Летний день начинается рано. Густая чернота ночи, усеянная яркими звездами, медленно начинает светлеть. Свистнет предутренняя птица и замолкнет. Небо становится фиолетовым, затем бледно-фиолетовым, сереет, и вот уже бледно-голубой цвет покрывает его и угасшие звезды. Птицы уже вовсю щебечут, свистят, радуются. Начинается новый трудяга-день.
Веками выработанная предками привычка вставать рано будит старуху, спящую с полуоткрытым ртом и слегка похрапывающую. Вскоре храп прекращается, но старческие глаза еще не открываются. Легкое и медленное движение губами указывает на то, что она проснулась.
Снился ей покойный муж. Но не такой, какой умирал от водянки, старый, распухший, седой, а моложе - средних лет. Смотрит он на нее, а ничего не говорит - мертвые не говорят. А потом снились карты, затем ест она рыбу, а ей говорят, что она украла рыбу. «Нет, - говорит она, - я не крала рыбу» Тут и проснулась.
Приснившемуся она не удивилась: и в жизни и во сне видела многое. Но к чему это снилось – понять не могла.
Тяжело шаркая ногами в растоптанных мягких тапочках и стараясь никого не разбудить, грузная старая женщина в свисающем до пола просторном большом платье прошла по своим утренним делам, а затем подошла к окну и привычно присела на стул.
Вздохнув, поправила белый платок на голове, скрывавший коротко постриженные седые волосы, и облокотилась об подоконник. Окно, расположенное на первом этаже трехэтажной хрущевки, выходило на дорогу, и старухе было интересно видеть проходивших людей. Из-за слабого зрения она если не видела конкретных людей, то додумывала их.
Когда никого не было на дороге, старуха скучала и тоскливые мысли приходили к ней. А какие могут быть мысли у старого человека? О близкой смерти, о безвозвратно прожитой тяжелой жизни. А жизнь была длинная, и было что вспомнить. И если бы ее спросили: «ты прожила счастливую жизнь?» - то она бы ответила: «нет».
Она родилась давно, в многодетной семье, где всегда было голодно. Рано вышла замуж за вдовца с ребенком, потом пошли свои дети, которых надо было постоянно кормить. И панический страх голода навсегда въелся в ее жизнь.
Всего у нее было пятеро детей: четыре дочки и сын. Старшая была вылитая копия матери; вторая – высокая, больше похожа на отца, удачно вышедшая за военного еще до войны; третья – добрая и больше всех любящая мать, но во взаимных чувствах было больше любви со стороны дочери, чем матери; четвертым был сын – любимец родителей; и пятой была самая младшая дочь.
Старуха не любила дочерей. Хотя это чувства нельзя было назвать ни нелюбовью, ни ненавистью. Раз родила – значит живите.
Она вспоминала, как в голодовку выходила всех пятерых детей, как это было тяжело и как, чтобы не умереть, делала хлеб из лебеды, чёрный, тяжёлый и горький. Ее покойная мать, поджав губы (это она хорошо запомнила), даже упрекнула: «У остальных уже дети поумирали, а у тебя все дети живы». Об этом было тяжело вспоминать. Старуха уже давно не плакала, слез не было.
Именно тогда, в голодовку, поранила она левую ногу, которая до сих пор болит и не дает ходить. Багрово-фиолетовое большое пятно покрывало нижнюю часть голени. Поэтому передвигалась она с трудом, еле двигаясь по квартире. Иногда летом с большим трудом выходила на улицу и садилась возле подъезда.
Старуха вздохнула, чуть поерзала на стуле и вновь замерла, вспоминая.
Пенсия ей не полагалась, поскольку она не могла работать. Сначала жила на зарплату мужа, потом, когда он умер, сразу после войны, жила с детьми, то у одного, то у другого, пока не стала жить у младшей. У той было трое детей, и так сложилось, что не было мужа. Ей приходилось туго, и денег всегда не хватало. Но она не отчаивалась и старалась жить достойно. С молчаливого согласия всех остальных детей, живших с супругами и в достатке, старуху-мать спихнули младшей. Что же с престарелой больной матерью еще было делать, если у нее не было ни дома, ни денег, ни драгоценностей, никакого богатства? Всех раздражало ее присутствие и ее слова, и если что-то и происходило в их семьях, то она узнавала последней и случайно.
