«Бытие» как «вслушивание-в-язык» и «фантастическая этимология» и «мифопоэзия» как его практики
В своё время британский философ А.Н. Уайтхед констатировал, что нация может исчерпать потенции определенной формы цивилизации (например, на начало ХIХ в. украинская нация "исчерпала" "византийскую" форму; в XVII-XVIII вв. параллельно с "византийской" происходило становление "барокково-метафизический" формы, затем насильственно прерваной, но успевшей "оплодотворить" П. Величковского и Ф. Достоевского), но не исчерпать своих творческих сил. Энергия наций устремлена вперед к новым приключениям воображения. Всегда возникает мир мечты, дающий затем толчок к действию. Вначале, Колумб размышлял о шарообразности Земли, безграничном океане и грезил Востоком. Приключения редко достигают цели. Но не доплыв к Индии, он открыл Америку [Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии / Перев. с англ. Общ. ред. и вступ. Ст. М.А. Кисселя. – М.: Прогресс, 1990. – С. 685].
В каждой культуре находятся большие возможности, оставшиеся нераскрытыми, не осознанными и не использоваными на протяжении всей жизни данной культуры. Эти "нереализированные возможности" хотя и забыты, но досих пор, как указывал М. Хайдеггер, "живут" в языке, который есть «домом Бытия» («лингварным лабиринтом», по Ж. Дерриде). Это же утверждает Ю. Лотман: «... Одновременно семиотическое пространство постоянно выбрасывает из себя целые пласты культуры. Они образуют слои отложений за пределами культуры и ждут своего часа, чтобы вновь ворваться в нее, настолько забытыми, чтобы восприниматься как новые» [Лотман Ю.М. Культура и взрыв. — М.: Гнозис; ИГ "Прогресс", 1992. — С.176]. В синергетике такое восстановление системной устойчивости за счёт периферийных ресурсов называется «правилом избыточного разнообразия» [Назаретян А.П. Заметки о человеческой истории и «соловьях палеолита» // http://www.evolbiol.ru/akop.htm]. «Реализация нереализированных возможностей» совпадает с пониманием прогресса по Н. Данилевскому, который определял сущность его не как одно линеарное направление, а в том, чтобы «обойти» все «поле» вариантов культурно-цивилизационного развития во всех его направлениях [Данилевский Н.Я. Россия и Европа / Сост., послесл., коммент. С.А. Вайгачева. – М.: Книга, 1991. – С. 335].
Аналогичное утверждал основатель антропософии Р. Штайнер в беседе с А. Белым: Манас (культуротворческий дух) вмещен в языке, но русские не умеют взять все, что у них в языке [См.: Спивак М.Л. “Ужин со Штейнером…” [Письмо Андрея Белого Михаилу Сизову) // Известия Рос. АН. Серия литературы и языка. – 2000. – Т. 59, № 1. – С. 53; заг. – С. 44 - 59]. Исправить стуацию взялся Велимир Хлебников и по существу большевики реализовали "нереализированных" Степана Разина и Емельяна Пугачева... То же декларировал и Н. Рерих, объясняя понятие "культура" на основе санскрита как "культ-ура" — "поклонения Свету" и предлагая на этой основе трансформацию цивилизации [Андреев А.Л. Искусство, культура , сверхкультура (Философия искусства Н.А. Бердяева). – М.: Знание, 1991. – С.11].
