Глава 39
Цесаревна приехала в Москву в конце октября 1729 года. Императора там не было ещё, но она узнала о смерти двоюродного дяди и о том, что её кузен Сеня благополучно отбыл в Париж. Также ей поведали о величии Долгоруких, о государевой помолвке с княжной Катериной и о том, что князь Иван тоже нашёл себе невесту, юную графиню Шереметеву. Да неужели? Лизета махнула рукой со смехом: не по шкодливому коту тихая мышка! Занятая новой любовью, она приложила все усилия, чтобы перетянуть к своему двору семёновского сержанта. Ей пошли навстречу, хотя она не была больше сильной персоной в государстве. Шубина беспрекословно приняли придворные цесаревны. Новый фаворит был в обращении прост и весел, словоохотлив и пьянственен. При случае, мог сгоряча съездить кому угодно по шее, но ведь кто из гвардейцев не пьёт и не дерётся?
Первая настоящая любовь пришла в жизнь цесаревны, и всё кругом завертелось и расцвело, и разом померкли перед нею прежние идолы: корона и трон. Да просто не стало времени огорчаться и сетовать на жестокую судьбу, отодвинувшую её от престола. На этот раз, сочла девушка, император точно отпразднует помолвку и вступает в брак с княжной Катериной Долгорукой. Только вечером 9 ноября ей стало известно, что он воротился в столицу и поселился опять в Лефортовском дворце. Его невесту поместили в Головинском, и туда ударился весь высший свет. Со всех концов в Москву потекли реки приглашенных провинциалов и доброхотов. 24 ноября в день великомученицы Екатерины Долгорукая получила титул Ея высочества, и прошёл обряд целования руки без пяти минут императрицы российской. Елизавета без смущения съездила на поклон, у всех на глазах приложилась к тоненьким пальчикам невесты, обняла и расцеловала в губки – они оказались ледяные. Дура! Её новая племянница! Да неужели эта помолвка состоится? К Долгорукой государь относился ещё хуже, чем к Меншиковой. Говорили, что Алексей Григорьевич напоил Петра в Горенках до полусмерти, и подложил к нему в постель девку. И тем вырвал согласие на женитьбу. Мерзкая история. Что будет с Петрушей? А Москва украшалась. 30 ноября состоялась государева помолвка. Стоя возле окна, в Лефортовском дворце, цесаревна наблюдала за церемонией встречи невесты. Было много помпезности. В спешке не рассчитали высоту Триумфальной арки и, венчающая верх невестиной кареты, позолоченная корона упала и на куски разбилась. Дурной знак! Четыре родственницы царя – Елизавета, Екатерина, Прасковья и маленькая Христина навалились на подоконник.
Герцогиня Мекленбургская спросила сквозь зубы:
- А должны ли мы приветствовать эту стерву на людях?
Чуть позже они присоединились к семье Долгоруких и царице-бабушке. Елизавета не видела Петра почти полгода. Теперь он так был похож на её отца, что цесаревна перепугалась: не его ли тень? Разница была в том, что государь двигался вяло, его манеры были так скованны, что наводили мысли о несвободе. Отсутствие силы воли написано на лице. Он обратился ко всем собравшимся тусклым голосом. И стоял прямо и отрешенно, пока к нему шествовала невеста, под руку с братом. В лице её тоже не было ни кровинки, ни одной живой черточки. Заняв троны, жених и невеста нахмурились и отвернулись друг от друга. По лицу Петра Лизета читала, как по книге. Раздавлен! Опустошен! Только один раз поднял глаза Петруша и увидел тётку: она сидела между бабкой и Екатериной Мекленбургской. Он разжал пальцы и выпустил запястье невесты. Он не смотрел на её изящную кисть, но тут увидел, а скорее, почувствовал, что она сама вырвала у него руку, чтобы подать очередному поздравляющему. Этикет был грубо нарушен ради австрийского атташе. Лизета едва не ахнула, но император закусил губы и принял самый равнодушный вид. Свадьба должна была состояться 19 января. В один день обвенчаются две