Есть у меня одна слабость – люблю заброшенные полевые дороги. Годами ездит народ по такому степному пыльнику, разбивает его во время распутицы, раскатывает вширь, спасаясь на траве от неожиданных ливней, да и бросит – найдёт более устойчивую к непогоде трассу. Дорога долго не зарастает: мешают редкие автомобили и сухая южная погода.
Ползает по такой дороге великое множество насекомых – удобно, не нужно перелезать через спутанные травянистые заросли, по чистому быстрее доберешься до цели и сил потратишь не в пример меньше. Одна беда – спрятаться негде. А где корм халявный, там и птиц больше, чем в окружности. Похожая ситуация в степных овражках, собирающих паводковые воды с полей и уносящих их в речки. Там тоже много промытых, чистых пространств.
Однажды, в начале июня я и оказался именно в таком месте – на пересечении старой дороги и неглубокого степного оврага. Весной и осенью здесь была одна беда – ни пройти, ни проехать, вот и накатали новую дорогу немного правее, метрах в ста всего, подсыпали переезд через овраг щебнем, а старая дорога стала забываться. Мне было интересно посмотреть на местных пернатых обитателей. Я скатил передние колёса на склон и заглушил мотор. Взял бинокль и стал осматривать окрестности. Никого особенно не потревожил. Редкие, туго увязанные узлы облаков не шевелились, раскалённое дно пересохшего русла было безмятежно. И только небольшая, с воробья, пичуга – самчик каменки деловито сновал, собирая корм среди обломков красновато-бурого песчаника. Макушка и верх спины у него приятного серого, с лёгкой голубизной цвета, крылья почти чёрные. Шея и грудка охристые, брюшко белое. На голове чёрная полоса, очень похожая на карнавальную маску.
Набрав полный клюв корма, птица отлетела на голый, бестравный склон оврага и начала беспокойно озираться, делать очень комичную комбинацию движений: приседая, резко кланяться и издавать при этом трескучее кряканье. Появление на склоне моей «Нивы» её явно смущало. Произнеся несколько крякающих заклинаний и убедившись, в полной неподвижности автомобиля, самчик посчитал, что обстановочка нормализовалась, и нырнул в норку, вырытую в овражном обрыве - на самом виду, не замаскированную никакой, даже самой худой прошлогодней былинкой. Видно время гнездования поджимало и пришлось пичугам занимать это небезопасное жилище. И, тем не менее, свершилось: вот он – первый на сегодня обнаруженный семейный птичий очаг! Накормив отпрысков, папаша вылетел собирать новую порцию корма, а на смену ему в норку нырнула самочка. «Одета» она похоже, но более скромно, более блекло – крылья буроватые и «маска» на глазах почти не выражена. Когда птички подлетали к гнезду, и, притормаживая, распускали хвост, мелькали белые хвостовые перья. Хвост у них, действительно очень красив! Кипенно-белый с тёмной оторочкой в виде перевёрнутой буквы «Т». И предмет особой гордости самца. Весной, соблазняя подружку, он распускает хвост и танцует около неё, похваляясь этой самой распрекрасной частью своего перьевого покрова.
Селятся каменки среди камней, в трещинах и норах. Норы занимают готовые или роют свои – неглубокие, до полуметра. Норка в обрывистом берегу оврага по своему внешнему виду была, скорее всего, старой временной норой суслика. Помимо постоянных, длина которых достигает нескольких метров, эти зверьки роют несколько коротких, временных, где можно переждать опасность, дождь и просто отдохнуть от трудов своих грызуновых.
Сфотографировав дружную чадолюбивую парочку, я стал присматриваться к другим обитателям оврага. Вскоре обнаружил скрытые невысокой степной полынью ещё два места, где активно хлопотали мелкие птахи. И, выйдя из машины, нашёл две другие норки, заселённые каменками.
Меньше месяца нужно этим птицам, чтобы из яйца получился вполне жизнеспособный летающий отпрыск. Всего-то тринадцать дней вылупившиеся птенчики проводят в гнезде, потом полетят из родного плешивого оврага по окрестностям, спрячутся в надёжной высокой траве.
