В общем-то, как обычно...

Анна-Мария Ситникова
 

 1
                Бесполезное занудное попискивание маленького перепончатокрылого насекомого неожиданно прервалось хлюпающим хлопком. Всё ещё шевелящиеся в воздухе сухие тонкие лапки жертвы утонули во влажном розовом чреве Прорицателя. Над болотом зажглась первая звезда. Этого часа Прорицатель ждал долгие миллиарды лет, вернее сказать, всю сознательную жизнь, полную космически бездонных ледяных ночей и расплавляющихся от солнечной радиации дней; периодов буйного изобилия, когда живая плавающая и ползающая биомасса  пеной выплёскивалась из бурлящего морского бульона на повсеместно возникающие островки гранитной тверди, и абсолютного мора, когда от разлагающихся  ящероподобных туш распространялось зловоние, по плотности схожее с серым удушающим смогом, обернувшим планету в смертельный кокон после очередной удачной космической бомбардировки. Великий Дулидум помнил влажные джунгли, жадными щупальцами-лианами обвивавшие гигантские древесные колонны и жуткую белую мертвенность снежного покрова, пожирающего эту бушующую зелень. Помнил странных существ, с горящим в глазах безумным желанием тепла и еды, изредка рыскающих в округе. Эти дикие существа не задержали надолго внимание единственного Прорицателя планеты, лишь иногда поражая его своей живучестью и способностью преображать навеки данную действительность. Непрестанно копошащиеся и вездесущие проныры довольно быстро, по меркам Дулидума, перебрались из холодных пещер в высокие «термитники», взмыли на механических объектах в небо, добавляя к давно знакомым сочетаниям созвездий новые мигающие красные огоньки, взбаламутили солёные чаши, выев большую часть их бессловесных обитателей и вгрызлись в неподвластную даже зубам самых огромных ящеров земную твердь.  Медленно бьющееся сердце Прорицателя не раз замирало от дрожания искромсанной, исковерканной земной оболочки, чуткие уши с содроганием улавливали душераздирающий рёв загнанных в турбины горных рек, а дрожащие ноздри трепетали от убийственного нефтяного запаха вскрытых захоронений.
                И вот настал заветный час: над болотом зажглась первая звезда, потом вторая, синеватая гряда ночных облаков расступилась, и на спящую планету бледным диском уставилась вечная её спутница. Дулидум моргнул добавочным веком, а когда снова взглянул в небо, то не узнал прежнего пейзажа: кроваво-красная тарелка словно пробиралась сквозь длинные жгуты болотного тумана, раздирая их в клочья и сбрасывая вниз, но они вновь, извиваясь змеями, тянулись ввысь, сплетаясь в сплошную багровую массу; какая-то некстати проснувшаяся птица чёрным крестом наискосок прорезала звёздную подкладку неба; невдалеке зловеще заквакали лягушки. Прорицатель трижды обернулся вокруг своей оси, сбрасывая силовую защиту, взобрался на самую высокую кочку и, вытянув к зовущему диску бугристую тупоносую мордочку, издал низкий утробный звук. Невидимые рентгеновские волны, огибая чахлые кустики и низкорослые деревца, двинулись направленной лавиной в сторону северного полюса Земли, окутываясь в красные световые всполохи, захватывая широким лучом всё большую площадь суши и неба, приобретая вязкость, вкус и запах, чем-то схожий со зловонием чёрной, хлюпающей повсюду болотной жижи.
               Прорицание началось, избрав своим исполнителем Дулидума. Сотворённая из ничего, затерянная в бесчисленном скоплении созвездий Земля не желала превратиться в жалкую горстку элементов из-за чересчур резвых, сотворённых ею же человекообразных обитателей. А потому куцый хвостик Дулидума глубже увязал в моховом чреве старого болота, переливаясь всеми цветами радуги, преобразовывая послание из раскалённых недр взывающей о милости планеты. Электрические искорки Послания струились по изогнутому дугой позвоночнику Прорицателя, скапливались в пузыреподобном образовании под шеей, раздувая его почти до размеров бугристого бурого тела, а потом с шумом втягиваясь в глубь розовой глотки, чтобы спустя мгновение преобразиться в доступные для рядовых и обременённых властью обладателей разума зрительные образы, образы надвигающегося неминуемого будущего.

