* * *
Эти слова прозвучали настолько неожиданно, что Мил и Ясна, все еще стоявшие, крепко обнимая друг друга, даже расцепили объятия. А в следующее мгновение конвоиры, стерегущие их, в радостном возбуждении побросали копья и стали что-то наперебой дружелюбно говорить Милу, ободряюще хлопая его по плечам. Он же, счастливо улыбаясь, по-приятельски отвечал своим недавним грозным стражам. И вдруг, вспомнив о чем-то очень важном, он снова запрыгнул на возвышение. Теперь на его лице было совсем другое выражение – серьезное и торжественное.
– Как велит древний обычай, – заговорил он, – я желаю, призвав вас всех в свидетели, заявить, что согласен и готов немедленно взять в жены бывшую наложницу великого повелителя по имени Ясна, которая должна покинуть прекрасный цветник, потому что оказалась наедине не с тем единственным, с кем ей подобает быть. Никаких препятствий к нашему браку нет, все условия, требуемые обычаем, соблюдены: я – холостой, но не вдовец, а до заката еще очень далеко. И сейчас Ясна подтвердит мое намерение своим согласием.
– Да! Да! Да! Да! – изо всех сил закричала счастливая Ясна.
Деревенский вождь громко сопел, сжав кулаки и глядя себе прямо под ноги. «Как же они после всего происшедшего будут теперь жить втроем в одном селении? – подумал я. – Да и этот негодяй вряд ли успокоится: непременно придумает какую-нибудь новую каверзу…»
Между тем толпа после недолгого затишья вновь стала проявлять признаки недовольства. Оттуда почти непрерывно что-то кричали, но так как одновременно звучало множество голо-сов, мой транслейтер был не в состоянии передать общий смысл этих возгласов, донося лишь малопонятные обрывки фраз.
– Хитр, объясни пожалуйста, чем недовольны твои соплеменники на этот раз, – обратился я к своему адъютанту.
– Они говорят, что боги сегодня будут очень обижены, – с готовностью доложил Хитр.
– Чем обижены?
– Во-первых, сначала они долго ждали, когда же ты будешь уподоблен им. Ждали, как оказалось, напрасно. И хотя справедливейшие согласились с тем, что ты не пополнишь их круга – потому что так захотел твой всемогущий бог, который сильнее их всех, – но понять, почему наше племя отказало им в лицезрении второй половины церемонии – примерного наказания нарушившего табу, – им будет гораздо труднее.
– Какое же может быть примерное наказание, когда нарушившего табу уже нет? – не понял я.
– Это – не по обычаю! – горячо возразил Хитр.
– А как же должно быть по обычаю?
– Если неожиданно открывается, что нарушивший табу заслуживает прощения, он должен быть незамедлительно заменен тем, кто подтолкнул его к нарушению табу.
– То есть, ты хочешь сказать, что примерное наказание должен сейчас понести вождь его селения? – не веря собственным ушам и транслейтеру, уточнил я.
– Великий повелитель понял мои слова совершенно верно…
Какие, однако, правильные обычаи у этого племени!
– Многомудрый! – обратился я к верховному жрецу. – Ты слышишь, чего ожидает твое племя? Или стоять на страже незыблемости завещанного дедами ваших дедов больше не является твоей священной обязанностью?
Жрец смотрел на меня, отчаянно пытаясь сообразить, не скрывается ли в моих словах какой-то подвох. И я вдруг понял: после неудавшегося покушения на мою жизнь он же все время был уверен, что я не позволю прожить ему ни одной лишней минуты – тем более, если учесть, что в моем активе теперь не только неведомый и таинственный всемогущий бог, но и реальная власть над островом. Вот почему жрец так не хотел снимать клеймо нарушивших табу с Мила и Ясны, догадался я. Он считал, что для меня это будет самый удобный момент расквитаться с ним, заставив занять их место в качестве субъекта примерного наказания. И вот он слышит, что это место займет другой – и, значит, он не только будет оставлен в живых, но и продолжит, судя по сказанному мной, исполнять функции верховного жреца. А кто этот другой – родич, не родич, – никакого значения уже не имеет. Главное, что это не сам жрец! И как только до него дошло, что какое-то чудо избавляет его от моей мести в ситуации, когда любой другой властелин уже давно спустил бы с него шкуру в самом прямом смысле слова, жрец совершенно спокойно и деловито продолжил прерванную работу.
