Глава шестая
Оргвыводы
Иродион достал мобильный - при этом Старый с Серёгой выразительно переглянулись - и набрал номер.
- Отец Николай, вы уже закончили? Там малая трапезная освободилась?
Ну тогда подойди, пожалуйста, со всеми туда, мы тоже там будем.
- Заседание меньшевистской фракции на Лондонской конференции, судьба будет соответствующей - с кривой усмешкой произнёс Лука.
В трапезную вошли четверо монахов, трое примерно одного роста и комплекции, один сильно повыше.
Старый возглавил процедуру знакомства.
- Так, ребята, отец Иродион рассказал нам всё.
Мы, его друзья постараемся вам помочь. Можно мне вас на «ты»?
Длинный ответил за всех: «А что, зовите».
- Вы русские, то есть я имел в виду «россияне»?
Трое утвердительно кивнули в ответ, а один с рыжеватыми волосами сказал:
- Я с Белоруссии, Барановичский район, село Макуши.
- А профессии какие-то есть? Строители, по сельскому хозяйству?
- Я электрик, - сказал один, выглядивший поувереннее других, - меня отцом Николаем нарекли, Тимофей – водитель, Михаил – плотник и штукатур, Трифон зоотехником был в зверосовхозе в Пушкине, вот и всё.
- Понятно…Вот что ребят, я не буду рассусоливать по поводу чего да как, надеюсь вы отца Иродиона уважаете и поддерживать будете во всём.
Бог как говорится вам судья.
Это хорошо, что у вас профессии востребованные, я так понимаю, поработать, ох как придётся на новом месте.
Мы поможем, можете не сомневаться. У меня всё.
В продолжении слов Старого монахи хмуро смотрели в пол, только отец Николай полулыбался, он же и резюмировал со своей стороны:
- Вы не беспокойтесь, как вас извиняюсь… Андрей Тарасыч? Очень приятно.
Мы много говорили на эту тему.
Я сам отцу Иродиону всем обязанный, он, можно сказать, меня к жизни возвратил, я ему этого никогда не забуду, я вообще…
Мы, можно сказать, здесь одни только Иисуса Христа в сердце и восприняли, молимся денно и нощно, все службы, правила, посты…
Думаете нас много здесь таких? Вот недавно, на Покров…
- Понял, понял, всё ребят, мы тут покумекаем, как получше это дело устроить, до скорого.
Все дождались ухода братии, потом Старый обратился к Иродиону.
- Ну и что ты будешь делать, когда всё устроится?
Ханку жрать начнут подчиненные, к бабке ходить не надо.
Юр, ты знаешь, я социально не брезгливый, ваши идеологические проблемы мне, честно говоря, по барабану, но ты хорошо подумал, с этой вот командой?
Может всё-таки потщательней к подбору кадров подойти, а? Ты не спешишь?
- Скажем, Юрик, по Интернету можно клич бросить - встрял Лука - Скайп, Айсикью, можно даже очно познакомиться.
Старый очень даже прав.
Я ведь как понимаю, первый период у вас будет весь занят обустройством скита, ну обустроитесь, а потом-то…?
Здесь хоть населённые пункты кругом, жизнь разнообразная, а там что?
Молиться целыми днями, занимать время одним и тем же без какой-либо конкретной объективной цели?
Ну ты, положим, способен к метафизическим исканиям, в конце концов можешь и книги писать, допустим, не светского, а религиозно-философского характера, как Бердяев, Булгаков, Мень, Шмеман, а они?
Разруха не в домах, разруха, в смысле, безделье – в головах!
В России ведь как: бывает, что и хлеба не найдёшь буханки, но не бывает, чтоб не нашлось бутылки ханки.
Ну ладно, хрен с ними, этими, если отвалят, главное, чтоб новые подвалили.
Я вообще, ты уж извини, не понимаю как можно такую деятельность вести без миссионерского начала.
- Лука! Ты, прости меня, лезешь не в свои дебри.
Слово Божье это не укол врача, его надо изнутри воспринять, да и не всякий врач для этого укола подходит.