 2
              Окрашенный в так любимый военными защитный окрас «Уазик», деловито урча, пробирался по заросшей дороге через заповедное болото. Разлетающиеся комья мокрой грязи с вырванными из привычной колеи травяными жухлыми пучками с чавкающим причмокиванием стучали по стёклам и боковым дверцам, добавляя к так любимому военными окрасу больше достоверности. На заднем сиденье с порванной обшивкой, в обнимку с незаряженными ружьями и друг другом, подпрыгивая к жёсткому потолку, стучась об двери и передние сиденья, стойко спали двое довольных жизнью «городских». Их пропитанные алкоголем расслабленные туши, сбежавшие на выходные из плена квартир и жён, ехали покорять заповедное зажравшееся зверьё.
               Сзади, среди удочек, помятых вёдер, брезентовых мешков с одеялами и кучей ещё всякого ненужного хлама, неудобно всунув передние лапы во впихнутый кое-как закопчённый мангал, тряслась охотничья собака. Её длинные повислые уши то и дело взлетали над головой и тут же шлёпались обратно: вверх-вниз, мотались из стороны в сторону, в точности повторяя движения едущей по колдобинам «железяки». Её чёрный влажный нос гадливо дёргался, когда при очередном заносе к бедняге подкатывалась фляжка с отвинтившейся крышкой и из неё выплёскивалась вонючая жидкость, так славно усыпившая горе-охотников с гладко выбритыми щеками, качающихся на заднем сиденье.
               Любимый собакой хозяин сидел впереди, от его густой шевелюры и лохматой бороды пахло табаком и вяленой рыбой, несколько чешуек приклеились к засаленному воротнику клетчатой рубашки. Четвероногое сглотнуло голодную слюну, несколько секунд перед очередным толчком всматриваясь буравящим взглядом в затылок уважаемого человека. Тот тоже спал: из открытого рта доносились рокочущие хриплые звуки.
               Человек за рулём не представлял для представителя фауны никакого интереса: он относился к ревущему и воняющему железному агрегату и пах он также, противно, и ещё иногда пел, не менее противно, чем пах. Вот и сейчас эта вонючка извлекала из своей глотки «весёлые» ноты, и бедное животное от раздражения безуспешно пыталось закрыть передними лапами чувствительные к фальши повислые уши, но они то и дело взлетали над головой: вверх-вниз, а потом шлёпались обратно, в точности повторяя движения дурацкой коробки на колёсах.
                До заветной сторожки в заповедной сторонке оставалось пару километров. На светлеющем сером небе, разогнав синеватые тучи, проявилась луна,  мёртво уставившись бледным диском на движущиеся и замершие на месте земные объекты.
                Человек за рулём, взяв особенно пронзительное «ля», зажмурился от удовольствия, а когда открыл глаза, поперхнулся, начисто позабыв мучивший собаку мотив.
                - Что за ять? – удивлённо вглядывался в кошмарный пейзаж невольно попавший под раздачу зритель.
               Почуявшее неладное животное завыло, пожарной сигнализацией оглушая запертых в маленьком пространстве представителей человечества.
               Кроваво-красная небесная тарелка в переплетении зловещих жгутов болотного тумана окрасила в ту же палитру лица и морды бодрствующих, просыпающихся и спящих, удочки, вёдра, мешки и прочий хлам, продолжающий двигаться вперёд, но уже со значительно меньшей скоростью.
               - Белка, фу! – хриплым басом остановил панику бородач и поскрёб пятернёй спрятанный под бородой подбородок.
                «Фу!» сработало без осечки: машина дёрнулась и встала, завязнув в слишком глубокой колее.
                - Петрович, чё встал? – щуря красные, как у рака, глаза, спросил начальник собаки и, по-видимому, всей так весело начавшейся экспедиции.
                Петрович молча тыкал пальцем в ветровое стекло, сплошь усеянное пятнами засохшей и не очень грязи. Говорящий, пытаясь освободиться от остатков недавнего сна, послушно вперился взглядом в нереальное кино за не сильно чистым экраном: с правой стороны, оттуда, где по всем меркам знающего родное заповедное место находилось непролазное болото, появился багровый пучок света. С достаточной скоростью загадочный болотный луч расходящимся веером полз в их сторону, огибая обволакивающими движениями, словно безмолвная змея, трепещущие кустики и заморенные кривобокие деревца. Попавшие в поле действия этого вязкого, как кисель, света, растения вмиг преображались, теряя и так немногочисленный зелёный покров, жутко чернея голыми кривыми ветками-сучьями с полупрозрачными остовами-листьями на фоне марсианского пейзажа. Пролетевшая летучая мышь зверски оскалила мелкие заострённые зубы на голом черепе с желатиноподобными огромными ушами, раскинув тонкие костяшки пальцев на почти невидимых перепонках и издав при этом обычный фирменный писк, правда, при данном изображении приобрётший поистине вампирскую интонацию.
                Начальник втянул голову в плечи, потом протёр воспалённые от дикого света дикой луны глаза, глянул на застывшего Петровича.
                - Привидения, что ли? – хрипло выдавил он из-под бороды, заметив, как задрожал протянутый палец перепуганного водилы.
                Внутри кузова началась возня: осоловевшие горожане, наверное, «задним», не совсем ещё протрезвевшим умом, пытались оценить возникшую ситуацию.
                - Облав-ва? – запинаясь, спросил один.
                - Менты? – замедленно уточнил другой.
                Оба выдохнули перегаром и захлопали себя по бокам, нащупывая чёрт его знает в какой карман засунутые бумажники. Поиски шуршащих купюр, не увенчавшись успехом, прекратились, и друзья уткнулись себе под ноги, пристально вглядываясь в стеклянное содержимое деревянного ящика. Горлышек жидкой международной валюты было предостаточно, и  на красных лицах нарушителей расцвели кровавые жуткие улыбки.
                - Договоримся, Се-сергей Проко-кофьеви… - начальник! – заикаясь, сказал один.
                - Не боись, договоримся! – авторитетно заявил второй. - Как пить дать!
                Он заржал, открыв дверцу «Уазика» и вываливаясь с двумя бутылками в руках навстречу ползущему лучу.
                - Семён, я с тобой! – стукнул себя в грудь кулаком первый, выкарабкиваясь вслед за товарищем с идентичным продуктом, зажатым в левой и незаряженным ружьём за спиной.
                Оставленная без внимания Белка, почуяв запах тины и квакушек, рванула из надоевшей до чёртиков железной клети, оглушительно прогремев пустыми вёдрами и расшвыряв мешки с одеялами, раздирая задними ногами в пух и прах и без того порванную обшивку. Пробежав, упиваясь полной безнаказанностью, несколько метров, она аккуратно присела на пучок травы, виновато постукивая хвостом.
               - Белка, место! – заорал бородач, раздражённо спрыгивая с насиженного места в чавкающую колею и громко хлопая дверцей.
               Белка, хоть и ошалевшая от странного пейзажа, была всё-таки порядочной сукой, в прямом смысле этого слова, и при грозном окрике обожаемого хозяина послушно кинулась исполнять приказание, сшибив по пути шатко передвигающихся к невидимым представителям закона, надоевших за время поездки, воняющих содержимым фляжки пассажиров.
               Семён и Эдуард, через слово называя подрезавшую их собаку порядочной сукой, в переносном значении, уткнулись в вонючие кочки, потеряв остатки самоуважения, бутылки, ружьё и абсолютно невовремя найденные бумажники.
               Белка же, почти выполнив «место!», уже обречённо поставила переднюю лапку на холодное днище и напоследок просящее поглядела в налитые кровью и раздражением глазки обожаемого хозяина. Провожая взглядом плавно  планирующую с клетчатого воротника рыбью чешуйку,  собака послушно завиляла хвостом и не менее послушно поставила другую лапку, как вдруг в её поле зрения попала странная дичь – ночная птица, судя по крику и шороху перьев, и в то же время – полная чушь, напоминающая горсть костей для бульона, летящая в опасной близости от потомственной охотницы. Не сильно полагаясь на своё несовершенное зрение, Белка, частично позабыв про послушание, полностью положилась на своё несравненное обоняние. Она резко метнулась вправо, высоко подпрыгнула и через секунду положила возле колёс сломанную в трёх местах пернатую кучку.
               Резко громыхнула последняя дверца, выскочивший, словно пробка из бутылки, Петрович, тяжело топая резиновыми сапогами, сверкая голыми коленками и что-то нечленораздельно выкрикивая, позорно бежал в сторону спасительного жилья.
               Видавший в жизни и не такое, бывалый начальник пришедшей в плачевное состояние экспедиции удирать не спешил, хотя резвый прыжок собачьего скелета, поймавший на лету такой же скелет птицы и пара валяющихся в грязи человеческих, точно живых, судя по мату, но явно потерявших нормальный человеческий вид, копий экспонатов с урока анатомии, заставил его дважды дёрнуть себя за ухо.
                Вышедшая наполовину из зоны паранормального луча Белка опять стала нормальной грязной собакой, с птичьим пухом, торчащим из пасти и виляющим в свете ужасного светила цепочкой хвостовых позвонков.
                Единственный, способный трезво мыслить индивид протянул руку и погладил абсолютно неповреждённую спереди собаку по голове, медленно провёл по холке и осторожно дотронулся до обглоданного невиданной силой хвоста своими вмиг проявившимися, как на рентгеновском снимке, фалангами; снова вернул пока ещё нужную кисть к нормальному состоянию и вздохнул с явным облегчением ученика второго класса, нашедшего правильный ответ мудрёной задачки.
                - Мираж болотный, - успокоил он Белку, с подозрительным вожделением рассматривающую правую берцовую кость доброго хозяина. С морды собаки капнула голодная слюна.
                - Фу! – строго насупился он, отодвигаясь от адской напасти в тень кузова, и, на всякий случай вынув из кармана припасённую вяленую воблу, кинул лакомство домашней зверюге. Переступив через трупик несчастной птицы, Сергей Прокофьевич опытным взглядом следопыта окинул ночную округу, сверяя по компасу направление быстро ползущей светящейся болотной гадости. Бормоча что-то себе в бороду, он с головой окунулся в успевшее стать для его глаз «ржавым» нутро верного «уазика», извлёк на белый, вернее, красный свет жестяную коробку с патронами, связку динамитных шашек и выволок из-под сиденья дробовик, способный успокоить не одну дюжину медведей.
                Заикающийся мат с соседних кочек перешёл в мирное прерывистое похрапывание в унисон, яростное обсасывание плоской, как лист бумаги, воблы – в нетерпеливое поскуливание сделавшей стойку Белки. В надвинутой  на лоб егерской фуражке, сурово сдвинув брови и поводя из стороны в сторону трофейным биноклем, весь обвешенный боеприпасами, широко расставив ноги в болотных сапогах, у капота, в боевой готовности замер товарищ начальник.
                - Ищи! – раздался хриплый приказ, и верная собака, лавируя между не слабо пахнущими кочками и опустив чувствительный нос книзу, с рвением бросилась на юг. Сзади раздавались шаги «командора».

