Поезд отправлялся через час. Опасаясь пробок, Влад приехал на вокзал слишком рано, и теперь пытался как-то убить время. Бесцельно шагая по вокзалу, он внутренне усмехнулся: «Убивать время… Убивать самое дорогое и бесценное, что только есть у человека... Что может быть противоестественнее?» Мда, философ хренов. Потянуло на лирику?
Если бы Янка не взбрыкнула, летели бы сейчас в Испанию, пили паршивое красное вино – и почему в самолетах всегда такое отвратное вино? - предвкушая золотые пески Таррагоны. Но хороший скандал лучше доброй ссоры. А уж скандалить Янка умеет виртуозно. Мастер по превращению локальных конфликтов в грозовое торнадо. А причину она придумывает после. Слава Богу, обошлось без членовредительства. Янка подхватила испанские чемоданы и умчалась к мамочке зализывать душевные раны, а Влад напросился в командировку. Пол квартиры, засыпанный осколками посуды и клочками таррагонских билетов, наводил недетскую тоску. Так Влад очутился на вокзале и вот теперь пытался убить время. Хотя убить надо было Янку. В первый же день знакомства. Что она там сказала, прежде чем хлопнуть дверью? «Как же ты похож на своего кота: ласковый только, когда нагадишь. Я хочу, чтобы ты снился мне каждую ночь. И тогда я буду просто купаться в деньгах, потому что дерьмо снится к деньгам. И запомни: в какую бы сторону я ни пошла, тебе – в другую!» Ну,разве можно любить девушку, которая ругается статусами из «Одноклассников»? Хотя, лучше уж статусами, чем матом.
От нечего делать Влад зашел в парикмахерскую. А что? Неплохая идея. Когда душа скукожилась до кучки кошачьего дерьма, совсем неплохо получить парочку бонусов в виде порхающих вокруг твоей головы ласковых женских ручек.
В крохотном зальчике парикмахерской всего на одно кресло тихо играла музыка. Мощно гудел фен в руках мастерицы, она привычно трудилась над чьей-то прической. Влад присел на изящный диванчик, огляделся. На журнальном столике – несколько глянцевых журналов. Сияющий гламур, соблазнительные позы, зазывные улыбки. Влад равнодушно полистал журнал, чуть задержавшись на фотографиях полуобнаженных красавиц. Одно и то же. Скука! Он повозился, устраиваясь на шатком диванчике поудобней. На диванной подушке, чуть завалившись за нее, лежала маленькая книжица из тех дешевых, копеечных изданий в бумажной обложке, в которых печатают стихи начинающих поэтов. Влад открыл книжицу: точно, стихи:
А снег кружит над миром и над нами,
Тот самый странник, как и мы с тобой,
Как будто кто-то сделал оригами,
Из небосвода выпустив рукой...
Влад хмыкнул, стихов он не понимал и не читал. Хотел уже закрыть сборник, но из книжки выпал исписанный мелким ровным почерком тетрадный листок сложенный вчетверо. Влад с любопытством развернул. Письмо. Надо же! Настоящее. Бумажное. Такие письма компьютерные человечки в принципе не пишут. Все больше эсэмэски.
Письмо начиналось с обращения к неведомому Толечке. «Ишь, ты – Толечка! – усмехнулся Влад, мгновенно ощутив раздражение. Янка никогда не называл его по имени. Только по фамилии. Ей это казалось необыкновенно стильным: «Борисов, ну ты обнаглел! Борисов, мне нужны деньги!» И даже в постели шептала сыто-довольно: «Борисов, ты – супер!» А тут – фу-ты ну-ты - Толечка…
Нисколько не мучаясь сомнениями читать или не читать чужое письмо, Влад погрузился в чтение.
