(Иллюстрация Ольги Макиевой)
Сказ про купца из Ельца
и про девиц из Землянска
* * *
Я не хочу твой сон нарушить,
хочу любовь свою беречь,
ты спишь, но сказкой в твои уши
вливаю я тихонько речь:
“Ты помнишь, как жила девица,
да у мосточка на Елец,
как приходил до ней жениться
какой-то молодец-купец?...
Не помнишь? Слушай внове ту
чудесной сказки красоту.
Надеюсь, что не зря сказанье
твоему явится вниманью.
Пусть эта сказка тебе снится,
моя желанная любовь,
и потому я в ночь жар-птицей
её шепчу на ушко вновь...”
* * *
“Какой был день, не помню даже,
наверно, было воскресенье,
купец товар свой вёз поклажей
зимой под самое Крещенье.
Стоял мороз, светило солнце,
дул ветер северный — Борей...
Девица, сидя у оконца,
зевала, но умолчим пока о ней...
А тот купец был молодой
и с русой в кудрях головой,
глядел вдаль карими глазами
он на лучей закатных пламя...
И конь его, играя шлеей,
бежал, вытягивая шею,
легко и споро; вдруг пред ним
вскружила вьюга снега дым
— перед купцом явился дед,
он в шубу рваную одет...
Купец коня попридержал,
остановился и сказал:
“Куда ты, старый, пособрался?
Мороз ведь с ветром разгулялся,
а ты идёшь среди полей
в шубенке худенькой своей.
Садись, тебя я подвезу
туда, куда ты скажешь,
ведь выбивает аж слезу
из глаз мороз ядрёный даже...”
А дед, немного помолчав, —
“Спасибо” , — ласково сказал,
и сел в купеческий возок
к товару красному под бок.
“Поедем мы дорогой ближней
к Землянску-городу с тобой,
там будет твой товар не лишним,
продашь его за день-другой,
ведь там под самое Крещенье
гуляет ярмарка одна,
и вот, моё такое мненье,
что для тебя она важна”.
Снег клубится, вьюга птицей
впереди коня летит,
сердце бьётся, метель вьётся,
что-то с ветром говорит.
А на небе тьма беззвёздна,
вечер путь свершает поздний,
конь бежит, из под копыт
пыль всё снежная летит...
Задремал купец на миг, …
а очнулся среди поля,
в шубке худенькой стоит,
и волчицей вьюга воет...
“Где товар мой?! Где старик?!”
— Только снег колючий колет.
— “Позамерзнешь поневоле,
тут пропав в несчастной доле!”
Зашагал купец поспешно
той дорогой... Иль не той?
И прошёл сквозь вьюги снежность
поворот один, другой.
Вниз дорога повела и
в овраг спустилась скоро,
а в овраге дверь стоит,
стоит чудно — без опоры,
вне избы или хором —
только снег один кругом!
И купец, не постучав,
дверь открыл, прошёл порог.
И, дивясь, про всё забыл
— за порогом печь стоит,
и в ней вьётся огонёк
— жарко сам собой горит...
И откуда-то ему голос слышится спокойный:
“Как зовут тебя, покойник?
Надо в ведомость внести
твоё имя, а не то головомойку
поустроят бесы вмиг... ”
“Звать меня Сергей Иваныч,
по фамилии — Концов,
из потомственных купцов...
Только я покойник разве?
Я и молод, и здоров,
а таких пустых напраслин
слушать вовсе не готов!
Иль у чёрта ныне праздник?
Говорит со мной тут кто?
Покажись, каков ты с виду?!
Никого не испужаюсь
и себя не дам в обиду!”
Засмеялся голос звонко:
“Ох, Серёжка, насмешил!
Тела связь с душою тонка!
Вздох один — и ты без сил!
А коль хочешь жить подоле,
погулять по белу свету
разрешу в моей то воле,
но реши задачу эту:
Как из круглого кольца
получить вещь без конца,
превратить ноль в бесконечность
и для жизни твоей вечность,
что течёт, не уставая,
круга путь другим продляя.
