Жёлтая-прежёлтая сказка

Буковский Юрий
       Возможно, что кто-то из мальчиков или из девочек, взглянув на название этой сказки, возразит: «Таких - жёлтых-жёлтых сказок - не бывает». Уверяю вас, уважаемые сомневающиеся мальчики, а также дорогие сомневающиеся девочки, бывают. А тем, кто не хочет верить мне на слово, предлагаю убедиться в этом самим. Вам, недоверчивые, надо будет побродить по стройке, там, где ремонтируется старый-престарый дом. Быть может, вам повезёт, и вы найдёте в кучах и горах строительного мусора жёлтое стёклышко. Надо будет протереть этот осколочек рукавом рубашки, или платья, или кофточки, или чистым носовым платком, чтобы он стал прозрачным, потом зажмурить один глаз и приложить стёклышко к другому. И вы увидите, что всё вокруг – и земля, и небо, и даже старый-престарый дом, без окон, без дверей и необычайно обшарпанный – станут вдруг сказочно жёлтыми. И тогда любой сомневающийся мальчик, и уж тем более сомневающаяся девочка, поймёт, что жёлтые-жёлтые сказки бывают…
       Итак… итак в одном жёлтом-прежёлтом царстве, жёлтом-прежёлтом государстве всё было удивительно жёлтым – и трава, и деревья, и солнце, и луна, и звёзды. Жители этой страны тоже были желты как цыплята, и все, как один, желтороты. Это было царство желторотых - недавно вылупившихся из яичек утят, гусят, голубят, дроздят, снегирят, перепелят, грачат, страусят, воробьят и разных других птенчиков, и даже змеёнышей, и даже ужат, и даже крокодильчиков. Иногда в каком-нибудь из яичек , повсюду видневшихся в жёлтом песке и в многочисленных гнёздышках в этой стране, вдруг раздавался стук: «Тук, тук, тук!» Как будто бы кто-то спрашивал изнутри: «Можно войти?» Или наоборот: «Можно выйти?» Ну, а поскольку дверей ни в одном яичке никогда не было и нет, скорлупка начинала трещать и раскалываться, и появлялся на свет очередной новорожденный жёлтого-прежёлтого царства, жёлтого-прежёлтого государства.
       И вот однажды едва-едва слышное «Тюк, тюк, тюк!» послышалось в маленьком-премаленьком яичке. Оно было чуть больше горошинки. Треснула хрупкая-прехрупкая скорлупка, и вылупился на редкость крошечный птенчик. Это был колибрёнок.
       - Фриу-фриу! – весело воскликнул новорожденный, затем огляделся по сторонам и добавил уже озабочено: - фриу…
       Вот за это его задорное, а иногда и не очень, щебетанье «фриу», колибрёнка и прозвали впоследствии Фриу. Но пока ещё жалкий, не успевший даже обсохнуть колибрёнок, понятия не имел, ни о том, что его как-то назовут, ни даже о том, что он – самый маленький птенчик на свете. Ведь и взрослые колибри – это пичужки не больше напёрстка! Фриу вообще ещё ни о чём понятия не имел, потому, что ещё ни разу ни о чём не думал.
       Колибрёнок постоял, покачиваясь на тоненьких, как веточки, ножках и направился к жёлтому валуну, торчавшему из жёлтого-прежёлтого песка. Хотя, конечно, Фриу понятия не имел и о том, что валун называется валуном. И даже не понимал, зачем он к нему направился. Но он потрогал его крылышком и пропищал с удовольствием:
       - Фриу! – валун был тёплым и гладким.
       Птенчик вскарабкался на его круглую вершину, и разлёгся, подставив мокрые пёрышки тёплому-претёплому и ярко-жёлтому солнышку.
       «Ах, какая удача, - если бы он уже умел размышлять, наверное, думал бы Фриу, - что я вылупился на свет в этом жёлтом-прежёлтом царстве, жёлтом-прежёлтом государстве! Здесь так тепло и красиво!»