   3
               Краснеющая кромка ночного неба на горизонте, моргнув пару раз, как кадры рекламного ролика, то малиновым, то розовым, переключилась в режим оранжевого восхода. На часах, носимых скорее для солидности, чем для надобности, старшего скотника, местного дурочка Ивашки, стрелки под давно треснувшим стеклом дошли до пяти утра по-местному. Ивашка продрал глаза, постучал по солидному агрегату на руке, почесал затылок и зевнул, да так и замер с открытым ртом. Старший скотник, получивший это назначение недавно, видывал разные закаты и рассветы, но такого зверски оранжевого, чем-то очень похожего на рыжую наглую дворняжку Кузьку, теревшуюся у ног, не видал отродясь. Прямо по центру, аккурат между сараем с сеном и коровником на Ивашку ползла цветная полоса, подминая виднеющиеся в низине крыши деревенских домов с трубами. Из председательской, как и положено по рангу, змеилась самая яркая дымная змейка. Оранжевое нечто окутывало яблони, вмиг превращая обычные антоновки да малиновки в экзотические апельсины. Нарядный персиковый петух, полностью утонув в вязком рассвете, удивлённо поперхнулся, сменив перьевой покров на обтянутый прозрачной кожей суповой набор, сидящий на плетне. Хрипло кукарекая и взмахивая жалкими остатками крыльев, он соскочил на валяющуюся рядышком в «мандариновом желе» упитанную свинью. Та с диким визгом, раскидывая комья грязи, сильно напоминающей  детский пластилин из «Made in China», помчалась в сторону старшего над живностью, побрякивая лопатками и толстыми окороками на косточке, чихая ощеренным чёртовым рылом на тропически раскрашенные подорожники. Высунувшая из коровника морду Бурёнка, вспыхнув роскошной шкурой, тоже стала похожей на зооэкспонат. Обиженно мыча, она глядела на остолбеневшего Ивашку, поедая вместо свежей, пусть и не зелёной травы сухое, не совсем жёлтое сено. Равномерно движущиеся челюсти, казалось, издавали скрип, а, может, просто разыгралось и без того больное воображение  старшего скотника. Он, немо закричав, откинул кнут и во всю прыть бросился к председателевой хате. На повороте, едва разминувшись с медного колера свининой, Ивашка увидел свой собственный таз и где-то под ним яростно шлёпающие бледными галошами с тёмными нашлёпками навоза две костяные, свои собственные ноги.
               Выскочивший на порог разбуженный шумом председатель передового хозяйства при виде несущегося на него с горочки живого покойника начал икать, косо поглядывая на вчерашний недопитый бутыль с самогоном. «Чёрт-те знает что Маруся туды намешала. Дозуделась, зараза, а ещё женой называлась. До белой горячки допился… Скорее, не белой, а жутко-«Фантовой»…» - примерно такие мысли родились в голове главы передового хозяйства, но из горла вылетал один только «ик».
                Маруся тоже стала икать и креститься, хотя точно помнила, что вступала когда-то в ряды комсомольцев-атеистов, при виде мужа,  косящегося на самогонку круглым попугайным глазом из глубокой глазницы. «Обещала ж бабка Галя любимого супруга только пить отучить, а тут такое!» - примерно такие мысли родились в голове жены главы передового хозяйства, но из горла вылетал один только «ик», на октаву выше мужнина.
                Разбуженная воем Ивашки из спальни выглянула Нюша, дочь хозяина передового хозяйства, и, увидев мать, ругнулась матом, хотя точно помнила, что торжественно обещала этого не делать.
               Лишь спрыгнувшая с подоконника кошка Мурка совершенно не удивилась диву-дивному, а пронзительно потребовала молока, хоть оранжевого, хоть зелёного, хоть серо-буро-малинового. Не дождавшись завтрака, она нагло полезла в кувшин скрюченной лапкой, пачкая мех жирной абрикосовой пенкой.
                Первым пришёл в себя Ивашка, столкнувшись в лобовую с председателем. За ним - председатель, пообещавший разжаловать резвого бегуна в младшие скотники. Следом - жена председателя: стыдливо прикрывая грудную клетку и задом-задом ретируясь в кухню. Она на всякий случай  по ходу захватила злополучную бутыль и выплеснула содержимое в отливающее благородным червонным золотом помойное ведро. За мамой опомнилась дочка. Смекнув, что даже данная ситуация не сможет оправдать её ядрёный общаговский мат, Нюша оттащила зарвавшуюся кошку от кувшина и придала ей ногой правильное направление. И только одна кошка, обиженно поджав хвост, вскочила на освобождённый петухом плетень и принялась вылизывать помятую шкуру, греясь в лучах хоть оранжевого, хоть зелёного, хоть серо-буро-малинового, но вполне тёплого летнего солнышка. 

4
               В семь часов ноль минут ноль секунд на радаре появился транзитный самолёт. Усатый диспетчер сверил координаты, стандартно поприветствовал экипаж, подтвердив его местоположение, разрешил вход в зону, передав экипажу техническую информацию, никаким боком не касающуюся сидящих в креслах пассажиров, одна половина которых ещё посапывала, другая мирно принимала положенный завтрак.
               Янн Смит, с хрустом размяв пальцы и вытянув затёкшие ноги под откинутое сиденье спящего на белой накидке сидящего впереди - позор авиакомпании: даже отловленным животным в его стране предоставлялось больше пространства, начал разбирать пазловый завтрак - слава авиакомпании: названия на многих коробочках были знакомы, а названиям, прочитанным близорукими глазами, он доверял больше, чем своему заложенному от аллергии носу. Прослушав немного оглохшими от высоты ушами очередной прогноз погоды и сказанное с особым смакованием некурящего, издевающегося над курящими «no smoking», Смит собрал себе бутерброд из трёх белых пластмассин, аккуратно поместив его протёртой антисептической салфеткой вилкой в полость рта. Ровные зубы с ультрасовременными пломбами, ставшими такими после ненапрасных, но мучительных шести лет ношения брекетов, тщательно пережёвывали пятьдесят граммов продукта, судя по этикеткам содержащего белков, жиров и углеводов ровно на двести пятьдесят килокаллорий, необходимых для пытливого мозга молодого журналиста.
                Мимо его кресла, с застывшей на лице улыбкой, промчалась аппетитная стюардесса - ещё один плюс авиакомпании, за узкие проходы. Смит даже на секунду отвлёкся от пережёвывания и от прокручивания в голове предстоящего интервью с действующим представителем фирмы по спасению морских котиков от… Резвый пробег белокурой красавицы переключил пытливый ум молодого специалиста в режим боевой готовности, аллергический нос почуял сенсацию, но успевший получить только сто килокаллорий вместо обещанных пятиста желудок резко сжался, сопротивляясь назойливой мысли: «Крушение!». А чего ради бегать обученному персоналу из хвоста самолёта в рубку пилотов? Хотя, этих русских не поймёшь: вдруг командиру кофе захотелось, обжигающего? Покосившись в иллюминатор, Янн с облегчением вздохнул, не заметив клубящихся дымных колец из двигателя и пожирающих обшивку языков пламени. Всё то же: гряды освещённых солнцем облаков и белое полотно крыла, слегка отливающее желтизной, странной лимонной желтизной… Желудок ещё раз сжался, и Янн протёр кусочком фетра очки с глупой надеждой журналиста на мало-мальское происшествие и такой же глупой надеждой пассажира на счастливый полёт.
                Крыло по-прежнему было лимонно-грушевым и облака вокруг, а ещё недавно белая накидка на кресле уже не спящего  сидящего впереди, лицо соседа слева, передник очередной бегущей стюардессы. Смит с бешено колотящимся сердцем высунул голову в проход, машинально отметив удачный ракурс потенциального фотоснимка для первой полосы газеты: в канареечном вязком, пахнущем болотом свете на иностранного представителя уставились высунувшиеся в проход, как и он, женские, мужские, детские лица. Сквозь прозрачные очертания щёк, подбородков, волос призрачно белели черепа с постоянными, молочными, вставными зубами. Похожими на желток куриных яиц, вылезшими из орбит глазами живые привидения с ужасом взирали на Янна, и, судя по их выражению, выглядел он не лучше прочих.
               Из-за шторки, радостно улыбаясь во все тридцать два зуба, вышла стюардесса и как ни в чём не бывало затянула стандартное: «Леди энд джентльмены, соблюдайте спокойствие». Ободряющие слова никак не вязались с мертвецким видом члена экипажа, до конца выполняющего свой долг, и потому с последним «спокойствие» началась паника: подавившись овсяной кашей, заверещала вип-персона с первого ряда, заорал басом грудной младенец, испачкав изнутри подгузник чем-то похожим на тыквенным пюре, поминая чью-то мать, загудели представители мужской половины попавшего в фантастическую ситуацию рейса. Обезумевшие пассажиры вскакивали со своих мест, выдирая из багажных полочек ручную кладь, будто она могла чем-нибудь помочь. Пассажирская сущность Янна подскочила с места, разбросав маленькие коробочки с яблочным джемом и раздавив поднос, выхватила драгоценную сумку с фотоаппаратом, а расчётливая часть того же Янна начала лихорадочно запечатливать самолётную катавасию, и только совесть законопослушного гражданина, где-то глубоко-глубоко пыталась призвать к выполнению правил. Но какие могли в данной ситуации действовать правила, когда действительность отказывалась им подчиняться? Повинуясь давнему инстинкту бывалого туриста, Смит зафиксировал в цифровом формате собственную персону на фоне мечущихся акрихиновых чудищ и мысленно поместил снимок в фотоальбом в один ряд с «I'm on the background of the pyramids» и «I against the Great Wall of China»,озаглавив не менее исчерпывающе: «I'm on the background of Russian crash». 
               В кабине  тем временем второй пилот вливал в себя одуванчиковый кофе, и он тонкой струйкой стекал в янтарный желудок, вызывая обратные спазмы у командира экипажа, непрестанно орущего: «Май дей! Май дей! Что за хрень?» - напрочь забыв про этикет, не заботясь о лексике и фразеологии и о том, что сказанное законсервируется в случае чего в чёрном, пардон, жёлтом ящике. В углу, обнявшись, всхлипывали обе стюардессы, из их выпуклых, как у вскрытых кукол, глаз катились крупные фурациллиновые слёзы.
                За бортом, при минус сорока, сквозь призрачный фюзеляж переливались цыплячьего цвета облака и светило банановое солнце.
                Усатый диспетчер в контрольно-диспетчерском пункте, в мокрой от напряжения белоснежной рубашке и болтающимся ослабленном галстуке передавал данные экстренной посадки терпящей, неизвестно по каким причинам, бедствие летающей машине.
                Над аэродромом, словно след от низко пролетевшего реактивного лайнера, текла карамельная полоса. Обиженно гудящий майским жуком пассажирский самолёт на долю секунды промелькнул за стёклами, отвлекая от монитора уже совершенно мокрого диспетчера. В полупрозрачном чреве машины рядами сидели скелетики, несколько бегали по проходам, двое сидели впереди с вытянутыми руками и один – в скрюченном состоянии в отсеке туалета.
                - Что за чертовщина? – вырвалось у руководителя полётов, провожающего взглядом идущую на посадку чудную машину с записанными переговорами в жёлтом, пардон, уже ставшим чёрным ящике.


