Написана по мотивам народной сказки
На косогоре, в тени небольшой березки, невесть как примостившейся на самом склоне, сидели Микитка Фомин, Ондрейка Шулга да Стешко Кривонос, троица, снискавшая дурную славу не только в своем поселке, но и во всей волости.
- А что, братцы, не учинить ли нам какую каверзу, - лениво протянул Микитка, поглядывая на товарищей.
- Да хорошо бы, - лицо Ондрейки оживилось. Он всегда был рад поддержать приятеля, большого мастера на всяческие проказы.
- Проходил я нынче мимо дома Митрия Рыжего. Так оттуда, верите ли, песни слышатся, - Микитка с прищуром посмотрел на Стешко. В верности Ондрейки он не сомневался, парень готов на любой поступок, а вот Стешко. Стешко хоть и тянулся к парням, но был осмотрителен.
- Чему же удивляться? Все знают, Николка только обузой семье был, - подал тихий голос Кривонос.
- Так и трех дней не прошло, как схоронили. А уж как плакали-то, на другом конце села слыхать было.
- Да ведь все плачут. Старая Анфиска тем и промышляет, по деревням соседним плакать ходит, поддержал Стешко Ондрейка. Он не любил, когда в их троице назревали скандалы.
- Все, да не все. Счет у меня есть к Митрию, - было видно, что Микитка не намерен отступать, - а вы, коли трусите, так и скажите. Я себе других товарищей найду, посмелее.
- Что ты? Что ты? Разве мы когда трусили? Мы завсегда вместе держались, - Шулга даже подскочил во весь свой немалый рост, встряхнул темными кудрями, подбоченился, - ну говори, не томи, что ты надумал.
- К Митрию счет? А может тебе Федотка, сын его, не угодил? – стегнул усмешкой Кривонос.
- Это что же ты, блоха, говоришь-то? На что намекаешь? – Фомин подскочил к приятелю, сжав кулаки. Но увидев все ту же усмешечку в глазах Стешко, отступил.
- Да прав ты, прав, не могу спустить победу Федотки на кулачках.
- Ой ли? А может ты ему Грунюшку простить не можешь?
- А может и Грунюшку, не твое дело. Разговоры ходят, что Рыжие к ней сватов снаряжают.
- Так и забудь. Знать такова любовь промеж вами была.
- Много ты понимаешь, мал еще. Конечно, Рыжие – не чета нам, они и в будни белыми булками лакомятся. Еще и Николку, опойцу, схоронили, теперь пуще прежнего достатком прирастут. Ну ничего, меня батя обещал к бурлакам забрать, то-то разживусь. Так вы со мной?
- Да не томи, говори, что делать-то надо, - не выдержал Ондрейка. Но Фомин молчал, поглядывая на Кривоноса.
- Чего уж там, говори, - пробурчал Стешко.
***
Ждал, ждал Микитка, когда стемнеет, да проворонил. Казалось бы, на минутку в избу зашел, а как вышел – темнота, даже овина, ютившегося в углу двора, не видать. Схватил он заготовленную лопату, да прямиком через огороды. Идет, от теней хоронится, да на беду, у околицы – старый Степан.
- Куда это ты, милок, с лопатой-то? Чай рыбалить?
- Рыбалить, рыбалить, дед, - Микитка прибавил шаг.
- А удочка-то где? – не отстает старик.
- А удочки приятели прихватят.
- То-то я смотрю… С огородом-то управились?
- Управились, дед Степан, управились.
- А батька что ж, все бурлачит?
- Бурлачит. Обещал и меня с собой забрать.
- Это как же? А кто ж с хозяйством-то управляться будет?
- Некогда мне, дед, побежал я. Меня товарищи дожидаются, - Микитка переложил лопату на плечо и припустился бежать.
У кладбищенской ограды потихоньку переговаривались Ондрейка и Стешко. Завидев Микитку, приятели заметно оживились.
- Мы уж думали, что пошутил ты.
- Куда там. Меня старый Степан продержал, не спится старику. Ну что, пошли?
- Может не надо? – голос Шулги заметно дрожал, - ты глянь, ночь-то какая, дьявольская, ни луны, ни звезд.
- Эх вы, трусы, - Фомин решительно направился к свежей могиле.
- Ничего мы не трусы, а только боязно как-то, - товарищи поспешили за ним.
Даже во тьме пасмурной ночи, холм, под которым схоронили Николку, выглядел зловеще-черным. Молодые люди топтались рядом с могилой, не осмеливаясь воткнуть лопаты. Первым не выдержал Микитка. Он с размаху опустил заступ в рыхлую землю. И в тот же миг из-за тучи выглянула луна, осветив мрачным светом кресты. Поднялся ветер. С соседней могилы подняло засохший букетик и бросило прямо в лицо Ондрейке. Шулга закричал.