высокие пары: государь с Долгорукой и князь Иван с Шереметевой. Второй сговор состоялся 24 декабря в рождественский сочельник. И опять цесаревна присутствовала и казалась весёлой. Она была в голубой робе, расшитой серебряными «травами». Рукава, украшенные парчовыми бантами, заканчивались каскадом кружев, в тон вышивке и нижней юбке, и по локоть открывали белые полные руки. Вся Москва, как и прежде, бросилась её обсуждать. В гостиных гадали, а уязвлена ли её гордость? Её не считали простою и удивлялись, отчего она так легко забыла «Тестамент» Екатерины? Император тоже её забыл? Он ни разу по возвращении не справился о молодой тётке, хотя она посещала балы и вечеринки со своей свитой, как и полагается принцессе, её видели в компании Шубина в семёновских казармах. Там у неё появились первые крестники – три Петра и одна Елизавета, солдатские дети. На санях она раскатывала каждое утро по морозцу, кривыми улицами, между сугробов, мимо старобоярских палат и заваливающихся домишек бедноты московской. Её сопровождали весёлые офицеры, камрады, среди которых выделялся ростом и красотой Шубин. Она уже не жалела, что веселится в Москве. Дщерь Петрову москвичи знали в лицо и кричали вслед её экипажам: «Здравствуй, лебёдушка! Матушка ты наша родная! Красота ненаглядная!». И она не пряталась, хватала у Алексея вожжи, вскакивала в санях во весь рост: «Эй, залётные»». Ни для кого уже не являлось секретом, что она влюблена в красавца ездового, чей низкий ранг не позволял ему появляться в парадных залах. Но к удовольствию большинства персон высшего света, невнимание царя к ней, как и к невесте, было очевидно.
Тем более удивительным показался ей визит Петра на Покровку, в предутренний глухой час. Лизета уснула рядом с любовником, но тут же проснулась: хотелось ещё любви, а тело горело под пуховым одеялом и томилось. На душе смутно было. Хотелось уже встать и отправиться к заутрене. Вдруг, тихий звон, лёгкое повизгивание полозьев. Никогда они так не обнимались с Петрушей! Он стал выше её, а прижимался как к матери. Потом они устроились у камина, и Пётр, обняв её колени обеими руками, склонил на них голову.
- Меня обманули, … я добровольно назвался женихом! В Горенках Долгорукие до полусмерти избили Ваньку, потом напоили меня, тоже до полусмерти, а княжну Катьку уложили со мной рядом, … я не дотрагивался до неё даже, я бы и не дотронулся! Вот, Бог свидетель! – он поднял голову, истово перекрестился. – Им нужен от меня только ребёнок! Они меня после отравят. Загрызут! Ты это понимаешь?
Плача, Лизета уговаривала его до рассвета. Говорили уже не о любви – утерянной – она никогда Петра не любила в этом смысле. Взъерошила его волосы: о, уже темнеют! Кажется и глаза со временем будут чёрными. Весь в деда, весь в деда! Пётр отказался занять предложенное ему кресло.
- Не прогоняй меня! Ты ведь знаешь, как я ненавидел первую свою невесту? Знаешь, Марию я ненавидел из-за отца, но эту – саму по себе. Голова у меня болит, чуешь? Я, … я застыдился очень, когда … - он спрятал лицо у неё на коленях и заплакал. Потом с плачем целовал её руки, сложенные на коленях, что-то лепетал и стонал, бредил. Ещё несколько раз повторил, что Долгорукие его зарежут, когда родится ребёнок. Это уже полный бред? Он сам вспомнил, что его, должно, ищут, сам спустился во двор, сел в сани и уехал. Последняя встреча … Никто не думал и не гадал. Тяжелыми шагами спустился хмельной Шубин и обнял девушку:
- Уж ты не ревнуешь ли, друг сердечный?
- Ты – бессердечная …
- Дурачок!
- Но неужели ты, душенька моя цесаревна, думаешь, что я – камень? – удивился любовник. – Ты столько возилась с хныкающим парнишкой! Не будь он царём, его бы выпороть хорошенько!
- Но он – император! Не серчай, Алёша, милый ты мой, родной! – с дрожью в голосе проговорила Елизавета.
