Глава вторая. ВОЛШЕБНАЯ СИЛА «ЗОЛОТОЙ РОЗЫ»
Таких золотых роз мало на свете…
Но все, у кого они завелись в доме,
обязательно будут счастливы.
И не только они, но и каждый,
кто притронется к этой розе.
Константин Паустовский
1.
Мусорщик Жанне Шамет знавал и лучшие дни. В армии «Маленького Наполеона» он служил солдатом во время мексиканской войны. Но в Вера-Крус тяжело заболел тропической лихорадкой и его отправили обратно на родину. Повезло ли ему? – Трудно сказать… Не побывал ни в одной настоящей перестрелке, не дослужился до сержантского чина, а значит, рядовому не светили ни пособия, ни льготы… Но ведь уцелел, не сгинул, а жизнь, даже у парижского мусорщика, все равно имеет свои радости.
Наша история начинается с того, что полковой командир Жанне, воспользовался случаем, и отправил вместе со списанным вчистую Шаметом, свою восьмилетнюю дочь Сюзанну. Командир-вдовец всюду возил девочку с собой, но климат Мексики был убийственным для европейского ребёнка, да и опасно это – держать с собой ребёнка на войне. Потому и поручил он Жану отвести дочь к его сестре в Руан.
На долгом пути через Атлантику Шамет, как мог, развлекал девочку, рассказывал ей разные истории из своего нищего и нехитрого детства, но как ни странно, Сюзанна внимательно слушала его и даже просила повторить некоторый его рассказы. Но особенно ей понравилась история про золотую розу.
Выкованная из почернелого золота грубая роза, висела у распятья в доме старой рыбачки. И хотя жила старуха в полной нищете, эту розу она ни за что не хотела продавать. Жители удивлялись, ведь продав её, старая женщина могла выручить хорошие деньги, только мать Шамета говорила, что продавать розу – грех, потому что подарил её «на счастье» возлюбленный юной девушке. Что счастье обязательно придёт к ней, старуха верила до конца. Так оно и случилось, когда в её лачугу вернулся сын-художник, наполнивший дом весельем и достатком.
Шамет привёз девочку в Руан и сдал Сузи с рук на руки тетке девочки, высокой желчной старухе. Но в ушах у него навсегда застрял робкий вопрос девочки: «Жан, а мне кто-нибудь подарит золотую розу?»
2.
Прошло много лет и однажды, парижский мусарщик Жанне Шамет увидел в туманном рассвете на мосту Инвалидов молодую женщину, она стояла у парапета и смотрела на Сену.
- Сударыня, вода в Сене в эту пору очень холодная. Давайте-ка я лучше провожу вас домой.
– У меня нет теперь дома, – быстро ответила женщина и повернулась к Шамету. Шамет уронил свою шляпу.
– Сузи! – сказал он с отчаянием и восторгом. – Сузи, солдатка! Моя девочка! Наконец-то я увидел тебя. Ты забыла меня, должно быть Я – Жан Эрнест Шамет, тот рядовой Двадцать седьмого колониального полка, что привез тебя к этой поганой тетке в Руан. Какой ты стала красавицей! И как хорошо расчесаны твои волосы! А я-то, солдатская затычка, совсем не умел их прибирать!
– Жан! – вскрикнула женщина, бросилась к Шамету, обняла его за шею и заплакала. – Жан, вы такой же добрый, каким были тогда. Я все помню!
– Что с тобой, девочка? – растерянно повторял Шамет.
Сюзанна не ответила. Она была не в силах сдержать рыдания. Шамет понял – пока что не надо ее ни о чем расспрашивать.
– У меня, – торопливо сказал он, – есть логово у крепостного вала. Далековато отсюда. В доме, конечно, пусто – хоть шаром покати. Но зато можно согреть воду и уснуть в постели. Там ты сможешь умыться и отдохнуть. И вообще жить сколько хочешь.
Сюзанна прожила у Шамета пять дней. Пять дней над Парижем подымалось необыкновенное солнце. Все здания, даже самые старые, покрытые копотью, все сады и даже логово Шамета сверкали в лучах этого солнца, как драгоценности.
Сузи изменил возлюбленный, молодой актер. Но тех пяти дней, какие Сюзанна прожила у Шамета, вполне хватило на их примирение.