Вот, держи кольцо бумажно —
умных мыслей не жалей,
то решенье тебе важно
отыскать бы поскорей,
а не то в журнал смертей
запишу, чтоб был смирней...
да порой на огонёк
ты поглядывай, сияет
там конечной жизни срок,
как погаснет его свет
твоей жизни больше нет,
а что есть, никто не знает...”
И в ладонях у купца
у Серёжки-молодца
очутилось то колечко
из бумажки из простой,
кругом сделанная лента
с двойной надписью витой.
Надпись внешняя гласила
— “Жизнь”, ну а там внутри
слово “Смерть” звучало стыло...
“Ты, купец, его сотри!” —
заискрила мысль в мозгу
вдруг мгновенно у Сергея...
Тронул надпись и в тоску
впал, и взгляд его тускнеет...
Глянул в печь на огонёк —
тот синюшностью поблёк
и уменьшился в размерах,
так что воздуха глоток
вмиг застрял в зобу Сергея...
Да себя он превозмог,
тронул пальцем слово “Жизнь”,
но сильнее свет померк,
малой искоркой блестит —
смерть с косою берёт верх!
“В чём же суть, в конце концов?” —
мысль напряг Сергей Концов, —
“Эх, пока смерть не связала,
разорву я то кольцо
и свяжу перекрутив:
может, вырву смерти жало!”
— так и сделал... Глянь-ка, жив!
Огонёк, сбежав из печки,
искрой радужной блестит,
по колечку вкруг бежит
и не гаснет, а живит —
пробежит одну сторонку,
без разрыва перейдёт
на другую, ведь поскольку
Жизнь бессмертием живёт!
И встряхнул Сергей себя,
глаза заспано открыл...
Кружит снег вокруг, клубясь,
и торопко конь бежит.
Цел товар купца в возке,
ну а дед, сомлевши, спит!
Вот приснятся же так страхи,
что не сразу и поймёшь,
что за нечисть тут во мраке
тебя схватит — и помрёшь...
Поутихла мягко вьюга,
ветер тучи прочь изгнал,
в небе ясным полукругом
месяц ярко засиял.
Высь во звёздном вся наряде
в глазах радостью поёт,
сердце в небушко зовёт!
А дорога пред повозкой
добежала к перекрёстку.
“Эй, дедок, дремать хватит!
Куда делать поворот?”
“Правь направо, недалече
уж землянский городок,
верст с пяток ещё за плечи
нам закинуть, дай-то бог!”
Но ночь зимняя дОлга —
шесть часов уже, но тёмно,
вдоль дубового леска
путь-дорожка вьётся скромно...
“Глянь, земной там огонёк
вдалеке блестит укромно,
туда правь коня, продрог
я в дороженьке бездомной.
Там меня лежанки печь
ждёт давно”, — ведёт дед речь.
К избе скоро подкатили,
ловко спрыгнул дед с возка:
“Да, с годок уж не ходили
по Землянску лапти старика.
Здесь окраина Солдатской,
ну а ты езжай до центру,
есть у площади дом барский,
там дают приют за малу ренту.
Там накормят и коня,
и тебе хлеб-соль дадут. Понял?
У меня же, мил купец,
ни овса, ни постных щец...
И спасибо, что подвёз,
а то сжёг меня б мороз!
И прими, не погнушаясь,
в дар колечко с бирюзой,
пусть и медь в нём лишь простая,
но оно с живой искрой!
Кто наденет то колечко,
будет вечно молодой!
А красавице подаришь
— значит ей твоей женой
стать желанной и любимой,
не ходи лишь счастья мимо...
Не дари кольцо чертовке,
что как писанная фуфель
любит лишь себя одну
— от макушки и до туфель...
Съест она твои годочки,
станешь худ и стар, как я,
а сама цветок-цветочком
умчит в чуждые края...
В общем, я туда ходил
и кольцо назад добыл...
Ну а ты, купец, смотри,
кому зряшно не дари
кольцо медно с бирюзой,
лучше сам будь молодой... ”
“Дед, спасибо за подарок!”