Я вот когда, ну что ли воцерковляться начал, ещё подспудно, без ясного осознания, у меня соседка по коммуналке была, так она попыталась меня в свою баптистскую сектантскую веру через постель затащить, буквальным образом!
- Ничего хоть была баптисточка?
Ты бы, Трибун, как Чарнота, в баптисты эти записался, дело бы сделал, а потом обратно выписался.
- Да ладно тебе, Старый - вдруг совершенно неожиданно досадливо и резко сказал Лука.
Все слегка вздрогнули и посмотрели на него, редко видали они Луку таким.
- Юр, давай так считать, что ты просто оговорился насчёт сектантства евангельских христиан, это такая же полноправная конфессия, как и ваша – православная.
Иначе я буду вынужден тебя считать, ну что ли малограмотным, и вообще поставить под сомнение твои помыслы.
Ой, чего-то я зарапортовался совсем, говорю точно как Ленский перед дуэлью.
Юрк, можно по-простому, по-агностически, ну совсем примитивно: вам шашечки или ехать?
Я в том смысле, что спасение души, себя, поиск духовного совершенства, это всё очень правильно и хорошо!
Но ведь для нас грешных самое главное на этой земле – это, чтобы люди, грубо говоря, друг друга не ели, жили по законам гармоничного сохранения своей популяции, просто – по законам Льва Николаевича и Булата Шалвовича!
Оба ведь безбожники были по вашим понятиям.
Юренька, ты, зайка, не сочти, пожалуйста, за попрёк, что ли, но вот, только ты нас кликнул, и мы все русские, хохлы, евреи, матершинники, циники, безбожники, хрен знает, что за душой имеющие по части, будем так говорить, …нарушения некоторых заповедей, сразу к тебе ринулись, и конечно поможем тебе, ты не сомневайся…
- А вот вы конкретно, Георгий Натаниэлевич, какие заповеди нарушали?
«Не кушай свининку, лёжа с соседкой по даче на мешках с украденными в колхозе удобрениями?»
Лука, как показалось всем, с видимым облегчением, и с напускным надрывом сказал:
- Сергей Григорьевич, я готов тут же пред всеми признаться, что это я рассказал коллективу нашей с вами родной скандинавской компании, что ваша так называемая ручка «Монблан» – это тайваньская подделка за сорок семь долларов вместе с футляром и пересылкой.
- Слава те Господи, тёпленькая пошла, оттаивать начали, а то я думал, что дело кончится крестовой войной или сожжением еретиков на костре - произнёс Старый.
Трибун, насчёт баптистов, ты, мне кажется, запыжил.
С семьдесят первом, когда я на этом долбаном космодроме служил, был у нас в хозчасти такой, то ли старшина, то ли прапорщик - не помню, они уже были тогда - Батюженко Валентин Микитич, тоже хохол, но из Бердичева.
У него на одном их двух складов спиртяга среди прочего была, считалось для протирки контактов.
Так вот кого он только не поставит заведовать на этот склад, москвича ли, ленинградца, один даже эстонец был, кабздец, максимум за неделю, месяц, квартал спивается, других вовлекает, и, кроме того - и тушёнки недостача, и некоторых других съедобных матценностей.
Сидим как-то у начальника хозчасти майора Свидерского, интеллигентно выпиваем спиртной напиток Архангельского разлива.
Вдруг входит Батюженко и такой радостный: Вот, товарищи, офицеры я на три года обеспечен спокойной жизнью, отпуска; спокойно буду проводить, там, то, другое…
Я давно этого ждал.
Свидерский и спрашивает:
- Тебя что, комиссовали, Микитич?
- Вам бы только посмеяться. Нет, не комиссовали.
Молодых команду привезли, и я там выискал брянского баптиста (фамилию его я уже не помню, столько лет прошло).
Теперь я его ставлю на склад, и с его постной рожей я на три года уверен, что напёрстка спирта не пропадёт, а книги свои пусть хоть до опупения читает, если, конечно, замполит пр…тся не начнёт, но это дело мы также уладим…
И щелкает себе по шее, а Свидерский, остроумный такой еврей был, от рака помер, ему и говорит:
- Рано, Микитич, радуешься, этот исусик и тебе хрен спиртяшечки выдаст на замполита, придётся в военторге за свои бабки покупать!
