Выпроводив Егора, Роман уперся лбом в дверь и ругал себя всеми известными ему словами. От вопроса «Что это было, придурок?!» до навязчивой мысли сейчас же написать заявление на увольнение. Внутри все кипело от злости и переворачивалось от возбуждения. Он несколько раз стукнулся лбом об дверь, словно прогоняя ненужные мысли. Разум кричал, сердце быстро стучало, руки дрожали. Роман открыл окно, вечерняя прохлада и мелкий моросящий дождь ударили в лицо. Перегнувшись через подоконник, он увидел своего ученика. Натянув капюшон и засунув руки в карманы, сгорбившийся Егор шагал в сторону проспекта.
Сидя в машине, Роман, наконец, немного пришедший в себя, снова достал пенал Егора, открыл его и положил скальпель на приборную доску. Всю дорогу до дома он смотрел на него и думал о том, что же на самом деле заставляет мальчика резать себя. Скорее всего, это какие-то неурядицы в семье, или плохое обращение. Такое встречается сплошь и рядом, да, но далеко не каждый ребенок берется за нож… Или это просто мало кому известно. Опять же, если бы родители лучше следили за своим ребенком, они бы давно обнаружили порезы.
- Черт! – выругался Роман. – Да какая разница?!
Какими бы причины ни были, следствия уже налицо. Вернее, на животе. А может, и не только там. Ведь наверняка это был не первый раз…
Дома он почти час просидел в кресле. На журнальном столике лежала телефонная трубка, а рядом лист бумаги с фамилиями, адресами и телефонами всех его новых учеников. Он должен был что-то сделать или сказать. Или не должен? Роман дотронулся пальцами до своих губ и закрыл глаза, ругая себя за недозволенные эмоции, в порыве которых он обнял мальчика. И поцелуй, которого не должно быть.
Он взял телефон, набрал номер директора музыкальной школы и, сославшись на высокую температуру, попросил несколько дней больничного. Директор, разумеется, был не в восторге, но пару дней все же дал. Просидев в полной тишине до полуночи, Роман так и не решил, как ему поступить. Да и звонить уже было поздно. И нужно ли?
Так хорошо Егору еще никогда не было. Трамвай звенел, увозя его домой, на проспекте зажглись желтые фонари. Мальчик улыбался и облизывал губы, постоянно вспоминая недавний поцелуй. Внизу живота снова все напряглось, и Егору пришлось подвинуть рюкзак ближе к себе.
Маленьким, но очень приятным плюсом ко всему был пустой двор и отсутствие кого-либо вообще. Он спокойно миновал детскую площадку, зашел в подъезд и поднялся на свой этаж. Прежде чем открыть дверь, он привычно остановился, чтобы послушать. Ничего не услышав, Егор спокойно вздохнул и зашел в квартиру. Не включая свет в кухне, он перехватил котлету, запил ее стаканом молока и отправился в свою комнату. Из спальни матери послышался стук и какой-то приглушенный стон.
Нет, он не станет этого слушать! Тихонько закрыв свою дверь на щеколду, мальчик сразу уселся за стол и, пытаясь отрешиться от усиливающихся звуков, принялся за домашнее задание.
Вскоре все стихло. Егор слышал смех матери и низкий бас своего отца и чувствовал, как в нем поднимается злость. Алгебра уже не укладывалась в его голове, цифры не упорядочивались, а буквы никак не хотели ровно вписываться в клеточки тетрадного листа. Когда до него донесся глухой звук чего-то упавшего, в груди тут же стало как-то нехорошо. Он резко встал, опрокинув стул, и вылетел в коридор. Открыв дверь спальни чуть ли не пинком, увидев покрасневшее лицо матери, ему понадобилось очень много сил, чтобы не развернуться и не убежать от происходящего ужаса подальше. Егор набросился на отца, который сидел на ней сверху, вцепившись в ее горло, и изо всех сил толкнул его. Мать с хрипом вдохнула и попыталась сесть, но лишь повалилась на бок и снова захрипела. Отец с обезумевшим взглядом снова потянулся к ней, но мальчик опять не дал ему это сделать. Схватив большую керамическую кружку, в которой мать хранила бижутерию, он ударил его по голове. Мужчине понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, но следующее, что он сделал, это мощным толчком в грудь отправил своего сына в полет до стены.