 5
                Боцман Нехай сквозь редкие зубы сплюнул в набежавшую волну.
                - Налегай! – заорал он своей разношёрстной компании  и сам схватился за жёсткий просоленный канат рыболовной сети.
                Коренастый матрос со стажем Миха, худой, как шпала, рулевой Сенька, толстопузый Фёдор, по прозвищу Толстолобик, по совместительству кок, и юнга Василёк, дружно уцепившись за второй канат, потянули, затянув «Дубинушку», ячеистое полотно. Вода у борта забурлила от множества бьющих хвостами по головам и головами по  хвостам сельдей.
                - Вира! - кричал с мостика капитан судна и подтягивал полный невод  к центру палубы полуавтоматическим краном.
                Спустя полчаса, пропитанные солёным потом и не менее солёными морскими брызгами члены частного предприятия «Буревестник», они же по совместительству и члены команды, весело покуривая, прикидывали: в какую сумму превратится сегодняшний неплохой улов. Юнга Василёк, по рангу самый младший, поднял крепкую рыбину и кинул ошивающемуся по палубе коту, счастливому талисману «Буревестника».
                - На, жри! – ласково пробасил он и тут же сорвался на дискант. Кот потянул, затянув мурлыканье, законную добычу в укромное место. Боцман Нехай сквозь редкие зубы снова сплюнул в набежавшую волну и что-то нечленораздельно вскрикнул. Вся команда, подчиняясь не вполне внятному, но приказу, перевесилась за борт. Судно покачнулось, и в удивлённые лица бригады плюхнуло ярко-зелёной пеной.
                - Водоросли, - пренебрежительно произнёс Толстолобик, утирая нос.
               - Не скажи, - возразил Сенька, внимательно осматривая борт кормильца: старая облупившаяся обшивка украшалась ядовито изумрудной плёнкой, которая быстро доползла до кормы и, ни сколько не тормозя, разлилась по надраенным доскам, улову, окунув с головой вольных и невольных участников представления. Видавшие многое моряки, не моргая, прощались с добытой таким трудом рыбной горой, превратившейся в одночасье в кучу дёргающихся рыбьих остовов, обтянутых скользкой, вонючей, цвета тины чешуёй. Да, бог с ним, с уловом – остаться бы самим живыми и здоровыми. Кок Фёдор, перестав утирать нос, уставился на полупрозрачного рулевого выпученными глазами, что в сочетании с внушительным, огуречного оттенка животом делало его похожим на громадную лягушку.
                - Ёк-якорёк!
                Рулевой Сенька, сильно смахивающий на богомола в боевой стойке, в свою очередь, с не меньшим интересом разглядывал кока, добавив с утвердительной интонацией:
                - Не скажи!
                Юнга Василёк от ужаса прикрыл глаза руками, но между костей пальцев продолжал видеть матроса со стажем Миху, хлопающего себя по бокам цвета майской петрушки в поисках невидимых зажигалки и трубки. Обнаружив трубку, Миха изрёк:
                - Баба на корабле – к несчастью!
                - Какая баба? У нас даже животное мужского полу! – удивился Нехай.
                - А эта? – Миха угрюмо ткнул нераскуренной трубкой в прикреплённый к иллюминатору глянцевый календарик с зеленоволосой красавицей в купальнике.
                Секунды три команда осуждающе сверлила взглядами виновницу чертовщины.
                С капитанского мостика грузно спускался капитан, по совместительству управляющий частного предприятия «Буревестник». Он, словно в море, погружался с каждой пройденной ступенью в колдовское светящееся варево, становясь сначала по колено, потом по пояс, по шею товарищем по несчастью.
                Попахивало болотом и разрешением ситуации. Даже перепуганный Василёк вытянул по швам похожие на стручковую фасоль руки.
               Капитан задумчиво напподал тухлую селёдочную тушку, оценивая финансовые потери, сморщил нос и, коротко отчеканив: «Очистить палубу!», чинно удалился наверх, с каждой пройденной ступенью обретая сначала по колено, потом по пояс, по шею прежний солидный вид.
               Привыкшая подчиняться приказам, а не размышлять о чём не следует, прилежная, хотя и необычно выглядевшая команда принялась за дело, сгребая лопатами и вёдрами трепещущую от такого удачного поворота событий рыбью массу. Когда последний килограмм живого подпорченного товара скрылся в травяной пучине, а Василёк начисто отдраил доски верёвочной шваброй и окатил ведром «Тархуна», Мишка наконец раскурил трубку и, сев на ящик, выдохнул:
                - М-да.
                - Не скажи, - согласился Сенька, сдаётся, он и не знал других слов.
                В хлорофилловом небе парили салатовые чайки.  Пустопорожний «Буревестник» качался на щавелевых волнах. Крутолобые дельфины бутылочного окраса с любопытством изучали формы аппетитной зеленоволосой красавицы и, кажется, не считали её компанию бедствием. В городскую гавань летела морзянка: «Куды смотрите тчк Опять танкер навернулся вопр Терпим убытки вскл Терпим убытки вскл тчк тчк тчк».
               
