Из-за всех этих волнений я так и не отдала Володьке его картину.
Мне хотелось завернуть ее покрасивее. Амалия принесла кусок обоев и атласную ленточку, оставшуюся от какого-то заказа. Честно говоря, я не знала, как ко всему этому подступиться, и Амалия Генриховна упаковала все сама. Оказывается, в молодости она служила в модном галантерейном магазине Платонова, где продавались французские отделки для платьев, новейшие по газу бассонные аграманты, кружева, рюш и креп, а также бобровые и пуховые одеяла, изящные предметы для подарков и олеографические картины на самый взыскательный вкус, отображающие шедевры парижского Салона. Это были райские кущи, благоухающие ароматами французской парфюмерной фирмы «Любен». Там Амалия научилась заворачивать покупки самым элегантным образом, завязывать всевозможные банты и мастерить искусственные цветы из крепа, лент и папиросной бумаги. Рассказывая о своей любимой галантерее, она очень расчувствовалась и так вдохновилась воспоминаниями, что из заурядных обоев в полосочку и мелкий цветочек получился очень хорошенький старорежимный сверток.
Мне даже стало жаль, что все это будет разорвано и выброшено в мусор.
Володька просто обомлел от такой неописуемой красоты, а когда увидал картину, чуть не запрыгал от радости и сказал, что я настоящий художник, намного лучше Бурлюка и Маяковского. Я даже спорить не стала - к чему лицемерить?
Уже поздно. Буду тушить свет.
Кто-то кинул снежком в окно.
Это Жоржик.
Я уже наплакалась и могу описать все, как есть.
Сегодня в восемь часов вечера умерла Нюрочка. С утра она жаловалась Пелагее Семеновне, что у нее все горит внутри и просила пить. Потом впала в забытье и долго не приходила в себя. Очнулась она уже около восьми и сделала слабый жест рукой. Пелагея Семеновна хотела подать ей воды, но Нюрочка ответила, что ей сказали не пить больше.
«Кто сказал, деточка?» - спросила бедная Пелагея Семеновна, заливаясь слезами.
«Люди в белом, - ответила Нюрочка. - Они говорят, что мы сейчас пойдем к реке, она очень чистая и прозрачная. У реки луг и много цветов… Я только что все это видела. Скажите Шуре, что там очень красиво, намного красивее, чем здесь…»
Пелагея Семеновна зажгла лампаду.
Нюрочка смотрела на огонек минуту или две, а потом закрыла глаза и умерла…
Сейчас она собирает цветы на лугу...
20 Марта.
Больше недели не писала ничего в своем дневнике.
Похороны были четырнадцатого. Кланин папа сказал хорошую проповедь на слова "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят", а пятнадцатого его арестовали (и не буду я ничего зачеркивать!) Владыку тоже забрали и увезли в Москву. Володька видел, как его выводили из тюрьмы, но узнал не сразу: волосы острижены, вместо рясы простая холщовая рубаха, а поверх нее - солдатская шинель...
Вчера ходили с Жоржиком на могилку. Папаша дал мне денег на цветы. Я купила букетик фиалок в оранжерее. Жоржик говорит, что так и не дочитал Нюрочке о журавлях, а в день похорон открыл книгу наугад, и ему бросились в глаза слова старого Долгоноса-Всезнайки: « Сила любви сильнее силы смерти».
Мы плакали вместе. Никогда не забуду Нюрочку. Пусть она будет моей сестрой.
Я принесла книгу домой и поставила на полку. Папаша до сих пор удивляется, как он мог не заметить ее на самом видном месте. Я молчу.
Товарища Петю выгнали из комсомола. Он напился пьяным и пришел к Клане извиняться. Она его простила, но сказала, чтобы больше не приходил, а он все равно таскается за ней хвостом и говорит, что пьет с горя, от того, что все его бросили, в том числе и Иван Бесстрашный, которого он считал лучшим другом. Кланька начинает его жалеть понемногу. Говорит, что "Петя" слабый и ему нужна дружеская поддержка. Не знаю, что и сказать...
Подготовка к комсомольской Пасхе перенесена на писчебумажную фабрику. Ксенофонтов уныло агитирует присоединяться к ячейке, но никто не хочет ввязываться в это грязное дело. "Митю" уже два раза били. Первый раз сразу после суда над религией, а второй - на прошлой неделе.
Галочка считает, что тут не обошлось без Зиги Вельепольского. Зига все отрицает.
У нас теперь новый учитель обществоведения. Старую обществоведницу перевели на службу в краеведческий музей, под начало мадам Малышевой. Папаша говорит, что там теперь собралась отборная публика, которая от нашей истории и камня на камне не оставит: все, что нельзя переплавить и продать заграницу, разворуют, поломают и загадят. И то правда, потому что из Свято-Троицкого монастыря, в котором бывали Иван Грозный, Тушинский вор и царь Алексей Михайлович уже сделали конюшню и машинный двор. Все монастырское имущество давно национализировано и подевалось неизвестно куда. Часть монахов расстреляли в восемнадцатом по приказу Вилкаста-Балдериса, а остальных выгнали взашей.
Такие вот очерки смутного времени.
Только что зашел папаша и спросил, что я пишу. Пришлось признаться.
- Знаешь, Шура, - сказал он. - Я не советую тебе этого делать. Сейчас не время для дневников. Сожги его, потому что никогда не знаешь, кому он попадется в руки.
Сжечь?
Ну уж нет, папенька!.. У меня просто рука не поднимется. Лучше спрячу, как следует, в какое-нибудь надежное место. А там, глядишь, все изменится к лучшему...
До свиданья, дневник. Бог даст, когда-нибудь свидимся...
(окончание следует)
http://www.proza.ru/2014/06/11/2061