“Море, ты слышишь море,
Твоим матросом хочу я стать…”
В памяти каждого человека детские годы стоят неизменно на особом, почетном месте. К ним возвращаемся мы в тяжелые минуты. О них жалеем, как о невосполнимой утрате. Только они способны вернуть нас в отчий дом, когда уже нет ни дома, ни родителей, ни бабушек и дедушек. Детские годы… У кого-то оно тяжелое – детство. Но у того и жизнь нелегка. И даже у такого бедолаги найдутся чудесные, радужные, теплые воспоминания.
Особенно, если они о море.
Я был слабым, часто болеющим ребенком. Простуда следовала за простудой, и горячие прикосновения горчичников, сосущая надоедливость банок, боль пенициллиновых уколов стали привычными, как и белизна приходивших на дом или принимавших в поликлинике детских врачей. Миндалины, пробки, гланды, неприятный вкус ложки доктора, осматривающего горло, обидная клякса люголя во рту – все это очень осложняло жизнь маленького человечка. Но однажды, и это было чудо – доктор прописал…поездку на юг! На море! Что это? Как это? За что??
Ехать нужно было как можно быстрее и как можно на дольше. Недели на три, а лучше на месяц. В качестве места выбрали детский курорт – Евпаторию. Но чем отличается детский от не детского, и вообще, что такое курорт – я не знал и участия в выборе не принимал.
Было начало мая. Курский вокзал. Перрон с крышей. Носильщики с огромными телегами. Папа провожал нас с бабушкой. Поезд, настоящий, с отдельными купе, не то, что электричка. Смесь запахов металла, краски, пропитанных смолой шпал и угольного дымка.
- Нет, это не паровоз, сынок, это у проводника самовар в вагоне греется.
Отец – немногословный, серьезный. Наш чемодан ныряет под лавку.
- Ну, бывайте здоровы, слушайся бабушку!
Соседи по купе – пара средних лет. Мое место – наверху! Нет, нельзя, только посидеть. Наверху поедут дядя с тетей. Все здесь здорово – и крошечные коричневые корочки билетов с дырочкой от компостера, и проводники в форме, и радио с круглой ручкой громкости, и светильники под верхними полками, и решетки для полотенец, и даже складные лесенки на второй ярус! Столик, рубиновый чай в подстаканниках, занавесочки! Но мне почему-то хотелось плакать – жаль было папу, его непонятную серьезность, граничившую с суровостью. Конечно. Конечно, буду слушаться бабушку!
Скорость, покачивание вагона из стороны в сторону, торопливый диалог колесных пар на стыках невидимых рельс. Картинка, каруселью мчащаяся назад, к Москве! А поезд меж тем, набрав ход, мчится, мчится… Я все же заплакал, и меня положили спать...Наверху!
Утро…Я открываю глаза – и смотрю в окно – чудо! Вот оно, море, ровное, как озеро. Над водой только что взошло большое красное солнце, моторная лодка, высоко задрав нос, разрезает клином гладь воды, чуть отстает от поезда, рыбак на корме смотрит в сторону. Вода прямо под окном. Кажется, что поезд тоже идет по воде.
- Нет, это не море, - сказала бабушка, - а водохранилище.
Утро, но уже жарко, и поэтому все открыли окна. По коридору снуют соседи с полотенцами и зубными щетками. Дядя бреется электробритвой. На его плече наколка – скалящий зубы тигр!
Я тоже иду в туалет – все здесь интересно, все блестит металлом и даже унитаз с педалью. А вот воду добыть не удается – слишком тугой кран – не могу нажать на его металлический клюв. Иду снова, с бабушкой.
Смешная станция - Саки! Что за название? Почему бы не переименовать? И вдруг…Море, море – вон оно – видно из окна. Синее? А почему не черное? Хотя синее – красивей.
Вокзал. Частники на платформе разбирают жильцов. Два рубля – койка. Здесь недалеко. А до моря? Пятнадцать минут на трамвае. И пятнадцать минут до трамвая. Хозяйка – огромная тетенька, раза в два шире моей бабушки – очень упитанной и здоровой женщины. Говорит как-то не совсем понятно. Вот и дом – не дом, дворец! Белый каменный забор, окруженный черешнями, калитка, море – аромат так и гуляет по ветру – чайных роз самых теплых оттенков, растущих везде, смыкающихся над головой. Наша кровать в комнате с еще одной кроватью и жильцами. Мама и два сына – мальчик поменьше меня и совсем большой, который живет на террасе. Во дворе – сараи, сараи, сараи. В каждой лачужке – по семье. Душ, туалет. А здесь – погреб, туда не надо ходить.
Знакомство с ребятней, игры дотемна. Темнеет здесь рано, поэтому домой не зовут. Позже всех, наговорившись под луной, со двора уходит парочка – старший брат соседа и длинноволосая взрослая уже девочка в джинсах-клёш.
