Посвящается Артеменко Леониду Владимировичу, ставшему опорой в трудное для меня время.
Вместо предисловия
Этот рассказ уже прочитали многие мои друзья. Большинству из них он понравился. Почти все сказали «Жалко собаку». И только одна юная и красивая женщина сказала: «Здесь никакой собаки нет. Здесь ты и она. Но зачем, не понимаю, ты так унижаешься перед ней?». Я ответил коротко: «В настоящей любви унижения нет…».
Я, теперь только верный друг,
Хочешь - помни, а хочешь - забудь.
Поцелуем коснусь твоих рук,
Будь чужим, будь ничьим,
Только будь!
В Добрый час, в добрый путь,
Верный друг!
Омар Хайям
Полдень. Зной. Вокзал. Редкие провожающие спрятались в тень, и поэтому перрон казался почти пустым. Дважды звякнули на сделках вагоны и медленно покатились с первого пути куда-то далеко в другую жизнь, которая уже началась с первых метров, с первых минут дороги.
По вокзалу в поисках вагонного окна со своим Хозяином метался красивый рыжий породистый пес. В длинных его ногах была упругость и сила. Он бегал взад-вперед и громко лаял, обращаясь к окнам отходящих с перрона вагонов.
В его лае можно было услышать отчаяние, обиду на самого себя, на свою: собачью удачу, что он не может найти среди многих разных людей того одного, которого он так любил, которому он был так предан, с которым так не хотел расставаться.
Пес считал, что он сам по недоразумению потерял Хозяина, чувство вины вселилось в его собачье сердце. Хозяин еще недавно ласково потрепал его по холке, дал шоколадную конфету, а сам не оборачиваясь поднялся в вагон. Команды не было, и пес остался на перроне.
Человека в собаке притягивает то качество, которого у него самого нет, — собака никогда не лжет.
Может, оттого, что Господом Богом собаке отпущена короткая жизнь, она не грешит — у нее нет времени на искупление грехов, чувства ее — сильнее, и они все — на поверхности.
Собаки не ищут выгоды в преданной службе человеку, которой их однажды выбрал. Они не искушают себя переменой Хозяина. Поэтому собака сохраняет верность даже тем, кто ее предает.
Однажды на охоте Хозяин сломал ногу. Несколько выстрелов в воздух ничего не дали. Хозяин потерял сознание, и Рыжий накрыл его собой и всю ночь отчаянно лаял. Друзья-охотники отыскали их только к утру.
Рыжего, ставшего белым от инея и охрипшего от непрерывного лая, еле стянули с Хозяина. Тот был с небольшими обморожениями, но остался жив.
Дома Рыжий часто сидел и смотрел в глаза Хозяину, тихо повизгивая, обращал на себя внимание, желая быть нужным и готовым выполнить любую его волю. И когда Хозяин обращал внимание на Рыжего — это было высшее собачье счастье.
Если бы Рыжий знал человеческий язык, то он бы сразу понял, что Хозяин оставил его навсегда. Когда Хозяин давал конфету, то сказал: «Мы расстаемся любящими друг друга. Ты красив, умен — не пропадешь. И наверное, быстро найдешь себе нового Хозяина. Может, и увидимся еще...».
Голос Хозяина был ласков, и Рыжий, конечно, не уловил подвоха. Они еще так не расставались с Хозяином. Рыжему казалось, что он чего-то не понял в его словах, и изо всех сил он бежал за последним вагоном, оставляя когти в шпалах, сбивая в кровь лапы о щебень. Но поезд уезжал все быстрее, и Рыжий неумолимо отставал. Это он, Рыжий, виноват, что отстал от поезда. Если бы он догнал его, все было бы в его жизни по-другому.
Даже собаки в какой-то момент начинают понимать, что вернуть потерянное невозможно, что это и есть конец…
Рыжий отчаянно лаял вслед ушедшему поезду, затем тихо заскулил, упал от отчаяния на все четыре лапы.
Поезда уже не было видно за поворотом, но рельсы еще гулко отзывались удаляющимся стуком колес: «тах-тах, тах-тах, тах-тах»...
Рыжий долго пролежал на путях, измазав свою чистую, красивую, блестящую шерсть в мазут, который нападал на шпалы с колесных букс.
И только когда потемнело небо и загорелись яркие звезды, Рыжий встал на дрожащие лапы и побрел наугад в темноту, в никуда.
На его короткую шерсть нацеплялись репяхи, на ней повисла паутина. Утром он выглядел так, как будто за эту одну ночь он прожил остаток жизни. Как полоумный ходил он по тропинке вдоль железной дороги, безнадежно вынюхивая следы, поднимал морду вверх, пытаясь уловить хоть какой-нибудь след родного запаха.
Глаза Рыжего помутнели от боли, на бровях появились складки, делающие его собачью морду несчастной.
Ему больше некому было быть верным. Разве он мог знать, что в новой жизни Хозяина ему, Рыжему, не было места?
За несколько дней бродячей жизни он охлял, измазанная короткая шерсть обвисла, глаза навсегда остались грустными. Он осторожно и неспешно ступал израненными лапами, отчего его походка стала вихляющей, с хромотой. Он находил себе на свалке еду, но хорошо помнил последнюю сладкую конфету Хозяина. Теперь ему казалось, что такой еды в его жизни не будет никогда. Он бродил по базару, облизывая бумагу разных оберток, подолгу стоял возле пивной бочки, где мужики нет-нет да и пожалеют ему хвост пересушенной рыбы. Так он бродил целый день. А к вечеру шел на переезд и, сворачиваясь клубочком, лежал возле железнодорожной будки, поворачивал морду, принюхиваясь к воздуху, провожал взглядом проезжающие через переезд машины и поезда.
