Муль

               

У нас была своя дружная дворовая команда. Братья Носальские – у них папа был поляк, а мама - украинка. Юрка Сорокин – русский, иногда летом он уезжал отдыхать на Волгу,  под Куйбышев, к бабушке по отцу. Павло Дерановский – украинец, его отец успел прихватить конец войны, и вернулся с неё без ноги. И я – еврей со всех сторон. Дружили мы между собой, не задумываясь над разными жизненными превратностями. Свои игры, свои детские размолвки. Как обычно. С Пашкой я даже однажды подрался в присутствие его старшего брата, который не стал на его сторону, а был беспристрастным арбитром. Вот так и жили. Делились едой, у кого что было, потому что её всегда хронически не хватало. Калорий-то из нас много уходило, не в городе, поди, жили, и потому чем могли, помогали друг другу. К примеру, Пашкина мать обычно посылала его в дубраву собирать желуди для свиней, а насобирать нужно было целый мешок. Он один этот мешок весь день собирал бы, а так мы гурьбой наваливались, и за какой-то час дело было сделано, и мы могли после этого предаваться уже только своим интересам.
Как-то в очередной раз пошли мы купаться на речку. И там к нам присоединился Толька Муль. Он жил на соседней улице, я с ним в младших классах учился, пока его за неуспеваемость не оставили на второй год. Был он на пол головы выше меня, да и покрупнее. Ни с того, ни с сего он стал обзывать меня жидом. Что ни слово, то жид.
С этим оскорблением я вырос, как-то притерпелся к нему, но тут меня оскорбляли при моих друзьях, от которых я подобного никогда не слышал. И вот это прилюдное унижение почему-то так сильно задело меня, что я, не задумываясь о последствиях, с кулаками набросился на него.
Друзья мои, понимая мой проигрыш, потому что силы были явно неравными, поставили условие, принятое в нашем ребячьем сословии, драться до первой крови. И вот это извечное унижение, накопившееся в моём теле, наконец-то получило достойный выход. Я перед собой видел только его ненавистную физиономию. Мы начали кулаками молотить друг друга. Изловчившись, я изо всей силы врезал ему так, что у него из носа пошла кровь. Драка по идее должна была бы закончиться, но он только умыл свою морду в речке, и так как был посрамлён, то набросился на меня, и мы дальше продолжили колотить друг друга куда попало, пока он мне не разбил губу.
Тут нас уже разняли, напомнив, что уговор дороже денег, мы умылись, и всей гурьбой пошли домой. Он с разбитым носом, я с разбитой губой, но все понимали, что в этой драке победил я. После этого он меня больше никогда не оскорблял. Более того, когда мы выросли, а он к тому времени уже был выше меня на целую голову, да и заматерел основательно, но, видать, ту подростковую драку запомнил, потому что относился ко мне с явным уважением, и никогда не пытался расквитаться со мной за то побоище.