— отвечал купец-Сергей, —
“Коль решусь жениться я,
будь посаженным отцом
ты на свадебке моей,
и твоим мой станет дом,
чтобы в холе ты дожил
свой остаток бренных дней!”
Распрощались, и дорожкой
вновь полозья заскрипели,
под дугой, дрожа немножко,
колокольцы зазвенели.
И везёт возок купца
чрез мосточек из Ельца.
Вправо сани повернули,
а у площади приют —
барский дом, а там снуют
уж туда-сюда людишки,
знать дела спать не дают,
хоть ещё и рано слишком...
Коня взяли под уздцы,
распрягли,
дав в торбе ему овсы,
и попоною укрыли,
а купца в дом пригласили.
Чаю с мёдом наливают,
речи складные ведут:
Кто таков он да откуда?
и какой при нём товар?
Так и в чайных пересудах
дождались небес пожар...
Заря ярко полыхает,
снег блестит, искря лучами,
а купец сидит, зевая,
обводя приют глазами:
вот божница — с икон бог
глядит, милостив, но строг,
вот и печь стоит, за ней
тётка бает чудный слог
дочке барской про чертей
и каких-то там попов —
хлеба даст та ей кусок
да остаточки супов.
И купец подсел поближе
слушать сказку этих слов...
“Жил да был в Перлёвке поп,
а до денег жуть как жаден,
чтоб связать гречиху в сноп,
он искал людей да так:
не даст стёртый он пятак,
а харчами лишь заплатит.
Да никто не подряжался...
С Ендовища цыган шёл,
да работу ту нашёл:
“Дай пшена кусочек с сальцем,
то и будет хорошо!”
Счастлив поп такому сладу,
дал цыгану, что просил,
и с работником своим
в поле выдворил. — Те рады,
кашу с салом заварили,
наедаются и спать,
иль в картишечки играть...
И денька так два прожили,
а к косьбе не приступили.
Съели кашей всё пшено
друзья с салом заодно.
И работник чешет брюхо:
“На корню стоит гречиха!
с нас портки сдерёт поп мигом,
розог всыплет фунтом лиха!”
“На меня ты положись,
чуть подалее держись”, —
говорит в ответ чернявый,
— “Цыган я — ещё на славу!”
Заявляются в Перлёвку
в дом к попу, и цыган ловко
просит сала и пшена,
мол не вся гречиха в поле
ещё скошена сполна,
а харчей уж нету боле!
“Э, помногу вы едите!”
— поп от жадности вскричал,
ногой топал и ворчал...
“Ну как, батюшка, хотите”, —
ему цыган отвечал, —
“Меня, грешного, простите...
Не дай, поп, пшена и сала,
чтоб твоя гречиха встала!”
Так сказал и убежал,
а работник близь стоял.
Поп себя по лбу да хлоп:
“Все цыгане колдуны,
что загонят словом в гроб!
Иди, глянь глазком одним,
может впрямь гречиха встала?
— Зря ему скормил я сало...”
А работник — не дурак,
чтобы битому не быть,
надо грех свой тоже скрыть,
съездив в поле, молвил так:
“Да, гречиха внове встала,
пуще прежнего стоит
— зерно гроздями висит...”
Поп и рад стал урожаю,
всю её он покосил,
но теперь уже деньгами
людям добрым заплатил”.
Засмеялася Анютка,
так дочь барина все звали,
и Сергей рад прибаутке,
а не то глаза б уж спали.
С кошелька достал он грошик,
бабе дал за сказ пригожий.
“Как зовут тебя, сердешный?
Издалёка ведь, не здешний...”
“Звать меня Сергей Концов
— из елецких я купцов,
тут привёз на распродажу
товар малою поклажей,
коль понравится опять
буду гостем приезжать.”
“А меня звать можешь Анна,
по отцу я Куприянна,
но за сказочное лихо
и за вдовий тяжкий труд
чаще всё как забулдыгу
Куприянихой зовут.
Ты, иди ложись, не спал, гляжу,...
в часов десять разбужу,
на базар с тобой схожу,
твой товар всем предложу...”
