хочу просто, чтобы у них проснулась совесть ко мне и примириться с ними.
-Я обязательно найду их.
  Через два месяца Эдуард позвонил Нюргуян и сказал ей, что через знакомых в органах, узнал, что её мама, проживающая по улице Рудовозной Сайаара Иннокентьевна Тобонова умерла ещё 10 лет назад. Теперь в её доме живёт сожитель – некто Чунаев Григорий Иванович, у них ещё есть дети – Айталина и Вилюй, все от этого сожителя, её отец Тобонов Вася Доланович живёт в посёлке Чернышевском, работает рыбаком в рыболовецкой артели. Нюргуян была расстроена, что её мать умерла, и расплакалась. Эдуард сказал ей, что её маму уже не вернёшь, и надо жить дальше. Она сказала, что постарается. 
  Через неделю сборов в путь Нюргуян оставила дочку Ксению и кота на свою подругу из правозащитной организации Олёну и на Эдуарда, а сама отправилась навестить своих родителей. Днём с Ксенией сидела Олёна, а вечером и ночью – Эдуард.
   Нюргуян купила билеты на самолёт до Мирного, еле забралась в самолёт. Нюргуян. С ней в самолёте рядом сидела бабушка лет 80. Она была одета в национальный костюм жителя Народни Крайни, а голова у неё была покрыта платком. Ещё в вагоне с Нюргуян ехала влюблённая пара студентов.
  Нюргуян сразу, как только вошла, села без сил на сиденье. Её мучила отдышка, а лицо было красное.
-Вам плохо? Может Вам дать воды?, - спросила Нюргуян бабушка.
-Нет, сейчас это пройдёт.
-А что давление? Такая молодая и давление уже. Что-то квёлая молодёжь пошла. Помню раньше в твоём возрасте я до вечера – с утра на колхозном поле трудилась, потом у себя в саду что-то делаю, потом на кухне стряпаю, потом на огороде, ещё за детьми ухаживала, а у меня их пятеро, и ещё оставались силы. Ты сама куда летишь?
-В Мирный, к родителям, а сама я из Города, я - эвакуированная из Зоны, а сейчас с дочкой живу в Столице Республики.
-Бедная. Понятно, тогда, почему у тебя, у такой молодой, проблемы со здоровьем.
-Да, после эвакуации у меня и начинались эти проблемы, а раньше тоже бегала везде, по дискотекам ходила, танцевала, а теперь еле хожу. Только я не понимаю за что нам сие? За что мне болезни, а часть Республики превратилась в Зону? У нас не осталось больше никакой надежды. Мы надеемся только на Бога, и мы стали верить. Многие эвакуированные, с кем я лежала в больнице, стали носить крестики и покрестились.
-Я как-то тут читала, в Священном Писании написано об этой катастрофе, которая произошла рядом с твоим Городом. Ну, я так думаю. Может, конечно, эта катастрофа ждёт нас в будущем, которая описана в этой книге. Сейчас попробую вспомнить, - бабушка сделала небольшую паузу, вспоминала, - вспомнила:»Имя сей звезде “Полынь”, и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». Посёлок, который рядом с Городом же Пелин же называется, что означает, полынь?
-Ну да. Но только не понимаю, почему это произошло именно в нашей стране?
-А нигде, кроме, как здесь, эта катастрофа не могла и не должна была произойти. Вот я читала много по истории нашей страны, которая за 60 с лишним лет произошла, знаешь, сколько всего ужасного произошло у нас в стране? Вначале была Великая война, люди травили друг друга зелёным дымом, потом в нашей стране произошла братоубийственная война, люди убивали друг друга просто за разное мировоззрение, национальность и потому, что кто-то богаче их, родственники воевали против друг друга, дети с родителями, родители с детьми, и вместе с этим объявили войну религии – рушили и грабили Храмы, сжигали священные книги и изображения в Храмах. Это было страшное время. Страшное по своей жестокости, по тому, что, когда брат на брата поднимается – это уже страшно, страшно тем, что родная кровь убивает свою же родную кровь, страшно тем, что народ предал Бога. Ты помнишь притчу про Авеля и Каина. Бог покарал Каина за убийство своего брата. Покарал тем, что Каина преследовала кровь его брата, тем, что, когда Каин сеял семена, они потом не всходили, и Каин скитался и голодал, так как нигде семена, посеянные им, не всходили. Также и у нас в стране – вслед за братоубийственной войной начался голод, некоторые люди ели друг друга, потом начались репрессии – многих посадили в концлагеря, многие народы нашей страны насильно сослали в суровые по климату места, где эти народы никогда не жили и не должны были жить, потом началась Вторая большая война, она пришла и в нашу страну – немцы жгли деревни, убивали людей, сгоняли к себе или в лагеря, потом война закончилась. С тяжёлыми потерями наша страна победила, но потом наша страна начала сажать в лагеря тех, кто воевал и попал в плен, считая их предателями. Наша страна победила благодаря Вере в Бога и потому, что народ не весь был оголтелый и озлобленный, а потом о Боге опять начали забывать и начали закрывать Храмы, из-за неверия людей и из-за того, что нами управляют тёмнодушие люди, точнее сказать, у этих людей души чернее ночи, так они грешили и многим сломали жизнь, а кого-то просто убили, и число их жертв идёт на десятки тысяч, из-за их деяний у них их душа сделалась чёрной, из-за этого всего произошла трагедия на станции. Весь негатив всего этого вызвал эту трагедию и другие трагедии, которые произошли в нашей стране. Негатив, который накапливается в мире, порождает трагедии и войны, а порождаем его мы, люди. Мы находимся сейчас посередине конца, но может быть третья большая война, которая будет страшнее двух предыдущих вместе взятых, и горе и скорбь, сделает сердца людей каменными, произойдёт смерть любви и братоубийственная война пойдёт по всему миру, но миру можно не выбрать эту дорогу и пойти дорогой в мир и развитие этого мира и собственного развития. Перед миром стоит выбор. Такой же выбор, какой когда-то стоял перед нашей страной, а она выбрала путь зла и мрака. Даже, если ты или ещё кто-то станет добрее и честнее, станет любить других людей, как самого себя, и перестанет разрушать себя ненужной никому злобой и ненавистью, то история мира может измениться в лучшую сторону.
-А где же Вы всё это прочитали?
-Покупаю книжки в книжным магазине при Храме, в них всё прочитала, и отчасти это моё мнение.
-Понятно. А Вы где работаете?
-В Храме.
-А Вы к кому летите?
-У меня в Якутии сестра живёт. Её сослали за убеждения в Зырянку, это рядом с Верхнеколымском, после амнистии тех, кто отбывал срок в лагере, ей разрешили поселиться только в Якутске. У неё из родственников только я и дочка Куннэй. Она смешанная – наполовину якутянка, наполовину из Республики.
  Когда бабушка разговаривала с Нюргуян, она теребила в руках браслет из ткани, на котором был якутский национальный орнамент.
   Объявили  посадку в Якутске. Бабушка взяла с верхнего яруса чемодан и, попрощавшись с Нюргуян, вышла из самолёта.
   Нюргуян прилетела в Мирный. Она вышла из самолёта, и её обдал холодный северный ветер. Холод ветра ласкал ей руки и плечи, которые были под лёгкой курткой-ветровкой. Небо было затянуто тучами цвета белого золота. Мокрый асфальт и земля, а на земле, на траве капли только что выпавшей дождевой воды, а в лужах на асфальте и на земле отражается дождливое небо.
   Она пошла к автобусной остановке. Снова пошёл дождь. Она открыла зонт. Подъехал автобус. Она села в него. В автобусе играла музыка из приёмника.
Эн хотойгун, эн улуугун,
Эн барытын ;;hэттэн к;р;;;н,
С;рдээхпин дэнэ;ин.
К;н;м ;;нэн,
Тыыллан т;hэн,
Бу дойдуга киэптээн сылдьарын
Т;м;гэ туохханый?

К;рд;;б;н олохпор
Сулуспун, аналбын, аартыкпын дэнэргин
Туораттан саарбахтаан к;р;б;н.

Эн эт эрэ
Бу дойдуга илдьэ сылдьар
С;р;н санаа;ын,
Ис дьи;нээх толкуйгун?
Хайдах буолан, тугу гынан
К;н сиригэр ;;скээ;;ин Эн,
Туhалыах буоларгын?

К;рд;;б;н олохпор
Сулуспун, аналбын, аартыкпын дэнэргин
Туораттан саарбахтаан к;р;б;н.