               
6
               Машинист электровоза Егорушкин мечтал о славе, а что героического можно совершить в подземном однообразии будней?
               - Следущая станция - «Новая», - отбарабанил он синхронно с засевшим в печёнках объявлением и, добавив: «Ничего нового!», направил электровоз по знакомому маршруту.
                Голубой свет в конце тоннеля мгновенно пробудил в Егорушкине пропадающую без подвигов личность, а скользящее по левому краю жуткое полотно Босха с абсолютно живыми, бегающими по платформе скелетами, автоматически толкнуло руку на кнопку экстренного торможения.
                Стоявший в первом вагоне атлетически сложённый Деткин рухнул на разгадывавшего кроссворды - и это вместо зубрёжки учебника по математике – студента Терёхина. Блестящая серебристая авторучка, словно в мягкий футляр вошла в правую ноздрю Деткина.  Деткин взвыл, откидывая назад голову, и крепким накаченным затылком бодибилдера красиво вписался в скулу давно позабывшего физкультуру Жучкина.  Жучкин взвизгнул и махнул сторону обидчика сеткой с яблоками. А так как сила экстренного торможения придала безобидной сетке ускорение, равное пушечному ядру, то плохо закрепившийся Зюкин, летя к не очень чистому полу был радостно встречен этим зарядом в живот. Булькнув, Зюкин попытался ухватиться за дерматиновую дамскую сумочку хорошо закрепившейся за надёжную железную трубу гражданки Сёминой. Гражданка Сёмина никогда не выпускала из рук любимый ридикюль, в результате чего  она рухнула, держась за оторванный поручень на и так придавленного атлетом Деткиным студента Терёхина. Послышался хруст, мат, визг, а также стук падающих яблок. В довершении эпопеи в открытые двери вагона заструился вонючий голубой смог, и все ещё висящие и уже упавшие пассажиры синхронно стали проявляться беспорядочно разложенными горками человеческих костей…
               «Красный код!» - загудел зуммер на главном пульте МЧС. Хорошенькая девушка в форме прилежно занесла ученическим почерком время вызова в прошнурованный и опечатанный журнал: «Одиннадцать часов ноль минут», взмахнула накрашенными ресницами и слегка улыбнулась проходящему мимо пульта голубоглазому лейтенанту Кириллу, которого про себя давно окрестила Кэном. Звонили добропорядочные граждане с мобильных телефонов, предварительно запечатлев происходящее на видеокамеру. Что поделаешь, вполне современное хобби падких на жуткое видео. Каждый сообщал свою версию: пожар в тоннеле метро, затопление канализацией спального микрорайона в районе той же станции метро, взрыв природного газа чудовищной силы, в результате ремонта дороги там же, захват магазина террористами и даже – зависание НЛО! Ясно было одно: есть пострадавшие, а это – «Красный код!»
              Лихие пожарные вталкивались в спецмашины, и те с диким рёвом неслись к центру города, удачно объезжая уже возникшие маленькие недоразумения в виде впечатанных друг в друга легковушек и размахивающих руками несчастных участников ДТП. И так как, обычно, вести о случившемся быстрее доходят до обычных обывателей, чем до сотрудников, имеющих право разруливать  такие ситуации, то возле таких островков происшествий толпились случайные зеваки, ни под каким видом не соглашавшиеся стать настоящими свидетелями в суде. Ещё бы: срабатывало веками внушённое чувство остерегаться подобных мест, неровён час и самого повяжут, а уж грешков-то у каждого хватает. По мере приближения к эпицентру случайных свидетелей становилось больше, любопытство гнало их к месту происшествия, а тех, кто пострадал, несло обратно. В результате у входа в злополучное метро бурлила гудящая толпа, и версии такое обезумевшее стадо выдвигало одну почище другой…
               Рубиновые лампочки на пульте  военкомата подняли по учебной тревоге весь действующий, по большей части женский, но мужественный состав. Военным частям, находящимся в ведении городского военкомата из засекреченного подвального помещения, находящегося прямо под кабинетом военкома, зашифрованным кодом была передана депеша. И новобранцы, и «дембеля» плечом к плечу начищали автоматы, а скучающее выражение от бесполезности потраченного на маршировку времени сменилось на боевой дух воинов, готовых по первой команде вступить в настоящий бой за Родину…

7
               Кровавые маячки на пульте станции скорой помощи отправили для спасения раненых весь машинный парк, включая гужевую повозку для вывоза пищевых отходов. Срочно переданная МЧС информация о крупной катастрофе предписывала медикам привести себя и оборудование в готовность «номер один». По этому поводу была созвана «пятиминутка». Ситуация, возможно, действительно была «ахова», потому что так любимое всеми мероприятие действительно продлилось ровно пять минут.
                В то же время рядовые манипуляции никто не отменял.
                В родильном зале, в перерыве между учащающимися схватками, благочестивая мать двоих малолетних детей, ожидающая появления третьего, вспоминала нехорошими словами любимого мужа.
                Больной из палаты номер шесть на первом этаже, с пометкой на истории болезни: «острый бронхит», докуривал в мужском туалете добытую у соседа, с пометкой на истории болезни: «нижнедолевая пневмония», сигарету.
               Медсестра Варвара, а по-простонародному - Варенька, привычная к всевозможным стыдливым телодвижениям интеллигенции, равнодушно вставив обмазанный вазелином наконечник клизмы, сняла зажим с резиновой трубки, задумчиво поглядывая на часы.
               Неукоснительно исполняя требования санитарно-эпидемиологического режима, санитарка Петровна  отключила кварцевую лампу в процедурном кабинете и поползла, пристукивая шваброй, выполнять пункт номер три должностной инструкции в коридоре.
               Рентгенолог Аристарх Всезнающий, это фамилия такая, с сознанием собственной значимости, сложил очередной снимок с виртуозным описанием в картонную коробку и, задумчиво нахмурив лоб как истинный художник, замер перед следующим «произведением искусства».
               В приёмный покой на прогибающихся от солидного веса носилках поступила первая жертва с торчащей из носа авторучкой.
               И тут вестибюль заволокло голубым, режущим глаза светом…
               В родильном зале большой скелет родил маленький. Небесного цвета акушерка перерезала вьющуюся ручейком пуповину и, ощупав новорождённого, радостно сообщила: «У вас, мамаша, - мальчик!» Обстановка для счастливой матери в данный момент не имела никакого значения: маленький, причмокивающий ротиком скелетик урчал у её налитой незабудковым молоком груди.
                Больной из палаты номер шесть, глубоко втянув дым, взглянул в зеркало и закашлялся, бросив недокуренную сигарету на пол. На него глядел тёмно-голубой мертвец с забитыми густой смолой и мокротой лёгкими, выпускающий кольца удушающего дыма с запахом болотной равнины изо рта, ноздрей и оттопыренных призрачных ушей. С бешено стучащим сердцем, испуганный курильщик с остервенением затоптал дымящийся окурок, торжественно пообещав Минздраву: «больше – ни-ни!», пулей бросился по коридору на законной койко-место, по дороге опрокинув ведро с дезинфицирующим раствором и залив тапочки примерной санитарки Петровны.
                Петровна в сердцах схватилась за сердце, но, учуяв шлейф неположенного в стенах медучреждения табачного изделия, приняла боевую стойку. Пристукивая шваброй, словно древний рыцарь копьём, она направила свои намокшие тапочки в сторону мужского туалета. Шествую мимо процедурного кабинета, грозная санитарка замерла – из-под двери разливался нежный васильковый свет. «Вот те на! – вслух сказала Петровна. - Выключила же кварц, ей богу, выключила!» Рывком распахнув дверь, бдительная работница только и успела промолвить: «Батюшки святы!» и грохнулась в обморок. В процедурном кабинете разыгрывалась немая сцена: склонившийся в неудобной позе лечащий доктор Мухин, вернее, то, во что превратился молодой специалист, растерянно вертел перед собственным черепом с надвинутой набекрень призрачной шапочкой наполненный лекарством шприц. На кушетке, с напрочь оголённым до костей тазом, раскрыв челюсти и выпучив на доктора огромные, как лесные озёра, глазища, замер пациент. Диковинное сияние плавно окутало лежащую на продезинфицированном полу Петровну и потекло по коридору в ординаторскую, по пути заглядывая во все, незамедлительно начинающие визжать палаты.
                Медсестра Варвара, а по-простонародному - Варенька, наконец увидела весь производимый ею процесс не только снаружи, но и изнутри. А так как она привыкла всё-таки анатомию изучать, а не быть исследуемым объектом, то клизменный прибор остался висеть в одиночестве, а в мужском туалете о косяки стукнули в унисон две дверцы, тут не до точности соблюдения приличий! Вчерашний обед больного и сегодняшний завтрак Вареньки, а по-солидному - Варвары, благополучно эвакуировались посредством подаренной спонсорами чешской сантехники  в бездны отечественной канализации.
                Рентгенолога Аристарха Всезнающего, это фамилия такая, срочно вызвали в приёмный покой, который  явно не оправдывал данное название. На кушетках, носилках, креслах, скамейках, подоконниках лежали, сидели десятка три эвакуированных из зоны поражения пострадавших, погружённых в смесь из миазмов болота, хлорки и похожего на рентгеновское излучение света. Виртуозное прочтение снимков от Аристарха здесь не требовалось, ведь переломы рёбер, лучевых костей, пальцев стоп и челюстей были видны как на ладони, а потому вызванному доктору поручили рутинную работу: накладывать шины, гипсовые лонгеты и отпаивать особо нервничающих пациентов и более стойкий ко всему, но всё же женский персонал валерьянкой нежно-ультрамаринового цвета.

