Дворник Гордей Иванович Бесприютный ждал именитых гостей. Вчера его работник Сенька Глаз принес анонимную депешу, в которой сообщалось, что Их Превосходительство, Генерал-Губернатор изволит самолично провести ревизию постоялых дворов, расположенных на N–ском тракте близ места проведения ежегодной ярмарки. В связи с этим ожидается его прибытие в заезжий двор Бесприютного, к вечеру среды. Гордею Ивановичу настоятельно рекомендуют подготовиться к визиту губернатора, очистить свое заведение от постояльцев.
Хозяин постоялого двора, получив бумагу, поданную со слов Сеньки, неизвестным в темном сюртуке и нахлобученным на самые глаза картузе, заволновался.
«Это когда ж такое было? – рассуждал он, тщательно осматривая надворные постройки, - сам генерал-губернатор. Похоже, дела в нашей губернии пошли на лад, раз до моей ночлежки руки дошли. И как Их Превосходительство принимать изволите? У нас отродясь кроме щей да каши других разносолов не готовили. Беда…»
Супруга Гордея Ивановича, Пелагея Кузьминична металась по дому с тряпкой в руке, подгоняя свою сестрицу, молодую девушку Машу, жившую в их доме «из милости» и выполнявшую всю черную работу.
- Что ты мечешься, как лисица подстреленная, - Бесприютный придирчиво осматривал прокопченные углы и махровую кисею серой паутины, единственное украшение «обеденной залы», - от тебя только пыль по углам разносится. Пусть Машка метет, да поусердней, а ты пошли Сеньку за девицами Федотовны. Шутка ли, за день надо до блеска довести. Передай, мол, без работы останутся, коли прикроют наш заезжий двор. Куда их приглашать будут для услады господ?
- Проку-то от них? Они из бабьей работы только одну хорошо выучили, - проворчала в ответ Пелагея Кузьминична.
- А ты пошли. Надо углы забелить, да окошки отмыть. Поди лет пять не мыли, ничего не разглядеть. Где я тебе работниц сыщу, а Дунька и Грунька нам обязаны.
Девицы Дунька и Грунька жили в двух верстах от постоялого двора на хуторе старухи Федотовны и промышляли услугами известного свойства подгулявшим приказчикам и мелким купчишкам, пропивающим барыши, полученные на ярмарке.
- И вот еще что. В людской стол отскоблить надо, да скатеркой какой прикрыть.
- Где я тебе скатерку лишнюю найду? Чай у тебя и на шаль не выпросишь.
- Так шалью и прикрой. Вон у Машки из сундука с приданым возьми. Не куксись, - обратился он к свояченице, - не забывай, из милости живешь, хлеб наш ешь.
Девушка покорно качнула головой, не отрываясь от работы.
- А как с кухней быть? Акулинка только простые блюда готовит, а им, поди, барский стол подавай.
- Да вот думаю к Ермолаю Трофимовичу съездить, повара его попросить, а заодно и провиантом разживиться.
Ермолай Трофимович Кривошеин, купец средней руки и старинный приятель Бесприютного часто гостил в заведении. Для него даже отведена особая комната, которая, впрочем, в его отсутствие сдавалась «гостям почище». Он по нескольку дней прятался в этой «юдоли» от многочисленного семейства да хлопот купеческих. После его отъезда Пелагея Кузьминична тщательно проветривала комнату и даже окуривала какими-то травами, что приносили старушки-богомолки, останавливающиеся на пути к монастырю.
- А что, Краснов еще не проснулся?
- Куда там. Всю наливку мою выпил. Платить не платит, а выгнать не моги.
- Придется выгнать. Ишь ты, приказчик, а гонору как у помещика.
- Так он за Машкой приударил, хочет свататься, - дворничиха с укором посмотрела на сестру, - говорила я ей, не пара он. Чай не босота какая, с такими людьми дружбу водим. Ну и что, что бесприданница, с ее-то красотой.
- Что я его, приваживаю что ли, - огрызнулась девица, - он и мне не по нраву. А что Гордей Иванович его привечает, так это знамо за что. Кто сюда с ярмарки купчиков заезжих везет?