   Автобус ехал по улочкам города. Нюргуян смотрела в окно и вспоминала своё детство, юность. О том, как с подругами гуляла по этим улицам, как первый раз встретила Васю в институте, как с ним гуляла по улочкам города и Центральному парку. «Рудовозная», - объявил водитель автобуса. Нюргуян вышла на остановку. Дорога была пуста, а немного дальше по обе стороны этой улицы в ряд стояли блочные пятиэтажки. Нюргуян вошла в подъезд одной из них.
   Позвонила в квартиру, где жила её мать, а теперь жил сожитель её матери. Дверь открыл азиат лет 50-ти. Одет он был в рваную клетчатую рубашку навыпуск, которая ещё была внизу в пятнах от жира, тренировочные штаны и дырявые тапки. В руке он держал практически пустую бутылку водки и пошатывался. Он был пьян. От него несло перегаром и вяленой рыбой.
-Ты кто?, - спросил он заплетающимся от хмеля, вдарившего в голову, языком.
-Я дочка Сайаары, женщины, с которой ты жил.
-Ладно. Проходи. А ты красивая.
-Но не Ваша, и Вашей не буду. Я буду всегда верна двоим моим любимым мужчинам – Васе и Роме.
-Да, ладно. Я просто пошутил. Заходи.
   Она прошла в квартиру. В квартире в коридоре стоял комод с облезлой эмалировкой, над ним весело зеркало. Обоев не было. Стены по всей квартире были обклеены газетами. Сожитель матери Нюргуян провёл Нюргуян на кухню.
-Садись. Сейчас что-нибудь приготовлю пожрать, - сказал он Нюргуян, доставая из холодильника несколько кусков бледно-розовой варёной колбасы, которые были в бумажном пакете.
   Потом он достал из холодильника головку чеснока и мелко порезал её. Достал из хлебницы половинку половинки батона чёрного хлеба. От хлеба почему-то очень пахло водкой, и выглядел он так, как будто его замачивали в водке. Он положил кусок хлеба на треснувшее блюдце, полил его подсолнечным маслом, посыпал солью. Затем покрошил на него порезанный чеснок и покрыл его двумя большими кусками колбасы. Также он приготовил и себе бутерброд. Он достал из холодильника кусок солёного огурца, и, разрезав его пополам, разделил его между собой и Нюргуян. Положил кусок огурца ей в блюдце. Свой кусок огурца он съел. Взял со стола бутылку водки и выпил из горла. Налил в алюминиевую кружку водку и предложил выпить Нюргуян. Нюргуян отказалась и сказала, что хочет чаю. Он вскипятил ей чай с молоком. Она покушала, и немного отдохнув, пошла прогуляться по родному городу. Гуляла по парку. Парк совсем не изменился – те же поросшие лесные тропки, деревянные лавочки рядом с ним, краска на которых давным-давно облезла. В центре парка фонтан и рядом с ним памятник Первого Диктатора – Отца и Духовного Вдохновителя Осенней Революции и Отца Нации. Именно он издал указ о том, чтобы отсчёт времени шёл со дня начала Революции – и теперь все страна жила в 74 году. День Революции назывался Днём Восхода Солнца. Только не того Солнца, которое на небе, с Солнцем сравнивали Первого Диктатора. Никто ещё не знал, что до падения несвободной страны оставались считанные дни, и День Восхода Солнца переименуют в День народного примирения. Только кто с кем примирился во время Революции и братоубийственной войну, никто не знал. Памятник был из чистого золота, а глаза Отца Нации были инкрустированы бриллиантами. На постаменте было написано:»Партии Якутской Социалистической Республики от бригады золотодобытчиков и добытчиков драгкамней в честь открытия новой кимберлитовой трубки. 20.09.49 года. Пусть Солнце Социализма засветит по всему миру.»  В глубине парка протекал маленький ручеёк, а над ним был тот же самый покосившийся деревянный мост, на котором она первый раз поцеловалась в губы с Васей. Она нарвала цветов. Прошла на мост и, стоя на мосту, подумала:»Вася, ты не обижайся на меня за то, что я вышла замуж не за тебя, а за Рому. Просто жизнь так устроила. Я прошу у тебя прощения. Я и тебя и Ромы люблю. Одинаково сильно люблю.» Вдруг вода в ручейке немного зашевелилась, а может это ей Вася шептал. Шептал о том, что он на неё не обижался и тоже любит её. Она ещё постояла на мосту, вспоминала Васю, воткнула в щель между досками моста букет цветов, перекрестилась и ушла.
   Прошла мимо егерского домика. Домик совсем не изменился, только егерь теперь другой. Раньше был русский дедушка лет 60, а сейчас рядом с домиком что-то делал со своей машиной мужчина лет 30, на вид тоже русский. Видела аттракционы и колесо обозрения. Почему-то ей вспомнился Город, и у неё заблестели в глазах слёзы. До вечера она ходила по парку. Вышла к окраине города. К дороге, около которой стояло несколько хозяйственных построек Рудовозного управления, точнее сказать, склады хранения руды. Дальше простирался бескрайний, но удивительно красивый своей скудностью и аскетичностью, северный лес. Совсем вблизи от города виднелся карьер, в честь которого назван город. Карьер имеет глубину 525 м и диаметр 1,2 км, является одним из крупнейших в мире. Если смотреть на город, стоя рядом с карьером, то создаётся впечатление, что город медленно, но верно сползает в карьер, а карьер настолько глубокий, что боишься посмотреть вниз и удивляешься тому, как люди, добывающие в нём алмазы, поднималась наверх.
    Нюргуян пошла в автобусную остановку. Прождала около часа автобус и поехала домой. Приехала домой без сил, так как очень долго гуляла, и легла спать. Ночью проснулась, перекусила жаренной на давнишнем масле картошкой всё с той же колбасой и солёным огурцом и чаем по-якутски и снова легла спать.
   На следующий день она навестила свой детдом, в котором она выросла. Практически никто из воспитателей не поменялся. Все её были рады видеть. Вначале она пообщалась с воспитательницей группы, в которой росла, Валентиной Игоревной, потом в кабинет вошли ещё две знакомых Валентины по её работе – Ляйсан Фидан-Кызы и Лиза Ивановна. Нюргуян им рассказывала про свою жизнь, а они слушали за чашкой чая. Потом вошёл физрук – Афанасий Денисович с бутылкой водки и двумя авоськой мандаринов. «О, у нас гости? Да какие. А мы думали, что ты в Столице страны живёшь и у тебя семья, поэтому ты к нам не приезжала. Валентин, может выпьем по поводу гостьи?», - сказал физрук. «Афонь, иди куда шёл. Достал ты нас своим вечным «а давайте выпьем?».» «Ну, ладно. Не хотите, как хотите. Мне больше достанется.», - сказал он и ушёл из кабинета.
-А как моя подруга Лена?, - спросила Нюргуян Валентину.
-Поступила в Горно-Инженерный институт в Столице страны, а теперь работает начальником горно-инженерной бригады, у неё есть сын Саян, а отец её сына куда-то сбежал, узнав, что она беременна.
-А Наташка как?
-Наташка познакомилась с горным инженером из Германии, который приезжал два года назад, и уехала к нему жить. Теперь там постоянно живёт.
-А ещё у нас был Славик в группе. Он всегда что-то придумывал интересное, иногда хулиганил. Как он?
-Да на карьере трудится, алмазы добывает.
   Они ещё пообсуждали сплетни о выпускниках группы детдома, в которой росла Нюргуян, поговорила о звёздах эстрады страны, а потом Нюргуян поехала домой.
    Дома Нюргуян ждали её сестра и брат – Айталина и Вилюй. Они вернулись из летнего лагеря. Сожитель матери Нюргуян открыл дверь и сказал:»Это твои брат и сестра. Кстати, я забыл представиться. Меня Григорий зовут, друзья меня Гриней называют. Ты меня тоже можешь так называть.» Айталина, которой было уже 16 лет спросила, пережёвывая зубами жвачку:»А это чё за тётя?» «Это твоя сестра.» «Понятно. Ну чё, как там в Зоне радиация?», - спросила она Нюргуян. «Есть она там. Она у меня всё здоровье забирает.» «А, значит, ты больная. Я с больными не общаюсь. Они – убогие.» «Лина, но я же ничего злого тебе не делала. Я же хорошая. Я так хочу, чтобы у меня была сёстрёнка.» «А я не хочу.», - сказала Айталина, ушла в комнату и включила на всю громкость музыку. У Нюргуян по щеки полилась слёза. Вилюй, который был на 2 года младше Айталины, подошёл к Нюргуян, ласково погладил её по голове и сказал:»Ты не обращай на неё внимания. Она всегда такая. И не расстраивайся – зато у тебя есть брат. Я тебя никому не дам в обиду, сёстрёнка. Я за тебя любому глотку порву.» Нюргуян обняла Вилюя и сказала:»Братишка, я тебя очень люблю.» «Ладно нюни тут распускать. Пошли жрать», - сказал Григорий.
