Наташа

Юрий Жук 2
Проза соц. реализма. Наташа
Юрий Жук 2
НАТАША

       Волков проснулся среди ночи от собственного кри-ка. Приснилось что-то страшное. Во рту было гадко и сухо, а голова, словно налитая чугуном, отказывалась что-либо соображать. Противное чувство после только что приснившегося кошмара понемногу исчезало, и тело по-степенно расслаблялось. За окошком, на крыше дома напротив, мигала неоновая реклама, приглашая куда-то лететь самолетом, и от этого комната через равные промежутки времени то освещалась синим холодным светом, то вновь погружалась в темноту. Волков привычно нащупал рукой лампу на тумбочке у кровати и нажал выключатель. Яркий свет резко ударил по глазам и отдался болью в затылке. Волков моментально зажмурился, одной рукой заслонился от света, другой — отвернул лампу в сторону и глянул на часы. Стрелки показывали начало пятого.
      
       Пытаясь отогнать наваждение приснившегося кошмара, он несколько раз глубоко вздохнул и тряхнул головой. В затылке вновь заныло. Он спустил ноги с постели и, сунув их в стоптанные шлепанцы, зашаркал по паркету в другую комнату, а оттуда на кухню, где надолго приник к крану с холодной водой, подставив рот прямо под струю. У него возникло полное ощущение, что он мог бы вот так пить до бесконечности, пока вода в кране не кончится,  или он сам не перекроет ее.  Ощущение это было настолько ёмким и осязаемым, что ему пришлось сделать над собой заметное усилие, чтобы ото¬рваться от струи, умом понимая — выпито достаточно. Выпрямившись, он туго завернул кран. Но вода все равно продолжала капать. Б который раз дав себе обещание завтра же сменить негодный сальник, он бросил под струйку воды тряпку, чтобы раковина под каплями не звенела и не мешала спать. И тут же почувствовал, что в квартире, кроме него, есть еще кто-то.

       Волков замер и прислушался. Все было тихо, но чувство это не проходило. Напротив, сейчас он мог сказать с уверенностью, что в большой комнате, которую он только что миновал, кто-то находился. Волков вошел туда и повернул выключатель. С дивана, что стоял в углу у стены, сияли на него испуганным светом огромные черные девичьи глаза. Потом уже он увидел рассыпавшиеся по плечам чудные волосы и прикрытое до подбородка его, Волкова, пледом все остальное лицо.

       — Здрасте вам! — только и нашел что сказать Волков и, нашарив за спиной портьеру, попытался прикрыть ею свою наготу. Но портьера была слишком узка, а Волков слишком велик, чтобы завернуться в нее целиком. Обмотав конец портьеры вокруг бедер, он все так же
ошарашенно посмотрел на диван. Он даже тряхнул головой, чтобы убедиться, что все, что происходит сейчас, происходит наяву, что это чудо на диване не привиделось ему с пьяных глаз, а реально существует тут рядом с ним среди ночи и в его квартире.
       — И кто ж мы такие будем? — ляпнул он первое, что пришло ему в голову.
       — Я — Наташа, — тихо донеслось с дивана.
       — Ага! Наташа, значит? Ну да, конечно же, Наташа. И как это я сразу не догадался, — ошалелый Волков все больше терялся и от этого нес полнейшую чепуху:

