О, сказкой ставшая поблекнувшая быль!
О крылья бабочки, с которых стерлась пыль!
Константин Бальмонт.
Чужой, незнакомый город стал вдруг родным настолько, что перехватило дыхание. Стремительная, несущаяся через город река с непрозрачной изумрудной водой, позвала, поманила за собой. Лариса купила билет на речной трамвайчик. Вошла по сходням на палубу, прошла на корму. Там стояло плетеное кресло, словно специально для нее приготовленное. Она села, поправила шляпку, скрестила на груди руки, улыбнулась, прошептала:
- Так началось ее путешествие по реке воспоминаний.
Заурчал мотор. Вода за бортом забурлила, вспенилась. Пароходик качнулся, пошел вверх по течению. Дома и улицы города поплыли вниз. В дрожащем, едва уловимом июньском мареве проступили силуэты людей. Вначале далекие, размытые, безликие, а потом все ярче, все отчетливей, все узнаваемей. Лариса подалась вперед. Ей показалось, что стоит только протянуть руку, и...
- Добрый день. Не будете против, если я присяду подле Вас?
Лариса повернула голову. Элегантный господин в светлом костюме поставил рядом плетеное кресло, снял темные очки, улыбнулся.
- Позвольте представиться, Петр Аркадьевич Калинин – юрист.
- Лариса Васильевна – журналист, - в тон ему проговорила она. Хотя к журналистике не имела никакого отношения. Разве имеет значение ее профессия?
Зачем ему знать, кто она? Зачем ей знать, кто он, чем занимается? Их разговор продлится ровно столько, сколько будет длиться речной маршрут, а потом они расстанутся. Разойдутся в разные стороны. Она его забудет, едва сойдет на землю. Он будет помнить о ней чуть дольше. Чуть-чуть дольше...
Лариса улыбнулась и повернула голову к реке, чтобы вновь увидеть то, что занимало ее более всего, но... Все вдруг изменилось до неузнаваемости. Город вновь был чужим, негостеприимным. А она стала одной из незаметных частичек в огромном механизме под названием мегаполис.
- Вы впервые в наших краях? – спросил Петр Аркадьевич, усевшись в кресло.
- Да, - ответила она. – Хотя минуту назад мне почудилось, что я все, все, все здесь знаю. Знаю каждую улочку, каждое деревце, каждый изгиб реки.
- Что изменилось?
- Появились вы, господин юрист, и... – она посмотрела на него, улыбнулась. – И я поняла, что ничего в этом городе не знаю.
- Не в городе, - чуть подавшись вперед, прошептал он, - во мне.
Его важная самоуверенность рассердила Ларису. Она хотела сказать что-то дерзкое, передумала. Зачем? Стоит ли тратить силы на словесную перепалку? Она будет молчать и слушать. Слушать этого уверенно самоуверенного юриста Калинина.
Петр Аркадьевич поднялся, встал напротив Ларисы спиной к корме. Ей пришлось приподнять голову, чтобы видеть его темный силуэт на фоне синего неба.
- Вы ничего обо мне не знаете, - сказал он, скрестив на груди руки. – И это - замечательно. Потому что с вами я могу быть самим собой, а не тем, кем должен быть в обществе. Не тем, кем меня привыкли видеть окружающие. Хотите шампанского с клубникой?
- А вы волшебник? – спросила она.
- Нет, - рассмеялся он. – Просто я захватил с собой бутылку «Мадам Клико» и несколько спелых ягод. Надеялся, что найду человека, который согласится разделить мою скромную трапезу. Итак? – он протянул вперед руки ладонями вверх, сказал громко:
- Раз, два...
Кто-то передал ему поднос с шампанским и клубникой.
- Угощайтесь, - сказал Петр Аркадьевич, склонившись к Ларисе.
Она взяла хрустальный фужер на тонкой ножке, в котором искрился и пенился золотой напиток. Вихрастый мальчуган поставил между креслами круглый столик, накрыл его белой крахмальной салфеткой, положил посредине красную розу и исчез. Петр Аркадьевич опустил поднос на столик, взял свой бокал, сказал:
- За знакомство!