М. Хайдеггер для преодоления нынешнего деградированного состояния Европы предлагал реализацию «ирреального в культуре» (скрытых возможностей и сущностей вещей) с помощью возвращения к изначальным, но нереализированным возможностеям европейской культуры. Они хотя и забыты, но до сих пор «живут» в языке, который есть «дом Бытия». В "Письме о гуманизме" (1947) эти слова не раз повторены автором – почти как поэтический рефрен. Есть повторы с вариациями, и глубина видения языка становится бездонной, почти мистической: "Язык – дом истины Бытия", "В жилище языка обитает человек", "Язык есть просветляюще-утаивающее явление самого Бытия", "Язык есть вместе дом бытия и жилище человеческого существа", "Язык есть язык бытия, как облака – облака в небе", «Мыслители и поэты – обитатели этого жилища. Их сфера – обеспечение открытости бытия, насколько они дают ей слово в речи, тем самым сохраняя ее в языке». Правда, далее, «… продолжая эту аналогию, говорит, что технология превращает язык из дома в склад, контейнер для сущностей, которые принадлежат куда более эффективной, чем раньше, системе властных отношений. На этом «складе» не остается места поэзии, ее заменяют инструкции и термины. Мышление обретает акцентуацию на вычисление. Даже люди становятся резервами однородной энергии – рабочей силы» [Полемос Хайдеггера: от Бытия к Политике (Реферативный перевод Gregory Fried. Heidegger’s Polemos: from Being to Politics) / Реферативный перевод Сity Twilight // http://hpsy.ru/public/x1487.htm]. Поэтому необходимо «вслушиваться в язык (логос)». Смыслы, аккумулированные в языке, значительнее того, что люди могут сказать друг другу. Не люди «говорят языком», а язык говорит людям и «людьми». Язык говорит нам свой сказ (наррацию), т.е. показывает нам, что он вобрал в себя, что он в себе имеет. Язык сказывает о бытии, мы же используем язык (сказ, наррацию) языка, мы употребляем сказ (наррацию) языка, чтобы дать свой сказ о себе. Другими словами, не мы говорим языком (сказом, наррацией), а язык говорит в нас, язык говорит нами. Язык не может реализовать себя иначе, чем через говорящего языком (сказом/наррацией языка) человека. «… Только этот Язык – не просто язык, который мы себе представляем, и то еще в хорошем случае, как единство фонетического (письменного) образа, мелодии, ритма и значения (смысла). Мы видим в звуковом и письменном образе тело слова, в мелодии и ритме – душу, в семантике – дух языка». Однако, продолжает Хайдеггер, такое «метафизическое телесно-духовное истолкование языка скрывает Язык в его бытийно-историческом существе» [Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. – М.: Республика, 1993. – С.203].
Только «вслушивание в язык (логос)», внимание к стертым или отодвинутым на периферию, но все еще живущим в нем содержаниям, и является возвращением человека к самому себе, к изначальному Бытию, ибо ни мышление, ни любые другие интеллектуальные акты не могут прорваться к Бытию (das Sein) сквозь сущее (das Seiende)-«чащи» (к искомому смыслу бытия нельзя прийти путем вопрошания сущего), а «застревают» в них, осознавая, что все это только сущее (и что Бытие есть только как бытие всего сущего). Пользуясь языком, мы говорим о сущем, но не о Бытии. Бытие раскрывает себя не через сущее, даже если это привилегированное Dasein («Здесь/Вот-Бытие») — «экзистирующий человек» (в то время как сущие скала, дерево, лошадь, ангел, бог существуют, но не экзистируют) [Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления. – М.: Республика,1993. – С.32], а только по инициативе самого Бытия. В этом и состоит знаменитый хайдеггеровский «поворот» (нем. Kehre). Человеку не дано проникнуть в смысл бытия. Он не хозяин сущего, а скорее «пастух бытия» (ср.: человек – «рассадник небес», по Э. Сведенборгу). Его достоинство в том, чтобы быть «… позванным самим бытием для охраны его истины». «… Человек … самим бытием «брошен» в истину бытия, чтобы эк-зистируя ... беречь истину бытия, чтобы в свете бытия сущее явилось как сущее. Каково оно есть... Явится ли оно и как явится ... решает сам человек» [Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Проблема человека в западной философии. Сборник переводов. – М.:Прогресс,1988. – С.328].
Смысл бытия в том, что бытие дано в его непотаенности, т.е. смысл непосредственно открыт человеку. Открытость смысла – смысла бытия, в свою очередь, позволяет говорить о понимании смысла (смысла бытия), следовательно, о понимании самого бытия. Мы прислушиваемся к «голосу Бытия» и идем по его зову [Ойзерман Т.И. Проблемы историко-филологической науки. – М.: Мысль, 1969. – С.85–86]. Именно поэты учат «услышать бытие», отдаться (Gelassenheit) в его власть и стать свободным для восприятия истины. Как свобода, так и истина равным образом — дар бытия, и его инициатива — открыться человеку.
Слово (Логос) есть «вестник бытия-времени», с помощью слова человек прислушивается к бытию. Язык приносит весть от самого бытия, язык говорит «на языке» бытия, следовательно, бытие тоже «герменевтично». Чтобы понять себя, свое бытие, которое только и может быть истиной бытия, необходимо прислушаться к языку, к речи.