Сказать, что дети старухи были злодеями или плохими люди – нельзя: каждый из них был добр к своей семье, своим детям, внукам, к знакомым. Даже была в них какая-то мягкотелость. И все они чувствовали где-то в глубине души непонятную вину перед матерью. Но делать ничего не хотели, внутренне оправдывая себя своим недостаточным материальным положением и нелюбовью своих супругов к их матери. Со стороны детей это была своеобразная подсознательная месть матери за унижение, равнодушие и недостаточное внимание к ним. Дети всегда, вольно или невольно, мстят родителям.
Да и к тому же, характер у старухи тоже был не из лучших. За всю свою долгую жизнь она привыкла управлять безвольным мужем, послушными детьми и принимать решительные и беспрекословные решения. Об этом говорили плотно сжатые старческие губы, опущенные вниз. Ей все еще хотелось властвовать, командовать, но уже было не ее время.
Сейчас она считала себя брошенной, никому не нужной, обиженной судьбой. Что, впрочем, и было на самом деле. Но делать ничего не хотела, да уже и не могла. Жизнь ее медленно и тоскливо двигалась по течению времени в ожидании приближающейся смерти.
«Де ж та смерть?..» - иногда вздыхала она, но в глубине души, конечно, не желая ее.
Сейчас к старухе в гости приехала ее младшая сестра, похожая на нее, широколицая, кареглазая, седая бабушка. Они не виделись давно – очень давно. Им было о чем поговорить, кого и что вспомнить.
Именно сейчас, с сестрой, с воспоминаниями, старуха почувствовала свою былую востребованность и свое былое значение.
Вся семья как-то притихла, не грызясь с ней и стараясь не раздражать ее. Да и перед гостьей было неудобно.
Пока еще не было жарко, обе старушки вышли из квартиры во двор, сели на лавочке в тенечке и о чем-то разговаривали, отмахиваясь от назойливых мух и комаров свежесорванными зелеными веточками.
Полосатая дворовая кошка медленно, подняв хвост, подошла к ним и присела на задние лапы. Вопросительно посмотрела, мигнула обоими зелеными глазами и повернула голову вбок. Затем по-кошачьи зевнула и улеглась, поджав под себя все четыре лапы и зажмурив глаза.
И надо же было случиться, что богатая вторая дочка в этот день решила придти в гости к матери и повидаться с теткой.
С пустыми руками было неудобно приходить. Денег давать не хотелось, да она и никогда не давала. Подумав о том, что же взять, она решила угостить тетку баночкой клубничного варенья, которое как раз сварила накануне. Еще одну баночку варенья для матери пожалела. Искоса глянула на оставленную баночку варенья и отвернулась, чтоб не соблазниться.
Раздумывая, что же взять матери, она случайно увидела миску с клубничной пенкой, собранной во время варки варенья. Бело-розовая густая пузыристая пена с мелкими черными крапинками полностью заполнила большую миску.
Пенку, конечно, не закатывала, но и не выбрасывала. Хозяйка потихоньку ела ее или угощала гостей.
«Вот и хорошо, - подумала дочка, - и для тетки подарок есть и мать угощу».
«Не забыть бы потом банку забрать, - она ложкой накладывала в пол-литровую баночку пенки, - или сразу попрошу, чтоб отдали другую такую же банку».
Закрыв баночку пластмассовой крышкой – «не забыть бы крышку забрать» - она почувствовала, что банка с пенкой была намного легче банки с вареньем.
«Ну, ничего», - подумала она. На душе было спокойно и расчетливо.
«Какая же я хорошая хозяйка».
Солнце уже высоко, на глубоко голубом небе ни облачка, становилось жарко и душно, замолкли птицы, все замерло.
Когда дочь пришла к дому, где жила мать, увидела ее с теткой, сидящих на скамейке. Поздоровавшись, присела рядом.
Тетка ответила приветливо, а мать что-то буркнула в ответ.