Лариса пригубила шампанское, зажмурилась.
- Путешествие должно быть волшебным, - подумала она.
- Хотите, чтобы наше путешествие не кончалось? – спросил Петр Аркадьевич.
- Вы и это можете? – открыв глаза, спросила она.
- Я постараюсь, если вы прикажете, - склонив голову, ответил он.
- Вы хотите, чтобы я вам приказывала? – искренне удивилась она.
- Да, - улыбнулся он. – Пока мы здесь, на корабле, вы можете повелевать. Я буду вашим рабом, вашим слугой, вашим...
- Я не люблю слуг и рабов, - прервала его Лариса. – Не люблю за лицеприятие и фальшь, за желание угодить, во что бы то ни стало. Я не стану вам приказывать. И просить вас я тоже ни о чем не буду.
- Так уж ни о чем? – усмехнулся он.
- Ни о чем, кроме разве что одного одолжения, - она прищурилась, - оставить меня в покое.
- Обещаю не докучать вам, Лариса... Васильевна, - сказал он, усаживаясь в кресло. Я оставлю вас сразу же, как только почувствую, что мое общество вам наскучило, что вы мной тяготитесь. Так что, вам, уважаемая Лариса... Васильевна, не придется просить меня об этом. Ваше здоровье!
Он выпил залпом. Поставил фужер на столик. Вихрастый мальчуган тут же наполнил его до краев и исчез. Петр Аркадьевич одобрительно улыбнулся, закинул ногу на ногу и негромко запел. Голос у него был красивый, густой. Пел он легко, без надрыва. Мелодия разливалась в жарком воздухе, кружила над палубой, сливалась в единое созвучие с гитарными переборами, затрагивала самые потаенные струны Ларисиной души, будоражила ее сознание.
- Что происходит? – думала Лариса. – Где я? Куда делись пассажиры, толпившиеся на палубе перед отправлением? Неужели я сплю и вижу дивный сон?
Порыв ветра сорвал с Ларисиной головы шляпку и швырнул за борт в изумрудную воду.
- Нет, я не сплю, - тряхнув головой, сказала Лариса.
- У вас волосы удивительного цвета золотой бронзы, - посмотрев на нее, сказал он. – Много золота и много бронзы, от которой можно ослепнуть. Вы красивая женщина, Лариса... Васильевна. Почему вы одна?
Она усмехнулась. Отвечать не стала.
- Какое вам дело, господин юрист, почему? – подумала она, пытаясь собрать, разлетающиеся в разные стороны волосы.
- Вы одна, потому что любите свободу, - проговорил он нараспев. – Сво-бо-да. Это и мое любимое чувство. Быть свободным, как ветер – самое заветное мое желание. Можно сорвать шляпку с головы очаровательной барышни. Можно приподнять подол ее легкого платья. Можно поцеловать ее в губы, не боясь получить звонкую пощечину. Жаль, что я не ветер.
Он прикрыл глаза рукой, что-то негромко замурлыкал. Лариса взяла клубнику, надкусила.
- Ягоды из садов Семирамиды, - сказал он. – Правда, вкусные?
- Вы шпионите за мной? – спросила Лариса.
- Нет, - улыбнулся он, убирая от лица руку. – Нет, что вы, я вами восхищаюсь. Я любуюсь вами, Лариса... Васильевна. Ваши губы...
- Что? – Лариса повернула к нему раскрасневшееся на солнце лицо.
- Кушайте. Клубника первосортная, - сказал он, поднявшись.
Лариса долго смотрела на надкушенную ягоду в своей руке. Доедать ее не хотелось. Пропал аппетит. А оставлять ее было неловко.
- Выпейте шампанского, - предложил ей Петр Аркадьевич. Лариса повиновалась. Доела клубнику, поднялась. Она перегнулась через борт, чтобы ощутить на лице освежающую прохладу брызг, летящих за судном. Но, вспомнив слова Петра Аркадьевича про ветер, поспешно выпрямилась, поправила подол своего легкого платья. Пошла вдоль борта к носовой части.