«Толечка, милый ты мой! Уже одно твое желание узнать, что со мной случилось, утешить, помочь - так меня согревает. Понимаешь, я еще боюсь, осторожничаю, но мне очень хочется верить, что в моей жизни появился МОЙ человек. Человек, который всегда будет на моей стороне. И в трудный момент, когда надо, чтобы кто-то поддержал, ты скажешь: "Наплюй! Я с тобой!" Ведь иногда и этого бывает достаточно. Я хоть и стойкий оловянный солдатик по жизни, а на самом деле, я совсем одна. И вдруг появляешься ты. Такой удивительный. Такой чуткий. Конечно, я тянусь к тебе. Ты только, пожалуйста, будь таким, каким я тебя вижу сейчас. Не подведи меня, любимый! Ты – лучшее, что было у меня в жизни. А я – я всегда буду на твоей стороне, и пусть весь мир твердит, что ты не прав, я все равно буду с тобой. Ты знай это.
Толечка, солнечный мой мальчик! Ничего случайного в жизни нет. Ты появился, когда я была в страшном душевном раздрае. И вдруг - ты. Такой теплый, ласковый, нежный. Разве же это случайно? Нет, конечно. Я не знаю, зачем тебе нужна я, но я-то греюсь в твоей нежности, оттаиваю. Солнышко мое ласковое! Целую тебя там, где хочу я. И ласкаю руками и губами… Сладкий мой!
Солнышко мое, Толечка! Зачем просить у судьбы много? Мне кажется, наша встреча - уже чудо. Правда? Глажу тебе по плечу, и по щеке, и по губам веду пальчиком, чуть касаясь. Толечкаааа… Ты, пожалуйста, береги себя. И на дороге будь осторожен! А у меня такое странное настроение. Наверное, песня так действует. Пишу это письмо и слушаю Роберту Фларк. Очень хочу с тобой потанцевать.
Как было бы здорово, если бы ты смог приехать летом в Приморск. Ты не беспокойся, это я просто мечтаю. Помечтать-то можно? А еще лучше в Крым. В наше местечко. Мы бы поселились в номере на третьем этаже с видом на море. Когда выходишь на балкон, такое впечатление, что плывешь на корабле. На балконе плетеные стол и стулья. Там хорошо сидеть вечером и смотреть, как солнце садится в море. На столе виноград и шампанское. Или коньяк. Сидеть, обнявшись, потягивать вино, заедать виноградом и целоваться. И знать, что впереди целая ночь вдвоем, и всю ночь за открытой балконной дверью будет шуметь море. А утром не спеша сходить позавтракать и валяться на лежаках под тентом, и смотреть на море, и по очереди пить ледяное пиво прямо из запотевшей бутылки. Ты любишь пиво? Я очень! С орешками или с рыбкой. А вечером, наплававшись до одури, пойти в ресторанчик на берегу моря и там есть горячий шашлык, пить виноградное вино и танцевать… Это все Роберта Фларк с ее песней про нежную любовь виновата, что я так размечталась.
Мой нежный, мой солнечный мальчик, никто, никогда не называл меня Алинушкой. Никто никогда не говорил мне:"Родная…" Только ты. Вот этот кусочек из твоего вчерашнего письма я сегодня все время перечитываю: «Алинушка! Родная, славная, близкая, нежная, красивая моя, бесподобная! Лишь бы я тебе не наскучил. Кончится твой отпуск, начнётся работа, будни, заботы... Ты станешь уставать. И забудешь меня. Оставь внутри местечко для нас. Прошу тебя!Попробую лечь спать. Сожмусь в клубок и, глядя в темноту, буду чувствовать через эти тысячи километров, что ты ЕСТЬ!!! Нет, лучше я прилечу к тебе. Прилечу и посижу возле тебя, засыпающей. Должны же быть дырочки в пространстве для влюблённых! Черт возьми! Жизнь и так коротка. Бессовестно, до обидного коротка...На таможне каждого года что-то отнимают, отнимают - дальше не положено!..