Утром идем в столовую – манная каша с бугорками – бррр! Кофе с молоком, хлеб с маслом, хлеб пресный. Вокзал. Трамвай. За окнами – солнечно-зеленый город, магазины, машины, люди, много людей. Наша остановка. Дорога через парк. Сколько здесь всего…незнакомого. Сосны с длинными-предлинными иголками, лианы, пальмы. Фонтанчики с золотыми рыбками, аттракционы, целый отряд автоматов газировки.
Но что это – там, впереди, что за море людей, полотенец, покрывал, зонтиков от солнца, шляпок и шапок из газет? И что это так шумит?
Мы находим место у самой воды, расстилаем покрывало, и я тут же бегу в море!
Холодное! Соленое! И такое морское! Ах, какие ракушки, какой горячий песок! Холодная вода! А если зайти подальше, то уже и не так холодно! Здорово! Ах, как хорошо купаться! Купаться – это значит бегать, прыгать, брызгаться, нырять в воде!
– Алик, пора на берег!
- А, что, да, бегу.
Стуча зубами и безуспешно пытаясь остановить дрожь, кутаюсь в полотенце, в покрывало, прижимаюсь к теплой бабушкиной спине.
- Сиди, я сейчас приду, никуда не уходи, - говорит она и идет в море. Смотрю по сторонам, завидую мальчишкам и девчонкам на надувных матрасах и кругах. Надо такой же.
Чтобы быстрее согреться, зарываюсь в песок. Мимо проходит торговка жареными креветками – долго еще слышу – рачки, рачки…
- Ба, что ты так долго?
- Отогрелся? Одевайся, пора на обед.
- Как, уже?
На обратном пути покупаем в автомате за пятак вкуснейшей, густой газировки!
Быстро время летит на море! Вот уже прошла неделя, и мы чувствуем себя здесь как дома и даже лучше!
Тетя Дора – так зовут нашу хозяйку, разрешила мне залезать на крышу душа и смотреть за уровнем воды. Я и в погребе с ней был – глубоко, темно и холодно! Она добрая, но вчера зачем-то утопила в ведре котят, и кошка теперь ходит и плачет по двору, не может их найти! По вечерам мы играем в войну. С муравьями. Муравьи здесь большие и шустрые. Но мы их бьем специальными палочками. А Герка - мой сосед, вчера получил за это от мамы. Сегодня мы пошли на завтрак, открыли калитку, а там! Перед входом во двор прямо на асфальте целое полчище муравьев – круг в полметра.
-Это они вам мстить пришли, - сказал кто-то. А Герка тут как тут, с ремнем, и давай щелкать вдоль и поперек. Мы ушли, а он, наверное, всех переколотил.
После обеда у нас была экскурсия на теплоходе. Мы вышли в открытое море на целых два часа. Он был старый, с мутными стеклами, но это был настоящий морской корабль. Чайки летели вслед и все кидали им хлеб, наблюдая, как те ловят кусочки на лету. В динамиках звучала песня Евгения Мартынова “Лебеди” – тогдашний шлягер. Я слушал с волнением и всерьез думал о лебединой любви и верности и разбивался о землю вместе с лебедем, сложив крылья. Экскурсовод рассказывала в микрофон об акулах и рыбьем жире, который получают из акульего плавника.
- А ты любишь рыбий жир? – спросили меня и дали микрофон.
- Нет, - радостно ответил я и зачем-то почесал глаз.
- Соринка попала? – поинтересовалась тетенька, забирая микрофон, а я уже тер глаз, пытаясь освободить его от “попавшей соринки”.
- Смотрите – дельфины! – крикнул кто-то, и все приникли к правому борту. Как я ни старался, ничего не увидел сквозь мутное стекло - только слезная пелена в глазах.
В утешение мы спустились в трюм, где располагался буфет. Все, что там можно было купить – только рыбные консервы, больше ничего для мальчика с бабушкой здесь не продавалось.
Солнце делало свое дело – мы обгорели. Я обдирал тонкие лоскутки кожи и удивлялся, насколько она прозрачная. Под ней была новая, розоватая. Семь слоев – говорила бабушка, я верил на слово. Меня трудно было заставить одеть рубашку с коротким рукавом, но и это не спасло от сильного ожога на левом предплечье – пузыри и волдыри болели, не давали покоя ночью. Меня перебинтовали, смазав мазью от ожога. Так я и купался в повязке, как раненый.
Спасаясь от солнца, днем мы ходили по городу. В кино посмотрели смешной индийский фильм, где один из героев съел обед тигра. Кино запомнилось песнями, танцами, парой влюбленных и погонями с драками. Сходили в другой парк со зверинцем, каруселями и тиром. Бабушка дала пятнадцать копеек на пять выстрелов из пневматической винтовки. Я очень хотел стрелять так же, как один дядя, сбивший огоньки газовых горелок и выигравший приз. Тяжеленное оружие никак не хотело переламываться пополам – у меня не было силы взвести его. Хозяин помог, я прицелился и нажал курок – мимо! А рядом кто-то попадал, и тогда вертелись вертушки, опрокидывались мишени и лопались шары. Я-то думал, что стрелять надо в саму мишень, а не в эти маленькие блестящие кружочки на палочках возле них. Когда я понял свою ошибку, было поздно – кончились патроны.