- Вам некуда бежать, душа моя, - сказал Петр Аркадьевич, улыбнувшись. – Куда бы вы ни пошли, вы вернетесь сюда. Идите, бродите по палубе, если вам наскучило мое общество.
Лариса оставила его слова без внимания. Сделал вид, что не расслышала их. Ее вновь поразило отсутствие людей.
- Неужели, мы здесь одни? – спросила она, вернувшись на корму.
- Да, - сказал он. – Это мой катер. Вы – моя пленница. Попали вы сюда по счастливому, для меня счастливому стечению обстоятельств.
- Но, как такое возможно? – удивилась она. – Я подала билет, вошла на палубу речного трамвайчика, чтобы...
- Встретиться со мной, - улыбнулся он. – У вас был такой отрешенный вид, что вам было все равно по каким сходням ступать.
- Почему вы не остановили меня, если видели, что я иду не туда? – нахмурилась она.
- Ваше появление на причале я посчитал знаком судьбы, - ответил он. - Не подумайте, что я увлекаюсь мистицизмом, оккультизмом или астрологией. Просто... Просто, я не посмел вас окликнуть. Мне захотелось узнать вас. Узнать про вас все, что возможно, если можно. Если вы соблаговолите быть откровенной, - она растерянно на него посмотрела, опустилась в кресло. – А потом, взглянув в ваши глаза, я понял, что мне ничего не нужно о вас знать. Вы – не женщина, загадка, которую я буду разгадывать всю жизнь. Всю, отпущенную мне жизнь. И, если вы исчезнете, я... – он обхватил голову руками, рассмеялся звонко, беззаботно. – Я напьюсь и буду думать, что наша встреча мне пригрезилась в пьяном бреду.
- А я буду помнить о вас, как о чуде, ниспосланном мне с небес, - сказала она, глядя на бурлящую воду реки.
- Так вы – мечтательница! – воскликнул он. – Лариса, вы... – он поднялся, выкрикнул в пространство:
- Ла-а-а-ри-са-а-а! Вы сами - чудо с небес!
Обернулся, опустился перед ней на колено, поцеловал ее руки, поднялся. Отвернулся, сказал смущенно:
- Ребячество не позволительное для меня. Простите. Ничего не могу с собой поделать, не получается рядом с вами быть строгим, серьезным, важным господином. – Он обернулся. – Рядом с вами, Лариса... Васильевна, мне хочется быть мальчишкой. И это мне... безумно нравится.
Он вновь опустился перед ней на колено, взял ее руки в свои. Заговорил, глядя в глаза:
- Давайте сбросим груз прожитых лет. Забудем о том, кто мы, и станем... – он хитро улыбнулся. Она испугалась, что он может предложить что-то непристойное, и ей придется броситься за борт, а плавать она не умеет.
- Давайте станем людьми из прошлого века. Юными влюбленными, не ведающими греха, не обремененными житейской мудростью, не боящимися быть смешными, - закончил он свою мысль.
- Зачем нам что-то разыгрывать? – удивилась Лариса. – Мы с вами молоды. Мы незнакомы. Мы можем вести себя так, как пожелаем. Вы хотели быть самим собой, будьте.
- Вы правы, - улыбнулся он, прижал ее ладони к своему лицу. Поднялся, выпил залпом шампанское, бросил фужер за борт, закричал:
- Я люблю вас, Ла-ри-са-а-а! Я жить без вас не могу.
Она рассердилась. Игра ей не нравилась. Зачем бросать слова на ветер? Зачем? Он обернулся, глаза сияют.
- Я знал, знал, что вы не воспримете мои слова всерьез. Как можно? Разве можно бросать слова на ветер? Возможна ли любовь с первого взгляда? И если возможна, то зачем о ней кричать? Множество вопросов. Каждый будет отстаивать свою точку зрения, доказывать свою правоту. И каждый будет по-своему прав. А, по-моему, есть во всем этом что-то особенное, не поддающееся никакому объяснению. Ни-ка-ко-му. Прошу вас, примите мои слова с легкостью, как поцелуй ветра, - он послал ей воздушный поцелуй. – И ничего не бойтесь. Ни-че-го. Я – слишком порядочный человек, можете поверить мне на слово.