- Эй! Кто купит мои воспоминания? Ау!..Я так…»
Письмо неожиданно оборвалось, Влад разочарованно повертел его, надеясь увидеть продолжение, перелистал книгу, но ничего не нашел. Пока мастерица трудилась над его стрижкой, Влад размышлял о письме. Странно, что история чужой любви так зацепила его. Казалось бы, какое ему дело до неизвестной Алины и ее Толика! Но чем больше он вспоминал письмо, где каждая строчка, вполне невинная, дышала еле сдерживаемым чувством, тем больше ему хотелось увидеть Алину. Судя по письму, ей лет тридцать, а может, и меньше. Влад попробовал представить незнакомую женщину, так страстно влюбленную. Ему всегда нравились спортивные сухощавые брюнетки. Невысокие, с маленькой грудью и тонкой талией. «У нее должны быть длинные волосы, мягкие, шелковистые на ощупь, - вдруг подумалось ему, - и карие глаза, похожие на спелые вишни.
Нарисованный мысленно портрет легко обретал черты реальной, живой женщины. Вот она с улыбкой шепчет: «Солнышко мое ласковое! Целую тебя там, где хочу я…» Влад даже тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения.
- Что? Больно! Простите! – забеспокоилась мастерица.
- Нет-нет, все в порядке, - успокоил ее Влад. Интересно, как письмо очутилось в парикмахерской? Скорее всего, кто-то из посетителей забыл книжку, а вместе с ней – письмо. Вот только кто? То ли неведомый Толик, то ли прекрасная Алина? И как их теперь искать? Внутренний голос тут же бдительно вмешался: «Тебе, чудак, что? Заняться нечем?» «Есть чем, - размышлял Влад, но мысль разыскать прекрасную Алину показалась заманчивой.
Мастер тем временем завершила работу. Расплачиваясь, Влад спросил, не знает ли она, чья эта книга? Парикмахер, стройная блондинка с выдающимся декольте, равнодушно скользнула взглядом по книжке и пожала плечами.
- Так что? Она у вас тут сто лет уже лежит? – не унимался Влад.
- Час назад, когда я открывала зал, ее еще не было, - возразила парикмахерша,
- вы же видите, у меня тут только журналы. И никаких стихов.
- Как думаете, кто мог оставить книгу? Кто был до меня? – Влад выжидающе смотрел в раскрашенное личико блондинки?
- Да никого не было! Только дама – я ей стрижку делала – и вот вы, - кокетливо улыбнулась блондинка.
На лице Влада явно отразилось разочарование. Он совершенно не помнил, кого обслуживала парикмахер до него.
- А как? Как она выглядела эта дама? Сколько ей лет?
Блондинка задумалась:
- Да обычно выглядела. Женщина, как женщина. Лет пятидесяти, наверное.
Влад усмехнулся. Нет, старая тетка никак не могла быть его Алиной, написавшей такое удивительное письмо. Исключено! В пятьдесят лет можно объясняться в любви разве что рецептам засолки огурцов и помидоров. Но если книгу забыла тетка, то у нее можно узнать, чья она, а главное – чье письмо. И таким образом выйти на след таинственной Алины. Однако где теперь искать тетку? Влад распрощался и заспешил к выходу, но остановился, осененный внезапной идеей.
- А вы случайно не знаете эту женщину?
- Да откуда? – изумилась блондинка. – Хотя подождите, в субботу она должна прийти красить брови. В одиннадцать часов. Вот! У меня записано.
- Замечательно! – воодушевился Влад, скользнув взглядом по бейджику на грани вызывающего декольте. - Ларочка! Вы мне очень помогли! А зовут? Как ее зовут?
- Да никак! – рассердилась блондинка. – Брови да и все! И время – одиннадцать часов.
Из парикмахерской Влад вышел в отличном настроении. Сыскная лихорадка легко оттеснила мысли о Янке-заразе на второй план. Переживать и ковырять ранку гвоздиком расхотелось. В жизни появилась неожиданная цель – найти Алину. Что будет дальше, Влад не задумывался. Обстоятельства покажут. Кто знает, во что может вылиться это приключение? Может, не случайно все так срослось: и ссора с Янкой, и это письмо? Говорят же, что если судьба что-то забирает, тут же и дает. Главное – не пропустить свой шанс и догадаться, что это именно шанс. А уж Влад своего не упустит. Но в поезде, поздно ночью, его энтузиазм несколько подостыл.