       - А я Волков, Алексей Иванович, если вы, Наташа, ничего не имеете против. С вашего позволения — хозяин этой квартиры, — и пытаясь хоть как-то выйти из этого дурацкого положения, Волков шутовски сделал реверанс. Когда он попытался присесть, портьера, обернутая вокруг бедер, потянула за собой багетку, и та, сорвавшись с гвоздя, шлепнулась ему прямо на голову. Видение на диване хихикнуло, и это почему-то разозлило Волкова. Возможно, его раздражение проявилось как-то внеш¬не, потому что до него донеслось:
       — Извините, я не хотела... Вам очень больно?
       — Пустяки, — Волков подхватил багетку и оперсяна нее будто на посох.
       — Будем считать, что наше знакомство состоялось, — и он шагнул в сторону дивана.
       — Только не подходите! Стойте там! — раздался испуганный  вскрик.
       — Не понял? — Волков сделал по инерции еще шаг.
       — Не смейте подходить! Я закричу! — из-под пледа появилась рука, державшая тяжелый медный пестик из старинной ступки, что стояла у Волкова на кухне. Тут уж расхохотался Волков. Он как бы увидел себя со стороны. Огромный, волосатый, завернутый в портьеру, с багеткой в руках, и девушка на диване, грозно замахнувшаяся на него его же пестиком. Более идиотской ситуации придумать невозможно, — подумал он сквозь хохот,а вслух произнес:

       — Вот уж действительно неизвестно, где тебя подстережет костлявая. Пощадите, прошу вас! Кто бы мог подумать, что в собственном доме мне будут грозить такие опасности. Пощадите! Клянусь вести себя благоразумно, — он прижал руку с багеткой к груди. — Я смирный. Честное слово!-
       — Я знаю, — донеслось с дивана. — И все-таки лучше не подходите. Так будет и мне спокойней, и вам безопасней, — рука с пестиком опустилась,
       — Желание гостя в этом доме — закон. Ведь вы моя гостья, смею надеяться? Хотя, убейте меня, не пойму, как вы здесь оказались?
       — Вот так-так!? — изумились на диване.
       — Я, с вашего позволения, все-таки сяду, — Волков багеткой показал в сторону стула.
       - Садитесь, — милостиво разрешили ему. — Только, на тот дальний.
Волков, путаясь в портьере, прошагал к стулу и сел на него, положив багетку на колени.

       — Итак, Наташа, выясним некоторые детали. Я старый больной человек, — Волков намеренно не бросал взятого им с самого начала шутовского тона, чтобы хоть как-то прикрыть свою неловкость и растерянность.  — Встаю среди ночи с постели и обнаруживаю в соседней комнате прелестную девушку, которую знать не знаю. Ну прямо "Тысяча и одна ночь"! Согласитесь, ситуация не совсем ординарная. Возможно, у меня склероз. Но не
до такой же степени, чтобы абсолютно забыть все на свете, Я, конечно, позволил вчера себе немного лишнего по части спиртного...-

       — Какое там немного! — на диване откровенно вздохнули. — Вы вчера на ногах не стояли. Эту картину надо было видеть.
       — Ну уж, так и не стоял? — захорохорился Волков. — Такого быть не может.
       — Может, — с дивана на него грустно посмотрели. — Это вам кажется, что не может. А на самом деле все так оно и было. Пока я вас до дому дотащила.,.-
       — Погодите, Наташа, не хотите же вы сказать...-
       — Да, именно это я и хочу сказать, - Вы вчера в скверике на лавочке спать укладывались. Туфельки аккуратненько рядышком поставили, пиджачок под голову свернули и уже сами примерялись, как бы поудобней устроиться. Я совсем было мимо прошла, еще и посмеялась про себя: мол, недолго тебе, дядя, ночевать осталось! К скверу как раз в это время "канарейка" подъехала. Потом гляжу, что такое? Лицо-то вроде знакомое. Откуда, думаю? И вспомнила. Вы в прошлый четверг у нас в клубе НИИ выступали вместе с другими товарищами. Вот я и узнана. Что ж, думаю, заберут сейчас голубчика, и ночевать ему в вытрезвителе. А после — неприятности по работе, муки душевные, угрызения совести. Дай, думаю, доброе сделаю. Отведу надежду советской литературы домой баиньки. Все удобней, чем в вытрезвителе.