- Другое интересно, как в этих ребятах сочетается разные стихии - хитро улыбнувшись, сказал Лука.
Помнишь, Серёж, у нас в старом здании на Поварской был такой охранник Мишка Калошин, он никогда и не скрывал, что он баптист.
- Здрасте, как не помнить, такой здоровый бычара был.
Я как-то заглох на Герцена, хотел уже эвакуатор вызывать.
А этот случайно проходил, сменился вроде он, и «Что у вас, Сергей Григорьевич?»
Так и так, отвечаю.
Он таким тоооненьким тенорком: Идите в контору, и попросите, пожалуйста, кого-нибудь из наших сюда подойти, зачем деньги лишние тратить.
Я позвонил по сотовому, Лука прискакал, за руль сел, и этот Мишка, мою «Вольвуху» восемьсот пятидесятую, сарай спокойно так за двадцать минут с Лукой за рулём на Поварскую перетащил.
Я специально рядом шёл, так он ещё мне на полном серьёзе предлагал сесть, а то, говорит, сейчас жарко, а у вас голова непокрытая.
- Ну так вот: более преданного и честного охранника у меня не было, за исключением разве что Тиграна Амбарцумяна, но тот - по интеллектуальной части.
А у Мишки - по-другому его редко кто звал - семеро детей, он - дед в тридцать восемь лет.
Сам всегда в ковбойках, кроме нашей, ещё на двух работах.
Ребята – ну просто прелесть, все одеты скромно, но изящно, другого слова не подберу, жена выглядит лет на тридцать пять, несмотря на семерых детей и внуков.
Вся команда учится, компьютерщики, спортсмены, языки изучают, музыканты, семейный оркестр.
Сам Мишка на дежурстве - только с Евангелием.
А тут переезжаем в новое здание.
Шурик, начальник, и говорит: Часть мебели на обустройство производства - Игорь, я тебе рассказывал - а в новом здании будет всё новое.
На остальное я внимания особого не обращаю, в смысле реализации и приватизации.
Сотрудники чистоплюйничают, остаёмся мы, обслуга.
Ну я кухню свояку отдал, часть мебели взял себе наш сосед по Поварской, этот поэт-юморист с эротическим уклоном, Владимир Яблонский.
Мне ещё книжку с автографом пожертвовал.
А я, готовя договор аренды, заметил, что туда вставлен пункт: «При прекращении аренды неотделимые улучшения остаются арендодателю, отделимые – арендатору».
Это в переводе на мародёрский значит, что батареи и унитазы, обои – не нам, а всё остальное – это уж нам.
Анализирую вслух, сидя рядом с Мишей.
Он в Евангелие уткнулся, губами шевелит…
- Михайло, тебе в ночь задание: Снять все зеркала, мыльницы никелированные, дозаторы жидкого мыла, полотенцедержатели.
Сортира у нас тут три – поделим всё это по-братски.
- Хорошо, Георгий Натаниэлевич, не беспокойтесь, сделаю.
На другой день хлопочу в новом здании, тут звонок.
Снял трубку, а оттуда рёв зама Фотия, директора института-арендодателя – Мальчукова.
- Я…я …мы на вас в суд подадим, это же надо же, что вы творите!
Голые стены оставляете, а у нас тут люди будут работать. Это, это, чёрт знает, что такое, а ещё европейцы.
- Извините, Иван Васильевич, мыльницы, наверное, кто-то из соседей взял, тут вы же знаете, при переезде был просто проходной двор …
- Какие мыльницы, какие мыльницы, вы что, издеваетесь? Вы сами-то видели?
- Сейчас буду, разберусь.
Приехал, захожу, стоит этот Мальчуков, красный, как задница у мартышки.
Рядом Тигран, едва сдерживает смех.
Я огляделся, прошёлся по этажам, и сам стал белым, как пингвиний фёдор.
Остались только три унитаза без сидений, батареи, обои и плинтуса.
Ещё стул охранника, входная дверь, пожарные датчики и кран на кухне.
