Посвящается моей бабушке, Марии Афанасьевне.
Мне было полтора года, когда родилась сестрёнка. Её рождение принесло мне одни неприятности. Началось с того, что меня выселили с моей законной территории — красно-коричневой, крашеной марганцовкой, самодельной качки. На мои возмущённые вопли никто не обратил внимания, лишь сказали, что я уже большая, и должна уступить место младшей сестрёнке.
Эти доводы меня не устроили, и я начала борьбу за освобождение захваченной территории. Пыталась вытащить самозванку сквозь прутья кроватки, но она никак не хотела пролезать, зато подняла такой ор, что тут же сбежались все взрослые.
Меня отругали, и вдобавок мама, взяв на руки это красное, орущее недоразумение, начала кормить её грудью. Это было ещё одним ударом. Ведь это же моя мама, и моё молоко! Это же меня она кормила ещё совсем недавно, я ещё этого не успела забыть...
Я окончательно невзлюбила самозванку. Стоило оставить меня в комнате с сестрёнкой одну, как я тут же её щипала, дёргала за волосы, раскачивала качку, пытаясь перевернуть, чтобы эта живая кукла выкатилась оттуда. Короче, меня ни на секунду нельзя было оставить наедине с нежеланной родственницей.
Война длилась недолго — неделю, может две. И закончилась моим поражением. Вместо того, чтобы отнести эту пигалицу туда, откуда взяли, родители решили отправить меня жить к бабушке с дедом, в деревню.
Дед работал в совхозе объездчиком. А бабушка хозяйничала дома. По тем временам, хозяйство у них было большое. Корова, телёнок, два поросёнка, куры и утки, две собаки и кот.
Большой и очень ленивый. Мыши могли на нём танцевать, а он даже глаза приоткрыть ленился. Только хвост подрагивал. Бабушка всё грозилась его выгнать и не кормить, но неизменно, после каждой дойки наливала миску молока. «Ешь, дармоед! — ворчала она, — опять сегодня вместо тебя мышь поймала!»
Но кота это ничуть не беспокоило, он жил у них давно, лет двенадцать — пятнадцать, и считал себя на заслуженном отдыхе. От меня, однако, он старался держаться подальше. Видимо, опыт подсказывал, что от таких, как я, ничего хорошего ждать не приходилось.
Я специально не обижала кота, но интересно ведь узнать, как крепко держатся усы? А хвост? А что там у него урчит внутри? Куда спрятан моторчик? И видно ли его, если заглянуть коту в ухо, или в пасть, когда он зевает. К чести кота, он ни разу меня не укусил и не царапнул. Но и дружить не собирался.
А вот с одной из собак я подружилась сразу. Участок, где стоял дом, был большим, забор делил его на две части. На одной располагались дом и сад, а на второй огород. Поэтому и держали две собаки. Одна, немецкая овчарка по кличке Пират, сидела на цепи на заднем дворе, где находились хозяйственные постройки, помимо огорода. Была злющая, не признавала никого, кроме деда. Даже бабушку, хотя та её кормила.
А вот сад, и сам дом, охраняла вторая собака, боксёр Лорд. Его на цепи не держали. Если овчарка признавала только деда, то этот пёс его, наоборот не любил. За то, что от него иногда пахло самогоном. Боксёр на дух не переносил пьяных, и постоянно на них лаял.
Так вот, с этим-то псом я и подружилась. Он позволял мне залезть к нему на спину и катал по саду. А я, довольная, держалась за уши, чтобы не упасть. Бабушка не боялась оставлять меня одну дома, когда нужно было уйти на дойку или в магазин. Знала, что внучка под надёжной охраной.
Но это было всё потом, летом. А тогда, весной, когда меня только привезли к бабушке, я была неотлучно с ней. Мама впоследствии не раз говорила, что я выросла такая хозяйственная потому, что сидела у бабушки на столе.
Затевает бабушка пироги печь или вареники стряпать, меня сажает на стол, вручает миску с мукой, и мы дружно месим тесто. До сих пор испытываю ни с чем несравнимое наслаждение от его приготовления. Будто бабушкины руки всё ещё лежат поверх моих маленьких ручонок, помогая справиться с непосильной задачей. Какое же у неё было терпение, ни разу она не повысила на меня голос, ни разу нотки раздражения не проскользнули в нём.
Смеялась вместе со мной, если чуть сильнее хлопну ладошками по тесту, и облачко муки взовьётся в воздух, запорашивая всё вокруг. А если вдруг нечаянно переверну на пол миску с уже почти готовым тестом, бабушка, приговаривая: — «Ничего страшного, поросята тоже есть хотят», — соберёт всё с пола в ведро, куда складывали отходы для свиней, и мы заново начинаем месить. Это она, сама может быть того не ведая, научила меня непременно видеть в любых неприятностях что-то хорошее и находить выход из самых, казалось бы, безысходных ситуаций...
Руки уставшие, суставы распухшие,
Кожа шершавая, пятна пигментные...
Бабушке руки целуя, в них лицом зарываясь,
Запах, вдыхая, печалюсь о детстве,
Безвозвратно ушедшем...
Так жаль...
продолжение
http://www.proza.ru/2014/07/10/169