Мир предлагает себя очам взыскующим, и через два дня я снова заглянул к гнезду, проведать новых знакомцев. Не стесняясь, скатил машину в овраг, поставил напротив норки, чтобы удобнее было фотографировать. Через несколько минут птицы привыкли к внедрению в их обиталище автомобиля, и вот уже в норку отважилась нырнуть самочка, разумеется, она, как самый ответственный семьянин. Потом тоже самое проделал папаша. Обеих птиц я ещё раз сфотографировал, но уезжать не спешил. И был вознаграждён!
После очередного вылета из норки самца на склон овражка вылезла самочка. Я опешил. Как же я её пропустил? Когда она залетела в гнездо? Вскоре из отверстия показалась головка ещё одной пичуги. К птичкам подлетел самец, навстречу ему обе они дружно распахнули свои молодые желтоватые клювы. Загадка разрешилась: мне явились слётки – почти оперившиеся птенцы, ростом практически с взрослую птицу, только с не до конца отросшими крыльями и коротким, едва прикрывающим гузку, хвостиком. Оперение у них блеклое, похожее на «материнское», стояли они, повернувшись ко мне брюшком, поэтому я и принял первого появившегося из норки слётка за самку.
Самец засунул глубоко в клюв первому в очереди птенцу молодого кузнечика, и тот развернувшись, нырнул в норку, уступил черёд своему единокровному родственнику. Предки поочерёдно кормили очередника, он оказался самым старшим в выводке. Перья в крыльях и в хвосте были заметно длиннее, чем у своего «братика». И в перерыве между появлением кормильцев он отважно спрыгнул на дно оврага, «потоптался» там, удовлетворил первое робкое своё любопытство к окружающему миру и вспорхнул назад к норке. Насытившись, он, степенно поклонился, затем удалился. На смену ему уже выполз и лежал на брюшке, наполовину высунувшись из отверстия в пологой овражной стене, следующий поглотитель насекомых. Он нахохлился и отчётливо стали видны характерные для птенцов многих видов птиц продольные пестрины на голове и на грудке. При появлении «отца» птенец резво вскочил на ноги и с готовностью распахнул громадный свой клюв. Я умилялся порядку, царившему в каменковском семействе.
Вдруг птенец резко развернулся и стремглав бросился в норку. На дно оврага, прямо к колёсам моего авто слетели две галки. Да, тревога была не напрасной. Эти бродяги, не моргнув глазом, разделаются с зазевавшейся птахой. Галки упрыгали вдоль русла оврага. Всё успокоилось.
Из норки на кормление вылез следующий птенец. Но «родители» не появлялись. В нетерпении птичка стала точно как «отец», приседая кланяться и требовательно, призывно крякать, только тоненько, детским своим голоском. Я посочувствовал настырному детёнышу и стал отыскивать каменок. По руслу ручья бегал тощий, не набравший ещё летнего веса суслик. Неподалёку вспархивали мои каменки, готовые броситься на защиту своего очага. Сейчас суслик практически безопасен для птичек. Разрослись, вошли в силу растения, которыми он в основном питается. Лишь иногда он поедает животную мелочь: гусениц, кузнечиков, жучков, но может полакомиться птичьими яйцами. А будь на его месте ласка, плохо пришлось бы всему выводку. Случается, что и старые птицы, упорно сидя на гнезде, становятся жертвами мелкого хищника вместе с птенцами. По счастью, суслик удалился, и взрослые снова приступили к своим родительским обязанностям.
Пока они разбирались с грызуном, из гнезда выполз ещё один претендент на кормёжку и скромно пристроился за спиной своего братца, а когда самка принесла, наконец, пищу, он с разинутым клювом взлетел на спину законного соискателя корма и отобрал очередную козявку. Получилось как всегда: кто смел, тот и съел! Заглотив добычу, нахальный счастливчик развернулся, слегка присел и, как бы затверждая победу, выкинул на склон оврага отходы деятельности своего желудка. Засим удалился. Взрослая птица тут же подхватила клювом экскременты и утащила их от гнезда. Вот так, в доме должна быть чистота! Большинство птиц выбрасывают подальше от гнёзд продукты жизнедеятельности своих питомцев. И это совершенно правильно: и гигиенично, и следов, привлекающих врагов птичьих, не остаётся. А я один раз, можно сказать, стал жертвой птичьей аккуратности.