Ни раковин, ни охранной сигнализации, включая межкомнатные провода, километров десять, ни телефонов, ни жалюзи на двадцати семи окнах, ни замков в межкомнатных дверях…
Почему-то осталась одна мыльница.
Я говорю:
- Мне очень жаль, Иван Васильевич, но у нас есть приказ из Дерхольма, всё передать в подшефный детский сад, наше дело солдатское.
Давайте с вами поднимем договор аренды, там всё ясно написано, что неотделимое, что отделимое.
- Я сейчас письмо пишу вашему руководителю!
Российская наука в загоне, а вы только о чистогане и думаете.
- Ваше право.
Отвалил, чего-то крякая и хрюкая, похохотали мы с Тиграном.
Он рассказал, что когда заступал на смену, Мишка последние телефоны по сумкам раскладывал, ему не предлагал.
Звоню Мишке и каноническую фразу Антон Антоныча Сквозник-Дмухановского в матерном обрамлении ему выдаю:
«Тебе купец Абдулин сукна на мундир дал, а ты, шельма, всю штуку утянул! Не по чину берешь!»
Он тихо так тенорочком:
- Извините пожалуйста, Георгий Натаниэлевич, вы же сами сказали про отделимые.
Мой Генка в Интернете разъяснения к СНИПам нашёл насчёт этих улучшений.
А мне Ермолая надо сейчас женить, они будут комнату снимать, обставить надо.
Мои ребята и девчонки ночью помогли, пришлось даже машину ловить.
А зеркало и полотенцедержатель я вам отложил, и там ещё мыльница осталась, возьмите её себе.
Я уже внутренне реву от хохота, но стараюсь гнев и строгость соблюсти.
- Вот, если Александр Петрович, распорядится, приедешь сегодня же в ночь всё восстановишь. Кстати, зачем тебе охранная-то?
- Пригодится, а провода – чтоб малину на даче подвязывать.
У меня завтра смена в бассейне, я смогу на Поварскую только в четверг.
Там знаете ещё соседи из двадцать пятого приходили, я сказал, что всё уже роздали.
Иду к Шурику, соображаю, как бы не расхохотаться при нём.
Он мне:
- Сейчас звонил от Фотия, этот козёл, отставник, его зам, чего-то вякал насчёт мыльниц и зеркал, так я его послал. Мысленно.
Бумагу подготовь на всякий случай, насчёт пошли они к …матери со всей своей литературой, я подпишу.
Правильно сделал, что всё на помойку выбросил!
Вот вам и Евангелие с полотенцедержателем!
- Вот видишь, Лукаш, а ты говорил, честные, порядочные, я прав был?
Кому это всё дозволено, как это там у любимого тобой Достоевского?
У кого Бога в душе нет? Вот у этих лицемеров-то и нет его.
- Я же не об этом, Юр, надо же понимать азарт нищеты при виде бесплатного.
Ну а если на его весах?
Положи на одну чашу все эти датчики движения и сиденья унитазов и на другую - семерых прекрасных русских, в лучшем смысле этого слова, ребят, элиту поведенческую, креативную, и ещё тех, кого они нарожают.
Что перевесит?
Тут, друг мой, речь идёт не о мировой гармонии и слёзах младенца.
Ну а насчёт этой максимы о дозволенности, так ведь её Фёдор Михайлович в уста полуграмотного Мити Карамазова вложил, хотя, конечно, из собственной души взял, чего зря спорить.
Он для меня, конечно, величайший авторитет, писатель трансцендентной гениальности.
Ведь так смешать идейное и бытовое в голове Раскольникова перед убийством Алёны Ивановны – это действительно надо быть не человеком, а… что ли, кем-то… с летающих тарелок!
Да и сама идея Раскольникова – это нечто вне измерений, по трансцендентности может сравниться только, что с идеей Кирилова из «Бесов» о самоубийстве в любой момент времени.
Ну а вот насчёт «Бог - дозволено», я полностью не согласен.
Наоборот «Если Бога нет, то ничего как бы сказать «небожеского» и не должно быть дозволено, всю моральную сеть люди должны самостоятельно регулировать.
