Она вышла из женской консультации. Ноги не то, чтобы не шли, — они просто не сгибались, и она переставляла их, тупо, механически, передвигалась будто на деревянных ходулях, — одна, другая, одна, другая. Она шла и зачем-то считала в уме — раз, два, раз, два… — словно польку собралась танцевать на счет раз-два… И почему-то видела себя словно сверху... или сбоку, непонятно.
Сегодня она, наконец, решилась узнать правду. Да нет, она все, конечно, знала заранее. Давно. Уже больше месяца.
Яркий, теплый сентябрьский денек — самый разгар московского бабьего лета — вдруг начал быстро меркнуть. Солнце спряталось за темно-серую тучу, а неуклюжий день внезапно споткнулся о непреодолимое препятствие, чуть было не упал, но, неловко взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие, все-таки удержался на ногах. Она просто физически ощутила, как рушится ее привычный мир — такой спокойный, уютный.
Верная Аленка ждала ее, сидела на скамейке неподалеку. Родная подруга не только пошла вместе с ней в консультацию. По ее вдохновенному совету при записи к врачу в регистратуре был предъявлен подругин паспорт — для конспирации. Однако она была тут же разоблачена.
Врачиха была пожилая, в очках, с жидкими, сальными, наспех собранными в пучок волосами и небрежно, даже неаккуратно вылепленным сырым лицом, словно ваятель, лепивший его, ушел, не завершив шедевр, да так и не вернулся, бросил, пресытился этим утомительным занятием. Она провела ее в кабинет и стала стыдить, прочитала целую лекцию о том, почему «так не следует поступать», но быстро вникла, поняла, с кем имеет дело.
— Ну, все, можете теперь одеваться. — Слава богу, закончился, наконец, осмотр – он показался ей бесконечным.
И пока она одевалась и сходила с ума от ожидания приговора, врач, усевшись за стол, что-то методично записывала в ее карточке.
Так и не дождавшись приглашения сесть, она неловко, как-то боком примостилась на самом краешке стула напротив Великой Инквизиторши и только сейчас робко огляделась по сторонам.
Небрежно выкрашенные в какой-то мрачный, грязно-зеленый цвет, обшарпанные стены, немного белого кафеля возле зеркала над рукомойником, а сбоку, за невысокой облезлой серой ширмой, это чудовищное, пыточное кресло — она снова с опаской покосилась на него.
Прошло еще несколько бесконечно долгих минут. За все это время дознавательница не проронила ни слова. Закончив писать, она, не торопясь, сняла очки, медленно, тщательно протерла их мягкой синей тряпочкой и аккуратно уложила их в футляр. Лишь после этого гинеколог подняла голову, посмотрела, наконец, на нее и, окончательно измучив ее, безапелляционным тоном изрекла свой вердикт. А в очках ее обрадованно запрыгали, засияли солнечные зайчики.
— Семь-восемь недель у вас уже, — скучным, плоским голосом произнесла прокурорша свой приговор.
А, вот и упал. Ударил по шее. Приговор. В сознании, как в клетке, заметалась, забилась, больно ударяясь о решетку головой и крыльями, мысль.
Доигралась. Допрыгалась. Все! Приехали!
Интересно, а чему это так радуются солнечные зайчики в очках врачихи? С какой такой радости распрыгались, а?
Может быть, это неестественно — приходить в ужас от того, что будет ребенок? Может, она какая-то ненормальная? Вероятно, каждая женщина должна испытывать неописуемый восторг от каждой своей беременности — желательной, нежелательной, неправильной, недопустимой? А ведь эта врачиха, похоже, ждет от нее именно такой реакции — бурной радости? Каждая женщина, наверное, должна просто захлебываться от восторга, узнав, что у нее будет малыш — сколько раз она читала об этом в книгах! Аплодисменты, и все встают! Ну, что ж, тогда, значит, она — моральный урод, вот и все!
«Наверное, у этой врачихи давление скачет, — вдруг как-то отстраненно, некстати подумала она. — Вон, как вдруг покраснела! Или просто сегодня жарко?»
Странно, а она как-то и не заметила… Ей, наоборот, холодно… Отчего-то знобит.
— И когда были последние месячные, в июле? А в августе уже нет? Ну вот, все правильно… Так. Ну что, голубушка, будем рожать? Но вы ведь еще не замужем, кажется… Нет? М-да… Как же так? — покачав головой, с сомнением и почему-то даже с обидой проговорила врачиха. Она внимательно посмотрела на нее, и в ее взгляде прочитывалось осуждение. — И это что, первая ? Ах, ну да, конечно! — спохватилась врач, вспомнив ее невинные забавы с Аленкиным паспортом в регистратуре.
Слова падали на нее одно за другим, шлепались крупными градинами, больно били — каждое. Ее достоинство было уязвлено, нет — раздавлено. Она ощущала себя так, словно ее сию минуту отругают, а то и отшлепают и, как маленькую, поставят в угол. Ну да, ведь по неписаному правилу она должна бы состоять в браке уже не менее года, ну, или месяца два-три уж точно. А может быть, вдруг с неожиданным ехидством подумала она, лучше бы она вообще уже три года была замужем и ждала бы теперь уже третьего, четвертого, пятого ребенка!
— Первая, — дрогнувшим, каким-то простуженным, внезапно охрипшим голосом подтвердила она, хотя эта — главная свидетельница обвинения — вовсе не ждала ответа.
— Ну, ладно, пока что я в любом случае дам вам направления на анализы... Сейчас… Минутку, вот… — Она быстро заполняла какие-то бланки. — Вот… Видишь, это два направления. Вот, держи, — разъясняла инквизиторша, почему-то обращаясь к ней — как-то странно! — то на «ты», то на «вы». — Анализы сдашь в ближайшие дни, лучше прямо завтра или в понедельник с утра, и обязательно натощак, поняла? Совсем ничего не ешь и не пей, кроме водички, слышишь? Хорошо. А потом придете ко мне, — та-ак, — она что-то подсчитала и записала в ее карточке, — дней через пять. Сегодня у нас что, четверг? Давай-ка приходи в среду на следующей неделе. Я принимаю с трех до восьми. Все ясно? И не затягивайте, ладно? — Врач видела, что она находится в какой-то прострации.
— Да-да, спасибо… Я все сделаю. Я приду… До свидания.
Нет, голос сломался и явно ей больше не принадлежал.
Она встала, быстро пошла к выходу — если бы это было возможно, то и побежала бы. Время почему-то встало и упрямо не желало идти дальше.
Наверное, она целую вечность пробыла в этой камере пыток и испытывала теперь одно лишь только желание — поскорее покинуть это ужасное заведение и никогда уже туда больше не возвращаться. Лишь теперь, когда надежды на благополучный исход уже не оставалось, она до конца осознала весь ужас свалившегося на нее бедствия.
Врачиха окликнула ее, когда она уже открывала дверь кабинета.
— И послушайте, когда придете ко мне, нужно уже обязательно решить, будешь ли рожать, и вообще, все решить, — обиженным тоном произнесла она. — Только учтите — срок уже не такой маленький, а это у вас первая беременность, — назидательно добавила прокурорша.
— Да... спасибо, я поняла, хорошо… До свидания… — прошептала она.
© Лана Аллина
Сцена из моего романа "Воронка бесконечности"
Фотография взята с сайта