* * *
Солнце на небе сияет
— и синь небушка вольна,
а купец всем предлагает
ткань цветного полотна:
“Полушалки и платочки,
хоть супруге, хоть для дочки!
Подходите, не робейте,
с серебром медь не жалейте!
Здесь за денежку свою
всю оденете семью!”
Ну а тётка Анна тоже
помогает тут Сергею:
сапоги попу предложит,
попадье же бус на шею...
Ходят бабы и девицы,
смотрят ткани с чудо-птицей,
и с узорными цветами,
да с небесными огнями...
Покупают то и это,
чтоб зимой царило лето
на платках, на сарафанах
чисто, ярко и румяно!
Но одна стоит в сторонке
— у неё глаза в лазурь!
Что стесняется девчонка?
Словно тучки сизой хмурь
заблестит у ней слеза,
затуманив синь-глаза...
Тихо молвит купцу Анна:
“Что невестушка желанна?
познакомлю тебя с нею,
только будь ты сам смелее!
И то помни, что она
живёт бедная одна:
отец с матушкой в могиле
уж лежат годочка три,
так что будь ты к ней милее
и попусту не кори”.
Подошла к девице Анна,
мягко за руку взяла
и к прилавку привела...
— “Как зовут тебя?” — “Татьяна...”
“Что ж в стороночке стояла?...”
“Да, так просто... Денег мало,
чтоб обновки покупать,
что себя зазря смущать...”
“Ну, тогда возьми подарок,
чтоб в душе цвёл месяц май,
пред тобою все товары
— всё что хочешь... выбирай!”
“Мне бы медное колечко
с бирюзою-синевой,
всегда жаждало сердечно
перстенёк носить такой...”
Призадумался Серёжа:
“Что ему теперь дороже,
его молодость живая,
иль девица молодая?”
Призадумался, сказал:
“Перстенёк я тот не взял,
а оставил в той поклаже,
что была не на продажу,
в барском доме, где приют
я нашёл с ночлегом тут”.
Засмеялась вмиг Татьяна,
колокольчик-смех звенит!
“Брать иной я дар не стану!”
— купцу смело говорит.
День прошёл торговый зимний,
поубавился товар,
засинел морозный иней,
в кошеле деньжат навар.
Сергей едет в барский дом,
чтоб согреть себя чайком,
ну а Анне за подмогу
дал он денежек немного...
Дверь открыла не прислуга,
а Анюта невзначай:
“Будь, Серёжа, милым другом
и попей со мною чай!”
Принесла наливку к чаю,
а в наливке зелье трав,
и Сергей, не замечая,
в тот капкан дурной попав,
стал хвалится и собой,
и дорожною сумой,
и показывать колечко
с камнем неба бирюзой...
“Дай-ка, я его примерю!” —
говорит Анюта жарко, —
“Никогда я не поверю,
что отдашь его подарком
ты Татьяне или мне...
А ты снился мне во сне,
прошлой ночью с огоньком
ты играл во сне дурном!”
“Да откуда ты то знаешь?
Иль на картах ты гадаешь,
иль как ведьма по ночам
на метле средь вьюг летаешь?”
Прихихикнула Анютка:
“Моё сердце очень чутко!
и не будет мне, Сергей,
здесь дружка тебя милей!”
И его тотчас целует,
обнимает, говорит:
“Без тебе жила, тоскуя,
в жёны ты меня бери!”
И с хмельного пылу-жару
тот отдал кольцо в подарок...
Так зелёное винцо
подшутило над купцом...
* * *
День настал торговый новый
— базар ярмарки гудит,
в голове пустой соломой
хмель вчерашний всё шумит...
Подошла к купцу Татьяна,
а Сергей глаза отводит,
после пьяного дурмана
не узнал её он вроде...
Что ж девица постояла,
а в глазах слеза блеснула,
да и дальше зашагала,
как снежинку ветром сдуло...
Быстро день прошёл в торговле,
вновь убавился товар,
как придаточек к присловью
— в кошеле деньжат навар.