       — Наташа, голубушка! Неужели все так оно и было,как вы говорите? — Волков не решался поднять на девушку глаза и смотрел на носок своего шлепанца, висевшего на кончике его босой ноги.
       — Да уж было. Погодите, давайте я вам все доскажу, чтобы, как вы сказали, выяснить некоторые детали.
       — Давайте, Наташа. Я больше не буду перебивать.-
       — Ну вот. Подошла я к вам. Обуться заставила. Вы сразу обулись. Вроде застеснялись меня даже. Пиджак надели. Я говорю: "Пойдемте, Алексей Иванович, -я с вашего выступления запомнила имя и отчество, пойдемте, говорю, Алексей Иванович. Я только не знаю, куда
вам идти!" А вы мне в ответ; "Какая, мол, разница, куда? Я уже пришел. И главное внятно так говорите, ничуть незаметно, что пьяный и только что спать на лавочке укладывались. И глаза все видят. Только грустно-грустно смотрят. "Я уже пришел, говорите, дальше идти некуда". Потом глянули на меня: "Откуда ты, чудо дивное? Ты за мной?" — "За вами, говорю, за вами. Домой пойдемте". А вы, как ребенок послушный: "Пойдем, чудо дивное. Домой, так домой". Так всю дорогу до дому меня Чудом дивным и звали. Только дорога эта на два часа растянулась.
       — Что, совсем идти не мог? — Волков поднял и тут же вновь опустил глаза.
       — Да уж с координацией у вас вчера неважно было. Речь ясная. Говорите все связно, вроде соображаете, а идти никак не получается.
       — Господи! Это ж надо допиться до такого свинства! — Волкову было стыдно и неуютно сейчас в своем дурацком наряде, полуголому перед этой славной девчушкойи за вчерашнее, и за свой шутовской тон сегодня.

       — Ничего, потихонку добрели. Только уже совсем поздно стало. И дождь сильный начался. Хорошо, мы уже рядом с вашим домом были. Но промокли насквозь все-таки и вы, и я. В общежитие меня не пустили бы, и потому я оказалась на вашем диване. Вы уж извините.
       — Да, что вы, Наташа, это вы меня извините, — Волков не знал, куда глаза девать. — Намучились вы со мной, — он посмотрел на девушку, виновато улыбнулся. —Спасибо вам большое за то, что вы рядом оказались. Не из-за милиции, нет. Просто вчерашняя случайность оказалась кстати. И то, что вы подошли ко мне в скверике, и то, что довели до дому, и то, что из-за дождя остались вот тут, на диване. Все это сплетение случайностей привело к тому, что мы с вами можем сейчас вот разговаривать. Не поизойди хотя бы чего-то одного, и я бы никогда не узнал вас. -
      - Ба! Да вы никак решили поухаживать за мной? — на диване откровенно рассмеялись. — А вам не кажется, что для этого вы выбрали несколько неудачное время. И потом, в вашем туалете явно чего-то не хватает.

      — Наташа, — Волков уже понял, что сморозил чепуху, но все-таки укоризненно глянул на девушку, — я и не думал ни о чем подобном. Скоро наступит утро, и вы уйдете, и может случиться так, что мы с вами никогда больше не увидимся. - Девушка подтянула колени к самому подбородку и обняла их руками сверх пледа, переплетя пальцы. "Гос¬поди, до чего ж у нее красивые руки, — подумал Волков, невольно любуясь ею. —Какое это, наверно, счастье, ког¬да тебя любит такая девушка", — и тут же, испугавшись этой мысли, поспешно произнес вслух:— Так что, не волнуйтесь, Наташа, ухаживать за вами я не собираюсь.
       — А жаль, — рассмеялась девушка.
       - Что, жаль? — не понял Волков. Но ему не ответили.
       - Скажите, Алексей Иванович, у вас что-то случилось?
       — Почему вы так решили? — Волков удивленно поднял брови.
       — Да какой-то вы вчера были не такой.
       — Какой "не такой"?
       — Не такой, какими бывают пьяные. Вы были вначале, ну что ли потерянный, безразличный ко всему. Я вам сказала пошли, и вы пошли, сказала стой, вы остановились. Мне кажется, что вы ничего и никого вокруг не замечали. Шли, как во сне. А потом будто проснулись и начали говорить, говорить да так интересно. Пока мы шли, я столько от вас всего узнала, — Наташа улыбнулась, видно, вспомнила вчерашний вечер.