   После того, как поели, Григорий, Вилюй и Нюргуян смотрели по телевизору боевик про плохих американцев и хороших граждан Социалистического Евро-Азиатского Союза. Нюргуян не особо внимательно смотрела этот боевик, так как у неё была своя правда, приобретённая в результате жизненной ситуации, которая произошла с Ромой, и теперь она считала все такие боевики пустой пропагандой, а в жизни всё гораздо по-другому и, правда, может быть совершенно на другой стороне и не такой, какой её врут в пропаганде. 
    После просмотра боевика, все улеглись спать. Нюргуян спала в комнате с братом и сестрой, а Григорий спал один.
   Ночь. Вдруг Григорий пошёл на кухню, принял немного водки и пошёл в комнату, где спала Нюргуян. Он подошёл к кровати, на которой спала Нюргуян, снял трусы и начал ложиться на Нюргуян. Нюргуян вскрикнула. Вилюй включил свет и увидел, что Григорий лежит голый на Нюргуян и хочет её изнасиловать, а Нюргуян кричит и пытается от него отбиться. Он взял бутылку водки, которая стояла на столе, и с озлобленным лицом подбежал к нему и ударил его по голове. Григорий отрубился и лёг на Нюргуян. Нюргуян вскрикнула и быстро встала с постели. Айталина устроила истерику, что ей спать не дают, что эта больная разбудила её. Вилюй крикнул на неё:»А ну, заткнись. Он к ней приставал. Мой отец к ней приставал. К моей сестре. Я его так уважал. А теперь… Теперь эта сука мне не отец. Я его больше не знаю и не хочу знать.» «А я папе все расскажу, как он придёт в себя.Вот он обрадуется. Так обрадуется, что убьёт тебя. Потому что не такой как мы – ходишь в школу, книжки читаешь. Меня твой ботанизм достал уже, мразь ты ботаническая. Меланхолик ты, Миланом выхоленный. Не тому вас учат в школе. Всё европеизируют и разлагают, а у нас не этот путь. Мы испокон веков были простыми и не меланхольными. Чтоб вся Европа вместе с Миланом сдохла, если не хотят подстраиваться под нас и равняться на нас. Только у нас будущее, а у них его нет. Они сдохнут из-за своей либеральности. Придут мусульмане и всех вырежут.»  «Рассказывай. Завтра меня уже не будет. Меня достали твои с папой гулянки. Только пьёте и денег у всех просите.»
  Вилюй помог одеться Нюргуян и пошёл с ней.
-Ты куда? Тебе здесь нигде жить, - сказал Вилюй Нюргуян.
-Я после эвакуации много скиталась и жила на улице перед тем, как получить квартиру. Так, что я привыкла. Как-нибудь день поживу на улице, а потом поеду к своему биологическому отцу.
-Нет, ты не будешь жить на улице, сестрёнка. Переночуешь со мной у друзей.
  Они дошли до длинного блочного дома, который был рядом с парком. Вилюй позвонил в дверь квартиры, которая находилась на первом этаже. Дверь открыла русская женщина с русыми волосами и белой кожей лет 36. Она была мама его одноклассника Матвея.
-А, Вилюй, это ты. Почему пришёл к своему другу в такой поздний час? И кто эта девушка с тобой?
-Мой отец пытался её изнасиловать. Я её еле отбил от него. Она моя сестра, а он, такая мразина, хотел с ней так мерзко поступить.
-Жуть. Проходи, Вилюй. Поживёшь у нас. Надо подальше держаться от такого отца. Потом, может, с сестрой уедешь. Устроишься в Столице Республики как-нибудь.
-Да, я постараюсь забрать братишку с этого дна, которое творится в его квартире, - сказала Нюргуян.
   На следующий день Нюргуян поехала на городское кладбище, которое находилось на окраине города, чтобы навестить могилу своей матери. На кладбище была тишина и никого. Только птицы на ветках деревьев, которые росли на кладбище, чирикали. Или может это были не птицы, а переродившиеся в птиц души умерших людей?
  Нюргуян шла по кладбищу и искала могилу своей матери. У оградки из дерева, за которой был потрёпанный временем небольшой гранитный камень, Нюргуян услышала:»Иди за эту ограду.» Нюргуян оглянулась вокруг. Вокруг никого не было. Нюргуян вошла за ограду. На камне была фотография её мамы. Её мама была точь-в-точь похожа на женщину из сна, который она видела перед тем, как ей дали квартиру. Нюргуян упала на колени и зарыдала, а сквозь рыдания сказала:»Мамочка, любимая, за что ты меня бросила? За что ты меня обрекла на такую жизнь, какую я прожила?» Она почувствовала слабое прикосновение и, еле встав с колен, увидела женщину с фотографии с надгробного камня перед собой. Женщина стояла в национальном якутском костюме, но она была прозрачная. Женщина сказала:»Прости меня, моя доченька. Прости, мне очень горько за то, что я по своей глупости обрекла на такую жизнь.» Женщина обняла Нюргуян, а из глаз женщины потекли слёзы, которые светились светом. Нюргуян от прикосновения призрака своей мамы почувствовала тепло на своей душе. «Мамочка, ты прости меня, если я тебя, хоть когда-нибудь, ненавидела.», - сказала Нюргуян. «Я прощаю тебя и я знаю, что у тебя теперь всё будет хорошо. Я очень люблю тебя.», - сказала женщина Нюргуян и, поднявшись высоко в небо, растаял в воздухе. Нюргуян с теплотой в сердце и со слезами счастья на глазах пошла домой к другу Вилюя.
  Утром следующего дня Нюргуян купила билеты на электричку до посёлка Чернышевский, но Вилюй сказал, что электрички там не ходят. Можно только на машине туда добраться. Машина была соседа друга Вилюя Игната. Машина была не очень. ВАЗ 2101, которая не особо предназначена для бездорожья. Друг согласился отвезти Нюргуян.
   Выехали за город. Вначале шла асфальтированная дорога. Потом свернули на грунтовую дорогу. По грунту машина тяжело шла. Хорошо, что дождя недавно не было, так как, если бы был, то они бы точно застряли. Потом пошла равнина и никакой дороги. На равнине они и застряли. Машина что-то наехала, и прокололась шина, и её спустило. «Бляха-муха! Не вовремя ты встала, ласточка.», - сказал Игнат. «Теперь мы весь день прождём здесь кого-то или вообще не сможем даже обратно вернуться?», - спросила его Нюргуян. «Ну, почему. Не надо паниковать. Может, всё обойдётся. Если нас в течение часа никто не подберёт, то придётся идти пешком обратно. Я хорошо дорогу знаю. Так что в любом случае всё обойдётся.»
    Нюргуян и Вилюй вышли из машины и стали ждать, когда кто-нибудь проедет мимо них и подберёт их, если кто-то по этой земле ездил. Нюргуян сидела на капоте машины, а Вилюй стоял рядом и смотрел на равнину, поросшую травой, и пытался заглянуть за горизонт. Его мучил вопрос, что там, за горизонтом? Есть ли она, Земля Санникова? Была ли она вообще? Или это просто литературная выдумка? А может, некоторые якуты – потомки тех, кто жил на ней?   Нюргуян и Вилюя обдувал ветер, который гуляет по тундре. Обдувал так, что теребил своим прикосновением одежду на них. 
   Вилюй увидел вдали грузовой автомобиль. Он побежал к автомобилю и остановил его.
-Что надо?, - спросил водитель.
-У нас застряла машина. Вы бы могли нас отвезти до посёлка Чернышевский?
-Я еду в Мирный. Мне не по пути туда.
-Отвезите, пожалуйста, - сказал Вилюй и показал водителю купюру в 10 червонных.
-Ладно, уговорил. Где, там, ваша машина?