А упование на него – это, знаете ли, вроде того, как какие-нибудь курганские казнокрады подвывают:
- У нас-то что, это разве воровство, вот в Москве – это да, нам и не снилось, вот, когда у них совесть проснётся, так и мы, может быть, тоже засовестимся…
Тут Серёга вдруг захлопал в ладоши.
- Вот, Лукашка, я тебя и поймал! Говорил же: таскаешь, но в другом месте.
Всё, парень, проверяем курганский филиал!
- От ты, пупок, Сергей Григорич, такую песню испортил.
Ну да ладно, ты прав, кончаю, хотя я бы много мог рассказать о евангельских.
У нас соседями на Мало-Московской были Пироговы такие, отец их был пресвитером московской северной общины, ну да ладно, как-нибудь потом…
Конечно, что касается интеллектуализма верования, то тут склонному к сакральности человеку, как говорится, баптисты «второй сорт» со всеми этими их псалмами на мотив «Ой, цветёт калина».
Да и вообще - сложное это дело – вера нынешнего интеллигента, ох какое сложное!
Вот во что вообще конкретно верить, внутри самой веры, когда все эти накормления пятью хлебами, воскрешение Лазаря, да даже и совершенно материальные трансценденции вроде схождения благодатного огня или мироточения икон, просто забиваются сценами допроса, казни Иешуа?
У вас это кажется называется – булгаковщина?
Ой, ладно, меньше знаешь, крепче веришь, то есть спишь!
Юрок, давайте просто все жить дружно, и те, кто на Спасоглинищевском, и кто на Малой Грузинской, и те, кто на Лескова, и те, кто на Трифоновке.
- И кто был когда-то на углу Славянского и Разина*? – хитро осклабясь, сказал Серёга - а, Лукашк, ты же у нас секлетарём был идеологическим, скольки стажу-то имеем?
* Улицы Москвы, где находятся синагога, католический костёл, баптистский храм, мусульманская мечеть, ЦК КПСС.
- Звиняйте, Сергей Григорич, пятнадцать годиков-с, включая кандидатство-с, на почтовом ящике, будучи в инженерАх, вступали-с, это вам не хрен собачий.
А с восемьдесят третьего по восемьдесят восьмой единогласно был избираем в бюро аппарата газоремонтного объединения.
Вот в этих мозолистых руках держал партполитучёбу, распространение лотерейных билетов ДОСААФ - никто, сволочи, брать не хотел, а Зинаида Зюсевна из отдела труда и зарплаты, между прочим, один раз холодильник выиграла - а также представление выездной комиссии райкома ВКПб отбывающих в загранкомандировки и с туристическими целями.
Ефим лукаво подмигнул Луке.
- Работал я, товарищок, в Тюмреке, работал порфосную езду, а также атлет лёгкого веса. Тюмрек – городок для женщин утомительный…
Лука перебил его:
- Вот вы, Аммос Фёдорович, как начнёте о сотворении мира говорить, так святых выноси, а я, по крайней мере, в вере был твёрд и каждое воскресенье ходил в церковь!
Лука поводил головой, как бы внимательно вглядываясь каждому в глаза, и рррыкая продекламировал:
Ученье защищать мы будем рьяно
Цитатой, монтировкой, кулаком!
Как завещал Владимир нам Ульянов
И на неделе разъяснял райком.
Идейный враг, ногой в мошонку целясь,
С нью-йоркских «стрит» подначивает нас:
«Фуфло писали ваши Маркс и Энглис»
(Хотя фуфло писал лишь только Маркс?!)
Бывало так по морде отоваришь
Того, кто исказит наш «Капитал»,
Что зубы сразу выплюнет товарищ
Пяток или поболе, не считал…
Родник учения держать мы будем чистым
А кто взмутит, ответим им тогда
Печатным органом лаосских коммунистов
А «Посасон» вы не хотите ль, господа!
Чего гогочете, оппортунисты несчастные? «Посасон» - это в переводе «революция», орган ЦК Компартии Лаоса.
- Какой ты у нас, Жоренька, эрудированный! – умилённо и вроде как без иронии произнёс Иродион - всё знаешь, и про Лаос, и про революцию…
- Пххэ! Когда меня самого на выездную возили - на обучение в Японию по газовым компрессорам оформлялся - там дед один такой одноглазый был.