Москва была как бурлящий котёл. Балы, куртаги, карусели, фейерверки, катанья на тройках, на санках с ледяных гор. Боярские обширные дворы и площади украсили пушистые ёлки, ледяные постройки и фигуры. Выставлялось в бочках вино, водка, пиво. Мелкое шляхетство косилось на Долгоруких. Долгорукие опасались сереньких провинциалов. И вся фамилия, в конце концов, перегрызлась между собой. Особенно князю Алексею Григорьевичу доставалось:
- Эй ты, князинька Алексей, собака алчная, не зарывайся, не то лопнешь! – рычали кузены.
В самые последние дни старого года по эстафете пришла депеша из Сибири: в Берёзове-городке 12 ноября скончался ссыльный князь Меншиков. 26 декабря там же скончалась и первая невеста Петра II, Мария Меншикова, от роду восемнадцати лет. Увы, вести об этом достигли Москвы гораздо позже.
Государь нагрубил всем Долгоруким, кроме князя Ивана, и уехал травить волков. Иван в последние месяцы стал несколько иным человеком. Он, говорили, мучился совестью. Да поздно. Император и его друг, вместе катились в пропасть. Государь больше не навещал и тётку. Не дурак. Учуял-таки опять возле неё мужчину и ревновал. «…Красота её физическая – это чудо, грация её неописанная, но поведение с каждым днём всё хуже и хуже …» - строчил в Мадрид герцог де Лирия.- «Её высочество живёт с Шубиным почти как жена с мужем, будто бы он – ровня её особе, - волновались преображенцы, - ужо сыграют в покровских хоромах свадьбу – по примеру покойных наших Отца и Матки!».
На «Иордань» ударил лютый мороз. Император прибыл на Водосвятие, стоя на запятках саней невесты. В одном мундирчике. Едва-едва разогнул закоченевшие пальцы:
- Коня мне!
Князь Иван подвёл императору жеребца под золотой попоной. Стремя ему держали кавалергарды. От прорубей вовсю валил пар. На лютом холоде ладан замерзал в кадилах. Вода становилась ледяным кружевом.
- Живой ли? – забеспокоилась об императоре Лизета. Она громко вскрикнула и неуклюже заскользила по льду, когда увидела, как его снимают с коня. Петра на глазах у всего народа положили в санки, на которых он приехал с невестой. «Дрянь!» – с сердцем подумала о ней Елизавета, и наклонилась над Петрушей. Государь лежал со смёрзшимися ресницами, дышал трудно.
Его императорское величество в опасности, определили врачи.
На другой день поставили страшный диагноз: оспа!
- Ох вы, … Долгорукие! … Ироды!.. – горько заплакала Елизавета.
- Ироды-ы … - эхом повторил князь Иван.
Она растерялась и даже отступила. Сама голову теряла от горя, но чтобы так? Ванька Долгорукий зарыдал бурно, горько:
- Господи, в чем твоя ко мне немилость?
Внезапно за их спинами возникли старший Долгорукий и Василий Лукич. Алексей Григорьевич схватил сына за шиворот и кулаком – в ухо:
- Пёс! Где шатался?! Государь при смерти лежит, а твоя сестра … - и тут взглядом напоролся на цесаревну. – Чего тут? Чего вы, тоже пришли, ваше высочество, с императором спрягаться в законное замужество, что ли? – прошипел он. – Так опоздали! Шиш вот вам!
И сложил кукиш.
- Бога побойся, князь Алексей Григорьевич!
- Чего вам тогда?
- Здесь ли Остерман? – спросила первое, чего в голову вступило. Остерман упорно не допускает её до Петра.
Князь Алексей Григорьевич указал на дверь спальни пальцем:
- Там сидит! – и зашипел, точно змея. – Проходимец! Он там сидит, собака смердячая и заразы не боится, за руку государя держит, чтоб ему околеть! Так ведь не околеет! А вы уезжайте, цесаревна, - он вытащил фуляр из кармана и заревел, - молоденькая, жаль, если помрёте …
- Все вы лгуны! – вырвалось у неё. – Чего вы собираетесь делать?
- Ничего, уезжайте, - подошёл князь Василий Лукич и крепко взял Елизавету Петровну за локоть. – Позвольте же, идёмте, о вас позаботятся, ваше высочество, - и нагло повлёк цесаревну, сыплющую ругательствами, на выход. В сенях передал её кому-то другому.