Влад проснулся часа в три и не смог уснуть. Слишком громко стучали колеса, слишком сильно качало вагон, в душной темноте купе слаженным дуэтом храпели соседи на нижних полках. Влад тихонько вышел в тамбур покурить. Поезд мчался через степь. Но разглядеть что-либо за окном было трудно. Непроглядный мрак. Ни огонька, ни звездочки в небе. Он представил, как светящейся змейкой поезд скользит через этот убийственный мрак, поглотивший Землю, и только тонкое стекло отделяет свет и жизнь от наступающей тьмы. От этой кромешной, непроглядной тьмы за окном повеяло вдруг таким ощутимым вселенским холодом, что Владу стало не по себе. Вот остался он один-одинешенек. Янка-зараза сбежала. Тридцатник ломится, а нет у него ни семьи, ни детей. Родители пока, слава Богу, живы. Но это пока. А дальше что? Ни единой родной души не нажил. А поезд-жизнь стремительно мчит его к известному финалу. Не остановить, не сойти на полустанке, не повернуть. Как там написал этот Толик в письме: «Жизнь и так коротка. Бессовестно, до обидного коротка...На таможне каждого года что-то отнимают, отнимают - дальше не положено!..
- Эй! Кто купит мои воспоминания?»
Вот и ему, Владу, придется на старости лет торговать своими воспоминаниями, потому что никому в целом свете они не будут нужны. Припомнился ему сосед по даче, высохший, как мертвое дерево. Он днями стоял у калитки, ловил редких прохожих за руку и, заглядывая в глаза, начинал рассказывать какую-то давнюю историю из своей жизни. Вставная челюсть прыгала, старик все время ее подсасывал с характерным свистящим звуком, поэтому речь его была невнятна. У него были холодные руки, он дергал невольного слушателя за руку и смеялся булькающим смехом. Наверное, эта история была очень важна для него, но ни у кого не хватало терпения дослушать ее до конца. Он так и умер у калитки, а история осталась нерассказанной. И сейчас, здесь, в ночном поезде, летящем через черную степь, Влад вдруг пожалел, что избегал старика, когда тот был так безнадежно одинок. И так и не узнал и теперь уже не узнает никогда, что хотел рассказать старик.
Влад курил сигарету за сигаретой и остро завидовал незнакомым Толику и Алине. Он долго искал верное слово для того, чтобы самому себе озвучить отношения этих двоих. И нашел: нежность. Этих людей связывает не просто любовь, нежность. Почему же у него с Янкой ни разу не случилось ничего подобного? «Борисов, отвянь! Борисов, ты что, офигел?!» Да и сам он, если честно, не сильно-то напрягался душевно, общаясь с Янкой. Когда скандалили – называл ее козой, а в минуты близости – масей. И ведь жил в полной уверенности, что все правильно, что так и должно быть. Что все у них с Янкой ничуть не хуже, чем у других. Даже лучше. Бабла хватает, квартиру предки подогнали, машину месяц назад поменял. Он ведь даже жениться на Янке собрался. А чего? Красивая, стильная. Хорошо упакована. Такую, хоть к английской королеве на прием веди – не стыдно.
И ведь женился бы, так и не узнав, что бывает по-другому. Совсем по-другому. В этом вонючем холодном тамбуре Владу до дрожи душевной вдруг захотелось такого же нежного чувства, как в чужом случайном письме. Чтобы далекая женщина по имени Алина с любовью писала красивым почерком заветные слова не какому-то там Толику, а ему, Владу. Чтобы его, тридцатилетнего мужика, называла солнечным мальчиком и вслух, и мысленно. Вот ведь ерунда какая! И еще подумалось ему в прокуренном до тошноты тамбуре, что упустил он что-то очень важное в своей жизни. Упустил бы. Если б не письмо!
