Лес манил своей августовской прохладой, покрывал узорной тенью еловых ветвей, убаюкивал, успокаивал.
Катя любила бродить по, как ей казалось, еще нехоженым тропам родного леса, любоваться на ягодный бисер под ногами, радующийся ее доброте, трогать руками влажные и скользкие шляпки грибов, наблюдать за каждой мелкой букашкой, ползущей по стволу родного дерева… И хотя Катя бывала здесь почти каждый день, ей казалось, что впереди еще ой как много неизведанного. И ее это не пугало.
Деревья защищали. За ними она чувствовала себя в безопасности. И хотя лес их славился дикими зверями, Катя почему-то мало обращала на это внимания. Наверное, эту смелость она унаследовала от отца – охотника, привившего ей такое непонятное влечение к лесу, его неразгаданным тайнам, тоске его листвы. Катя не ощущала беспокойства под покровом лесных сумерек и не вздрагивала от каждого шороха. Там в мире ярко светило солнце, суетились люди, а здесь в прохладной тишине купалось птичье пение, листва нашептывала ей свои таинственные сказки, так и хотелось просто остаться там, как можно дольше не выходить из-под прикрытия заботящихся о тебе ветвей. Вдруг вмиг Катя ощутила чье-то холодное прикосновение на лбу. Одно, второе… И вот уже тысячи струек текли по ее лицу, забирались под платье, щекотали спину.
Корзинка выпала из ее рук, и августовский дождь наполнил лес своим громким ликованием. Катя прыгала на мокрой тропинке и хлопала в ладоши. А дождь танцевал вместе с ней, поймав ее улыбку и забросив ее на разбитое ветвями летне-синее небо. И вот уже все вокруг сияло и серебрилось под еле заметной вуалью дождя.
В порыве веселья Катя совсем забыла, что уже вечер, что ей давно надо было быть дома, что мама уже, наверное, ищет ее. Стук дятла, как барабанный бой, аккомпанировал им – Кате и дождю. И только резкий треск ломающегося сухого сучка немного отрезвил ее.
С ужасом осознала она, оглянувшись вокруг, что забралась в самую чащу огромного леса и до дороги страшно далеко, и что она промокла до нитки и сильно замерзла, потому что лесная прохлада студила теплые капли.
Катя подобрала корзинку и побрела по тропинке, низко опустив голову, не понимая, что ей теперь делать и куда идти.
Треск повторился, и странный щелкающий звон раздался совсем недалеко от нее. Среди деревьев мелькнул чей-то расплывчатый силуэт, и через минуту на дорожке показался велосипедист. Катя хотела в порыве радости броситься к нему и попросить довезти до деревни, но в тот же миг она остановилась, узнав в случайном встречном дядю Михаила.
Все дети в деревне боялись его, а взрослые предпочитали обходить его стороной. Он жил один, ни с кем не общался. Да никто и не желал заводить с ним разговор. Его мрачный вид создавал довольно-таки неприятное впечатление, но если бы вы спросили у кого-нибудь из детей, почему же они так боялись дядю Михаила, вы бы не услышали ничего вразумительного, кроме мало понятных реплик о том, что он колдун и убивает маленьких детей, а потом их ест.
Естественно, Катя не совсем верила этим россказням местных малышей. Вот именно – не совсем. Какое-то сомнение таилось в глубине ее души. Тем более, что внешне дядя Михаил производил более чем неприятное впечатление. Никто не знал его взгляда, ибо ходил он всегда, опустив голову и нахмурив густые седеющие брови, да и неизменная его кепка была надвинута почти на самый нос.
Говорил он редко и, казалось, что его голос доносился откуда-то из глубины, из страшного темного подземелья, так глухо, мрачно и даже с оттенком муки он звучал. Дядя Михаил приехал в их деревню совсем недавно, и никто ничего не знал о его прошлом. Взрослые поговаривали, что он убил собственную жену и несколько лет провел за колючей проволокой, но никто не мог этого ни подтвердить, ни опровергнуть.
А, как известно, вокруг таинственного, непонятного и незнакомого плодятся, как грибы после дождя, самые разнообразные слухи, как правило, изощренные по фантазии и, как минимум, сильно преувеличенные по содержанию.
Дядя Михаил не сделал в принципе ничего, а тем более ей, Кате, плохого, но девочка почувствовала, как похолодели у нее руки и ноги при виде знакомого сгорбленного силуэта и мрачного загорелого лица, которому еще более устрашающий вид придавал уродливый шрам, стягивающий левую щеку. Катя понимала, что ей надо бежать сломя голову и лучше переночевать в любимом лесу, а с утра попытаться найти дорогу домой, но ноги словно вросли в землю, и она не могла даже шелохнуться. А дождь все лил и лил. Холодные капли стекали по подбородку, падая на платье. И руки сжимали пустую корзинку. Велосипедная цель лязгнула, колеса завертелись медленнее, и вот уже дядя Михаил стоял перед ней.