   Вилюй приехал к машине, на которой он приехал с Нюргуян и Игнатом. Нюргуян всё также сидела на капоте машины, а Игнат пытался починить колесо.
-Игнат, у тебя есть трос в машине?
-Да. Сейчас достану. Он в багажнике.
  Игнат достал трос и привязал его к своей машине. Водитель поставил свою машину впереди машины Игната и привязал трос к своей машине. Вилюй, Игнат и Нюргуян сели в свою машину, а водитель грузовика тащил с помощью своей машины их машину.
  Ехали мимо полуоблысевшего леса.
-А почему лес такой редкий? Его, что рубят?, - спросила Нюргуян.
-Нет. Это последствия разработки карьера по добыче алмазов путём атомного взрыва.
-Те, кто делали этот взрыв, с ума сошли. Это же теперь в этом карьере везде радиация. Там же нельзя добывать ничего.
-Ты бы тем, кто наверху сказала об этом. Это они  принимали решения о таком идиотском и погибельном для всего живого способе разработки карьера. И, как всегда, разработка закончилась по-дурацки. В ходе взрыва были допущены ошибки и многие участники взрыва погибли от полученной дозы радиации, а радиоактивное облако накрыло несколько населённых пунктов. Хорошо, что до Мирного не дошло.
-Населённые пункты эвакуировали?
-Да какой там. В них до сих пор живут люди.
-Ужас. Там же везде радиация. Их надо было сразу эвакуировать.
-Власть имущим всё равно на народ, поэтому никто никого не эвакуировал. Из Пелини знаешь почему эвакуировали народ? Потому, что на место катастрофы приезжали немецкие специалисты-ядерщики и пригрозили, что, если, когда они на следующий год приедут в Пелинь с проверкой, а там будут жить люди, то они расскажут об этом журналистам, и об этом будут знать во всём мире. Поэтому, пришлось эвакуировать, а то бы ещё могли санкции какие-нибудь ввести.
-Наши власть имущие – фашисты, что они так поступают с людьми. Раз люди для них – это только пушечное мясо или объект для опытов.
  Через несколько дней они были в Чернышевском.
-Вот ваш посёлок, - сказал водитель грузовика. Вилюй расплатился с водителем, а потом водитель с машиной Игната и самим Игнатом поехал в Мирный. Вилюй с Нюргуян остались стоять на окраине посёлка. Потом пошли к ближайшему дому.
-Здравствуйте, кто-нибудь есть дома?, - спросила Нюргуян.
  К калитке подошла женщина лет 40.
-Да. Есть. А что Вы хотели?, - сказала женщина.
-Мы хотели узнать, где находится улица Комсомольская, дом 8.
-А что Вам там надо?
-У меня там отец живёт. Тобонов Вася Доланович.
-Отец? Ммм… Не знала, что у него есть дети. Хорошо, сейчас объясню.
   Женщина объяснила, как пройти на эту улицу, и Нюргуян с Вилюем пошли искать дом отца Нюргуян. Скоро они нашли этот дом. Дом стоял за деревянным забором. Близко к забору стояло две теплицы, в которых росли огурцы и помидоры. Дом был деревянным, а на окнах были наличники с узорами и ставни. Напротив этого дома через дорогу стоял такой же дом, только с другими наличниками на окнах и без теплиц. Дальше был спуск с горки, на которой стоял посёлок и с которой виднелся северный лес, а за ним река, которая делала изгиб, а за ней небольшие горы.
   Нюргуян постучала в калитку и спросила:»Здравствуйте! А Тобонов Вася Доланович здесь проживает?» Послышались чьи-то шаги. Калитку открыл мужчина-азиат, которому было около 50 лет на вид. Одет он был в клетчатую рубашку, брюки цвета «хаки» и сапоги.
-Здравствуйте! Тобонов Вася Доланович – это я, а что Вам надо?
-Здравствуй, папа, я твоя дочь, которую ты сдал в детдом. Папа, за что ты меня сдал туда? За что ты обрёк меня на тяжёлую жизнь? Ты знаешь, может быть, если бы я росла в семье, то я бы никогда не жила бы в Городе, я бы не облучилась и не была сейчас так больна, что, возможно. Мне жить осталось всего несколько считанных лет, а у меня дочка, а у дочки никого нет, и я не хочу, чтобы у дочки складывалась жизнь, также как у меня. Я хочу жить, и вырастить её, но я знаю, что я в любой момент могу умереть, так как доза радиации каждую секунду подтачивает моё здоровье, и от этой мысли и от мысли, что моя дочка тоже может попасть в детдом и будет сиротой в этом, то есть будет в этом мире совсем одна, у меня на глаза наворачиваются слёзы. Может, если бы вы меня вырастили, у меня была бы совсем другая жизнь, может лучше, чем, какая у меня есть сейчас. Я была бы довольна жить в Мирном или в деревне, растить с мужем детей, иметь своё хозяйство и никогда не знать Город. Папа, что я вам сделала ужасного своим рождением, что ты с мамой сдал меня в детдом? Что?
    У папы Нюргуян на глазах блеснули слёзы, он подошёл к Нюргуян и обнял её. Нюргуян прижалась к его груди и начала рыдать. Он, обнимая её, гладил её по голове и говорил:»Дочка, я не знал, что ты у меня есть. Когда твоя мама была беременна тобой, она меня выгнала, а я её очень любил. Я постоянно караулил её и признавался в том, что я её люблю, а она меня избегала, а потом вообще сказала, что сделала аборт. Я с горя уехал от родителей в этот посёлок, нанялся рыбаком и стал жить здесь в затворничестве, ни с кем особо не общаясь. Прости меня, доченька, что я не знал про тебя. Эххх… Если бы всё было по-другому…», - сказал папа Нюргуян и упал перед ней на колени.
  Нюргуян наклонилась к нему, обняла его своими руками и сказала сквозь слёзы:»Ну надо было бороться за своё счастье. Надо было всеми силами добиваться её. Добиваться, хотя бы ради меня, но я прощаю тебя, видимо, угодно, чтобы у меня так жизнь прошла. Прощаю тебя, папа, и люблю. Я очень люблю тебя, папа. И маму я тоже очень люблю, и братишку, и сестрёнка, хоть она меня совсем не любит. Кстати, вот мой братишка. Познакомься с ним», - показала на Вилюя Нюргуян.
  Папа Нюргуян подошёл к Вилюю и пожал ему руку со словами:»Меня зовут Вася. Я – папа Нюргуян, то есть ты Нюргуян – сводный брат, а я тебе могу быть вторым отцом.»  «Да уж, пожалуйста, а то мой настоящий отец пытался изнасиловать её, и я теперь его ненавижу. Я хочу остаться жить у Вас, Вася.»  «Оставайся. Нам как раз нужны рыбаки. А с твоим отцом я поеду разберусь.»  «Да, ладно. Не надо. Самое большое наказание для него то, что его бросил из-за его поступка родной сын и то, что он выбрал путь, по которому опуститься на самое дно и сгнить на нём.» «Умно сказано. Согласен. Жизнь всё расставит на свои места, и мстить ни к чему. Ладно, заходите в дом.»
   Папа Нюргуян накормил свою дочку и её сводного брата вяленой рыбой с картошкой и луком. За время еды Нюргуян рассказывала о своей жизни. Отец и брат слушали её с грустными лицами, а отец под конец прослезился и снова попросил у неё прощения, а она снова его простила и сказала, что она давно его простила. Просто очень хотела увидеть своих родителей и побыть с ними хоть короткое время с ними и очень жалела, что мама не дожила до её приезда. Нюргуян провела три дня со своим отцом, а потом решила возвратиться в Столицу Республики.
   За время то, что Нюргуян со своим братом была в посёлке, многие начали обсуждать Васю и говорили о том, что всю жизнь думали, что он совершенно одинокий, а тут неожиданно у него объявились дочка с сыном, ещё внучка и два умерших зятя. Вилюй остался жить с Васей.
   Вилюй и отец Нюргуян пошли провожать Нюргуян к автобусной остановке. Подъехал автобус. Вилюй сказал перед прощанием:»Ты хоть пиши нам, сестрёнка.»  «Конечно, буду писать, братишка. Я очень люблю вас всех. Я постараюсь каждый год к вам ездить, пока будет возможность. Буду очень скучать по вам и по могиле своей мамы.» Отец крепко обнял Нюргуян. Потом она села в автобус. Зашли ещё несколько пассажиров – девушка лет 15, дед, которому было лет под 80 и две русские женщины среднего возраста. Двери закрылись. Нюргуян помахала рукой папе и Вилюю, они помахали ей. Отец Нюргуян и Вилюй стояли на автобусной остановке до тех пор, пока автобус не исчез за горизонтом средней тайги.