       — Чего ж это такого я вам наплел спьяну?
       — Да не наплели, а рассказали, — поправила его девушка, — много интересного. Об улицах, по которым мы шли, о домах. Я и не знала, что Ленинскую раньше Московской называли, а Кирова — Немецкой. А когда мы по Волжской подошли к загсу, вы сказали, что это бывший дом Бореля, была, оказывается, у нас в городе и такая знаменитость. Я и не знала, что о домах можно так интересно рассказывать. Вы говорили, что каждый дом, как и человек, рождается, живет и умирает в конце концов, и у каждого своя собственная совсем человеческая судьба. Что судьбы людей и судьбы домов очень похожи, поскольку постоянно переплетены между собой. Что каждый дом, как и человек, имеет свой собственный характер, и, что дома, в конце концов, становятся похожими на тех людей, которые в них живут. Еще вы мне стихи читали, — Наташа чему-то улыбнулась.

       Волков слушал девушку и невольно любовался ею, постоянно боясь, как бы она этого не заметила. Какое-то странное чувство неожиданно вселилось в него. Привыкнув жить один, после неожиданного ухода жены, он подчинил всего себя работе и старался как можно реже иметь какие бы то ни было отношения с противоположным полом. Год одиночества наложил свой отпечаток на всю повседневность Волкова. И сегодняшнее присутствие в квартире женщины неожиданно взволновало его самым определенным образом.
       — Батюшки, что это со мной? — запаниковал он. —Не хватало только слететь с катушек. — Волков почувствовал, что вся размеренная, с таким трудом налаженная, как ему казалось, спокойная жизнь готова была вот-вот полететь под откос из-за одного только присутствияв квартире этого милого существа со славным именем Наташа.

       — Спокойно, парень, — сказал он себе. — Ты ее совсем не знаешь. Пришла и ушла. Будто и не было. Завтра все пойдет по-старому, как и прежде, — твердил он про себя. Хотя где-то в самой глубине его "я" шевелилась только что народившаяся и потому едва слышная, совсем еще не оформившаяся мысль о том, что вряд ли завтра пойдет все по-старому, ничего по-старому уже не пойдет.

       — Да вы меня совсем не слушаете, Алексей Иванович, уснули?
       — Простите, Наташа, задумался.
       — Давайте-ка спать, Алексей Иванович.
       И Волков поднялся со стула и пошел к двери, и со¬всем уже было закрыл ее за собой... Как вдруг остано¬вился и, обернувшись, произнес:
       — Я еще не знаю, как вам это объяснить, Наташа, не знаю, как все будет дальше, но только поверьте мне: все, что произошло с нами сегодня, не пройдет так просто ни
для меня, ни для вас. Наверное, все, что я сейчас скажу, покажется глупым и не совсем уместным, вернее, совсем не уместным, я еще четко не могу сформулировать то, что
хочу сказать, но я чувствую... вы поймете. Так вот, — Волков попытался сосредоточиться, — я вас, в сущности, совсем не знаю и плохо помню, вернее, до последнего момента почти совсем ничего не помнил из вчерашнего. Только сейчас, совсем недавно, будто какая-то кинолента прокрутилась у меня в голове, и я все отчетливо вспомнил. Не улыбайтесь, пожалуйста! Вспомнил со всеми подробностями, словно вновь пережил весь этот вечер... Но я не об этом, в сущности, все это можно было бы назвать пустяком. Одна сердобольная душа довела до дому пьяного и, в силу сложившихся обстоятельств, осталась у  него ночевать. Казалось бы, ничего особенного. Но это только на первый взгляд. Все это, конечно, цепь случайностей. И то, что я оказался на той скамейке, и то, что вы именно в тот момент проходили мимо, и то, что узнали меня, и то, что захотели проводить до дому — все это стечение обстоятельств.