В наступившей звенящей темноте Егор будет снова и снова целовать своего учителя, наблюдая, как сквозь полосы лейкопластыря просачиваются маленькие капельки крови. Из желто-красного калейдоскопа его вырвет голос, непрестанно повторяющий его имя:
- Егор! Егорушка!.. Егор!
Чьи-то горячие пальцы легли на шею и слегка надавили.
- Егор! Давай, открывай глазки… Я сейчас…
К тому моменту, когда у Егора окончательно прояснилось сознание, отца уже не было, а мать собирала свою сумку, чтобы отправиться в травмпункт.
- Ты же побудешь дома, правда?
Он кивнул.
- Я приеду сразу, как все закончу, - по ее щеке скатилась слеза и упала в складки намотанного синего шарфа. – Я только побои сниму и назад, хорошо?
Егор снова кивнул.
- Ты ложись, - она еще раз всхлипнула. – Просто засыпай, и все…
В голове все еще гудело, а в груди пульсировала боль. От усталости ноги подкашивались, некоторые порезы на животе открылись, и Егор, едва дойдя до своей кровати, стянул футболку, приложил к животу и, свернувшись калачиком, уснул.
Роман Владимирович был очень спокойным человеком. Не женат, детей нет. За свои тридцать два года в долгих отношениях не состоял. Те полгода, в течение которых он встречался со своим бывшим однокурсником по академии исключительно по выходным, за серьезные отношения можно не считать. Возлюбленный к нему так и не переехал, предпочитая более состоятельных мужчин обычному школьному учителю.
Сразу после окончания Академии Роман устроился преподавателем сольфеджио и музыкальной литературы в детскую музыкальную школу. Но, проработав там несколько лет, ушел. Новому директору, который был в курсе всех сплетен и слухов коллектива, не нравилось, что в его школе работают люди с нетрадиционной ориентацией. Роману Владимировичу было разрешено доработать до конца учебного года и уйти по собственному желанию. Деваться было некуда. Бороться за свои права – бессмысленно. Попрут все равно, не за ориентацию, так по другому поводу. Причина всегда найдется.
Устроившись на другое место работы, Роман твердо решил тесной дружбы ни с кем не заводить, увлечений своих не выдавать и, так как каждый вечер ему приходилось возвращаться в пустую квартиру, вкалывать до самой ночи. А еще он очень надеялся, что ничего особенного, из ряда вон выходящего, в новой школе происходить не будет.
Утром Рома проснулся с тяжелой головой все с теми же тяжелыми мыслями. Кофе всегда спасал, по крайней мере, делал окружающую действительность немного четче. Он сел за пианино и, оставив кофе недопитым, принялся играть тот самый этюд, который они разучивали вместе с Егором. Произведение не было сложным в техническом плане, но для своего жанра было довольно-таки красивым. И Роману очень хотелось передать всю эмоциональную палитру этих простых пассажей своему ученику, показать ему, что даже самые простые мелодии могут содержать в себе самые настоящие истории.
Но почему же у мальчика не выходило? Он постоянно напряжен и зажат, и вообще, кажется, очень замкнутый и необщительный. Конечно, это неудивительно, особенно, учитывая его способы борьбы с собственными чувствами и тем, что его так угнетает. Знать бы еще, что именно. Играя уже совершенно автоматически, не глядя ни в ноты, ни на свои руки, Рома ясно понял в этот момент, что ни к кому обращаться не станет, даже к родителям своего ученика. Он сам все узнает и сам постарается вытянуть мальчика из этого состояния. И хотя он понятия не имел, как и что будет делать, но от осознания того, что есть вектор дальнейшего направления, становилось легче.
Кроме этого, было что-то еще. То, в чем Рома никак не хотел себе признаваться. Он упорно отгонял мысли, но… внутри становилось теплее. Словно его пустующее все это время тело наполняло что-то светлое и искрящееся.