Вскоре актер приехал в фиакре за Сюзанной. И все было как надо: букет, поцелуи, смех сквозь слезы, раскаяние и чуть надтреснутая беззаботность.
Когда молодые уезжали, Сюзанна так заторопилась, что вскочила в фиакр, забыв попрощаться с Шаметом. Тут же она спохватилась, покраснела и виновато протянула ему руку.
– Раз уж ты выбрала себе жизнь по вкусу, – проворчал ей напоследок Шамет, – то будь счастлива.
– Я ничего еще не знаю, – ответила Сюзанна, и слезы заблестели у нее на глазах. – Вот если бы кто-нибудь подарил мне золотую розу! – вздохнула Сюзанна. – Это было бы наверняка к счастью. Я помню твой рассказ на пароходе, Жан.
– Кто знает! – ответил Шамет.
3.
Обыкновенно Шамет выбрасывал весь мусор, выметенный за день из ремесленных заведений. Но после этого случая с Сюзанной он перестал выбрасывать пыль из ювелирных мастерских. Он начал собирать ее тайком в мешок и уносил к себе в лачугу. Мало кому было известно, что в этой пыли есть некоторое количество золотого порошка, так как ювелиры, работая, всегда стачивают немного золота.
Шамет решил отсеять из ювелирной пыли золото, сделать из него небольшой слиток и выковать из этого слитка маленькую золотую розу для счастья Сюзанны. А может быть, как говорила ему мать, она послужит и для счастья многих простых людей. Кто знает! Он решил не встречаться с Сюзанной, пока не будет готова эта роза.
Прошло много времени, пока золотого порошка накопилось столько, что можно было сделать из него слиток. Но когда роза была наконец готова, Шамет узнал, что Сюзанна год назад уехала из Парижа в Америку и, как говорили, навсегда. Никто не мог сообщить Шамету ее адрес.
Шамет бросил прибирать мастерские. Его жизнь потеряла всякий смысл. Несколько дней он пролежал у себя в лачуге, повернувшись лицом к стене. Вскоре, брошенный всеми, он тихо умер в своей лачуге в присутствии старого ювелира, что выковал из слитка тончайшую розу и рядом с ней, на одной ветке, маленький острый бутон. Подняв голову мертвеца, ювелир достал из-под подушки золотую розу и ушел, прикрыв за собой дверь.
«Была поздняя осень. Вечерняя темнота шевелилась от ветра и мигающих огней. Ювелир вспомнил, как преобразилось после смерти лицо Шамета. Оно стало суровым и спокойным. Горечь этого лица показалась ювелиру даже прекрасной.
«Что не дает жизнь, то дает смерть», – подумал ювелир, склонный к дешевым мыслям, и шумно вздохнул.
4.
Вскоре ювелир продал золотую розу пожилому литератору, неряшливо одетому и, по мнению ювелира, недостаточно богатому, чтобы иметь право на покупку такой драгоценной вещи. Очевидно, решающую роль при этой покупке сыграла история золотой розы, рассказанная ювелиром литератору.
Запискам старого литератора мы обязаны тем, что кое-кому стал известен этот горестный случай из жизни бывшего солдата 27-го колониального полка Жана Эрнеста Шамета.
В своих записках литератор, между прочим, писал:
«Каждая минута, каждое брошенное невзначай слово и взгляд, каждая глубокая или шутливая мысль, каждое незаметное движение человеческого сердца, так же как и летучий пух тополя или огонь звезды в ночной луже, – все это крупинки золотой пыли.
Мы, литераторы, извлекаем их десятилетиями, эти миллионы песчинок, собираем незаметно для самих себя, превращаем в сплав и потом выковываем из этого сплава свою «золотую розу» – повесть, роман или поэму.
Золотая роза Шамета! Она отчасти представляется мне прообразом нашей творческой деятельности. Удивительно, что никто не дал себе труда проследить, как из этих драгоценных пылинок рождается живой поток литературы.
Но, подобно тому как золотая роза старого мусорщика предназначалась для счастья Сюзанны, так и наше творчество предназначается для того, чтобы красота земли, призыв к борьбе за счастье, радость и свободу, широта человеческого сердца и сила разума преобладали над тьмой и сверкали, как незаходящее солнце».