Для реализации своего проекта «вслушивания в язык» М. Хайдеггер использует этимологию слов (но не как метод анализа), считая, что в изначальном смысле («внутренней форме») слова неосознанно отражено истинное понимание, отличное от последующей эволюции, когда под влиянием разума и общественного истолкования его первичное значение терялось. М. Хайдеггер призывал «... в опоре на раннее значение слова и его изменение увидеть круг вещей, на который слово указывает. Надо задуматься над тем, как внутри этой бытийной области движется названная данным словом вещь. Только тогда слово заговорит – заговорит взаимосвязью значений, в которые развертывается именуемая им вещь в историческом существовании мысли и поэзии» [Хайдеггер М. Наука и осмысление (1953) // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления / Пер. с нем. – Москва: Республика, 1993. – С. 240]. Рядом с конкретно научной этимологией, объясняющей происхождение слова историческими фактами, якобы, необходимо использовать т.н. «фантастическую этимологию», выводимую из аналогий, созвучий и совпадений между словами, т.е. базироваться на иррациональной связи между звуками и слогами.
Например, как японцы-синтоисты этиологизируют слово «ками» – «бог»: «ка» – цветок», а «ми» – «тело», вледсвии чего в ками соединены эфирность (трансцендентность) и телесность (представляемая кровью как скбстанцией), хотя слово «ка» – «цветок» китайского происхождения и к реальной этимологии японского слова «ками» никакого отношения не имеет [Арутюнов С.А. Современный синтоизм // Религия и мифология народов Восточной и Южной Азии / Отв. ред. И.А. Крывелев, Г.Г. Стратанович.— М.: Наука, Гл. ред. Восточ. лит.,1970. – С.16]. Или, например, Плотин этимологизирует слова "бытие" (einai) и "сущее" (on) как произошедших от слова "единое" (en) («Эннеады», Y, 5, 5), которым именуется Абсолют в соответствии с традицией платоновской генологии.
М. Хайдеггер в своем знаменитом эссе «Вещь» (1954) обращает особое внимание на происхождение немецкого слова «вещь» (ding) от древненемецкого thing — «тинг», «народное собрание», «публичный процесс», «дело». В. В. Бибихин в этой связи обращает внимание на то, что и в русском языке выражение «это дело» может употребляться в значении «вещь» [Торчинов Е. А. Пути философии Востока и Запада: Познание запредельного. – СПб.: Азбука-классика; Петербургское Востоковедение, 2005. – С.93].
Или в том же эссе М. Хайдеггер анализировал видение «чаши» как вещи , а не чистого предмета: «… Суть же чаши не в стенках, а в пустоте. Пустота имеет две функции – хранить (schenken) и наливать. Сущность вмещаемой пустоты обнаруживается в подарке (Geschenk) … Можно подарить и глоток вина из чаши – в вине соединились питательные силы земли и солнца. Глоток вина – подарок для смертного, пожертвованный богами (giesen – жертвовать, Gus – налитое), т.е. в сущности чаши соединились земля, небо, солнце, божественное и смертное. Такое восприятие вещи уже не доступно современному человеку, … не слышит голоса, каковым вещи взывают к нему, не чувствует вещь как проявление бытия … Человек вообще должен жить на этой земле поэтически. Жить (wohnen) производно … от старогерманского “buan” – строить. Отсюда происходит и быть (bin), означающее способ, каким человек существует на земле. “Wohnen” производно от старого “wunian”, означающего, как и современное “schonen”, беречь, сохранять человеческий образ жизни. Смертные … живут, сохраняя в своей сущности четырехугольность (Geviert, в отличие от формально-технического существования, выражаемого установкой Gestell [«постав» как некая материальная структура, – О.Г.] – землю, небо, божественное и смертное. Живущие, таким образом, развертывают себя четырехкратно – в спасении земли, в восприятии неба, в ожидании божественного и в провожании смертного. Поэтически жить – значит жить в простоте этого четырехугольника» [Губин В.Д. Философия : актуальные проблемы / 2-е изд., стер. – М. : Омега-Л, 2006. – С.114-115]. Сам язык оказывается «миро-по-двигающим сказом» этой мировой четверицы, он открывает (показывает) то пространство, внутри которого человек способен соответствовать (entsprechen) бытию и его требованию, его призыву (Anspruch), а именно самое изначальное соответствие – это мыслить. Размышлять – значит поэтизировать (Dichtung) [Губин В.Д. Философия : актуальные проблемы / 2-е изд., стер. – М. : Омега-Л, 2006. – С.121]. Мышление (Denken) этимологизируется М. Хайдеггером из памяти (Gedenken), память – из благодарности (Dank), благодарность – из благословения, молитвы (Andacht), и все это в конце концов – из древнегерманского слова “Gedanc”, что означает и сердце, и душу [Губин В.Д. Философия : актуальные проблемы / 2-е изд., стер. – М. : Омега-Л, 2006. – С.103].