В субботу около одиннадцати Влад караулил у входа в вокзальную парикмахерскую предполагаемую владелицу книжки. За эти дни он выучил письмо наизусть и довел себя в волнении ожидания до точки кипения. А что, если сейчас эта тетка скажет: "Знать ничего не знаю про письмо!" Что тогда делать? Где он станет искать Алину? Влад уже свыкся с мыслью, что найти должен, хотя сам себе не мог внятно объяснить, зачем ему это надо. Он убеждал себя, что собирается вернуть книгу и письмо хозяйке. И ничего больше. Ничего! Он, конечно, мог повторять эту фразу до отупения. Есть такой прикол: повторяешь слово хоть тысячу раз, до тех пор, пока оно совершенно не утратит свой смысл. Но обманывать себя даже таким дубовым способом – задача трудная. Да и не рассчитывал он, что Алина бросит своего Толика и начнет писать нежные письма ему, Владу. Он же не идиот. Но какое-то неясное чувство клубилось, вызревало, томило и тревожило.
Тетка появилась неожиданно из-за камер хранения. Блондинка Лара оказалась права: женщина, как женщина. Без особых примет. Действительно, лет пятидесяти, а то и постарше. Высокая, все еще статная. В светлых брюках, светлом же пиджачке. Алина, скорей всего, ее дочь или внучка. Влад успокоился, дождался, когда тетка спустя полчаса вышла из парикмахерской, и подошел к ней.
Она никак не могла понять, что ему нужно, и эта ее бестолковость раздражала.
- Мне нужна ваша дочь или внучка, - нервно повторял Влад, глядя в ее настороженные глаза. – Понимаете? Ваша дочь! Алина! Ее ведь зовут Алина?
Тетка растерянно пожала плечами:
- Это меня зовут Алина. Алина Николаевна…
- Очень хорошо! – нетерпеливо прервал Влад. – Вы тоже Алина. Но ваша дочь или кто она вам? Алина, понимаете?
- У меня нет дочери, - тетка даже рассердилась.
- Как? – опешил Влад? – А кто же написал письмо? Вот это письмо? Я нашел его в сборнике. Хотел вернуть.
- Письмо? Так вы нашли письмо, - переспросила женщина, успокаиваясь, - можете вернуть его мне. Письмо писала я.
- Вы шутите?
- Нет, это письмо, действительно, написала я.
- А-а-а, понимаю. Оно было написано давно.
- Я написала его полгода назад, - мягко сказала женщина.
Влад таращился на тетку и никак не мог совместить Алину из письма: молодую, нежную страстную - с ее образом он уже сроднился - и эту тетку. Не получалось. Да и не могло быть, чтобы такие слова, такие чувства – и вдруг у этой бабы. Видимо, сомнения ярко отразились на его растерянной физиономии. Влад никогда не умел владеть лицом, поэтому не играл в карты. Женщина вдруг засмеялась тихим, очень обидным смехом. Влад тут же почувствовал себя оскорбленным. Женщина поняла и это. Вообще она легко прочитывала его, словно сборничек со стихами. Вот тебе и огурцы с помидорами. Не так-то она проста, как кажется. Ну, что ж! Жаль, что ничего не получилось. Не повезло…
Влад молча протянул тетке письмо и книжку. Буркнул: «До свиданья» , - и, круто развернувшись, зашагал к выходу. Он не ожидал, что разочарование окажется столь острым. Еще чуть-чуть - и он бы, пожалуй, разрыдался, как малолетка, у которого отобрали любимую игрушку. Этого только не хватало. Какого черта! Что он вообще себе навоображал? Печатая шаг, Влад злобно бормотал: «Кретин! Недоумок!» Он обернулся и увидел: тетка что-то скомкала и направилась к урне... Влад бросился к ней, не раздумывая.
- Стойте! – заорал он, подбегая. – Что вы делаете? Отдайте мне немедленно!