А потом мы купили два шашлыка – черный-пречерный грузин с золотой улыбкой протянул нам крошечные шампуры с таким же черным шашлыком и зеленым луком. Клянусь, ничего вкуснее я не ел с тех пор!
Заканчивалась вторая неделя отпуска. В доме у Доры, или, как все его называли, в пансионате “Дора”, не осталось свободных мест – все, куда можно было втиснуть кровать, раскладушку или матрас – было занято. Даже к одной старушке, которая жила в соседней комнатке, приехал из армии внук, в форме, и все говорил ей “мать стара”. У меня появились новые друзья – не помню их имен. У одного был приемничек в кожаном чехле, второй был просто хороший, добрый мальчик. Мы ходили по двору, заглядывали в гости к другим постояльцам. В одном из сарайчиков лежал простуженный паренек, у которого так болело горло, что он не мог глотать и сплевывал в тазик у кровати.
На ужин мы готовили тюрю – это нехитрое блюдо пришлось по вкусу нашей соседке. Рецепт – черный хлеб, соль, подсолнечное масло(с запахом) и репчатый лук.
Кто-то рассказал про лиман и грязи. Мы поехали за город. Соленое озеро недалеко от Евпатории мне запомнилось тем, что в нем я спокойно лежал на воде, вовсе не умея плавать. Грязей мы никаких особенных не нашли, но бабушка с соседкой на всякий случай вымазались тем, что было. Вода в лимане была непрозрачной, теплой и чрезвычайно соленой. Когда она высыхала, на коже оставались блестящие кристаллики.
Начинался туристический сезон – городской пляж не вмещал всех приезжающих. Когда голос в пляжном репродукторе сообщил, что содержание мочи в морской воде – семьдесят процентов, бабушка решила ездить на новый пляж, в южном конце города. Мне было все равно, но возражать я не мог. Мы доезжали до центра на трамвае, а дальше пересаживались на автобус. Курортные автобусы мне запомнились особо – чистые, не то, что у нас в городе! Те же ЛАЗы и ЛиАЗы, а какая разница! У одного из них были замечательные никелированные колпаки на дисках – как весело они блестели на ходу! Я мечтал прокатиться именно на нем. Новый пляж пустовал – слишком далеко от города! Ни тебе теплоходов, ни тебе лежаков с зонтиками! Зато какая волна и чистое море! Как раз в первый же день меня с головой захлестнуло прибоем. Вода была холодная - градусов восемнадцать, и в ней было полно медуз. Маленькие полупрозрачные кружочки совсем не жалились - я приносил их на берег и смотрел, как они переливались всеми цветами радуги на солнце. Чтобы не очень мерзнуть, я делал ямы в песке, которые быстро наполнялись просачивавшейся водой. Сидеть в таком рукотворном бассейне гораздо теплее, чем в открытом море.
И все же потом мы старались попасть на центральный пляж – нужно было экономить деньги. Конечно, здесь интереснее и комфортнее. А вопрос грязной воды бабушка решила по-своему. Во-первых, купила мне детский надувной матрасик – я был счастлив! Во-вторых, теперь она брала меня плавать с собой – я плыл у нее на спине, так мы добирались до чистой воды, где я полоскал горло – кто-то посоветовал от простуды. Мы набирали бутылку с собой, и по утрам я чистил зубы морской водой.
В парке мы иногда гуляли, я катался на каруселях, любовался рыбками в фонтанах, рассматривал карликов и инвалидов на костылях и колясках, восхищался спортивной формой бронзового мальчика с огромной гирей, до сих пор стоящего “руки в боки” где-то там на набережной.А сказочный уголок Лукоморья - голова Богатыря, ученый кот на цепи, Русалка! Казалось, будто оно и впрямь здесь, и что сейчас тридцать витязей чредой и сам Черномор выйдут из моря.
Но вот и пора думать об отъезде. Последние дни на море самые лучшие и самые печальные. Я уже поправился на два килограмма, судя по показаниям весов в парке, загорел и почти научился плавать, а нырял – как дельфин, даже вверх пузом мог проплыть под водой, не наглотавшись воды. Бабушка отоварилась вельветовыми коврами с оленями – купила для всех, штук пять. Набрала две бутылки чистой морской воды, чтобы я полоскал горло и дома. А я набрал целый пакет ракушек – знаете, такие фиолетовые внутри. Правда, мне так и не удалось поймать крабика, а купить готового, под лаком – хотелось, но денег не было, да и как его довезешь, не сломав?
Пришла пора прощаться! В последний день мы вместе фотографировались во дворе – я и бабушка, я и двое моих друзей, и еще я на крыше душа… Все что было тогда - осталось на этих черно-белых фотографиях, присланных нам в конверте с обратным адресом – “Пансионат Дора”. Каким-то чудом в конвертик поместились и вкус черешен, и аромат чайных роз, бронзовый мальчишка с гирей, автобус с блестящими дисками и песня о море…