8
               - И чего им неймётся? – хорошо упитанный от неплохой службы охранник Дома Управительства поправил ремень, кобуру и, расстегнув верхнюю пуговицу на форменной куртке, достал из ящика стола плоский бутерброд и термос с чаем, продолжая зорко следить за гудящей за стёклами толпой с транспарантами.
               - Обед. Тринадцать ноль-ноль, - констатировал его напарник, тоже извлекая из недр стола пухлый «Хряк-дог» и «Пепси-клу» и, лихо забросив форменную фуражку на пульт, сел, задрав ноги в чёрных отечественных ботинках как знаменитый, но отнюдь не отечественный герой боевика…
                - Обед. Тринадцать ноль-ноль, - устало опустив плакат с надписью: «Долой свехновое оружие!» на газон, по которому нельзя ходить, а про сидеть ничего не написано, устало опустился небритый тридцатилетний Лёха, безработный по обстоятельствам и, в общем-то, по призванию. Мягкая трава приятно холодила вынутые из шлёпанцев пыльные ступни, а бесплатно раздаваемая гуманным Управительством газировка – пересохшее от выкриков горло. Лёха любил тусовки и полное отсутствие режима дня, но в обед верил свято.
                Вахту продолжали нести самые ретивые из партии «Против» малолетки, которым было неважно против чего выступать, лишь бы поорать и не ходить на нудные занятия.
                Под весёлые крики Лёха сжевал шоколадку, кстати, тоже выдаваемую всё тем же гуманным Управительством, что не мешало ему, то есть органу управления, одновременно снабжать такими же стандартными шоколадками и несознательные элементы, уже отбывающие  пятнадцатисуточное заключение за прошлую демонстрацию. Мягкая трава приятно щекотала давно не мытую шею и кожу головы под спутанными на затылке волосами, а по небу плыли белые барашки-облачка: «три, четыре… тринадцать…»; и не удивительно, что Лёха задремал, свято веря и в послеобеденный сон.
                Периферийная рок-группа «Битое стекло» приехала на центральную столичную площадь вовремя: во время сладкого послеобеденного сна Лёхи. Достаточно репетируя по подвалам, гаражам и съёмным квартирам, приобретя необычайную популярность у местного отдела полиции по части вышвыривания из съёмных квартир, гаражей и подвалов, группа перешла на новый этап раскрутки: выступления на площадях. Во-первых, репетиция без стука соседей сбоку и мата соседей сверху. Во-вторых, благодарная публика, обожающая что погромче. В-третьих, невольное попадание, да не в отделение полиции, а в новости столичного телевидения! В-четвёртых… Пора начинать!
                Бодро грянули барабанные тарелки, подняв с газона любителя бесплатных шоколадок. Воодушевлённые первыми аккордами бас-гитары малолетки заорали ещё яростнее и громче, растолкав остальных, уже подуставших сочувствующих крикунов.
                После третьего хита про драных кошек к месту сборища подрулила крутая ТВ-легковушка. Вылезший из неё оператор, с привязанной к камере шнуром микрофона репортёршей, начал прямую трансляцию, выхватывая крупным планом то взъерошенную шевелюру Лёхи, то кожаные жилетки горланящих «противников». Потом снова следовала тараторящая об истории традиции проводить музыкальные демонстрации сотрудница-блондинка, плакаты с лозунгами: «Долой сверхновое оружие!», «Мы за мир!», «Мир, труд, секс!», ой, последний прошёл в общей, промелькнувшей долю секунды панораме. Показав для контраста одинокого голубя на крыше, талантливый оператор умело возвращался к видавшим виды джинсам  и майкам не менее закалённых городской жизнью музыкантов и неприступному управительственному зданию, серой громадой невозмутимо взирающему на волнующееся людское море у своего основания.
                С импровизированной сцены повалил густой синий дым.
                - Вау-у-у! - радостно завопили пэтэушники, вместе с «Битым стеклом» вдыхая струи болотного «свежего» воздуха и погружаясь с плакатами в классно задуманное световое шоу…
                Добропорядочный Курочкин, обглодав куриное крылышко, переключил старенький телевизор на первый канал, дабы узнать последние новости о любимом городе. После сообщения о голубом неизвестном газе в метро, применённым к мирному населению второго по величине города мирной страны, перед Курочкиным предстал «синий беспредел» на главной площади столицы. «О кошмар, это же совсем рядом!»- промелькнула паническая мысль под лысеющим черепом.
               Ужасного вида репортёрша сообщала, тыча микрофоном в подтверждении своих, попахивающих безумием, слов, в ревущую виноградно-черносливовую кладбищенскую толпу. Стуча друг перед другом зубами «сатанинские» демонстранты призывали идти свергать управительственных чиновников, которые, несмотря на недовольство наиболее сознательных граждан, ухитрились-таки применить сверхновое оружие, да ещё в непосредственной от себя близости. Не иначе припасли надёжную защиту.
               Разъярённо размахивая грозового цвета флагами, под какофонические взвизгивания гитар, кое-как организованная колонна двинулась к стеклянным дверям лилового, как ученические чернила, величественного здания.
               Добропорядочный Курочкин, отложив мельхиоровую вилку, выдернул пластмассовую вилку из розетки и мелкими шажочками бросился в спальню, собирать чемодан к родному побережью Мёртвого моря…
               Оба охранника, задрав головы, прикидывали наиболее вероятный исход имеющейся в наличие ситуации: вперемешку с гитарами и барабанами, почти вмазанные в толстое стекло на них пялилось «Битое стекло», вторым рядом над ними – полицейские с резиновыми гуманными дубинками, над ними – крикуны со сломанными фанерными щитами, а сверху – помятый Лёха с репортёршей в обнимку. Пирамида из живых человеческих скелетов васильковой манной кашей бурлила, напирая на четырёхстворчатые двери, начинающие угрожающе потрескивать, покрываясь сеткой мелких трещин и глубоких разломов, из которых бодро просачивался окрашенный дымок. 
                Оба охранника,  быстро придя к общему профессиональному мнению, переглянулись. Чувство самосохранения победило чувство долга со счётом «десять-ноль», а потому бравые вояки, ускоряя солидный чеканящий шаг, бодро ретировались на центральную лестницу, плотно закрыв за собой бронированные двери и опустив для надёжности стальную решётку.
                Меднокупоросовый свет затёк в кабину лифта.
 