Тетка послушно протянула бумажный комок. Так и есть – письмо.
- Зачем? Зачем вы это сделали? – Влад гневно тряс скомканным письмом перед лицом растерянной тетки. На них стали обращать внимание. Сунув письмо в карман, Влад, не глядя на тетку, пробормотал:
- Нам надо поговорить…Здесь рядом кафе.
- Хорошо! – неожиданно легко согласилась женщина. – Можно и поговорить. Почему нет? Вас как зовут?
- Влад. Владислав.
Дожидаясь, пока официант принесет кофе, они сидели молча, не глядя друг на друга. Горячий ароматный напиток успокоил Влада, в голове немного прояснилось. Женщина задумчиво помешивала кофе.
- Зачем вы мне солгали? – Влад, прищурившись, смотрел на нее. - Это не вы писали письмо. Вы бы не стали его выбрасывать, будь оно вашим. Да оно и понятно. Что вам чужие чувства! Какое вам до них дело!
- А вам? Вам какое дело? – женщина не отводила взгляда. Влад сердито разглядывал ее. В молодости она была красива. И лицо, несмотря на возраст, морщинки все еще хранило следы той, былой красоты. Даже сейчас ее широко расставленные серые глаза – увы, не спелая вишня – привлекали внимание. Насмешливый взгляд непривычно смущал Влада. Он вдруг почувствовал себя школьником на уроке, который не выучил.
- Я хотел вернуть письмо хозяйке, - пробурчал Влад неуступчиво.
- Я вас понимаю, - женщина потянулась через стол, похлопала Влада по руке, словно успокаивала нашкодившего ребенка. - У меня есть подруга, ей через месяц исполняется восемьдесят пять лет. Представляете? Героиня! Она замечательный человек и заметьте, до сих пор без маразма. Вчера она рассказывала мне, как сосед, он чуть моложе, лет восьмидесяти, так вот сосед ухаживает за ней, дарит цветы, читает стихи. Я, признаться, слушала ее и думала: « Ну, какая любовь в восемьдесят лет? Пора заботиться о вечности!» Вот видите – в свои шестьдесят я продолжаю заблуждаться, хотя пора бы уже убедиться на своем опыте, что для любви нет возраста. Вам, Влад, лет тридцать? Я так и подумала. Поэтому вы так рассердились, и огорчились. Вы ожидали встретить молодую женщину, а не меня, и сейчас вы думаете обо мне так же, как я вчера думала о своей подруге. Угадала?
Алина Николаевна с улыбкой смотрела на Влада. Он не выдержал и улыбнулся в ответ. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, чашка кофе нетронутой стояла перед ней.
- Между прочим, в семнадцать лет я была уверена, что тридцатилетние – это глубокие старики, которым пора умирать. Жить им уже незачем. Я очень хорошо помню эти свои мысли. Надо ли вам говорить, что когда мне исполнилось тридцать, я вовсе не чувствовала себя старушкой. Забавно, правда? Зато когда моя шестидесятилетняя свекровь вышла замуж, я была уязвлена. Какая любовь в шестьдесят-то лет! Сейчас мне шестьдесят, и я люблю. И мысленно прошу прощения у свекрови. Мораль этой истории проста: любое время – время для всего. Замените слово «время» словом «возраст». Впрочем, у вас будет возможность убедиться в этом на собственном опыте. И в шестьдесят, и в восемьдесят лет ваше сердце будет любить и страдать так же, как в семнадцать. Нет! Даже сильнее. Острее. Потому что впереди у вас уже не будет времени на другую любовь.
- Я кажется, догадываюсь, - понимающе протянул Влад, - он, ваш Толик, моложе вас?
- Да, Бог с вами! Нет, мы ровесники, - рассмеялась Алина Николаевна.
- Вы сказали, что любите. Почему же не отослали письмо? – спросил Влад, помолчав.
- А некому было отсылать. Мой любимый исчез.