Пока промчится поезд, Рыжий успевал различать запахи сигарет усатых мужчин, которые вели деловые переговоры, уезжая в командировку, и рассказывали пикантные истории, возвращаясь из нее, проносились запахи разнообразных женских духов и помад, которые они оставляли на щеках приятных мужчин, запахи чьих-то грязных носков, потных проводниц, разносивших по вагону чай, копченой рыбы и пахучих крымских яблок. Вся жизнь проносилась мимо со всем ее пахучим разнообразием. Не было только запаха Хозяина.
Так он и прижился на переезде. А потом подули сильные холодные ветры, пошли затяжное дожди, выпал снег. А когда наступили морозы, какая-то женщина в оранжевой куртке со вздохом «охо-хо-хо-хо» кинула Рыжему из жалости старую фуфайку. На ней было теплее, чем на снегу.
Если бы Рыжий не был верным своему Хозяину, он мог бы устроить свою жизнь. Сколько раз детвора тянула его в свой двор за ошейник, ему давали сытно поесть, он видел, сколько раз его жалели чужие люди, зазывали в машину, чтобы забрать и увезти куда-то с собой. Но он поворачивался и уходил. Его собачье сердце принадлежало одному человеку. В этом было его счастье и в этом было его несчастье.
О его былой, полной счастья жизни напоминал его ошейник. По тому, что многие хотели его снять, пес понимал, что ошейник ценный. Но Рыжему он был дорог, потому что он напоминал ему Хозяина. Другой ценности в вещах он не признавал и не мог понять, зачем ошейник нужен посторонним людям. Он агрессивно скалил зубы, рычал ослабевшим голосом, но так, что желание снять с него ошейник у людей пропадало.
Полдень. Мороз. Переезд. Рыжий, как всегда, стоял и пронюхивал проезжающую на колесах жизнь.
Однажды появилась большая черная дорогая машина с темными непрозрачными стеклами. Нюх Рыжего резанул знакомый запах. Ошибки быть не могло, в машине был он, Хозяин. Рыжий, поджав одну лапу, стоял на месте, подергивая мордой, тяжело вдыхал дорогой ему запах. Через темное стекло он не видел Хозяина и не мог знать, о чем он думает и что чувствует, глядя на него. Наверное, обижается за то, что Рыжий его потерял, и за то, что он, Рыжий, выглядел бродячей собакой с лишаем на спине. Если бы Хозяин открыл дверь и вышел, Рыжий бросился бы к нему со всей своей собачьей радостью.
Приоткрылось окно, из него высунулась рука, которая его когда-то трепала за холку. Он помнил эту руку с обмороженными пальцами. Запах Хозяина стал сильнее. Рука выбросила конфету. Из машины послышались музыка и громкий лай сильной здоровой собаки. Окно быстро закрылось, сохраняя накопленное тепло. Там, в машине, была совсем другая жизнь.
Рыжий не шевельнулся. Брошенная конфета была слишком малой платой за его страдания. И хотя он давно уже был голоден, Рыжий оставил конфету целой: она пахла Хозяином, она пахла его прошлой жизнью. Что-то остро кольнуло в собачьем сердце.
Машина резко тронулась с места. Рыжий не дрогнул, он даже не повернул голову в сторону, куда укатила машина. Он уже знал, что того, кто тебя однажды разлюбил, догнать невозможно. Наутро женщина в оранжевой куртке со вздохом «охо-хо-хо-хо» нашла Рыжего на фуфайке замерзшим.
А Хозяин, увидев на переезде плешивую рыжую собаку, тоже не смог ее забыть. Она напомнила ему ту, которую он оставил в этом городе полгода назад. Он и подумать не мог, что это мог быть Рыжий, но вот ошейник... Он сразу не обратил на него внимания, но сейчас мысль не отставала — да, ошейник, кажется, был знаком. Неужели это был все-таки Рыжий? Но он ведь не шевельнулся, когда Хозяин угостил его конфетой. Нет, Рыжий вел бы себя иначе.
Хозяин сел в машину. Полчаса езды — и он на переезде. На посту стояла женщина в оранжевой куртке. Хозяин спросил у нее, где можно увидеть собаку, которая вчера была на этом месте.
— А вон, — показала она свернутыми желтым и красным флажками на фуфайку, вытерев глаза тыльной стороной ладони, — возле стены...
Но Хозяин уже увидел.
Смерть разгладила складки над бровями Рыжего. Он лежал спокоен и красив. На его измученной и изможденной морде было умиротворение и... счастье. Перед самым его носом лежала нетронутой вчерашняя конфета. По ошейнику Хозяин узнал в собаке Рыжего. Он был каким-то маленьким и совсем беззащитным.
И Хозяин вспомнил случай на охоте...
P.S.
Простите и пожалейте предавших вас, ибо им не искупить свой грех и никогда не узнать до конца, что же они потеряли.
Мы несем ответственность перед теми, кого мы приручаем... Как часто мы вспоминаем эти слова Экзюпери, чтобы упрекнуть тех, кто бросает нас. Ну а те, кого бросаем мы... Облегчив свою совесть безоглядной самоуверенностью, мы лукаво и убедительно находим объяснения своим поступкам, обвиняя в мотивах нашего поведения прежде всего тех, кто перестал нам быть дорог. Мы легко находим в себе силы, чтобы отказаться видеть и признать страдания, которые мы принесли.
Нами движет интерес к переменам, к чему-то новому. То, что нам хочется, всегда стоит дороже того, что мы имеем.
Однако все потери в жизни происходят от неумения вовремя и по достоинству оценить то, что нам принадлежало.
Но с годами, обретя мудрость, мы вдруг обнаруживаем, что на краю жизни еще продолжаем искать то, что давно уже имели.