9
                - На повестке дня, - провозгласил секретарь заседания, гордо расправив плечи под чёрным смокингом, безукоризненная бабочка на белоснежной рубашке лишь слегка вздрогнула от выдохнутого воздуха чёткими краями крылышек, - принятие «Постановления о производстве сверхнового оружия в целях защиты населения от вторжения извне!»
                Говорящий закатил глаза к потолку, вспоминая следующий пункт обширной повестки сегодняшнего заседания, но сидящие в зале юристы, члены нижестоящих палат, аккредитованные репортёры, снующие в проходах официанты единодушно расценили сказанное «извне» не иначе как нападение пришельцев. В наступившей тишине несколько секунд взоры лучших представителей Земли были устремлены к потолку с роскошными многокилограммовыми люстрами, а на лицах отражалась отважная решительность поотрывать непрошеным космическим гостям все щупальца, жабры, хвосты и прочие наросты.
                Под величавые звуки гимна пришёл в движение тяжёлый бархатный занавес, плавно перетекая в боковые углубления залитой светом сцены. На фоне багровой драпировки с золотой окантовкой и вышитым по центру гербом возвышался дубовый стол. За ним, в соответствии с рангами восседали десятеро: лучшие из лучших, достойнейшие из достойных, после недавнего увольнения предыдущего состава, привлекательные из малопривлекательных, ну не конкурс красоты же – коминистры Ведомств.
               За отдельной трибуной возвышался Управлент: лучший из лучших, достойнейший из достойных… Он был стар, сед, мудр, любим народом, за небольшим исключением давящихся  на подступах к неприступному зданию, и добр, даже к уже сплющивающимся сейчас внизу. Приподнявшись над скамеечкой из морёного дуба с золочёными ножками, что являлась скромным подарком простых народных умельцев из далёкой глубинки вождю в знак любви и уважения, старец вызвал шквал аплодисментов и серию фотовспышек не менее трёх десятков телеканалов, центральных газет, солидных журналов и малотиражных журнальчиков.
                Фотографировать разрешалось всем: свобода всё же, выносить за пределы зала информацию – единицам. Иногда на выходе выдавались заранее заготовленные портреты главы в нужном ракурсе, со стальным блеском в глазах и подправленной компьютерной программой «Фотоласт» улыбкой. Пишущая братия несомненно не смела перечить давно заведённому порядку, но каждый раз тратила фотоплёнку и цифровые квадратики в надежде запечатлеть маленькие человеческие слабости давно изученного лица: смех, чихание или подёргивание века, чтобы хоть как-то отличаться от конкурентов.
                Овации смолкли и Управлент начал читать доклад о подготовительной работе, безупречно подготовленный простыми филологами столицы для вождя в знак любви и уважения. Голос, усиленный микрофонами, отражался от стен, обитых мягким шёлком, поднимался к высоченному потолку, заставляя мелодично позванивать хрустальные подвески, убаюкивал сидящих на задних рядах почётных гостей, держал в напряжении втиснутых в кресла с первого по пятые ряды мэров, председателей и просто начальников: именно такое количество различали подслеповатые глаза величайшего…
               Охранники из вестибюля, еле дыша после марш-броска на шестьдесят шестой этаж, повалились в совсем недружеские объятия предупреждённых о беспорядках внизу сильназовцев и тут же были препровождены на гауптвахту: подсобное помещение с мётлами и швабрами, зато тихое и спокойное и бесцветное, по крайней мере, пока.
               Отделение сильназовцев пришло в боевую готовность: скрыв под рвано-чёрными масками суровые лица, щёлкнув затворами, замерли, направив дула автоматов на ведущие на лестницы, к пассажирским и грузовым лифтам двери.
                Торжественное оглашение «Постановления о производстве сверхнового оружия…» началось.
               В зале стали просыпаться задние ряды, с облегчением поёрзывая задами в кожаных креслах, в ожидании «шведско-модернового стола», заявленного в повестке дня под вторым номером, в сопровождении симфонического оркестра.
               Из кабины лифта появился фиолетовый холодный огонь, заливая набитый вооружёнными до зубов вояками коридор, черничным киселём протёк в центральные двери и пополз, распространяя зловоние по проходам и рядам к лобному месту.
              Задние ряды окончательно проснулись и заёрзали ещё энергичнее, с головой погружаясь в загадочную дымку, но не смея даже пикнуть в столь официальной обстановке.
              Непрерывный окрашенный поток добрался до середины, превращая нарядно одетых людей в неприглядные костяные игрушки в баклажановой оболочке.
              Заметившие ужасное представление коминистры как-то подозрительно быстро стали пропадать за дубовой столешницей, пробираться на корточках к краю сцены и втискиваться между стеной и багровой с золотом портьерой.
               Нервно дёргающийся секретарь заседания с тоской загнанного кролика торопливо поднёс золотую авторучку на серебряном подносе, одним глазом кося на Управлента, другим – на колышущуюся массу у своих ног.
               Фиолетовое щупальце лизнуло начищенную лакированную туфлю, обнажив подогнутые от страха или неправильно подобранного размера плюсневые косточки, обхватило штанину, поползло выше.
                Едва дождавшись «Скрепляю вышезачитанное своей подписью», секретарь громыхнул серебряным подносом по трибуне, золотая авторучка по регламенту вкатилась в правую руку невозмутимого оратора.
                Укоризненно взглянув на растяпу ведущего, владыка вдумчиво изобразил на высококачественном поле бумаги большую загогулину.
                Заглавие Постановления вспыхнуло фиалковым светом. Управлент моргнул, и блик…

10
                …исчез. Зал снова приобрёл  привычный вид, словно кто-то невидимый щёлкнул выключателем. Из-под столешницы выглянул коминистр обороны и хлопнул в ладоши, как по сигналу радостно закричали почётные гости и простые официанты, так и не успевшие покинуть места с первого по пятый ряды мэры, председатели и просто начальники, юристы, члены нижестоящих палат, аккредитованные репортёры и сильназовцы. А бурные аплодисменты, продолжавшиеся, как напишут потом в газетах, не менее двадцати минут, закончились великолепным «шведско-модерновым столом» под музыку Вивальди, в современной обработке  знаменитого Вениамина Пузякина – Задолайского.

11
               Так и не попавшая внутрь бронебойного здания синяя толпа решила нанести как можно больший ущерб в виде напылённых на стены краской из баллончиков большущими буквами «Мы – против!!!» и мелко нацарапанных гвоздём «Долой Управительство!». Последняя запись была выполнена таким изменённым и кривобоким почерком, что ни одна графологическая экспертиза ни за что бы не смогла дать точный ответ об авторе. Эх, мельчают герои!
                Брямкнула порванная струна на гитаре и, будто повинуясь неведомому сигналу, до тошноты вонючая синька исчезла, оставив после пребывания на площади малопривлекательную помятую человеческую кучу-малу.
                Пришедшие в норму полицейские, вспомнив про честь и достоинство мундира, с двойным рвением принялись растаскивать и расфасовывать нарушителей по спецкоробочкам на колёсиках с решётками, и у Лёхи появился реальный план на ближайшую неделю: получать любимые шоколадки вкупе с пшённой баландой в тёплом местечке, что в простонародье ласково называют «каталажкой».
                Группа «Битое стекло» всё же попала на канал местного телевидения, правда, не в передаче про музыкальные направления, а в новостной выпуск про чрезвычайные ситуации в качестве пострадавших.
                Малолетние пэтэушники честно обещали возвратиться за ученические парты и доказать наконец теорию Пуанткорале, хотя, по теории вероятности, встретить их можно было через пару часов в соседнем сквере Радости, где , уже по заранее распространённым кодированным смс-сообщениям, планировалась очередная акция под девизом: «Против суперсинего света!»
                Добропорядочный Курочкин, услышав из последних новостей о прекращении беспорядков, успел-таки перепродать купленный билет соотечественнику за двойную цену, благоразумно решив, что историческая Родина дождётся блудного сына следующим летом, с новым билетом, купленным на проценты от сегодняшней удачной сделки.

12
               Хорошенькая девушка в форме на пункте МЧС прилежно положила прошнурованный и опечатанный журнал на край стола и обратила свой хорошенький взор на возвращающуюся с задания команду во главе с тайно обожаемым Кэном, которого почему-то все называли простым именем Кирилл…
               Красные лампочки на пульте  военкомата, оторвавшие от рутинных бумажных дел  по учебной тревоге весь действующий, по большей части женский, но мужественный состав, перешли в режим ожидания. Снова монотонно загудели компьютеры, зашуршали перекладываемые бумаги, запахло кофе, папиросами и разговорами о детсадах, помаде и погоде.    
                В  ближайшей военной части «салаги» стирали «дембелям» подворотнички на воротнички, стоя как в строю плечом к плечу над раковинами, и боевой дух воинов, проявившийся пару часов назад на их безусых лицах, потихоньку сменялся на скучающее выражение от бесполезности потраченного времени.
 
13
              К концу рабочего больничного дня дали воду и «отключили» голубое  тошнотворное освещение.
               Бросивший курить больной из палаты номер шесть выполз из-под подушки и переместил своё тщедушное тело в больничный дворик, где, теперь уже от радости, затянулся свежей сигареткой, изредка втягивая голову в плечи и озираясь, но с каждым вдохом становясь увереннее и смелее: привычка, мать её…его!
               Санитарка Петровна заменила косынку и халат, просушила тапочки и домыла коридор, но напрочь отказалась включать кварц, больно проклятущий свет напоминал минувшую катастрофу.
               Медсестра Варвара похудела на полтора килограмма, что явно пошло на пользу её талии, но не желудку, который, не удержавшись от подаренной благодарным пациентом коробки шоколадных конфет, радостно уркнул прямо в присутствии молодого симпатичного дежурного врача Мухина.
               И лишь Аристарху Всезнающему, помните, наверное, что это фамилия такая, вернувшаяся на круги своя больничная обстановка вернула хорошее настроение, и родной кабинет, и былое уважение коллег.
               По случаю отмены «Красного кода» срочно созвали «пятиминутку», а так как ситуация на данный момент подходила под гриф: «вовсе не ахова», то торжественное мероприятие растянулось на два часа, с вынесением устной благодарности санитаркам, вручением почётных грамот медсёстрам и начислением премий заведующим отделений и главному бухгалтеру за оперативно сделанные в непростых, близких к военным, в смысле действиям, а не людям в форме, условиях расчётам премиального фонда.
               Кстати, бедному бодибилдеру Деткину удалили из ноздри серебристую авторучку и вручили в качестве сувенира. Счастливый пострадавший предложил трофей его законному владельцу, но переломанный в нескольких местах студент Терёхин наотрез отказался от щедрого предложения, нервно порвав недоразгаданный кроссворд на мелкие кусочки.
 
14
                - Следующая станция - «Новая», - отбарабанил машинист Егорушкин синхронно с засевшим в печёнках объявлением и, добавив: «Ничего нового!», направил электровоз по знакомому маршруту.
 
