Ход реформ в России и в Ленинграде-Санкт-Петербурге в 1991 году был нарушен в августе 1991 года. ГКЧП, "Лебединое озеро", пресс-конференция ...
Реация брокеров на бирже на телевизионную картинку днём 19 августа была подавленной. Все стояли и смотрели телевидение. Руководство биржи получило распоряжение об ограничении работы ксерокса. Которое бросилось выполнять. В общем, на бирже мне делать было нечего, и я поехал в Ленсовет. Сначала мы все собрались в помещении Комитета по экономической реформе и не очень понимали, чем нужно заниматься. Помню, были какие-то проблемы с ксероксом, и им занимались Иван Колосов и кажется, Борис Львин. Я пошел по переходу Мариининского дворца в Ленсовет. Там было веселее, был импровизированный штаб в кабинете Александра Беляева - председателя Ленсовета. Собчака не было, и обороной города занимался Беляев. Я нашел своих знакомых из "Законодательной инициативы", они были в команде Болдырева. Юрий Болдырев и еще несколько союзных депутатов, которые собрались в одной из комнат Ленсовета, составили письмо-обращение о срочном созыве Съезда народных депутатов СССР. В общем, нужно было обзвонить по списку союзных депутатов, чтобы они присоединились к письму Болдырева. Мне по алфавиту выпало звонить композитору Андрею Петрову. Это было примерно в 11 часов вечера, и я его разбудил. Он меня выслушал, и сказал, что если там есть подпись Болдырева, он готов подписаться тоже, не читая. Одной девушке из нашей группы довелось звонить Борису Гидаспову - первому секретарю ленинградского обкома КПСС. Он спал, и девушку попросили перезвонить утром.
Около 12 часов ночи стали известно, что из Пскова в сторону города движутся танки. Об этом шептались даже журналисты. В кабинете Беляева люди по вертушкам стали звонить в ГАИ и на железную дорогу - отслеживать движение. Примерно в это же время в Мариининский дворец приехал Собчак. У него в кабинете почти никого не было, туда в течение вечера и ночи входило человек пять-шесть, тогда как в кабинет Беляева входили и выходили десятки людей. Помню, что в кабинет Собчака надолго - на несколько часов заходил Александр Утевский. Кабинеты Собчака и Беляева в Мариининском дворце были напротив, в Смольном тогда был обком КПСС.
Через полчаса Собчак созвал пресс-конференцию. Среди журналистов я заметил Льва Гольдштейна с радио "Эхо Москвы" и Веру Камшу, тусовавшуюся тогда всё время в Мариининском Дворце, а ныне - автора книг-фэнтези. Были там и представители всех телевизионных каналов. Они все уже знали, что к городу движутся танки, и ни один из них не задал Собчаку вопрос про танки. Наверное, чтобы не волновать ленинградцев. Собчак тоже ничего не сказал.
После пресс-конференции все вернулись в кабинет Беляева. Появился Аркадий Крамарев - глава ГУВД. Народ начал думать, как остановить танки. Предлагались разные способы, вплоть до того, что перекрыть въезд в город со стороны Киевского шоссе - оно проходит под железнодорожной насыпью, и там довольно легко можно было всё перегородить. Начали собираться группы добровольцев на своих машинах, чтобы попытаться уговорить и как-то остановить военных. В одной из таких последних групп, уехавших уже под утро, были Михаил Маневич и Михаил Киселев. Около пяти утра пришла информация, что танки свернули с Киевского шоссе где-то под Сиверской в военный городок при въезде в город. В кабинете Беляева все, кто там оставался, начали устраиваться там спать. Я вместе с депутатом Ленсовета Андреем Крыловым оставался "на посту" в предбаннике кабинетов Беляева и Собчака до самого утра.
Все последующие события в городе 20-го и 21-го августа - баррикады, митинг, выступление Собчака - это всё был цирк на публику, реальной опасности городу уже не было. Город реально был спасён раньше Александром Беляевым, а не Анатолием Собчаком. Но об этом мало кто знает - только реальные участники тех событий.