Катя впервые столкнулась с ним лицом к лицу и боялась поднять глаза.
- Давай подвезу, - глухо простонал его голос, и он взял Катю за руку.
Прикосновение грубых мозолистых, но таких горячих пальцев, как это ни странно, показалось ей даже приятным. И она, понимая, что сопротивляться бесполезно, послушно подошла к велосипеду, с ужасом обнаруживая, что багажника нет и придется ехать на раме, лицом к лицу с этим страшным человеком. Но отказываться было поздно. Дядя Михаил, как куклу, подхватил ее, усадил на раму, сам сел, ухватился за руль и крутанул педали.
- Как же тебя угораздило так далеко забраться? – безобразное лицо его расплылось в необыкновенно доброй и мягкой улыбке, и Катя вдруг увидела под потертым козырьком кепки его поблескивающие глаза. Народ говорил, они у него красные, как у вампира, и горят жадным блеском. Но теперь Катя увидела, что это было не так. Единственное, что было по-настоящему красивым на его лице, это глаза. Темно- карие, огромные, как у оленя, излучающие свет и тепло… И ей стало вдруг как-то уютно и стыдно одновременно. Уютно – потому что не таким уж и монстром оказался этот дядя Михаил, а стыдно – потому, что она по-прежнему его панически боялась.
- За грибами ходила, - сумела промямлить Катя.
- Корзинка у тебя что-то пустая. Мама, наверное, ругаться будет.
- Будет, - вздохнула она.
- Я вот тоже за грибами ездил, – только теперь заметила Катя, что на руле у него висела огромная корзинка, полная румяных мокрых грибов. – После войны меня особенно в лес потянуло. Лес защищает…
- Войны? – вырвалось у Кати. – Вы были на войне?
- Был. И если бы не она…
Катя заметила (или она спутала это с каплями дождя?), как по щеке дяди Михаила потекла крупная капля, совсем не похожая на дождь.
- Вас ранили, да?
- Лучше бы меня убили. В одной из бомбежек я потерял жену с сыном. Все разрушила и отняла эта война…
Катя почувствовала ту боль, которая пронзала сердце дяди Михаила, потому что представила, что ее мама умерла. Слезы потекли по щекам девочки, смешиваясь с дождем. Наверное, тогда бы она превратилась в еще более уродливую старую каргу, если бы потеряла своих самых близких…
Велосипед несся, рассекая лужи, а двое его седоков задумались каждый о своем и уже почти не следили за дорогой. Внезапно велосипед качнуло, переднее колесо скользнуло, наткнулось на сухой сук, и оба они – Катя и дядя Михаил – шлепнулись в самую грязь, а августовский лесной дождь забрызгал их бисером своих смеющихся капель.
Несколько секунд они сидели в луже, не понимая, что же произошло, а потом один за другим сначала Катя, а затем и одичавший дядя Михаил залились веселым хохотом. Вокруг них рассыпались грибы, и они, заметив это, вскочили и начали их подбирать, а когда подняли головы, то увидели, что лес уже поредел и они подъехали к самой деревне.
Дядя Михаил снова залез на сиденье, посадил Катю, и опять велосипед заскользил по грязной дороге.
- Ну, вот мы и приехали. Давай я тебя сниму, - они остановились у Катиного дома.
Она уже хотела было со всех ног бежать домой, но дядя Михаил остановил ее:
- Постой. Мама-то тебе что скажет? Столько времени в лесу провела и грибов не принесла?
- Ой, - испуганно выдохнула Катя.
- Подожди. Я тут много собрал, корзинка у меня большая… - и в тот же миг пестрый водопад полился из его корзины в Катину. Сыроежки, подберезовики, лисички, белые… С замиранием сердца следила Катя за падающими грибами.
- Ой, спасибо, - прошептала она, подняв глаза.
Теплый карий взгляд наполнил ее сердце не понятной ей самой нежностью, и она встала на цыпочки и застенчиво поцеловала дядю Михаила прямо в шрам на левой щеке. А он отвернулся и, как ей показалось, вытер рукавом лицо, мокрое от дождя (хотя, может, это был вовсе не дождь?).
- Я часто в лес хожу, - зачем-то заметила Катя, приподнимая тяжелую корзинку.
А дядя Михаил, взявшись за руль велосипеда, весело улыбнулся и помахал ей рукой.
- До свидания! – крикнула Катя.
- Так держать! – и через минуту он скрылся за поворотом.
А когда она подняла голову, то увидела, что у окна стоит мама и внимательно-грустно смотрит вслед велосипедисту.