- Как исчез? – оторопел Влад.
- Очень просто. Перестал звонить и отвечать на звонки. Замолчал.
- Так, может, с ним что-то случилось?
- Нет, он, слава Богу, жив-здоров. Я узнавала. Не умер. Это я умерла для него.
-Но должны же быть какие-то причины. Вы пытались с ним поговорить? Объясниться? – недоумевал Влад.
- Влад, почему вас так волнует эта история?
- Как бы вам это объяснить! Ваше письмо, оно все изменило для меня за последние три дня. Понимаете, я прочитал это письмо - и мне просто крышу снесло. Во мне вот все перевернулось. Я поверил, что может быть иначе, понимаете? Можно жить иначе. Мне не повезло, я не встретил женщину, которая писала бы мне такие письма. И дело даже не в письмах. Дело в отношении. У меня появилась надежда на другую жизнь…
- А я ее убила, да?
- Да что там говорить! Ладно, я пойду. – Влад кинул на стол тысячную купюру и поднялся.
- Подождите! Не уходите! Сейчас вы рубите сплеча, даже не пытаясь понять. Этот кавалерийский прием годится для дров, но не годится для людей.
Алина Николаевна помолчала, дожидаясь, пока Влад закажет еще кофе.
- Я расскажу вам. Все не так просто. Мы заложники звонких фраз. Любим повторять: «Любовь права, любовь превыше всего. За любовь надо бороться». А Толечка, он глубоко и безнадежно женат. С кем я должна бороться? С его женой, с которой он прожил сорок лет? Да они уже больше, чем муж и жена. Дети, внуки. Это очень сильная, глубинная связь. Разве можно ее разрушать? Он порядочный человек. Он не может быть предателем. Я… Я тоже порядочный человек. Во всяком случае, стараюсь им быть. И что здесь обсуждать? Я думаю, он, как порядочный человек, выбрал семью.
Она замолчала, пытаясь справиться с волнением. И с вызовом сказала:
- Да, мне больно. Сейчас больно. Но это естественная плата за счастье, - Голос Алины Николаевны дрогнул, она торопливо полезла в сумочку за платком. Влад увидел, как дрожащей рукой она промокнула слезы, и отвернулся, дожидаясь, пока она справится с собой.
- Простите! – пробормотала она. – Нервы ни к черту.
- Да какое же это счастье?– не выдержал Влад. – Вы тут одна, слезы льете. Он – там. Хорошенькое счастье.
Алина Николаевна рассердилась:
- Ох, уж эта телереклама! Столько мусора в головах! Милый Влад, ну кто вам сказал, что счастье – это непременно праздник, причем бесконечный? Кто сказал, что любовь должна быть сладкой, как сироп, ягодицы - силиконовыми, а помада – "Гейбелин"? Это вам сказал телевизор. А жизнь нельзя настраивать с помощью телевизора. Это по меньшей мере глупо. И даже опасно.
- Это я уже слышал, - Влад махнул рукой.
- Правильно! Слышали, и услышали, иначе не побежали бы возвращать мне письмо.
Влад изумленно уставился на собеседницу.
- А что вы так удивляетесь? Вы, Влад, – наш человек. Вы из вымирающего племени романтиков. Я это сразу поняла. Ну, ничего, Бог даст – не все вымрут. А как же ваша девушка отнеслась к вашему решению переменить жизнь? Она-то согласна?
- Мы поругались. На этот раз навсегда.
Алина Николаевна сокрушенно покачала головой:
- Даже не знаю, что вам сказать. Это грустно.
- Да уж веселого мало, но когда-то надо ставить точку. Все у нас было как-то не так. Вроде жили вместе, спали вместе, а все равно чужие. Мы ведь почти не разговаривали.