После событий 19 августа всё закрутилось и завертелось гораздо быстрее. До зимы 1991 - 1992 годов был решён вопрос об уничтожении СССР, и ельцинская власть приступила к программе своих реформ. Весной 1992 года основные документы программы приватизации были готовы и началось их лоббирование для принятия их Верховным советом теперь уже РСФСР - Российской Федерации. Лоббированием занимались депутаты российского Верховного Совета Михаил Дмитриев, Петр Филиппов, Михаил Киселев. Именно о них говорил тогда Председатель Верховного Совета Российской Федерации Руслан Хасбулатов, что "у нас в Верховном Совете экономикой занимаются только Петька Филиппов да Мишка Киселев". Фраза запомнилась. С Петром Филипповым произошла смешная история - после событий 19 августа, он пропал из виду всех на несколько недель. Мне один депутат Ленсовета потом рассказал, что 19 августа Филиппов сбрил свою знаменитую бороду, наверное, чтобы не нашли гэкачеписты. Он сам говорил, что это было сделано для работы в подполье. Ну а потом, наверное, он ждал, пока его знаменитая борода отрастёт. В таком виде его видели как-то на улице. Возвращаясь к законодательству о приватизации, в общем, у Филиппова и Киселева с лоббированием не очень-то получалось. К тому же у Петра Филиппова была несколько другая программа приватизации - с большей долей акций трудовым коллективам - калька с американской программы ЕСОП.
И тогда Чубайс придумал хитрый трюк. В августе 1992 года, не дожидаясь решения Верховного Совета, он начинает программу приватизации указом Ельцина. Верховный Совет тогда был на каникулах, и у него не хватило желания экстренно собраться, чтобы отменить указ Ельцина (у Верховного Совета тогда еще было такое право). А потом, когда депутаты вернулись из отпусков, всё было кончено - указ вступил в законную силу. И когда осенью 1992 года заработал конвейер приватизации предприятий, остановить это было уже нельзя. Хасбулатов и Верховный Совет ничего сделать уже не могли. Кстати, именно эти волевые действия Ельцина и Чубайса стали одной из причин противостояния Верховного Совета России и Бориса Ельцина.
Чтобы успешно пройти приватизацию, от предприятия требовались большие усилия. Понятие "успешно" означает, что результатом приватизации было сохранение предприятия как единого целого, получение значительных пакетов акций работниками. Предприятие должно было в крайне короткий срок - 3 месяца - представить в КУГИ план приватизации. От предприятия требовалась оценка его стоимости, а также выбор одного из трёх планов приватизации. Различия - в долях акций, которые получали и могли получить в будущем работники. Если предприятие не успевало представить и утвердить в КУГИ план приватизации. сотрудники (юристы) КУГИ делали это за него, но на невыгодных для предприятия условиях. В это время КУГИ Санкт-Петербурга руководили Альфред Кох и Михаил Маневич. Мне рассказывали, что директора предприятий, здоровые дядьки под 60 лет, почти союзные министры, плакали в их кабинетах.
Уже тогда я начал понимать пагубные последствия приватизации для России. Отдавать предприятия неизвестно в чьи руки, целиком, за копейки, без какой-то объективной необходимости, только для того, чтобы уничтожить экономическую основу социализма и социального государства, - вот кредо тогдашней приватизации и приватизаторов. Иностранный опыт развития рынка ценных бумаг, акционирования, создания института акционеров и инвесторов был отброшен, как ненужный. Я лично своими ушами слышал от Анатолия Чубайса фразу о том, что главное в приватизации - не экономическая целесообразность, а уничтожение социализма. Самое страшное начало происходить потом - предприятия стали попадать в руки бандитов, криминальных авторитетов, недружественных иностранцев. Продавались важные оборонные НИИ, составлявшие основу оборонной промышленности в тех или иных отраслях, в том числе иностранцам. Многие предприятия, имеющие славную многолетнюю историю, в ходе приватизации были буквально уничтожены. Я пытался сделать всё, что мог. Наша экспертная группа, объединённая под маркой центра "Модернизация", консультировала директоров предприятий по вопросам приватизации, чтобы избежать уничтожения предприятий. В дальнейшем мы стали консультировать по этим и другим вопросам Верховный Совет России. Но об этом - чуть позже.