- Жано! – узнала она своего похитителя уже, сидя в санках и с остервенением набросилась на него с кулаками. – Убью!
Лесток слабо загородился руками, не отворачиваясь от сыплющихся ударов:
- О, ваше высочество, ради всего святого, успокойтесь! – уговаривал он. - Вам угрожает смертельная опасность! Вы шатаетесь по дворцу, словно тень, а в каждом апартаменте, алькове, закоулке – убийцы. Ещё чуть-чуть и вас отравят, или пырнут кинжалом. Вы позабыли, кто наследница престола? Вы! По «Тестаменту» вашей матери – вы первейшая, потому что ваш племянник - младенец и лютеранин, находится за границей! Вы на пути у Долгоруких, чёрт возьми! Сам факт вашего существования – уже помеха на пути алчущих власти. Во дворце я не хотел пугать вас и прибег к помощи самих Долгоруких. Их первая мысль была – венчать его величество с Екатериной, но вице-канцлер изгадил их план! Вы видели среди них священника? Вот! Но ничего, ничего не выйдет, пока в опочивальне сидит сам Остерман.
- Зачем это он пошёл на такой подвиг? – поразилась она и поневоле перестала драться. – Он что, не боится заразиться?
- Остерман охраняет наследие, себя и вас, а заразы он действительно не боится – у него на оспу иммунитет, - объяснил доктор. - Однако он – сдельщик, моя цесаревна. Не думайте, что он ваш друг, увы, нет. Я ещё не знаю, о чём говорят у Долгоруких, но Василий Лукич сам предложил увезти вас.
- Вот как …
- Вы – матушка гвардейцев, вам они с готовностью присягнут, но пока надо выждать. Пожалуйста, подождите дома. Я дам вам знать из дворца …
- Что? Что ты говоришь-то? Ничего мне не надо! – вдруг с ужасом загородилась руками цесаревна. - Замолчи! Пошёл прочь! – она треснула доктора по щеке и зарыдала. - Не надо, Жано, я не стану интриговать из-за наследия! Тебе ясно?
- Но это глупо!
- Не хочу!
- Оставьте мне хотя бы надежды!
- Убирайся!
Дрожа, цесаревна отпихнула Лестока. Она не помнила, как выскочила из санок. В доме – темнота. Любовника она застала одного в гостиной. Шубин сидел, развалясь в кресле, вытянув к огню длинные ноги. Одна его рука свешивалась с кресла. На полу рядом стоял пустой штоф. Лизета села к нему на колени и зарыдала. Алексей, мигом встряхнувшись, припал к её устам жарким поцелуем.
Под самое утро 19 января она проснулась. Рядом раскинулся на спине Шубин. Его тёплое тело и дыхание дарили ощущение уюта. Неужто, её разбудил свет звезды, заглядывающей в окошко? На ум пришёл ангел, держащий в руках свечку. Должно быть, отлетела чья-то душа? Петрушина? И стало сразу неуютно под боком у любовника. Девушка спустила на пол ноги, и раздался стук! Кто-то от души задубасил в ворота.
- Nom de Dieu! Проклятье! Отворяйте!
Она узнала голос Лестока. Шубин тоже встал, подбежал к дверям спальни и впустил доктора.
- Мужайтесь, ваше высочество!
- Петруша?..
- Государь отошёл в три четверти первого по полуночи. Я вам соболезную, государыня моя!
Сделав неверный шаг, цесаревна оступилась, попав в надёжные руки любовника. Алексей поднял её, точно ребёнка, а она запрокинула голову ему на плечо и завыла. К смерти не привыкают, нет!..
Осторожно её положили на кровать, и доктор приник губами к безвольной ручке:
- Всё не так страшно. В бреду его величество повторял ваше имя, покойной сестры и Остермана. Его причастили и совершили елеосвящение. В последние часы жизни он никого не узнавал. Перед кончиной приподнялся и выкрикнул: «Запрягайте сани, хочу ехать к сестре!». После этого Долгорукие предприняли попытку переворота. Князь Иван с оголённой шпагой пробежал по анфиладе покоев с криком: «Да здравствует государыня Екатерина Алексеевна!». Он был в бреду от горя и, возможно, его вынудили, угрожая его невесте. К нему никто не пристал, но Долгорукими подготовлена бумага, якобы завещание Петра II в пользу невесты. Подпись, вероятно, подложная: царь не мог писать. Утром её предъявят на заседании Верховного Совета и Сената. Поэтому вы должны немедленно собираться, предстать перед вельможами, предъявить свои права.