       Но уже само это стечение, имен¬но этих обстоятельств выводит какую-то определенную закономерность. Закономерность случайностей, что ли. И вот в силу этой закономерности мы сейчас тут с вами вдвоем... — Волков прервал свою тираду на полуслове. — Господи! Какую я чепуху несу. Я вовсе не о том хотел... То есть о том, но другими словами. Я говорю, наверно, путано, наверно, сумбурно, наверно, не понятно, но, поверьте мере, говорю искренне, и то, что сейчас чувствую...

       — А что вы сейчас чувствуете? — Наташа улыбнулась.
       — Что? — Волков растерянно глянул на нее. — А, ну да, что чувствую? Именно это я и пытаюсь вам объяснить. Но только у меня это что-то плохо получается. Вот когда я вам вчера читал стихи...
       — Вы и это вспомнили? — перебила его Наташа.
       — Я же вам сказал, что вспомнил все до мельчайших подробностей, — попытался обидеться Волков.
       — Ну тогда вы должны были бы вспомнить и то, что стихи вы так и не дочитали до конца, — Волкову показалось, что Наташа откровенно смеется над ним, и от этого он растерялся еще больше. Но остановиться уже не мог, чувствуя неодолимую потребность здесь, сейчас высказать все, что творилось у него на душе. А на душе у него был полный хаос из мыслей, ассоциаций, столпотворения образов и не совсем приличных тайных желаний. Но из
всего этого многообразия чувств все отчетливее и яснее проявлялось одно — светлая нежность к этой незнакомой девушке.

       — Стихи — это не важно. Это ничего, я вам когда-нибудь их дочитаю. Нет, я вам их сейчас дочитаю. А-то может случиться, что этого "когда-нибудь" никогда не будет. Или нет. Лучше послушайте другие стихи, которые я вам вчера не читал. И вообще, я их никогда и никому не читал. Вот, слушайте: "Легкой жизни я про¬сил у Бога: "Посмотри, как мрачно все  кругом". И ответил Бог, подожди немного, ты еще попросишь о другом". Бот уже кончается дорога. С каждым днем все тоньше жизни нить... Легкой жизни я просил у Бога. Легкой смерти надо бы просить",

       — Хорошие стихи, — Наташа тихо улыбнулась. Это вы сами написали?
       — Что вы? Это из Хафиза. Жил когда-то такой поэт на Востоке. Но не это главное. Я  хочу сказать, что для меня эта встреча с вами очень много стала значить. — Волков лихорадочно подыскивал слова, пытаясь найти самые нужные, и не находил, и от этого путался все больше и больше. — Вот эти стихи» Они вечны. Пройдут века, но люди будут их читать и удивляться гению поэта... Нет, не то. Дело вовсе не в стихах. Дело в нас. В вас
и во мне. Пусть это звучит дико... Можете все, что угодно, обо мне думать, но мы не можем, вот так встретившись, разминуться. Потому что, потому что... — Волков окончательно сбился и замолчал, опустив глаза долу.

       — Не трудитесь, Алексей Иванович, я все давным-давно поняла. Еще вчера, когда мы шли домой, вы были совсем как малый ребенок, беспомощный и беззащитный. Ну прямо, как сейчас, когда вы растерялись, не зная, как меня убедить в том, что для меня и так с самого начала ясно.
       — Как с самого начала? — поразился Волков,
       — Ну, не с самого-самого. Но еще вчера я что-то уже знала, -— Наташа вдруг  замолчала. — Да ну вас, — она
махнула рукой, — Не хватало только и мне начать исповедоваться перед вами.

        Волков двинулся к девушке.
       — Идите спать, Алексей Иванович, — остановила она его. — Идите.
       — Но как же так?..
       — Завтра, Алексей Иванович. Обо всем завтра. Вам надо хорошо выспаться, — И добавила, улыбнувшись: — Не забывайте, пестик все еще со мной.
       — Кстати, — Волков глянул на девушку, — насчет пестика. Вы что же с самого начала его на диван прихватили? На всякий случай? Мало ли что?
       - Нет, Алексей Иванович. Я вас вчера совсем не боялась. Я вас и сейчас не боюсь. Но вы ночью несколько раз так страшно закричали, что я напугалась чуть не до смерти. И взяла-то я его не знаю зачем. Не от вас защищаться, нет. Просто с ним мне стало как-то спокойнее.
       — Бедная девочка! — Волков впервые открыто глянул Наташе в глаза, — Сколько вам пришлось вынести из-за меня! Ну да, больше уж обещаю не пугать вас. Спите спокойно, если получится. Спокойной ночи, Наташа!

