Жарой это не назовешь. Просто удавка на городе. Полночь, темно, почти тихо, но еще слышно, как продолжает шипеть прожаренный за день асфальт. Кот не ищет прохладу на подоконнике, ныкается под журнальный столик, жмется шубой к бетонной стене. Оконные рамы распахнуты до предела и снаружи, наверное, напоминают рот, застывший в зевоте. Тюль, легкий и тонкий, не колышется. Одеяло с постели отправляется в шкаф и укладывается на полку так, будто кривит рот от обиды. На его месте распрямляется полупрозрачная простынь. Она принимает меня в объятия и я пытаюсь уснуть, не думая о температуре в комнате.
Тело тяжелеет быстро, рубильник в голове перекрывает поток мыслей и я не прощаясь с миром, падаю вверх, где возможно сегодня мне покажут отрывки из моей другой, может быть параллельной жизни. Иногда такое кино приятно смотреть. Но порой хочется нажать на стоп, крикнуть, топнуть, повернуть назад, предостеречь, увернуться, промолчать, ответить, заплакать, бежать или остановиться. И тогда мне искренне не понять, почему я та, другая, похожая на меня, и не похожая одновременно, не принимает верного решения. Ведь это до одури просто. "Не бросай меня" - гулом в голове отдает чей-то голос. Фраза, словно мяч влетающий в окно, бьющий стекла, звонко, живуче, неожиданно и оттого страшно. От одной стены отлетает к другой, от этой к следующей и не найдя в стенах ничего интересного, потеряв силы, замирает на полу пустой комнаты. Но слабый шепот "Н-е бро-сай ме-ня, дочка" приводит меня в действие. И вот уже я быстрой долбежкой по клавишам рисую выход, пишу правильные указатели для себя той, глупой, упрямой, совсем не похожей на меня, и как будто слепой и ведомой кем-то. Я опускаю руки, у кино свой сценарий, мне ничего не исправить. Стоп! Какая дочка? Просыпаюсь уставшей.
- Я вас не бросаю, бабуля, - слышу я голос снаружи. - Вспомните, где вы ее могли оставить.
Голова моя уже при мне, но тело еще не успело вернуться вместе со мной, в этом я уверена, потому что не чувствую его. Поэтому узнать который час не могу. Будильник монотонно тикает на столе, до которого мне не дотянуться.
- Вот там на скамейку поставила. Дверь в подъезд открыть надо было, - поникшим голосом отвечает бабуля. Второй голос молодой и очень громкий снова набирает силу, чтобы выплюнуть новый вопрос. Этот голос мне не нравится, от него я и проснулась. Сколько же времени? Голову заполняет мысль, но она бесплодна и я снова исчезаю. На этот раз я не смогла вернуться в кино про меня, то ли пока я отсутствовала оно закончилось, то ли механик обиделся на мое невнимание, свернул экран, упаковал пленки и укатил в другие параллели. Так кино уехало, а я осталась в темноте, тишине, не имеющей картинки, мыслей, движений и ощущений. И хорошо, хоть высплюсь.
- Документы в ней были, деньги... - слышу ватный шепот над ухом. Включаюсь мгновенно. Руками начинаю судорожно щупать рядом с подушкой. "Документы! Как же я без них теперь? Где они? Ну как же? Мне без документов труба." - чувствую как тело обмякает, но на этот раз не ото сна, а от ужаса. "Без документов мне никак." И тут спящий режим в голове отключается и я начинаю понимать действительность. Тянучий мужской голос за окном быстро уверил меня в том, что история с документами принадлежит не мне и нечего в нее соваться, дело запутывать.
- Нужно внимательнее относиться к своим вещам, бабушка, - протянул голос, - дома сидеть надо в такой час, а не по дворам бродить. Сейчас еще приключений найдете на свою седую голову. Домой идите, мы протокол сами составим.
Хлопнула дверь, хрюкнул мотор и звук постепенно удалился. А старушка не унималась.
- Я пойду там, через дорогу, посмотрю еще.
- Бабуля, ну нет там вашей сумки. Мы были там. Спрашивали, - всё так же громкий, но уже с нотой отчаяния, ответил женский голос. - Пойдемте, я вас домой отведу.