Путем восстановления изначального смысла слов М. Хайдеггер и его последователи жаждут повторить изначальное, «сущностное» мышление. В свое время неокантианец Э. Кассирер имел намерение обнаружить элементы до-логического мышления, отложенные в языке, мифологии и искусстве. Философ назвал это мышление «метафорическим», отнеся к метафорам также метонимию и синекдоху. Его современник Х. Ортега-и-Гассет считал, что ранее у человечества превалировал образно-чувственный, а не мифологический способ мышления, а еше ранее, на десятки тысячь лет вглубь – «визионерский», якобы и ныне присущий индейцам Северной Америки и поклонникам шаманизма [Ортега – и – Гассет Х. Что такое философия? / Пер. с испан. Отв.ред. М.А. Киссель. Послесл. Х. Мариаса и А.Б. Зыкова. – М.: Наука, 1991. –С.309].
Средством «реализации ирреального» становится рядом с «фантастической этимологией» также «мифопоэзия» («символический, поэтический язык», «язык космической поэзии») – развертывание метафоры в символ, а символа – в миф, осуществляя проникновение в сферу царства «Весны и Смерти» (по А. Блоку), «Эроса и Танатоса» (по З. Фрейду). Ведь тысячилетиями человеческое мышление представляло не слово, но образ, целостное восприятие мира отображалось в целостной системе образов, и поэзия – прямая наследница понятийно-образного мышления архаического общества, «пред-поэзии», бывшей одновременно и первобытным человеческим знанием, и творчеством, первым вплощением духовной активности архантропа [Макаров А.М. Світло українського барокко. – К.: Мистецтво, 1994. – С.191 – 192].
В мифологическом аспекте это проникновение к «изначальным смыслам» описывается образами «схождения в потусторонний мир» – Гильгамеша, Энея, Геракла, Орфея, Иштар и других. К.-Г. Юнг открыл в глубинах коллективного бессознательного европейской цивилизации именно такого «вестника богов» и путешественника между мирами – «водителя душ» (психопомпа) Гермеса-Меркурия: «... Меркурий выражает, собственно, ту сторону самости, которая стоит особняком, привязана к природе и неадекватна духу западного христианства. Он репрезентирует попросту всё, что было исключено из христианской модели. Меркурий как «deus terrestris» имеет в себе нечто от «deus absonditus» (потаённого Бога), составляющего существенный аспект психологической самости, которую ничто не может отличить от образа Бога – кроме веры (не подлежащей обсуждению и недоказуемой)» [Зарифуллин П. Меркурий Русский Народ //
Зоной «возвращения изначальных смыслов языка» в культурологии начинает рассматриваться город как пещера праисторических времен, когда формировались фундаментальные архетипы, к которым относится противопоставление «хаос – космос», «море – земля», которое осовременивает образ «улица – дом». «Город» – это воспоминание о "потерянном рае", о палеолитической пещере, в которой были сделаны такие открытия, как огонь, лук, топор, колесо, изобразительное искусство, музыка и танцы.
Опубликовано: Гуцуляк О.Б. «Бытие» как «вслушивание-в-язык» и «фантастическая этимология» и «мифопоэзия» как его практики // Сучасні дослідження з лінгвістики, літературознавства і міжкультурної комунікації (ELLIC 2013) : матеріали Міжнародної наукової конференції, Івано-Франківськ, 13 березня 2013 р. [Електронний ресурс] / відп. ред. Я.В. Бистров ; Прикарпатський національний університет імені василя Стефаника. – Івано-Франківськ, 2013. – С.198-200. – Режим доступу : http://www.ellic.pu.if.ua/ – ISBN 978-966-640-341-7