15
                Команда «Буревестника» без аппетита жевала консервированную тушёнку, сидя по своим каютам.
                Несущий вахту капитан с надеждой вглядывался в приближенную биноклем линию горизонта: всё та же непроглядная зелень и полный штиль.
                За бортом, разъедаемая морской солью, покачивалась  ещё местами глянцевая календарная зеленоволосая «мисс Чего-то там».
                - Невезуха! – сплюнул боцман Нехай зелёной слюной в зелёное море и что-то нечленораздельное крикнул.
                Команда, побросав к радости кота вполне сносное мясо, высыпала на палубу и перевесилась за борт: вода прямо на глазах превращалась во вполне нормальную.
                - Ура! – завопили полосатые работяги, радуясь вернувшейся возможности вновь забросить невод, выловить, продать и хорошенько погулять в портовом баре, кроме, разумеется, кота и юнги Василька.
               Капитан не возражал, тем более, что в ответной радиограмме не было ни слова ни о каком перевёрнутом танкере, а по всем остальным без умолку болтали о цветной напасти, так некстати прокатившейся по родному материку.
               - Вира! - скомандовал капитан судна с мостика и подтянул полный невод  к центру палубы полуавтоматическим краном. На чистые доски обрушилась масса сельди, бьющей хвостами по головам и головами по хвостам. Выловили и календарь с размокшими женскими прелестями. Коренастый Миха поскользнулся на недоеденной в прошлый раз котом селёдке, принявшей свой обычный вид и запах, и сокрушённо вздохнул, вспомнив почём зря выброшенный первый улов.
                - Н-да, - сказал чрезмерно упитанный Фёдор, по прозвищу Толстолобик, рассматривая находку.
                - Не скажи, - подтвердил тщедушный рулевой Сенька, передавая обгрызенный трофей обратно юнге.
                А кот, сыто урча, вылизывал последнюю жестянку, равнодушно взирая на громадную гору хвостатого серебра.

16
                К аварийно посаженному самолёту спешно подруливали огненно-красные машины с лестницами и свёрнутыми толстыми улитками шлангами, белоснежные медицинские, с полным комплектом пронумерованных эмблемой «сто три» специалистов, два новёхоньких трапа, три полосатых автобуса с гармошкой и рекламами на боках и чёрный «Mercedes» с начальником аэропорта на переднем сиденье. Поскольку яро моргающих мигалок и предупредительного рёва было предостаточно, возникла небольшая пробка, что не совсем положительно сказалась на подорванной психике большинства потерпевших, наблюдавших картину собственного спасения через иллюминаторы.
                Чуть позже извлечённые из самолётного брюха счастливые пассажиры радостно целовали твёрдую землю, абсолютно серого бетонного цвета.
                Янн ограничился глубоким вдохом, успев напоследок зафиксировать тянущуюся по небу жёлтую полосу, для первой полосы «жёлтой» прессы, после чего его быстро препроводили в облепленный снаружи и изнутри рекламой автобус и вкупе с другими «жертвами» повезли в здание закрытого на время аэропорта.
                Иностранный журналист благополучно покинул до завязки забитую вынужденными заложниками, глазеющими на чудо природы, зону прилёта, предварительно  убедительно заверив дотошных медиков жизнерадостным «Okay!». Надёжно прижимая к груди ценный фотоаппарат с эксклюзивным содержимым, он помчался на вокзал и, через полчаса, блаженно вытянув длинные ноги на нижней полке - слава железнодорожной компании за жёсткий, но комфорт, с удовольствием наблюдал, как по узким проходам - ещё раз слава тем же, снуют  симпатичные проводницы, предлагая горячий сладкий чай.   
                К шестнадцати часам его сногсшибательный репортаж перестал быть сенсацией.
                На рабочий стол Янна Смита с подачи сухопарой руки главного редактора «РиПиСи» лёг очередной авиабилет. Загадав про себя: «No Russia!», он развернул документ, радостно хмыкнул, прикидывая в каком отечественном «Second Hand» раздобыть настоящую аляскинскую доху и на кормящие журналиста ноги сорок шестого размера оленьи унты…
               Техники-специалисты, вскрывшие чёрный ящик, пополнили свой словарный запас ещё одним  десятком  профессиональных выражений.               
                Усатому диспетчеру предоставили дополнительный отпуск на две недели, и он, не медля,  убыл для снятия стресса достраивать любимой тёще дачу: метод, прозванный в народе «вышибанием клина клином».

17
               Председатель передового, до этого времени, хозяйства основательно засел за телефон и почти полтора часа докладывал обстановку вышестоящему начальству.
               Начальство приехало, надев халаты и тыча указками в оранжевую живность, бродило вокруг поражённой деревни, потом удалилось на совещание со служебным обедом в соседнее село.
                Молоко от попавшей под раскраску Бурёнки передали в городскую ветстанцию. Радеющий во имя науки заведующий Редькин настоятельно потребовал также и образцы говядины, свинины и домашней птицы, но Маруся отстояла интересы ни в чём не повинной живности, заявив, что только через её труп, кстати, выглядевший  весьма устрашающе, заберут кормилицу на убой. Её поддержали и другие работницы фермы, сливая в домашние бидоны «заражённое» молоко и растаскивая продукцию по погребам, предварительно подписавшись в акте о ликвидации путём закапывания.
                По деревне бегали смеющиеся ребятишки, швыряясь комьями грязи, и лепили весёлых апельсиновых снеговиков.
                Когда к шестнадцати часам переполох прекратился, Нюша целовалась с соседским Миколой за сараем. Громкий окрик родителя призвал непослушную девчонку к порядку, и она, обжигаясь вновь зелёной кусачей крапивой, резво бросилась обратно в дом.               
                Ивашке вернули отобранное почём зря звание, чему он был несказанно рад, солидно постукивая по давно треснувшему часовому стеклу грязным пальцем и сообщая окружающим миг наступившей справедливости: «Чатыре часы попалудни!»

18

                Всё ещё пьяные Семён и Эдуард, что-то пробурчав насчёт кровососущих беспредельщиков, синхронно перевернулись на другой бок, получше взбивая болотные кочки под непутёвыми головами.
                Начальник, давно проводив мутно-багряный рассвет, пообедал с верной Белкой, возможно, на единственном сухом островке безбрежного болота, передохнул, счищая грязь с подошв. Отплёвываясь от комаров, в районе пятнадцати часов тридцати минут он вышел на финишную прямую.
                Малиновый луч сужающейся струйкой поднимался из низины. Подобраться к трясинному месту Прокофьевич из-за внушительных габаритов не мог, но и отступать после длительных поисков побеждённым не соответствовало натуре бывшего военного. Рассчитав траекторию и радиус действия шашки, он поджёг фитиль и, размахнувшись, забросил самодельный снаряд, аккурат как когда-то на боевых учениях на полигоне, в логово невидимого невиданного врага. Глухо ухнул взрыв. Луч исчез. Белка, слегка оглохнув от военных действий и частично потерявшая от удушающегося дыма нюх, на полусогнутых лапах кинулась исполнять хозяйское «Ищи!» и нашла.
                Возле ног двуногого, выпав из пасти четвероногого, топорщилось бездыханное тело шестиногого. Вздрызг перемазанная тиной Белка преданно посмотрела в глаза начальника и на всякий случай куснула принесённую дичь за заднюю лапку.
                - Фу! – брезгливо высказался бородач переусердствовавшей псине и, перевернув  носком сапога бугристую тушку, добавил, скорее всего, самому себе: - Лягушатина чернобыльская…
                Сплюнув в мерзкое, теперь уже буро-зелёное болото и размазав по лбу очередного любителя тёплой кровушки, Сергей Прокофьевич, кликнув презрительно кидающую задними ногами клочья ряски на поверженную добычу собаку, с чистой совестью безызвестного героя зашагал к надёжно втиснутому в грязь «Уазику»…

 19

                Кося открытым мёртвым третьим глазом на просторы бесконечной Вселенной, опеваемые жабьим траурным хором, подсыхали на солнышке останки Великого Прорицателя Дулидума. На вывалившимся розовом языке безнаказанно попискивало маленькое перепончатокрылое насекомое, потирая сухие тонкие лапки…
                Сотворённая из ничего, затерянная в бесчисленном скоплении созвездий Земля обречённо вздрагивала, ощущая всей своей гранитной корой показательную демонстрацию нового сверхнового оружия.         



Рисунок автора