Сергей едет в барский дом,
чтоб согреть себя вином.
Там Анюта его, встретив,
в свою горницу ведёт
и наливочку при этом
ему чашей подаёт...
Вновь испил её Сергей:
“Ах, Анюта, нет милей
мне твоих желанных губ!
Ты прости, вчера был груб...
Будь, прошу, моей женой!”
“Э, желанный мой, постой!..
мне приснился сон такой:
есть к заветному колечку
и серёжки с бирюзой,
что дают любить сердечку
очень жарко, милый мой!
Дам я чудо-сапоги —
хоть куда ты в них беги,
они сами донесут
и к утру тебя вернут.
И за эту ночь, Серёжка,
мне небесные серёжки
ты как хочешь, но добудь,
а не то меня забудь!”
Запечалился Сергей:
“Мне винца ещё налей!”
И, испив того вина,
в путь отправился без сна.
Сапоги несутся споро,
и в овраг спустились скоро.
а в овраге дверь стоит,
стоит чудно — без опоры,
вне избы или хором —
только снег один кругом.
“Что ж знакомое местечко,...
там стоит, как помню, печка,
и по витому колечку
из бумажной ленты белой
огонёк поярче свечки
кружит радужно и смело...”
Дверь открыл купец умело,
шагнул тихо за порог,
ну а там средь трав зелёных
цветёт беленький цветок!
Голос слышится спокойный:
“Что ты здесь, Сергей Концов,
потерял — в конце концов?
Иль ты сделался невольник
чьей-то чуждой тебе силы,
что стремишься в глубь могилы?”
“Нет, меня девица чутка
послала сюда, Анютка,
чтоб достал я ей серёжки
с камнем неба бирюзой!”
“Что ж их дам тебе без спора,
только гибельна опора,
ты к которой прислонился,
будешь этим ты седой,
не замедлив, очень скоро”.
И серёжки с бирюзой
заискрились над травой!
Их Сергей берёт, и дёру,
ведь остался вновь живой!
И летит он в сапогах
прямо в звёздных небесах
к землям города Землянска,
опускается во двор,
где не вьюги кружит пляска,
а Анюта, остря взор,
ждёт да ждёт гонца Серёжку,
ну а с ним и те серёжки,
что для сердца ей милей,
чем наш молодец Сергей...
Серьги те он ей отдал — русый волос белым стал!
Коль всё было б по любви, злой той не было б нови...
Они в горницу идут
и, целуясь, вино пьют...
Так и ноченька прошла —
зорька в небе зацвела...
* * *
День пришёл торговый новый
— шумно ярмарка гудит!
В голове же пустозвоном
хмель полуночный гремит...
Подошла к купцу Татьяна,
а Сергей глаза отводит,
опять с винного дурмана
не признал её он вроде...
Постояла, помолчала,
друг сердечно не глядит,
да и дальше зашагала,
а глазах слеза блестит...
Не зря день отдан торговле!
— продан весь купца товар!
Вечер кружит вьюгой внове
— в кошеле деньжат навар!
Сергей едет в барский дом,
чтоб вновь греть себя вином.
Там его Анюта, встретив,
в свою горницу ведёт
и вино опять при этом
ему чашей подаёт...
Вновь испил его Сергей:
“Ах, Анюта, нет милей
мне твоих желанных губ!
В седине пусть вьётся чуб,
будь моей сейчас женой!”
“Э, любезный мой, постой!
Мне приснился сон такой:
есть к заветному колечку
да к серёжкам с бирюзой
ожерелье-синь-колье,
и достань его ты мне!
твоей будущей жене!
Дам я чудо-сапоги,
хоть куда ты в них беги,
они сами донесут
и к утру тебя вернут.
И за эту ночь, мой друг Сергей,
мне колье с бирюзой камней-огней
ты как хочешь, но добудь,
а не то меня забудь!”
Пригорюнился Сергей:
“Мне винца ещё налей!”
И испив снова вина,
в путь отправился без сна.
Сапоги несутся споро,
и в овраг спустились скоро.