Он подал знак. Появился юноша с новым фужером и бутылкой шампанского. За Ларисиной спиной зазвучали скрипки, запела валторна.
- Вы любите сказки? – она кивнула. – Прекрасно. Тогда слушайте, - он уселся в свое кресло, закинул ногу на ногу, заговорил таинственным голосом:
- Давным-давно в далекой стране, окруженной высокими горами, подпирающими небо, жил юноша. Бедный юноша мечтатель, - он посмотрел на Ларису. – Я рассказываю о себе. Верите?
- Да, - ответила она, глядя вдаль.
- Вы верите мне, Лариса? – еще раз спросил он.
- Я верю вам Петр Аркадьевич, - сказала она, повернув голову. – Верю, потому что я тоже была когда-то бедной мечтательницей. Я стремилась в небеса, потому что не умела существовать в реальном мире. Я выпадала из него.
- Не выпадали, вышагивали, - поправил он. – Вы вышагивали за пределы привычного в космос вселенского пространства. В мое далекое, давным-давно бывшее царство-государство, где только вас и не хватало для создания идеального мира.
- Для создания иллюзии совершенства, которой нам всем так не хватает, - сказала она, задумавшись. – Иллюзия. Иллюзорность. Дрожащее марево полуденного жара... И холодное, отрезвляющее осознание конечности всего происходящего, совершающееся помимо нашей воли. Помимо...
- Все происходящее с нами, подчинено четкому, логическому замыслу Творца, - проговорил Петр Аркадьевич. – Облака принимают причудливые формы. Небо окрашивается алыми красками заката. Ветер приносит прохладу. Удлиняются тени, скользящие по реке. Свет меркнет. Темное покрывало ночи скрывает людей, любящих беззакония. Ночь – их время, - он посмотрел на Ларису. – Мы с вами встретились при свете дня, чтобы лучше разглядеть друг друга.
Чтоб угадать все тайные движения мыслей.
Чтоб блеска глаз не пропустить
И щек румяный жар заметить.
Чтобы улыбкою ответить на трепет и восторг души.
Чтобы потом вдвоем в тиши ночного сумрака дождаться,
Чтоб до утра не расставаться...
Он поднялся, отошел в сторону, обхватил плечи руками.
- Немыслимо. Невыносимо... – обернулся. – Невыносимо осознание того, что я должен вас отпустить. Наш фрегат причалит к пристани. Вы поспешите куда-то, моментально забыв обо мне. Вас ждет масса неотложных дел. Вы завтра уезжаете. Вы покидаете наш город навсегда. Да?
- Нет. Я пробуду здесь еще три дня, - сказала она.
- Три дня. Что такое три дня? – вздохнул он. – Миг, обрекающий на страдания, терзания, угрызения совести. Отказ, который я давно прочел в ваших глазах, заставляет меня болтать всякий вздор. Мне хочется, чтобы вы не уходили. Давайте бросим якорь посредине реки и проведем эту ночь вместе.
- Зачем? – спросила она, стараясь не выдавать свое волнение. Но Петр Аркадьевич заметил. Он шагнул к ней, опустился на колено, взял ее руки в свои, заговорил с жаром:
- Зачем, спрашиваете вы? Зачем? И сами боитесь услышать ответ. Вам, как и мне понятно все без слов. Нам не нужно расставаться, чтобы не порвалась нить, связующая нас, - Лариса хотела что-то возразить. Он прижал ладонь к ее губам. – Да, да, нить, связующая нас, тонка и непрочна. Она непременно порвется, но это будет потом, потом... А сейчас мы во власти иллюзии, иллюзии счастья. Она нужна и вам и мне, - он поднялся. – Я обещал вам рассказать сказку про бедного юношу. Было бы невежливо с моей стороны не сдержать обещания.
- Вы будете рассказывать мне сказки, как Шехиризада? – спросила Лариса.