5.
С этой печальной истории, кратко пересказанной здесь, начинает Константин Георгиевич Паустовский свою повесть «Золотая роза». Из всего, написанного писателем, эта повесть выделяется своим необычным замыслом. Ведь в ней он говорит о секретах писательского мастерства. В кратком вступительном слове Паустовский написал: «Многое в этой работе выражено отрывисто и, быть может, недостаточно ясно. Многое будет признано спорным. Книга эта не является ни теоретическим исследованием, ни тем более руководством. Это просто заметки о моем понимании писательства и моем опыте.
Огромные пласты идейных обоснований нашей писательской работы не затронуты в книге, так как в этой области у нас нет больших разногласий. Героическое и воспитательное значение литературы ясно для всех.
В этой книге я рассказал пока лишь то немногое, что успел рассказать.
Но если мне хотя бы в малой доле удалось передать читателю представление о прекрасной сущности писательского труда, то я буду считать, что выполнил свой долг перед литературой».
А ведь в юности, когда я читал грустную историю про Жана и Сузи в «Золотой розе», мне не терпелось узнать, куда приведёт меня писатель. Мне казалось, что это будет печальная история любви и трудной судьбы Сюзанны. Но я ошибся.
6.
Паустовский лежал в одной из московских клиник, измождённый, больной, и всё, чего ему хотелось – это покоя. Он и знать – не знал, и ведать – не ведал, что в это время, на большой сцене Центрального дома литераторов проходила вторая встреча со звездой мирового экрана Марлен Дитрих. Вечер уже подходил к концу, когда на сцену вышел «человек из органов». Осыпав диву комплиментами, вежливо спросил её: чего ещё изволите повидать в Москве: Большой театр, Мавзолей или Кремль?
Мировая звезда, подруга Ремарка и Хемингуэя ответила еле слышно, что мечтала бы увидеть писателя Паустовского и что это её желание преследует актрису много лет.
«Бывают же у этих звёзд причуды!» - «гэбешник» пожал плечами, но так тому и быть…
Перевернули всю Москву – нашли умирающего старичка в больнице с непритязательным обслуживанием. Руководству больницы и писателю объяснили про «политическую важность момента», но врачи отказались, да и сам Константин Георгиевич не желал покидать больничную койку. Но писателя уговаривали, упрашивали, умаляли. И он сдался.
Исхудавшего от болезни, растерянного, в костюме, выглядевшем на нём мешковато, писателя вывели на сцену, где через секунду перед ним на колени опустилась легендарная Дитрих. Она не говорила ни слова. Она просто целовала его руку, а затем прижалась к ней щекой. Из глаз катились крупные слёзы, это не была игра, Марлен плакала по-настоящему.
Тишина в зале повисла гробовая. Но кто-то вскрикнул и зал разразился бурными аплодисментами. Это была долгая авация. Шокированного Паустовского усадили, наконец, в кресло и рукоплещущий зал начал понемногу стихать. Дитрих подошла к микрофону и в воцарившейся тишине сказала, что прочла в своей жизни немало книг. Но когда ей в руки попал сборник рассказов, рекомендованный немецкой молодёжи, она прочла в нём рассказ «Телеграмма». И этот рассказ Паустовского стал для неё настоящим событием. «Большего литературного откровения в её жизни не было. С тех пор она лелеяла мечту поцеловать руку автора рассказа «Телеграмма». Я счастлива! Моя мечта сбылась!»
7.
Нет ничего удивительного в том, что кинодива Марлен Дитрих плакала. Когда мы с женой читали «Телеграмму» мы тоже плакали. В «Золотой розе» у Константина Паустовского есть главка «ЗАРУБКИ НА СЕРДЦЕ». В ней писатель подробно рассказывает историю написания произведения. Всё, что написано в рассказе – не выдумано.
«Читатели часто спрашивают людей пишущих, каким образом и долго ли они собирают материал для своих книг. И обыкновенно очень удивляются, когда им отвечают, что никакого нарочитого собирания материала нет и не бывает… Жизненный материал – все то, что Достоевский называл «подробностями текущей жизни», – не изучают. Просто писатели живут, если можно так выразиться, внутри этого материала – живут, страдают, думают, радуются, участвуют в больших и малых событиях, и каждый день жизни оставляет, конечно, в их памяти и сердце свои заметы и свои зарубки.