- Уймись, окаянный, - прикрикнул на него Фомин, - бери лопату, копай. И ты, Стешко, нечего прохлаждаться.
Страх придал силы. «Интересно, а почему кладбищенская земля пахнет совсем иначе, - старался отвлечься Стешко от мыслей о кощунстве, - вот вроде та же глина, тот же песочек да чернозем, а дух другой, затхлый, страшный. И даже цветы тут пахнут как покойники». Лопата глухо стукнула – домовина.
- Ну что застыли? Или вы тут чаяли клад нарыть? Что испугались-то? – подбадривал Микитка. Но по тому, как дрожал его голос, чувствовалось, что и ему страшно. И будто борясь с собственными страхами, Фомин подцепил крышку гроба и выдернул гвозди. Пахнуло смертью.
- Что, приятель, заждался нас? Не хочешь погулять напоследок, посмотреть, с кем твоя женушка вдовство оплакивает?
- Что ты говоришь, как баба, право слово, - не выдержал Кривонос.
- Как баба? Да не успели Николку закопать, как к Митрию Кузьма из Волошков заявился, якобы кобылку торговать. Знаем мы, какую кобылку он торгует. Он к вдовушке свежеиспеченной еще по молодости сватался.
- Молчи, охальник. И так, грех на душу берем, покойника тревожим.
- А что за грех-то? Вот кабы живого человека, а мертвяка не грех для острастки попользовать.
- Ну вставай, Николка, пошли, - Фомин дернул покойника за рубаху, потом подцепил под руки и вытащил из могилы, - несем до деревни, а там, как договаривались – я с Ондрейкой под руки, а ты, Стешко, ноги переставляешь.
***
У околицы, утомившись, свалили покойника в кусты, присели на обочине.
- Микитка, может, бросим его здесь, да по домам отправимся? – подал голос Ондрейка.
- Чего уж теперь? Вы только представьте, как родственнички-то обрадуются. Они теперь думают, что схоронили горюшко свое, что некому теперь безобразить, а он опять домой заявился.
- Так ведь поймут, что это наша проказа. Тебе-то что, ты, вон, в бурлаки собрался, а нам как тут оставаться?
- Не бойтесь. Рыжим не с руки жаловаться-то. Да и вас я с собой заберу, у бурлаков жизнь раздольная. Пусть Федотка земле кланяется, а нам путь – просторы водные.
По деревенской улице повели Николку как договаривались. Микитка и Ондрейка взяли под руки, будто пьяного приятеля до дома доставляют, а Стешко за ними, ноги ему толкает. Идут, пыхтят, покойный с каждым шагом будто тяжелее становится. Стешко за приятелями и улицы не видел, толкал распухшие ноги опойцы, а сам думал, как бы ему сбежать. Вдруг почувствовал, что покойник вроде как сопротивляться стал, а через пару шагов исхитрился да и пнул Кривоноса грязной пяткой. Лапти-то еще у околицы слетели. Стешко откатился в кусты. Хотел было приятелям крикнуть, но в горло будто кол вогнали. А троица уже к дому Рыжего подошла. Постучали в дверь, свет в оконцах зажегся. Приятели договаривались, что оставят Николку у двери, а сами схоронятся. Только видит Стешко, что у двери что-то непонятное происходит, будто борьба какая. Слышит крики, шум, а подойти не может, ноги отнялись.
Митрий Рыжий заслышав шум, отворил дверь. За порогом стоял его братец, которого схоронили на днях. Он крепко держал под руки двух деревенских каверзников – Микитку да Ондрейку. Парни старались вырваться, плакали, кричали, но покойник не отпускал.
- Ну что, братец, не чаял свидеться? А меня тут приятели позвали на тризну мою. Где вдовушка, подушку слезами мочит? Ба, да я вижу, гости к ней. Что, еле дождался? – покойник поднял мутные глаза на пришлого. И от этого взгляда темные кудри Кузьмы покрылись мучной пылью.
- Ну а ты, женушка, как меня встретишь? Как за стол усадишь, да потчевать будешь? Чай устанут рученьки, - после слов таких руки вдовы обвисли плетьми.
- Не рады нам тут, други верные. Пора домой отправляться, - Николка еще крепче прижал к себе Фомина и Шулгу и выскочил вон.
Микитку и Ондрейку нашли наутро мертвыми в разрытой могиле Рыжего. Стешко остался немым, а вдова так и прожила до самой смерти с усохшими руками.