Но потерпевшая на уговоры не шла, а шла, видимо через ту дорогу, где уже были. Молодой голос отчаянно пытался остановить старушку.
- Бабуль, пойдемте ко мне домой. Не ходите вы туда. Нет вашей сумки. Вы понимаете - ее украли? Украли у вас сумку. Не вернет ее никто. Я устала, я хочу спать. Но и одну я вас не оставлю. Не пущу никуда.
Безнадега, слышащаяся в голосе, окончательно привела меня в чувство. Я поднялась с постели и пошла в кухню, чтобы выпить воды. Свет, вылившийся из холодильника, улегся на стене с часами. Так я узнала, что уже половина третьего. Скоро начнет светать, а сна ни в одном глазу. Подумав о предстоящем рабочем дне, моя жалость к старухе и громкоголосой волонтерке лопнула как мыльный пузырь. Появилось желание порешить обеих. Конечно, старушка - это не алкаши на скамейке, всю ночь распивающие горючие смеси и орущие матом. Но когда хочешь заснуть, а тебе не дают это сделать, здесь уже нет никаких отличий между пьяной бабулей и алкашами, потерявшими сумку. Я вернулась в кровать с надеждой наконец-то уснуть. С кино или без - всё равно.
Кино мне все-таки показали. Ползу я в этом кино по деревянному виадуку. Ползу потому что доски подо мной все как одна гнилые и светятся дырами. И вижу я в этих дырах далеко внизу несущиеся поезда. То один промчится, сигналя во всю глотку, то другой - выпуская бочку черного дыма и стуча громадными колесами. Выскочил такой из ниоткуда и в никуда провалился, даже копоть и та исчезла, как не было. А мне бы проползти метров пять. Там за этими пятью метрами ступени должны быть. По ним вниз, к земле не так страшно будет спускаться. Но есть ли они там - ступени, не видно. И метры эти длинною в жизнь кажутся. И страх парализует. И на месте оставаться не разумно и двигаться вперед невозможно, тело не управляемое. Вижу только кое-где между расщелинами монеты рассыпаны, золотом подмигивают на свету. Я до этих монет принимаюсь тянуться. Одну в кулак зажала, вторую. Про страх свой ни на миг не забываю, а ползу, как гадюка на запах мертвечины. Руки уже полны, сыпется сквозь пальцы. И слышу, как под коленями доска заходила, заскрипела. А я монеты из рук не выпуская, поползла к краю, где ступеньки должны быть. Чудом доползла, кулаки вкровь стерла. Глаза опускаю и вижу как внизу старуха стоит, руками машет и кричит мне что-то, а что не разберу. Я слух напрягаю, лоб морщу, словно так лучше слышно будет. И вдруг разбираю слова: "Сумку отдай, воровка!" Меня жаром обдало с головы до пят. Я вобратку попятилась. Подо мной доски стали сыпаться и на землю трухой падать. А я ползу к другому краю моста. Ползу, не оглядываюсь, но знаю, что позади и моста уже нет, все прахом на земле лежит. Тороплюсь, колени в занозах, руки боль кусает, и скорость моя черепашья вот-вот вслед за рухлядью вниз отправит. Но уже конец доски, теперь ступени. А нет ступеней, край и земля, родная, твердая, по которой ступала всю жизнь, но теперь нет врага смертельней, чем она. Сделаю шаг к ней, примет в объятья и уже не даст подняться на ноги. Вытянула я руки, смотрю в раскрытые ладони, и вижу горстку мелочи, такой мелочи, что самой мелкой мелочи мельче. И слезы на глаза навернулись. Села я на край, перевернула ладони, зазвенела мелочь, слезами посыпалась на землю, растворяясь в ней музыкой необыкновенной, напевной, тихой и убаюкивающей.
Не знаю долго ли звонил будильник, но напевная, тихая музыка успела мне порядком надоесть и я проснулась. Как хорошо, что я проснулась. Разбитая, без сил, с чугунной головой, но проснулась. Ветерок раннеутренний колышет тюль, птички щебечут, солнышко потягивается лучами во все углы комнаты. В окно смотрю, а из двора машина скорой помощи выезжает. Не слышно так, как будто боясь быть замеченной, на цыпочках за угол завернула и как не было. А в голове мячиком по всем стенам эхо отбивает: "Не бросай меня, дочка."