       Но вдруг колибрёнок почувствовал под собой удар. Валун затрещал, заходил ходуном, как будто бы началось земле-, а вернее даже валуно-трясение, и сбросил птенчика на песок. А вслед за ним полетели валунные обломки. Лишь чудом колибрёнок увернулся от одного из них. И тут вдруг к своему удивлению он обнаружил, что из вершины разрушенного валуна вылезает голова. Она напоминала его собственную, и тоже была мокрой и всклокоченной, но только огромной. Голова покрутилась и покачалась бессмысленно на длинной-предлинной шее, затем стала высовываться из валуна всё выше и выше и вытянула за собой огромное тело и голенастые когтистые ноги. Это появился на свет самый крупный в мире птенец - страусёнок.
       Но откуда крошечный Фриу мог хотя бы что-нибудь знать о страусятах? Пока единственным живым существом, с которым он успел познакомиться, был он сам.
       Колибрёнок потаращился ошарашено снизу вверх на птенчика-великана, потом осмотрел свои собственные малюсенькие ножки и крылышки, снова обозрел новорожденного и задумался.
       Размышлял Фриу недолго – он бросился наутёк. «Такая огромная птица, - решил колибрёнок, - непременно захочет обидеть такую маленькую, как я».
       Но он ошибался. А всё потому, что подумал всего один раз. «Ведь я бы сам бы, - как следует поломав голову, безусловно, понял бы, Фриу, - никогда бы не обидел бы пташку, которая была бы в сто раз меньше колибрёнка. Так отчего же меня-то должен обидеть этот вылезший из валуна великан?»
       Правда, поразмышляв в ещё раз, Фриу возможно додумался бы и до того, что пичужек в сто раз меньше колибрёнка не бывает. И если бы даже такая пташка и появилась на свет, то она была бы меньше мошки, или комара, а может быть даже и вообще, оказалась бы невидимой, как микроб.
       Однако раздумывать колибрёнку было некогда – он бежал. И остановился, только обнаружив на своём пути нечто высокое, похожее на круглую башню. Сложена башня была из чёрно-жёлтых колец. «Ах, какое надёжное, толстое укрытие!» – обрадовался уже научившийся немножко размышлять колибрёнок. И он спрятался за башню, и даже прислонился к её прохладным и скользким чешуйчатым кольцам, собираясь немного отдышаться и передохнуть.
       Но тут он услышал странный звук. Если бы Фриу разбирался в звуках, он бы назвал его шипением. И даже подозрительным шипением. И даже жутким шипением. Колибрёнок взглянул наверх и увидел, что с башни свешивается и смотрит на него немигающими глазами плоская большущая голова с тоненьким-претоненьким, дрожащим во рту язычком.
       Фриу снова задумался. «Пожалуй, - решил он, - такое непохожее на меня существо неприятностей может доставить даже побольше похожего!»
       И он снова опрометью бросился наутёк. Хотя ему снова надо было всего лишь чуточку посоображать.
       «Ведь я-то сам-то, - должен был бы, конечно, рассудить Фриу, - ни за что бы не стал бы делать бы кому-нибудь гадостей только за то, что он не птица! Так почему же меня-то должно обидеть это стеклянноглазое, с раздвоенным язычком существо?»
       На этот раз Фриу мчался долго, пока не наткнулся на что-то очень знакомое. «Это же моя скорлупка!» - обрадовался он.
       Но Фриу снова ошибся. Да и не мудрено – для любого птенчика научиться размышлять очень не просто! Перед ним и впрямь была скорлупка, но вовсе не колибриная, а большего размера, может быть воробьиная или синичья, или даже соловьиная. Нижняя часть скорлупки напоминала чашечку.
       «Стану-ка я снова желтком и белком! Как будто бы я ещё не вылупился из яйца! – размечтался колибрёнок, забрался в чашечку и как шляпкой накрылся крупным круглым  осколком. – Ах, как всё знакомо в скорлупке! – устроившись, ликовал он. – И как хорошо здесь жить!»
       Однако до конца почувствовать себя желтком и белком он так и не смог – очень мешала щель между нижней частью скорлупки и шляпкой. В неё и дуло, и слышались странные звуки и виднелись мелькавшие за жёлтыми песчаными холмиками, травой и кустиками большие и маленькие похожие на него и другие, непонятные и очень пугавшие Фриу существа.