Дело было тоже около оврага, только более глубокого, ласково прильнувшего к тёплому склону овального степного холма. На подходе к холму овраг делал поворот и на изгибе обогатился роскошным отвесным берегом. В обрыве было нарыто много птичьих пещерок. Мне стало любопытно, кто же в них обитает? Стрижи или береговые ласточки здесь вряд ли могли поселиться, до реки далековато - около четырёх километров. Я остановился напротив обрыва, посмотреть, кто же творец птичьих хаток? Шло время кормления подрастающей молоди, и я был уверен, хозяева рано или поздно проявятся. Первыми решили рискнуть воробьи, занимавшие несколько норок. То и дело они ныряли в круглые отверстия и тут же вылетали обратно. Конвейер поставки жучков, паучков и прочей ползающей и летающей мелюзги работал без остановки. Но воробьи – квартиранты, а кто же хозяин?
Главные обитатели появились не скоро. Сначала я услышал резкие, тревожные и одновременно мелодичные крики, а потом и увидел над оврагом стремительные полёты золотистых щурок. Это птички размером со скворца, причудливо раскрашенные в голубые, жёлтые, каштановые, рыжие, зелёные цвета, подвижные, изящные в полёте, прирождённые ловцы летающих крупных насекомых – ос, шмелей, стрекоз и, увы, пчёл. Немного полетав над насторожившей их «Нивой», птицы по одной стали нырять в свои пещерки.
Сфотографировав несколько птиц, я собрался уже уезжать, как вдруг из берегового отверстия выскочил воробей и стремительно понёсся к машине. В клюве я успел разглядеть что-то белое. Подлетев к «Ниве», он сбросил свой груз на капот и, заложив крутой вираж, вернулся в овраг. Когда я рассмотрел белую кляксу, сомнений не осталось: воробей нёс в клюве колбаску экскрементов своего птенца и отбомбился по моему авто. С моей точки зрения – непревзойдённая наглость. И пусть кто-нибудь скажет, что это просто случайность.
Ну а что же каменки? Всё у них в полном порядке. Примерно через месяц я снова остановился в памятном овраге. Достал бинокль, осмотрелся. Вдруг, к моему удивлению, из той самой норки, за которой я наблюдал, вылезла молодая птичка. Она удивлённо уставилась на невесть откуда возникший автомобиль, сделала несколько традиционных приседаний-поклонов, выразив тем своё недовольство, соскочила на дно оврага и застыла в раздумье. Пока она размышляла, улетать или оставаться, я успел её и сфотографировать, и рассмотреть. Оперение выросло до нормальных размеров, цвет оставался «птенцовым». Наконец пичуга взлетела, но, сделав малый круг над оврагом, вернулась к гнезду, приступила к поиску корма. Около двух других известных мне норок были заметны такие же молодые птицы. Они держались стайками. Играли в догонялки, резвились, словом, дети есть дети. Я медленно тронул автомобиль и начал выбираться из оврага. Передо мной, перепархивая с места на место, как бы подсвечивая мне путь белым фонариком хвоста, летела одна из молодых птичек. За эту привычку сопровождать путников каменку ещё зовут попутчиком.
А взрослых птиц нигде в округе не было. Они бросили свои выводки, как только птенцы стали самостоятельными, и улетели строить новые гнёзда, выводить второе за лето потомство. Старые «квартиры» остались «деткам».
Скоро уже наступит самое трудное и неприятное время – ежегодная линька. Каменки поменяют свой перьевой покров. У взрослых птиц выпадает старый – обношенный и выцветший, у молодых - гнездовый. Чувствуют себя в это время птички неважно – постоянно чешутся, летают хуже. Зато обновив оперение, они как бы обретают второе дыхание – много и задорно летают, готовятся к отбытию на зимовку, аж в экваториальную Африку. Не близко. Счастливого им пути!