а в овраге дверь стоит,
стоит чудно — без опоры,
вне избы или хором —
только снег один кругом.
“Да, знакомое местечко...
Только что за дверью той?
Отчего щемит сердечко
— словно смерть там ждёт с косой...”
Дверь открыл купец умело,
шагнул лихо за порог,
ну а там желтеет осень
— хоть и небо ясно в просинь,
нет зелёного листа,
желтизна — как пустота...
Голос слышится спокойный:
“Ты вновь здесь, Сергей Концов,
Надоел, в конце концов...
Всё тебе тут что-то мнится,
беспокойней чем синица,
ты туда-сюда летаешь,
непокоем меня маешь...
Что ты хочешь в этот раз,
для земли в столь поздний час?”
“Прислала меня Анюта
ей добыть иное чудо:
колье с камнем бирюзой,
что блестит небес слезой!”
“А ты знаешь ли, Сергей,
каждый камушек планетой
может стать, да и на ней
жизнь взойдёт зелёным цветом
среди ласковых морей?!
Знай, держи колье, Сергей!
Отдаю его без спора,
только гибельна опора
тех тебя нелюбых губ
— станешь стар ты и беззуб... ”
Взял Сергей колье, и дёру,
рад — остался вновь живой!
В сапогах он мчится споро,
объят воздуха волной,
к землям города Землянска,
опускается во двор,
где не вьюги кружит пляска,
а Анюта остря взор,
ждёт Сергея во дворе,
ну а с ним и то колье,
что для сердца ей милей,
чем наш молодец Сергей...
То колье он ей отдал — и беззуб, и стар он стал!
Коль всё было б по любви, злой той не было б нови...
Они в горницу идут,
не целуясь, вино пьют...
Он придвинулся к Анюте,
ну а та серчает круто:
“Э, бесхитростный Сергей,
глянь-ка в зеркало скорей,
ты уж шамкаешь как дед,
ну а я девица-цвет!”
Глянул в зерцало Серёжа,
ну и впрямь в морщинах рожа,
поредел волосьев чуб,
как младенец он беззуб!
Посидел он, помолчал,
головою покачал,
и из горницы долой —
впряг коня в возок, домой
в город славный свой Елец
возвращается купец.
Конь его, играя шлеей,
бежит, вытягивая шею
легко и споро; вдруг пред ним
взметнулся снега белый дым,
перед купцом явился дед,
он в шубу рваную одет.
Купец коня попридержал,
остановился и сказал:
“Куда ты, дед, вновь пособрался?
Ведь ветер мёрзлый разгулялся,
а ты идёшь среди полей
в шубенке худенькой своей... ”
А дед ему и отвечает:
“Тебя увидеть вновь я чаял.
Поедем мы в мою избёнку,
а то продрог, как собачонка!
Гляжу, ты тоже старый стал, как я,
знать мы одной беды друзья...
Чтоб в ступе воду не толочь,
знай, я пока могу помочь,
ведь не прошло ещё недели,
как бесы зубы твои съели,
а коли минет та неделя,
то будешь стар на самом деле.
Теперь лишь видимость одна
— сотрёт её любви волна.
Пока держись же молодцом
— из плена вызволи кольцо!”
“Ну, вот приехали — в сарай
поставь коня и сена дай,
там его копёнка мала
с дней былых ещё осталась.
Да и в дом спеши скорей,
заходя, мороз за дверь
не впущай, ведь этот зверь
покусачей ста чертей!”
Входит в избу гость-купец,
всё знакомо тут глядит:
печка русская стоит
— огонёчек в ней горит,
сам собою жарко вьётся
как прирученное солнце!
Сели за стол, пили взвар,
из купца прочь винный пар...
“А вот яблоки мочёны,
на тот случай припасёны
коли случится беда:
эти вот, что все зелёны —
коль укусишь их слегка,
то повырастут рога,
а вот с этих жёлтых снова
— без рогов живи здоровым!”
Слово за слово — решили,
деда в бабу нарядили.
Он взял яблок кузовок,
от которых растёт рог,
да пошёл он к той Анюте,
что взяла колечко-чудо...