- Ну-ну, поговори у меня. Ты лучше бы за домом глядела, развели тут – целые холсты паутинные. Пойду, разбужу. Сказано, чтобы постояльцев не было, - Бесприютный отправился к двери, за которой располагалась лестница, ведущая на второй этаж.
К обеду среды все было готово. Приглашенные девицы выбелили комнаты, снесли в чулан старые тюфяки, сменили постель, отмыли окна. На кухне священнодействовал привезенный от Кривошеина повар. Кухарка Акулинка лишь вздыхала, наблюдая за расходом продуктов. Краснова погрузили в телегу и отправили восвояси. Сенька с утра отбивался от приезжих.
- Не велено, - разворачивал он экипажи, - высоких гостей ждем-с.
«Ждем-с» он растягивал с таким удовольствием, с такой значимостью, что финальное «с» еще долго свистело в ушах приезжих. Кто-то, плюнув, разворачивал лошадей, а некоторые стучали в ворота до тех пор, пока Гордей Иванович самолично не заверял их, что решение не переменит и во двор не пустит.
«Какие барыши теряем, как обидно. И что за блажь такая пришла в голову губернатору?» - ворчал он.
Разодетый в самый лучший сюртук расхаживал он по двору, ожидая непрошеных гостей. «Быстрей бы уж. А то ведь поприедут затемно, надо будет и ночлег готовить». Но гостей все не было.
Уже смеркалось, когда за воротами послышался шум. Бесприютный бросился к воротам, когда услышал крик Сеньки:
- Сказано вам, королобые, не пустим. Не велено. Почище вас господам отказано.
- Пусти, мил человек. Куда нам на ночь глядя с медведем, - слышалось из-за забора.
- С каким еще медведем? – удивился Гордей Иванович.
- Так с ярмарки припозднились. Вожаки медведя то, два мужика да мальчишки вертлявые. И еще кто-то, не разберу, коробейник что ли?
- Гони их.
- Так не уходят.
- Не уйдем мы, хозяин, куда с кормильцем нашим подашься? Да и устал Михайлушко. Пусти, хоть в сарай какой.
- Да не могу я вас пустить. Ко мне важные гости должны подъехать. Идите прочь.
- А не пойдем, - подал голос тот, кого Сенька назвал коробейником. Мужик достал из котомки бубен и заиграл, - будем под воротами твоими всю ночь костры жечь, да песни орать.
- Вот беда. А ведь и правда как не уйдут. Приедет губернатор, а тут балаган такой. Да еще и с медведем.
А за воротами разворачивалось представление. Мужики раззадоривали старого медведя, заставляя его то кланяться, то плясать под бубен. Мальчишка нацепил тулуп мехом вверх и поскакал по кругу, изображая козу.
- Куда деваться, придется пустить в старую баню, - Бесприютный тяжело вздохнул.
После строительства новой бани, старую ломать не стали, используя ее для ночлега «всякого людского сброда».
- Эй, вы, - крикнул дворник пришлым, - если я вас в бане размещу, да дверь запру, шуметь не будете?
- Да что ты, хозяин, ни звука не услышишь, будто и нет нас. Посуди сам, где нам с медведем ночлег искать?
- Ну, шут с вами, заходите. Только помните, слово дали. И свет понапрасну не жгите, не ровен час - пожар устроите. Там тюфяки на лавках, размещайтесь и чтобы до утра я про вас не вспоминал. Проводи, Сенька, да дверь запри. Медведя-то своего покрепче пристегните.
- Не извольте беспокоиться.
До самой ночи ходил Гордей Иванович по двору, все прислушивался, едут ли? И уж когда совсем собрался идти спать, слух уловил стук копыт.
«Ну, Господи, пронеси», - заметался хозяин по дому, давая последние указания испуганной жене.
А во дворе шум, крики. Метнулся, было, дворник к двери, а гости уж сами зашли. Гордей Иванович им кланялся, а сам примечал, что странная какая-то компания, никак на мужей государевых не похожая. Человек пятнадцать здоровенных мужиков с заросшими лицами. И одежка на них, самая крестьянская, хоть и сшита из сукна дорогого да из шелка.