       Но совсем худо стало колибрёнку, когда наступила ночь. «Я, наверное, умру, - думал Фриу, испуганно вглядываясь в освещённые жёлтой-прежёлтой луной траву, кусты и деревья и вслушиваясь в наполненную диковинными ночными звуками густо-желтую темноту. – Я околею мучительно – от голода, от холода и от страха! И пусть эта огромная птица и шипящее существо, напугавшие меня, найдут меня здесь в скорлупке окоченевшего и отощавшего. И пусть будут горевать! И пусть даже будут плакать и даже рыдать!»
       Под утро несчастный Фриу заснул. Пробудился он от жары – оттого, что ярко-жёлтые солнечные лучи нагрели шляпку, и она напекла ему голову. Колибрёнок тут же вспомнил всё, что с ним приключилось накануне, и снова пожалел себя. «Нет - я умру не от голода, не от холода, и не от страха! – снова распереживался он. – Меня убьёт солнечный удар!»
       Надо было срочно выбираться из раскалённого укрытия. Фриу осторожно высунул клювик в щёлку между шляпкой и нижней частью скорлупок. И неожиданно увидел… множество глаз! Колибрёнок протёр крылышком свои собственные глазки – действительно его скорлупку окружали толпа птенчиков, змеёнышей, ужат, и даже впервые увиденных им, жёлтых крокодильчиков. Казалось, что все до одного жители жёлтой-прежёлтой страны собрались около колибрёнка.
       Заметив, что птенчик проснулся, желторотые радостно загалдели.
       «Они пришли, чтобы съесть меня! – запаниковал маленький Фриу. - Теперь всё ясно окончательно – я умру не от голода, не околею от холода, у меня не разорвётся от страха сердце, и я не сжарюсь на солнце! Мною позавтракают эти незнакомцы!»
       Отчаянным движением Фриу скинул с головы верхнюю скорлупку, выскочил из чашечки и попытался прокричать что-то вроде: «Колибрята так просто не сдаются!»
       Но голос у него сорвался от переживаний, и получилось всего лишь тоненькое и жалкое:
       - Фриу... фриу...
       - Ах, пожалуйста, не волнуйтесь, уважаемый Фриу, - увидев, что он очень перепугался, наперебой защебетали, зашипели и защёлкали зубами желторотые. – Мы ни в коем случае не хотим причинить вам зла.
       - Фриу... фриу... – пищал в ответ, отчаянно размахивая тощенькими крылышками, крошечный птенец. – Колибрят так просто голыми руками не возьмёшь!
       - Да мы не хотим брать вас голыми руками. И лапками голыми тоже не хотим, - пробовали успокоить птенчика собравшиеся. - Мы ждали вашего пробуждения, чтобы сказать вам, что очень хотим с вами подружиться! Ведь вы – самый маленький из нас, и значит, самый желторотый в нашей стране! Ах, как это интересно! Но вы так пугливы! Ах, ах, ах!
       Однако Фриу ещё не понимал разноголосый гомон желторотых и решил на всякий случай снова спрятаться в разбитую скорлупку.
       Лишь жестами, долгими вежливыми поклонами и настойчивым учтивым шарканьем лапок, собравшимся удалось выманить Фриу из убежища. И вскоре всё изменилось. Колибрёнок уже вовсю щебетал по-своему «Фриу!» и его понимали желторотые. Да и он быстро научился разбирать птичье пенье, трели, и даже змеиное и ужиное шипение, и даже щёлканье острых зубов своих новых знакомых крокодильчиков. Все они вскоре стали его друзьями. Ну, а крепче всего он подружился с огромным страусёнком, и с детёнышем кобры, накануне так напугавшими его.
       Вот так благополучно закончилось это случившееся в жёлтом-прежёлтом царстве, жёлтом-прежёлтом государстве происшествие. Но это ещё не самый конец! Самый-пресамый конец оказался совсем-совсем счастливым-пресчастливым! И совершенно неожиданным! Фриу рос, рос, но так  и не стал больше самого маленького-премаленького новорождённого. Поэтому все желторотые - птенчики, змеёныши, ужата и крокодильчики - уговорили его не покидать жёлтое царство-государство. И Фриу, даже превратившись в птичку колибри, так остался в стране единственным и любимым-прелюбимым всеми желторотыми взрослым жителем.