    Вначале были сплошные деревья, а потом Нюргуян увидела склон к реке, который был поросшим травой, а на обрыве росло несколько елей. Посреди склона было сухое дерево, на ветках которого было завязано множество ленточек. Ленточки были разных цветов – и белые, и синие, и зелёные, и красные, разных других цветов. Это место было священным у якутов, которые исповедуют традиционные верования. Нюргуян захотелось выйти и пойти к этому дереву. Она попросила водителя остановить автобус и вышла из него. На что водитель сказал:»Вот, ненормальная. До Якутска более 1000 км, а она захотела выйти.»
    Она подошла к дереву, сняла с сарафана пояс и повязала его на ветке. «Я хочу жить. Я хочу вырастить свою дочь, я не хочу, чтобы она попала в детдом и выросла в нём. Я хочу, чтобы у неё была я.»
   К Нюргуян подошла женщина в национальном костюме. Эта женщина была шаманкой. Она сказала:»Я обещаю – ты будешь жить и вырастишь свою дочь. Всё будет хорошо. Ты верь в это, так как тебе об этом сказала твоя мать, а она знает о тебе и о твоём будущем всё, так как она на Небе.»  «Буду верить.», - сказала Нюргуян. Реку внезапно средь дня окутал туман, и шаманка ушла в него, исчезнув в нём. Туман рассеялся, а шаманки и её следов не было, как будто их и шаманки не бывало.
   Нюргуян пошла вдоль дороги. К утру следующего дня она поймала машину. Еле уговорила водителя довезти её до Якутска бесплатно. Он решил её довезти и не брать с неё ничего, когда она сказала, что она – эвакуированная из Города.
  В Якутске она купила билеты на самолёт до Столицы Республики. Опять еле взобралась в самолёт. С ней рядом в самолёте летела молодёжная компания из двух девушек и трёх молодых людей. Молодёжная компания веселилась – парень-азиат с рыжим гребнем на голове играл на гитаре и пел:
Вместо тепла зелень стекла,
Вместо огня дым.
Из сетки календаря выхвачен день.
Красное солнце сгорает дотла,
День догорает с ним.
На пылающий город падает тень.

Перемен требуют наши сердца,
Перемен требуют наши глаза,
В нашем смехе и в наших слезах,
И в пульсации вен
Перемен!
Мы ждем перемен.

Электрический свет продолжает наш день
И коробка от спичек пуста.
Но на кухне синим цветком горит газ.
Сигареты в руках, чай на столе,
Эта схема проста.
И больше нет ничего, все находится в нас.

Перемен требуют наши сердца,
Перемен требуют наши глаза,
В нашем смехе и в наших слезах,
И в пульсации вен
Перемен!
Мы ждем перемен.

Мы не можем похвастаться мудростью глаз
И умелыми жестами рук,
Нам не нужно все это, чтобы друг друга понять.
Сигареты в руках, чай на столе,
Так замыкается круг.
И вдруг нам становится страшно что-то менять.

Перемен требуют наши сердца,
Перемен требуют наши глаза,
В нашем смехе и в наших слезах,
И в пульсации вен
Перемен!
Мы ждем перемен.

   Потом они начали играть в карты, а вечером парень, который играл на гитаре, читал Ремарка, ещё один его друг слушал музыку по приёмнику, а ещё один друг с двумя девушками играл в бутылочку.
   На следующий день ребята тоже пели песни, потом устроили шахматный турнир, а вечером парень с рыжим гребнем взял приёмник своего друга и настроил на радио «Социалистический Маяк», чтобы послушать новости. По новостям было всё тихо – рабочие в стране трудятся, рассказывали про производственные мощности, на которые вышли предприятия страны, интеллигенция хвалит страну, всё в порядке, народ отдыхает, лето же, точнее, его последние две недели, только где-то за границей опять какие-то беспорядки. Как будто недовольных в стране нету, и все рады тем, как живут, но ещё никто не знал, что на следующий день уже не будет этой страны, этой Тюрьмы Без Решёток. Её не будет потому, что любой диктат и любое зло и мрак не могут быть вечны, добро обязательно должно победить, и вслед за победой добра должны наступить перемены к свету и свободе.
    На следующий день парень с рыжим гребнем включил приёмник. По радио через каждые полчаса крутили одну и ту же новость. Диктор говорил:»В связи с неспособностью Президента Социалистического Евро-Азиатского Союза Горского Максима Сергеевича выполнять свои функции по состоянию здоровья и о переходе всей полноты власти согласно союзной конституции к вице-президенту страны Гавриилу Канаеву.  Для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения создан Комитет Чрезвычайного Положения. Комитет объявил о введении в отдельных местностях страны чрезвычайного положения.» Это было начало агонии Тюрьмы Без Решёток, которая называлась Социалистическим Евро-Азиатским Союзом. Менее чем через полгода Евро-Азиатский Союз распадётся на 16 республик, но тогда никто ещё не знал об этом.
-Какое чрезвычайное положение? Что они там в Столице Союза совсем с ума посходили? Только начали жить свободно, но вот на вам, получите – распишитесь в получении возвращения несвободы, - сказал парень с рыжим гребнем.
-Предлагаю, когда самолёт сделает посадку для дозаправки в Столице Союза, сойти с него и поехать в центр Столицы отстаивать нашу свободу и свободу тех, кому всё равно, - сказала азиатка с лиловыми волосами, которые её делали чем-то похожей на азиатскую Мальвину.
   Все согласились поехать в Столицу Союза и отстаивать там реформы. Сделавшие страну более менее свободной и, направившие её по пути либерализации.
-А можно мне с вами? Я не хочу жить в несвободной стране, потому что я очень хорошо знаю, что такое несвобода, а ещё я хочу сделать свою страну лучше, я хочу, чтобы моя страна стала с честными чиновниками и свободной. Я хочу, чтобы моя страна была европейской страной, а не евро-азиатской, - сказала Нюргуян.
-Конечно, можно. Возьмём с нами эту женщину?, - спросил друг парня с рыжим гребнем, который был одет в джинсы, мокасины, клетчатую рубашку и кожаную куртку.
-Конечно, возьмём, - ответили все хором.
   Самолёт приземлился в Столице Союза. Молодёжная компания и Нюргуян сошли с самолёта, поймали такси. Заплатили таксисту деньги за то, чтобы он отвёз их самую лучшую гостиницу Столицы Союза. Самая лучшая гостиница в Столице была гостиница «Социалистическая». В эту гостиницу они и направились. Заказали, пользуясь всеобщей неразберихой из-за ситуации, которая была в стране, номер люкс, забросили вещи в номер и поехали на Площадь 50-летия Революции, на которой стоял Музей-Манеж, и которая была рядом с площадью перед Крепостью, в которой стоял Президентский дворец. Вначале ехали на автобусе, а потом по автобусу объявили по динамику:»Из-за перекрытий на Улице Арба автобус дальше не идёт. Просьба всем освободить автобус.» Люди вышли из автобуса, кто-то пошёл своей дорогой и по своим делам, а некоторые, в том числе молодёжная компания и Нюргуян, пошли в сторону Площади 50-летия Революции.
   Добирались как раз по Улице Арба. Улица была заполнена танками и бронетранспортёрами. Также по дороге ехали машины, а между ними теснились люди, которые шли по своим делам и диву давались, почему на одной из центральных улиц Столицы Союза бронетехника, но многие пытались остановить её. Кто-то заговаривал с солдатами, которые ехали на ней, кто-то возводил на её пути баррикады из досок, булыжников и автобусов. Бронетехника ехала разгонять митингующих на Площади 50-летия Революции.
   Через какое-то время Нюргуян и молодёжная компания были на Площади 50-летия Революции. На Площади уже собрались несколько тысяч людей, многие из них были с трёхцветными флагами, портретами известного общественного деятеля и борца за свободу Кудряшова и председателем Верховного Совета Центральной Республики Еникиевым. Флагами Свободы, точнее, с флагами надежды на Свободу. Рядом со зданием Музея-Манежа стояла колонна бронетехники и колонна солдат. Рядом с колонной бронетехники стоял автобус, с крыши которого журналисты независимых СМИ вели репортаж о ситуации в центре Столицы Союза. Перед собравшимися на Площади выступали Народные Депутаты и Депутаты Городского Совета и призывали к бессрочной забастовке. Раздался призыв:»Все на защиту Верховного Совета Центральной Республики!» Многотысячная толпа по Северо-западному Бульвару направилась к зданию Верховного Совета Центральной Республики. В их числе была и Нюргуян с молодёжной компанией из Якутска.