- Встречаешь нас? Это хорошо. Мы тебе и власть и гости дорогие, - хохотнул здоровый бородач, - Никишка, запри двери, да осмотри двор, кабы еще кого не было.
- Ты кого же в дом привел, - крикнул Гордей Иванович Сеньке, которого лихие люди втолкнули в комнату.
- Кого? Али не видишь? Мое превосходительство, губернатора лесов темных, да дорог ночных, - подал голос атаман, - так и обращайся ко мне. Да кланяйся пониже, ишь пузо отрастил на барышах легких.
Никишка, вернувшийся со двора, доложил, что там пусто.
- Вот и хорошо, а теперь дом проверь. Кто в доме-то обитает? – бородач обратился к испуганному Бесприютному.
- Я с женой, Пелагеей Кузьминичной, сестрица ейная, - голос хозяина дрожал, - а больше и нет никого. В кухне повар да кухарка Акулинка, ну и Сенька.
- Хорошо. Федька, - крикнул главный разбойник самому молодому из банды, - иди на кухню, приведи повара и кухарку. А ты, Никишка, ступай за барышнями. А вы, хлопцы, обшарьте хорошенько весь дом. Не ровен час, еще кого хозяин припрятал.
Атаман по-хозяйски уселся на лавку.
- Ну что, Гордей Иванович, вот ты и дождался проверки. Будем тебя сегодня всю ночь на жадность проверять. Для начала напои-накорми моих молодцев. Да не вздумай бежать, помощь звать, мы уговаривать не привыкли, мигом головы лишишься, - вожак достал из-за пояса обрез.
В комнату ввели Пелагею Кузьминичну и плачущую Машу.
- Что здесь происходит? – хозяйка хоть и старалась говорить твердо, но голос предательски дрожал.
- Молчи, молчи, Пелагеюшка.
- Правильно тебе муж-то говорит. Бабе негоже рта раскрывать, когда не спрашивают. Кланяйтесь мне в ноги. Обе кланяйтесь – женщины неуверенно поклонились.
- А ты что стоишь, набитое пузо, - атаман ткнул стволом в живот дворника, - и ты кланяйся, да приговаривай: «рады вам, ваше превосходительство».
Гордей Иванович поклонился и что-то пробурчал.
- Не слышу, громче!
- Ваше пре-во… , - остаток фразы утонул в громоподобном хохоте. Вся компания, рассевшаяся по лавкам, с интересом наблюдала за испуганными хозяевами.
- Что вы, в самом деле? – вдруг крикнула Маша, - перед кем вы спину гнете, разве не видите, кто перед вами?
- А ты, я смотрю, девка строптивая, а я строптивых люблю. Вот сделаем дело, обязательно тобой займусь, а пока давай-ка мечи на столы, что наготовили.
Раскрасневшаяся девушка выбежала из комнаты.
- Никишка, пойди, глянь, как бы девка беды не натворила. Пусть миски несет, гулять будем. А ты, хозяин, наливай по чарочке гостям долгожданным.
Другой час гуляли разбойники, Гордей Иванович лишь водку подносил. Повара, кухарку да Сеньку в чулане закрыли, а хозяев рядом оставили, прислуживать. Захмелели лиходеи, разговоры пошли откровенные о жертвах да барышах.
«Из-за леса-то было темнова
Из-за гор-то было высоких
Не бела заря занималася
Не красно солнце выкаталося», - затянул Никишка, но его не слушали.
Кто-то рассказывал о зарытых кладах, кто-то о неразменном рубле, будто бы способ знает, как его добыть. Якобы надо изловить черную кошку, спеленать ее будто дитя, да в баню снести.
«Баня! А ведь там спасение мое. Только вот как выбраться?» - озарило Гордея Ивановича.
- Как вам угощение мое, гости дорогие? – завел он беседу, обращаясь к атаману.
- Довольны, хозяин. Если и впредь столь же услужливым будешь, оставим тебя живым. А знаешь что? Разгадай-ка ты загадку: «деревянный пирог, а начинка-то мясная».
- Не ведаю, - опустил глаза дворник.
- Так вот, ослушаешься, враз три пирога таких в доме будут. Гроб то. Понял меня?