Эрудированный змей, ничего не скажешь, так вот он мне и говорит:
- Георгий Натаниэлевич, вы ведь замсекретаря по идеологии, я не ошибаюсь?
Я больше чем уверен, что вы Японию досконально изучили, а давайте-ка, перенесёмся с вами в другую часть планеты…
Вот спросят вас рядовые коммунисты: Кто у нас в ГДР председатель Совета Министров и народной Палаты, а?
Размечтался, циклоп! Он полагал, наверное, что я сейчас гадать начну, как какая-нибудь проводница поезда «Москва-Париж-Остенде» или балерун-пидормейстер:
«Наверно, Вилли Брандт…или может Генрих Гейне?»
Фигушки! Я руки по швам и, глядя ему в глаз, чеканю:
- Осмелюсь доложить, председателем Совмина Германской Демократической Республики является товарищ Вилли Штохв, а Народной палаты – товарищ Хорст ЗИндермын!
Тут завотделом в мохеровой кофте, председательша комиссии, как начала над одноглазым потешаться:
- Вот видишь, Кондрат Тихоныч, я ж тебе говорила, их ничем не ущучишь, даже и не пытайся!
А он руки вверх поднял: «Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь!».
Такой дедок боевой был, колодки на пиджаке внушительные: орден Ленина, «Боевик», две «Славы», и хорошо так всё получилось, по-доброму…
- А как японочки-то, Лукашк, понравились?
- А кто их знает, Старый!
Профорг, Шкоденко, он у нас хозотделом заведовал, в конце-концов и поехал туда на учёбу, да и компрессора те, кажется, не закупили.
Билетик-то, мужики, в отличие от некоторых, мы не выбрасывали и не жгли.
Лежит билетик тот серенький в назидание потомкам в комодике, в белой папочке, рядом с пэтээсочкой и дипломчиком об окончании музыкальной школы по классу фортепиано.
Для тех, кто Википедию не читал, сообщаю, что известный деятель культуры гэ нэ мавенкер, имеет право проведения музыкальных занятий в яслях и детских садах!
Серёга с досадливым выражением лица, покачав головой, произнёс:
- Лука, я бы тебя посадил, да времени нету с тобой возиться.
Статья за педофилию хорошая, строгая, да доказательную базу собрать не просто.
Все вы евреи хитрые, гады, делаете вид, что детей любите.
Лука только отмахнулся.
- Помнится в девяностом году Пётр Дмитрич звонит мне: Лука, вот, что делать, хочу партбилет сдать.
Ты, ведь, меня рекомендовал, помоги определиться.
Я говорю: Петюнь, тут такое дело: каждый поступает, как сердце подсказывает - его в КПСС мы принимали уже в перестройку, он тогда у нас в объединении начальником техотдела работал - сходи, посоветуйся в нашем райкоме Киевском.
Там сейчас вроде мужики молодые, вольнодумные.
Звонит опять, радостный такой, спасибо, Лукашка, что надоумил.
Я теперь спокоен, вчера вышел с концами.
Я – а чего было-то?
- Прихожу в учётный отдел, прошу приёма у какого-нибудь секретаря, ну завотделом, инструктора хотя бы, а девка меня спрашивает: По какому вопросу?
Я так и так, вот не знаю и тэ дэ.
Она на меня в крик:: У вас взносы где брали: у нас или в Таганском?
Я отвечаю: У нас только что предприятие переехало с Верхней Радищевской на Дорогомиловку, я к вам поэтому пришёл.
- Вот и идите, сдавайте билет к себе в райком на Марксистскую, пока к нам на учёт не поставили, а то статистику нам испортите.
Я положил ей билет на стойку, хотел матом покрыть, но сдержался.
Спасибо тебе, Лукань, за совет!
У этого чокнутого Петуха Журавлёва никогда и не поймёшь, серьёзно он или с сарказьмом.
У меня у самого ещё веселее было, секретарём партячейки в девяносто первом был Лёвка Генин, я уже был никто - рядовой, необученный.
Плачу; взносы, с хороших уже, кстати, доходов, совместное же предприятие.