       — Спокойной ночи, — услышал он голос с дивана, и закрыл за собой дверь. Выпутавшись из портьеры, он поставил багетку в угол и, поддернув чуть сползшие семейные трусы из веселенького ситца в голубой легкомысленный цветочек, залез в постель. Сон, однако, как рукой сняло. Волков протянул руку, взял с тумбочки сигарету, щелкнул зажигалкой."Ну дела". Из головы не выходила девушка Наташа.
       — Только этого мне недоставало. А глазищи-то какие: будто два уголька зажгли. Видно, на самом деле испугалась, глупышка. Пестик взяла обороняться.  — Волков тихонько засмеялся, вновь вспомнив ее воинственную позу.  "А ты тоже хорош, — выругал он себя. —
Напился как свинья, так спи себе тихонечко. Нет же, давай орать, будто бугай. Твоим голосом по-трезвой-то можно рыбу глушить. Представляю каково ей было тебя услышать хмельного среди ночи да еще в чужой квартире. Поневоле за пестик схватишься", —

       Волков глубоко затянулся сигаретой и, держа ее над ладошкой, чтобы не уронить пепел на постель, осторожно перенес в пепель- ницу, где и затушил, несколько раз ткнув в донышко. "Ну, хватит. Спать. — приказал он себе. — К черту из головы  всякие  глупые  мысли.  Завтра  все  пойдет  по - старому. Завтра все пойдет по-старому", — повторил он про себя несколько раз и не поверил: уж больно яркими стояли перед его глазами Наташины глаза.

       Пытаясь отогнать наваждение, он принялся перебирать события последних дней. Случилось так, что третьего дня в одночасье вся его Волкова работа полетела к чертям собачьим с легкой руки одного лишь человека, перечеркнувшего напрочь многие месяцы изнурительного, до дурноты в голове, до неприятных колик в левой стороне груди, измотавшего, вытянувшего из него все соки труда.

       Рукопись, законченная два месяца назад и отданная на рецензию, получила, наконец, оценку, Да какую?! Волков был готов к любой критике и заранее готовил себя к серьезному спору, собираясь отстаивать свои пози- ции. Но отстаивать оказалось нечего. За годы своей литературной деятельности Волков бывал бит, и даже не однажды. Во время первых своих шагов на литературном поприще он получал пинки и удары и от критиков, официально писавших о его рассказах, и от сотоварищей, так сказать, по цеху. Однако рассказы его рано или по- здно неизменно находили своего издателя и, что более важно, своего читателя, если судить по письмам, посту- павшим в редакцию. Так подобралась первая книжка.

       Маленькая, невзрачная, всего в пять авторских листов. Но сколько радости она принесла ему тогда, заставив поверить в собственные силы, почувствовать уверенность рядом с другими, с теми, преуспевающими, кого издавали чаще и охотнее, чем его, с теми, кто умел приспособить свое перо к важности того или иного момента, уловив спрос  и  коньюнктуру,  хваткими,  расчетливыми и  необычайно плодовитыми, научившимися писать с холодным носом обо всем и не о чем. К счастью, Волков так и не научился строчить, как они, продолжая тянуть лямку поденщика, работая до седьмого пота, нередко заставляя
себя  раз за разом переделывать все заново, тяжело и медленно выпуская из рук готовую вещь. Результатом этого стала вторая книжка рассказов, вышедшая большим тиражом, чем предыдущая и, что самое отрадное, моментально исчезнувшая с прилавков киосков и книж¬-
ных магазинов. Хотя в наш век сумасшедшей гонки за всем печатным, это могло и не быть ярким показателем большой удачи автора. После этого Волков решил, что настало время взяться за тему, которую он вынашивал уже несколько лет, к которой исподволь готовил себя, время от времени слегка касался ее то одним своим рассказом, то другим. Но только слегка, как бы пробуя, словно опасаясь нечаянно спугнуть ее.