    На Площади 50-летия Революции оставалось ещё несколько тысяч человек. На митинге было зачитано Обращение Руководства Центральной Республики, котором происшедшие ночью события названы «антиконституционным переворотом» и содержался призыв к всеобщей бессрочной забастовке. Вскоре после начала митинга к Площади 50-летия Революции со стороны Театра Балета и Оперы начала движение колонна БТР, однако несколько тысяч человек, взявшись за руки, и встав перед ними живой цепью, остановили их перед площадью.
    У Здания Верховного Совета Центральной Республики собрались несколько тысяч человек, к ним вышел Виталий Еникиев. Перед парадной лестницей Верховного Совета Центральной Республики Еникиев зачитал с танка «Обращение к гражданам Центральной Республики», в котором назвал действия ГЧП «реакционным, антиконституционным переворотом» и призвал граждан страны «дать достойный ответ путчистам и требовать вернуть страну к нормальному конституционному развитию». Из среды митингующих стали создавать безоружные отряды ополченцев под командованием депутата Арсения Шимоновского. Деятельное участие в ополчении принимали ветераны-афганцы и сотрудники частного охранного предприятия. В отряд ополченцев записался парень с гребнем, которого звали Иван, его друзья – Кеша и Эрхаан, а Нюргуян и девушки из молодёжной компании – Айын и Кюнняй записались в медицинский лагерь.
   Когда Еникиев зачитывал с танка своё Обращение, то Нюргуян вспомнилось, что она в видео-хронике видела, как Первый из Великих Диктаторов тоже зачитывал перед собравшимися обращение, а когда пришёл к власти в стране началась братоубийственная война, а потом репрессии, и она подумала:»Как бы Еникиев тоже бы не стал диктатором.» Интуиция её немного не обманула – через 2 года Еникиев расстреляет из танков тот самый Верховный Совет Центральной Республики, который он сейчас защищал. Расстреляет просто, потому, что Верховный Совет захочет ограничить его в качестве Президента в своих полномочиях. Таким образом, он обретёт Центральную Республику на диктатуру в будущем и начнёт попрание демократии в этой Республике, которую в итоге убьют совсем.
   На подступах к зданию Верховного Совета Центральной Республики стали возводить баррикады. Люди разбирали камни и кирпичи из мостовой для отражения, по слухам, намеченного на вечер штурма, а в в самом здании Верховного Совета Центральной Республики был создан штаб по обороне здания Верховного Совета.
   Ближе к вечеру на Площадь 50-летия Революции прорвались танки и БТРы. Убраны развернутые демонстрантами поперек Северо-западного Бульвара троллейбусы, бронетехника встала на всех вливающихся в Площадь 50-летия улицах. Движение транспорта стало невозможно. С одного из бронетранспортеров выступил не назвавший себя генерал с просьбами к собравшимся расходиться. Однако поредевшая было с уходом части людей к зданию Верховного Совета толпа вновь растет. На Северо-западном Бульваре из окон Столсовета разбрасываются в собравшуюся у здания толпу размноженные на ксероксе сегодняшние Обращение и Указ Президента Центральной Республики.
   Для строительства баррикад вокруг здания Верховного Совета используются мусорные баки, ограда расположенного рядом детского парка и самого здания Верховного Совета, бетонные блоки, скамейки, спиленные деревья, арматура, трубы. В здание прибыли подразделения, подчиняющиеся МВД и стоящие на стороне правительстваЦентральной Республики. Попыток штурма пока предпринято не было. К зданию подошли представители казачества, встреченные овациями, и колонна студентов с лозунгами «Свобода!».
   Вокруг всего комплекса Верховного Совета выстраивается цепочка из нескольких десятков тысяч жителей Столицы Союза, пришедших на защиту Президента и Верховного Совета. Организуются пикеты.
   Поздно вечером Еникиев выступил на многотысячном митинге у здания Верховного Совета. Он сообщил, что руководители Центральной Республики будут круглосуточно находиться в Верховном Совете Центральной Республики.
   Через баррикады к Верховному Совету пропустили танковую роту Саматовской гвардейской дивизии. Прибытие 10-ти танков под командованием майора С. Ракимова было встречено ликованием многих тысяч жителей Столицы Союза. Экипажи машин заявили о верности правительству Центральной Республики. На танках -трехцветные флаги, но нет боекомплекта. Около 23:30 рота десантников на 10 БРДМ (Боевых Разведовательно-Десантных Машинах) прибыла в окрестности Верховного Совета. Вместе с бойцами прибыл заместитель командующего ВДВ генерал-майор Михаил Гусев.
  К утру  следующего дня строительство баррикад у здания Верховного Совета было закончено. Подъезды перегорожены грузовиками.
  Вечером от сотрудников ГАИ поступают сообщения, что к центру города идут танки. Румиевский и Самиев дают защитникам Верховного Совета последние инструкции. Разносятся слухи о возможном применении химического и психотропного оружия и засевших на крышах соседних домов снайперах.
  Раздали Указы Президента Центральной Республики дивизии имени Демирова. Стрелять не будут. Танки стоят. Моторизованные подразделения Саматовской дивизии приступают к патрулированию центра Столицы Союза для обеспечения комендантского часа. Ни один человек в течение ночи задержан не будет.
   Улицы на подходе к зданию Верховного Совета Центральной Республики забаррикадированы, стоят перевернутая техника, троллейбусы. Само здание окружено огромной толпой, примерно несколько сотен тысяч человек. На подступах стоят танки Саматовской дивизии, они охраняют здание. На танках развеваются флаги Центральной Республики периода Буржуазной революции Февраля, которая была в 1917 году. К танкам никого не подпускает оцепление, люди стоят, взявшись за руки, образуя пять цепей. Люди разбиты на сотни, в каждой — старший, приказы которого беспрекословно выполняются.
    Ещё на следующий день рано утром, точнее ещё ночью следующего дня, на Кольце Бульваров происходит столкновение моторизованного армейского патруля с демонстрантами, солдаты стреляют поверх голов. Ещё стреляли на площади Буджинского.
    При попытке демонстрантов остановить колонну восьми БМП в туннеле на пересечении Кольца Бульваров с Новой Арбой, гибнут трое защитников Верховного Совета. Демонстранты попытались остановить передвижение колонны боевой техники, которая двигалась на Самоленкскую площадь. В результате хаотичного маневрирования боевой техники и применения солдатами боевого оружия двое человек были застрелены, а один случайно задавлен.
    Двоих застреленных и одного задавленного привезли в медпункт, в котором работали Нюргуян, Айын и Кюнняй. Девушки ассистировать профессиональным врачам, которые пытались вылечить раненых, но раненных не удалось спасти. Они стали жертвами Августовской Революции. «Не хорошо, когда свобода начинается с убийства невинных молодых людей, которым бы жить и жить. Что-то я чувствую тяжёло нам придётся и не будет нам свободы, а будет вместо свободы война и повторение несвободы и гонений, которые были 70 лет этой власти», - подумала про себя Нюргуян. Это она предчувствовала расстрел тоже здания Верховного Совета, который произойдёт осенью через два года и войну на Горах Ксас, потерю свободы внутри себя народом Центральной Республики и из-за его обречение на диктатуру и большую войну с братьями по крови. С Народни Крайной.
  Когда через два года будут расстреливать Верховный Совет Центральной Республики, Нюргуян будет плакать, смотря репортаж об этом по телевизору. Она будет плакать оттого, что очень обидно, что за то, что она сражалась, за свободу и волю народа, за волю народа быть и становиться свободным, всё это возьмут и расстреляют из танков. Убьют свободу, а площадь перед зданием Верховного Совета и ближайшие с ним улицы будут в крови многочисленных жертв, убитых снайперами и спецназовцами. Сотни пропадут без вести. Все эти люди полегли за свободу, но свободу всё равно убили. Мерзко и жестоко. Убили и выкорчевали из сердца народа, возродив в его сердце рабский страх.
   Она будет плакать, когда начнётся война в Горах Ксас, потому что ей будет грустно и мерзко оттого, что Центральная Республика устроила войну и убивает своих граждан, которые живут в этих горах только, потому что они не хотят жить в ней, а хотят жить независимо и по-другому.   