- Понял, как не понять. Я вот подумал, что сами-то вы, молодцы, сыты теперь, а кони ваши не кормлены стоят. Позволь сходить, овса им бросить.
- А и то правда. Да только веры тебе нет, вдруг бежать вздумаешь?
- Куда же мне бежать-то? Чай у вас женка моя останется. А не веришь, так хлопчика у ворот приставь, - Гордей Иванович смекнул, что баня старая совсем в другой стороне.
- Дело говоришь. Федул, иди-ка с хозяином нашим коней накорми, да у ворот посторожи.
Рыжий детина послушно вышел из-за стола. Во дворе было тихо. Гордей Иванович вместе с Федулом насыпали в кормушки овса. Рыжий отправился к воротам, а хозяин, прячась в тени дома, пробрался к старой бане. Отпер замок и потихоньку вошел внутрь.
- Люди добрые, выручайте. Разбойники в доме моем, - будил он уличных артистов.
- Что? Где? – крикнул спросонья молодой.
- Тише, тише, - зашептал Бесприютный. Один во дворе у ворот караулит, а в доме еще четырнадцать человек. Заперли нас, не пускают. Сидят, пируют, потом грабить будут. Боюсь, как бы до убийства дело не дошло. Обрезы у них да ножи.
- Плохо дело. А кто еще с тобой? - прошептал старый поводырь.
- Женка моя да девица, сестра ее. А в чулане повар с кухаркой да Сенька заперты.
- Надо выручать. Ты вот что, хозяин, иди, а мы позже будем.
Когда Гордей Иванович ушел, молодой, обещавший помочь, обратился к товарищам:
- Вы, друзья, силу мою ведаете, от вас я не скрываюсь. Знаю я словечки хитрые, что сильнее ружей. Да только и от вас отвага требуется, один я не справлюсь. На доброе дело идем, от разбойников спасать. Подходите по одному, каждого от беды заговорю, а потом и Михайлушку нашего, без него не обойдемся.
Мужики подходили к молодому, а он, наклонившись над ними, шептал: «Есть день-содень, во дню любимый час: зверь, птица радуется…»
А в доме, между тем, разбойники пытали хозяев, хотели дознаться, куда спрятаны деньги, заработанные на постое. Отрывали дверцы шкафов, били посуду, топорами рубили сундуки, вспарывали перины, ворошили белье. Женщины плакали, Гордей Иванович открыл им захоронку малую, а все деньги у него по разным местам разложены были. Атаман схватил хозяйку, разорвал на ней кофту. Пелагея истошно завизжала. Словно по сигналу, сразу несколько грязных рук опутали тонкий девичий стан Машеньки. Бросился, было, Гордей Иванович на подмогу, а ноги будто спутаны, так и рухнул на пол.
И в этот миг дверь распахнулась. На пороге стоял…медведь. Враз все стихло. Разбойники как завороженные смотрели на нового гостя, не в силах шевельнуться. Первым очнулся атаман, схватил обрез и выстрелил в непрошеного визитера. Но пуля, ударившись о мощную мохнатую грудь, вдруг отскочила и полетела обратно, прямо в сердце стрелявшего. Атаман упал замертво, а медведь зарычал утробно и бросился на разбойников. Что тут началось! Кто за ножи, кто за кистени хватается, а сталь песком в руках рассыпается. Медведь кому ногу, кому руку ломает, да и оставляет. Кинулись, было, обезумевшие лиходеи к дверям, а там их уж поводыри медвежьи поджидают с веревками. Всех и перевязали.
Исправник, привезенный Сенькой к утру, так и нашел их аккуратно спеленатых у стеночки. За столами пировали хозяева и их спасители, а медведь сторожил пленников. Завидев капитана-исправника, он встал во весь свой могучий рост и приветственно поднял лапу.
***
Дворник – хозяин постоялого двора (разговорное)
Вождение медведя – популярное развлечение в деревнях и на ярмарках, уличное представление с дрессированным медведем.
Сведения о «медвежьей потехе» встречаются в документах 17 века. И с тех же времен появляются указы, направленные на запрет подобных представлений, но незатейливые уличные комедии существуют до 20-х годов минувшего века.