В апреле подхожу к Лёвке с билетом, а он мне: Жорк, у меня ведомости кончились, если хочешь заплатить - ты, считай, один почти остался кроме меня и Федосыча с ВОХРы - съезди в райком, привези бланков, а то меня поймают, бумаг надают…
Ну я тоже не дурак, так что, у меня последний взнос - за февраль девяносто первого.
Дисциплиночка-то партийная у нас старого закала, куда от неё деться.
К слову, в восемьдесят седьмом написал я учебник для слесарей по ремонту турбин, получил пять, что ли, сотен, ну и роман Чернышевского «Что делать?».
По Уставу - взносы со всех видов доходов, три прОцента, пятнадцать лишних голубей, с руки спусти, не шали.
А с другой стороны: что-то прецедентов в родном коллективе не наблюдал, в смысле по части уплаты взносов с премий за изобретения и рацпредложения.
Подхожу к Женьке Волчкову, секретарю.
- Жень, готов заплатить!
А у самого меня рожа такая жалестная, надеюсь, что скажет: Да что ты, Жор, совсем «Куку, Вася»!
А он, падло, смотрит на меня, взглядом заведующего отделением тихопомешанных в «Кащенко», и говорит:
- Да, Жор, есть такая норма в Уставе.
Так говоришь, гонорар пятьсот рублей? Триста плюс пятьсот…с вас двадцать четыре целковых за четыре пирожные.
У меня вся эта клеточка в партбилете жёлтая от слёз, цифра и печать размылись, едва видно.
А Бориска Беляков…Ну подожди, Серёнь, дай рассказать, я коротко…
Двадцатого августа девяносто первого - Лёвка рассказывал - прискакал на работу и чуть ли не на коленях просит: Прими, Лёв, начиная с прошлогоднего июня, Христа ради.
Лёва – ноу проблем, с вас сто двенадцать рубликов-с.
Давай билет, не беспокойся – я проставлю, вот штампик «уплочено».
А двадцать третьего опять прибегает: Давай, сука, деньги взад.
Лёва говорит, а я их уже в райком отвёз, но если хочешь назад, пляши «Фрейлахс»*, получишь как гонорар за выступление.
* Еврейский танец
Так что ж вы думали? Бориска таки плясал, но только «Барыню»!
- Только что выдумал? - с видимым усталым недовольством спросил Серёга - давайте лучше решать практические вопросы, жрать охота.
- Ребятки, бутербродики будете с сыром, чай? Сейчас принесут.
Иродион сбегал на кухню, через пять минут появилась симпатичная немолодая женщина с подносом,
Там была тарелка с белым хлебом, порезанным сыром и несколькими кружками с чаем, сахар, мёд.
Женщина улыбнулась, сказала всем «Здравствуйте», «Кушайте на здоровье» и вышла.
- Солдатская мать - полушопотом сказал Иродион - здесь в части хор знаменитый солдатский.
По всем военкоматам собирают ребят, а матери за ними присматривают и нам помогают по бытовой части.
Серёга с бутербродом в руке посмотрел на Иродиона и задал вопрос:
- Ну и куда?
- Куда? Будете смеяться - я вас знаю - но я выбрал Горную Шорию.
Уже списался по Интернету с одним таможним предпринимателем...
Сейчас загружу, подождите минуточку.
- Горную, что?!
Лука не преминул эрудитнуть.
- Серёнь, это Кемеровская область, места и в самом деле глухие.
Только далеко отсюда, и, кроме того, там же йети.*
* «Снежный человек»
- Лука, они в этой Шории не ядовитые?
Юр, а что не в Арктике?
Я бы предложил, конечно, Гоа, но там плоть трудновато будет умерщвлять.
Лука вдруг заулыбался, это всегда предваряло высказывание рождённого во время чужих высказываний экспромта:
Там, Трибуша, эти йети
Все отнюдь не на диете.
А от самок этих йети
Может триппер быть… и дети!
Старый и Ефим захлопали в ладоши, Серёга одобрительно покивал, Иродион повертел пальцем у виска.
Ефим сказал:
- Рифмы у тебя, Лукашка, всегда такие… ну что ли…чеканные, звон в ушах стоит, чего не публикуешься?