- Да, - ответил он с улыбкой. – Тогда у нас с вами будет не одна, а тысяча и одна ночь любви!
Музыканты заиграли вальс. Петр Аркадьевич пригласил Ларису на танец. Они закружились по палубе. Вначале отстранившись друг от друга, смущаясь и робея. Но с каждым поворотом, с каждым па, приближаясь друг к другу теснее, пока не ощутили единое сердцебиение и огненное дыхание страсти.
- Простите, - поспешно отстранившись, проговорила Лариса. – У меня закружилась голова. Позвольте, я присяду.
- Да, да, прошу вас, - прижав руку к груди, прошептал он.
Музыка смолкла. Вихрастый мальчуган поставил на столик стеклянный шар со свечкой, налил шампанское и исчез.
- Почему вы не пьете? – спросил Петр Аркадьевич, протягивая Ларисе фужер.
- Потому что я боюсь, - призналась она.
- Меня вам незачем бояться, - улыбнулся он.
- Я боюсь не вас, а себя. Себя, - сказала и подняла голову. Он посмотрел в ее растерянные глаза и все понял. Потому что и сам думал о том же: что они будут делать потом? Как преодолеют неловкость, которая неизбежно возникнет? Нужно ли им переходить грань между незнанием и всезнанием? Стоит ли подменять очарование разочарованием?
- Нет, - улыбнулся он, словно она могла слышать его мысли. – Нет, нет, Лариса... Васильевна вам не стоит бояться ни себя, ни меня. Давайте лучше выпьем. Выпьем за... бесстрашие. За умение сдерживать свои чувства. За вас, бесстрашная женщина!
Брызги шампанского заставили Ларису зажмуриться. Петр Аркадьевич поцеловал ее в щеку, сел в свое кресло.
- Простите, это единственная вольность, которую я себе позволил. Больше не буду, честное слово.
Лариса не стала открывать глаза. Хотелось еще побыть в дремотно-пьянящем состоянии, которое возникло благодаря легкому покачиванию кораблика, шипучим парам шампанского и нежному прикосновению горячих губ к ее прохладной щеке.
- Как хорошо, - подумала Лариса. – Как хорошо, что я такая рассеянная, что поднялась не по тем сходням, чтобы...
- Я давно мечтал провести ночь на реке, - ворвался в ее раздумья голос Петра Аркадьевича. – Но все время что-то мешало. То погода, то время, то компания была неподходящей. А сегодня... сегодня все сложилось. И погода дивная, и время остановилось, и голос ваш издалека, зовущий за собою. Все это через сотню лет мы назовем судьбою.
- Вы знаете много стихов, - похвалила его Лариса.
- Да, - улыбнулся он. – Я знаю много своих стихов.
- Так вы – поэт?! – воскликнула она.
- Петрарка, воспевающий свою Лауру, - склонив голову, проговорил он.
Она рассмеялась.
- У вас с ним, Петр Аркадьевич, имена похожи: Пет-рар-ка – Петр Арка... Забавно.
- А ваше имя созвучно с именем Лауры, - сказал он. – Это еще один знак судьбы, Лара... Лариса... Васильевна.
Сорвавшаяся с небес звездочка заставила их замолчать. Это молчание не было тягостным, каждый благодарил судьбу за эту случайную, неожиданную встречу, за эту ночь, за путешествие по реке с изумрудной водой, которая при свете луны приобрела стальной оттенок.
- Знаете, почему вода в нашей реке такая? – спросил Петр Аркадьевич. Лариса покачала головой. Он, чуть подавшись вперед, сказал:
- Чтобы никто не видел русалок, живущих в реке. Говорят, что они появляются в полнолунье и поют песни влюбленным. Сегодня полнолунье. Не боитесь, что вдруг русалки захотят вас забрать с собой в пучину вод?
- Нет. Рядом с вами я ничего не боюсь.
- Вы меня совершенно не знаете, Лариса, - покачал он головой. – А вдруг, я трус. Вдруг, я брошусь бежать, оставив вас одну на растерзание сиренам? Что тогда?