Через два дня после того, как Егор проснулся в пустой квартире после ужасных событий, он с надеждой на самое лучшее, отправился в музыкалку. Накануне вечером он почти три часа мучил заданный этюд, пока сверху не спустилась баба Клава и не попросила прекратить пытать ее внутреннего эстета этой бездарщиной. Поохав вместе с матерью Егора на тему о «козлах-мужиках», она шутливо ткнула его в живот и, шаркая тапочками, удалилась восвояси.
- Ты успел хоть что-нибудь выучить? – спросила мать, закрывая за соседкой дверь.
- Да, я нормально позанимался.
- Если хочешь, я могу позвонить твоему учителю и все объяснить.
- Не надо. Все и так хорошо.
О произошедшем они не разговаривали. По вечерам долго звонил телефон, но трубку никто не брал. Мать с ненавистью смотрела на без конца трезвонивший аппарат и сжимала кулаки. Да и, честно говоря, Егору совсем не хотелось обсуждать подобные вопросы, поэтому он, задвинув всю эту жуть подальше в чертоги разума, сосредоточился на предстоящем уроке.
Тут тоже было о чем подумать. Ведь он до сих пор не знал, как чувствует себя его учитель после предыдущего занятия и что он обо всем думает, но Егору… очень хотелось повторить этот волшебный поцелуй. Снова впав в свои ощущения, он закрыл глаза.
- Опаздываешь, - строго проговорил Роман Владимирович. – Что случилось?
- Ничего, - буркнул Егор, ему было очень стыдно, ведь он опоздал из-за сущей глупости, - остановку проехал. Обратно шел пешком.
Улыбнувшись только уголками губ, Роман отвернулся к окну и приоткрыл форточку.
- Занимался дома?
- Угу.
- И как, по-твоему, получается у тебя?
Мальчик пожал плечами и как-то странно смотрел на мужчину.
- Покажешь мне?
Через несколько минут Рома убедился, что его ученик все так же долбит по клавишам, разве что разучил все, отчего стал играть громче и четче. Но постоянными одергиваниями и замечаниями ситуацию, в которой они оба оказались, не исправишь.
- Встань, пожалуйста, - попросил Роман Владимирович и когда Егор прервал свою игру и встал, снова спросил: - Поиграешь со мной?
Егор кивнул и встал рядом с учителем, сам положил свою руку сверху.
- Я постараюсь не задевать тебя, - тихо сказал Роман, смотря прямо в лицо мальчика. – Болит?
Ответа не прозвучало. Тогда он заиграл, как и в прошлый раз, быстро и легко, чувствуя тепло ладони, лежащей поверх его, слыша частое дыхание своего ученика, Роман вдруг понял, что ждал этого момента со дня последней их встречи.
Стало страшно. За себя, за эти мысли и за вот это совершенно непонятное желание… прикоснуться? Или спасти? Быть рядом…
К концу урока он увидел, что Егор немного расслабился и даже опустил плечи, отчего и игра его стала чуть свободнее и не такой резкой.
- Уже гораздо лучше! – искренне похвалил он его.
Егор сначала широко улыбнулся, а потом залился краской. Глядя на него, улыбнулся и сам учитель.
- Ты молодец, - сказал он, вырисовывая крупным почерком «пятерку» и подписывая рядом «отлично». – Давай-ка домой. И не пропусти свою остановку, а то темно уже…
Егор сложил дневник и ноты в рюкзак и, не зная, что делать дальше, застыл возле дверей. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять: его учитель все знает.
- Иди, - очень тихо сказал Роман Владимирович. – Слышишь?
Но Егор уже не мог пошевелиться. В голове стучало, а ноги отказывались идти. Он смотрел на того, о ком мечтал все эти дни, на его плотно сжатые губы, и чувствовал тяжесть внизу живота.
Такое знакомое чувство, избавиться от которого очень просто – нужно что-нибудь острое.
Глава 7 - http://www.proza.ru/2014/06/23/1383
Автор рисунка к главе - художник Лис.
Лис, спасибо тебе огромное!