   Она будет плакать потому, что Центральная Республика ей тоже дорога. Она в ней выросла, и в ней живут её отец и брат с сестрой, а ещё там похоронена её мать. Да, она будет жить в другой независимой стране, но её многое (как и всех в Народни Крайни) будет связывать с Центральной Республикой, и все в Народни Крайни будут переживать за жителей Центральной Республики, потому, что те – их братья. 
    Колонна бронетехники, шедшая со стороны Новой Арбы (15 БТР и около 30 танков) остановлена народными депутатами. Кое-где в городе военные отбирают рации у милиционеров (многие сотрудники московской милиции и ГАИ передают в Верховный Совет Центральной Республики сведения о передвижениях войск).
  На крышах соседних со зданием Верховного Совета зданий замечены снайперы.
   В половине второго ночи танки подошли почти к самому зданию Верховного Совета Центральной Республики. У стен парламента осталась одна цепочка людей, держащихся крепко за руки. Народные депутаты ведут разъяснительную работу среди солдат. И некоторые воинские части отходили от парламента. Отвела свои танки дивизия имени Демирова. Всё время раздаются выстрелы. После двух часов ночи подошла колонна боевых машин. Навстречу им вышли депутаты. И командир сказал, что он не будет стрелять по своему народу, и отвел колонну. Все время по радио передавали о передвижении войск. Части ОМОН, окружавшие здание Столсовета, покинули его.
   К 3 часам ночи обстановка на площади перед Верховным Советом остается прежней. Организаторы его обороны сообщили по мегафону, что солдаты одной из воинских частей заверили народных депутатов, что они не будут стрелять в народ.
   Потом объявляют, что штурм может начаться через 10 минут. В здании гаснет свет. Защитники образуют живую цепь, взявшись за руки.
   Под утро в Столицу Союза согласно указанию МВД Центральной Республики на защиту Верховного Совета прибывают вооружённые курсанты школ милиции из регионов Центральной Республики. Депутаты остановили колонну дивизии ВДВ из Ошска у Кольцевой автодороги. В 5 часов шестеро народных депутатов встретили Ескульскую воздушно-десантную дивизию. Комдив сказал, что он не будет выступать на стороне КЧП и отвел дивизию от центра.
    К 8 часам утра войска начинают покидать город. Штаб обороны Верховного Совета призывает защитников не терять бдительность и не расходиться, а жителей Столицы Союза — заменить уставших.
    Утром защитников Верховного Совета поддерживают рок-группы («Временной портал», «Алин», «Монгол Шуудан»), которые организуют концерт «Рок на баррикадах». Площадь перед зданием Верховного Совета превращается в большую дискотеку. Нюргуян вместе с молодёжной компанией отрывается на танцах, но потом устаёт и возвращается в медицинскую палатку, откуда наблюдает за дискотекой.
     Днём на набережной перед зданием Верховного Совета проведён массовый митинг, в ходе которого Еникиев объявил, что принято решение сделать трехцветный стяг новым государственным Центральной Республики. Память погибших почтили минутой молчания. Президент Еникиев высказал признательность защитникам демократии и поздравил их с победой.
     После все начали расходиться. Нюргуян, Кюнняй, Айын, Иван, Кеша и Эрхаан поехали в гостиницу. В номере у горничной заказали немного вина, фруктов и салат Оливье. Нюргуян немного выпивает с ними и идёт ложиться спать, а молодёжная компания всю ночь отрывалась под музыку из кассеты в приёмнике.
    На следующий день Нюргуян и молодёжная компания каталась по Столице Союза, изучая её достопримечательности и зайдя в дорогое кафе в центре, заказав себе из всего только кофе с булочкой, а ночью поехали на Площадь Ержельского, где по распоряжению Столсовета при массовом скоплении митингующих был произведен демонтаж Леха Ержельского – основателя Тайной полиции Союза.
    Утром следующего дня Нюргуян и молодёжная компания покинули гостиницу. Нюргуян поехала покупать билеты на поезд до Столицы Республики, а молодёжная компания отправилась в аэропорт, чтобы вылететь в Бург, где они учились в университете.
    Приехав в Столицу Республики, Нюргуян села в автобус и поехала домой. На центральных улицах Столицы Республики было много радостных людей с флагами Народни Крайни, а также много людей в национальных костюмах. Играла народная музыка.
   Через 4 месяца главы Республик Социалистического Евро-азиатского Союза подписали соглашение о выходе из состава Союза, и Союз прекратил своё существование. Так закончило своё существование государство, которое было Тюрьмой Без Решёток, но никто тогда не знал, что в итоге, многие бывшие Республики Союза построят те же самые Тюрьмы Без Решёток, только в более меньших размерах, в их числе будет и Центральная Республика, которая ещё не будет давать жизни Республикам, которые пытаются строить европейское общество и демократию, засылая на их территории диверсантов и ограниченные группы спецназа с вооружением с целью дестабилизации обстановки, а сами будут невинно говорить, что они за мир и никого не засылают, хотя будут доказательства, а их народ будет кричать:»Жители Республик, которые строят свободное общество, не хотят жить, также как мы, и по нашим понятиям, точнее по понятиям страны-тюрьмы, поэтому они все фашисты. Поэтому, ату их! Бейте их! Превратите их Республики в руины.» Обвиняя других в фашизме, они не заметили, как сами превратились в фашистов.
    Через 3 года дочка Нюргуян Ксения пошла в первый класс. Нюргуян через три года стала совсем еле ходить и теперь ходила с палочкой. Ещё у неё появился лишний вес и из-за лишнего веса у неё обнаружили диабет. Вместе с Эдуардом, с которым она очень сдружилась, они отвели Ксению на линейку. Ксения была торжественно одета – в синее бархатное платье и тёмно-зелёные туфли, а в руках у неё был букет красных роз. Она была немного насуплена, так как раньше она спала, сколько хотела, а теперь ей надо будет рано вставать шесть дней в неделю и ещё постоянно делать уроки.
    В первый в её жизни учебный день Ксения сидела за одной партой с девочкой Леной, а когда учитель спросила Ксению, откуда она, а она сказала, что она из района, где живут эвакуированные из Зоны радиоактивного заражения, Лена пересела в испуге от неё и сказала, чтобы Ксения не подходила к ней. На перемене к Ксении подошли несколько парней из класса и начали её дразнить:»Пелинка! Пелинка!» За день она особо ни с кем не подружилась, все её игнорировали из-за своей радиофобии. Она целый день просидела за партой в одиночестве, глядя в окно, и очень хотела, чтобы учебный день закончился, и за ней пришла её мама, то есть Нюргуян, и забрала её отсюда.
     Когда закончились уроки, дети побежали к своим родителям. Ксению у входа в школу ждала её мама. Ксения выбежала из здания школы и, бросившись в мамины объятия, заплакала, а через слёзы она говорила:»Мамочка, мне без тебя очень плохо и грустно было. Мамочка, можно я не пойду завтра в школу? Меня все избегают, боясь какой-то радиации от меня, а ещё Паша и Лёша издевались надо мной.» Нюргуян сказала:»Мне тоже без тебя плохо. Не могу терпеть одиночества. Я за тебя очень волновалась, дочка моя. Что касается школы, то может, походишь ещё несколько деньков. Может, они поменяют к тебе своё отношение. Если не поменяют, то стой за себя, вначале пытайся словами защитить себя, а потом, если не понимают, то дерись с ними. Если всё равно не поймут, то с ними поговорит дядя Эдуард.»
-Хорошо, мамочка. А что такое радация?... То есть радиация? Лена сказала, что у меня она есть.
-Радиация – это лучи. Они невидимы, но смертельны. У тебя её нет, если бы она у тебя была, то ты бы очень сильно болела. Я вот болею, маленькая моя, потому, что она у меня есть, но запомни, что радиация не передаётся и то, что говорят твои одноклассники – это они говорят под действием страха, так как не знают ничего толком о радиации. Им просто надо объяснить про неё и, тогда у них не будет этого страха. 
   Ксения пыталась одноклассникам объяснить, что радиация не передаётся и то, что она не радиоактивна, но одноклассники всё равно игнорировали её и пытались издеваться над ней, а она дралась с ними.