- Тогда я стану одной из русалок и скроюсь в изумрудной воде, - улыбнулась она. – Я не стану ждать объяснений вашей трусости и бессердечия. Я приму все, как должное. Иллюзия счастья не может длиться вечно.
- Пристыжен, - склонив голову, сказал он. – Еще раз убедился, что вы – женщины - умнейшие создания, но порой ваш эгоизм...
- Мы уже ссоримся? – перебила его Лариса. – Вам не идет роль моралиста. Почитайте лучше стихи. Свои стихи, Петрарка.
- Вы просите прочесть стихи, не подозревая, что стихи – стихия, - сказал он поднявшись. – Вы хотите стихов, слушайте:
Стихия чувств в стихах лишь выразима,
Стихия чувств нам так необходима,
Что невозможно справиться подчас
С биеньем сердца и сияньем глаз.
И строчкам зарифмованным внимая,
Стихию чувств еще не понимая,
Мы верим, что рассудок победит,
С небес на землю нас он возвратит...
Лариса слушала Петра Аркадьевича, глядя в небо, усеянное звездами. А когда голос его утих, сказала:
- Как грустно возвращаться в небытие из бытия, из света во тьму. Как страшно лететь в пропасть...
- Вот вам моя рука, замедляющая неизбежное падение, - сказал он, протягивая руку. Лариса подала ему свою. Он крепко сжал ее, сказал тихо:
- Не стоит лететь вниз, Лара. Давайте лучше полетим вверх.
- Давайте, - прошептала она, зажмурившись.
Ей почудилось, что они, в самом деле, летят. Летят над сонным городом, над рекой, в которой прячутся русалки. Летят над разъединяющим их прошлым и объединяющим настоящим. Летят из сегодня в завтра, чтобы расстаться навсегда. Но именно этого расставания страшится она, потому что оно похоже на падение в бездну. Значит, надо остановиться...
Лариса силится открыть глаза. Не может. Веки отяжелели.
- Неужели, я сплю? – думает она. Голос Петра Аркадьевича помогает ей вернуться в сегодня, в сейчас, в предрассветную туманность пробуждения природы.
- Лара... Лариса... Васильевна, дайте мне слово, что в августе, в пору звездопада вы будете приезжать сюда, чтобы совершать полеты над сонным городом. Я не смею просить вас о большем... Не смею...
Она с трудом открывает глаза. Рядом никого нет. Лариса не двигается. Она знает, что Петра Аркадьевича на судне нет. Его здесь вообще не было. Ей все это пригрезилось... Столько лет прошло. Она вновь закрыла глаза. Вспомнила, как ей было сладостно и печально тогда, а теперь мучительно больно думать о том удивительном путешествиии. Лариса поняла, что все эти годы она не забывала о нем. Оно возникало в ее памяти, а вместе с ним проникал в сознание голос Петра Аркадьевича, читающего стихи. Всегда только эти стихи. Почему именно эти стихи?
Иллюзия солнца, иллюзия света,
Иллюзия счастья, которого нету,
Которое только еще совершится,
Которое в двери вот-вот постучится,
Чтоб стать удивительным чудо-рассветом,
И истинным счастьем, и истинным светом...
Лариса поднялась. Несколько минут постояла у борта, посмотрела на непрозрачную изумрудную воду, послала воздушный поцелуй невидимым русалкам, пошла к выходу. Возле сходен кто-то преградил ей дорогу. Лариса медленно подняла голову. Прижала ладонь к губам. Выдохнула:
- Вы?
- Доброе утро, Лаура, - склонив голову, сказал Петр Аркадьевич. – Рад видеть вас, Лара, Лариса... Васильевна. Я знал, что когда-нибудь скажу вам эти слова, а вы смутитесь, покраснеете, как тогда, в нашем прошлом.
- Как в прошлом, - улыбнулась она.
И сразу все объяснилось: и перехватившая дыхание радость, и застилающие глаза слезы, и порыв ветра, сорвавший шляпку с ее запрокинутой головы...