Необходимо, чтобы у читателей (а кстати, и у иных молодых писателей) исчезло представление о писателе как о человеке, бродящем повсюду с неизменной записной книжкой в руках, как о профессиональном «записывателе» и соглядатае жизни.
Тот, кто будет заставлять себя накапливать наблюдения и носиться со своими записями («как бы чего не забыть»), конечно, наберет без разбору груды наблюдений, но они будут мертвыми. Иначе говоря, если эти наблюдения перенести из записной книжки в ткань живой прозы, то почти всегда они будут терять свою выразительность и выглядеть чужеродными кусками.
Никогда нельзя думать, что вот этот куст рябины или вот этот седой барабанщик в оркестре понадобятся мне когда-нибудь для рассказа и потому я должен особенно пристально, даже несколько искусственно, их наблюдать. Наблюдать, так сказать, «по долгу службы», из чисто деловых побуждений.
Никогда не следует насильственно втискивать в прозу хотя бы и очень удачные наблюдения. Когда понадобится, они сами войдут в нее и станут на место. Писатель часто бывает удивлен, когда какой-нибудь давно и начисто позабытый случай или какая-нибудь подробность вдруг расцветают в его памяти именно тогда, когда они бывают необходимы для работы.
Одна из основ писательства – хорошая память.
Может быть, все эти мысли станут яснее, если я расскажу о том, как был написан мною рассказ «Телеграмма».
Этот рассказ Паустовский написал полностью на документальном материале. Он сам был не просто свидетелем – живым участником событий, описанных в рассказе. Это он поселился поздней осенью в деревне под Рязанью, откуда рукой подать до села Константиново, ныне Есенино. Это он жил в усадьбе известного в свое время гравера Пожалостина. Это там одиноко доживала свой век дряхлая ласковая старушка – дочь Пожалостина, Катерина Ивановна. Это её единственная дочь Настя жила в Ленинграде и совсем позабыла о матери – она только раз в два месяца присылала Катерине Ивановне деньги. И это он дал телеграмму Насте…
8.
Паустовский старомоден, но это вовсе не означает, что он устарел. Сейчас так не пишут. А жаль…. Нет смысла пересказывать «Золотую розу», да это и невозможно. Просто советую её прочитать всем пишущим людям. Или перечитать. Вреда не будет, а польза – огромная. Константин Георгиевич говорит в книге не только о своем творчестве: лучшие имена русской и зарубежной литературы проходят перед нами, все они известны, но там Паустовский пишет об индивидуальных секретах их ремесла, а это уже открытия.
А то, что здесь пишу я – конечно не литература. Это «жужжание» блогера. Странное явление, порожденное интернетом. Может быть, это какой-то иной жанр, еще нами не понятый, не осмысленный. Гришковец вон уже пару книг выпустил на основе своих заметок в интернете. А поляк Януш Леон Вишневский со своим «Одиночеством в сети» даже выдвинулся в топ зарубежной литературы. Пару лет назад на книжном салоне в Гавани к нему выстроилась огромная толпа за автографом. Издательство «Азбука» здорово его тогда раскрутило на российском рынке, выпустив целую обойму его «бестселлеров». Хотя, если честно, стоила ли того его проза – я не могу сказать….
Но вернемся к Паустовскому. Мы расстаёмся с его «Золотой розой», но не с писателем. В своём эссе о Трифонове я неоднократно говорил, что Юрий Валентинович называет его своим учителем, в литературном институте он посещал семинар Константина Георгиевича. Но знакомство с писателем состоялось много раньше, ещё в школьные годы Трифонова: «Ранняя весна 1939 года, мне тринадцать лет, я езжу вечерами на метро от библиотеки Ленина до Кировской, в переулок Стопани, в Дом пионеров… Я открываю высокую белую дверь, на которой висит на шнурочках табличка: «Литературный кружок». Вера Ивановна Кудряшова, наша руководительница, шепчет: «Скорей занимай место! Ты опоздал! Мы ждём Паустовского!»
Это из рассказа «Продолжительные уроки». Советую его прочитать.