Старуха не любила свою богатую дочь какой-то особенной нелюбовью. Она завидовала ее устроенности, обеспеченности, ее деньгам. Хотя и жила она от нее отдельно, но вместе жить с ней она не могла, из-за своего и ее характера.
Разговор двух бабушек-сестер умолк.
Откуда-то сверху, с крыши дома, гугулькая, шумно слетел сизый голубь и стал крутиться на площадке перед подъездом, выискивая и поклевывая что-то на земле. Вслед за ним еще один голубь шумно опустился на землю. Затем еще один.
Тут же появились шустрые воробьи, которые стали скакать среди голубей и тоже что-то выискивать. Немного поскакав, они резко сорвались и улетели, а вслед за ними и голуби.
Дочь достала из матерчатой сумки гостинцы: баночку клубничного варенья для тетки и баночку клубничной пенки для матери.
Тетка взяла банку, поблагодарила. А мать…
Лицо старухи насупилось, изменилось.
- Ты что это мне принесла?! Ты не могла принести матери варенья?! Принесла только пенку?!
Старуха очень рассердилась и стала ругаться.
Уж чего-чего, а этого богатая дочь никак не ожидала.
Она замерла в растерянности, держа в руках баночку с клубничной пенкой.
- Да, мама, я Вам принесла, чтоб Вы сейчас поели…- не зная, что еще сказать, оправдывалась она.
- Не нужна мне твоя пенка, забери ее обратно! – старуха не на шутку разошлась.
Слезы брызнули из глаз дочки.
За что? Она же принесла матери подарок! Она же сделала ей хорошее!
Бабушке-гостье стало неловко от этого разговора.
- Сестра, возьми мою банку с вареньем, - предложила она, протягивая банку, - не надо ругаться… Успокойся…
Но старуха-мать не успокаивалась. Она ругалась и ругалась.
Дочь, чтобы не слышать больше гневных слов матери, ушла в дом к своей младшей сестре и, плача, стала жаловаться ей на мать.
- Ну, почему она так? Я же хотела ей сделать хорошее.
Слезы не останавливались.
- Да ладно, не переживай… - пыталась успокоить ее сестра, - может быть она пьяная была…я видела у нее под кроватью бутылку водки… - на ходу придумывала она, чтобы как-то успокоить плачущую сестру, но внутренне удивляясь и радуясь поступку старухи-матери.
- Да?.. Да?.. Пьяная?.. – богатая дочь не могла успокоиться.
Ей принесли стакан вода, она, всхлипывая, выпила и быстро ушла.
Удивляясь поступку старухи, все и всё замерло, раздумывая. Тишина часто бывает после больших скандалов.
Полосатая кошка, все время лежащая возле старушек, открыла глаза и посмотрела на них. Затем села на задние лапы, энергично почесала за ухом, еще немного помедлила, как бы раздумывая, и ушла по своим кошачьим делам.
День завершался. Голубое небо с заходящим солнцем быстро окрасилось в густой черный цвет, на котором появились привычные звезды. Все успокоилось и затихло, отдыхая.
Бабушка-сестра, еще немного погостив, вскоре уехала. И больше они уже никогда не увиделись. Лишь изредка переписывались. Да и то старухе приходилось упрашивать кого-нибудь из внуков написать письмо, поскольку она не умела ни читать, ни писать.
Богатая дочка тоже вскоре навсегда уехала в другой город к своим детям, и больше никогда не видела живую мать. Старуха несколько раз отправляла ей ругательные письма, но в ответ ничего, конечно, не получала. Ни посылок, ни денег на проживание матери дочь не высылала.
Лишь когда старуха умерла на восемьдесят седьмом году жизни, дочь видела мать в последний раз, мертвую в гробу, обитом красной дешевой тканью. Она лежала усохшая, бледно-восковая с плотносжатым волевым ртом.
На похоронах старухи большой скорби не было. Все старались быстрее похоронить ее и что-то важное и ненужное окончательно забыть. Так было лучше для всех: и для старухи, и для них, ее детей.
Почему люди иногда совершают странные поступки? – Бог ведает…