  Через месяц директор вызвал Нюргуян в школу и сказал, что Ксения много раз нарушала школьную дисциплину. На что Нюргуян сказала:»А что, по Вашему она должна была терпеть издевательства одноклассников? Она защищала себя от тех, кто её притеснял. Вы же должны знать, что нас, Пелинцев, везде притесняют: пенсия маленькая, даже на еду не хватает, а я одна рощу дочку, приходится больной работать уборщицей в магазине. На лекарства вообще нет денег. Приходится другу помогать. Также друг помогает деньгами на дочку. Что же это за забота государства такая, если пенсия такая, что ни на что не хватает, и приходится больной работать? Это же издевательство и геноцид. Только не пойму, зачем они нас изводят? Что мы им плохого сделали?»
-Никто её особо не притеснял, просто Ваша девочка, кажется, немного неадекватная.
-Вы считаете, что то, что она приходит из школы в синяках и плачет, это не последствия того, что притесняют в школе?
-Давайте устроим очную ставку. Она говорит, кто её обижает?
-Паша, Лёха, Антон и Юра и Лена.
-Сейчас я позову ребят. Думаю, они подтвердят, что вашу дочь никто не обижает, а она сама неадекватная.
   Директор вышла из кабинета и через какое-то время вместе с классным руководителем – женщиной лет 50 строгой, чуть ли не злой, на вид, привели в кабинет ребят.
-Ребята, скажите, пожалуйста, кто-нибудь вас или вы вместе обижаете Ксению?, - спросила директор.
-Нет. Никто её не обижает. Она сама ко всем лезет, - сказал Паша.
-Вот, я же говорила, что она ко всем лезет.
-Я забираю документы.
-Да пожалуйста.
   Нюргуян забрала документы дочери и сказала:»Желаю вам всем идти лесом с таким предвзятым отношением к людям, которые в беде и им надо помогать, а не топить их и издеваться над ними.», - и громко хлопнула дверью.
   Через неделю Нюргуян отвела Ксению в другую школу, которая находилась рядом с кварталом, где они жили. В этой школе одноклассники не обижали Ксению, но в её душе навсегда остались раны от издевательств её бывших одноклассников, и у неё частенько воспоминания всплывали об этих издевательствах, особенно они всплывали, когда она заводила новые знакомства или ей надо было идти в незнакомую компанию её сверстников, поэтому она избегала незнакомых компаний и часто избегала новых знакомств, а если их заводила, то вначале она была вся зажатая и скованная, и только к концу знакомства она вела себя более менее свободно, но несмотря на это она завела себе с десяток хороших подруг, а к 15 годам у неё появился молодой человек.
    К тому времени её уже никто не обижал, да и многое изменилось – в школе стали приучать к свободе, что главное, так как будучи приучен быть свободным, можно быть свободным, начали прислушиваться к мнению инакомыслящих, свободных творческих людей, разных меньшинств и учитывать мнения их всех, люди стали добрее друг к другу, начала распространятся людская помощь тем, кто в беде, а от мрачного и злого союзного прошлого Республика стала отдаляться всё дальше и дальше.
    Последние 3 года Нюргуян прикована к инвалидной коляске, так как из-за диабетических язв ей ампутировали обе ноги, её мучают жуткие боли и ещё у неё частично из-за инсульта, который разбил её полгода назад, у неё отнялась речь и образовались провалы в памяти. Нюргуян уже года 3 не ездила к своему брату и отцу-рыбаку, с которым жил её брат. К тому времени брат учился в колледже в Мирном, а к отцу Нюргуян он приезжал только на выходные. Отчим Нюргуян, то есть сожитель её матери, и его дочка совсем спились, подписали неизвестно на кого квартиру, а когда узнали об этом, то подались за лучшей жизнью в Якутск, где отчим Нюргуян прозрел и сошёл с ума от того, что наделал, попав в психушку, а его дочка стала бомжихой. Нюргуян не могла простить этого себе и понимала, что никак не может помочь им, так как отчим и его дочка никак не принимали её и игнорировали, и это ещё больше подкашивало её здоровье. Ксения ухаживает за своей мамой – даёт ей лекарства, которые прописал Нюргуян её лечащий врач, выносит из-под неё утки, а утром, когда она в школе или на работе всё это делает её друг – Эдуард. Ещё Ксения сама на всех готовит, убирается по дому и ходит в магазин за продуктами и работает уборщицей в магазине. Она устроилась работать, так как её мама не может уже работать, а пенсия, хоть её и повысили, всё равно маленькая, и денег всё равно не хватает.
   Что касается той школы, в которой над Ксенией издевались, то через месяц Эдуард написал статью о том, что в этой школе издеваются над детьми эвакуированных из Зоны, а этому попустительствует администрация школы во главе с директором, а местный районный отдел образования не обращает на это никакого внимания. Эдуард писал статью из рассказа об издевательствах со слов Нюргуян, ещё нашёл несколько родителей, эвакуированных из Зоны, дети которых учились в этой школе и над которыми тоже издевались. Опросил директора школы. Директор школы сказала, что дети Зоны – неадекватные, и никто над ними не издевается. Статья была опубликована в газете, и после этого около школы было несколько митингов в поддержку детей Зоны и против дискриминации и притеснения детей Зоны и их родителей. Из-за большого резонанса в обществе директор школы и учителя были уволены и заменены на более молодых и либеральных, также был разогнан районный отдел образования.
    Когда Ксении было 15 лет, Эдуард уже несколько лет был редактором известной политической газеты либерального толка, но, несмотря на свою известность, он старался помогать Нюргуян и её дочке, в том числе и материально.
    Был обычный тёплый майский день. Ксения как обычно ухаживала за своей мамой. К вечеру Нюргуян почувствовала усиление болей, которые её мучили, но, чтобы дочка не волновалась, не дала ей об этом знать.
   Ближе к ночи Ксения уложила Нюргуян спать. Утром Ксения пошла будить её, но она уже была синяя и не дышала.
  Ксения позвонила Эдуарду.
-Дядя Эдуард, приезжайте скорее, мама мертва, - сказала она ему, рыдая в трубку мобильного.
-Сейчас приеду. Ты там держись.
  Эдуард приехал, вызвали «Скорую» и Нюргуян отвезли в морг. На следующий день хоронили. Потом были поминки. На поминках были все из подъезда дома, в котором жили Нюргуян и Ксения, подруга Нюргуян Олёна, Пётр Шимонович и Эдуард с Ксенией. На поминках вспоминали каким хорошим человеком была Нюргуян и то, что она принципиально боролась за справедливость и старалась многим помочь.
   Через месяц за Ксенией пришли из органов опеки и попечительства и забрали её в детдом. Ксения позвонила Эдуарду и плачущим голосом просила Эдуарда забрать её оттуда. Эдуард в этот же день приехал, договорился с руководством детдом и забрал её. Потом через какое-то время он удочерил её. Теперь она жила у него, а квартиру, в которой она жила, сдавали, так как она не могла в ней жить из-за того, что в ней всё напоминало о её маме, и от этого у неё наворачивалась на глаза слёзы и ещё от осознания того, что её больше нет с ней рядом. На память о ней в её комнате на столе рядом с компьютером стояло в рамке фото её мамы, то есть Нюргуян, в молодости, когда она ещё была здорова и счастлива, и когда ещё не было аварии на станции. У Эдуарда была жена и дочь. Ксению они приняли хорошо, и она с ними очень сдружилась. Часто ездили вместе к брату Нюргуян и её отцу, с которыми она познакомилась, когда ездила в Якутию со своей мамой, а начала туда она ездить с ней с 10 лет.
    Осенью Ксения пошла учиться в колледж на дизайнера, так как ей было очень интересно всё, что связано с модой и художественным искусством, а Эдуард писал статью о предвыборном этапе парламентских выборов в Германии. На дворе был сентябрь 2002 года.
Скажите ей, что я ушёл,
И что не смог её дождаться.
Лишь октября зажёг костёр,
Чтобы хоть как-то попрощаться.

Скажите ей, что новый день
Усталым вздохом оборвётся,
И невозможной грусти тень
Над одиночеством прольётся.

Скажите ей, что я вернусь,
Скажите ей, что я останусь,
Усталым солнцем разобьюсь
О сердца трепетную малость.

Скажите ей, что я люблю,
И что в разлуке умираю,
И на руках её одну
К закатным далям поднимаю.

Скажите ей, что я вернусь,
Скажите ей, что я останусь,
Усталым солнцем разобьюсь
О сердца трепетную малость.
                19 мая – 25 июня 2014 года