– Как открылось из слов того, кто безвинно ожидал примерного наказания, – зазвенел металлом голос верховного жреца, – только злонамеренный поступок вождя его селения, предпринятый вразрез с завещанными дедами наших дедов и высоко чтимыми племенем обычаями, заставил безвинно ожидавшего предпринять действия, которые выглядели как нарушение табу. Однако трижды был прав мудрейший из властелинов, когда говорил, что если с примерным наказанием начинают чрезмерно спешить, то вместо соблюдения исконных обычаев может про-изойти еще более вопиющее их нарушение. Именно так случилось бы на этот раз. Но сейчас, благодаря тому, что мы вняли предупреждению мудрейшего из мудрейших, мы наконец сможем поступить так, как требует истинная справедливость – примерно наказать того, чей вероломный поступок стал первопричиной последовавших за этим событий.
Толпа одобрительно загудела.
И только вождь селения, казалось, все еще не понимал до конца, что все вышесказанное относится непосредственно к нему, и что теперь уже ничто не может спасти его от неминуемой казни. Он пребывал в великом смятении, не в силах уразуметь, как же это так – его близкий родич, занимающий столь высокое положение, не хочет отвратить нависшую над ним смертельную угрозу.
– Многомудрый, – начал канючить он, – неужели ты позволишь обречь меня на эту мучительную расправу? Неужели ты сейчас не придешь мне на помощь, как пришел тогда, когда я замыслил свою месть?
– Не знаю, о какой именно помощи ты говоришь! – резко оборвал его жрец. – Я многократно по долгу старшего родича помогал тебе в разных делах. Но перед лицом содеянного тобой злодейства бессильны даже узы нашего кровного родства. Ибо прежде всего должна торжествовать справедливость – так учат нас мудрейший из властелинов, его всемогущий бог, а также обычаи, которым следовали на протяжении многих поколений наши предки.
– Но ведь ты же сам… – хотел было что-то возразить вождь селения, однако верховный жрец не дал ему закончить.
– Боги ждали слишком долго – их терпение иссякло! – крикнул он, грубо подтолкнув деревенского вождя к краю возвышения.
Тот переместился по инерции на несколько шагов, отделявших его от места, где рядом с возвышением еще совсем недавно стоял в окружении конвоиров Мил, и как-то неестественно рухнул вниз.
Еще не покинувшие своего поста конвоиры удивленно склонились над ним – деревенский вождь был мертв.
– Справедливейшие распорядились его судьбой! – констатировал жрец. – Они сочли его недостойным примерного наказания – и лишили жизни сразу. Удовлетворен ли ты, повелитель земель и вод, как в полном соответствии с нашим обычаем решилась участь сотворившего не-справедливость и злодейство?
Что говорить, обычай был не из самых мягких и добросердечных. Но за немногие дни своего властвования я вольно или невольно нарушил уже столько основополагающих установлений племени, что хотя бы на этот раз стоило согласиться с юридическими канонами островитян.
– Вполне удовлетворен, многомудрый. И, надеюсь, наказание, которое в конце концов настигло именно того, кто его заслуживал, станет хорошим предостережением для всех, кто когда-либо замыслит повторить подобное злодейство.
Смущало меня лишь единственное обстоятельство, о котором я, разумеется, жрецу ничего говорить не стал. В тот день я так и не понял, что же произошло на моих глазах: каким образом живой и совершенно здоровый деревенский вождь в одно мгновение стал покойником. И только много позже, внимательно просмотрев несколько раз в замедленном темпе этот фрагмент сделанной транслейтером видеозаписи церемонии, я разобрался в происшедшем.
Конечно же, никакие не боги, а сам верховный жрец позаботился о том, чтобы его родича миновала позорная и жестокая церемония примерного наказания. Тщательно изучая изображение, можно было увидеть, как жрец, подталкивая одной рукой деревенского вождя к краю возвышения, другой рукой незаметно вкладывает что-то ему в рот. Очевидно, этот моментально действующий яд первоначально предназначался для моего быстрого и безболезненного вхождения в сонм местных божеств. Но в этом качестве теперь он был жрецу уже не нужен, и тот решил использовать сильнейшую отраву в других целях. Родственные чувства все же сыграли свою роль – и верховный жрец сделал единственное, что он мог в данной ситуации сделать для облегчения участи своего родича: избавил его от ужасных мук казни, положенной нарушившему табу, подарив мгновенную легкую смерть. Скажу совершенно честно: даже разгадав трюк верховного жреца в момент его осуществления, я бы не нашел слов для осуждения такого поступка.
(Продолжение http://www.proza.ru/2014/07/15/1152)