- Не-е-е-ет!..
Жано занервничал:
- Ваше высочество, бесценна каждая минута! Шубин, а вот ваше место сейчас не здесь, а в казарме. Отправляйтесь к своим товарищам, агитируйте выступать в Кремль!
- Пе-е-етя! Он страда-а-ал? – продолжала рыдать цесаревна.
- Клянусь, нет, - Лесток прижал её руку к своему сердцу, - для него всё было кончено! После слов «хочу ехать к сестре» голова его величества снова упала, глаза закатились, страшная маска лица приобрела спокойное выражение, все члены вытянулись. Вставайте скорей! Вас ждёт престол, государыня цесаревна!
- Не надо мне престола! О, Боже мой, о, милый мой, маленький мальчик, Петрушенька! – зашлась она. – Никуда я не поеду, Лесток, я жить хочу! Ведь я такая молодая и, наконец, узнала любовь. Около трона – смерть, смерть ходит! – она задрожала и забилась в угол кровати. – Убирайся!.. Пошёл вон!.. Вон!.. – и замахала руками, предупреждая попытку доктора опять открыть рот.
- Заткнись! – грубо сказал Лестоку Шубин. – А не то прибью! Катись!
Жано уставился на них безумными глазами:
- С ума сошли, - выдавил он. Француз, он был далёк мыслями от слёз и смерти. – Однажды вы, ваше высочество, были близки к трону, а теперь ещё ближе. Где ваше честолюбие? И ваше, Алексей? Теперь слезами горю не поможешь, действуйте! Отправляйтесь в Кремль, и вы – самодержавная императрица, у вас все права, согласно материнскому «Тестаменту»! А вы, разве вы не любимец, гвардии, Шубин? В десять часов утра в Кремле состоится заседание! Шубин, быстрей, скачите, поднимайте ваших товарищей, кричите имя Елизаветы, потому что существует опасность выбора другой кандидатуры. Князь Дмитрий Михайлович Голицын тоже не спит. Его слова, обращённые к вельможам, были: «Мы восприняли много пороков от иноземцев, угасло прямое и законное потомство Петра Великого, и мужская линия дома Романовых пресеклась. Есть дочь от брака Петра с Екатериной, но о ней говорить нечего, она байстрючка». Голицын отверг вас и вашего другого племянника, иностранца.
Дзинь! – в голову Лестока едва не угодила бутылка, брошенная Лизетой, и за ней – вторая, ещё раз – дзи-и-инь!
- Голицыны, Долгорукие! – закричала она. – Алчные драконы и крокодилы, готовые сожрать нас живьём, а ты, не тем местом думаешь, французик! Ты не понимаешь, что ли, что они упекут меня в монашки, а потом когда-нибудь напишут: «Петрова дщерь, блудная сиротка, явилась получать корону, и была с позором выведена». Жано, убирайся! Поезжай туда, как сторонний наблюдатель и проследи за действом, а я облачусь в траур по Петруше. Я уеду в деревню, и буду жить там, в тиши и неге.
- Вы убиваете верного слугу! – вспылил Жано. – Вы уже преклоняли колена перед Долгорукой, а теперь будете целовать руку Евдокии, Екатерины Ивановны, Прасковьи, или Анны? Время убегает! Пока наследница здесь ревёт белугой, во дворце происходят перемены. Что скажете на это вы, Шубин? Вы не хотите стать фаворитом императрицы? Я сражён! Я чувствую себя обманутым! Дура, девчонка, возобладала в душе дочери Петра над героической девой! Вы оба не желаете понять, что впереди у вас несвобода. Ваше высочество начнут притеснять и выселят за границу, либо предложат монастырь со временем. Вас могут убить! Кинжал, яды!.. Вчера вы в одиночестве во дворце находились среди убийц! Послушайте, Шубин! Вступайте в борьбу! У вас много близких друзей?!