Никогда Влад ни с кем не обсуждал подробности своей личной жизни. Такое у него было правило. Даже с родителями. Не считал нужным. Никого не пускал в свой мир. А сейчас ему захотелось рассказать про Янку-заразу, про свою обиду этой незнакомой женщине, которая так внимательно и сочувственно смотрела на него. Хотелось разобраться в себе до донышка. И он говорил, говорил, приводя какие-то доводы, аргументы, споря сам с собою. Алина Николаевна слушала молча, не перебивая. А когда Влад замолчал, заговорила:
- Конечно, можно сослаться на гнусные времена, падение нравов и, как следствие, общее упрощение, обеднение чувств. Но ведь мы с вами знаем, Влад, что любое время – время для всего. Вопрос выбора. Вот вы говорите, что почти не разговаривали с Яной. А вы попробуйте написать ей письмо.
- Что толку? Вот вы писали своему Толечке, а он все равно вас бросил.
Алина Николаевна усмехнулась:
- Я бы могла согласиться с вами, если бы не одно обстоятельство. Наша встреча и эта беседа не состоялись бы, если бы не мое письмо. Вы бы не задумались, как вам с Яной жить дальше, если бы не мое письмо. Значит, не напрасно я его писала.
- Допустим! Но себя-то вы счастливой не сделали.
- Вы думаете, если я плачу, я несчастна? Я уже поняла, что вы любитель прямых линий. Но в жизни все не так однозначно. Я вот думала, что время любви для меня прошло. Вряд ли я встречу человека, который сможет достучаться до любви. А Толик смог. Я так благодарна ему за это. Я ведь была уверена, что до самой смерти ничего яркого и нежного в моей жизни уже не будет. И вдруг такой подарок судьбы. Любовь.
- Не надо лицемерить. Ваше поколение привыкло врать и другим, и себе. Не надоело? Это же вы написали в письме: «Не подведи меня, любимый!» А любимый подвел. Растоптал вашу любовь. И вы его простили? Вы ему благодарны? Не верю. Зачем вы мне врете? Хотите казаться лучше, чем есть?
- Какой же вы еще молодой! - печально улыбнулась Алина Николаевна. – И резкий. Как «Пепси- Кола». Влад, запомните! Один умный ослик в мультике говорил: любить всегда нужно безвозмездно. То есть даром. И только так. Ничего не требуя и не получая взамен. Это такой закон. И другого закона у любви нет. Если вы действуете и чувствуете иначе, значит у вас не любовь, а что-то другое.
- Простите. Я не хотел вас обидеть.
- Принимаю! Вы правы в одном: мне, действительно, нужны от Толика две вещи: чтобы он был жив, и чтобы все у него было хорошо. А Янке вы все-таки напишите.
Она допила кофе, отодвинула чашку. Достала из сумочки знакомый сборник и протянула Владу:
- Возьмите на память. Мне там понравилось одно стихотворение:
А снег кружит над миром и над нами,
Тот самый странник, как и мы с тобой…
Влад подхватил:
- Как будто кто-то сделал оригами,
Из несвободы выпустив рукой...
Алина Николаевна улыбнулась:
- Вообще-то в тексте: из небосвода. Но мне нравится ваша оговорка. В ней есть смысл.
- Алина Николаевна, - Влад откашлялся, - можно я иногда буду вам звонить?
- Конечно!
Обменялись телефонами. Попрощались. Она крепко пожала Владу руку своей сухой горячей рукой и стремительно зашагала прочь. Влад задумчиво смотрел вслед.
- Алина Николаевна! - крикнул Влад. Она обернулась. – Если вы вдруг затеете воевать с целым миром, звоните мне. Я на вашей стороне. Всегда…
P.S. Здравствуй, Яночка. Здравствуй, моя солнечная девочка! Странница моя ершистая. Мне так не хватает тебя. Что бы я ни делал, все время думаю о тебе. Наши ссоры и обиды – это детская болезнь, вроде ангины. Переболели – и выросли. И мы с тобой вместе, только обязательно вместе, перерастем наши обиды. Возвращайся, любимая!
А я тебя не подведу…
Иллюстрация - кадр из фильма "Влюбленные"
Стихотворение Юрия Тарабанчука