* * *
“Ты девица молода,
только бледность — твой изъян,
сьешь-ка яблоко мочёно,
щеки вспыхнут без румян!”
“Так, задаром, что ж не съесть
— буду я как роза цвесть!”
Съела яблоко, зарделась,
лбом косяк дверной задела,
шишки вылезли на лоб,
их она ладошкой — хлоп!
И пошли расти рога,
как у кумова быка...
Ну а бабы след простыл...
“Помогите, свет не мил!” —
в голос весь вопит девица,
да на мир крещенный злится...
Мать с отцом вокруг хлопочут,
отпилить рога спешат,
только зря тем мучат дочку
— пилы зубьями крошат!
Ищут повсюду врачей,
чтоб убрать рога скорей...
Но никто не подряжался,
мир над жлобностью смеялся!
* * *
Так прошёл денёк, другой...
вся измучена тоской,
Анюта в зеркало глядит,
дни и ноченьки не спит:
“Зачем молодость нужна,
коль, как бык, я вся страшна?!”
Тут купец Сергей вернулся,
девку глянул, ужаснулся:
“Что ж, Анюта-цвет-девица,
с чёртом лишь тебе водиться.
Но избавить от рогов
я готов,
только ты верни колечко,
и тогда ты станешь вновь
жить без бычьих тех рогов!”
“Вот оно твоё колечко!”
“А серёжки? А колье?
Это тоже не твоЕ —
всё обманом ты добыла,
а твоё сердечко стыло,
как болотная могила!”
“Забирай, забирай!
— от рогов лишь избавляй!”
“Съешь вот яблоко мочёно,
то что жёлто — не зелёно”.
“Сам ты эти фрукты кушай!
Мне от них ведь стало хуже!”
Надкусил Сергей слегка
десной яблоко зелёно
и повыросли рога
надо лбом ветвистой кроной,
как оленьи... И тогда
он кусает то что жёлто,
и рога,
как срубили долотом,
вмиг исчезли без следа,
седина волос чиста...
“Ладно, верю! — подавай,
да за зло меня прощай!”
Дал ей яблоко Серёжа
и ушел в свой путь хороший,
взяв кольцо, колье, серёжки
— все с камнями бирюзой,
жить оставил цвет-девицу
без рогов, но с грусть-тоской...
* * *
Сергей едет путём ближним
по мосту, что на Елец,
там его чуть-чуть повыше
замедляет путь купец.
У морозного оконца
душа-девица сидит
и, прищурившись от солнца,
вдаль на улицу глядит.
За окном купец-старик
стучит в Танино окошко:
“Ты впусти меня на миг,
я пред дальнею дорожкой
тут пришёл к тебе виниться,
в доброй памяти проститься...”
“Кто таков? Тебя не знаю...
Я чужих не привечаю...”
“Да, конечно, я чужой”,
— говорит купец седой, —
“Но, на память обо мне,
возьми медное колечко
с камнем неба бирюзой!”
“Ах, спасибо! Я ль во сне?
Что-то чувствует сердечко!
Ты купец ведь не простой?...
Как зовут тебя?” — “Серёжа...”
— “Да глаза уж очень схожи,
но Серёжа был моложе...
Ты отец его, быть может?!”
Тут Сережа повинился
— быль и небыль рассказал.
Бьются два сердечка птицы,
а глаза глядят в глаза.
В поцелуе сошлись губы
— нежно, ласково и любо!
Все обиды позабылись,
и сердца соединились,
время сдвинулось на миг,
и Сергей вновь не старик...
Дальше всё пошло чин чином,
словно в сказочке былинной:
и венчание, и свадьба,
и недельная гульба,
вкусно ели, сладко пили
— мне ж не выпала судьба
погулять на свадьбе той,
что ж дождусь я золотой!”
Вот и всё моё сказанье
твоему явлено вниманью...
Ну, а сон твой длится-длится,
в этом сне моя царица
дарит мне свою улыбку
и желанную любовь!
Луч луны, качаясь зыбко,
сочиняет сказку вновь...