Ставил бы друзьям по стаканчику с каждого гонорара.
- Я, Игорь Ильич, постоянно работаю над созвучиями, не позволяю себе как какой-нибудь Пушкин: «Вздыхать и думать про себя, когда же чёрт возьмёт тебя».
Себя – тебя, ботинки – полуботинки…
А что не публикуюсь, так ведь не публикуют, сволочи, да я, честно говоря, никуда и не относил, потому что не распечатывал.
Пожертвовали бы на полное собрание, господа олигархи, вон Трибуну тогда денег дали…
- Не ной, Толстоевский, на пачку бумаги и картридж я тебе, так и быть, отмуслю!
Все помолчали.
Вдруг Серёга широко улыбнулся, показав крупные несколько щербатые внизу передние зубы.
- Шория, Шория, консерватория - пропел он с задумчивым видом, кончив улыбаться - так, Лукаш, не сочти за труд, залезь в мой лимузинчик, только не воруй бензинчик, и принеси-ка нам, что ли, навигатор.
Вот тебе ключики, сначала на эту кнопочку нажмёшь, потом на эту.
Смотри только не перепутай, а то сама поедет прямо на тебя.
Как отсоединить – догадаешься...
...Хороший прибор. Жмём сюда, жмём сюда, глядите джельтинмены.
Вот районный центр Луки, вот эта полосочка – полушоссе.
От неё в сторону идёт полосочка – недошоссе.
Двигаемся по этим полосочкам сорок девять вёрст и попадаем…вот в это место.
Эта голубенькая кляксочка называется озеро ЛохАнь или ЛОхань, ударение не запомнил - был выпивши - и на его берегу стоит охотничий домик охотхозяйства, обслуживавшего когда-то каких-то сукиных сынов местного разлива.
Вот, что до этого корыта – моё, и что за этим корытом – тоже моё, площади владения в этом случае не так важны.
Мы с Сенькой Бочкарём и Борюсиком Трифиди - ты, Старый, их знаешь - когда-то решили вложиться в аграрный бизнес.
От бизнеса осталось право собственности, а сукиных сынов либо поубивали, либо попересажали, но домик-то тоже остался!
Домик очень даже в хорошем состоянии, заколочен, есть что-то хозяйственное, я, повторяю, был выпивши, и самое главное, ни одной сволочи рядом.
Молчим и слушаем дальше.
Что до инфраструктуры - Лука, оцени термин - смотрим:
У поворота на полушоссе – деревня Щавелевка - с ударением на месте уточнишь - двадцать шесть килОметров от корытца.
Имеете шанс увеличить местное население с семи до двенадцати душ-с.
А как же: прописочка, всё честь по чести, арендочка у меня, опись, прОтокол.
Тут чуть в стороне ещё две кантрюшки…
Смотрим: Чувалы и Покосово, дозволяю прописаться и там, видите как я толерантен.
Лукаш, расту я над собой?
Самое главное, повторяю для тугоухих, ни одной… сволочи вокруг, я имею в виду двуногих, как и света, газа, Интернета.
Георгий Натаниэлевич, я вас увольняю с должности придворного поэта и с сегодняшнего дня кормлюсь исключительно стихосложением.
Значит так, давай, друг мой, отбой этому своему кемеровскому прохиндею.
Твоим братьЯм, я так понимаю, один хрен, где бездельничать, и… наши цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!
* * * * *
Седые волосы пролётом мимо дрябловатой мочки
Без звука падают на сгорбленные плечи
Иных уж нет и все уже далече
И каждый сам с собой, и все поодиночке.
А были ль вместе все, делились ли последним?
Излишним – да, другим не выпал случай
Альтернативами себя не мучай
Небытие сгребёт всех беспощадным бреднем…
Что может молодость? Да то, что знает старость
Подстеленной соломы бесполезный ворох
Мышей сомнения противный тихий шорох
И горько-сладкий вкус того, что не досталось.
Секунд запас потрачен наш со щедростью беспечной,
Крестом не осенишься, да и гром не грянет
Выходим…объявили «Северянин»…
А кто за нами, тем до собственной конечной.
* * * * *