      И вот теперь, когда работа, наконец, закончена и обрела зримый образ повести, когда ей отданы все силы души, головы, сердца, печенки и, черт знает чего еще, когда  внутри полнейшая пустота, как в кошельке у героев Чарли Чаплина или на Аравийском полуострове после только что пронесшегося Самума, когда с нетерпением  ждешь рецензии, причем рецензии от уважаемого тобою литератора, которому во многом доверяешь, и когда эта  рецензия наконец, выходит, не оставляя камня на камне от твоего детища,  когда до тебя, наконец, доходит, что все, что написано в ней, относится к тебе лично и к твоей повести, в частности, причем в выражениях, которых не пожелал бы и врагу своему, остается лишь взять какой-нибудь "Смит Вессон" и пустить себе пулю прямо в лысеющий лоб или уж, на худой конец, напиться так, чтобы хоть на время исчезло из головы все, что обрушилось на нее в течение нескольких прошедших суток.

       Все это Волков вспомнил лежа в постели, подтянув под самый подбородок одеяло, и тщетно пытаясь заснуть. Но странное дело: той вчерашней боли он уже не испытывал, видимо, первый удар был самым сильным. Или это водка сделала свое дело?
       — Нет! — Волков даже сел на постели, заставив ее жалобно скрипнуть. Просто за дверью была Наташа. Славная девушка Наташа, так неожиданно и необычно вошедшая в его, Волкова, жизнь.

       И все-таки он, в конце концов, заснул. Сон сморил его, когда на улице совсем рассвело и весеннее солнце повисло над городом, золотя крыши домов. Казалось, он только на секунду закрыл глаза и тут же открыл их, но за окошком уже вовсю сияло проснувшееся утро. Он быстро натянул рубашку и джинсы, сунул ноги в шлепанцы и осторожно приоткрыл дверь из спальни. Диван был пуст, и только аккуратно сложенный плед, лежавший на подушке в углу дивана, подтверждал, что все, что случилось сегодняшней ночью, не приснилось ему с пьяных глаз, а было на самом деле.

       Из кухни тянуло запахом свежесваренного кофе, и Волков с надеждой открыл дверь туда. Но и кухня была пуста. На плите стоял еще горячий кофейник, а на подоконнике сверху придавленный пестиком белел листок бумаги со словами: "Спасибо за приют. Вот Ваш кофе. Надеюсь, он заварен удачно и не совсем остыл. Пейте на здоровье. Удачи Вам! Наташа". Волков беспомощно глянул на плиту. Налил в чашку из кофейника. Машинально хлебнул раз, другой и не почувствовал вкуса. Подошел к окну, еще на что-то надеясь. Глянул во двор —никого.
   
       Вновь хлебнул из чашки. Поставил ее. Вышел в комнату. Сел на диван. Положил руку на подушку: "Вот и все дела. Будто ничего и не было... А что, собственно, было? Ничего и не было. Просто ты расфантазировался, старый дурень, навыдумывал, черт знает что. Не хватало еще расстраиваться из-за какой-то девчонки, которую и не видел-то толком. Кто она тебе? Да ровным счетом — никто. И ты ей такой же случайный. Она и думать о тебе забыла. На кой черт ты ей нужен? Подумаешь, делов-то. Просто переночевала на диване у какого-то пьяного дяди. Слава Богу не на улице. Ты бы на ее месте и думать об этом забыл. У нее только и забот, что тебя, дурака, всю жизнь теперь вспоминать. А жаль. Хотелось бы. Ой, как хотелось бы, чтобы вспоминала". Внезапно в прихожей раздался звонок. Волков кинулся открывать входную дверь. Принесли жировку за свет.