Шубин, расставив ноги, стоял хмурый.
- Друзей? – задумчиво спросил он. – Да-а, приятелей у меня много, но среди них – ни одного командира. Кто я? В 24 году был зачислен в полк рядовым первой роты и вскоре переведён в гренадерскую. В 25 -ом, по смерти великого императора я, под командой генерала – аншефа Бутурлина, стоял у Зимнего, когда возводили на престол Екатерину. Через год пожалован в капралы, ещё через два года - в сержанты и теперь отставлен по просьбе её высочества Елизаветы. При её высокой особе обещали меня возвысить в ранг прапорщицкий. Вот все мои заслуги. Кого я за собой поведу? Рядовых гвардейцев? Да в западню? Иди ты, Лесток, к чёрту! Придёт и наше время. Мы подождём, а потом свистнем!
Лесток взвыл:
- Шубин, Шубин, куда вы замахиваетесь? Мы? Это кто? Гвардии рядовые? Иисусе! Это сейчас вы можете поддержать наследницу престола, а потом время будет упущено. Я вам клянусь, что уже сегодня поздновато для свиста!
- Не хлопочи! – Шубин навис над маленьким полноватым Лестоком. Здравый смысл в это время изменил ему, место храбрости заняла ревность. Алексей всё ещё робел перед величием Петровой дщери. Чёрт побери! Она забудет его в короне и порфире! Вчерашний хмель ещё не выветрился и слепил очи.
Сержант близко подступил к доктору и ухватил его за шкирку, толкнул дверь и выставил за порог. И виновато улыбнулся цесаревне:
- Вот ведь французская зараза!
В ответ она закрыла лицо руками и несколько минут так сидела, не шелохнувшись.
- Мы уезжаем, - прошептала, наконец, она, - ведь похороны состояться ещё не скоро. Лучше уехать! Сегодня же! Алёша, пойди и распорядись.
Оставшись одна, Елизавета добрела до кресла и зарыдала. Одна! Родители умерли, и сёстры тоже, и племянники. Во всем мире остался один родной человек - маленький голштинец. Она несколько раз через рыдание повторила:
- Ах, ненавижу двор! Петруша-а!..
Так она встретила морозное утро, которого Петр уже не увидит. В небесах, должно быть, витает его бледный призрак, и он спешит соединиться там с любимой сестрой Наташей.
Словно какая-то неземная сила подняла девушку, и толкнула к окну. Внезапно на улице поднялся сильный ветер, и мороз затянул голубоватые стёкла седым узором. Перед глазами возник снежный лес – как последнее напоминание о Петруше.
На ватных, непослушных ногах Елизавета отошла от окна и села. Чу? В доме тихо, никто не решался потревожить хозяйку. Она сама позвала Чулкова и спросила, где Егор? Секретарь явился – с утра он уже был под мухой.
- Егор, я уезжаю! Поручаю тебе составить поздравление на имя новой императрицы. Напишешь и отошлёшь? Имя? Сам узнаешь! Во имя неба, у меня начинается мигрень! Лесток тебе всё расскажет!..
Вдруг она растянула непривычно губы и застонала:
- Ой, меня мутит, ой, Дуня! Дуня, беги сюда скорее! – Её вырвало.
Первой мыслью было, что заразилась, но потом, облегчив желудок, поняла: нет! И Жано, словно назло, не было дома, его так и не дождались, и никто не знал, куда он девался. Всё от нервов, решила цесаревна.
После обеда она с Шубиным и Маврушкой уехала в Александрову слободу.
Законная наследница сама отмежевалась от борьбы за корону и ушла в тень.
Елизавета Петровна не приняла участия в ярком и неожиданном событии начала 1730 года - «затейке верховников». Всё свершилось без неё, и на престол выбрали её кузину Анну Иоанновну герцогиню Курляндскую. Её придворные и слуги задержались в Москве по разным причинам, одни – движимые политической страстью, другие – обременённые ворохом дел. Кроме самой Елизаветы, всем было понятно, что она не вырвалась из политического пекла – всё ещё впереди.
Конец первой книги. Автор сердечно благодарит всех, кто заходил на его страницу. Продолжение следует.